Но между "пальцами" уже дымил костерок, и рядом с двумя складными столиками возились три человека, сооружая из камней и зеленых ивовых веток импровизированные седалища. Они разом вскинулись на звук шагов и не очень радушно - с ехидцей - заулыбались. Саша, молчащий при нем Юра, и еще один йог, что ли, очень худой, с узким черепом и узкой бородкой. Его длинные-длинные, с проседью волосы были стянуты в хвостик:
      - Ага! Пища богов! Очаг уже горит и жаждет жертвы!
      - А ты уже коммунист? - Саша был удовлетворен молчанием Глеба.
      - Приветствую. - Дажнев весь напрягся. - А где Филин?
      - Ожидаем-с. С минуты на минуту. Юлия Густавовна, сюда ставьте!
      Глеб сложил свою ношу и, ссылаясь на травму, ретировался. Походил над донельзя прозрачными здесь мелкими ручьями. Поблескивая мозаикой отражений, они упорно куда-то спешили, спешили через большие и малые, оглаженно голые серо-голубые камушки. Ни водорослей, ни мальков- мертво. Сколько здесь километров до белков?.. Хотя он видел возле лагеря пару парнишек с удочками, но не представлял - кого здесь можно ловить? Форель?.. Берег осторожно зарастал между валунами мать-и-мачехой. Ее уже чуть подсохшие, снаружи жесткие глянцевые, но с плюшевой изнанкой листья с хрустом ломались под его шагами. И тоже - пусто. Ни бабочки, ни мухи... Потом подошел к "своему" "пальцу". Огляделся - о нем забыли. Вот и хорошо. Вот и ладно. Помаленьку, не спеша вскарабкался наверх. И лег.
      Но заснуть не давали. Голоса набирали и набирали... нет, не децибелыджоули.
      -...Это, между прочим, еще самоназвание "духоборцев": "Союз борьбы за духовность и истину"! Да! А духоборы - это только одна небольшая часть народных религий протеста, религий революций... Да называйте как вам удобно! Пусть секта, меня это слово не пугает... "Мировоззрение - религия философия" - это же одно и то же!.. Да, в основе нашей философской системы лежит религия киников. Да, мы - те самые фаталисты, которые вбирают в себя весь материалистический мир со всеми его реалиями... Все просто: мы самым активным образом переделываем мир, но - только в определенном, всегда очень строго определенном направлении. В том, которое так или иначе, но фатально ждет человечество в финале его развития...
      - Финал - это же Апокалипсис?! - ехидно сладкий голос Саши.
      - Почему же? Мы входим в эру Водолея. У нас прекрасные перспективы!
      А это, наверное, "йог". Говорит вкрадчиво, даже в солнечном сплетении зудит:
      - Кали-Юга - это действительно только лишь этап земного круга бытия.
      - А если я не желаю слышать об этих антирусских традициях?! - Опять Саша, но уже не так сладко.
      - Тогда громко заявите: русские - не арии! Они - чистые негры! Ну? И у русских нет никакой истории, кроме как этой несчастной тысячи лет. У других народов есть, а у русских нету! - "Йог" выпевал звуки.
      - Только не надо мне эти ваши дешевые уловки подсовывать. Мы не в метро о вере спорим! Была история праариев, ариев, праславян, славян. А потом только история Руси. Но зато именно Руси! И, конечно, не одна тысяча лет. Только в любом случае я ведь - не древний арий. И с современными индусами у меня ничего общего нет. Я оригинален в своем роде. То есть в своем Роду.
      - Это заметно, - встревает Дажнев. - Оригинальность во всем. Это у вас прежде всего - оригинальность! Чем мельче партия, тем больше у нее гонора.
      - Вот это тоже не надо! Вам не надо! Стоит ли напоминать, каким путем вы своей массовости в советское время добивались? А сейчас только эту инерцию, а точнее, агонию и эксплуатируете.
      - А ты еще нас в балете упрекни!
      - Это простим.
      - Благодарствуем!
      - Можно слово молвить? - Это "йог". - Я очень попрошу всех присутствующих по возможности не "возбуждать улыбку дам огнем нежданных эпиграмм". По возможности, конечно. Юлия Густавовна, вас не обескуражит, если я сам разложу салаты?
