друг мой. Я застрахован от любви. Мендоса. Не хвалитесь раньше времени, сэр. В этих краях иногда снятся
      странные сны. Тэннер. Что ж, посмотрим. Спокойной ночи. (Ложится и устраивается поудобнее,
      готовясь заснуть.)
      Мендоса, вздохнув, следует его примеру; и на несколько
      мгновений в горах Сьерры воцаряется тишина. Потом
      Мендоса садится и умоляюще говорит Тэннеру:
      Мендоса. Ну хоть несколько строчек, пока вы еще не заснули. Мне, право,
      очень хочется услышать ваше мнение. Тэннер (сонным голосом). Валяйте. Я слушаю. Мендоса. Тебя я встретил в Духов день,
      Луиза, Луиза... Тэннер (приподнимаясь). Послушайте, дорогой мой президент, Луиза бесспорно
      очень красивое имя, но оно же не рифмуется с Духовым днем. Мендоса. Конечно, нет. Оно и не должно рифмоваться, Луиза - это здесь
      рефрен. Тэннер (укладывается вновь). Ах, рефрен. Ну, тогда простите. Читайте дальше. Мендоса. Если эти вам не нравятся, я прочту другие, - они, пожалуй, лучше.
      (Декламирует звучным бархатным голосом, медленно и раздельно.)
      Луиза, люблю вас.
      Люблю вас, Луиза.
      Луиза, Луиза, Луиза, люблю вас.
      Вся музыка мира лишь в слове: "Луиза"...
      Луиза, Луиза, Луиза, люблю вас.
      Мендоса влюбленный,
      Влюбленный Мендоса,
      Мендоса живет лишь для милой Луизы;
      Другого на свете не знает он счастья.
      Луиза, Луиза, Мендоса вас любит.
      (Растроганно.) Не так уж трудно составлять красивые строчки вокруг
      такого имени. Прелестное имя - Луиза; правда, сэр?
      Тэннер, почти уснувший, отвечает невнятным мычаньем.
      Ах, будь же, Луиза,
      Женою Мендосы,
      Мендосы Луизой, Луизой Мендоса.
      Как сладко жилось бы Луизе Мендосы,
      Как нежил бы лаской свою он Луизу.
      Да, это истинная поэзия - от самого сердца, от самой сердцевины сердца.
      Как вы думаете, неужели и это ее не тронет?
      Молчание.
      (Уныло.) Заснул. Вот и всегда так. Для всего мира это лишь скверные вирши, а
      для меня - небесная музыка. Эх, дурень я, дурень, душа нараспашку!
      (Укладывается спать, бормоча.) Луиза, люблю вас. Люблю вас, Луиза.
      Луиза... Луиза, Луиза, лю...
      Стрэйкер всхрапывает, переворачивается на бок, снова
      засыпает. В горах Сьерры наступает тишина, сумрак
      сгущается. Огонь зарылся в пепел и едва тлеет.
      Непроницаемо черны вершины гор на фоне звездного неба;
      но вот и звезды тускнеют и гаснут, и небо словно
      выскользнуло из мира. На месте Сьерры теперь - ничто,
      вездесущее ничто. Ни неба, ни гор, ни света, ни звука,
      ни времени, ни пространства: беспредельная пустота. Но
      вот вдали возникает бледная туманность, и в то же время
      слышится слабое гудение, точно на призрачной виолончели
      без конца вибрирует одна и та мое струна; две призрачные
      скрипки вступают под этот аккомпанемент и тотчас же в
      туманности вырисовывается человек - бесплотный, но все
      же видимый, сидящий, как это ни странно, в пустоте. На
      мгновение, когда звуки музыки проносятся мимо него, он
      поднимает голову, потом с тяжелым вздохом никнет в
      безысходной тоске. Скрипки, приуныв, безнадежно тянут
      свою мелодию, пока она не теряется в стенаниях каких-то
      таинственных духовых:
      Все это очень странно. Но можно узнать моцартовскую
      тему; это наводит на догадку, и догадка подтверждается,
      когда при свете вспыхнувших в туманности фиолетовых искр
      становится видно, что человек одет в костюм испанского
      гранда XV-XVI веков. Дон Жуан, конечно. Но где? почему?
