ударить. Патси (бросается перед ним на колени в приливе восторга и обожания). Вы меня
      благословите, отец, вы! А то мне удачи не будет. Киган (возмущенный). Встань сию же минуту. Не становись передо мной на
      колени, я не святой. Патси (с глубочайшим убеждением). Как же не святой? А кто же тогда святой?
      Раздается стрекотание кузнечика.
      (В ужасе хватается за руки Кигана.) Ой! Не напускайте его на меня, отец
      Киган. Я все сделаю, как вы велите. Киган (поднимая его). Ах, глупый парень! Да ведь он свистнул, просто чтобы
      меня предупредить, что сюда идет мисс Рейли. Вот она, видишь? Ну, приди
      в себя, стыд какой! И марш отсюда, живо! Ступай на дорогу, а то, гляди,
      и дилижанс пропустишь. (Подталкивая его в спину.) Вон уж и пыль видна
      на повороте. Патси. Господи помилуй! (Как околдованный, идет по тропинке с холма к
      дороге.)
      Нора Рейли подходит, спускаясь по склону. Это хрупкая
      женщина небольшого роста, в хорошеньком платье из
      набивного муслина (лучшем, какое у нее есть); на взгляд
      ирландца, она представляет собой весьма обыденное
      явление, но она вызывает совсем другие чувства у
      обитателей более передовых, шумных и суетливых, гуще
      населенных и лучше питающихся стран. Отсутствие в ней
      всего грубо материального и всяких признаков здорового
      аппетита, относительная деликатность ее манер и тонкость
      ее восприятий, изящные руки и хрупкая фигура,
      своеобразный говор и мягкий, жалобный ирландский распев
      ее речи придают ей прелесть тем более непосредственную,
      что она, прожив всю жизнь в Ирландии, не сознает этой
      прелести и ей не приходит в голову подчеркивать ее или
      обыгрывать, как это делают ирландки в Англии. На взгляд
      Томаса Бродбента, это в высшей степени обаятельное
      существо, которое он готов назвать неземным. На взгляд
      Ларри Дойла, это самая заурядная женщина, которой надо
      бы жить в восемнадцатом столетии, беспомощная,
      бесполезная, почти бесполая, слабость которой не
      оправдана даже болезнью, - воплощение той Ирландии, от
      которой он бежал. Такие суждения имеют мало цены и могут
      еще десять раз измениться, но от них в настоящую минуту
      зависит ее судьба. Киган в знак приветствия
      притрагивается к своей шляпе, не снимая ее.
      Нора. Мистер Киган, мне хотелось бы поговорить с вами. Можете вы уделить мне
      несколько минут? Киган (простонародный говор, на котором он изъяснялся с Патси, исчезает в
      мгновение ока). Пожалуйста, мисс Рейли, хоть целый час. Я к вашим
      услугам. Не присесть ли нам? Нора. Благодарю вас.
      Оба садятся на траву.
      (Нора чем-то озабочена и робеет, но тотчас высказывает то, что у нее на
      уме, так как ни о чем другом не может думать.) Я слышала, что вы
      когда-то много путешествовали. Киган. Видите ли, я не мэйнутец. (Он хочет сказать, что он не учился в
      Мэйнутском колледже.) В дни юности я благоговел перед старшим
      поколением священников, перед теми, что учились в Саламанке. Поэтому,
      когда я уверился в своем призвании, я тоже поехал в Саламанку. А из
      Саламанки пешком отправился в Рим и пробыл там год в монастыре. Мое
      паломничество в Рим научи то меня, что пешком путешествовать лучше, чем
      в поезде. Поэтому из Рима я пешком перебрался в Париж, в Сорбонну, и
      очень жалел, что не мог тоже пешком дойти из Парижа в Оксфорд, так как
      на пароходе жестоко страдал от морской болезни. В Оксфорде я пробыл
      год, а затем пошел в Иерусалим, тоже пешком, по вольному ветерку, чтобы
      выветрить оксфордскую премудрость. Из Иерусалима я отправился на остров
      Патмос и прожил шесть месяцев в монастыре на горе Афон. А потом
      вернулся в Ирландию, получил приход и был приходским священником, пока
      не сошел с ума. Нора (смущенно). О! Не надо так говорить! Киган. Почему нет? Разве вы не слышали этой истории? Как я исповедовал
      дьявола в образе негра и дал ему отпущение грехов, а он заколдовал меня
      и лишил рассудка. Нора. Как вы можете говорить такой вздор о самом себе? Стыдитесь! Киган. Это не вздор, это правда - в известном смысле. Но бог с ним, с этим
      негром. Теперь вы знаете, какой я бывалый путешественник; чем же я могу
      вам служить?