      - Э, нет, - вмешался Саша. - Не надо, он какие-нибудь заклинания нашепчет.
      - А вы - перекрестите. Тогда, говорят, ничего не случается? - "Йог" хихикал. - Так я продолжу, как вы со стороны смотритесь. Вот спор идет: кто кого у руля сменить должен. Спор идет-идет.... А руль пока так болтается. Но! Вы, коммунисты, уверены в своем будущем? Да! А вы, монархисты, тоже ведь уверены в своем будущем? Тоже - да! Вы, коммунисты, любите свою Родину и желаете своему народу только счастья? Конечно! И вы, монархисты, тоже! Вопрос: кто из вас прав в своих видениях будущего - Великая Россия и Могучий Народ? А?
      - Сейчас мы услышим самое соломоновое решение!
      - Ну... Если так воинственно, то не услышите. Хоть я и произнесу.
      - Уж замуж невтерпеж!
      - Дорогие товарищи и господа! Мы - на пороге новой эры. Эры России.
      - И?..
      - Все! Простите, но это все.
      - Ну очень умно. - Саша понизил голос, почти зашептал: - Прямо восхитительно. А чем, позвольте спросить, докажете?
      - Да-да, аргументируйте! - Ну и словечко же! только у Дажнева и сохранилось.
      - Ничем. Ничем. Гарантийных свидетельств - как вы, православные монархисты, - от пророков не имею. И даже не хочу иметь. И научными выкладками, как вот товарищи коммунисты, не пользуюсь... Я просто знаю. Но могу научить и вас - чтобы тоже знали.
      - Бред. Я-то, дурак, вслушивался, - забурчал Дажнев. Видимо, отошел.
      - Вы тоже считаете - "бред"?
      - Да.
      - А помните перл: "Идея, овладевшая массами, становится материальной силой"? Это же чистая тантра: прана по воле мага из акаши творит материю. Энергии управляются идеями - это закон Космоса. Санатана дхарма. Понятно?
      - Я слушаю-слушаю.
      - А я - ничего... Я к тому, что вот мы с вами верим в бессмертие души. Пусть каждый по-своему, но мы оба верим в единую экстрамундальную Первопричину мира. И так далее... А он - не верит. Социологист, он верит только в самую грубую материю и механические законы. Но при этом пользуется древнейшими упанишадами. Это ведь вам не от Карла Маркса и Луначарского. Это от Начал - Энсофа. И он ведь такой же, как и мы, участник мирового прогресса. Слепой, но очень активный. Очень энергоемкий. Ведь сколько на него людей завязано. Даже лично - десятки тысяч. Это тоже, между прочим, о многом говорит. Если бы вы в самом деле так о чистоте крови болели, то все же поняли бы историческую, если хотите, предначертанность славянской сансары: исполнять чужие идеи, и при этом всегда оставаться самими собой. Достоевский...
      - Да пошел бы ты! Какой ценою? - Ого! кажется, Саша не выдержал.
      - Что с ним разговаривать? - вновь появившийся Дажнев тоже зарычал. - У него только "батюшка-царь" на уме: "вот приедет барин, барин нас рассудит!" Вот и все! Эта рабская психология жажды хозяина! "Боженька, помилуй!"
      - А тебе бы только бунтовать! "До основанья, а затем..." Действительно, ваша партия от Люцифера идет.
      - Не надо только на штампах играть: "Люцифер"! А если перестать слов пугаться? Если взять и перестать? Что оно - слово? Звук! Воздух! Оно пустота! Фу! Пусть от Люцифера, и что? Сколько жил человек, столько он и мечтал о своем владычестве над миром. А мы - как бы ни назывались! - мы есть организованная направляющая его поисков этого владычества. Во все века, во всех народах.
      - Вот и договорились! Все понятно: "И будете как боги!"
      - Да! Тысячу раз - да!
      - Насчет слова вы не правы, - влез поперек батьки "йог". - Дыхание- это не пустота, это прана - энергия, брахма. Другое дело, что к слову прилипает иногда чуждая ему традиция восприятия. Люцифер - значит лучащийся, дающий свет. Это имя - вечный символ просвещения. И еще греки давали ему такой эпитет: Люцифер-Космократор - Хозяин Космоса. Ибо из Космоса и идут к нам знания. От Творца Вселенной - Сатанаила.
