книгу Иова? На какой церковный авторитет вы можете сослаться,
      утверждая, что между нашим кругом и небесным существует непроходимая
      граница? Донна Анна. Как же так? А бездна? Дьявол. Уважаемая сеньора! Притчу никогда не следует понимать буквально.
      Бездна в данном случае означает лишь различие между ангельским
      темпераментом и дьявольским. Можно ли себе представить бездну более
      глубокую! Вспомните, как обстоит дело на земле. Между аудиторией
      философа и ареной для боя быков не зияет видимая глазу пропасть,
      однако на лекции философа вы никогда не встретите матадора. Случалось
      ли вам бывать в стране, где у меня больше всего последователей, в
      Англии? Там находятся знаменитые ипподромы, и там же есть концертные
      залы, где исполняются классические творения друга его
      превосходительства - Моцарта. Завсегдатаи скачек, если им
      заблагорассудится, могут посещать и концерты классической музыки, закон
      не запрещает им этого; никогда англичанин не будет рабом, он волен
      делать все то, что ему разрешает правительство и общественное мнение. А
      концерт классической музыки считается более возвышенным, поэтическим,
      интеллектуальным и облагораживающим душу развлечением, нежели скачки.
      Что ж, разве любители скачек спешат покинуть ипподром ради концертного
      зала? Ничего подобного Они томились бы там так же мучительно, как
      командор томился на небе. Вот это и есть бездна, о которой говорит
      притча. Через настоящую бездну они могли бы перекинуть мост, или в
      крайнем случае я бы сделал это для них (на земле полно чертовых
      мостов), - но бездна отвращения непреодолима и вечна. И это
      единственная бездна, отделяющая моих друзей от тех, кого так
      неосмотрительно называют блаженными. Донна Анна. Сейчас же ухожу в рай! Статуя. Дитя мое! Одно слово предостережения. Позволь мне дополнить
      аналогию, проведенную моим другом Люцифером. В любом из концертных
      залов Англии можно встретить жестоко скучающих людей, которые пришли
      туда не потому, что действительно любят классическую музыку, а потому,
      что считают своим долгом любить ее. То же самое и в раю. Многие
      пребывают там во славе не потому, что им это приятно, а потому, что
      пребывание на небесах они считают приличествующим своему положению. Это
      чаще всего англичане. Дьявол. Вы правы. Уроженцам юга там скоро надоедает, и они переходят к нам,
      как вы. Но англичане как будто сами не замечают, когда им скверно.
      Англичанин убежден, что он исполняет нравственный долг, когда он всего
      лишь терпит неудобства. Статуя. Короче говоря, дочь моя, если ты отправишься в рай, не будучи к тому
      предназначена от природы, тебе там едва ли понравится. Донна Анна. А кто смеет утверждать, будто я не предназначена к этому от
      природы? Самые выдающиеся князья церкви никогда в этом не сомневались.
      Из уважения к себе я должна немедленно отсюда удалиться. Дьявол (обиженно). Как вам будет угодно, сеньора. Я, признаться, думал, что
      у вас более утонченный вкус. Донна Анна. Отец! Вы, конечно, идете со мной? Вы не можете здесь оставаться.
      Что скажут люди? Статуя. Люди! Да ведь все лучшие люди здесь - и князья церкви и прочие. На
      небо идут немногие, большая часть попадает сюда; то, что прежде
      называлось небесным сонмом, составляет теперь незначительное
      меньшинство. Когда-то это были святые, отцы церкви, избранники; сейчас
      - это чудаки, сумасброды, отщепенцы. Дьявол. Совершенно правильно. Я с самого начала знал, что в конечном счете,
      несмотря на поднятую против меня кампанию лжи и клеветы, общественное
      мнение окажется на моей стороне. Вселенная, в сущности, организована на
      конституционных началах; и при том большинстве, которым я располагаю,
      меня не удастся постоянно оттирать от командных постов. Дон Жуан. Мне кажется, Анна, что и вам лучше остаться здесь. Донна Анна (ревниво). Вы не хотите, чтоб я шла вместе с вами? Дон Жуан. Неужели вы согласились бы явиться в рай в обществе такого
      закоснелого грешника? Донна Анна. Все души одинаково драгоценны. Ведь вы же раскаялись, правда? Дон Жуан. Дорогая Анна, вы просто глупы. Вы думаете, небо - это все равно
      что земля, где люди убедили себя, что содеянное можно уничтожить
      раскаянием; что сказанное можно вернуть, отказавшись от своих слов; что
      истину можно опровергнуть, постановив считать ее ложью. Нет! Небо
      обитель властелинов действительности, вот почему я и отправляюсь туда. Донна Анна. Благодарю покорно! А я так иду туда ради блаженства.
