- Он когда-то, в давние времена, был знаменитостью. Он был чемпионом Англии. Для вас, может, будет небезынтересно узнать, что это учитель одного нашего общего знакомого.
      - Скажите, как его имя? - спросила Лидия, желая, чтобы лорд назвал имя этого общего знакомого.
      - Нед Скин, - ответил лорд, поняв, что она спрашивает о стоявшем внизу человеке. - Он долго жил в Австралии и недавно вернулся в Англию. Спортсмены устроили ему торжественную встречу. На днях его чествовали на обеде, за которым в нетрезвом виде он побил нашего общего знакомого. Тот хорошо сделал, что позволил безнаказанно побить себя, иначе бы он мог убить старого Скина, если бы принялся за дело всерьез.
      - Так это Скин? - внимательно посмотрела Лидия на гиганта, чем приятно поразила лорда Вортингтона. - А, теперь я узнаю того маленького человека, с которым он говорит. Это один из тех, кто снимал домик в моем парке этой весной, кажется, вы даже порекомендовали их...
      - Да, - смутившись ответил лорд Вортингтон. - Вы правы. Это тренер Меллиш. Посмотрите, какая смешная лошадь вон у того гусара, - второго в заднем ряду.
      Но Лидия не обратила внимания на смешную лошадь. Она вслушивалась в разговор друзей Кэшеля.
      - Парадиз! - услышала она восклицание Скина, презрительно оттопырившего губы при этом имени. - Будет вам говорить глупости.
      - Случались и более невероятные вещи, - возразил Меллиш. - Я не говорю, что Кэшель Байрон плохой боец. Но что-то слишком уж везет ему. А это всегда худо кончается. К тому же, разве вы не заметили, какой он грустный последнее время?
      - К черту грусть, - закричал рассерженный Скин. - При чем тут ваша грусть?
      - Не говорите. Это дело опасное.
      - Я вижу, вы на что-то намекаете. Уж не на ту ли миллионершу, про которую он постоянно говорит моей старухе?
      - Да, я говорю о той молодой особе, от которой ему пришлось отказаться. Одно из крупнейших состояний в Англии. Это не шутка. Притом смазливая девчонка. Он познакомился с ней в Уилстокене, где я тренировал его к состязанию с датчанином. Он забросил тренировку после того, как повстречался с ней. Не хотел ничего делать, несмотря на все мои убеждения. Он так запустил свое дело, что я из злости поставил свои деньги против него. А он все-таки победил. Черт бы побрал эту женщину! Я потерял из-за нее сто фунтов.
      - Это вам наука за ваши глупости. Тогда вы ошиблись и теперь ошибаетесь с вашим хваленым Парадизом.
      - Парадиз еще ни разу не был побит.
      - А Кэшель?
      - Ладно, посмотрим.
      - Посмотрим. Но говорю вам, что я знаю Билли Парадиза. Я видел его в деле. Он не имеет понятия о боксе. Простой неуч. Моя старуха понимает больше его.
      - Может и так, - возразил Меллиш. - А только что толку в вашей науке? Вспомните Ченстона. Как он ни учен, а Билли таки уложил его. И то он продержался так долго только лишь потому, что Билли вышел из себя. Это слабая его сторона. Он не умеет сдерживать свои чувства. Но вздыхателю по женским сердечкам не устоять против него.
      - Хотите пари, что устоит? Если он не устоит, я сам сойду на арену и оторву ему голову. - И Нед Скин разразился потоком нелестных эпитетов по адресу Билли Парадиза. Меллиш еще раз указал ему, как плохо выглядел Кэшель в последние дни.
