XXXIX

Четыре часа спустя темная ночь окутала старый замок Керлор; ночь была теплая, лунная, июльская, насыщенная резким запахом, который нес с собою морской ветер.

Блестящее и изысканное общество наполнило мрачный замок, обыкновенно молчаливый и унылый после кончины последнего барона Болье, а теперь внезапно оживившийся по мановению палочки двадцатилетней волшебницы. Все окрестное дворянство получило приглашение на бал, которым молодая баронесса Сент-Люс начала свою жизнь в деревне; в большой столовой старого замка за столом сидели пятьдесят приглашенных, а в тени парка, ярко освещенного, танцевала толпа, восхищенная непрерывно сменявшимися развлечениями.

Гонтран и баронесса Сент-Люс были царями праздника. Маркиз, спасший неосторожную амазонку, сделался, благодаря своему подвигу, кавалером царицы бала. Гонтран, начавший ухаживать за нею, увлек баронессу и заставил ее совершенно забыть графа Степана.

Бродя одиноко в одной из темных аллей парка, благородный москвич, снедаемый позором своей оплошности, искал предлога придраться к сопернику и убить его или самому пасть от его руки. От страшного волнения глаза графа сверкали, и он впивался ногтями себе в грудь, слушая обаятельные звуки долетавшего до него вальса: наконец, когда волнение графа достигло крайних пределов, он неожиданно направился на лужайку к танцующим. Баронесса Сент-Люс танцевала с Гонтраном, как некогда в Париже с графом на глазах у раздраженного Армана.

Граф, бледный, как смерть, ждал, пока смолкнет оркестр и Гонтран проводит баронессу на место. Он сделал шаг по направлению к маркизу, и тот, догадавшись, в чем дело, вышел из круга танцующих и беспечно направился в одну из уединенных аллей парка.

Граф пошел за ним и догнал его.

— Милостивый государь! — окликнул он Гонтрана.

Тот обернулся и поклонился.

— Вы все уединяетесь, милостивый государь, — сказал он с полнейшим равнодушием, что еще более взбесило молодого русского, — хотя этот праздник восхитителен!

— Вы находите? — насмешливо спросил граф Степан.

— На вас трудно угодить, — простодушно заметил Гонтран, — если вы не соглашаетесь с этим.

— Мне действительно трудно угодить…

— Ну, что ж! — спокойно продолжал маркиз, прекрасно знавший, что самое верное средство рассердить человека — это не замечать, что он рассержен. — После ваших петербургских балов наши скромные бретонские празднества, конечно, кажутся вам жалкими.

— Нисколько.

— В таком случае я не знаю, чем объяснить ваш скучающий вид.

— Здесь есть лица мне антипатичные, — надменно сказал граф.

— В самом деле?

— Вы, французы, называете эти лица отвратительными!

— Честное слово, милостивый государь, — сказал Гонтран, — мне хотелось бы узнать, кто они такие…

— Это очень нетрудно узнать вам, милостивый государь.

— Вы думаете?

— Пойдите в замок и посмотрите на себя в зеркало. Гонтран ожидал такого ответа. Он сделал шаг назад и холодно посмотрел на графа.

— Вы нахал, милостивый государь! — проговорил он, отчеканивая каждое из этих слов.

— Очень может быть. Маркиз пожал плечами.

— Вы, может быть, обиделись уроком, который я дал вам по части охоты.

— Может быть, и так.

— И вы желаете, чтобы я дал вам еще урок на шпагах.

— Очень буду рад.

— Хорошо! — сказал де Ласи надменным тоном. — Надеюсь дать вам его после бала.

— Отчего же не сейчас?

— Да просто оттого, что я имею успех у баронессы и хочу позаботиться о дальнейшем.

Последние слова окончательно вывели графа из себя.

— Милостивый государь… — прохрипел он, — я люблю баронессу Сент-Люс.

— И я так же, — спокойно заметил маркиз.

— Но она любит меня, — продолжал с отчаянием русский.

— Она полюбит меня, — возразил Гонтран, — каждому свой черед; так водится всегда.

— Возможно и это.

— Или я вас убью, или вы меня!

— Я рассчитываю на последнее.

