– А зачем нам пересекать его земли? – спросила Джиллиан, слегка побледнев, когда поняла, куда он клонит.

– Чтобы заставить сэра Мэттью подчиниться, – ответил Адам, и лицо его окаменело, когда он увидел ее раскрывшийся для возражений рот. – Речь идет об интересах короля и моем долге, леди Джиллиан, – с ударением продолжил он. – И вам это тоже принесет выгоду. В Вике прекрасный порт. Сэр Эдмунд утверждает, что он используется французами. Так не должно больше продолжаться. Вик должен быть отдан в надежные руки.

Покосившись на лицо сэра Ричарда, Джиллиан почувствовала, что ее сердце уходит в пятки. Сэр Ричард от всей души одобрял идею Адама. Таким образом, у Джиллиан не оказалось бы поддержки, так как сэр Эндрю во всем следовал мнению сэра Ричарда, если бы она осмелилась возразить против нападения на Вик. Да и что она могла сказать, в отчаянии думала Джиллиан. Она ничего не знала о реальных интересах и целях Людовика или Генриха. Если бы она сказала в присутствии других мужчин, что не хочет, чтобы Адам воевал, только из страха, что его ранят, он убил бы ее или, во всяком случае, никогда не простил бы ей позора, который она навлекла бы на него.

Поэтому Джиллиан промолчала, стараясь ничем не выдать своих чувств. Однако Адам сразу же почувствовал ее несогласие. И он не мог понять этого. Если Джиллиан хотела получить свои земли, их надо очистить от людей, которые не подчиняются ей. Но она не хотела, чтобы он сделал это. Почему? Сэр Эндрю напыщенным тоном что-то одобрительно говорил насчет идеи Адама предупредить Арунделя, но Адам ничего не слышал. Джиллиан противилась желанию Адама всего несколько раз: когда он планировал совершить рейд к Льюису – крепости, поддерживающей Людовика, и когда собирался изгнать и заменить сэра Годфри из Бексхилла и сэра Мэттью из Вика, причем оба тоже были твердыми сторонниками Людовика. Создавалось впечатление, что Джиллиан лгала насчет своей готовности стать на сторону Генриха.

– Но я не понимаю, зачем нужно вовлекать Арунделя в то, что мы планируем? – вдруг спросил сэр Эдмунд. – Если мы не наносим ущерба его людям или его собственности, он не имеет права вмешиваться в дела кастеляна и господина, вернее, госпожи. Если вы напишете ему, он может не разрешить вам пересечь его земли, и тогда…

Когда занудливый баритон сэра Эндрю сменился торопливым тенорком сэра Эдмунда, Адам отвлекся от своих мыслей и, к счастью, успел услышать, что сказал молодой кастелян.

– Арундель не откажется, – возразил Адам. – И в любом случае я не собираюсь ждать его разрешения. Думаю, мы пройдем через его земли еще до того, как он получит мое письмо. Мой отчим, лорд Иэн, вмешается, если потребуется, указав ему на то, о чем вы только что говорили.

– Но тогда зачем…

– Я меньше всего беспокоюсь, как отнесется Арундель к тому, что мы захватим Вик, просто такое письмо не позволит ему рассматривать наши действия как оскорбление, что он в противном случае вбил бы себе в голову. И, что еще важнее, рано или поздно до Людовика дойдут сведения, что мы атаковали или захватили замок сэра Мэттью. Я абсолютно уверен: кто-нибудь из этих идиотов-французов, если не сам Людовик, либо пожалуется, что Арундель не помешал мне действовать против Вика, либо даже обвинит его в измене.

– Но это нечестно, – возразил сэр Эндрю. – Не дело Арунделя поддерживать кастеляна против его настоящей госпожи. И это не имеет никакого отношения к принцу Людовику.