      - Да, он недостаточно бережет себя, - покачал головой Скин. - Он все бегал показывать Лондон моей старухе и Фанни: вон они сидят на трехшиллинговых местах. Каждый вечер театры; каждый день какая-нибудь прогулка в парк, чтобы посмотреть на королеву, и прочее в этом духе. Моя Фанни, по правде сказать, любит, чтобы он сопровождал ее всюду; ей, конечно, лестно показаться на людях с таким красавчиком. Ее собственный отец недостаточно хорош для прогулок по Лондону. Старуха тоже чуть не молится на него. Она утверждает, что та девушка, о которой вы говорите, не стоит его. И чего он им дался! В Мельбурне за обедом никогда не подавали того, что я ел, и все делали по вкусу Кэшеля. Поверите ли, мне приходилось подговаривать его, чтобы он для себя спрашивал то, чего мне хотелось. Иначе и не добьешься, бывало... А все-таки, вдруг оживился старый Скин. Биллу Парадизу не устоять против моего мальчика. Куда ему!
      Сейчас же после ухода миссис Байрон, под свежим впечатлением ее очаровательности, Лидия задумалась над тем, что за женщина была эта миссис Скин, о которой с такой любовью говорил Кэшель и которая сумела возбудить к себе сыновние чувства Кэшеля в большей степени, чем родная мать. И вот оказывается, что это просто старая жена отставного кулачного бойца! Очевидно, что влияние этой женщины не могло отвратить Кэшеля от боксерской карьеры. Мысли о Кэшеле и его судьбе вновь поглотили Лидию. Она сидела с обычным своим сосредоточенно-сдержанным видом и, казалось, внимательно смотрела на арену. Но она не видела ни солдат, ни фехтовальщиков, ни атлетов. Ее мысли были далеко отсюда, в загадочном будущем.
      Вдруг появление человека страшного вида перебило ее мысли. Его лицо по цвету и виду казалось высеченным из черного гранита. Его выступающая челюсть и убегающий назад лоб напоминали орангутанга. Лидия, вздрогнув, очнулась от своих мечтаний и услышала бурю рукоплесканий, пронесшуюся по рядам зрителей. Черный атлет свирепо улыбнулся и перепрыгнул через барьер арены. Лидии пришлось сознаться, что, несмотря на отвратительную голову и слишком большие руки и ноги, это был красиво сложенный человек. Сильная спина и мускулистые отливавшие черным блеском плечи выказывали большую силу и ловкость.
      - Ну, разве не картинка этот Билли! - услышала Лидия восторженное восклицание Меллиша. - Что скажете, Нед Скин?
      - Будет вам, - презрительно ответил Скин. - Посмотрите лучше на моего мальчика. Чем не джентльмен? Посмотри на него, как он идет по улице, так, пожалуй, примешь его за самого принца Уэльского.
      Лидия посмотрела туда, куда он указывал, и заметила Кэшеля - совсем такого, каким она в первый раз увидела его в Уилстокене на вязовой аллее. Он подходил к арене с тем равнодушным видом, с каким люди выполняют ненужную и скучную формальность.
      - Посмотрите, мисс Кэру, - шепнул ей лорд Вортингтон. - Разве перед вами не Аполлон и сатир? Вы должны признать, что наш знакомый - настоящий красавец. Если бы он мог в таком костюме появиться в обществе, то все женщины...
      - Замолчите, - резко оборвала его Лидия. Ей вдруг стали невыносимы его слова.
      Кэшель не перескочил через барьер, как его противник. Он спокойно перешагнул и, отказавшись от предложенной друзьями помощи, простым и размеренным движением взял свои боевые перчатки, как будто готовясь выйти на прогулку. Управившись с левой рукой и тем лишив себя способности свободно действовать ею, он ловко засунул в перчатку другую руку, схватил торчавший ремешок в зубы и движением, с каким тигр разрывает добычу, затянул его. Лидия вздрогнула.
      - Боб Меллиш, - воскликнул Скин. - Ставлю двадцать против одного, что вашему Парадизу придется худо. Двадцать против одного! Идет?
      Меллиш покачал головой. Затем распорядитель, указывая поочередно на противников, прокричал:
      - Парадиз - профессор. Кэшель Байрон - профессор. Начинайте!
      Кэшель теперь только впервые взглянул на Парадиза, присутствие которого он, казалось, до тех пор не замечал. Противники сошлись на середине арены, едва коснулись протянутой руки друг друга, тотчас же отскочили и стали медленно ходить слева направо по кругу, как пантеры, не спуская глаз один с другого.
