Х

Мы уже знаем, каким присутствием духа, находчивостью и способностью к притворству обладал Генрих Наваррский, а потому не будем удивляться, если увидев Рене, наваррский король с удивлением воскликнул: — Боже мой, господин Рене, в каком вы виде!

Если Генрих не ожидал встретить здесь Рене, то и Рене не ожидал встретить Генриха; более того, присутствие наваррского короля в прихожей короля Карла казалось ему совершенно необъяснимым, странным, невозможным после всего того, что только произошло. Поэтому он с трудом смог выговорить: — Как?.. Вы здесь, ваше величество?

— Где же мне быть, как не здесь? — флегматично ответил Генрих.

— Но… я не знаю… — пролепетал Флорентинец, теряясь все больше в догадках.

— Да и вообще с вами что-то неладное! — продолжал Генрих. — Вы говорите несуразные вещи, а про вид и говорить нечего. — Мне пришлось выдержать ожесточенный бой.

— Вот как? Верно, вы хотели по привычке ткнуть кого-нибудь сзади, а это было замечено и вас отделали как следует? Эх, милейший господин Рене, пора бы вам оставить свою манеру! — и с этими словами Генрих, отдернув портьеру, спокойно вошел к королю.

Здесь он с первых же слов стал жаловаться королю, что Маргарита жестоко поступила с ним, покинув его из-за пустой шалости. Король, бывший в отвратительном настроении духа, стал иронизировать над супружеским несчастьем зятя и уверять, что на Маргариту вообще никогда нельзя было положиться, потому что еще до брака…

Не успел король кинуть эти ядовитые слова, заставившие Генриха вспыхнуть, как в комнату вошел Пибрак. Бросив украдкой многозначительный взгляд на Генриха, он доложил:

— Ваше величество, Рене Флорентинец просит быть допущенным к вашему величеству. Он в ужасном виде, но уверяет, что явился с поручением от королевы-матери.

— Впустить его! — крикнул король, радуясь, что наконец — то он может узнать что-либо об исчезновении матери.

Рене, войдя, поклонился чуть ли не до земли. Король сказал ему: — У тебя письмо? Дай его!

— Ее величество дала мне словесное поручение к вашему величеству, — ответил Рене. — Это почему? Что она писать разучилась, что ли? — Ее величество опасно ранена… . — Ранена? Кем? — Наглыми похитителями, государь!

Карл вскрикнул и вскочил со стула. Генрих и Пибрак тоже вскрикнули, и на этот раз совершенно искренне: они ничего не знали о покушении Гектора, который почему-то не сказал о нем никому ни слова.

— Ранена? — с рычанием в голосе повторил король Карл. — Негодяи! Они осмелились!.. Да я прикажу сжечь дотла все Нанси вместе с герцогом Гизом!

— Простите, ваше величество, но герцог Гиз совершенно не при чем в этом деле. — Так кто же осмелился?

— Четыре неизвестных замаскированных всадника похитили королеву-мать; двое из них бежали после сражения, когда я напал на них с рейтарами, причем один из бежавших нанес королеве опасную рану. Двое других взяты нами в плен и связаны. — Кто это такие?

— Два гасконца: одного зовут Лагир, другого — граф Амори де Ноэ.

Последнее имя опять вызвало крик у короля, Генриха и Пибрака. Последние двое негодующе запротестовали: — Это неправда! Этого не может быть!

— Но ведь граф де Ноэ — ваш друг! — с угрозой сказал король Карл, обращаясь к Генриху.

— Ваше величество, — ответил тот, — разве можно верить таком; человеку, как Рене? Я не допускаю мысли, чтобы мой друг Ноэ решился на подобную дерзость. Да и к чему ему это? Поэтому мне кажется существенно необходимым сначала узнать все подробно из уст ее величества, а потом уже составлять себе окончательное мнение. — Вы правы! — сухо сказал король Карл. — Где ее величество? — опросил он у Рене.

— Ее величество, изнемогая от полученной раны, была принуждена остановиться вблизи Парижа, в маленьком домике, расположенном в Медонском лесу… Ее величество заклинает его величество сейчас же отправиться к ней.

— И я поеду, клянусь небом! — крикнул король, а затем, обращаясь к Пибраку, сказал: — Оседлать мою лошадь и собрать гвардию! Скорее, Пибрак, я хочу выехать сейчас же. А вы, — обратился он к Генриху Наваррскому, — вы последуете за мною, и там, на месте, мы разберемся, где правда, где ложь… Но берегитесь! Виновным нечего ждать пощады от меня!