      Действительность мне достаточно надоела на земле. Дон Жуан. Тогда оставайтесь здесь, ибо ад - обитель тех, кто бежит от
      действительности и ищет блаженства. Только здесь они могут укрыться,
      потому что небо, как я уже говорил, есть обитель властелинов
      действительности, а земля - обитель ее рабов. Земля - это детская, где
      люди играют в героев и героинь, святых и грешников; но из этого
      бутафорского рая их изгоняет плоть, которой они наделены. Голод, холод
      и жажда, болезни, старость и одряхление, а главное смерть - все это
      делает их рабами действительности: трижды в день должно поглощать и
      переваривать пищу, трижды в столетие должно зачинать новое поколение;
      вековой опыт веры, науки, поэзии свелся в конце концов к одной лишь
      молитве: "Сделай из меня здоровое животное". Но здесь, в аду, вы
      свободны от тирании плоти, ибо здесь в вас нет ничего от животного; вы
      - тень, призрак, иллюзия, условность, безвозрастная, бессмертная,
      одним словом бесплотная. Здесь нет ни социальных проблем, ни
      религиозных, ни политических, и - что, пожалуй, ценней всего, - нет
      проблемы здоровья. Здесь вы точно так же как и на земле, называете свою
      наружность красотой свои эмоции - любовью, свои побуждения - героизмом,
      свои желания - добродетелью; но здесь вам не противоречат беспощадные
      факты, здесь нет иронического контраста между природными потребностями
      и выдуманными идеалами; вместо человеческой комедии здесь разыгрывается
      нескончаемая всесветная мелодрама в романтическом вкусе. Как сказал наш
      немецкий друг: "Поэтическая бессмыслица здесь здравый смысл, и Вечно
      Женственное влечет нас ввысь", ни на шаг не сдвигая нас с места. И этот
      рай вы хотите покинуть! Донна Анна. Но если ад так прекрасен, как великолепны должны быть небеса!
      Дьявол, статуя и Дон Жуан, все разом, пытаются с жаром
      протестовать, потом в замешательстве останавливаются.
      Дон Жуан. Простите! Дьявол. Нет, нет, пожалуйста. Это я вас перебил. Статуя. Вы, кажется, хотели что-то сказать? Дон Жуан. Прошу вас, господа. Я потом. Дьявол (Дон Жуану). Вы так красноречиво описывали преимущества моих
      владений, что я предоставлю вам столь же беспристрастно изобразить все
      недостатки конкурирующего предприятия. Дон Жуан. В раю, как я себе представляю, дорогая сеньора, не играют и не
      притворяются, но живут и работают. Там вы смотрите правде в лицо; вы
      свободны от наваждения, ваша твердость и бесстрашие - вот в чем ваша
      слава. Если здесь, как и на земле, разыгрывается комедия, если весь мир
      - театр, то рай хотя бы находится за кулисами. Впрочем, рай трудно
      описать с помощью метафор. И вот туда я теперь направляюсь, в надежде
      уйти наконец от лжи и от вульгарной, скучной погони за счастьем и
      предаться вечному созерцанию... Статуя. Брр! Дон Жуан. Сеньор командор, ваше отвращение мне понятно: картинная галерея не
      место для слепца. Но как вы наслаждаетесь созерцанием романтических
      миражей вроде красоты и радости, точно гак же я наслаждался бы
      созерцанием того, что для меня самое интересное, - Жизни - силы,
      которая постоянно стремится совершенствовать свою способность к
      самосозерцанию. Чему, как вы думаете, я обязан своим развитым мозгом?