      Нора колеблется и начинает нервно обрывать стебли
      вереска.
      (Мягко удерживает ее за руку.) Дорогая мисс Нора, не рвите цветочки.
      Ведь когда вы видите красивого ребенка, вам не хочется оторвать ему
      голову и поставить на стол в вазочке, чтоб на нее любоваться.
      Кузнечик стрекочет.
      (Обращается к нему.) Не бойся, не бойся, сынок, она не станет ломать
      твою качельку. (Норе, в прежней манере.) Видите, я совсем сумасшедший;
      но это ничего - я не буйный. Ну, так в чем же дело? Нора (в затруднении). Ах, просто так, праздное любопытство. Мне хотелось
      знать, какой вам показалась Ирландия - ирландская деревня, конечно,
      очень ли маленькой и жалкой, после того как вы повидали Рим и Оксфорд и
      другие большие города. Киган. В этих великих городах я увидел чудеса, которых никогда не видел в
      Ирландии. Но когда я вернулся в Ирландию, я увидел, что самые большие
      чудеса поджидали меня здесь. И они все время были тут, но раньше мои
      глаза были для них закрыты. Я не знал, как выглядит мой родной дом,
      пока не вышел за его стены. Нора. Вы думаете, это со всеми так? Киган. Со всяким, у кого не только тело, но и душа зряча. Нора. Но скажите по совести, разве люди тут у нас не показались вам
      скучными? Наши девушки, наверно, показались вам глупенькими простушками
      после принцесс и знатных дам, которых вы видели за границей? Впрочем,
      священник, конечно, не замечает таких вещей. Киган. Священник обязан все замечать. Я не стану вам рассказывать о всех
      моих наблюдениях насчет женщин, но я вам скажу одно: чем больше мужчина
      видел и чем больше он путешествовал, тем больше шансов, что он в конце
      концов женится на девушке из своей родной деревни. Нора (краснея от удовольствия). Вы, конечно, шутите, мистер Киган. Киган. Мои шутки заключаются в том, что я говорю людям правду. Это самая
      смешная шутка на свете. Нора (недоверчиво). Будет вам! Киган (с живостью вскакивает на ноги). Не хотите ли пройтись по дороге
      навстречу дилижансу?
      Нора подает ему руку, и он помогает ей встать.
      Патси Фарел сказал, что вы ждете молодого Дойла. Нора (тотчас же вздергивая подбородок). Вовсе я его не жду. Удивительно, что
      он вообще вздумал приехать после восемнадцати лет отсутствия. И уж
      конечно он не может рассчитывать, что мы умираем от нетерпения его
      увидеть. Киган. Ну, хоть и не умираете, а интересно все-таки посмотреть, насколько он
      переменился за эти годы. Нора (с внезапной горечью). Он, наверно, только затем и приехал, чтобы
      посмотреть, насколько мы переменились за эти годы. Ну, так пускай
      подождет; увидит меня вечером, при свечах; а я вышла вовсе не для того,
      чтобы его встретить, - просто хотела погулять. Пойду сейчас вниз, к
      Круглой башне. (Начинает спускаться по западному склону.) Киган. Вы правы. Что же делать, как не гулять в такой вечер. (Значительно.)
      Я скажу ему, куда вы пошли.
      Нора быстро оборачивается, словно хочет ему запретить;
      но глубокое понимание, которое она читает в его глазах,
      делает притворство невозможным; она только серьезно
      взглядывает на него и уходит.