— Мое искреннейшее желание, чтобы виновные в этом преступлении понесли должное возмездие! — ответил Генрих.

— Там увидим! — мрачно сказал король Карл, нетерпеливо расхаживая по комнате.

В скором времени он уже мчался по дороге в Медон, не подозревая даже, что едет к герцогу Гизу, так как медонский домик, о котором говорил Рене, был известным уже читателю местопребыванием герцогини Монпансье.

XI

Когда Генрих Наваррский и Гектор бросились бежать с поля сражения, герцог Гиз яростно кинулся вдогонку за ними. Но Генрих хорошо знал эти края и, быстро свернув на малозаметную лепную тропинку, вместе с Гектором скрылся по ней. Между тем геэцог со своими людьми направился по ложному следу, и потоку погоня не имела никакого успеха.

В то время как Гиз преследовал беглецов, Рене кинулся к экипажу и отдернул завесу. В этот момент луна выплыла из-за тучи, кинула в экипаж один из своих лучей, и перед глазами Рене предстала окровавленная, недвижимая королева Екатерина. Рене отчаянно зарычал и крикнул рейтаров, оставленных для охраны пленных. С их помощью он вынес королеву и, положив на траву, принялся осматривать рану. Хотя кровь лилась ручьем, рана была неопасна, и Рене понял, что беспамятство королевы следует отнести лишь за счет пережитых ею волнений.

Действительно, вскоре Екатерина Медичи застонала и открыла глаза. Увидав Рене, она с облегчением перевела дух и сказала: — Это ты, милый Рене? Где же они? — Кто» они «, государыня? — Похитители… — Двое спаслись бегством, а двое захвачены живыми. — Кто это такие? — Одного из них зовут граф Амори де Ноэ! Глаза королевы зажглись огнем мрачного торжества.

— Теперь я все понимаю, — сказала она, — теперь я знаю, кто дерзнул поднять на меня руку! Ну берегись же, Генрих!.. теперь мы сведем с тобою счеты!

Тем временем Лагир и Ноэ лежали связанными на траве и разговаривали между собой по-беарнски.

— Да, милый Ноэ, мы с тобой пропали, — сказал Лагир, — но зато король спасся.

— Спасся ли? — печально ответил Ноэ. — Я очень боюсь, что его погубит благородство и что ради попытки спасти нас, он вернется в Лувр, а не скроется на родину.

— Во всяком случае, если ему удастся скрыться от преследователей, то ведь никто не может доказать, что одним из скрывшихся был именно он.

— По крайней мере я и под пыткой буду утверждать, что его среди нас не было.

— Я тоже… Лишь бы он сам не признался! Пленные помолчали; затем Ноэ сказал:

— Нас, конечно, будут допрашивать, так ты предоставь говорить мне, а я уж сочиню какую-нибудь сказочку. — Ладно! — согласился Лагир.

Вскоре их взвалили на лошадей, и кортеж двинулся обратно к Парижу. Через сутки они уже въезжали в Медонский лес.

В домике они не застали никого, кроме пажа Амори, так как сама герцогиня Монпансье была в Париже. Герцог Гиз проводил королеву-мать в комнату своей сестры, и тут Рене принялся перевязывать раненую. Между тем сам герцог отправился к своим людям, чтобы приказать запереть пленных в какое-нибудь верное место. Это было поручено Гастону де Люкс и Льву д'Арнембургу, причем последний с особенным рвением взялся за исполнение этой приятной для него обязанности: ведь у него были еще не погашенные счеты с Лагиром.

— Господа! — насмешливо сказал он, вводя пленников в тесный погреб. — Здесь, быть может, и не очень уютно — в Лувре у вас были комнаты получше, но что же делать? У нас нет лучшего помещения для таких почетных гостей, как вы.

Ноэ хотел оборвать люксембуржца, но Лагир остановил его, сказав:

— Оставь, милый мой! Ведь этот субъект просто ревнует. Он знает, что я имел здесь когда-то более удобное помещение.

Арнембург вышел, с силой захлопнув дверь, после чего приставил к выходу из погреба двух рейтаров.

— Теперь мы можем поговорить, — сказал товарищу Лагир. — Знаешь ли ты, где мы находимся? Неужели нет? Да ведь мы в медонском домике герцогини Монпансье! — А, так это здесь она удостоила тебя… — Вот-вот! — Ну, так она, наверное, сделает что-нибудь для тебя!