      как? Кроме того, когда он приподнимал голову, его лицо,
      сейчас скрытое полями шляпы, чем-то неожиданно
      напоминало Тэннера. Правда, это лицо бледнее, в холодных
      правильных чертах не прочтешь стремительного легковерия
      и экспансивности Тэннера и не увидишь налета
      вульгарности, свойственной современному плутократу, но
      все же сходство значительное, почти полное. Даже в имени
      Дон Жуан Тенорио - Джон Тэннер. Куда, на какой край
      земли - а может быть, и не земли? - занесло нас из XX
      века и Сьерры?
      Возникает новая туманность, на этот раз не фиолетовая, а
      с неприятной дымчатой желтизной. Тотчас же тихий напев
      призрачного кларнета придает музыке оттенок
      беспредельной скорби.
      Желтоватая туманность движется, бредет в пустоте древняя
      старуха, сгорбленная и беззубая, закутанная, насколько
      можно разглядеть, в грубое темное монашеское одеяние.
      Она бредет и бредет, медленной, расслабленной поступью,
      слепо кружит, как оса в своем стремительном и
      деловитом полете, пока не натыкается на то единственное,
      чего она ищет: другое живое существо. Со вздохом
      облегчения, обрадовавшись присутствию человека, бедная
      старушка обращается к сидящему сухим и неприятным
      голосом, который еще не утратил способности выражать и
      высокомерие, и решительность, и страдание,
      Старуха. Простите, но я так одинока, а здесь так страшно. Дон Жуан. Новенькая? Старуха. Да. Я умерла, кажется, сегодня утром. Я исповедалась, причастилась
      святых тайн; я лежала в постели, окруженная родными, не сводя глаз с
      креста. Потом стало темно. И когда опять появился свет - вот этот свет,
      я побрела, ничего не видя кругом. Уже много часов я скитаюсь в
      мучительном одиночестве. Дон Жуан (со вздохом). Ах! Вы еще не утратили чувства времени. Это скоро
      проходит перед лицом вечности. Старуха. Где мы? Дон Жуан. В аду. Старуха (высокомерно). В аду? Я - в аду? Как вы смеете? Дон Жуан (нимало не тронутый). Что же тут невозможного, сеньора? Старуха. Вы не знаете, с кем говорите. Я дворянка и верная дочь церкви. Дон Жуан. Охотно верю. Старуха. Как же я могла попасть в ад? Может быть, это чистилище? У меня были
      недостатки - у кого их нет? но ад! Вы просто лжете. Дон Жуан. Ад, сеньора, уверяю вас, ад; и притом лучший его уголок - самый
      уединенный. Хотя вы, может быть, предпочитаете общество? Старуха. Но ведь я же исповедовалась, я искренне каялась в своих грехах... Дон Жуан. Во многих? Старуха. Я каялась больше, чем грешила; я любила ходить к исповеди. Дон Жуан. О, это, пожалуй, не лучше, чем каяться не во всем Но так или
      иначе, сеньора, ясно одно: намеренно или по недосмотру - вы осуждены
      наравне со мной, и теперь вам остается только примириться с этим. Старуха (негодующе). О! Но если так, я ведь могла грешить гораздо больше!