      - Тьфу! - возмутился Саша. Похоже, дело двигалось к развязке.
      - Так! Плюй! - Дажнев. - На все, что тебе не нравится, плюй! На все! На отцов, что войну выиграли. На их красные знамена! Крестом своим тешься. Библией! Дегенерат!
      - Кто я?! Кто?
      Шум опрокинутого стола. Завизжала Юля. Пора к ним спускаться. Глеб и начал... И хорошо, что не успел. Потому что успел Филин.
      Глебу еще нужно было либо сползти, либо спрыгнуть с двухметровой высоты, когда все действующие лица политических диалогов напряженно замерли в разных позах: здоровенный Дажнев заломил за спину руку худощавого Саши и давил его к земле. Тот, отчаянно выворачиваясь и подвизгивая от боли, целенаправленно лягал Дажнева по голени, не давая свалить себя окончательно. Юра и "йог" - вокруг стола - только пугали друг друга ложными выпадами, оба, видимо, не насовсем охваченные пылом этого идеологического спора... Филин быстро и молча подошел вплотную к группе сцепившихся атлетов и, положив левую ладонь под сердце, правую вскинул к небу: "Прекратить!" Реакция была поразительной: все бойцы разом обмякли, сначала замерев, а затем и разойдясь по разные стороны костра.
      - Тихо, голуби. Тихо. Тихо. - С Филиным на пикник пришло еще трое: пожилой, с белой благообразной бородой и в неизменных цветных трусах ивановец, рерихианка с исписанной мантрами желтой повязкой на лбу и солидный московский маг-психотерапевт. Они стояли в стороночке, тоже держа в руках какие-то сумки. "Неужели еда? Так они тут неплохо посидеть решили".
      Глеб аккуратно спустился и, улыбаясь, направился к Филину. Но тот, как вдруг показалось, даже отшатнулся:
      - А этот здесь откуда? - Зыркнул из-под лохматых бровей на Дажнева.
      Дажнев, не успевший даже отдышаться, снова затаился. Вывезла Юля:
      - Мой гость.
      Вот умничка.
      Филин потупился, спрятал глаза:
      - Здравствуй, Глеб, здравствуй. Вот где свиделись... Юра, Саша - столы ставьте. И вы чего там стали? Давайте помогать! И так задержались, тут уже успели дел натворить... При чужих.
      Все разом зашевелились, начали суетиться, причем совершенно бессловесно, как напроказившие детишки при неожиданно вошедшем строгом воспитателе. От этого Глебу самому захотелось напроказить. Он стал нарываться:
      - Семен Семенович! Мне крайне неудобно: вы, говорят, меня искали?
      Филин уворачивался:
      - Разве? Это ты насчет бани? Так, наверно, обстоятельства были особые? Я тебе верю... Только вот другая такая баня... не знаю, когда теперь будет. Не знаю. - Он или стоял, или, распоряжаясь, ходил, все время поворачиваясь к Глебу профилем, не давая заглянуть в лицо. А потом резко - молния - глаза в глаза: - Ты очень голоден? Если да, то как поешь, извини, но нам нужно тут провести закрытое совещание. Только своим. Не обижаешься?
      Глеб отразил удар улыбкой:
      - Конечно-конечно! Какие могут быть обиды? "И отделил чистых от нечистых". То есть омытых от немытых. Так?
      Филин тоже затаенно улыбнулся. Но недобро:
      - Хороший ты парень. Веселый. Смелый... Жаль мне тебя. Жаль.