      Потребности двигаться, перемещать свое тело? Ничуть! Крыса, у которой
      мозг развит вдвое меньше моего, двигается так же, как и я. Главное
      здесь не потребность что-то делать, но потребность знать, что делаешь,
      чтобы не уничтожить самого себя в слепом стремлении жить. Статуя. Друг мой, не поскользнись я в тот день, вы бы наверняка уничтожили
      самого себя в слепом стремлении фехтовать. Дон Жуан. Дерзкий балагур! Прежде чем забрезжит утро, ваше веселье сменится
      чудовищной скукой. Статуя. Ха-ха-ха! А помните, как вы испугались, когда я вам сказал что-то в
      этом роде со своего пьедестала в Севилье? Без моих тромбонов это звучит
      довольно жидко. Дон Жуан. Говорят, и с ними это довольно жидко звучит, командор. Донна Анна. Ах, отец, вы своими легкомысленными шутками только мешаете ему
      говорить. Скажите, Жуан, но разве в раю нет ничего, кроме созерцания? Дон Жуан. В том раю, куда я хотел бы попасть, иных радостей нет. Но зато там
      есть цель: помогать Жизни в ее извечном стремлении ввысь. Подумайте
      только о том, как она тратит и распыляет свои силы, как сама себе
      создает препятствия и в своей слепоте и неведении губит самое себя.
      Чтобы помешать этому самосокрушению, нужна сила мозга. "Что за
      мастерское творение - человек!" - сказал поэт. Да, но в то же время что
      за путаник! Вот вам величайшее чудо, созданное жизнью, самое живое из
      всех живых существ, самый сознательный из всех организмов - и все же
      как жалок его мозг! Глупость, которая под влиянием действительности,
      познанной в труде и лишениях, становится отвратительной и жестокой!
      Воображение, которое скорей иссякнет, чем решится взглянуть этой
      действительности в лицо, и, нагромождая иллюзии, чтобы от нее
      заслониться, именует себя талантом, гением! А при этом они еще
      приписывают друг другу собственные пороки: Глупость обвиняет
      Воображение в безрассудстве, а Воображение обвиняет Глупость в
      невежестве, тогда как на самом деле, увы, все знание - удел Глупости, а
      рассудительность - удел Воображения. Дьявол. Да, а в результате получается невесть что. Ведь еще при заключении
      сделки с Фаустом я сказал: единственное, что разум сумел дать человеку,
      это сделать его еще большим скотом, чем любая скотина. Одно прекрасное
      тело стоит мозгов сотни философов, страдающих газами и несварением
      желудка. Дон Жуан. Вы забываете, что идея о великолепии безмозглого тела тоже не
      нова. Уже существовали и погибли создания, во много раз превосходившие
      человека всем, кроме размеров мозга. Мегатерий и ихтиозавр мерили землю
      семимильными шагами и своими тучеподобными крыльями заслоняли дневной
      свет. Что осталось от них? Музейные окаменелости, и то такие мелкие и
      редкие, что одна какая-нибудь косточка или зуб ценится дороже жизни
      тысячи солдат. Эти существа жили и хотели жить, но, не обладая мозгом,
      они не знали, как достигнуть цели, и сами истребили себя. Дьявол. А разве человек, несмотря на свой хваленый мозг, не занимается
      самоистреблением? Бывали вы за последнее время на земле? Я вот бывал и
      видел удивительные изобретения человека. И могу вам сказать - в
      искусстве жизни человек не изобрел ничего нового, зато в искусстве
      смерти он превзошел даже природу. Его химия и техника смертоноснее
      чумы, моровой язвы и голода Крестьянин, которого мне приходится
      искушать сегодня, ест и пьет то же, что ели и пили крестьяне десять
      тысяч лет тому назад; и дом, в котором он живет, за тысячу веков
      претерпел меньше изменений, чем мода на дамские шляпки за какие-нибудь
      полгода. Но когда он идет убивать, в руках у него хитроумная машинка,
      которая при одном прикосновении пальца выпускает на свободу всю скрытою
      энергию молекул и рядом с которой смешны и беспомощны копье, стрела и
      праща его предков. В мирном производстве человек - бездарный пачкун. Я
      видел его текстильные фабрики: собака, если б голод влек ее не к мясу,
      а к деньгам, сумела бы изобрести станки не хуже этих. Я знаю его
      неуклюжие пишущие машинки, неповоротливые локомотивы и скучные
      велосипеды - все это игрушки в сравнении с пулеметом "максим", с
      подводной лодкой. В промышленное оборудование человек вкладывает только
      свою жадность и лень; всю душу он отдает оружию. Ваша хваленая Сила