Гонтран так посмотрел на графа, что менее храбрый человек, без сомнения, испугался бы.

— Итак, не угодно ли сейчас же?

— Извините, вы забываете, что ни у вас, ни у меня нет с собою шпаги: прошло то время, когда каждый дворянин носил шпагу.

— Мы найдем шпаги в замке.

— Положим.

— Пойдемте в таком случае!

— О-го, — спокойно заметил Гонтран, — вы, кажется, сильно спешите умереть.

— Или убить вас…

— Охотно допускаю это. Но, тем не менее, нужно быть последовательным во всем. Чтобы достать шпаги в замке, придется обратиться к такому человеку, за которого вы могли бы поручиться; притом наше отсутствие должно быть непродолжительным, чтобы не быть замеченным, иначе нам могут помешать.

— Ну и что ж?

— В замке, — продолжал де Ласи, — есть человек, на которого, мне кажется, можно положиться: это управляющий.

— Капитан Ламберт?

— Да. Он достанет нам шпаги и будет нашим свидетелем. Быть может, драться в присутствии одного свидетеля не принято, но не беда, — дерзко прибавил Гонтран, — ведь здесь деревня!

Насмешка маркиза лишила графа последнего самообладания.

— Я знаю, — продолжал Гонтран, — прекрасное местечко на берегу моря, в двухстах шагах от замка, на верхушке скалы. Там очень удобно драться и легко скрыть все следы дуэли.

Маркиз расхохотался.

— Мертвого человека, — пояснил он, — одним толчком ноги можно похоронить на дне океана. Вы найдете там самую лучшую могилу, о которой только может мечтать человек, убитый на дуэли.

И Гонтран, поклонившись своему противнику, прибавил:

— Итак, через час, на скале. Я приду туда.

— И я не замедлю, — сказал граф.

Гонтран вернулся на бал, танцевал еще минут двадцать и исчез. Граф же пошел искать полковника. Но того с час уже никто не видал.

XL

Куда же девался полковник?

После обеда видели, как он то приходил, то опять уходил, за всей наблюдал и отдавал приказания.

В то время, когда хозяйка и гости разбрелись по саду и парку, а слуги, исполнив свою обязанность, пили в буфетах, весь нижний этаж был почти совершенно пуст.

Наика, прекрасная и благородная девушка, с редким самоотвержением исполняла, по обыкновению, долг приемной матери. Она проводила маленького Гектора в его комнату, заставила его на коленях прочесть вечернюю молитву, уложила его и, поцеловав в лоб, сказала:

— Спи, дитя мое.

Затем Наика, которой было всего двадцать лет и которая любила развлечения, как все девушки ее возраста, отправилась на бал. Этим-то моментом и воспользовался полковник. Он проскользнул в длинный коридор, который вел к главной лестнице, поднялся никем не замеченный в верхний этаж и очутился на площадке, куда выходили окна замка, обращенные к морю. Замок, как мы уже сказали, был расположен на почти отвесной скале. В средние века один из баронов де Болье выстроил узкую лестницу, спускавшуюся с площадки к песчаному берегу, представлявшему здесь удобное место для причала рыбачьих лодок.

Полковник увидал человека, спокойно сидевшего на нижней ступеньке лестницы, и направился к нему. Увидав полковника, человек встал. Это был Жан.

— Ты готов? — спросил его полковник.

— Как видите, — ответил Жан.

И он указал пальцем на песчаный берег. Полковник взглянул на подножье скалы и заметил при свете луны причалившую лодку и в ней человека.

— В таком случае, идем… — сказал он. Жан пошел за ним.

Оба сообщника на цыпочках прошли в комнату спавшего Гектора. Спальни госпожи Сент-Люс и Наики находились рядом, и дверь, служившая сообщением между ними, была открыта всю ночь.

Около кровати Наики стояла кроватка маленького Гектора.

Когда обе женщины уходили к себе и оставались одни, настоящая мать проявлялась, и г-жа Сент-Люс проводила долгие часы, любуясь на безмятежный сон своего малютки.

Наика не заперла дверей. Ее комната, окна которой выходили в парк, примыкала к большой зале, через которую прошли полковник и Жан.