      - Я думаю, что они могли бы обменяться более сердечным рукопожатием, сказала Лидия, стараясь скрыть свое волнение.
      - Это обычная манера профессионалов, - заметил лорд Вортингтон. - Они поступают так, чтобы не дать противнику ухватиться за протянутую руку и нанести неожиданный удар прежде, чем можно успеть ее высвободить.
      - Какое низкое коварство! - возмутилась Лидия.
      - Впрочем, этого никогда не случается. Никто так не поступит, потому что в таком положении нельзя свободно владеть левой рукой, - успокоил ее Вортингтон.
      Лидия отвернулась от него и сосредоточила все свое внимание на том, что происходило на арене. Ей показалось, что Парадиз более уверен в себе, чем Кэшель. Хотя он и нервничал, сознавая силу своего противника, но вместе с тем на лице его выражалось какое-то добродушие; он как будто обещал потешить и удивить зрителей какой-нибудь неожиданной выходкой. Кэшель же был настороже, ловил каждое движение своего противника и следил за ним взглядом, в котором Лидии почудилось что-то дьявольское. Сердце ее забилось еще сильнее.
      Вдруг глаза Парадиза зловеще сверкнули. Он нагнул вперед голову, сделал прыжок, как-то весь сжался и ринулся на Кэшеля. Раздался звук, как бы от вылетевшей из бутылки шампанского пробки, после чего Кэшель оказался на прежнем своем месте посредине арены, а Парадиз - у самого барьера утирал перчаткой кровь, обильно струившуюся но нижней части его лица.
      - Молодец, - взволнованно закричал Скин. - Молодчина Кэшель! На свете и есть-то всего два бойца, - я и мой мальчик, - которые могут ответить таким ударом.
      - Уйдемте, - попросила Алиса.
      - Это совсем не похоже на то, чем занимались джентльмены из Олимпийского клуба, - обратилась Лидия к лорду Вортингтону, не ответив Алисе. - Однако этот человек теряет массу крови.
      - Не беда, - ответил лорд Вортингтон. - Кровь идет только из носа. Нос для того и создан.
      - Посмотрите-ка! - продолжал восклицать Нед Скин. - Мой Кэшель отбросил его до самого барьера. Он теперь поджидает его, хочет поймать в удобном месте. Нет, брат, не на таковского напал!
      Меллиш недоверчиво покачал головой. Оставшиеся минуты первого раунда протекли неудачно для Парадиза. Он изловчился забежать сзади к Кэшелю. Тот подпустил его совсем близко, но вдруг с необычайной быстротой повернулся и нанес Парадизу страшный удар в лицо. Тот не мог отскочить, так как был слишком близко к барьеру и не успел парировать удар. Но полученный удар не ошеломил его. Он стал лишь отступать под натиском противника. В Кэшеле не было теперь ни рыцарского благородства, ни желания пощадить окровавленного врага. Однако Лидию поражала в каждом его движении та же степень грации, которая очаровала ее в его матери... Более культурная часть публики начинала уже с отвращением отворачиваться от страшного зрелища: оба бойца были вымазаны кровью, так как кровь Парадиза замарала перчатки обоих противников. Устроители стали было совещаться, не прекратить ли состязание, но решили для удовольствия африканского короля продолжить схватку. Король, с выражением скуки смотревший до сих пор на все номера программы, теперь вдруг оживился, по-детски хлопал в ладоши и был в восторге...