      Правильнее всего, сразу отказавшись от стола, Глебу смыться бы. Но его как будто кто-то за что-то дергал. Он лихо подсел в кружок, замерший в медитации перед общей едой: "Пусть каждый подумает о своем и об общем". Но Глебу думалось только об общем. О своем не хотелось... Но от этой медитации аппетит вдруг пропал. Так, немного посидеть, чтобы подразнить Филина. Почему? Зачем? Что-то остро мучило его, что-то тревожило в присутствии этого человечка. Уйти - но тогда чувство останется. Нужно разбираться здесь. Ну не глубокое раскаянье же давило от немытости в бане. Нет... Но что? Вот чтобы "это" определить, он и подставлялся под удар... Глеб в тысячный раз осмотрел поношенный коричневый пиджачок с коротковатыми рукавами, синюю вязаную жилетку с прилипающими крошками и волосками. Посмотрел на плащ, старый, буро-зеленого прорезиненного брезента, подстеленный Филиным под себя. Где он его видел?.. Руки Филина, бледные до синевы глубоких жилок, не воспринимавшие загар руки книжника, разлетные брови, прозрачные веки... Все. Бесполезно... Пора уходить... Тем паче что Юля, видимо, расстроенная выходкой Дажнева, была к нему более чем невнимательна. Ей явно сейчас уже было не до кокетства: "ее Володя" попал в ситуацию, которая не могла не отразиться на его карьере. И следовательно, на ее тоже... Шутки на сегодня кончились.
      По пути к лагерю он все время оглядывался. Мания преследования? Но ему все же пару раз действительно показалось, что кто-то за ним идет... Вот уж идиоты! Как приехать вовремя в Москву - так у сына проблемы. Да! А вот руки тому, кто поменьше, заламывать - пожалуйста! Или кому-нибудь по морде в парламенте перед телекамерой. Герои... Неужели надо пройти камеру смертников, неужели надо трое суток пролежать, не шевелясь, на крыше грузового лифта, терпя жажду и голод и мочась под себя - выжидая, пока не уйдут все "чистильщики" со своими собаками?.. Идиоты! Тупые идиоты... Да, конечно, зачем мы теперь вам? Мы - со своими оценками... С усталостью ночной памяти умерших... За что? За ваши "модели" будущей России?.. Нет, за ним определенно кто-то шел... А уже у самых ворот лагеря навстречу выбежал радостный крепыш Павел:
      - Здравствуйте! Как хорошо, что вы сами пришли. Я вас ищу. То есть не я сам, а один человек. Анюшкин, да? Есть такой?
      - Здравствуй. Да, есть такой. По крайней мере - должен быть.
      - Ну, вот он искал. И меня попросил. А мне сказали, что вы на совещании, на Малом костре. А нам туда нельзя. Вот я и ждал. Но хорошо, что недолго получилось.
      - "Хорошо" - это хорошо. Зачем я Анюшкину?
      - Сейчас. Я слово в слово постараюсь. Так, значит: "Была Света... Пошла к бабе Тане... Что-то случилось - она не в себе... Нужно перехватить, иначе беда... Он сам пока не может - к... Сергею должен приехать... брат... Он ждет его приезда". Кажется, все?
      - Все понятно. Только не Сергей, а Степан. Да?
      - Точно.
      Глеб еще раз оглянулся. Перешел на полушепот:
      - Спасибо. Значит, Анюшкин совсем недавно был? Спасибо... И вот что, Павел, окажи услугу: я пойду, а ты присмотри: кто там за мной по следу топает? Прикрой, если надо. Только не нарывайся.
      Павел покосился, не поворачивая головы:
      - Да-да, идите, я прикрою.
      Глеб положил ему руку на плечо:
      - Опять прошу: не нарывайся. Только задержи, пока оторвусь. Ну давай!
      И пошел, пошел резко к реке, даже не ища брода, так, напрямую. Не разуваясь, споро, местами почти по пояс перешел ее, забежал в кустарник. Теперь - в гору, в гору... Метров через сто он оглянулся: к берегу с той стороны вышли Павел и... Юрик. Павел почти держал Юру за руку и что-то возбужденно говорил, указывая вниз по течению...
      Когда Глеб взобрался на первый гребень, его словно ударили по затылку. Наступила неожиданная слабость. Затошнило. "Может, съел что?" Но нет, вроде ничего из рук "рерихнутой" не брал. Сильно мотнуло вперед-назад, и перед глазами всплыла знакомая картина: шарик Земли, и над ним черные руки... Ах ты! Да, да, да! Филин. Это тот плащ! Он же с большим островерхим капюшоном как у того "охотника" в пещере! Значит, Филин. Вот сволочь. Гад. Тварь: "Я теперь тебя не отпущу... не отпущу". "Отпустишь!" - Глеб, набычившись, удержался на ногах и вслепую, бочком стал спускаться. Боль в темечке не проходила, оттуда она расползалась по спине, холодом сводя лопатки, выворачивая шею. "Не отпущу!" Опять удар по затылку. Только этого не хватало! "Господи, Господи помилуй!" Его рука очень тяжело, как в сонном кошмаре, преодолевала невероятно сгустившийся воздух. Первый крест лег косым, но второй раз уже получилось легче. Глеб весь сотрясался крупной дрожью, горло пережимало судорогой до удушья, но он крестился и крестился: "Господи, помилуй! Господи! Помоги!" Ну почему он не знал ни одной молитвы? Ведь уже сколько времени возил с собой маленький молитвослов, а читал его только так, отвлеченно, выборочно, в целях "просвещения".