— Что, если он проснется и закричит? — шепотом спросил Жан.

Полковник покачал головой.

— Дети спят очень крепко, — ответил он.

Действительно, при свете ночника, стоявшего на камине, они увидали маленького Гектора, спавшего с полуоткрытым улыбающимся ротиком.

— Нельзя же, однако, унести его раздетого, — заметил Жан.

— Совершенно верно, — согласился полковник.

— Так позвольте действовать мне. Я его разбужу, одену, и он последует за нами. Вот увидите.

И Жан нежно позвал ребенка.

— Гектор!

Ребенок проснулся и начал звать мать.

— Мой милый маленький Гектор, — сказал ласковым голосом Жан, — меня послала мама Наика.

— Где же мама Наика? — спросил ребенок.

— На балу, она танцует.

— Ах, да, — пробормотал ребенок, — она веселится с мамой Бертой, а меня уложили спать… а мне совсем не хотелось спать!

— Ну, так они послали меня за вами. Хотите одеться?

— А ты оденешь меня?

— Да.

Жан взял ребенка на руки, поднял его с кроватки и проворно одел.

— Теперь, — сказал он ему, — пойдемте. Полковник, все время стоявший в тени, вышел первый и прошел на площадку.

Жан следовал за ним, ведя за руку малютку.

— Однако, — спросил Гектор, — куда же ты меня ведешь? Разве мы идем не в парк?

— Да, в парк, — отвечал Жан. — Но сначала я хочу показать вам отличную лодку.

— Лодку! А где же эта лодка? — спросил в восторге ребенок.

— Внизу, у скалы. Идемте.

И так как ребенок шел недостаточно быстро, то слуга взял его на руки и начал спускаться по лестнице, которая вела к морю. Внизу, у лестницы, лодка ждала похитителей и ребенка.

Жан прыгнул в лодку.

— Куда мы едем? — спросил снова Гектор.

— Мы прокатимся по морю, — сказал Жан и спросил полковника:

— Полковник, когда мы приедем в Париж, что прикажете сделать с ним?

— Жди моих приказаний, — ответил последний. Лодка отчалила и выехала в открытое море, а полковник медленными шагами вернулся в Керлор.

Когда он дошел до площадки, то остановился на минуту, чтобы взглянуть на лодку, увозившую ребенка, быть может, навсегда, в то время, как мать танцевала, и злая улыбка, иногда появлявшаяся на его губах, исказила его лицо.

«Теперь, — подумал он, — у меня самый лучший залог… один ребенок за другого! Я могу, гордо подняв голову, потребовать счастья для моего Армана!».

Лодка быстро мчалась по направлению к Кемпену. Недалеко от города похитителя ожидала почтовая карета, которая должна была доставить его и ребенка в Париж.

— Теперь, — сказал полковник, когда лодка исчезла вдали, — очередь за графом Степаном!

Он спустился в парк, где молодой русский обегал все аллеи, отыскивая его.

Это ожидание несколько успокоило графа; его лихорадочное раздражение перешло в холодный и сдержанный гнев, который так свойствен всем людям севера.

Полковник угадал по его бледности, что вызов был сделан, и быстро направился к нему.

— Полковник, — вполголоса сказал граф, — отойдемте в сторону… на одно слово…

— Бог мой! Что с вами?

— Ничего.

— Вы бледны…

— Вы находите? Есть у вас здесь шпаги?

— Что? — спросил полковник, притворяясь глубоко удивленным.

— Шпаги, — повторил граф.

— Зачем? О, Господи!

— Я хочу драться.

— С кем?

— С де Ласи.

— С бароном или маркизом?

— С маркизом. Я оскорбил его… Мы будем драться насмерть.

— Вы его оскорбили?

— Да, и он ждет меня… на скале.

— Как? Сейчас?

— Сейчас.

— Вы оскорбляете во время бала в доме баронессы ее гостей!..

Граф сильно сжал руку полковника.

— Она сама всему виною, — сказал он, задыхаясь. — Она вызвала во мне ревность… и я ненавижу маркиза всеми силами души.

— В таком случае, — холодно заметил полковник, — вы правы, его следует убить.

— Шпаги! — повторил граф.