      Выходит, все мои добрые дела пропали зря? Ведь это же несправедливо! Дон Жуан. Вовсе нет! Вас совершенно точно и ясно предупреждали: за дурные
      дела - искупление через муки спасителя, милосердие без справедливости;
      за добрые дела - справедливость без милосердия. У нас здесь немало
      честных людей. Старуха. И вы тоже были честным человеком? Дон Жуан. Я был убийцей. Старуха. Убийцей! Как же меня посмели свалить в одну кучу с убийцами? Я не
      такая уж грешница, я была честной женщиной. Тут, верно, ошибка; как ее
      исправить? Дон Жуан. Не знаю, можно ли здесь исправлять ошибки. Скорее всего, если даже
      и была ошибка, ее не захотят признать! Старуха. Но к кому же мне обратиться? Дон Жуан. На вашем месте, я обратился бы к дьяволу, сеньора. Он неплохо
      разбирается в здешних порядках, что мне никогда не удавалось. Старуха. Дьявол? Мне говорить с дьяволом? Дон Жуан. В аду, сеньора, дьявол возглавляет лучшее общество. Старуха. Я же вам говорю, несчастный: я знаю, что я не в аду. Дон Жуан. Откуда же вы это знаете? Старуха. Я не испытываю страданий. Дон Жуан. О, в таком случае никакой ошибки нет: вы попали по адресу. Старуха. Почему вы так решили? Дон Жуан. Потому, сеньора, что ад - это место для грешников. Грешники себя в
      нем отлично чувствуют: на них он и рассчитан. Вы сказали, что не
      испытываете страданий. Из этого я заключаю, что вы одна из тех, для
      кого существует ад. Старуха. А вы испытываете страдания? Дон Жуан. Я не грешник, сеньора; поэтому мне здесь скучно, нестерпимо,
      невероятно скучно. Старуха. Не грешник? Да ведь вы сказали, что вы убийца. Дон Жуан. Так то был поединок. Я проткнул шпагой одного старика, который
      меня хотел проткнуть шпагой. Старуха. Если вы дворянин, то это не называется убийством. Дон Жуан. Старик считал это убийством, потому что он, по его словам, защищал
      честь своей дочери. Это надо понимать так: когда я имел глупость
      влюбиться в нее и сказал ей об этом, она подняла крик; а он едва не
      убил меня, предварительно изругав самым оскорбительным образом. Старуха. Вы такой же, как и все мужчины. Все они распутники и убийцы, все,
      все, все! Дон Жуан. И тем не менее мы здесь встретились с вами, сударыня. Старуха. Слушайте, что я вам скажу. Мой отец был убит таким же бездельником,
      на таком же поединке, по такому же поводу. Я закричала, - этого
      требовал мой долг. Мой отец бросил вызов оскорбителю, - это был вопрос
      чести. Отец пал: вот награда за защиту чести. Я здесь - в аду, как вы
      сами сказали: вот награда за исполненный долг. Так есть ли
      справедливость в небесах? Дон Жуан. Нет. А вот в аду есть. Небеса слишком далеки от ничтожной
      человеческой личности. Вам хорошо будет в аду, сеньора. Ад - истинная
      обитель чести, долга, справедливости, - одним словом, всех семи
      смертных добродетелей. Ведь во имя их совершаются все прегрешение на
      земле; где же, как не в аду, искать за них награды? Я уже сказал вам:
      кто проклят по заслугам, тот вполне счастлив в аду. Старуха. А вы сами счастливы здесь? Дон Жуан (вскакивай на ноги). Нет! Над этой-то загадкой я и размышляю во
      мраке ада. Зачем я здесь? Я, который отрекся от долга, попирал честь и
      смеялся над справедливостью! Старуха. Ах, что мне до того, зачем вы здесь! Вот зачем я здесь? Я, которая
      все свои склонности принесла в жертву женской чистоте и добродетели! Дон Жуан. Терпение, сударыня! Вы скоро здесь освоитесь и будете вполне
      счастливы. Как сказал поэт: "Ад - эго город, с Севильей очень схожий". Старуха. Счастлива! Здесь! Где я никто! Где я ничто! Дон Жуан. Ничуть не бывало! Вы дама, а где дамы - там всегда ад. Не
      удивляйтесь и не пугайтесь; вы здесь найдете все, чего может пожелать
      дама, вплоть до дьяволов, которые станут служить вам из одной лишь
      страсти прислуживаться и превозносить ваши достоинства, чтобы
      возвеличить свои заслуги. Старуха. Мои слуги будут дьяволы? Дон Жуан. А разве на земле ваши слуги не были дьяволы? Старуха. Верно! Все они были сущие дьяволы, все до одного! Но это так только
      говорится. А я поняла из ваших слов, что моими слугами будут
      настоящие дьяволы. Дон Жуан. Они в такой же мере настоящие дьяволы, в какой вы - настоящая
      дама. Здесь нет ничего настоящего. В этом ужас вечного проклятия. Старуха. С ума сойти! Да это хуже геенны огненной. Дон Жуан. Но кой в чем вы все-таки можете найти утешение. Вот, например:
      сколько лет вам было, когда вы отошли в вечность? Старуха. Почему вы говорите - было, словно я уже вся в прошлом? Мне сейчас
      семьдесят семь. Дон Жуан. Возраст почтенный, сеньора. Но здесь, в аду, не терпят старости.