Сэр Эдмунд открыл было рот, но ничего не сказал. Он перевел взгляд с Адама, который изо всех сил пытался не улыбнуться из-за неспособности сэра Эндрю заглядывать хотя бы чуть-чуть в глубь вещей, на скривившего рот сэра Ричарда, который лишь одобрительно кивнул тому, что сказал сэр Эндрю. Сэр Эдмунд знал, что сэр Эндрю в каждый данный момент способен замечать только одну сторону дела, но ему казалось невероятным, что кто-то способен не заметить простого факта: ведь, оказавшись в руках Адама, порт Вик будет закрыт для французов. Таким образом, это дело имело исключительную важность для Людовика, и безразличие Арунделя могло рассматриваться как предательство. Несмотря на свое беспокойство из-за того, что Адам собирается начинать войну, Джиллиан увидела, что все втихомолку давятся от смеха над словами сэра Эндрю. Это было нехорошо и могло вызвать проблемы.

– Вы совершенно правы, сэр Эндрю, – быстро сказала она. – И, судя по тому, что я слышала о лорде Арунделе, он целиком согласится с вашим мнением. Поэтому он будет очень недоволен, если Людовик или его друзья скажут, что его мотивы бесчестны, в то время как они таковыми не являются. А если лорда Арунделя разозлят, он, скорее всего, не согласится атаковать нас сам или позволить кому-нибудь другому использовать его силы и замок против нас.

Все мужчины уставились на Джиллиан. Сэр Эдмунд был крайне удивлен тем, что женщина осмелилась вообще заговорить о таких вещах в обществе мужчин. К тому же у него было неприятное подозрение, что она разбиралась в этом не хуже его самого и говорила именно то, что нужно для понимания и чувств сэра Эндрю: без вранья и, не скрывая от остальных важнейшего аспекта этого дела. Если лорда Арунделя оскорбить и довести до бешенства, он вполне может отказаться от своей присяги Людовику, и это, конечно, входило в намерения Адама. Даже если за этим инцидентом не последует разрыв, неудовлетворенность французскими союзниками в Арунделе только усилится вместе с чувством, что англичане, даже враги, обращаются с ним куда вежливее и уважительнее.

Подозрение, что вмешательство Джиллиан было умышленным, чтобы сказать о том, о чем никто из мужчин не решился упомянуть, заставило сэра Эдмунда почувствовать себя очень неуютно. Эту догадку подтвердил взгляд на сэра Ричарда, который кивал головой и едва подавлял усмешку, в то время, как сэр Адам внимательно смотрел на нее, сжав губы. Сэр Эдмунд предположил, что сюзерену Джиллиан не понравится обнаружить такую живость ума в женщине-вассале, которая, по идее, должна была лишь повторять его собственные мысли.

В отношении сэра Ричарда сэр Эдмунд был совершенно точен. Однако в оценке реакции Адама он не мог бы ошибиться в большей степени. Адам был попросту сбит с толку. Он и так расстроился, когда уверил себя, что Джиллиан обманула его насчет своей готовности покинуть сторону Людовика. Тем не менее, он всегда допускал это как возможность. К тому же, даже зная о неодобрении Джиллиан, он ни в коей мере не изменил бы своего мнения. У Адама не было времени на размышления о том, что он будет чувствовать, если Джиллиан начнет просить его только женщине доступными средствами, поскольку сэр Эдмунд отвлек его как раз в тот момент, когда подобная мысль мелькнула в его голове. И вот теперь слова, которые Джиллиан сказала сэру Эндрю, и сама ее манера разговора явно подтверждали то, что она прекрасно поняла цель письма Адама Арунделю и одобрила ее.

Ситуации не суждено было как-то разъясниться, потому что в это мгновение Джиллиан заметила выражение лица Адама. Улыбка застыла на ее губах. Сэр Эндрю долго закручивал комплимент ее уму, что позволило ей повернуться к нему, чтобы ее испуганный взгляд не увидели остальные вассалы. Когда сэр Эндрю закончил, она вежливо поблагодарила его за доброту и добавила, что очень устала и вынуждена оставить джентльменов и уйти спать. Сэр Эдмунд тут же вызвал служанку, чтобы та проводила ее в главные покои на женской половине. Джиллиан сделала реверанс Адаму, пожелала всем мужчинам доброй ночи и крепкого сна и вышла.

Если бы Джиллиан могла придумать что-нибудь, чтобы помешать Адаму напасть на Вик, она снесла бы его неудовольствие, даже гнев, только чтобы знать, что он будет в безопасности. Бессонная, полная раздумий ночь так и не помогла ей найти путь к этой цели. Адам дал ясно понять, что ставит интересы короля превыше всего, так что даже публичный отказ Джиллиан от сэра Мэттью и его замка ничего бы те дал.

