Прежний порт быстро занесло илом. Первым из города ушли моряки, за ними последовали торговцы. Обнаружив, что остались без клиентов, следом отправились ремесленники, артисты, проститутки и духовенство. Учителя бросились искать учеников, а доктора погнались за пациентами. Всего лишь в течение одного поколения Блуэрок из большого торгового порта превратился в захолустный рыбацкий городишко, казавшийся почти необитаемым.

Множество зданий пустовало. В них обитали лишь летучие мыши и мелкие хищники. Великий ураган 2999 года сровнял их с землей, завершив тем самым работу своего предшественника.

Утром после урагана сестра Целомудрие отправилась собирать сорванные ветром фрукты — бананы, апельсины, плоды хлебного дерева и множество других.

Монастырский сад был завален сломанными ветвями и вывороченными с корнем деревьями. Под жаркими лучами солнца зелень уже начала увядать, и в воздухе стоял запах гнили. Исчез один курятник, и с маслодельни сорвало половину крыши, но главное здание монастыря осталось цело. Оно видело множество ураганов. Убежище Постоянного Служения первоначально строилось как крепость. Его стены были в локоть толщиной, а крыша крыта свинцом. Община сестер заняла это здание несколько веков назад, когда перемены в политических течениях сделали крепость в Блуэроке ненужной.

Сестра Целомудрие выпрямилась и потерла ноющую спину. Разобрать эти завалы и вернуть саду его прежний опрятный вид — на это потребуется несколько месяцев. Причем это дело для армии крепких садовников, а не для восьми пожилых женщин. Сестра, кряхтя, наклонилась за наполненной корзиной. Раз уж Священное Писание настаивает, что во всем есть хорошие стороны, значит, и в ураганах должно быть что-то хорошее. Во всех этих разрушениях есть что-то хорошее, надо только разглядеть. Возможно, это физические упражнения, ведь они полезны. Пути Богов неисповедимы. А чтобы одолеть тягость, нужна вера.

Сестра направилась к погребу, с трудом пробираясь сквозь завалы. Корзина, казалось, становилась тяжелее с каждым шагом. У ворот садика, где прежде росли целебные травы, Целомудрие поставила свою ношу и остановилась передохнуть.

Она расстроилась, обнаружив, что река видна прямо с этого места, — живая изгородь из цветов была целиком уничтожена. О Боги! Устье реки почти полностью завалено всевозможным мусором и обломками деревьев. За рекой стояло то, что осталось от города. Община находилась далеко, и отсюда трудно было все как следует рассмотреть, но шпили многих храмов исчезли. Какое горе!

— Вот ведь несчастье, правда? — прогудел добродушный голос.

Сестра Целомудрие обернулась, предусмотрительно не выпуская корзину из рук. К ней приближалась сестра Послушание, волоча за собой грабли. Сестра Послушание, женщина крупная и энергичная, поражала окружающих бодростью, прямо-таки заразительной. Иногда ее общество чуть-чуть утомляло, но относиться к ней плохо было невозможно.

— Это настоящее бедствие! — воскликнула сестра Целомудрие. — Я чувствую, что мы должны быть там, помогать пострадавшим.

Сестра Послушание громогласно расхохоталась:

— А как ты собираешься туда добраться?

— Ты хочешь сказать, что мост разрушен?

— Так сказала сестра Смирение.

О Господи! Сестра Смирение, младшая из сестер — ей исполнилось всего сорок пять лет, — была самой зоркой и напоминала об этом при каждом удобном случае.

— Но… Что же выходит, мы отрезаны от города?

— Какого города? — поинтересовалась сестра Послушание, опершись о грабли. — Блуэрок походил на настоящий город, когда я была совсем еще девчонкой, но и тогда уже приходил в упадок прямо на глазах. Теперь там и вовсе ничего стоящего не осталось.

— Но если мост разрушен, то и к нам никто больше не придет!

Сестра Послушание пожала плечами:

— В прошлом году у нас было два посетителя, а в позапрошлом — вообще ни одного. Сомневаюсь, что бы все пошло по-другому.