      Старость слишком реальна. Здесь мы поклоняемся Любви и Красоте. Так как
      на душах наших лежит проклятие, мы изощряем свои сердца.
      Семидесятисемилетней старухой вы рискуете не завязать в аду ни одного
      знакомства. Старуха. Но не могу же я изменить свой возраст? Дон Жуан. Вы забываете, что ваш возраст остался позади, в царстве времени.
      Вам точно так же не семьдесят семь лет теперь, как не семь, не
      семнадцать и не двадцать семь. Старуха. Вздор! Дон Жуан. Подумайте сами, сеньора; разве это не было так, даже когда вы еще
      жили на земле? Разве в семьдесят лет, под своими морщинами и сединами,
      вы действительно были старше, чем в тридцать? Старуха. Нет, моложе. В тридцать я была дурочкой. Но что толку чувствовать
      себя молодой, если выглядишь старой? Дон Жуан. Вот видите, сеньора, ваш внешний вид был только иллюзией. Ваши
      морщины были так же обманчивы, как свежая гладкая кожа глупой
      семнадцатилетней девчонки, немощной духом и дряхлой мыслями. Здесь мы
      бесплотны; мы видим себя в телесном образе лишь потому, что еще при
      жизни научились думать о себе как о существах из плоти и крови и не
      умеем думать иначе. Но мы можем являться друг другу в любом возрасте,
      по нашему желанию. Вам стоит только пожелать, и к вам возвратится любой
      из ваших прежних обликов. Старуха. Не может быть! Дон Жуан. Попробуйте, Старуха. Семнадцать лет! Дон Жуан. Стойте! Прежде чем вы решите, я должен предупредить вас, что это в
      значительной степени вопрос моды. Иногда нам кажется, что нет ничего
      лучше семнадцати лет; но это преходящее заблуждение. Сейчас самый
      модный возраст - сорок или, скажем, тридцать семь; однако, судя по
      некоторым признакам, эта мода скоро пройдет. Если в двадцать семь вы
      были недурны собой, советую вам выбрать именно этот возраст и завести
      новую моду. Старуха. Я не верю ни одному вашему слову. Но пусть будет так: двадцать
      семь!
      Бац! И старуха превращается в молодую женщину, богато
      разодетую и такую прекрасную, что в сиянии, внезапно
      разлившемся на месте ее прежнего тускло-желтого ореола,
      ее легко можно принять за Энн Уайтфилд.
      Дон Жуан. Донна Анна де Уллоа! Донна Анна. Как! Вы меня знаете? Дон Жуан. А вы меня забыли? Донна Анна. Я не вижу вашего лица.
      Он приподнимает шляпу.
      Дон Жуан Тенорио! Чудовище! Вы убийца моего отца! Даже здесь вы меня
      преследуете! Дон Жуан. Я и не думал преследовать вас. Позвольте мне удалиться. (Хочет
      идти.) Донна Анна (хватая его за рукав). Нет, вы не оставите меня одну в этом
      ужасном месте. Дон Жуан. Хорошо, но с условием, что мое присутствие не будет истолковано
      как преследование. Донна Анна. Вы вправе удивляться, что я вообще способна терпеть ваше
      присутствие. О мой отец! Мой дорогой отец! Дон Жуан. Может быть, вы хотите его увидеть? Донна Анна. Мой отец здесь?!! Дон Жуан. Нет, он на небесах. Донна Анна. Я в этом не сомневалась. Мой благородный отец! Он взирает на нас
      с высоты. Каково ему видеть свою дочь в таком месте и в обществе его
      убийцы! Дон Жуан. Кстати, на случай если бы мы его встретили... Донна Анна. Как же мы можем его встретить? Ведь он на небесах? Дон Жуан. Время от времени он нисходит сюда, к нам. Ему скучно в раю. Так
      вот, я хотел вас предупредить на случай встречи с ним: если не хотите
      его смертельно обидеть, не вздумайте называть меня его убийцей. Он
      утверждает, что владел шпагой гораздо лучше, чем я, и непременно