      Жизни - не что иное, как Сила Смерти. Могущество человека измеряется
      его способностью к разрушению. Что такое его религия? Предлог
      ненавидеть меня. Что такое его правосудие? Предлог повесить вас. Что
      такое его мораль? Жеманство! Предлог потреблять, не производя. Что
      такое его искусство? Предлог упиваться изображениями бойни. Что такое
      его политика? Либо поклонение деспоту, потому что деспот властен в
      жизни и смерти, либо парламентские свары. Недавно я провел вечер в
      одном прославленном законодательном учреждении, где слушал ответы
      министров на запросы и любовался на то, как хромой учил безногого
      прыгать. Уходя, я начертал на двери старую поговорку: "Не задавай
      вопросов, и ты не услышишь лжи". Я купил иллюстрированный журнал для
      семейного чтения; почти на каждой картинке кто-то в кого-то стрелял или
      закалывал кого-то кинжалом. Я видел, как умер один лондонский рабочий,
      каменщик, у которого было семеро детей. Он оставил семнадцать фунтов
      стерлингов сбережений; жена все истратила на похороны, а назавтра
      вместе с детьми отправилась в работный дом. Она не потратила бы и семи
      пенсов на обучение своих детей, - понадобилась власть закона, чтобы
      заставить ее отдать их в бесплатную школу; но ради смерти она не
      пожалела последнего. Таковы люди: одна лишь мысль о смерти подстегивает
      их воображение, удесятеряет энергию; они любят смерть, и чем она
      ужаснее, тем больше нравится им. Сущность ада выше их понимания; они
      знают о нем только то, что слышали от двух величайших дураков, каких
      когда-либо носила земля, - одного итальянца и одного англичанина.
      Итальянец уверял, что у нас тут грязь, стужа, вонь, языки пламени,
      ядовитые змеи, - одним словом, сплошные пытки. Вперемежку с клеветой на
      меня этот осел нес всякую чушь о женщине, которую он как-то раз
      повстречал на улице. Англичанин утверждал, что меня пушками и порохом
      изгнали из небесных сфер, и его соотечественники по сей день верят, что
      эти глупые россказни взяты из библии. Что он там дальше писал, я не
      знаю, так как все это изложено в длиннейшей поэме, которую еще никто
      и я в том числе - не мог дочитать до конца. И так у них во всем. Самым
      возвышенным литературным жанром считается трагедия - пьеса,
      оканчивающаяся убийством всех действующих лиц. Старинные хроники
      повествуют о землетрясениях и эпидемиях чумы, усматривая в них знак
      могущества и величия бога и ничтожества человека. В современных
      хрониках описываются бои. В бою два скопища людей осыпают друг друга
      пулями и снарядами до тех пор, покуда одни не побегут; а тогда другие
      на лошадях мчатся в погоню за ними и, настигнув, изрубают в куски. И
      это, говорится в заключении хроники, доказывает мощь и величие
      победивших держав и ничтожество побежденных. А после таких боев народ с
      криками ликования толпится на улицах и требует, чтобы правительство
      ассигновало новые сотни миллионов на бойню,- в то время как даже
      влиятельнейшие министры не могут истратить лишний пенни на борьбу с
      болезнями и нищетой, от которых страдает этот самый народ. Я мог бы
      привести еще тысячу примеров, но смысл тут везде один: сила, которая
      правит миром, - Сила Смерти, а не Жизни; и движущим импульсом, который
      привел Жизнь к созданию человека, явилось стремление не к высшей форме
      бытия, а к более совершенному орудию разрушения. Действие чумы, голода,
      землетрясений, ураганов было чересчур непостоянным; тигр и крокодил
      были недостаточно жестоки и слишком легко утоляли свой голод, нужно
      было найти более устойчивое, более безжалостное, более хитроумное
      воплощение разрушительной силы. И таким воплощением явился Человек,
      изобретатель дыбы, виселицы, гильотины и электрического стула, меча,
      пушки и ядовитых газов, а самое главное - справедливости, долга,
      патриотизма и всех прочих измов, посредством которых даже того, кто
      достаточно разумен, чтоб быть человечным, убеждают в необходимости
      стать неутомимейшим из всех разрушителей. Дон Жуан. А, старые песни! Вы всегда были простаком, мой адский друг, в этом
      ваша беда. Вы смотрите на человека его же глазами Ваше мнение о нем
      несказанно бы ему польстило. Он очень любит мнить себя существом злым и
      дерзким. На самом деле он не зол и не дерзок, - он просто трус.