Сестра Целомудрие вздохнула. Чего стоит Убежище без беженцев или обет служения страждущим, когда служить некому? Что могут сделать восемь пожилых женщин, когда они поют хвалу Богам, но те их не слышат? Боги наверняка не нуждаются в том, чтобы им напоминали об их добродетелях. Если к больным невозможно добраться, то и исцелить их нельзя. Если не будут появляться новые послушницы, то и учить будет некого, а в Убежище они вот уже много лет не появлялись. Сестра Целомудрие почувствовала себя виноватой в том, что поддалась мрачным мыслям, но в таких условиях Постоянная Помощь становилась бессмысленной. Если мост разрушен, значит, теперь их мыс отрезан от мира.

— Кстати, а что ты тут делаешь? — строго спросила сестра Послушание.

— А ты? — с мягким укором поинтересовалась сестра Целомудрие.

У сестры Послушание вытянулось лицо, и она растерянно заморгала.

— Наверное, нагуливаю аппетит.

Сестра Целомудрие подавила готовое вырваться непристойное хихиканье. Сестра Послушание была не очень высокой, но зато полной и любила поесть. Сегодня обязанности матери игуменьи исполняла сестра Добродетель, которая любила готовить и потому почти всегда назначала себя на кухонные работы, но результат обычно был плачевен. Лучшей кухаркой среди сестер была сестра Целомудрие — она вовсе не хвасталась, ее кулинарное искусство признавали все. Она любила готовить — возможно, в этом уже было некоторое тщеславие. Но сегодняшняя мать игуменья поручила сестре Целомудрие собрать опавшие плоды, пока те не сгнили, значит, это ей и следовало делать, потому что она давала обет повиновения.

Она не должна жаловаться, ведь вчера сама была игуменьей и строго приказала сестрам работать, хотя всех одолевало искушение устроиться у окон и смотреть на ураган.

Уже прошло семь лет с той поры, как умерла старая сестра Истина. Сестры отправили в Матриархат ордена письмо с просьбой назначить преемницу игуменьи. Возможно, по дороге письмо потерялось. Во всяком случае, ответа так и не последовало, и с тех пор сестры исполняли обязанности игуменьи поочередно. Семь лет назад каждая сестра становилась игуменьей раз в пятнадцать дней. Теперь — раз в восемь. Когда-то наступит день — и последняя из сестер станет единственной игуменьей.

Заведенный порядок вполне себя оправдывал, и никто не предлагал его изменить. Но если бы сестры вдруг захотели выбрать постоянную игуменью, ею наверняка стала бы сестра Послушание. Она единственная из всех хоть как-то умела руководить, особенно в моменты испытаний. Взять хоть вчерашний ураган — сестра Послушание все обдумала и спланировала, потом намекнула сестре Целомудрие, которой осталось только отдавать приказы.

— Мне было приказано навести порядок в саду! — твердо заявила сестра Послушание, согнув могучую руку. — Отойди-ка в сторонку, а то по ошибке и тебя приберу.

— Я буду осторожна, — с улыбкой пообещала сестра Целомудрие. — А не начнешь ли ты уборку с айвы? Ее столько попадало, что просто ужас, мне одной все не собрать. Я бы завтра сделала из нее мармелад.

— Превосходная мысль! — прогудела сестра Послушание. — Хочешь, помогу тебе донести корзину?

Сестра Целомудрие была бы очень рада освободиться от этой ноши — она предчувствовала, что больная спина всю ночь не даст ей спать, — но отказалась.

— Нет, спасибо, я сама справлюсь.

Она совсем уже собралась продолжить путь, но во двор выбежала сегодняшняя игуменья, мать Добродетель.

— Сестры! То есть дочери!

Добродетель была пожилой, набожной женщиной. Ее волосы уже совсем поседели, впрочем, она конечно же прятала их под чепец. Наверняка в молодости она славилась красотой, признаки которой до сих пор хранило ее лицо. Самая старшая из сестер — ей уже исполнилось шестьдесят семь лет, — Добродетель была такой подвижной, что казалось, переживет большинство из них. В те дни, когда Добродетель была игуменьей, она не терпела ни малейших возражений.