      заколол бы меня, если б не поскользнулся. Вероятно, он прав; я не был
      искусным фехтовальщиком. Я никогда не спорю с ним по этому поводу, и мы
      большие друзья. Донна Анна. Солдату не зазорно гордиться своим боевым искусством. Дон Жуан. Вам, очевидно, не очень хочется встречаться с ним? Донна Анна. Как вы смеете так говорить? Дон Жуан. О, здесь это очень часто бывает. Вспомните, ведь даже на земле,
      хотя, конечно, никто из нас не признался бы в этом,- скорбя о смерти
      знакомого человека, пусть даже очень близкого нам, мы всегда испытывали
      некоторое чувство удовлетворения при мысли, что наконец избавились от
      него. Донна Анна. Чудовище! Никогда, никогда! Дон Жуан (невозмутимо). Я вижу, вам это чувство все же знакомо. Да, похороны
      всегда были для нас празднеством в черных тонах, в особенности похороны
      родича. Во всяком случае здесь семейные связи редко поддерживаются. Ваш
      отец привык к этому; он не ожидает от вас изъявлений преданности. Донна Анна. Несчастный! Я всю жизнь носила траур по нему. Дон Жуан. Вполне понятно: траур вам был к лицу. Но одно дело пожизненный
      траур, другое - вечный. К тому же здесь вы так же мертвы, как и ваш
      отец. Что может быть нелепее, чем покойник в трауре по другому
      покойнику? Не смотрите на меня с таким возмущением, дорогая Анна, и не
      огорчайтесь. В аду много бессмыслицы, пожалуй, больше, нежели чего
      другого; но вот эту бессмыслицу - насчет смерти, возраста и всяких
      перемен - вам придется забыть, потому что здесь все мы мертвы и все мы
      вечны. Вы скоро привыкнете к этому. Донна Анна. И все мужчины будут называть меня "дорогая Анна"? Жуан. Нет. Я оговорился. Прошу меня простить. Донна Анна (почти с нежностью). Жуан! Скажите, когда вы посягали на мою
      честь, вы в самом деле меня любили? Дон Жуан (раздраженно). Ах, пожалуйста, не заводите разговоров о любви.
      Здесь только и говорят что о любви: какое это прекрасное, святое,
      возвышенное чувство, черт его... Простите, но если б вы знали, как это
      мне надоело. Ведь те, кто это говорит, понятия не имеют о предмете - в
      отличие от меня. Оттого что они бестелесны, они воображают, что
      достигли совершенства в любви. Разврат воображения и ничего больше!
      Тьфу! Донна Анна. Даже смерть не очистила вашу душу, Жуан. Даже страшный суд,
      вестником которого явилась статуя моего отца, не научил вас почтению. Дон Жуан. Кстати, как поживает эта отменно любезная статуя? Что, она все еще
      приходит ужинать с нечестивцами и утаскивает их в преисподню? Донна Анна. Она меня ввела в огромные расходы. Мальчишки из монастырской
      школы просто покою ей не давали: шалуны увечили ее, примерные ученики
      писали на ней свои имена. За два года три новых носа, а уж пальцев
      без счету. В конце концов мне пришлось махнуть на нее рукой; и
      воображаю, на что она теперь стала похожа! Бедный мой отец! Дон Жуан. Шш! Слушайте!
      На волнах синкоп гремят два мощных аккорда ре-минор и
      его доминанта; звучание, в каждого музыканта вселяющее
      священный трепет.
      Ага! Моцартовская сцена появления статуи. Это ваш отец. Вы лучше
      спрячьтесь, пока я его подготовлю.
      Донна Анна исчезает,
      В пустоте появляется живая статуя из белого мрамора,
      изображающая величавого старика; впрочем, он с изящной
      непринужденностью пренебрегает своей величавой осанкой,
      шагает легчайшей поступью, и каждая морщинка его
      огрубевшего в боях лица дышит праздничной веселостью.