      После минутного перерыва для отдыха, противники стали вновь драться. Не успели они сделать двух шагов по направлению друг к другу, как Кэшель издали кошачьим прыжком очутился около Парадиза, нанес ему ужасный удар в голову и со смехом отскочил назад. Однако Парадиз только встряхнулся и ринулся на Кэшеля, не помня себя от бешенства. Кэшель устранился от его первого натиска и побежал по кругу арены, насмешливо косясь через плечо на врага с таким видом, будто тут происходит простая детская игра. В Парадизе не осталось уже никакого следа добродушия. С дикой яростью кинулся он на Кэшеля, не почувствовав даже страшного удара, полученного в середину груди: казалось, он сейчас растерзает Кэшеля. На мгновение их руки переплелись. Но уже через секунду Кэшель, спокойный и невредимый, отскочил в сторону, тогда как сопернику опять пришлось утирать кровь с лица. Парадиз, оправившись, хотел повторить свой маневр, но встретил такой удар, что упал на одно колено. Едва он успел подняться на ноги, как Кэшель опять подскочил к нему и еще раз сбил ловко рассчитанным ударом. Затем, с кокетством хищного зверя, отбежал от своей добычи, издали следя за ним. Парадиз вскочил на ноги, весь бледный, в диком исступлении и сорвал с рук перчатки. Гул негодования и протеста поднялся среди зрителей. Кэшель, заметив маневр противника, хотел последовать его примеру. Но прежде чем он успел освободить руки из перчаток, Парадиз уже был около него, и оба бойца сцепились в тесной схватке среди всеобщего волнения и криков. Лорд Вортингтон и другие зрители возбужденно вскочили со своих мест и неистово кричали: "Это против правил! Разнять их!" В это время зрители заметили, что Парадиз впился зубами в плечо Кэшеля. Буря негодования усилилась. Лидия дико вскрикнула в первый раз в своей жизни и сама не узнала своего голоса. Затем она, как сквозь туман, видела, что Кэшель, с перекошенным лицом, обвил рукой шею своего врага, сильным движением закинул его могучее тело за плечо и, как мешок, перебросил через себя на песок арены. Тут их успела разнять толпа атлетов и полицейских, сбежавшихся, как только Парадиз скинул перчатки. Поднялась невообразимая сумятица. Нед Скин перескочил через барьер и выкрикивал ругательства по адресу Парадиза, которого уводили два приятеля, причем он едва держался на ногах. Другие старались успокоить разошедшегося экс-чемпиона, подбодрить ошеломленного Парадиза или указать ему на неправильность поступка, только увеличивая тем общий беспорядок. Кэшель на другом конце арены бранил оторвавших его от врага атлетов, упрекавших его в забвении правил.
      - К черту правила! - кричал Кэшель, - он укусил меня. Надо же мне было проучить его. Если бы вы не разняли нас... - Шум толпы заглушил его слова, и Лидия видела только, какой угрожающий жест был сделан по направлению Парадиза. Он потерял всякое самообладание. Лорд Вортингтон спустился вниз, чтобы успокоить его. Но он оттолкнул и его, и еще нескольких человек; казалось, что Кэшель готов был броситься на всякого, кто подойдет. Даже Скин крикнул ему, чтобы он образумился, так как уже довольно набедокурил сегодня. Тогда лорд Вортингтон шепнул что-то на ухо Кэшелю. Тот вдруг побледнел и, пристыженный, отвернувшись от всех, опустился на стоявший поблизости стул. Через некоторое время он подошел к вернувшемуся на арену Парадизу и протянул ему руку. Под аплодисменты зрителей они обменялись рукопожатием. Кэшель был более смущен, чем его побитый противник: он не смел поднять глаз. Он хотел поскорее скрыться подальше от направленных на него со всех сторон взглядов, когда к нему подошел офицер в парадном мундире и объявил, что король хочет говорить с ним. Невозможно было отказаться.
      Король через переводчика сказал Кэшелю, что остался очень доволен увиденным и выразил свое изумление тем, что Кэшель не генерал или член парламента. Он предложил Кэшелю перейти на его службу, обещав подарить, если он приедет в Африку, трех самых красивых своих жен. Кэшель не знал, как ответить. Но его выручил переводчик, привычный к такого рода положениям и вполне удовлетворивший короля каким-то витиеватым ответом.
      Лорд Вортингтон вернулся к своим дамам.