— Да, мать? — в один голос сказали сестры Послушание и Целомудрие.

Игуменья была взволнована. На щеках у нее проступили розовые пятна. В руках она зачем-то сжимала моток веревки.

— К нашему мысу приближается лодка!

Сестра Послушание прислонила грабли к стене и потерла руки. У нее заблестели глаза.

— Это моряки, нуждающиеся в помощи, да, мать?

— Ваше предположение, сестра, кажется вполне логичным.

Игуменья едва доставала сестре Послушание до плеча, но ее манеры не оставляли ни малейшего сомнения в том, на ком сегодня лежит ответственность. Впрочем, она отлично знала, чьей помощью стоит воспользоваться при необходимости. Сестра Целомудрие была привлечена к делу только потому, что оказалась рядом с сестрой Послушание.

— Как давно это было в последний раз! — сказала сестра Целомудрие. Уже много лет в Блуэроке не появлялся ни один корабль.

— И это не причина для того, чтобы медлить, — сказала сегодняшняя игуменья. — Ты можешь пойти с нами. Будет кому сходить за остальными сестрами, если понадобится. — И она поспешила вниз, путаясь в подоле монашеского платья. Сестра Послушание побежала следом.

— Но… — запоздало произнесла сестра Целомудрие.

Веревки — это, конечно, правильно, но не стоило ли им также прихватить одеяла, лекарства, бутылки с водой? Наверное, стоило, но они уже убежали. Наверняка ее за всем этим и отправят. Целомудрие опустила многострадальную корзину на землю и, прихрамывая, отправилась вслед за сестрами.

Тропинка, сбегавшая с утеса, превратилась в месиво предательски скользкой грязи. Несмотря на крайнюю важность и срочность их дела, женщины спускались очень осторожно.

На памяти сестры Целомудрие у их мыса не терпел крушения ни один корабль, хотя раньше, когда Блуэрок был крупным портом, такие несчастья случались часто. Сестре Добродетель в юности наверняка приходилось оказывать помощь потерпевшим кораблекрушение. Скалы мыса Ножа были чрезвычайно опасны. Если судно выбрасывало на эти скалы, у экипажа оставалось очень мало шансов спастись. Тех, кому посчастливилось уцелеть, выбрасывало на берег в заливе. Там же можно было увидеть и обломки судна, особенно если, как сейчас, был отлив.

Трое запыхавшихся сестер добрались до заросшей травой оконечности мыса и остановились, чтобы осмотреться. Ветер утих, но море все еще бушевало. Грозные зеленые валы накатывались на берег и с грохотом разбивались о мыс. В воздухе висела водяная пыль. В изобилии плавающие на поверхности бурые водоросли свидетельствовали о том, что шторм был свирепым. Свежий воздух пах солью.

Небольшая, явно заркианской постройки лодка, глубоко сидевшая в воде, уже миновала скалы и теперь плыла вдоль мыса, почти рядом с косой, на которой стояли сестры. В лодке находился один-единственный моряк. Он сидел у мачты, оставшейся без паруса, и держался за нее обеими руками. Судя по его виду, он был очень слаб, на грани беспамятства, и сейчас едва ли сознавал, что пережил кораблекрушение.

У сестры Целомудрие перехватило дыхание. Она посмотрела на остальных сестер, но те, похоже, не заметили того, что заметила она.

— Превосходно! — сказала сестра Добродетель таким тоном, словно сама все это устроила. Она запахнула ворот и поднесла руку к глазам, стараясь получше рассмотреть моряка.

— Мне кажется или он действительно одет в черное? Уж не священник ли он?

Никто не ответил Обычно бледное лицо сестры Послушание залил странный румянец. Она тоже заметила!

— Мы должны спуститься к берегу, дочери.

— Но… — протянула сестра Целомудрие. У нее бешено колотилось сердце.