      Своему ваятелю он обязан стройной фигурой и превосходной
      военной выправкой, концы его усов упруго, как пружины,
      загибаются кверху, придавая ему выражение, которое можно
      было бы назвать игривым, если бы не чисто испанская
      гордость взгляда. С Дон Жуаном он в наилучших
      отношениях. Его голос, несмотря на значительно более
      изысканные интонации, живо напоминает голос... Роубэка
      Рэмсдена, и под этим впечатлением невольно замечаешь,
      что и в наружности обоих стариков есть некоторое
      сходство, хотя один носит эспаньолку, а другой
      бакенбарды.
      Дон Жуан. Ах, вот и вы, мой друг! Что это вы никак не выучите превосходную
      партию, которую для вас написал Моцарт? Статуя. К сожалению, он ее написал для баса. А у меня тенор-альтино. Ну, как
      вы? Раскаялись? Дон Жуан. Мое хорошее отношение к вам, дон Гонсало, мешает мне раскаяться.
      Ведь если б я это сделал, вы лишились бы повода спускаться с неба и
      спорить со мной. Статуя. Верно. Продолжайте упорствовать, мой мальчик. Жаль, что из-за
      пустяковой случайности вы убили меня, а не я вас. Тогда я попал бы
      сюда, а вам в удел досталась бы статуя и репутация праведника, которая
      обязывает. Что новенького? Дон Жуан. Дочь ваша умерла. Статуя (в недоумении). Моя дочь? (Припоминая.) Ах да! Та самая, за которой
      вы волочились?! Постойте, как бишь ее звали? Дон Жуан. Анна. Статуя. Вот-вот - Анна. Хорошенькая, помнится, была девочка. А вы известили
      этого, как его? Ну, мужа ее. Дон Жуан. Моего друга Оттавио? Нет, я еще его не видел после прибытия Анны.
      Донна Анна, вне себя от возмущения, вступает в
      освещенный круг.
      Донна Анна. Что я слышу? Оттавио здесь и в дружбе с вами! А вы, отец,
      позабыли мое имя! Должно быть, вы действительно обратились в камень. Статуя. Дорогая моя, в этом мраморном воплощении я пользуюсь настолько
      большим успехом, чем в прежнем своем виде, что предпочел сохранить
      облик, данный мне скульптором. Это был один из величайших мастеров
      своего времени, не правда ли? Донна Анна. Тщеславие! Отец! Вы - и тщеславие! Статуя. Ах, дочь моя, ты успела изжить эту слабость; ведь тебе сейчас лет
      восемьдесят. Моя жизнь благодаря пустой случайности оборвалась в
      шестьдесят четыре года, и, следовательно, я гораздо моложе тебя. К тому
      же, дитя мое, здесь неуместно то, что наш беспутный приятель назвал бы
      комедией родительской мудрости. Прошу тебя видеть во мне не отца, а
      собрата по человечеству. Донна Анна. Ваши речи похожи на речи этого злодея. Статуя. Жуан здраво рассуждает, Анна. Плохо фехтует, но рассуждает здраво. Анна (объятая ужасом). Я начинаю понимать. Это дьяволы искушают меня. Стану
      молиться. Статуя (утешая ее). Что ты, что ты, дитя мое! Только не молись. Ты сама
      хочешь отказаться от главного преимущества этих мест. Здесь над входом
      начертаны слова: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Подумай только,
      какое это облегчение! Ведь что такое надежда? Одна из форм моральной
      ответственности. Здесь нет надежды - и, следовательно, нет долга, нет
      труда; здесь ничего не приобретаешь молитвой и ничего не теряешь,
      поступая так, как хочется. Короче говоря, ад - это место, где можно
      только и делать, что развлекаться.
      Дон Жуан издает глубокий вздох.
      Вы вздыхаете, друг Жуан; но, сиди вы на небесах, как я, вы оценили бы
      преимущества своего нынешнего положения. Дон Жуан. Вы сегодня хорошо настроены, командор. Ваше остроумие так и
      сверкает. Что случилось? Статуя. Я принял одно очень важное решение, мой мальчик. Но где же наш
      приятель Дьявол? Мне нужно посоветоваться с ним об этом деле. К тому же
      Анне, вероятно, интересно будет с ним познакомиться. Донна Анна. Вы мне готовите какую-то пытку? Дон Жуан. Это все только суеверие, Анна. Успокойтесь. Вспомните сами: не так
      страшен черт, как его малюют Статуя. Давайте вызовем его.