      - Теперь Байрон успокоился, - сказал он Лидии. - Он сразу смирился, когда я сказал, что на него смотрят его аристократические приятельницы. А беднягу Парадиза он тем не менее так отделал, что тот сидит и "плачет. Он извинился перед Байроном, однако все еще продолжает утверждать, что побьет его, если бой будет без перчаток. Его сторонники обещают ему победу. Ведь им предстоит еще встретиться осенью. Приз назначен по тысяче фунтов за каждую трехминутную схватку.
      - Как? Разве Кэшель Байрон не собирается отказаться от своей профессии?
      - Отказаться? - удивленно переспросил лорд. - Ради чего? Ведь он может быть уверен, что эти деньги будут у него в кармане. Вы видели, что это за молодец.
      - Да, я довольно насмотрелась. Алиса, вы, кажется, хотели домой. Пойдемте.
      На следующий день мисс Кэру уехала в Уилстокен. Мисс Гофф осталась в Лондоне, чтобы дождаться конца сезона. Лидия поручила ее попечению одной пожилой своей знакомой, которая, выдав недавно замуж последнюю дочь, решила заняться подысканием женихов для Алисы, чтобы не остаться без дела.
      11
      К концу сезона Алиса почувствовала себя более свободно. Хотя она и гордилась своими отношениями с Лидией, ей не могло нравиться то, что приходилось всегда оставаться в тени. Теперь же, когда Лидия уехала, гордость дружбы с нею осталась, а уколы от сознания низкого положения компаньонки были забыты. Чувство свободы делало ее более смелой и самостоятельной. Она даже начала считать свои собственные суждения более надежным руководством в каждодневных делах, чем пример своей патронессы. Разве она не была права, заявив, что Кэшель Байрон - невежественный и заурядный человек, тогда как Лидия, не обращая внимания на ее предупреждение, пригласила его в гости. А теперь все газеты подтверждали мнение, которое она пыталась внушить Лидии месяцы тому назад. В тот день, когда произошла схватка Кэшеля с Парадизом, разносчики вечерних газет кричали на улицах: "Постыдная сцена между двумя кулачными бойцами в Ислингтоне". На следующее утро в крупных газетах появились рассуждения о своевременных попытках воскресить прежние грубые традиции борьбы на призы: власти обвинялись в потворстве этим попыткам и к ним обращались с призывом положить этому конец твердой рукой. "Если эта язва не будет вырвана, говорил один орган нонконформистов, - то нашим миссионерам уже нельзя будет утверждать, что Англия представляет собой источник Евангелия". Алиса собрала все эти газеты и отправила их в Уилстокен.
      Был в Уилстокене один человек, который разделял ее воззрения относительно этого предмета. Где бы она ни встречалась с Люцианом Уэббером, они начинали разговор о Кэшеле и неизменно приходили к заключению, что, хотя его странное поведение и удовлетворяло злосчастному вкусу Лидии к эксцентричности, она никогда серьезно им не интересовалась и теперь ни при каких обстоятельствах не возобновит знакомства с ним. Люциан выносил немного приятного для себя из этих бесед и обыкновенно ощущал после них какой-то неопределенный привкус пошлости. Однако при всякой встрече с Алисой он снова начинал разговор о Кэшеле; при этом он всегда вознаграждал Алису за образцовую благопристойность ее взглядов тем, что танцевал с ней по крайней мере три раза, если в этот вечер бывали танцы. Умение танцевать было еще менее свойственно ему, чем умение разговаривать. Он танцевал неловко и натянуто. Алиса же, прирожденная энергия которой и мускульная сила превосходили все, что могло быть искусственно создано тренировкой самого мистера Меллиша, жаждала сильных и быстрых движений. Вальсировать с Люцианом для нее было равносильно тому, как если бы она становилась на время палкой в руках клоуна, когда тот собирается насмешить публику преднамеренной неуклюжестью своих прыжков. И хотя Люциан производил на нее впечатление человека необычайно строгой нравственности, обладавшего большим влиянием в политических сферах и игравшего видную роль в частной жизни, ей было тяжело проводить с ним те минуты, которых добивались лучшие танцоры по ее выбору. В конце концов ее начали тяготить нескончаемые разговоры о Кэшеле и Лидии; утомляла и чопорность Люциана. Начала тяготить ее и та бдительность, с которой приходилось постоянно следить здесь за своими манерами и словами. Эта