— Я тоже так думаю. Например, она пришлет нам отравленную еду, чтобы я не проговорился о своем знакомстве с нею.

— Не думаю, чтобы она сделала это. Да наконец, если даже и так, то не все ли равно, как умирать? Лишь бы не от голода. А ведь мы уже давно не ели, друг Лагир. — Ты прав, и я сам голоден как волк!

Сказав это, Лагир кое-как подобрался к двери и принялся стучать в нее.

На этот стук к двери подошел один из рейтаров, и заключенные передали ему о своем желании.

Прошло около получаса. Наконец заскрипел ключ, дверь открылась, и на пороге показался паж Амори, сопровождаемый рейтаром. — Ба, да ведь это вы, мой юный друг! — сказал Лагир.

— Я самый, — весело ответил паж. — Что вы наделали, господин Лагир? — Я замешался в политику, милый мой!

— О, это очень плохо для вас! Ведь это хуже, чем убивать и грабить…

— Вы просто пугаете меня, господин Амори! — ответил Лагир улыбаясь.

— Я принес вам еду, которую посылает вам герцог с собственного стола, ну, а так как я узнал, что одним из заключенных являетесь вы, господин Лагир, то я прихватил и парочку бутылок старого вина.

— Вы — воплощенная любезность, господин Амори. Но как же нам есть, если у нас связаны руки?

— А вот мы их сейчас развяжем! — и с этими словами паж, достав кинжал, разрезал путы, связывавшие руки Лагиру и Ноэ. — Вы — истинное Провидение!

— Я просто по христианскому учению воздаю добром за зло. Еще недавно вы сыграли со мной злую шутку, но я не злопамятен. — Докажите это и поужинайте с нами! — Охотно!

Амори принялся распаковывать принесенную корзину и достал оттуда кусок дичи, паштеты и много другой снеди, равно как две бутылки старого вина. Увидев всю эту благодать, Ноэ сказал: — Право, я готов выпить за здоровье герцога!

— Ну, и за здоровье хозяйки этого дома тоже! — сказал паж, бросая лукавый взор на Лагира. — Герцогини в данное время нет дома; но, как только она приедет, я не премину сообщить ей о постигшей вас злой судьбе.

Паж и оба узника сытно поужинали, а затем Амори ушел, забыв, к слову сказать, свой кинжал. Однако пленники не обратили на это внимания; стоило ли делать какие-нибудь попытки к бегству, когда было видно по всему, что всякие попытки окажутся бесполезными? Да и чем помог бы один кинжал? К тому же усталость давала себя знать, и вскоре наши узники мирно храпели на своем неудобном ложе.

Прошла значительная часть ночи. Вдруг шум в замке разбудил Лагира. Пленник вскочил, и сейчас же его ослепил свет, хлынувший из открытой двери. Перед ним была герцогиня Монпансье в сопровождении Льва д'Арнембурга.

Герцогиня только что вернулась из Парижа, где от Гертруды, прибежавшей к ней, узнала, что Лашеней арестован. Герцогиня была очень взволнована этим известием, а когда, примчавшись в медонский домик, узнала от Амори, что Лагир привезен связанным, почувствовала такой укол в сердце, перед которым совершенно отступили все политические тревоги. Она поняла, что, несмотря ни на что, страстно любит Лагира и не может дать ему погибнуть. Но как спасти его? Ведь Амори сказал ей, что Лев сам сторожит пленников и поклялся не снимать вооружения до тех пор, пока они не сложат голов на плахе!

Герцогиня в отчаянии ломала руки, но видела, что помимо Арнембурга освободить Лагира невозможно. Конечно, будь этим узником кто-нибудь другой, Лев охотно исполнил бы требование герцогини и выпустил бы пленного; но здесь помимо всяких других соображений фигурировали еще ревность, ненависть, несведенные счеты… Хватит ли обаяния и власти ее — герцогини — на то, чтобы заставить влюбленного люксембуржца пойти наперекор чувству долга и личной склонности?

Однако медлить было нельзя, и, раз под рукой не было другого средства, следовало попытаться использовать то, которое имелось. Анна Лотарингская велела позвать к себе Льва д'Арнембурга и неожиданно спросила: — Лев, кому вы служите?

— Но… его высочеству герцогу Гизу, — ответил юноша, удивленный странным вопросом.