      По мановению руки статуи снова гремят торжественные
      аккорды; но на этот раз моцартовскую музыку портит
      примешивающаяся к ней музыка Гуно. Разгорается пурпурный
      ореол, и в нем возникает Дьявол в традиционном облике
      Мефистофеля. Он немного похож на Мендосу, но не так
      эффектен. Он выглядит старше, преждевременно облысел и,
      несмотря на избыток добродушия и приветливости, легко
      впадает в обидчивый и сварливый тон, когда его
      заигрывания остаются без ответа. Судя по виду, он не из
      тех, кто способен усердно трудиться или сносить лишения,
      и, должно быть, охотно дает себе любые поблажки - черта
      не слишком приятная; но он умен и умеет внушить доверие,
      хоть явно уступает своим собеседникам в изысканности
      манер и собеседнице - в живости.
      Дьявол (приветливо). Итак, я снова имею удовольствие видеть у себя в гостях
      славного командора Калатравы? (Холодно.) Дон Жуан, здравствуйте.
      (Вежливо.) И незнакомая дама? Мое почтение, сеньора! Донна Анна. Вы... Дьявол (с поклоном). Люцифер, к вашим услугам. Донна Анна. Я сойду с ума. Дьявол (галантно). Ах, сеньора, не стоит волноваться. Вы к нам явились с
      земли и еще не свободны от ее предрассудков и страхов, навеянных
      клерикальным засильем. Вы привыкли слышать обо мне дурное; но поверьте,
      у меня на земле немало и друзей. Донна Анна. Это верно; еще есть сердца, в которых вы царите. Дьявол (качая головой). Вы мне льстите, сеньора; но это ошибка. Правда, мир
      не может обойтись без меня; однако я все же не пользуюсь там
      заслуженным уважением. В глубине души меня побаиваются и ненавидят.
      Сочувствие мира на стороне нищеты, скорби, немощи телесной и духовной.
      Я же призываю к веселью, к любви, к красоте, к счастью... Дон Жуан (чувствуя приступ тошноты). Простите, я ухожу. Вы знаете, что я
      совершенно не переношу этого. Дьявол (сердито). Да, я знаю, что вы не принадлежите к числу моих друзей. Статуя. Чем вы недовольны, Жуан? По-моему, то, что он говорил, когда вы его
      перебили, было исполнено самого здравого смысла. Дьявол (горячо пожимая руку статуи). Благодарю, друг мой, благодарю. Вы
      всегда меня понимали; он же всегда сторонился меня и выказывал мне
      пренебрежение. Дон Жуан. Я всегда относился к вам вполне корректно. Дьявол. Корректно! Что такое "корректно"? Мне мало одной корректности. Мне
      подавайте сердечную теплоту, неподдельную искренность, нежные узы
      радости и любви... Дон Жуан. Перестаньте, меня тошнит. Дьявол. Вот! (Взывая к статуе.) Вы слышите, сэр? Какая ирония судьбы: этот
      холодный, самоуверенный себялюбец попал в мое царство, а вы взяты в
      ледяные чертоги неба. Статуя. Я не смею жаловаться. Я был лицемером; и если попал на небеса, то и
      поделом мне. Дьявол. Ах, сударь, почему бы вам не перейти к нам, покинув сферы, для
      которых ваш темперамент чересчур непосредствен, ваше сердце чересчур
      пылко, а ваша способность к наслаждениям чересчур велика, Статуя. Не далее как сегодня я решился на это. Отныне, любезнейший Сын Зари,
      я ваш. Я навсегда покинул рай. Дьявол (снова прикасаясь к мраморной руке). О, какая честь! Какое торжество
      для нас! Спасибо, спасибо. А теперь, мой друг, - наконец-то я по праву
      могу вас назвать так, - может быть, вы уговорите Дон Жуана занять
      пустующее место, наверху? Статуя (качая головой). Совесть не позволяет мне советовать человеку, с
      которым я в дружбе, сознательно обречь себя на неудобства и скуку. Дьявол. Конечно, конечно. Но уверены ли вы, что ему там будет скучно?