      Через полтора часа он все же упал. Просто как от усталости: лежал на спине - и все. "Светлана. Светлана... Куда же тебя понесло? Ведь баба Таня ушла... Ушла в свое Беловодье. Через подземное озеро. С мертвой водой... Может, возможна операция? Ну не так же все беспросветно... Как же так, Господи? Где милость? У нее же дети, что с ними-то теперь? Такие малыши, Господи?.." Нужно было вставать. И идти - искать, перехватить Светлану. До непоправимого.
      По ложбине сильно и холодно подуло, шелестя подсохшей ломкой травой и просвистывая сквозь замотавшиеся прямо над его лицом ветви. Прямо через гребень горы переваливалась тяжелая, темная туча и заполняла все небо. Быстро. Все в горах быстро. Вот сейчас как бабахнет! И уж тогда точно будешь знать, что лежать так долго нехорошо... Ох, нехорошо! Глеб сделал мучительную попытку подняться, но давление совсем, видимо, было на нуле, и через несколько шагов он снова завалился. Ветер даванул сильней, даже принес откуда-то несколько желтых листиков - накрыть его, что ли? Заботливый... Конечно, если сейчас еще раз промокнуть, то все, кранты. Ну не здесь же сдохнуть!.. Надо вставать. Вставать! И вперед - хоть на карачках...
      Это уже было.... Было... ...Как тогда.
      4 октября после полудня в подземельях "Белого дома" оставались:
      - 11 военнослужащих дивизии Дзержинского - 9 солдат и 2 офицера,
      - группа в 12 человек (из милиционеров Департамента охраны с Александром Бовтом, несколько охранников Хасбулатова), вышедших по подземному коллектору в районе Арбата,
      - группа из 4 сотрудников ОСН ДО ВС РФ (во главе с подполковником начальником отдела специального назначения), закрывшаяся в бомбоубежище и арестованная там 5 октября,
      - 6-8 прячущихся в секциях зала воздуховода местных рабочих, найденных там эмвэдэшниками под фальшполами 6 октября,
      - вооруженный автоматом мужчина и его безоружный товарищ,
      - группа из трех офицеров,
      - группа неизвестной численности, забаррикадировавшаяся в затопленном позднее Аркадием Баскаевым бункере спортзала и, по официальным данным, бесследно исчезнувшая вместе с оставленным там баррикадниками утром трупом.
      ...Они правильно оценили грозящую им перспективу: если им не удастся найти вход в подземный коллектор, живыми их отсюда не выпустят, поскольку никаких пленных в подвале и подземельях "Белого дома" просто не будет. На следующий день у этого входа они увидели большую лужу крови. Лужи крови были и в других местах подвала "Белого дома".
      После нескольких часов бесплодных блужданий, четырех взломанных дверей и десятка вывернутых чугунных люков "ливневой" канализации, почти отчаявшись, они вошли в дверь огромного воздуховода. Внутри громыхающего оцинкованного короба шли во весь рост. Дошли до большого помещения бойлерной, в котором отсиживались семь местных рабочих. Рабочие подробно рассказали все, что знали сами. Посоветовавшись, все вместе приняли решение укрыться в секциях воздуховода, а напоследок осмотреть смежные помещения.
      ...Вторая сейфовая дверь была также закрыта изнутри. Она соединяла подземным коридором "Белый дом" с подвалом спортзала. Таким образом, можно смело утверждать, что в спортзале в полдень 4 октября остались живые люди. Надеясь пересидеть штурм, они закрылись изнутри. Живыми их оттуда не выпустили.