— Надеюсь, он не нуждается в медицинской помощи, — продолжала Добродетель. — Иначе одной из нас придется сходить за лекарствами. Пойдемте.

— Одну минутку! — кашлянула Послушание. — Нам стоило бы решить, что мы будем делать сейчас, пока есть возможность все спокойно обдумать.

Сестра Целомудрие вряд ли могла сейчас думать спокойно. У нее кружилась голова и дрожали колени. Если такое случилось с нею от мимолетного, брошенного издалека взгляда, то что же будет, когда она подойдет ближе?

— Что такое? — Добродетель повернулась и с удивлением посмотрела на Послушание.

— Он с материка!

Мать игуменья чертыхнулась.

Сестры испуганно молчали, глядя друг на друга. Лодка тем временем миновала мыс.

— Что же нам делать? — Добродетель бессильно заломила руки.

В серебристых глазах сестры Послушание появился странный блеск.

— Все будет нормально! Сюда никто не сможет добраться! Теперь, когда мост разрушен, у нас еще меньше, чем обычно, надежды дождаться каких-нибудь посетителей!

Она вызывающе переводила взгляд с сестры Добродетель на сестру Целомудрие и обратно, словно те были с ней не согласны.

— Но наши обеты! — жалобно, едва не плача, произнесла Добродетель.

— Это не грех! — Сестра Послушание приняла командование на себя, как всегда делала в сложных ситуациях. — Церковь признает, что сопротивляться проклятию невозможно. Или вы приказываете нам оставить этого моряка, чтобы он утонул, мать?

— Нет! Конечно нет! Но что будет с нами? Я имею в виду… Мы… Мы же можем поссориться! Или даже подраться! Это будет ужасно!

Сестра Целомудрие содрогнулась. Ей на миг представилась кошмарная картина, как сестра Послушание орудует граблями, сражаясь с остальными семью сестрами. А ведь еще были кухонные ножи… Сама мысль об этом привела ее в ужас.

Сестра Послушание выпрямилась во весь рост. Целомудрие впервые обратила внимание на то, как туго монашеское одеяние обтягивает ее обширную грудь.

— Мы не глупые дети! Мы взрослые, мы, в конце концов, святые женщины! Конечно, это будет для нас испытанием, но ведь мы уже много лет живем бок о бок в мире и согласии. Я уверена, что нам по силам…

Даже сестре Послушание не удалось выразить это словами.

— Ты хочешь сказать, что мы можем заниматься им все вместе? — прошептала Добродетель.

— Мы должны это сделать. Точно так же, как вместе руководим обителью.

— Точно! — обрадовалась Добродетель. — Но… — попыталась было добавить она.

— Действительно! — радостно подвела итог мать игуменья. — Ты совершенно права, дочь моя. Мы не можем оставить его без помощи и не можем избежать последствий. Ухаживать за ним будем все вместе, и сегодня этим займусь я как игуменья. — И она радостно просияла.

— Нет, матушка! — твердо произнесла сестра Послушание. — Дежурство и э-э… удовольствие… — Она поспешно откашлялась. — Я хочу сказать, что невозможно одновременно должным образом следить за исполнением работ и ухаживать за гостем. Мы должны устроить это как-то по-другому.

Глаза сестры Добродетель вспыхнули.

— Поскольку игуменья в данный момент я, то мне и решать этот вопрос.

— Такая ответственность — это серьезное испытание, матушка, — с заметным усилием сказала Послушание. — Но не будет ли разумнее перенести это… ваше… э-э… дежурство по госпиталю на следующий день? Когда вас ничто не будет отвлекать, а?

— На следующий день! — воскликнула сестра Целомудрие. — Да, на следующий день после исполнения обязанностей игуменьи. Как награду!

— Награду? — потрясение уставились на нее спутницы.

— Ну, э-э… Ну да! К чему лицемерить?

Сестра Целомудрие сама удивилась тому, что у нее хватило смелости спорить с сестрами, но сердце ее колотилось так, как не колотилось уже многие годы. Она почувствовала, что разрыдается, если сейчас ей не позволят заняться гостем.