— У вас плохая память, сир д'Арнембург! — холодно ответила Анна. — Вы служите только мне одной; другие же лица, в том числе и брат Генрих, распоряжаются вами лишь тогда, когда я хочу этого. Однако по существу вы служите только мне, запомните это.

— Разве между вашими высочествами произошел разрыв? — испуганно спросил Лев.

— Не говорите глупостей. Лев, и не задавайте ненужных вопросов! Никакого разрыва между нами не произошло, а просто o хочу напомнить вам о том, что вы клялись мне безусловным повиновением. Я хочу подвергнуть испытанию вашу преданность. — О, герцогиня! Приказывайте только, и я…

— Без громких слов!.. Мне нужны дела, а не слова. Итак, помните ли вы, что вы клялись мне беспрекословно повиноваться? — Помню и готов повторить свою клятву.

— Отлично! В таком случае мне нужно вот что: один из узников должен быть освобожден, и вы поможете мне в этом.

Лев смертельно побледнел и в первую минуту не мог выговорить ни слова. Наконец у него хрипло вырвалось: — Никогда! Лучше умереть самому…

— Так вот каковы ваши клятвы преданности, вот каковы ваши уверения в любви! О, я вижу, что ошиблась в вас!

— Герцогиня! — стоном вырвалось у пылкого люксембуржца. — Но подумайте сами, чего вы требуете от меня!

— Я требую от вас только того, в чем вы добровольно клялись мне, а именно — повиновения. Если же вам и трудно сделать то, что я хочу, то ведь я и искала таких преданных друзей, которые готовы все сделать для меня. Но на что мне друг, способный только на легкое, а не на трудное? Нет, вы не любите и никогда не любили меня!

Бледное лицо д'Арнембурга посерело, затем налилось кровью, а после того вновь побледнело. Наконец молодой человек глухо сказал:

— Хорошо, я готов даже и на это… Приказывайте, герцогиня!

— Но помните, я требую, чтобы вы исполнили все, что я захочу. Если же вы и впредь намерены капризничать, словно упрямый ребенок, то лучше не будем начинать.

— Приказывайте, герцогиня! — повторил юноша. — Раз все мое сердце принадлежит вам, не все ли равно, истечет ли оно кровью по вашему желанию или нет?

— В таком случае, милый Лев, отпустите часовых, возьмите факел и посветите мне! — сказала герцогиня.

Благодаря всему этому и случилось, что Лагир был разбужен появлением в его тюрьме герцогини Монпансье, явившейся в сопровождении Льва д'Арнембурга.

XII

Войдя в погреб, где содержались пленники, герцогиня сказала своему спутнику:

— Воткните факел в землю и станьте за дверью; но отойдите на несколько шагов, потому что вам совершенно ни к чему слышать мои разговор.

Д'Арнембург беспрекословно повиновался. Тогда герцогиня Анна, показывая глазами на спящего Ноэ, подошла к Лагиру, знаком приказывая соблюдать тишину.

— О, герцогиня! — сказал Лагир, опускаясь на колени. — Вы словно ангел являетесь в темницу… Герцогиня остановила гасконца надменным жестом и промолвила:

— Я пришла вовсе не для того, чтобы выслушивать ваши признанья. Я только хочу выпустить вас на свободу. К сожалению, я не могу освободить вашего друга, так как нужно посадить кого-нибудь на ваше место, а в моем распоряжении находится только один человек, но…

— Вы пришли испытать мою порядочность, ваше высочество? — перебил ее Лагир. — Что вы хотите сказать этим? — удивилась та.

— Но помилуйте, герцогиня! Здесь со мной находится мой друг, а вы хотите, чтобы я бросил его на произвол судьбы? — Да знаете ли вы, несчастный, какая участь ждет вас? — Знаю, герцогиня: меня ждет смертная казнь!

— Разве вы облегчите участь друга, если отклоните сами возможность спасения?

— Да, я облегчу ему участь, потому что умирать вдвоем гораздо приятнее, чем одному.

— И вы думаете, что ваш друг способен принять такую жертву?

— Нет, ваше высочество, не способен, — ответил Ноэ, который уже давно проснулся и слышал весь разговор. Затем, обращаясь к Лагиру, он сказал: — Да беги же, дурачок, раз представился удобный случай!

— Герцогиня! — сказал Лагир. — Разрешите ли вы мне поговорить с моим другом на родном языке? — Говорите.