      Первой мыслью было спрятаться в одной из свободных ниш, но и от этой мысли отказались сразу. Без труда обнаружив прячущихся в нишах рабочих, они отчетливо понимали, что "чистильщики" так же легко доберутся и до них. Выдавать же себя за рабочих офицерам было просто глупо. Решили, что в подвале можно пересидеть хоть месяц, тем более что рядом была вода.
      Вскоре раздались звериные крики со стороны парадной лестницы. Прислушавшись, разобрали кровожадные вопли мясников, ожидавших для расправы вывода пленных. В здании и в самом подвале стрельба не стихала всю ночь до 5.30-6.00 часов (ночью стрельба велась из автоматов и пулеметов, иногда громыхали очереди БМП и КПВТ, периоды затишья длились не более 15-20 минут).
      В огромном пылеуловителе с ячейками-секциями со стеной один метр на три и высотой около трех метров ребята содрали тряпку и залегли между трубами недалеко от рабочих. Было очень холодно. Лежали спина к спине. Как выяснилось потом, этой ночью все трое молились.
      Поднялись повыше - в подвал. Прошли мимо раздевалки, душевой, места разгрузки машин. Через щели заметили, что на газонах "Белого дома" вокруг воздухозаборников и у горловин шахт коллектора расположились в засаде пулеметчики. Вдруг Дмитрий увидел место, в котором из "Белого дома" выходили в подземный коллектор трубы водоснабжения и силовые кабели. Металлическая дверь была закрыта на гаражный замок с выдвинутым на 8-10 см язычком. Рядом валялся пожарный багор, которым кто-то перед ними тщетно пытался открыть дверь.
      ...Дмитрий долго возился с замком. Остальные не верили, что вообще удастся отомкнуть столь крепкие запоры. Тогда мы не знали, что духовник Дмитрия в эти дни раздал всей своей пастве иконки, наказав старушкам молиться день и ночь за наше спасение. Непонятно как, но петли вокруг язычка гаражного замка удалось развести, и спасительная дверь из "Белого дома" в "сухой" коллектор распахнулась...
      Это произошло 5 октября около 11.30... приходилось идти по колено, а иногда и по грудь в воде...
      Дождь насквозь пробил его сразу всего с головы до ног. Он был скор и жесток. Но с ним пришли и силы.
      Глава восемнадцатая
      Ливень прекратился так же резко, как и начался. Туча отошла не полностью, она держалась за вершину, и через полчаса вскарабкивания он вновь вошел в ее недра. Внутри представлялось все немного иначе: тут было просто смутно и холодно. И все под руками и ногами было мокрым и скользким, так что иногда приходилось ползти на четвереньках. Одежда промокла насквозь, до последней нитки. Но он как-то шел, полз в темном тумане, взбирался выше и выше. Как-то даже находил в этой запутанной мгле возможно правильные решения, обходя встречающиеся оголенные сыпучие скалы. И еще было подозрительно тихо: ни малейшего ветерка, ни шороха. Тишина и напряжение во всем. Он случайно смахнул с головы прилипшую паутину: его волосы стояли дыбом! Значит, туча была насыщена именно электрическим напряжением. А вдруг сейчас бабахнет? При всем своем "натурально-прикладном" складе ума и соответственном образовании, Глеб всегда боялся молнии. Именно ее фатальности - чем еще, кроме судьбы, объяснить столь различные формы ее поведения? Вот тогда: один раз громыхнуло - и на рыбалке единственной молнией убило соседа по подъезду. А когда ударило двоюродного брата матери, то только раздело, изорвав на нем все в клочки, но ничем самому не повредив... Молния, одним словом... Щас вот как стуканет... Нет, не может быть, не должно - для этого должна быть разность потенциалов... В городе зачастую по ночам зимой облачное небо "пыхает" от края и до края. Но это равномерный разряд, без громких глупостей... А как оно здесь? Когда тучи-то под ногами?