      (Провожает ее глазами и, когда она исчезает за холмом, говорит.) Да,
      да. Он приехал, чтобы мучить тебя. И вот уж ты придумываешь, как бы
      помучить его. (Качает головой и уходит в противоположном направлении,
      погруженный в свои мысли.)
      В это время дилижанс уже подъехал, и трое пассажиров
      высадились у подножия холма. Дилижанс представляет собой
      огромный уродливый рыдван, черный и расхлябанный,
      последний пережиток почтовых карет, известных
      предшествующему поколению под названием бьянкониевых
      дилижансов, по имени предприимчивого итальянца Бьянкони,
      пустившего в ход этого рода экипажи. Пассажиры:
      приходский священник отец Демпси, Корнелий Дойл - отец
      Ларри и Бродбент. Все трое, кутаясь в пальто, вышли на
      дорогу и разминают ноги, затекшие так, как это бывает
      только после путешествия в ирландском экипаже.
      Священник, добродушный толстяк, не имеет ничего общего с
      тем благородным типом деревенского пастыря, который
      воплощает лучшее, что есть в духовенстве; но он не имеет
      также ничего общего с тем низменным типом деревенского
      попа, в котором чувствуется настойчивый и неразборчивый
      в средствах мужичок, решивший использовать церковь,
      чтобы добыть себе привилегированное положение, власть и
      деньги. Отец Демпси стал священником не по призванию, но
      и не из честолюбия, а просто потому, что такая жизнь ему
      подходит. Его прихожане подчиняются ему беспрекословно,
      и он взимает с них дань в размере, достаточном для того,
      чтобы жить как богатый человек. Засилье протестантов,
      когда-то значительное, теперь ослабело и не служит ему
      помехой. В общем же это человек покладистый, приветливый
      в обращении, даже уступчивый - до тех пор, конечно, пока
      ему аккуратно платят за требы и без всяких возражений
      признают его право на почет и власть. Корнелий Дойл
      невысокий жилистый старик; его обветренное лицо имеет
      озабоченное выражение; подбородок гладко выбрит,
      оставлены только песочного цвета бакенбарды, кое-где уже
      выцветшие, а у корней волос и совсем белые. Одет он так,
      как одеваются мелкие дельцы в провинции, то есть в
      старый охотничий сюртук и башмаки с резинками совершенно
      неохотничьего вида. Он стесняется Бродбента и, стараясь
      быть приветливым, проявляет излишнюю суетливость.
      Бродбент, по причинам, которые выяснятся позже, не имеет
      при себе никакого багажа, кроме путеводителя и подзорной
      трубы. Остальные двое нагрузили своим багажом
      злополучного Патси Фарела, который ковыляет вслед за
      прибывшими; он тащит мешок с картофелем, большую
      корзинку, жирного гуся, колоссальных размеров лосося и
      несколько бумажных свертков. Корнелий, впереди всех,
      поднимается по склону, за ним Бродбент. Затем идет
      священник. В хвосте плетется Патси.
      Корнелий. Тут крутовато, мистер Бродбент, зато короче. А по дороге пришлось
      бы дать крюк. Бродбент (останавливается и разглядывает большой камень). Это, должно быть,
      и есть Финианов камень. Корнелий (в совершенном недоумении). Чего-о? Бродбент. Это описано у Мэррея. Один из ваших великих национальных героев
      мне не выговорить его имя: Финий и как-то дальше. Отец Демпси (также в недоумении и несколько шокированный). Может быть,
      Фин-Мак-Кул? Бродбент. Кажется, так. (Заглядывает в путеводитель.) Мэррей говорит об
      огромном камне, связанном, вероятно, с друидическими обрядами; его
      якобы забросил сюда сам Фин во время своего знаменитого состязания с
      дьяволом. Корнелий (недоверчиво). Сроду не слыхивал. Отец Демпси (очень серьезно и даже с оттенком строгости). Не верьте такому
      вздору, сэр. Ничего этого не было. Если вам начнут плести небылицы о
      Фин-Мак-Куле и ему подобных, не слушайте, пожалуйста. Это все сказки и
      глупые суеверия. Бродбент (начинает горячиться; мысль, что ирландский священник корит его за
      суеверие, вызывает в нем негодование). Вы не думаете, надеюсь, что я
      этому верю? Отец Демпси. Ах, так! Признаться, я подумал, что верите. Посмотрите! Видите
      вон там верхушку Круглой башни? Вот это исторический памятник, стоит
      поглядеть. Бродбент (чрезвычайно заинтересованный). Скажите, у вас есть какая-нибудь
      теория относительно назначения этих круглых башен? Отец Демпси (несколько далее оскорбленный). Теория? У меня? (Теории в его
      представлении неразрывно связаны с профессором Тиндалем и научным
      критицизмом, а также, быть может, с воззрением, согласно которому
      круглые башни представляют собой фаллические символы.) Корнелий (укоризненно). У меня есть знание, достоверное знание того, чем
      были наши круглые башни, если вы об этом спрашиваете, мистер Бродбент.