бдительность к тому же далеко не всегда приводила к желанным результатам: так однажды, например, она услыхала, как одна высокопоставленная дама (которая знала, что Алиса услышит ее слова) отозвалась о ней, как о плохо воспитанной деревенской девке. В продолжение целой недели после этого Алиса не произнесла ни слова, не сделала ни одного движения, не подумав предварительно, как будут они приняты каким-либо недоброжелательным наблюдателем. Но чем ревностнее она старалась достигнуть полного совершенства в манерах, тем более отвратительной казалась она самой себе и приходила к заключению, что такой же кажется она и другим. Она дорого дала бы за обладание секретом Лидии всегда делать именно то, что подходило в данную минуту. Ее часто бесило тупоумие тех людей, с которыми приходилось встречаться. Ей казалось немыслимым найти с ними искренне-доброжелательный тон. Но те лица, приобрести манеры которых она так страстно добивалась, чувствовали себя как нельзя лучше в обществе тупых и скучных людей. Наконец, она стала бояться, что по своей природе, благодаря своему сравнительно низкому происхождению, неспособна приобрести привычки людей высшего круга, которым она так мучительно завидовала. Но в один прекрасный день она почувствовала сомнение, действительно ли является Люциан таким авторитетом и примером в деле умения вести себя, как она это думала до сих пор. Он не умел танцевать, его манера разговаривать была напыщенной и угловатой, во время разговора с ним нельзя было чувствовать себя легко и свободно. Следовало ли после этого опасаться его мнения? Следовало ли бояться вообще чьего бы то ни было мнения? Алиса гордо сжала губы, ощутив в себе зарождающийся протест.
      У нее мелькнуло в голове воспоминание о событии, всегда вызывавшем прежде негодование. Теперь же оно заставило ее рассмеяться. Она припомнила скандальную сцену, когда чопорный Люциан вдвое согнулся на золоченом кресле миссис Хоскин, иллюстрируя момент бокса, называемый отказом от сопротивления. В конце концов, что значил этот легкий толчок Кэшеля по сравнению с тем градом ударов, которым он осыпал бока Парадиза? И не прав ли был Кэшель, говоря, что способности к напряжению и отпору могут от бездействия атрофироваться? Неучтивый поступок Кэшеля бросил луч истины на ее собственную жизнь, когда она задала себе этот вопрос.
      Она много думала об этом и однажды, во время послеобеденного отдыха, последовательно стала разбираться в этом вопросе и взглянула на круг своих аристократических знакомых со своей новой точки зрения, сравнивая поведение обыкновенных людей с поведением людей, обладавших изысканными манерами, и затем сравнивая тех и других с собой, какой она была в недавнее время. Результат этого сравнения убедил ее, что во время своего первого сезона в Лондоне она только и занималась тем, что разыгрывала со страшными усилиями роль человека с незрелым самосознанием или, говоря по совести, все время делала из себя идиотку.
      Затем она получила несколько приглашений из Южного Кенсингтона и Бейсуотера. Там она увидела общество крупных коммерсантов, докторов, адвокатов и духовенства. Все увиденное там поразило ее как яркая карикатура на то, чем была она сама все это время. Это было общество людей, больше всего стыдящихся и боящихся быть самими собою, презирающих других при малейшем подозрении, что те являются такими, каковы они и есть на самом деле. Общество до такой степени застывшее и закоченевшее в одних и тех же формах, что отдельные точности, обладавшие достаточным мужеством, чтобы играть на фортепьяно по воскресеньям, автоматически вытеснялись из его среды, выбрасывались в ряды богемы, где они уже беспрепятственно забавлялись изящными искусствами. Алиса увидела в этом обществе знакомые черты того класса, к которому она сама принадлежала, но это не помешало ей отметить его смешные стороны, которые заключались в безвкусной манере танцевать, в явно заученных манерах, в тщеславии, в голосе и акценте, искаженных беспрестанным старанием изобразить что-то утонченное, в обычном грубом обращении с прислугою, в идолопоклонстве перед знатью, в узком сектантстве и в десятке других проявлений, которые Алиса, не чувствовавшая никакого желания проникать в корень вещей, относила целиком к врожденной вульгарности.