Адам тоже провел бессонную ночь, переваривая слова Джиллиан, раздумывая над тем, что они могли означать и как согласуются с ее поведением с тех пор, как они познакомились, но не пришел ни к какому выводу. Доказательства были слишком противоречивы, и, что еще хуже, Адам не мог больше полагаться на свое понимание. Ему слишком хотелось получить нужный ответ, и он слишком хорошо осознавал это желание, чтобы доверять себе. И в довершение всех беспокойств он страдал от мысли, что, постоянно откладывая рассмотрение вопроса, он может полностью потерять Джиллиан.

Адам вдруг почувствовал, что сходит с ума. Обычно он бывал более чем уверен в своих способностях управлять ситуацией и с радостью загонял себя туда, где, как говорится, сам черт ногу сломит. Сейчас же он растерялся. Что, если сэр Филипп окажется предателем и захватит Джиллиан? Что, если за видимостью похищения Джиллиан на них готовилось нападение? Что, если Джиллиан убедит своих вассалов, чтобы они в критический момент атаки на Вик ушли в сторону? В любом случае, о чем он думал, беря женщину на войну? Даже если все его опасения напрасны, а у Адама оставалось достаточно рассудительности, чтобы признать их не совсем логичными, что делать с Джиллиан, когда они разберутся с Филиппом?

Нет, о том, чтобы оставить ее в Лейт-Хилле, не могло быть и речи. Это было бы открытым приглашением к измене для человека, который мог бы поставить честь на службу своим интересам. Не мог Адам, и отправить ее в Тарринг. Не говоря уже об опасности самого переезда из-за возможного нападения Осберта, был еще сын сэра Ричарда. От внимания Адама также не ускользнуло, какие взгляды бросал на Джиллиан сэр Эдмунд. Ничего оскорбительного в таком восхищенном внимании не было – Джиллиан заслуживала и не таких взглядов, но Адам понимал, что не только он видит ее красоту. Оставить ее надолго наедине с молодым неженатым мужчиной значило бы провоцировать того на преступление иного рода, чем политическая измена.

Адам повернулся на бок и застонал. Она сказала, что любит его. У него не было оснований сомневаться в этом – ни из-за ее взглядов, ни из-за слов, ни из-за поступков, если только ее страсть к нему не имела иных причин, не связанных с любовью. Если она любила его, не имело значения, кто был в замке Тарринг. И все-таки неразумно оставлять Джиллиан лицом к лицу с молодым мужчиной – с любым мужчиной – без чьей-либо еще компании из ее сословия. Если бы была какая-нибудь женщина… Адам резко перевернулся на спину и рассмеялся. Из всех тупиц этого мира он был самым великим. Не более чем в двадцати пяти милях отсюда стоял замок Роузлинд, где каждый мог получить помощь в любви или войне. Он сел на кровати, обхватив колени руками, и продолжил свои размышления.

Когда на следующее утро мужчины спустились кзавтраку, их встретили бледная, безмолвная Джиллиан и раскрасневшийся, сжавший губы Адам, только что отошедшие от окна. Леди, не остановившись у стола, исчезла на лестнице. Адам вышел вперед, глаза его сверкали золотыми и зелеными огнями, так что, будь вассалы чуть трусливее, они немедленно ретировались бы из зала. Трусами они не были, однако усердно занялись едой и питьем, не рискуя обращаться кАдаму. Он отрезал себе сыра, отломил хлеб, а потом опустил взгляд на свои руки, словно не зная, что это они держат.

Сила, с какой Джиллиан принялась возражать, когда он предложил ей остаться под кровом его матери, вызвала в нем самые отвратительные и мучительные подозрения, и он почти уверил себя, что Джиллиан умышленно сбежала с Осбертом. Она просила и умоляла его не отсылать ее, но отказывалась дать какое-либо оправдание, почему она так хочет остаться с ними. Она только повторяла снова и снова, чтобоится, что любит его, что не создаст ему никаких проблем, что никогда больше ни в чем не воспротивится его воле.