      Круглые башни - это персты церкви первых веков христианства, указующие
      на небо.
      Патси, нагруженный сверх меры, споткнувшись, теряет
      равновесие и с размаху садится наземь. Свертки
      рассыпаются по склону. Корнелий и отец Демпси в гневе
      накидываются на Патси, в то время как Бродбент усердно
      созерцает камень и Круглую башню.
      Корнелий. Ах, черт тебя побери! Лосось пополам переломился! Ты что это
      вздумал, Патси, осел ты этакий? Отец Демпси. Ты пьян, что ли, Патси Фарел? Говорил я тебе - поосторожней
      неси эту корзину? Или я тебе не говорил? Патси (потирая затылок, которым он едва не выщербил гранитный выступ). Да у
      меня нога подвернулась! Легкое дело - все ваши пожитки одному тащить!
      Вас-то ведь трое! Отец Демпси. Сказано было тебе: чего не можешь сразу захватить - оставь,
      потом еще раз придешь. Патси. Да-а, а чье мне оставить? Что бы вы сказали, ваше преподобие, кабы я
      вашу корзину на мокрой траве бросил? А хозяин что бы сказал, кабы я и
      рыбу и гуся на дороге кинул - подбирай, кто хочет! Корнелий. Да уж ты на все найдешь ответ, больно ты стал речист. Подожди, вот
      тетушка Джуди увидит, как ты рыбу обработал, - она с тобой поговорит!
      Ну, давай сюда гуся и рыбу. Отнесешь корзинку к отцу Демпси, потом
      приходи за остальным, Отец Демпси. Бери корзину, Патси. И смотри опять не грохнись! Патси. Да я... Корнелий (торопит его). Тсс! Тетушка Джуди идет!
      Посрамленный Патси уходит, ворча себе под нос, с
      корзинкой отца Демпси за плечами.
      Тетушка Джуди спускается по склону; это женщина лет
      пятидесяти, ничем не замечательная; в ее подвижности и
      хлопотливости нет настоящего проворства и энергии, в ее
      кротости нет спокойствия, в ее доброте нет живого
      интереса к людям; в ней нет даже живого интереса к самой
      себе; она вполне довольна собой и окружающими - типичный
      продукт ограниченной и ленивой жизни. Волосы у нее
      причесаны на прямой пробор и гладко прилизаны, а сзади
      собраны в плоский пучок. На ней простое коричневое
      платье, на плечах черная с лиловым пелерина; она
      принарядилась ради торжественного случая. Тетушка Джуди
      ищет глазами Ларри, недоумевает, затем недоверчиво
      останавливает взгляд на Бродбенте.