      На гребне вдруг навалился ветер и разом сдул мрак и туман за спину. А небо-то было уже совсем зеленовато-вечерним. Еще один день заканчивается. Сколько он уже здесь, на Алтае-то? Неделю? Вон как уже ловко по горам бегает, можно и у Семенова попробовать потренироваться с девушками. Уж теперь-то не много им уступит... А лепота-то какая! Охо-хо! Отсюда, сверху, было хорошо видно, как сзади и спереди по лесистым долинам быстро ползли навстречу друг другу две тучи. Там, где им предстояло сойтись, было пока тихо. И как-то так странно светло. Светло тем самым загадочным, мягко-желтым предгрозовым светом, какой, разливаясь вверх-вниз и по кругу абсолютно ровно, не дает теней, делая мир плоским, как живописная театральная декорация... Ага. Для драмы... Вот туда Глебу и предстояло спускаться...
      Прыгая в полумгле от сосны к сосне, чтобы не покатиться по скользкой траве, Глеб, зацепившись за очередной шершаво-липкий, легко отшелушивающийся рыжий стволик, замер на секунду, уточняя дальнейший маршрут своего слалома. И услышал позади чужой бег. Присел. Шуршание нагло приближалось: кто-то очень боялся отстать в этом мутно-сизом электрическом тумане. Ну! Кто там? Метрах в двадцати слева вниз пролетела смутная фигура. Юрка или Филин?.. Или те четверо из "уазиков"?.. Глеб подождал. Никого больше вроде как не было. Рискнуть? И он опять стал спускаться, немного теперь уклоняясь вправо. Тихо-тихо, совсем мелкими перебежечками, достиг дна долины. Прислушался: здесь было совсем темно. И почти безветренно. Нужно бы было пройти по этому дну до той У-образной развилки со скалой и осинкой. Но... там где-то его или искал, или поджидал некто в тумане... Поэтому Глеб не поленился вновь немного подняться на противоположный склон... Так-то будет надежнее... Интересно бы выяснить: его просто тупо преследовали или знали, куда он направляется? А скоро все и выяснится - в ущелье с теплым ручейком. Оно такое узенькое. Тропку никак не миновать. Там-то уж точно - либо он, либо его... "Светлана, Светлана... Задала загадку. Подскажи разгадку... А вдруг это Анюшкин? Догонял вот, да и пролетел?" А теперь Глеб его при случае еще и камнем стукнет? Вот смеху будет... Сквозь слезы... "Тогда все свалим на черную кошку".
      Ветер неожиданно толкнул в спину, сменив свое направление на сто восемьдесят градусов. В соснах аж загудело. Длинные, узластые, полуголые ветви с пучками мокрых туманом, темных до синевы игл заметались вокруг, словно слепцы заловили кого-то наугад. Ну, сейчас даст!.. Но дождя не последовало. Порыв стих так же неожиданно, как и начался, слегка развеяв темноту... И мимо Глеба, чуть выше по склону, между редких стволов, аккуратно уворачиваясь от встречных препятствий, проплыли два огненных шара. Величиной с крупный апельсин. Сначала первый - очень неспешно, испуская легкое шипение и запах озона, он, кажется, принюхивался к невидимому следу, извилисто тычась во все развилки и проходы между деревьями. За ним, через несколько секунд, второй, более спешно, явно вдогонку... Их ярый, золото-оранжевый свет жидко переливался, испуская лучистое сияние... Они прошли над Глебом по склону метрах в пяти выше, никак не среагировав на застывшего с раскрытым ртом и торчащими волосами человека. Зато он среагировал. Откашлялся и пошел за ними, уже не прячась. А-а, будь что будет! Али он не фаталист?.. Что там - люди! Подумаешь, охотники до букв. Тут вон шаровой молнией пришибет - и все. И никаких тебе книг или любовных интрижек. Слепая природа. Слепая как демон... Как там у Волошина? "Они проходят по земле, слепые и глухонемые. И чертят знаки огневые на сумрачном ее лице". Это очень к месту... И сумрачно, и знаки...
      Развилка. Сейчас направо в ущелье. Глеб отлепил от спины мокрую рубаху, отряхнул залепленные травными семенами брюки. И кто же его там ждет? Светлана или "охотник"? Вот она, алтайская рулетка! Прав был водила: либо любовь, либо смерть. Такая уж здесь земля. Сильная... Глеб взобрался на валуны, стал на колени и погладил "свою" осинку. Она за эти дни и ветры почти вся уже осыпалась. Блестящие красные листики, словно капли разбрызганной от ее стволика крови, быстро чернеющими пятнышками липко лежали между потаенными впадинами влажных камней. Все! "Ну, Господи, благослови!" - Глеб шагнул в ущелье.