Когда Адам спросил, чего же она боится, он не получил никакого ответа, кроме протянувшихся в его сторону губ.Ему стало страшно от догадки, что она использует свою красоту, свое тело, чтобы подчинить его своей воле. Он пытался отогнать сомнения и убедить Джиллиан, что ей нечего бояться в Роузлинде. Этот замок по мощи почти не уступал лондонскому Тауэру, ни один человек не смог бы добраться до нее в Роузлинде, а его мать, которая была почти столь же сильна, как сам замок, защитила бы ее от всех напастей.

Что могла на это сказать Джиллиан? Она не могла признаться, что страшило ее. Если бы она сказала Адаму, что боится, как бы его не ранили или не убили при нападении на Вик, он рассердился бы, считая, что она ни в грош не ставит его рыцарские способности. Он мог бы к тому же посмеяться над ней и совершенно логично поинтересоваться, чем ему поможет в этом смысле ее присутствие. На это тоже у нее не было разумного ответа. Джиллиан даже понимала, что, по меньшей мере, была бы бесполезной и могла бы только увеличить опасность для мужчин. Воинам приходилось бы постоянно отвлекаться от сражения, чтобы присматривать за ней. А в случае атаки ее могли взять в плен. Могла ли Джиллиан сказать, что она боялась матери Адама даже больше, чем вероятности попасть в плен? Если бы она крикнула, что леди Элинор будет называть ее шлюхой, Адам рассмеялся бы. «Ты и есть шлюха», – ответил бы он, и это была бы истинная правда.

Поэтому она ничего не отвечала, лишь цеплялась за Адама, а он оттолкнул ее, сурово напомнив ей об условиях, на которые она согласилась. Он вернет ей ее людей, но эти люди, как и она сама, поклянутся изгнать Людовика из Англии и укрепить на троне юного Генриха. Если она хочет быть чем-нибудь большим, чем просто пленницей, постоянно находящейся под наблюдением и охраной, она должна время от времени вспоминать о своей клятве. Джиллиан изумленно уставилась на багровое злое лицо своего любовника и, запинаясь, произнесла, что ее это все не волнует, на что он рявкнул:

– Так что же тебя волнует?

– Ты. Только ты, – прошептала она.

– Тогда почему ты отказываешься делать то, что было бы лучше для меня? – жестко спросил Адам. – Неужели ты хочешь, чтобы я шел в бой, постоянно беспокоясь, в безопасности ли ты, одна ли ты или с другим мужчиной? Если ты заботишься обо мне, слушайся меня.

– С другим мужчиной?! – задохнулась Джиллиан. Он действительно считает ее шлюхой! – Я не хочу освобождаться от тебя. Я всегда хотела быть только рядом с тобой. Это ты хочешь избавиться от меня. Это ты ищешь себе другую женщину!

– Идиотка! – разозлившись, крикнул Адам, собираясь спросить, как она собирается быть рядом с ним на поле боя, но голоса мужчин, появившихся в зале, заставили его проглотить несказанные слова.

Джиллиан посмотрела ему в лицо, потом повернулась и почти бегом бросилась к лестнице. Адам едва удержался, готовый броситься за ней. Он сможет объяснить ей, насколько она далека от правды, когда они снова останутся одни. Она не станет долго сердиться. Вассалам объяснить можно было все, за исключением того, из-за чего она выглядела глупо перед ними, и он решил промолчать. Неважно, если они решат, что они поссорились, подумал Адам, рассматривая хлеб и сыр в своей ладони. Они ведь не знают, о чем шла речь, и кто вышел победителем. Наконец, Адам поднял руку и откусил сыр. Его тошнило, но он заставил себя прожевать и проглотить кусок, гадая, в чем же все-таки Джиллиан видела свою роль, желая сопровождать их на поле битвы.

Как Адам ни раздумывал, никакого смысла он не находил. Она могла надеяться отговорить своих людей, прежде чем они доберутся до Вика. Но раз они уже согласились взять Вик… Нет, сэр Эдмунд никогда ни в чем не послушает ее, а сэр Ричард, безусловно, посоветуется с Адамом прежде, чем что-нибудь предпринять. Кроме того, даже такая упрямая жена, как его мать… Но Джиллиан ему не жена. Эта мысль поразила Адама своей неожиданностью. Он настолько укрепился в своем намерении жениться на ней, что уже считал ее своей женой и предполагал, будто и она думает так же. Но Джиллиан могла и не думать в таком смысле. Она даже не могла быть уверенной в нем как в любовнике. «Другая женщина», – сказала она. Неужели Джиллиан ревнует?!