      Тетушка Джуди. Неужто это ты, Ларри? Корнелий. Где ты видишь Ларри? Что ты, опомнись! Ларри, похоже, не очень-то
      домой торопится. Я его еще в глаза не видел. Это его друг, мистер
      Бродбент. Мистер Бродбент - моя сестра Джуди. Тетушка Джуди (становится гостеприимной, подходит к Бродбенту и радушно
      пожимает ему руку). Мистер Бродбент! А я вас за Ларри приняла,
      подумайте! Мы ведь его вот уже восемнадцать лег как не видали, а
      уехал-то он совсем мальчишкой. Бродбент. Ларри не виноват: он именно торопился. Он поехал вперед на нашем
      автомобиле, за целый час до того, как приехал мистер Дойл, и давно бы
      уж был здесь, если бы не несчастный случай. Он обещал встретить нас в
      Этенмюллете. Тетушка Джуди. Господи помилуй! Вы думаете, с ним несчастье какое
      приключилось? Бродбент. Нет, он мне телеграфировал - просто машина поломалась и он
      приедет, как только ее починят. Он надеется быть здесь часам к десяти. Тетушка Джуди. Придумал, нечего сказать! На автомобиле ехать, когда мы все
      его ждем. Как раз на него похоже - все не как у людей. Ну да уж ладно,
      что сделано, того не воротишь. Пойдемте-ка домой. Мистеру Бродбенту,
      наверно, до смерти чаю хочется. Бродбент (несколько удивленный). Боюсь, что для чая уже слишком поздно.
      (Смотрит на свой браслет с часами.) Тетушка Джуди. И вовсе не поздно; мы всегда в это время пьем. Надеюсь, вам
      хоть приличный обед подали в Этенмюллете? Бродбент (пытается скрыть свое разочарование, ибо ему становится ясно, что
      здесь он обеда не получит). О. гм... да, прекрасный обед, прекрасный.
      Кстати, не лучше ли мне снять номер в отеле?
      Все смотрят на него.
      Корнелий. В оте-еле? Отец Демпси. В каком таком отеле? Тетушка Джуди. Ни в какой отель вы не пойдете. Вы у нас будете гостить. Я бы
      вас в старую Ларрину комнату положила, да только его матрасик вам,
      пожалуй, короток будет; ну ничего, мы вас в гостиной устроим на
      диванчике. Бродбент. Вы очень добры, мисс Дойл, но, право, мне совестно причинять вам
      столько хлопот. Я, честное слово, ничего не имею против отеля. Отец Демпси. Да в Роскулене нет никаких отелей. Бродбент. Как нет отелей? А этот парень, который меня вез, сказал, что
      здешний отель лучший во всей Ирландии.
      Все с сожалением смотрят на него.
      Тетушка Джуди. А вы и слушаете всякого бездельника! Он вам что угодно
      расскажет, лишь бы у вас три пенса на чай выманить. Бродбент. Может быть, здесь есть хоть трактир? Отец Демпси (мрачно). Семнадцать. Тетушка Джуди. Да не будете же вы жить в трактире? У них и места не
      найдется, да вам это и неприлично. Вас, может быть, диванчик испугал?
      Так я вам свою кровать отдам. А я могу пока спать с Норой. Бродбент. Нет, нет, что вы! Я вам очень благодарен, я в восторге от
      диванчика. Но я боюсь вас стеснить... Корнелий (хочет прервать этот спор, заставляющий его стыдиться своей
      домашней обстановки, ибо он лучше, чем сестра, понимает, что у
      Бродбента иное представление о комфорте). Ни капельки не стесните и не
      думайте об этом. А где Нора? Тетушка Джуди. А я почем знаю? Ушла, никому не сказала. Я думала, она вас
      пошла встречать. Корнелий (недовольно). Что это ей взбрело в голову удрать в такую минуту? Тетушка Джуди. Да ведь она у нас чудачка. Ну пойдемте уж, пойдемте. Отец Демпси. Я попрощаюсь с вами, мистер Бродбент. Если я могу быть вам
      чем-нибудь полезен - пожалуйста, дайте только знать. (Пожимает руку
      Бродбенту.) Бродбент (горячо). Благодарю вас, отец Демпси. Очень рад был с вами
      познакомиться. Отец Демпси (переходя к тетушке Джуди). Доброй ночи, мисс Дойл. Тетушка Джуди. А чаю с нами не выпьете? Отец Демпси. Как-нибудь в другой раз, благодарю вас; сегодня я спешу домой,
      есть дело. (Поворачивается, чтобы идти, и сталкивается с Патси, который
      возвращается с пустыми руками.) Ты отнес ко мне корзину? Патси. Да, ваше преподобие. Отец Демпси. Ну вот и молодец! (Готов уйти.) Патси (тетушке Джуди). Отец Киган велел сказать... Отец Демпси. Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты называл его мистер Киган,
      как и я его зову! Отец Киган! Скажите пожалуйста! По-твоему, нет
      никакой разницы между твоим приходским священником и каким-то старым
      помешанным в черном сюртуке? Патси. Я боюсь, вдруг он меня проклянет. Отец Демпси (гневно). Ты слушай, что тебе говорят, а то я тебя так прокляну,
      что ты у меня запрыгаешь. Будешь теперь помнить? (Уходит.)