— Если кому нужно бежать, так это тебе! — сказал Лагир по-беарнски. — Твое присутствие сильно компрометирует нашего короля, потому что никто не поверит, что его лучший друг предпринял что-нибудь без его совета и согласия. — Но все равно все знают, что в числе похитителей был я, и — удастся ли мне скрыться или нет — наш король уже скомпрометирован…

— Нисколько!.. Ведь, если ты убежишь, я буду упрямо отрицать твое присутствие.

— Но подумай сам, Лагир, ведь истина все равно может всплыть наружу, и тогда меня так или иначе казнят, и ты только неразумно погубишь себя.

— В таком случае знаешь что? Бросим жребий! Пусть само Провидение решит наш спор. — Я согласен! — ответил Ноэ, подумав. Тогда Лагир обратился к герцогине:

— Ваше высочество, я со своим другом решил следующее. Хотя вы предлагаете спасение мне, а не моему другу, но я нахожу, что он больше меня нуждается в спасении, так как после него останется жена, а я одинок как перст. Однако мой друг находит, что спасением должен воспользоваться я, так как вы предлагаете бегство именно мне, а не ему. Поэтому мы решили кинуть жребий: пусть сама судьба решит, кому бежать, а кому оставаться.

— Но это невозможно! — крикнула герцогиня. — Какое мне дело до того, что решили вы?

— Тогда не о чем и говорить, ваше высочество, — ледяным тоном перебил ее Лагир и стал укладываться на солому. — Раз вы не согласны, то дайте нам спать, потому что завтра нам понадобятся все наши силы.

Герцогиня подумала, что счастье всегда бывает на стороне влюбленных, а потому — как знать! — может быть, хоть судьба сломит упрямство гасконца, и сказала Лагиру:

— Хорошо, я согласна. Клянусь: если судьба укажет бежать вашему другу, я помогу ему в этом так же, как если бы это были вы. Но поклянитесь и вы мне, что в случае, если жребий укажет на вас, вы беспрекословно воспользуетесь моей помощью.

— Клянусь! — ответил Лагир, и, достав из кармана монету, сказал другу: — Ну, Ноэ, сыграем в орлянку. Если ты выиграешь, тогда тебе бежать. Орел или решка?

— Орел! — сказал Ноэ с тайной надеждой, что монета ляжет вверх решкой.

Лагир подбросил пистоль на воздух. Герцогиня нетерпеливо подскочила к упавшей монете и вскрикнула, закрывая лицо руками: Ноэ выиграл, Лагиру приходилось оставаться в темнице.

Разочарование было так жестоко, что герцогиня даже зашаталась и упала бы, если бы Лагир не подскочил к ней и не поддержал ее в своих объятиях. Видя это, Ноэ подумал:

«Она слишком любит Лагира, чтобы не найти способа спасти и его».

Слабость герцогини продолжалась лишь краткий миг. Она тихо отстранила от себя Лагира и сдавленным голосом сказала:

— Ну что же! Раз я обещала, я сдержу слово! Затем, подойдя к двери, она позвала д'Арнембурга. Последний вошел бледный, угрюмый.

— Милый Лев, — сказала ему герцогиня, — если не ошибаюсь, вы приняли очень решительные меры, чтобы помешать пленникам бежать. В коридоре дежурили два рейтара, у лестницы поместились вы сами, у дверей дома — Гастон де Люкс, в саду — офицер рейтаров и граф Эрик. Таким образом, одного вашего согласия освободить пленника мало, потому что бежать ему помешают другие. Но так как я твердо решила спасти одного из пленников, то это нужно сделать. Вам придется снять шлем, латы и наколенники и поменяться платьем вот с этим господином.

— Как? — удивленно воскликнул д'Арнембург. — Разве ваше высочество желает спасти господина Ноэ? — Ну конечно! — А господин Лагир останется здесь? — Да, и вы разделите с ним компанию до завтрашнего утра.

— О, я с удовольствием соглашусь на это! — радостно отозвался люксембуржец и принялся поспешно снимать с себя доспехи. — Но как я объясню все это завтра?

— Очень просто: вы пришли проверить крепость уз пленников, они же напали на вас, скрутили, сняли ваше платье, затем метали жребий, кому бежать, а кому оставаться, и так как жребий пал на графа де Ноэ, то остался господин Лагир.