      Назовите его тираном, убийцей, разбойником - он станет обожать вас и
      гордо задерет нос, воображая, что в жилах его течет кровь древних
      завоевателей. Назовите его обманщиком и вором - он в крайнем случае
      возбудит против вас преследование за клевету. Но попробуйте назвать его
      трусом - и он взбесится от ярости, он пойдет навстречу смерти, лишь бы
      уйти от этой жалящей истины. Человек находит любое объяснение своим
      поступкам, кроме одного; любое оправдание своим преступлениям, кроме
      одного; любой аргумент в свою защиту, кроме одного и это одно - его
      трусость. А между тем вся цивилизация основана на его трусости, на его
      жалком малодушии, которое он прикрывает названием респектабельности.
      Есть граница покорности осла и мула, но человек готов терпеть унижения
      до тех пор, пока самим угнетателям не сделается настолько противно, что
      они почувствуют себя вынужденными положить этому конец. Дьявол. Совершенно правильно. И в этой жалкой твари вы умудрились обнаружить
      то, что вы называете Силой Жизни? Дон Жуан. Да. Потому что здесь-то и начинается самое замечательное. Статуя. Что же? Дон Жуан. А то, что любого из этих трусов можно превратить в храбреца,
      внушив ему некоторую идею. Статуя. Вздор! Я как старый солдат допускаю трусость: это такое же
      распространенное зло, как морская болезнь, - и такое же несущественное.
      Но насчет того, чтобы внушать людям идеи,- это все чистейший вздор.
      Чтобы солдат пошел в бой, ему нужно только иметь немного горячей крови
      в жилах и твердо знать, что поражение опаснее победы. Дон Жуан. Вероятно, потому-то бои столь бесполезны. Человек только тогда
      способен действительно превозмочь страх, когда он воображает, что
      дерется ради какой-то всеобъемлющей цели, - борется за идею, как
      говорят в таких случаях. Почему Крестоносцы были отважнее пиратов?
      Потому что они сражались не за себя, а за христианство. В чем была сила
      противника, не уступавшего им в доблести? В том, что воины его
      сражались не за себя, а за ислам. Они отняли у нас Испанию, хотя там мы
      сражались за свой кров и дом; зато когда мы в свою очередь пошли в бой,
      окрыленные мощной идеей всесветной религии, мы разбили их и прогнали
      назад в Африку. Дьявол (иронически). Так вы, оказывается, религиозны, Дон Жуан? Святоша?
      Поздравляю! Статуя (серьезным тоном). Полно, полно! Мне, как солдату, не подобает
      слушать, когда о религии говорят непочтительно. Дон Жуан. Не тревожьтесь, командор. Идея всесветной религии переживет ислам,
      переживет христианство, переживет даже то сборище гладиаторов-недоучек,
      которое вы называете армией. Статуя. Жуан! Я должен буду призвать вас к ответу за эти слова. Дон Жуан. Стоит ли? Ведь я не умею фехтовать. Все идеи, за которые станут
      умирать люди, будут всесветного значения. Когда испанец поймет наконец,
      что он ничем не лучше сарацина, а его пророк ничем не лучше Магомета,
      он восстанет, вдохновленный всеобъемлющей идеей, перегородит баррикадой
      грязную трущобу, где проходила его полуголодная жизнь, и умрет на ней
      за всеобщее равенство и свободу. Статуя. Вздор! Дон Жуан. То, что вы называете вздором, - единственное, ради чего человек
      отваживается на смерть. Впоследствии, правда, и идея свободы покажется
      уже недостаточно всеобъемлющей; люди станут умирать ради
      совершенствования человека, в жертву которому они с радостью принесут
      свою свободу. Дьявол. Да, да. Предлог для того, чтобы убивать друг друга, у них всегда
      найдется. Дон Жуан. Что ж такого? Главное - не смерть, а страх смерти. Убить или
      умереть - не стыдно. Стыдно жить пресмыкаясь, получая за свой позор
      жалованье и проценты с прибылей. Лучше десять мертвецов, чем один живой
      раб или его хозяин. Придет время - и люди восстанут, и сын пойдет на
      отца, а брат на брата, и будут убивать друг друга за великую всесветную
      идею уничтожения рабства. Дьявол. Да, но не раньше, чем ваши хваленые Свобода и Равенство сделают труд
      свободных белых христиан дешевле, чем труд черного язычника,
      продаваемого на невольничьем рынке. Дон Жуан. Не беспокойтесь! Дойдет черед и до белого труженика. Но я не
      собираюсь защищать здесь те иллюзорные формы, которые принимает великая
      идея. Я только хочу доказать вам на примере, что тот, кого мы именуем