      Патси идет вниз по склону и подбирает гуся, рыбу и мешок
      с картофелем.
      Тетушка Джуди. Кто тебя за язык дергал, Патси, говорить об этом при отце
      Демпси? Патси. Ну, а как же мне быть? Отец Киган велел вам сказать, что мисс Нора
      пошла к Круглой башне. Тетушка Джуди. А ты не мог подождать, пока отец Демпси уйдет? Патси. Я боялся, что забуду; а он бы тогда наслал на меня кузнечика либо
      чертову чучелку, [Чертова чучелка - это обыкновенная серая ящерища,
      которая, по поверью, может забраться в горло спящего с открытым ртом
      человека, отчего тот заболевает чахоткой и умирает. (Примеч. авт.).]
      чтоб они мне ночью напомнили. Корнелий. Ну, понес, дуралей! С чучелками своими да с кузнечиками! Бери-ка
      лучше вещи, и чтоб я больше не слышал твоих дурацких россказней.
      Патси повинуется.
      А рыбу возьмл под мышку. (Засовывает лосося под локоть Патси.) Патси. Я и гуся могу захватить, хозяин. Положите его мне на спину, а голову
      дайте я возьму в зубы.
      Корнелий впопыхах готов последовать этому предложению.
      Тетушка Джуди (чувствуя, что присутствие Бродбента обязывает ее к проявлению
      особой утонченности). Фу, Патси, как не стыдно! Брать в рот гуся, а мы
      потом будем его есть, после тебя! Оставь гуся, хозяин его сам захватит. Патси. А что гусю сделается? Дохлому-то! (Забирает свою кладь и уходит.) Корнелий. С чего это Норе вздумалось идти к Круглой башне? Тетушка Джуди. А бог ее знает. Все фантазии в голове. Может, она думает, что
      Ларри туда за ней придет и ее домой проводит. Бродбент. Но как же теперь быть? Нельзя, чтобы мисс Рейли там ждала, а потом
      возвращалась домой одна, в темноте. Может быть, мне за ней сходить? Тетушка Джуди (пренебрежительно). А что с ней может случиться? Ну идем же,
      Корни. Пойдемте, мистер Бродбент. Я поставила чай на огонь, чтоб он
      настоялся; пока соберемся пить, он как смола станет. (Уходит вверх по
      склону.)
      К этому времени уже наступили сумерки. Бродбенту в конце
      концов не пришлось голодать за столом у тетушки Джуди: к
      чаю подали не только хлеб с маслом, но еще и бараньи
      котлеты в таком количестве, что проглотить их за один
      присест Бродбент счел невозможным. Было также подано
      весьма сытное блюдо, называемое картофельным пирогом.