      Вскоре после этого дня размышлений она встретила Люциана во время танцев. Он пришел на вечер по обыкновению поздно и с достоинством спросил ее, может ли он иметь удовольствие танцевать с ней сегодня. Этой формы обращения он никогда не менял. К его удивлению, она предложила ему "второй добавочный танец". Он поклонился. Сейчас же к Алисе подошел молодой человек и, заявив, что теперь, кажется, его очередь, увел ее с собой. Люциан снисходительно улыбнулся, подумав, что хотя манеры Алисы были удивительно хороши, принимая во внимание ее прежнюю жизнь, однако иногда в них проскальзывает более низкий тон, чем тот, который, по его мнению, ему удавалось сохранить в своем собственном поведении.
      Когда наступила его очередь, они сделали два тура по комнате под звуки вальса, разыгрываемого тапером, и затем остановились. Алиса предпочитала ограничиваться этими двумя турами, когда вальсировала с Люцианом. Он спросил ее, слышала ли она что-нибудь о Лидии.
      - Вы всегда задаете мне этот вопрос, - возразила Алиса. - Лидия пишет только тогда, когда ей необходимо сообщить что-нибудь деловое; да и то она присылает лишь несколько строк.
      - Вы правы. Но с тех пор, как мы с ней расстались, у нее могло найтись что-нибудь деловое.
      - У нее не нашлось ничего делового, - ответила Алиса, раздраженная его лукавой усмешкой.
      - Ей было бы приятно услышать, что мне удалось наконец освободить виллу на вязовой аллее от арендаторов.
      - Я думала, что они давно уже уехали, - равнодушно произнесла Алиса.
      - Прошел месяц с лишним, как их уже нет там. Вся трудность заключалась в том, чтобы заставить их забрать свое имущество. Как бы то ни было, мы теперь освободились. Единственной вещью, напоминающей об их пребывании, является Библия, половина листов которой вырваны, а остальные исчерчены условиями различных пари, рецептами потогонных средств и других медикаментов, а также целой массой непонятных заметок. Одна из находящихся в книге надписей, выцветшая от времени, гласит: "Роберту Меллишу от его любящей матери, с глубокой надеждой, что он пойдет по путям, указанным в этой Книге". Я боюсь, что надежда не вполне оправдалась.
      - Как гадко было с его стороны разорвать Библию, - торжественно произнесла Алиса. Но сейчас же, вслед за этим, рассмеялась и сказала: - Я знаю, мне не следовало бы смеяться, но я ничего не могу поделать с собой.
      - Этот случай производит на меня скорее трогательное впечатление, произнес Люциан, который любил показать, что он не лишен чувствительности. - Можно живо вообразить себе веру этой бедной женщины в будущее своего сына. Если бы только она смогла предвидеть, как мало оправдываются ее надежды!
      - Надписи на книгах подобны надписям надгробных памятников, презрительно заметила Алиса. - В сущности они не имеют никакого значения.
      - Я очень рад, что у этих людей нет больше предлога ходить в Уилстокен. Большим несчастьем было, что Лидия познакомилась с одним из них.
      - Вы уже говорили об этом много раз, - вызывающе произнесла Алиса. Можно подумать, что вы завидуете бедному боксеру.
      Люциан покраснел до корней волос. Алиса затрепетала от своей смелости, но не опустила глаз.
      - Поистине, это слишком нелепое предположение, - сказал он, скрывая смущение под беззаботным видом, совершенно чуждым его обычным манерам. - В чем я могу завидовать ему, мисс Гофф?