Злые искры в глазах Адама начали гаснуть. Джиллиан была так красива, что ему не приходилось сомневаться в том, что она понимает, как воздействует на него. Однако Адам не страдал избытком скромности. Он знал, как нравится женщинам. Не было ничего невозможного в ревности Джиллиан. Забавно! Адам поперхнулся хлебом, и кто-то стукнул его по спине. Он в задумчивости пробормотал слова благодарности и выпил вино, которое ему протянули. Если это ответ, то какой приятный! Но может ли это быть ответом? Может ли даже ревнивая женщина думать, что он во время атаки на замок готовится к любовным похождениям? Адам снова поперхнулся. Ревнивые женщины способны на все! Они даже более неразумны, чем просто сумасшедшие.

Кроме того, Джиллиан могла и не думать о таких далеких возможностях. Она знала, как он полагал, что он не взял бы другую женщину, даже проститутку, пока она рядом с ним и может узнать об этом. Он уже и так горько жаловался на свое воздержание. Может быть, она решила, что он хочет расслабиться в замке сэра Филиппа? Адам усмехнулся. Это вообще-то неплохая идея! Тут он услышал, как вассалы Джиллиан заговорили между собой, и только сейчас понял, что до сих пор никто из них не произнес ни звука. «Очень разумно», – подумал Адам, улыбаясь еще шире. Очень могло быть, что он снес бы голову любому, кто заговорил бы.

– Мы с леди Джиллиан решили, что будет лучше всего, если она отправится к моей матери в Роузлинд, пока мы займемся Виком, – вежливо объявил Адам.

– Э-э-э… да, – одобрительно промычал сэр Ричард, радуясь, что к его молодому сеньору возвращается хорошее расположение духа, но, боясь допустить по оплошности какую-нибудь ошибку, которая вновь возбудит его гнев.

– К сожалению, Роузлинд не по пути к Лейт-Хиллу, и я не хотел бы заставлять пехоту пройти лишние пятьдесят-шестьдесят миль, – продолжал Адам, делая вид, что не замечает напряженной обстановки. – Однако мы пришли к соглашению.

Слова «я» и «мы» вводили в заблуждение. Они намекали на то, что расхождения во мнениях между Адамом и Джиллиан касались предполагаемого маршрута и вопроса, должна ли вся армия сопровождать их. В таких делах возможен компромисс, чтобы никто не мог заявить, что он победил в споре. Адам видел, как расслабились вассалы, и поздравил себя. Он отвлек их внимание к мелкой проблеме, которая могла, конечно, вызвать споры, но не привела бы к серьезным последствиям для вассалов и кастелянов, могущих возникнуть из-за разницы во мнениях между господином и госпожой по принципиальному вопросу.

К тому времени, когда Адам закончил излагать свои предложения насчет маршрута передвижения войск, вассалы уже почти забыли о споре. Кто бы ни предложил этот план, он был разумен.

– Конечно, вам не нужно ехать в Роузлинд, если вы не хотите, – небрежно произнес Адам. – Если кто-нибудь из вас или вы все хотите остаться здесь или с воинами, я не буду возражать.

Адам предпочел бы, чтобы они остались. Когда у него родилась идея отправить Джиллиан в Роузлинд, первой его мыслью было то, что они смогут побыть вдвоем в дороге, а потом и в Роузлинде, как только он объяснит все матери, и им постелют вместе. Однако эту приятную мысль пришлось отбросить. Заявить этим людям, так недавно давшим присягу, что он увозит их госпожу одну в замок своей семьи, не могло не вызвать подозрений: а вдруг что-то замышляется. Очевидно, их следовало пригласить поехать вместе с ними. Адам только надеялся, что никто из них не захочет преодолевать такое расстояние по холодной зимней погоде.