      Человеком и кто в личных своих делах труслив, как заяц, - становится
      героем, когда борется за идею. Как гражданин он может быть жалок; как
      фанатик - опасен. Поработить его можно, только если он достаточно слаб
      духом, чтобы внять увещаниям рассудка. Уверяю вас, господа: стоит лишь
      поманить человека тем, что сейчас он называет служением святому делу
      и что потом будет называть множеством других имен, и вы увидите, что он
      даже не задумается о тех последствиях, которые для него лично могут
      оказаться плачевными... Донна Анна. Конечно, он отмахнется от всякой ответственности, а бороться с
      последствиями предоставит своей жене. Статуя. Хорошо сказано, дочь моя. Не давай ему сбить тебя с толку своими
      разговорами. Дьявол. Горе нам, сеньор командор! Раз уж речь зашла о женщинах, остановить
      его не удастся. Хотя, сознаюсь, эта тема и для меня представляет
      чрезвычайный интерес. Дон Жуан. В глазах женщины, сеньора, весь долг и вся ответственность мужчины
      начинается и кончается добыванием хлеба для ее детей. Для нее мужчина
      лишь средство к достижению ее цели: родить и вырастить ребенка. Донна Анна. Вот как вы представляете себе духовный мир женщины! Какой
      возмутительный, циничный материализм! Дон Жуан. Простите, Анна. Я не говорил обо всем духовном мире женщины. Я
      говорил только об ее взгляде на мужчину как на существо другого пола.
      Он не более циничен, чем ее взгляд на самое себя прежде всего как на
      Мать. Женщина - в сексуальном смысле - есть орудие, созданное природой,
      чтобы увековечить ее величайшее творение. Мужчина - в сексуальном
      смысле - есть орудие, созданное женщиной, чтобы наиболее экономным
      путем осуществить этот завет природы. Инстинкт говорит ей, что это она
      где-то на первых ступенях эволюционного развития изобрела мужчину, дала
      ему самостоятельное существование, сотворила его - для того, чтобы
      производить потомство более совершенное, чем то, которое может дать
      однополый процесс. До тех пор, пока он выполняет предназначенную ему
      функцию, ему разрешается мечтать, безумствовать, стремиться к идеалам,
      совершать подвиги, лишь бы в основе всего этого лежало поклонение
      женщине, материнству, семейному очагу. Но как опасно и неосмотрительно
      было создавать самостоятельный организм, чья единственная функция
      заключается в оплодотворении! Смотрите, что произошло. Прежде всего
      мужчина стал плодиться и множиться, так что в конце концов на свете
      оказалось столько же мужчин, сколько и женщин; и поэтому женщина может
      использовать для своей цели лишь частицу того огромного запаса энергии,
      который она оставила в распоряжении мужчины, избавив его от изнуряющих
      усилий деторождения. Эта избыточная энергия обратилась на его мышцы и
      мозг; он стал слишком сильным физически, чтобы подчиняться ей, и
      слишком мощным духовно, чтобы удовлетвориться простым воспроизведением
      рода. И вот, не спрашивая ее, он создал цивилизацию, в основу которой
      положил ее домашний труд, как нечто незыблемое, данное от века. Донна Анна. Вот что верно, то верно. Дьявол. Да, но к чему в конце концов свелась вся его цивилизация? Дон Жуан. В конце концов она стала отличной мишенью для ваших циничных
      трюизмов; но в начале начал это была попытка мужчины стать чем-то
      большим, нежели простое орудие женщины для свершения ее долга. До сих
      пор непрерывное стремление Жизни не только утверждать себя, но и
      достигать все более и более высокой организации, все более и более
      полного самосознания сводится в лучшем случае к войне между ее силами и
      силами Смерти и Вырождения - войне, исход которой сомнителен. Отдельные
      бои в ней - просто тактические ошибки, и победы, как в настоящих боях,
      по большей части не зависят от полководцев. Статуя. Это в мой огород. Ну, ничего, ничего, продолжайте. Дон Жуан. Нет, командор, это в огород значительно более высокопоставленных
      особ. Но и вы в своей военной практике, вероятно, замечали, что даже
      глупый генерал может выиграть сражение, если генерал противника еще
      чуть-чуть глупее. Статуя (вполне серьезно) Совершенно справедливо, Жуан, совершенно
      справедливо. Некоторым ослам удивительно везет. Дон Жуан. Так вот: пусть Сила Жизни глупа; Смерть и Вырождение еще глупее.