— Пойдемте, — сказал полковник. — Керлор — старинный замок, и мы найдем здесь рапиры всех веков.

Действительно, в Керлоре был зал, названный покойным бароном де Болье оружейным, где было собрано всевозможное оружие всех эпох: от мушкета до пистонного ружья, от шотландского палаша до современной фехтовальной шпаги.

Сюда-то полковник привел графа Степана и сказал ему:

— Выбирайте!

Граф снял пару фехтовальных шпаг, попробовал сталь и сделал ими несколько движений в воздухе.

— Теперь, — сказал он, — будьте моим секундантом.

— Хорошо.

— Повторяю вам, что между мною и маркизом дуэль эта будет насмерть.

— Отлично! Но кто же будет секундантом маркиза?

— Вы же.

— Как я?

— Он сам предложил мне это. «Одного секунданта вполне достаточно, — сказал он, — в таком случае не будет ни шума, ни скандала».

— Маркиз прав. А где назначено встретиться?

— Он выбрал площадку скалы, в ста шагах от замка. Он, ждет меня там.

— Я знаю это место.

Полковник и граф вышли из Керлора и пошли по тропинке к месту, назначенному Гонтраном. Последний уже дожидался их.

Ночь была ясная; луна ярко освещала море.

«Вот прекрасное время для смерти, — подумал полковник, дьявольски улыбаясь. — Для госпожи Сент-Люс настанет трагическое утро после бала: граф мертв, Гектор исчез… Арман будет отомщен!».

Он шел впереди, держа шпаги под мышкой; граф следовал за ним и вследствие какой-то необъяснимой странности человеческого ума и сердца за час перед тем этот кипевший гневом и жаждавший мести человек теперь был погружен в меланхолию, сожалел о прошлом, думал о любви и жизни. Он шел, склонив голову и жадно вдыхая свежий ночной воздух.

«Я должен убить маркиза, — говорил он себе, — потому что не хочу умереть».

Полковник обернулся к нему.

— О чем вы задумались, граф? — спросил он.

— Я думаю, — сказал тот, вздрогнув, — что главная тайна жизни — это смерть. Кто знает, буду ли я жив через час?

— Вы с ума сошли? Высчитывать шансы умереть, идя на дуэль, по-моему, непростительная глупость.

— Ах! — вздохнул граф. — Я не думаю, что на свете есть человек храбрее меня. Однако какое-то странное чувство волнует меня…

— Какое?

— Мне кажется, что на мне должна оправдаться пословица: «Когда двое дерутся из-за женщины, то всегда бывает убит тот, кого она любила первым».

Полковник пожал плечами.

— Знаете ли, — продолжал граф Степан, — прошла только неделя после моей последней дуэли.

Полковник вздрогнул.

— Вы дрались? — поспешно спросил он.

— Да.

— Где?

— В Париже.

— С кем?

— С молодым человеком, искавшим случая поссориться со мною за две недели перед тем, с которым случай столкнул меня в Опере.

Полковник вдруг остановился посреди тропинки и обернулся к графу. Он побледнел, как смерть, и мрачное предчувствие овладело им…

— Вообразите, — продолжал граф, — мне необычайно повезло на этот раз; молодой человек чуть не убил меня…

Полковник едва переводил дыхание. Они стояли всего в нескольких шагах от места, где ожидал их Гонтран.

— Скорее, граф, — закричал маркиз, — я жду вас уже двадцать минут!

Эти слова заставили полковника и графа продолжать путь. Однако встревоженный полковник внезапно спросил своего собеседника:

— А! Так вас чуть не убили?

— Да.

— Каким образом?

— Мы дрались на пистолетах и должны были стрелять, идя друг другу навстречу… Я выстрелил первый…

Полковник вздрогнул.

— И… вы его убили? — спросил он с расстановкой, как будто каждое из этих четырех слов раздирало его горло.

— Нет… я сделал два выстрела… Но он все шел ко мне. Вздох облегчения вылетел из груди полковника, и граф заметил наконец, какой интерес возбуждает в нем его рассказ.

— Что с вами, полковник? — спросил он его.

— Со мною? Ровно ничего.

— Вы бледны и взволнованны…

— Нет, нет; однако, продолжайте…

В это время они подошли к Гонтрану, который им поклонился.