Эта надежда не оправдалась. Все четверо немедленно объявили, что готовы отправиться с ними. Судя по их лицам, они даже были более чем готовы, они жаждали этого. Адама это немного удивило. Ему не приходило в голову, что Роузлинд был одной из крупнейших достопримечательностей этого края, его навещали самые могущественные и знатные люди страны; это был замок, о котором эти люди слышали столько легенд и сплетен. Для Адама в Роузлинде не было ничего выдающегося или важного, кроме счастливых воспоминаний детства. Он не предполагал, что вассалы Джиллиан рассчитывали впоследствии хвастаться перед своими соседями, что они побывали в Роузлинде настоящими гостями, а не случайными путниками, которых мог встретить управляющий и которым так и не посчастливилось перемолвиться словом с хозяином и хозяйкой.

Покончив с завтраком, мужчины вышли отдать распоряжения отрядам. Одновременно к Джиллиан отправили служанку передать, чтобы она готовилась к отъезду. Поскольку она была готова уже тогда, когда в первый раз спустилась вниз в ответ на записку Адама, где он просил поговорить с ним в приватной обстановке, она просто встала и велела Кэтрин присмотреть, чтобы ее вещи снесли вниз и погрузили. Может быть, думала Джиллиан, спускаясь по лестнице, она не страдала бы сейчас, если бы не так бурно радовалась, когда получила то первое послание. Она верила, что Адам простил ее за то, что она спорила с ним, и летела к нему, как на крыльях.

– У меня есть план, – сказал он тогда, и сердце Джиллиан подпрыгнуло от радости. Он нашел способ, как им быть вместе. Когда они обнялись, она уже была уверена, что сумеет найти слова, чтобы объяснить, почему ему не следует отправляться в бой, подвергая опасности свою бесценную жизнь ради чего-то гораздо менее значительного. Если бы эта мысль не была такой поспешной и не окрылила Джиллиан раньше времени надеждой, она, может быть, не погрузилась бы в такую пучину отчаяния, услышав план Адама. Адам не простил ее. Он полностью отказывался от нее.

Движимая страхами, которые она не могла даже назвать, Джиллиан видела свое преступление в том, что спорила и жаловалась. «Как это все-таки странно», – угрюмо думала она, стоя у окна. Саэр избил бы ее. Адам не притронулся к ней, но боль, которую она испытывала, была столь мучительной, что она согласилась бы на все. Но только у нее не было ни малейшей возможности уступить. Скорее всего, он затеял спор только ради того, чтобы деликатно избавиться от нее. Это отчаянное умозаключение, казалось, подтвердилось, когда не Адам, а сэр Ричард подошел к Джиллиан, Чтобы помочь ей сесть на лошадь, и она, затаив дыхание, постаралась взять себя в руки. Слишком поздно. Адам даже не позволит ей попросить прощения.

Сэр Ричард бросил взгляд на бледное расстроенное лицо своей госпожи и почувствовал что-то неладное. Адам, казалось, уже полностью пришел в себя. Однако леди Джиллиан выглядела столь же сердитой, как и в ту минуту, когда покидала зал. Несомненно, она сейчас разозлит сэра Адама, а это действительно очень плохо. Ведь сэр Ричард после похищения так надеялся, что эти двое составят пару. Если сейчас он не придумает ничего, чтобы успокоить леди Джиллиан, на его надеждах установить по-настоящему крепкие связи с влиятельным семейством Адама можно будет поставить крест.

– Мне очень жаль, что вы недовольны планом сэра Адама, – забросил крючок сэр Ричард.

– Это сэр Адам сказал, что я недовольна? – спросила Джиллиан, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее не дрожал, и чтобы сама она не залилась слезами. Поэтому вопрос ее прозвучал холодно.

– Нет, конечно, – поспешно уверил ее сэр Ричард. – Это мое собственное предположение. Если я ошибаюсь, пожалуйста, простите меня. Я только хотел сказать вам, как мы все рады приглашению в Роузлинд. Таким простым рыцарям, как мы, возможно, никогда не представится другой случай побывать в гостях в столь знаменитом замке. Это было очень мило с вашей стороны, миледи, подумать о нас.

Джиллиан опустила глаза. Неужели она просто истеричка, делающая трагедию из совершенно простого дела? Может быть, и намерения Адама сводились к тому, чтобы крепче привязать ее вассалов к себе, впечатлив их могуществом своей семьи? Если так, то ей не стоило бы винить его за то, что он разъярился, когда она принялась причитать, что не поедет в Роузлинд.