      Кроме того, они ведь у нее же на службе. И поэтому, так или иначе,
      Жизнь побеждает. Мы обладаем всем, что плодородие может дать, а
      жадность - сберечь. Выживет та форма цивилизации, которая обеспечивает
      самые усовершенствованные винтовки и самых сытых стрелков. Дьявол. Вот именно. Выживет потому, что создаст самые производительные
      орудия Смерти - а не Жизни. Вы неизбежно приходите к моим выводам,
      сколько бы вы ни изворачивались, ни путали и ни передергивали, - не
      говоря уж о том, как нестерпимо длинны ваши речи. Дон Жуан. Ах, вот как? А кто первый стал говорить длинные речи7 Впрочем,
      если мои рассуждения так утомительны для вашего интеллекта, вы можете
      оставить нас и возвратиться к любви, красоте и прочим вашим излюбленным
      банальностям. Дьявол (глубоко обиженный) Дон Жуан, вы несправедливы и невежливы. Я тоже
      сторонник интеллектуального общения. Кто еще способен так оценить его,
      как я? Я спорю честно и, мне кажется, достаточно убедительно опровергаю
      ваши положения. Если вам угодно, я готов продолжать разговор хоть целый
      час. Дон Жуан. Отлично. Давайте. Статуя. Сказать по правде, Жуан, я не вижу, чтоб вы пришли к какому-нибудь
      выводу. Но так как здесь нам приходится убивать не время, а вечность,
      прошу вас, продолжайте. Дон Жуан (с некоторым раздражением). Мой вывод у вас перед носом, вы,
      каменнолобый монумент. Согласимся, что Жизнь есть Сила, постоянно
      стремящаяся проявить себя в организованной форме; что червь и человек,
      мышь и мегатерий, сверчки, светлячки и святые отцы - все это более или
      менее удачные попытки найти для этой первобытной силы более совершенное
      выражение, причем идеалом служит существо всеведущее, всемогущее,
      непогрешимое и наделенное способностью полного и безошибочного
      самосознания, - короче говоря: бог. Дьявол. Я соглашаюсь ради продолжения спора. Статуя. Я соглашаюсь во избежание спора. Донна Анна. А я категорически возражаю в том, что касается святых отцов, и
      очень прошу вас не припутывать их к спору. Дон Жуан. Я сделал это исключительно ради аллитерации, Анна, и больше не
      собираюсь о них говорить. А теперь, поскольку других разногласий у нас
      пока не возникало, согласимся далее, что Жизнь свои попытки приближения
      к божественному идеалу не измеряла достигнутой красотой или физическими
      достоинствами; ведь еще наш друг Аристофан отметил, насколько
      совершенны в этом отношении птицы - их свободный полет, их яркое
      оперение, наконец, - прибавлю от себя, - трогательная поэтичность их
      любви и свивания гнезд. Так можно ли предположить, что Жизнь, будь ее
      целью красота и любовь, могла бы, сотворив птиц, обратить свои усилия
      на создание неуклюжего слона и уродливой обезьяны, нашей прабабушки? Донна Анна. Аристофан был язычник; но, кажется, вы, Жуан, немногим лучше
      его. Дьявол. Значит, вы пришли к выводу, что Жизнь стремилась к неуклюжести и
      безобразию? Дон Жуан. И не думал, господин дьявол; всем известно, что вы мастер искажать
      чужие мысли. Жизнь стремилась к созданию мозга - вот в чем была ее
      заветная цель Она стремилась к созданию органа, который сделал бы
      возможным не только самосознание, но и самопонимание. Статуя. Ну, уж это метафизика, Жуан. Какого дьявола.. (Дьяволу.) Простите,
      друг мой... Дьявол. Ничего, ничего, пожалуйста. Мне всегда лестно, когда мое имя
      употребляют для придания особой выразительности сказанному. Прошу вас
      не стесняться в этом смысле, командор. Статуя. Благодарю вас, вы очень любезны. Я, знаете, даже в раю не мог
      отстать от военной привычки к крепким выражениям. Вот о чем я хотел
      спросить Жуана: зачем все-таки Жизни заботиться о создании мозга? Зачем
      непременно понимать себя? Почему нельзя просто наслаждаться? Дон Жуан. Если б у вас не было мозга, командор, вы наслаждались бы, не зная,