— Я думаю, это предложение имеет смысл, — согласилась Добродетель, сжав руки. — До завтра недолго ждать.

— Шесть дней? — простонала сестра Послушание. — Я же окажусь последней!

— Вот настоящее испытание для тебя! — съязвила Целомудрие.

— Да, действительно! — Послушание прикусила губу. — Конечно, если он молодой и крепкий… и сильный…

— Мускулистый, ты хочешь сказать? — Целомудрие знала, что странные образы, возникающие в ее сознании, заставят ее по крайней мере три дня испытывать раскаяние.

— Нет необходимости… я надеюсь, то есть я хочу сказать, что некоторые мужчины способны… В общем, не обязательно дежурить поодиночке.

Сестра Послушание покраснела еще сильнее, и спутницы посмотрели на нее с подозрением.

— Чтобы никто не ходил у него в любимицах! — пошла на уступки Добродетель.

— Это именно то, что я хотела сказать, — с облегчением согласилась Послушание. — Однако мы должны считаться… э-э… с желаниями гостя. Если мы объясним ему наши трудности, он, возможно, будет готов удовлетвориться… — Ее глаза расширились.

Добродетель и Целомудрие обернулись, и у них вырвались тревожные вскрики. Лодка была уже совсем рядом с берегом.

— Нет, подождите! — Послушание ухватила игуменью за плечо. — Прибой не очень сильный. Возможно, сестра Целомудрие справится… То есть я хочу сказать, что ей не потребуется помощь. Мы с вами, мать, должны пойти и предупредить остальных о том, что мы, то есть вы, решили.

Сестра Целомудрие не стала ожидать, чем закончится спор. Она подобрала юбку и бросилась бежать к берегу.

Она едва не задохнулась, но добралась до берега одновременно с лодкой. Лодка развернулась боком и накренилась. Следующая волна перевернула ее. Целомудрие успела заметить, что моряк упал в воду, а лодка накрыла его, словно панцирь черепахи. Целомудрие бросилась в воду, не обращая внимания на волны, дергавшие ее за юбку. Вода была ей по колено… по пояс… Лодка подпрыгивала на волнах, рядом с ней плавал спутанный клубок веревок. Целомудрие сделала еще шаг и ушла с головой под воду. Волна закрутила ее и протащила по дну. Придя в себя, она обнаружила, что сидит, а голова ее находится выше уровня воды. Целомудрие закашлялась. Над ней навис гребень большой волны.

Сильные руки схватили ее и помогли подняться. Моряк! Целомудрие уцепилась за него, и волна обрушилась на них всей своей массой. Потом они неуклюже заковыляли к берегу, поддерживая друг друга и переглядываясь с радостным удивлением.

Моряк был немолод — примерно одних лет с ней. В волосах и пробивающейся на щеках щетине серебрилась седина. Его глаза манили таинственной чернотой. И он действительно был священником! О грехе не могло быть и речи. Их неожиданный гость казался еще более нетерпеливым, чем сама сестра.

— Мокрая одежда! — воскликнула она.

Нужно немедленно снять с него эту мокрую одежду, а то он простудится. Видимо, то же самое моряк подумал о ней. Она принялась на ощупь искать пуговицы у него на спине еще до того, как они вышли из воды, а потом ее терпение и вовсе иссякло. Одеяние священника все равно уже превратилось в лохмотья, и сестра Целомудрие разорвала его. Моряк не был молодым и мускулистым, зато у него оказалась прекрасная волосатая грудь. К поясу был прицеплен какой-то сверток, и сестра решила, что должна помочь ему избавиться от этого груза, так как сам он был слишком занят — ее раздеванием. Вот так они старались помочь друг другу. Мужчина стонал от яростного нетерпения.

Наконец он оказался раздет догола — остались лишь носки, но они не имели особого значения. Возможно, у него были несколько худощавые руки и ноги и немного отвислый живот, но все равно, каким же он был красивым! Их губы встретились. Сестра прижалась к его груди, и они вместе опустились на песок. Последнее, о чем успела подумать сестра Целомудрие, прежде чем ее захлестнула буря страсти, так это о том, что наконец разрешились сомнения, мучившие ее чуть раньше.