Джиллиан что-то пробормотала в ответ на комплимент сэра Ричарда. Видя, что она теперь выглядит скорее задумчивой, чем угрюмой, он ничего больше не сказал, а только подвел ее к лошади и помог забраться в седло. Джиллиан была уверена, что Адам все еще настолько сердит на нее, что не хочет подойти, и потому даже не стала оглядываться в поисках его.

Теперь, когда она выплыла из омута отчаяния, в ней заискрилась надежда. Адам сердился за то, что она возражала против нападения на Вик, но на его лице не было никакой злобы, когда он впервые выдвинул свое предложение направиться в Роузлинд. Джиллиан задумалась, прокручивая в памяти каждое мельчайшее изменение выражения его лица. Нет, он не злился. Наоборот, он выглядел довольным, полным энтузиазма, даже несколько возбужденным. Именно поэтому ее окрылила надежда.

Какая же она была дура! Вместо того, чтобы задуматься, что означал план Адама, она впала в истерику, как двухлетний ребенок, которому не дали медового пряника. Лицо Джиллиан вдруг запылало, ее сравнение было еще более точным, чем она думала поначалу. Разве ее не лишили сладостей? Разве она не надеялась, что Адам составлял план ради того, чтобы они могли заниматься любовью? Когда она поняла, что вовсе не это было у него на уме, разве не предположила она самое худшее? Даже если он считал их связь не более чем случайной интрижкой, он желал ее всю дорогу к замку сэра Эдмунда. Действительно, странно было бы думать, что он решил отказаться от нее, прежде чем удовлетворит свое желание.

Не удивительно, что Адам так взбесился. Она смешала дело с удовольствием. Когда ей нужно было подумать, как удержать при себе своих вассалов и, может быть, даже, как подчинить сэра Мэттью без войны, она думала только о своем теле. Адам ждал от нее большего. Он не раз говорил ей, что есть более важные вещи, чем обед. Теперь она лучше поняла смысл этих слов. Она должна как-то оправдаться. Она должна подумать, как помочь Адаму.

Тут же сомнения опять нахлынули на Джиллиан. А позволят ли ей вообще говорить? Позволит ли ей леди Элинор общаться с другими женщинами? Не будет ли смотреть на нее как на что-то нечистое и отведет ей отдельное помещение, может быть, даже в одной из пристроек, где размещается самая низшая прислуга – жены псарей и свинарей? Нет, это было бы странно. Что бы ни чувствовала леди Элинор, она не может так пренебрежительно обойтись с Джиллиан, Пока ее вассалы гостят в замке. Кроме того, откуда леди Элинор узнает, что она превратила себя в шлюху, если ей не расскажет об этом Адам?

А расскажет ли Адам? Или сохранит ее тайну? Душа Джиллиан то взлетала к небесам, то вновь рушилась на землю. Она изо всех сил старалась сдержаться, понимая, что ее главный враг – собственное воображение. Она боялась взглянуть на Адама, зная, что он наверняка все еще сердится, раз не приближается к ней. Но тут Джиллиан была сама виновата. Адам избегал ее только потому, что думал, будто она сердится. Каждый из вассалов ехал рядом с ней поочередно, и это отвлекало ее мысли от Адама. Они все были очень довольны и возбуждены и рассказывали о лорде Иэне и лорде Джеффри. Это великие люди, говорили они Джиллиан. Лорд Иэн де Випон – один из ближайших друзей графа Пемброка, маршала Англии и попечителя короля. Лорд Джеффри Фиц-Вильям – родственник короля, его отец был незаконнорожденным сыном старого короля Генриха.

К несчастью, вся эта информация мало утешала Джиллиан. Она помнила, как непринужденно обращалась с лордом Джеффри и лордом Иэном, когда они были в Тарринге, смеясь и шутя с ними, словно с обычными людьми. Несомненно, они написали леди Элинор и рассказали ей, что леди Джиллиан из Тарринга – просто бесстыдная потаскуха, не знающая ни уважения, ни приличий. Чем больше Джиллиан пыталась сдерживать свое воспаленное воображение, тем настойчивее представала леди Элинор из Роузлинда в виде великанши двенадцати футов ростом, с гранитным лицом и пылающими огнем глазами.