      - Это лучше всего известно вам самим.
      Люциан понял, что в Алисе произошла какая-то перемена и что в разговорах с ней он потерял под ногами почву. Его оскорбленное самолюбие в этот миг вытравило, подобно едкой кислоте, прежнее впечатление о ней, как о хорошо воспитанной и достойной уважения молодой женщине. Перед ним была избалованная красавица. И так как ему вообще нравились не те женщины, поведение которых соответствовало его мнению о благопристойности, эта перемена была далеко не к худшему для Алисы. Он не мог простить ей только последнего замечания, хотя постарался не дать ей заметить, как больно оно укололо его.
      - Я боюсь, что буду представлять собой очень жалкую фигуру при встрече со своим соперником, - сказал он, улыбаясь.
      - Вызовите его на дуэль и застрелите его, - весело произнесла Алиса. Весьма вероятно, что он не умеет обращаться с пистолетом.
      Он опять улыбнулся; но если бы Алиса знала, насколько серьезно он обдумывал ее предложение, пока не отбросил его, как неподходящее. Пустить пулю в Кэшеля являлось для него скорее роскошью, которую он не мог позволить себе, чем преступлением. Алиса же была вполне удовлетворена тем, что с этим Уэббером, на которого она потратила так много незаслуженного уважения, можно обращаться столь же небрежно, как с поклонниками в Уилстокене.
      - Странно, - произнесла она, подражая задумчивой манере Лидии, что такой обыкновенный человек оказался привлекательным для Лидии. И это вовсе не оттого, что он изящен. Ее ни на минуту не интересует эта сторона. Я думаю, что она не посмотрела бы лишний раз даже на самого красивого человека в Лондоне, до такой степени ей важна в человеке только его духовная суть. И все-таки она находила удовольствие в разговорах с ним.
      - О, это ошибка! Лидия заставляет думать, что она глубоко интересуется человеком, с которым ей случайно пришлось разговаривать; но это только манера. Под ней ровно ничего не кроется.
      - Я хорошо знаю эту ее черту. Но здесь было совсем другое.
      Люциан с упреком покачал головой. - Я не могу шутить в таких серьезных делах, - сказал он, решив сделать попытку восстановить свое достоинство в глазах Алисы. - Я думаю, мисс Гофф, что вы едва ли понимаете, насколько нелепо подобное предположение. В Европе мало найдется знатных людей, с которыми моя кузина не была бы лично знакома. Очень молодая девушка, которая еще мало знает свет, могла быть обманута внешностью такого человека, как Байрон. Женщина привыкшая к обществу, не может сделать такой ошибки. Нет сомнения, что вульгарность и неуклюжие любезности этого человека забавляли ее некоторое время, однако...
      - Но почему же тогда она пригласила его посещать ее "пятницы"?
      - Это не что иное, как простая любезность с ее стороны. Простая благодарность за то, что он помог ей выпутаться из затруднительного положения.
      - В таком случае, она могла бы равным образом пригласить и полисмена навещать ее. Я не могу поверить, чтобы это была только любезность.
      Люциан в эту минуту ненавидел Алису.
      - Мне очень жаль, что вы считаете подобную вещь возможной, - произнес он. - Не сделать ли нам еще один тур вальса?
      Алисе трудно было вынести намек на то, что она еще недостаточно понимает светскую жизнь и не видит пропасти между Лидией и Кэшелем.
      - Конечно, я понимаю, что это невозможно, - возразила она. - Но я подозревала здесь совсем другую причину.
      Люциан, не смея вывести из ее слов, что именно имелось в виду, думал найти выход из неприятного разговора в вальсировании. Но во время вальса она посоветовала ему взять несколько уроков танцев у одной учительницы, искусной в обучении джентльменов тому, что называют изящной манерой танцевать. Эта выходка внесла в их беседу такой холод, что Алиса, боясь, чтобы ее новая теория поведения не завела слишком далеко, изменила тон и выразила удивление той массе разнообразной работы, которую Люциан выполнял на Даунинг-стрит.