В урагане действительно были хорошие стороны.

Столкновение с водой оглушило Рэпа. В какой-то момент он понял, что одежда тянет его ко дну, но свет уже растворился в зеленой полутьме. Рэп начал задыхаться. Он забарахтался, стараясь подавить панический страх, принялся стаскивать сапоги и увидел, как дневной свет медленно, очень медленно становится ярче. Его нос и рот были полны соленой воды. На мгновение Рэп вынырнул на поверхность и жадно глотнул воздуха, прежде чем снова погрузиться.

Рэп стащил с себя правый сапог, еще раз набрал в грудь воздуха и проделал ту же самую операцию с левым. Потом он чуть-чуть передохнул и принялся стягивать с себя мокрую одежду. К тому времени, как Рэп избавился от брюк, он уже был совершенно измотан.

Двадцать лет назад он плавал куда лучше. Неудивительно. Теперь он на два десятилетия старше, и с тех пор ему нечасто доводилось плавать. Сине-зеленые волны то приподнимали, то опускали его, и вокруг не было ничего, кроме моря. Рэп, отфыркиваясь, постарался удалить остатки воды из носа. Нос болел. Конечно, это могло быть своеобразной эльфийской шалостью, но куда вероятнее, что магическая защита Тхама отклонила чародейство и отбросила Рэпа.

Насколько далеко отбросила, хотелось бы ему знать? Если не больше чем на лигу, то с этим он справится. Но в каком направлении плыть? В южных морях берега следовало искать на севере. Покопавшись в памяти, Рэп представил себе карту. Побережье Тхама протянулось почти точно с севера на юг, так что ему надо плыть на восток — если только его не перебросило через весь Тхам и он сейчас не в Утреннем море. Вода оказалась куда теплее, чем Рэп предполагал. Утреннее солнце должно было бы находиться на юго-востоке… да только вот Рэп переместился куда восточнее, и здесь солнце стояло выше.

Самое время поколдовать! Ему надо убрать свой щит и использовать дальновидение. Оставалось надеяться, что защитники Тхама, кто бы они ни были, не заставят его забыть о том, куда он направляется, а также что Сговор в этот момент будет выискивать более мощные проявления магической силы.

Чертов щит и не подумал убираться.

Что за ерунда! Рэп ненадолго перестал грести и погрузился в воду, предпринимая новую попытку избавиться от щита, но у него снова ничего не вышло. Нет такого заклинания, которого он не мог бы обойти! Это нечто больше, чем злой умысел жителей Тхама. Ну что ж, раз он ничего не может сделать, остается только плыть.

Рэп снова вынырнул на поверхность, повернулся так, чтобы солнце светило ему в правый глаз, и поплыл.

Не раз за время испытаний Рэп задумывался над тем, что же случилось с его магическими силами. Три из известных ему Слов были лишь бледными тенями Слов Силы — это те самые Слова, которые много лет назад Инос лишила действенности, выкрикнув их перед толпой слушателей. Четвертого Слова, доныне сохраняющего свое могущество, Инос не знала. Это слово Рэп некогда вырвал у Сагорна — правда, доктора пришлось хорошенько припугнуть.

Теперь Рэп знал, что произошло в небесном древе Вальдориана после того, как он отправился в путь. Очевидно, Лит'риэйн разгадал последовательное заклинание, наложенное на Тинала и его компаньонов. «Развеян ветрами», — сказал чародей, и не нужно было особого воображения, чтобы понять, что означают эти слова, произнесенные в небесном древе. Вероятно, правосудие над Дарадом свершилось, и етун уже мертв. Он попытался устроить резню и мог бы перебить всех присутствующих эльфов, если бы его не остановили при помощи магии. Етун был настоящим зверем и убивал, как зверь — не задумываясь. Рэп нисколько не жалел о нем.