      И рухнул дождь... Ливень шел навстречу. Было хорошо видно и слышно, как он метр за метром заполнял сначала ущелье впереди, как потом, перекрыв Глеба, плотно двинул дальше вниз. Шум был ровный, сплошной. Миллиарды крупных, тяжелых капель отвесно насквозь пробивали кроны деревьев и кустов, валили траву, давили плечи. Под ногами сразу захлюпала песочная жижа каменистая почва не впитывала влагу совсем... Скользя, Глеб выбирался на дорожку практически ощупью. Темно было уже по-настоящему... Когда первый разряд ударился где-то совсем рядом, он даже присел от страха: затяжная вспышка осветила все - до мельчайших камней, до сосновых иголок, до летящих капель! И непередаваемый треск - словно это тебя самого разорвали, как тряпку. Вот это да! Ливень наподдал еще... И снова рвануло. Глеб едва-едва успел прищуриться, чтобы, как в первый раз, не ослепнуть. От вершины покатился грохот - обвал... И тихий, маленький ручеек прямо на глазах стал вздуваться грязной песчаной мутью, покатив ветви и камушки, заливая берега, подбираясь к его тропинке. Вперед! Надо спешить... Еще разряд, еще! Уже непрерывная канонада трескучих, оглушающих ударов с "дискотечно" мигающей неоновой подсветкой... Глеб прыжками бежал наверх, боясь теперь лишь, чтобы ручей окончательно не превратился в бурную селевую реку раньше, чем... Раньше, чем он... Так как выбираться было уже некуда: слева висела почти отвесная стена, с которой, в свою очередь, тоже вовсю летели струи грязи и мелкие камни. Вперед, вперед!
      ...За поворотом был свет. Свет исходил сверху - бескрайний, равномерно голубой, с неясным белесым пятном в зените. Через туман, через дождь - там, впереди в небе просвечивало нечто. Нечто большое, нет - огромное. Оно не имело ни вида, ни формы - просто белесое пятно. И свет от него не истекал, не излучался. Он - был... Голубой туман и голубой дождь... Над самой землей все опять темнело, не давая видению опоры, масштаба. И как будто звучала музыка. Без мелодии, просто один, все повторяющийся аккорд. Повторяющийся, повторяющийся, настигающий телефонным звонком, входящий в голову и зудящий, зудящий в повторах никак не узнаваемого созвучия... Глеба забила дрожь. Только теперь он почувствовал, насколько замерз. И насколько испугался. И устал... И вот тогда этот мокрый, в грязи и песке, с остатками бинтов на вновь кровоточащих руках, маленький несчастный человечек, стоя перед великим неведомым светом и, сотрясаясь от холода, уныния и страха, закричал проклятия всем и всему, что противостояло ему, его желанию быть сильным, гордым хозяином этой земли, этой страны и своей собственной судьбы... И он перекричал эту проклятую, закрученную в повторениях, музыку...
      Свет чуть пригас, затемнив и туман. Потом белое пятно совершенно без всяких усилий стало возноситься, уменьшаясь в размерах, гаснуть... Стали вновь слышны шорох капель и бульканье ручья. Привычная темнота, только высоко-высоко немного еще постояло едва различимое светлое пятнышко, а потом быстро ушло в сторону... Дождь...
      Когда Глеб добрел до избушки, она почти вся стояла в воде, склонившись своим черным окошечком над самым током... Перейти на ту сторону? Но у него, наверное, не хватит сил... Глеб обнял ствол пухлой березки, прижался к пачкающей коре щекой. У него, наверное, не хватит сил... И тут увидел, как дверь избушки шевельнулась. Чуть-чуть. Или это ему показалось? В темноте? Он шагнул к самому краю воды, вытянулся: показалось или нет? Сердце вдруг забилось радостью: "Она там!" Глеб прыгнул в воду, провалился, но удачно сдернулся и, перебирая руками и ногами по шевелящемуся дну, выполз, вышел, выбросился на тот берег. Встал. Рванул деревянную рукоять и ввалился внутрь.