— Великолепно! — согласился люксембуржец. Герцогиня отошла с Лагиром в один из углов камеры, а д'Арнембург немедленно приступил к обмену платья и вооружения с Ноэ и, исполнив это, уселся на соломе.

— Пойдемте! У дверей стоит оседланная лошадь. Идите смело, садитесь на нее и скачите с богом!

Ноэ так и сделал. Гастон де Люкс, мимо которого он прошел, приняв его за д'Арнембурга, окликнул его:» Куда ты, Лев?« — но Ноэ ничего не ответил и только махнул рукой, как бы сильно торопясь.

У дверей он нашел оседланную лошадь, вскочил на нее и во весь опор понесся к Парижу.

Был приблизительно третий час утра, когда он подъезжал к заставе Святого Якова, и как раз в этот момент, когда подбежал к запертым воротам, увидел какого-то пешехода, который громко выговаривал стражнику:

— Как, негодяй? Ты отказываешься впустить меня только потому, что я иду пешком? Да разве дворяне непременно должны ездить верхом? Ноэ постучал эфесом шпаги в ворота и крикнул:

— Сейчас же откройте и пропустите меня и этого господина! Ноэ был в полном вооружении, и потому стражник не посмел не исполнить приказания. Когда конный и пеший прошли за ворота, Ноэ сказал: — Гектор, спасся ли он?

— Боже мой, да ведь это ты, Ноэ? — откликнулся Гектор. — Значит, тебе удалось спастись? А Лагир?

— Лагир еще не освободился, но его, несомненно спасут в ближайшем будущем.

— Значит, все хорошо. Он спасся. В нескольких лье отсюда под ним пала лошадь, и я дал ему свою, а сам пошел пешком. Ну, куда же ты теперь решил направиться, Ноэ? — Придется в нашу гостиницу.

— Ну вот еще! Завтра туда первым делом кинутся королевские стражники. Нет, нам нужно отправиться в гостиницу «Праздничный колокол», потому что там останавливаются исключительно лотарингцы и, следовательно, нас там уж никак искать не будут.

— Ты прав, — согласился Ноэ, — недаром же эта старая крыса Лашеней живет поблизости. Садись на круп моей лошади и поедем поживее! Они так и сделали.

В то время как они дожидались, пока слуга гостиницы откроет им ворота, к Ноэ подошел какой-то старикашка, еле передвигавший ноги, и сказал дрожащим голосом:

— Это вы, сир д'Арнембург? Ах, если бы вы знали, что случилось со мной! Я просто с того света явился!

Ноэ удивленно обернулся и узнал… Лашенея, который, как известно читателю, незадолго перед тем добровольно бросился в ублиетту.

XIII

Итак, Лашеней остался жив. Конечно, Ноэ и Гектор, не зная того, что произошло во время их отсутствия, не могли удивляться этому, но они знали, кто такой Лашеней, и в его фразе им почудилась довольно интересная тайна, в которую полезно было бы проникнуть. Лашеней, видевший д'Арнембурга слишком мало, чтобы запомнить его рост и голос, впал в эту ошибку благодаря доспехам, которые обыкновенно надевал останавливавшийся в этой самой гостинице Лев. К тому же сам он был теперь слишком взволнован, чтобы заподозрить что-нибудь неладное, а вследствие этого и случилось, что он с полным доверием отнесся к человеку, бывшему его злейшим политическим врагом.

Конечно, Ноэ поспешил воспользоваться ошибкой Лашенея и сейчас же сказал:

— Боже мой, что случилось с вами, дорогой Лашеней? Суконщик боязливо оглянулся по сторонам и ответил:

— Здесь опасно говорить. Вот если бы мы могли попасть ко мне в дом… — Ну, так пойдемте в ваш дом!

— Это легче сказать, чем сделать. Пожалуй, часовые все еще стоят там.

— Часовые? — воскликнул Ноэ. — Вы заинтересовываете меня все больше и больше!

— Ну да. Ведь меня арестовали и привели к королю. Его величество во что бы то ни стало хотел получить от меня неизвестные вам документы, но я отперся решительно от всего: знать, дескать, ничего не знаю. Тогда меня посадили в ужасающую луврскую камеру, называемую «При-Дье». Представьте себе, я просидел там до вечера, и мне не потрудились принести ни пищи, ни питья. — Какое варварство!

— Да это еще что!.. Чем дальше, тем было хуже!.. Ночью ко мне в камеру явились Пибрак и наваррский король. — Наваррский король? Ему-то что было нужно от вас?