Он не чувствовал печали — только вину. Оглядываясь в прошлое, Рэп ясно видел, что из чувства благодарности отмахнулся от здравого смысла. Он поступил неправильно, связавшись с Дарадом, особенно после того, как тот изменил заклинание. Следовало бы отпустить етуна и отправить его в Нордленд, к соплеменникам.

Но кто мог сказать, что натворил бы Дарад в этом случае? Заклинание не ограничивало его во времени, и, зная, Слово Силы, он легко одержал бы верх над танами и возглавил смертоносный поход на юг, чтобы опустошить побережье Империи. Магическая сила — не игрушка для смертных.

Лит'риэйн наверняка не причинил вреда остальным. Сагорн, Тинал, Джалон и Андор должны были остаться живы — вот она, причина проблем Рэпа. Слово Силы, служившее раньше только двоим, теперь было поделено на пятерых. Рэп не мог убрать собственное заклинание, ибо оказался еще более слабым волшебником, чем прежде.

И пловец он не лучший, чем волшебник. Рэп плыл очень медленно, убеждая себя, что старается сберечь силы и избежать судороги, которая может его погубить. Но честно говоря, он просто не мог плыть быстрее.

И вскоре, видимо, утонет.

Это был не самый приятный способ умереть, но более предпочтительный, чем плен у Зиниксо. Больше всего Рэпа мучила мысль, что он исчез из жизни Инос безо всякого предупреждения, и она никогда не узнает, что его тело съели рыбы в море Печалей.

Рэп перевернулся на спину, чтобы немного отдохнуть. Ему теперь приходилось отдыхать часто и подолгу.

Конца плавания Рэп не запомнил. Прибой подхватил его и ударил о песчаное дно. Рэп тщетно пытался уцепиться за песок, чтобы его не унесло обратно. Потом оказалось, что он лежит на берегу в луже воды, а сзади тем временем накатывается следующая волна.

У Рэпа не было сил, чтобы подняться на ноги. Пенный вал обрушился на него и проволок дальше по берегу. И снова пришлось цепляться за песок, сражаясь с волной. Ему удалось протащить свое тело на несколько пядей вперед, и следующая волна его уже не достала.

Наконец-то он был в Тхаме. Или на Керите, или где-нибудь еще. Рэп чувствовал себя выброшенным на берег бревном — он не мог даже приподнять голову. А ему нужно было найти воду и какую-нибудь тень, иначе солнце сожжет его. Рэп почувствовал, что засыпает, но поддаваться сну было нельзя — сон означал смерть.

Долетевшие до Рэпа звуки возни заставили его открыть глаза. Большая чайка села рядом с ним на песок и теперь тщательно складывала крылья на спине. Потом она принялась рассматривать Рэпа желтым блестящим глазом. Во взгляде не было ни малейшего сочувствия.

— Убирайся! — пробормотал Рэп. На губах у него запеклась корка соли. — Кыш!

Чайка посмотрела на него другим глазом.

Еще одна чайка села с другой стороны от Рэпа — слева, где он не мог ее видеть.

— Я еще не умер. Погуляйте пару часиков.

Первая чайки сделала пару шажков в сторону Рэпа.

До чего же унизительно! Надо же было ослабеть настолько, чтобы даже дуры чайки норовили выклевать ему глаза. Рэп чуть не расплакался от бессильной ярости.

— Кыш! Прочь отсюда!

Еще несколько чаек с пронзительными криками закружили у него над головой. Ну вот, теперь они станут слетаться сюда, точно мухи. Хоть бы несколько глотков пресной воды, и, может, он сумел бы найти в себе силы двигаться. А пить морскую воду — все равно что топиться изнутри. Он и так, похоже, здорово понизил уровень океана. У Рэпа кружилась голова, а внутренности сводило судорогой.

Чайка яростно забила крыльями и поднялась в воздух. Интересно, что это ее напугало? Сквозь грохот прибоя Рэп услышал голос — человеческий голос.

Со вздохом облегчения он повернул голову и посмотрел налево. К нему бежала девушка, черноволосая, как Кейди.

Рэп разобрал слово, которое она кричала на бегу.

Наверное, он бредит, и все это ему кажется.