      Страх умереть с голоду очень скоро сменился у Бродбента
      опасением, что он съел лишнее и завтра поплатится за
      это. Но тут появился новый соблазн - в виде бутылки
      незаконным образом изготовленной домашней водки, которую
      в Ирландии зовут "потшин"; Бродбент уже раньше читал о
      ней и мечтал ее отведать (он называет ее "потшан");
      теперь, наконец, мечта его осуществилась. Его
      благодушное настроение вскоре достигает степени почти
      что экстаза, гораздо раньше, чем Корнелий обнаруживает
      первые признаки сонливости. Контраст между домашним
      столом тетушки Джуди и едой, которую ему обычно подают в
      отелях на южном и восточном побережье, куда он уезжает
      из Лондона на уик-энд - от пятницы до вторника,
      кажется ему восхитительно ирландским. Полное отсутствие
      у Корнелия всякой способности и даже потребности
      испытывать радость, его твердая уверенность в том, что
      жизнь есть не что иное, как цепь мелочных забот и
      неприятностей с единственным утешением в виде курева,
      выпивки, ясных утр и маленьких удач при продаже и
      покупке, представляются его гостю просто забавной ролью,
      которую вздумал разыграть неисправимый гуляка и
      насмешник ирландец. Тетушка Джуди кажется ему
      воплощением комизма. Мысль, что через месяц-другой этот
      комизм даже ему успеет приесться, а для обитателей
      Роскулена никогда и не существовал, ни на миг не
      приходит ему в голову; еще меньше он догадывается о том,
      что сам он своим фантастическим английским обликом и
      английским произношением немало увеселяет тетушку Джуди.
      Под конец он приходит в такой восторг от всего
      окружающего, что перспектива лечь в постель и, пожалуй,
      увидеть во сне прозаическую Англию кажется ему
      нестерпимой; он объявляет, что намерен прогуляться к
      Круглой башне, выкурить сигару на свежем воздухе и
      поискать мисс Нору Рейли. Его никто не удерживает, ибо
      английские условности здесь, по-видимому, не существуют.
      Здесь считают, что, если Норе вздумалось пропустить ужин
      и бродить до ночи возле Круглой башне, на то ее добрая
      воля; все спокойно лягут спать, а для нее оставят
      входную дверь открытой. Точно так же внезапное желание
      Бродбента совершить ночную прогулку не вызывает со
      стороны гостеприимных хозяев ни протестов, ни удивления.
      Тетушка Джуди даже рада сбыть его с рук на то время,
      пока она будет устраивать ему постель на диванчике. И
      вот сытый, счастливый, в восторженном настроении,
      Бродбент отправляется обозревать долину при лунном
      свете.
      Круглая башня находится в полумиле от Роскулена она
      стоит на пригорке, поросшем травой, ярдах в пятидесяти к
      югу от дороги. Когда-то дорога шла через пригорок, но
      современная техника выровняла шоссе применительно к
      требованиям бьянкониевых карет; это осуществлено частью
      при помощи поворота, частью при помощи выемки в холме;
      тропинка от дороги к башне круто взбирается в гору
      сквозь заросли дрока и ежевики. На краю косогора, там,
      где кончается тропинка стоит Нора и напряженно
      всматривается в лунную ночь, поджидая Ларри. Под конец,
      потеряв надежду, она с нетерпеливым вздохом отходит к
      замшелому подножию башни и садится на камень - немножко
      поплакать, затем покорно ждет, напевая песенку - не
      ирландскую песню а избитый английский романс, бывший в
      моде в позапрошлом году, - пока легкий шорох, может быть
      шум шагов, не заставляет ее вскочить и быстро подбежать
      к спуску. Несколько секунд тишины и ожидания; шаги
      теперь слышны уже ясно. Нора тихо вскрикивает, увидев
      приближающуюся мужскую фигуру.