— А видите ли, он с Пибраком каким-то чудом нашел мои тайные документы, из которых один — тот самый, где значатся все участники великого дня, вы знаете? — написан числовым шифром. Вот они и хотели непременно добиться от меня разгадки шифра. Когда я стал отговариваться незнанием, они подтащили меня к ублиетте и грозили бросить туда. Однако я не стал дожидаться этого и, так как предать своего господина не мог, предпочел сам добровольно броситься в ублиетту.

Из-под опущенного забрала Ноэ бросил восхищенный взгляд на простого горожанина, у которого была такая истинно дворянская душа. Между тем Лашеней продолжал:

— Я молился Богу, поручая Ему свою душу. И вот случилось чудо, которого никто не мог ожидать. Благодаря сильным дождям последнего времени Сена значительно поднялась, и уровень воды оказался настолько высоким, что железные острия и брусья, о которые обыкновенно ломается тело брошенного в ублиетту, очутились под водой. Таким образом, я не разбился при падении, а тут еще меня подхватило течение и чудесным образом пронесло сквозь отдушину. Таким образом, я отделался лишь тем, что порвал платье и разбил в кровь руки. Но это пустяки, потому что я зато жив.

— И неужели вы не испытали ни малейшего страха? — воскликнул Ноэ.

— Знаете, что я скажу вам, дорогой сир д'Арнембург? — ответил старик, покачав головой. — В тот момент, когда все это случилось со мной, я вообще ничего не чувствовал и не испытывал. Но теперь, при воспоминании о том, как я, задыхаясь и захлебываясь, протискивался сквозь отдушину… Бррр!.. Нет, мой дорогой, во второй раз я уж не мог бы проделать это. «Это следует намотать себе на ус», — подумал Ноэ. Лашеней продолжал:

— Теперь вы понимаете сами, что мне не хотелось бы вторично попасть к ним в руки, тем более что в их руках компрометирующие меня документы, так что король, наверное, прикажет повесить меня. Ну, а это мне вовсе не улыбается: ведь, видев смерть так близко перед собой, я почувствовал, насколько дорожу жизнью.

— Так к чему же вы пришли сюда, где вас могут опять арестовать?

— Да не могу же я бросить золото нашего господина! Ведь оно хранится у меня в доме, и будет большим счастьем, если его не нашли и не выкрали подобно документам.

— Так вы боитесь, нет ли в доме часовых? Хорошо, я подойду поближе и посмотрю.

Ноэ осторожно обошел вокруг дома — ему самому было бы так же неприятно попасть в руки королевских стражников, как и Лашенею. Но в доме царила полная тишина, и, очевидно, там уже никого не было. Ноэ вернулся к старику и сообщил ему об этом.

— Должно быть, сняли часовых, — сказал Лашеней. — Конечно, раз они захватили меня и нашли документы, то к чему там часовые? Но как попасть в дом? Ведь дверь заперта!

— Мне кажется, — сказал Ноэ, — если вы встанете ко мне на плечи вам не трудно будет взобраться в окно первого этажа.

— О, было бы очень любезно, если бы вы оказали мне эту услуг! Но — вы уж простите старика! — я натерпелся столько страха, что мне жутко быть одному в пустом доме. Не будете ли вы так любезны и не пройдете ли и вы туда вслед за мной? Я сейчас же сбегаю вниз и открою вам дверь.

На, разумеется, тотчас же согласился, и, действительно, старик, с помощью подставленных ему Ноэ плеч проникший в дом, поспешил открыть дверь и впустить мнимого сира д'Арнембурга. Когда они поднялись наверх, Лашеней сказал:

— Насколько я мог убедиться при беглом осмотре, все тайники находятся в целости. Но все-таки как жутко мне было!.. Да, надо посмотреть смерти так близко в лицо, чтобы потом бояться всякого пустяка.

— Значит, теперь вы не повторили бы прыжка в ублиетту? — спросил Ноэ.

— Господи, да у меня мороз по коже продирает при одной мысль об этом! — ответил Лашеней. — И, если бы теперь герцогу понадобилась моя жизнь, я призадумался бы перед такой жертвой.

— Очень приятно слышать от вас такие речи! — сказал Ноэ, уже не маскируя гасконского акцента, как делал это раньше. — Значит, теперь мы можем столковаться с вами! — и с этими словами Ноэ приподнял забрало шлема.