— Тысячу извинений, — вежливо обратился он к русскому, — я чуть не потерял терпение; теперь уже полночь, гости баронессы разъезжаются, и дядя заметит мое отсутствие.

— Я к вашим услугам.

Полковник обернулся к Гонтрану, который также заметил его бледность и растерянность.

— Граф, — сказал он, — рассказывал историю, сильно заинтересовавшую меня. Вы позволите ему докончить ее?

— С удовольствием, — согласился маркиз.

— Итак, — продолжал полковник, — после двух выстрелов вы не были ранены?

— Нет, но это случилось против желания моего противника.

— Как?

— А вот увидите, — сказал граф. — Мы дрались за женщину.

Полковник снова вздрогнул.

— Я был избранником, а ему изменили.

— Сударь! — резко прервал его полковник, — не угодно ли вам назвать имя вашего противника.

— Зачем?

— Затем, что я, мне кажется, знаю его.

— Вы?

— Да я.

— В конце концов, я не вижу необходимость скрывать. Его зовут Арман Л…

Полковник побледнел, как смерть.

— Дальше? Дальше? — прохрипел он.

— Честное слово! — добавил граф. — Я думал, что буду убит. Молодой человек подошел ко мне, приставил пистолет к моей груди и сказал: «Вы не поедете в Бретань».

— Вышла осечка? — спросил Гонтран, понявший теперь, какое значение имел для полковника этот рассказ.

— Нет, — ответил граф, — в ту минуту, когда он должен был выстрелить, он упал.

Полковник вскрикнул. На этот крик граф внезапно обернулся и увидел, как громом, пораженного полковника.

— Негодяй! — закричал тот громовым голосом. — Негодяй, это был мой сын!

И, оттолкнув подбежавшего к нему Гонтрана, он сказал ему:

— Я сам убью этого человека, я!

И прежде чем удивленный граф успел произнести слово, сделать движение или крикнуть, полковник выпрямился во весь рост, глаза его метнули молнию, губы искривились, и он смело взглянул на него.

Одною рукой он бросил шпагу к ногам графа, а другою ударил его по щеке.

— Убийца! — крикнул он ему. — Посмотрим, кто победит… Отец отомстит за сына!

Положение дела изменилось для Гонтрана. На этот раз не он рисковал жизнью ради ассоциации, а полковник, глава общества «Друзей шпаги», которого чувство отца и отчаяние заставило схватиться за шпагу.

Величественным и потрясающим зрелищем явился этот поединок на скале, нависшей над морем, среди спокойной и благоухающей ночи, где все влекло к жизни.

Из противника Гонтран обратился в секунданта.

Полковник тотчас же начал бой. Граф, за минуту перед тем любивший его как старинного друга своего отца, как отца любимой им женщины, получив пощечину и услыхав яростный и полный глубокой ненависти крик полковника, ответил ему таким же взрывом негодования.

— Мне нужна ваша кровь, — сказал он ему. — Вся ваша кровь за эту пощечину!

— А! — вскричал полковник, нападая на графа. — А, ты думал, что я отец баронессы! А, ты поместил меня к ней! Но ты не знал, подлец, ты не знал, что я собирался растоптать своими ногами ее, эту женщину, которая разбила сердце моего ребенка! Ты не знал, что я уже давно приговорил тебя к смерти! Ты не знал этого… убийца!

Полковник, несмотря на свою ярость, сохранил присутствие духа и наносил удары графу с каким-то необычайным остервенением.

Граф кричал от злости и защищался с энергией отчаяния, но шпага полковника постоянно отражала его шпагу и всегда находила дорогу к его груди. Покрытый кровью, изнуренный, испуская рев раненого зверя, он отскакивал, стараясь избегнуть шпаги мстителя, но шпага настигала его, касалась его руки, плеча, груди. Полковник обратился в палача, пытающего свою жертву.

Наконец он загнал графа на край скалы, на два шага от пропасти, и здесь продолжал поражать его. Скала, возвышаясь на сто футов над морем, оканчивалась небольшой площадкой, а у подножия ее бурлил океан, готовый поглотить того из сражающихся, который будет побежден.