      Разумеется, зам лучше знать; он попал сюда благодаря вам, и первое
      время мы возлагали на него большие надежды. Все его чувства были вполне
      во вкусе наших лучших сторонников. Помните, как он пел? (Затягивает
      гнусавым оперным баритоном, дрожащим от неизжитой за целую вечность
      привычки форсировать звук на французский манер.) Vivan le femine! Vivan
      il buon vino! [Да здравствуют женщины! Да здравствует доброе вино!
      (итал.)] Статуя (подхватывает октавой выше). Sostegno e gloria D'umanita! [Опора и
      слава человечества! (итал.)] Дьявол. Вот-вот, это самое. Но теперь он нам никогда не поет. Дон Жуан. Вы недовольны? Ад кишит музыкантами-любителями; музыка - это
      алкоголь осужденных грешников. Так неужели одна заблудшая душа не имеет
      права на воздержание? Дьявол. Вы осмеливаетесь кощунствовать против величайшего из искусств! Дон Жуан (с холодным отвращением). Вы похожи на истеричку, млеющую перед
      знаменитым скрипачом. Дьявол. Я не сержусь. Мне только жаль вас. В вас нет души, и вы сами не
      понимаете, чего вы лишились. Зато вы, сеньор командор, - прирожденный
      музыкант. Как вы прекрасно поете! Будь Моцарт еще здесь, он пришел бы в
      восторг; к сожалению, он захандрил и был взят на небо. Удивительное
      дело, почему это самые умные люди, казалось бы, рожденные блистать в
      здешних местах, оказываются на поверку непригодными для светского
      общества - вот как Дон Жуан. Дон Жуан. Мне, право, очень жаль, что я непригоден для светского общества. Дьявол. Не подумайте, будто мы не отдаем должное вашему уму. Ни в коем
      случае. Но я исхожу из ваших же интересов. Вы с нами не ладите, вам
      здесь не по себе. Все дело в том, что у вас нет - я не скажу "сердца",
      вес мы знаем, что под вашим напускным цинизмом скрывается очень
      пылкое... Дон Жуан (содрогнувшись). Не надо, умоляю вас, не надо! Дьявол (обиженно). Хорошо, скажем так: у вас нет способности наслаждаться.
      Устраивает это вас? Дон Жуан. Что ж, формулировка столь же ханжеская, но несколько менее
      нестерпимая. Только лучше уж позвольте мне, как всегда, искать спасения
      в одиночестве. Дьявол. А почему же не в раю? Ведь это самое для вас подходящее место.
      (Донне Анне.) Послушайте, сеньора, может быть, вы его уговорите
      попробовать переменить климат - ведь это для его же пользы. Донна Анна. Но разве он может отправиться в рай, если захочет? Дьявол. А что же ему мешает? Донна Анна. Значит, каждый... значит, и я могу? Дьявол (с оттенком презрения). Безусловно, если это соответствует вашим
      склонностям. Донна Анна. Так почему же тогда все не уходят в рай? Статуя (хихикнув). Об этом ты меня спроси, дорогая моя. Причина в том, что
      рай - самое ангельски-скучное место во всей вселенной. Дьявол. Его превосходительство сеньор командор выразился с прямолинейностью
      воина; но жить в раю действительно невыносимо тяжко. Молва гласит, что
      я был оттуда изгнан; на самом же деле я ни за какие блага не остался бы
      там. Я попросту ушел и основал вот это заведение. Статуя. И не удивительно! Кому ж под силу выдержать вечность на небесах! Дьявол. Не скажите, некоторых это устраивает. Будем справедливы, командор:
      это дело темперамента. Мне лично райский темперамент не по вкусу, я его
      не понимаю, пожалуй, я вовсе и не стремлюсь его понимать; но во
      вселенной всему найдется место. О вкусах не спорят; есть люди, которым
      там нравится. Мне кажется, что Дон Жуану понравилось бы. Дон Жуан. Но - простите за откровенность - вы действительно могли бы по
      желанию вернуться туда или же - зелен виноград? Дьявол. Вернуться туда! Да я не раз возвращался туда. Разве вы не читали