— Папа, папа, папочка…

Бред это был или не бред, но к тому моменту, когда девушка добежала до него, Рэп сумел кое-как приподняться. Это не могла быть Кейди, но выглядела она точно так же — юная девушка-имп с длинными черными волосами и изумрудными глазами. Ну, может, чуть тоньше, чем та Кейди, которую помнил Рэп. На ней были длинная полосатая юбка и белая кружевная блузка. И рапира? Это явно была галлюцинация. Но у девушки из этой галлюцинации был точно такой же голос, как у Кейди. Она остановилась в нескольких шагах, отчаянно вглядываясь в Рэпа.

— Папа, это ты?

Рэп протянул дрожащую руку и попытался произнести ее имя, вместо этого из его горла вырвался приглушенный хрип:

— Воды!

Девушка попятилась и осмотрелась по сторонам. Это никак не могла быть Кейди! Какая-то другая девушка… женщина. Может, это волшебство? Нет, магия не смогла бы проникнуть через его щит.

Потом кто-то протянул Рэпу кубок с холодной водой и чьи-то руки помогли поднести его к губам. Рэп никак не мог утолить жажду и пил, пока его не стошнило.

— Зачем вы защищаетесь? — спросил женский голос. — Если бы вы убрали свой щит, я смогла бы помочь вам.

— Я не могу.

— Ну это нетрудно. Вот так!

Рэп почувствовал, как оккультная сила вливает в него жизнь. Боль ушла, и в голове наконец-то просветлело. Рэп протер глаза. Только сейчас он по-настоящему разглядел все, что его окружало, — песок, жгучее солнце и пенный прибой.

И две девушки. Одна из них явно пикс. Глаза как у эльфов, большие и чуть раскосые, но необычайного золотого цвета. Уши даже более заостренные, чем у эльфов, волосы цвета лесного ореха, кожа смуглая, нос широкий. По внешности пиксов, как и по внешности эльфов, нельзя судить об их возрасте, но не вызывало сомнения, что она очень молода. Вторая девушка была старшей дочерью Рэпа или ее точной копией.

— Кейди! Это действительно ты? — И Рэп радостно вскочил.

Кейди попятилась. Рэп заключил ее в объятия, но Кейди не ответила, лишь сжалась. Когда Рэп отпустил ее, она быстро отступила поближе ко второй девушке, и вид у нее был перепуганный.

— Кейди?

«Она перенесла ужасные испытания, ваше величество».

Только теперь Рэп ощутил присутствие магической силы. Это была лишь бледная тень прежнего окружения — еще бы, ведь силу-то он потерял! — однако он сумел понять, что девушка-пикс была очень сильной волшебницей.

Пошатнувшись, Рэп поклонился ей:

— Я Рэп из Красдегара.

— Я архонт Тхайла из Колледжа, — ответила девушка.

«Ваша дочь побывала в плену у гоблинов. Нет, ей не причинили вреда, но она до сих пор не может оправиться от потрясения. Возможно, Кейди успокоится, если вы оденетесь — вид мужчины с голой грудью заставляет ее сильно нервничать. Вам помочь?»

— Я очень рада видеть тебя, папа, — неуверенно произнесла Кейди.

«Да, пожалуйста», — ответил Рэп девушке-пиксу, и через мгновение на нем появились рубашка и сандалии, а его мокрые шерстяные бриджи превратились в длинные хлопчатобумажные брюки, приятно холодившие тело.

— Кейди, доченька!

Рэп снова обнял ее, и, кажется, на этот раз, когда он не выглядел больше полуголой жертвой кораблекрушения, она чувствовала себя спокойнее. Но когда Рэп разомкнул объятия, Кейди, натянуто улыбаясь, все-таки поспешила вернуться к своей спутнице. Что же случилось с его маленькой шалуньей, способной перевернуть с ног на голову все королевство? Неужели столкновение с жизнью так повлияло на романтичную принцессу, смотревшую на мир с радостным изумлением? На глаза Рэпа навернулись слезы. Бедная Кейди!