      Нора. Это ты, Ларри? (Испуганно.) Кто это? Голос Бродбента (с нижнего конца тропинки). Не пугайтесь. Нора. О, какой у тебя стал английский выговор! Бродбент (появляясь снизу). Разрешите вам представиться. Нора (пораженная, отступает). Это не ты! Кто вы? Что вам нужно? Бродбент (подходит ближе). Я вас напугал, мисс Рейли, простите, ради бога. Я
      Бродбент, друг Ларри. Знаете? Нора (обижена). А мистер Дойл не пошел с вами? Бродбент. Нет. Я вместо него. Надеюсь, я не помешал? Нора (глубоко оскорбленная). Очень сожалею, что мистер Дойл доставил вам
      столько беспокойства своими поручениями. Бродбент. Да видите ли, я подумал, что мне, как иностранцу и англичанину,
      интересно будет посмотреть на Круглую башню при лунном свете. Нора. Ах, вы пришли посмотреть башню... А я думала... (В замешательстве,
      стараясь овладеть собой.) Ну конечно. Разумеется. Я просто
      испугалась... в первую минуту! Прекрасная ночь, не правда ли? Бродбент. Чудесная! Позвольте, я объясню, почему Ларри сам не пришел... Нора. А зачем ему приходить? Он уже сто раз видел башню; для него это не
      новость. (Светским тоном.) Какое впечатление производит на вас
      Ирландия, мистер Бродбент? Вы бывали здесь раньше? Бродбент. Нет, никогда. Нора. Как вам здесь нравится? Бродбент (внезапно впадая в крайнюю сентиментальность). Я даже не решаюсь
      сказать вам, до какой степени мне все здесь нравится. Очарование этого
      ирландского пейзажа и... простите мне мою смелость, мисс Рейли, но...
      ваш прелестный ирландский голос... Нора (она привыкла к любезностям и не придает им никакого значения).
      Полноте, мистер Бродбент! Вот уже у вас и разбитое сердце, а видели вы
      меня всего две минуты в темноте. Бродбент. Голос в темноте так же прекрасен, как и на свету. А кроме того,
      Ларри столько мне о вас рассказывал. Нора (с горечью). Вот как! Что ж, это, конечно, большая честь для меня. Бродбент. Я с нетерпением ждал встречи с вами. Вы интересовали меня больше,
      чем все остальное в Ирландии. Нора (иронически). Да что вы? Неужели? Бродбент. Уверяю вас. Я был бы счастлив, если бы вы проявили ко мне хоть
      вполовину столько интереса. Нора. О, я, конечно, прямо умирала от нетерпения. Вы сами понимаете, какое
      это для нас, бедных ирландцев, событие, когда к нам вдруг приедет
      англичанин вроде вас. Бродбент. Ну вот, теперь вы смеетесь надо мной, мисс Рейли; я ведь понимаю,
      что смеетесь. Не надо смеяться надо мной. Я очень серьезно отношусь к
      Ирландии и ко всему ирландскому. Я очень серьезно отношусь к вам и к
      Ларри. Нора. Ларри со мной ничем не связан, мистер Бродбент. Бродбент. Если бы я так думал, мисс Рейли, я бы... я бы решился полнее
      отдаться тому очарованию, о котором я только что говорил... полнее, чем
      я .. чем я... Нора. Это вы мне в любви объясняетесь, да? Бродбент (испуганный и очень взволнованный). Кажется, что так, мисс Рейли,
      честное слово. Если вы спросите меня еще раз, я за себя не ручаюсь; в
      вашем голосе звучат все арфы Ирландии.
      Нора смеется над ним.
      (Внезапно он теряет голову и хватает Нору за руки, к ее величайшему
      негодованию.) Перестаньте смеяться, слышите? Я говорю всерьез, как
      англичанин. Если я говорю такую вещь женщине, это серьезно. (Отпускает
      ее и пытается говорить своим обычным тоном, тщетно борясь с волнением.)
      Простите, пожалуйста. Нора. Как вы посмели меня тронуть? Бродбент. Мало есть на свете такого, чего бы я не посмел ради вас. Это,
      может быть, нехорошо, но, право, я... (Умолкает и растерянно проводит
      рукой по лицу.) Нора. Как вам не стыдно! Порядочный человек скорее бы умер, чем позволил
      себе такую вещь со мной, когда я тут одна, ночью. Бродбент. Вы хотите сказать, что это с моей стороны предательство по
      отношению к Ларри? Нора. Ничего подобного. При чем тут Ларри? Это неуважение и грубость по
      отношению ко мне; это показывает, за кого вы меня принимаете. А теперь
      можете идти своей дорогой, а я пойду своей. Прощайте, мистер Бродбент. Бродбент. Нет, нет, подождите, мисс Рейли. Одну минутку! Выслушайте меня. Я
      говорил всерьез; это страшно серьезно, клянусь вам... Скажите мне, что