11

Воскресенье прошло мимо Эдварда Экзетера. Время от времени боль в ноге выводила его из забытья. Он открывал глаза, видел паутину растяжек и белый кокон повязок и понимал, что не может пошевелиться. Голова раскалывалась. Он терял сознание, а потом снова приходил в себя. Иногда он, забывшись, пытался повернуться в постели, и тогда нога напоминала о себе. Время от времени подходили сиделки и заговаривали с ним. При возможности он выдавливал несколько слов в ответ, и они уходили, удовлетворенные. Иногда они совали ему под язык градусник и сердились, если он засыпал и ронял его. Ну и возня с судном… в общем, это тоже не радовало.

Часто мир наполнялся бесшумной музыкой — иногда она грохотала, как ария Пуччини, иногда это была просто забавная песенка, но слов он не слышал.

Раз или два он обращал внимание на унылые коричневые стены и запахи карболки и эфира. Из этого он делал вывод, что находится, должно быть, в больнице и за ним ухаживают, так что он может спокойно отключиться снова. В другие пробуждения ему казалось, что он все еще в Париже, и он удивлялся, какие у дядюшки Смедли жесткие кровати. Один раз он вспомнил боль, хлещущую кровь и расплакался. Кто-то пришел, воткнул в него иглу, и музыка заиграла снова.

Чей-то знакомый голос издалека позвал его. Веки казались тяжелыми, как крышка гроба, но он заставил себя поднять их и увидел Алису.

— Я умер, да? — Язык слишком распух, а губы казались застывшими и непослушными.

— Не совсем.

— Тогда почему я вижу ангелов?

Она сжала его руку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не так хорошо, как привык.

— Говорят, завтра будет полегче.

Он поморгал в попытке заставить глаза слушаться его. На потолке горела электрическая лампочка.

— Который час?

— Вечер. Воскресный вечер. Ты сильно ударился головой. Я сказала врачам, что там у тебя не так уж много мозгов — пусть не слишком беспокоятся.

Он попробовал выговорить: «Скажи мне, что любишь меня, и я умру спокойно». Он не был уверен, что это ему удалось. Позже его разбудили, чтобы растереть спину, но Алиса уже ушла.

12

Элиэль бесцельно бродила по унылым, серым городским улицам до тех пор, пока ноги не принесли ее к храму. Храм Оис был, несомненно, самым высоким зданием в городе, но, увы, не менее уродливым, чем все остальные. Ей не хотелось идти туда! Старая сестра Ан могла сколько угодно описывать происходящее там как великое и священное жертвоприношение, но Элиэль все же чувствовала, что так не должно быть, и тем более не хотела смотреть на позор своих друзей.

Потом девочка вспомнила про серебро в кармане. Она оставалась последней в труппе, кто не совершил сегодня никакого приношения, если не считать половины пирога для монахини. Элиэль решила, что пойдет в молельню Тиона и принесет ему в дар часть денег. Если старый жрец еще там, она успокоит его

— скажет, что опасность ей вовсе не грозит и что Жнец покинул город.

Но почему именно к Юноше? Почему бы ей не зайти во все молельни? Она может просить у Прародителя спокойствия, у Девы — справедливости, а у Мужчины — храбрости. Она попросит их всех замолвить за нее словечко перед Владычицей.

Элиэль повернула на улочку за храмом. Теперь здесь было полно народа: нарсианские троглодиты спешили во все стороны. Она часто бывала на этой улице, так что знала: первая молельня от угла — Висека. В нее Элиэль еще ни разу не заходила. Величественная входная арка была, должно быть, раньше белой, но краска давно уже облупилась и потемнела, и на сером фоне едва выделялось солнце — символ Отца и Матери богов. Девочка смело шагнула в маленький полутемный дворик, поросший тенистыми деревьями. Потолком молельни служили черные ветви и серое небо, стены поросли мхом. В воздухе стоял слабый аромат благовоний. Кроме нее самой, во дворике никого не было видно.

Грубое изваяние Отца напротив входа было покрыто птичьим пометом и хлопьями облупившейся белой краски. На Элиэль смотрел высокий бородатый мужчина в короне и длинной мантии. Корявая нарсианская надпись заросла мхом, но у бога были только один глаз и одно ухо, что означало: это Чиол, бог судьбы. Элиэль очень надеялась, что это единственное ухо повернуто сейчас к ней. У Чиола был очень красивый храм в Джоале. Она видела его только издали — до сих пор у нее не возникало проблем с судьбой.

Элиэль преклонила колени перед статуей. Для молитвы Всеведущему полагалось носить на себе хоть что-то белое. Ну что ж, подбивку ее шерстяного плаща можно считать почти белой, так что сойдет. Она выудила две монетки из тех, что дал ей Драконоторговец. Достоинство их она не могла разглядеть в полумраке.

На плите перед статуей лежали приношения: несколько медяков, две жестянки, бутыль, холодная гусиная нога, по которой ползали мухи, моток шерсти, нитка бус — должно быть, самая ценная для кого-то вещь. Элиэль подавила соблазн открыть жестянки и понюхать, что там, внутри. Она положила свои монетки рядом с ними.

Склонив голову, Элиэль прочла молитву из Белого Писания:

— Отец Богов, Матерь Смертных, Дарующий Истину, дай нам утешение в невзгодах наших и прости нам грехи наши!

Это как раз то, что нам сейчас нужно, подумала она, и на минуту ей стало полегче. Неожиданно легче — впрочем, она ведь никогда не предлагала богу серебра. Первая благодарственная молитва, которая пришла ей в голову, оказалась из Синего Писания, но это ничего не значила.

Девчушка радостно вышла на улицу, и в лицо ей ударил снежный вихрь.

Белые хлопья плясали по улицам, прилипая к прохожим. Она почти не видела, куда идет. Поплотнее запахнув ворот, девочка брела между спешившими куда-то людьми, между повозками и фургонами. Высокая стена все тянулась, прерываемая только негостеприимного вида дверями. Над стеной кое-где выглядывали верхушки деревьев: судя по всему, там были частные сады. Следующая молельня посвящалась аватаре Карзона, Крак'ту, богу землетрясений. Раньше она редко молилась Мужу, и уж точно никогда — Крак'ту. С землетрясениями у нее было не больше проблем, чем с судьбой.

День клонился к вечеру. Элиэль замерзла и устала. Бедро болело. Моргая от летевшего в глаза снега, она увидела знакомую фигуру, идущую в ее сторону. Кто угодно узнал бы Дольма Актера даже на расстоянии — по росту и походке чуть вразвалку. Будь все как обычно, она бросилась бы к нему. Дольм был веселый, разговорчивый, почти такой же высокий, как Тронг Импресарио, но гораздо моложе, но зато он обладал замечательным голосом. Двигался он, правда, неважно, и жестам его недоставало изящества. Она помнила еще, как он был достаточно молод, чтобы играть Юношу. Теперь он изображал Мужа в трагедиях, любовников или воинов — в комедиях.

Сегодня Дольм вряд ли будет весел — сегодня Ама приносит себя в жертву богине Оис. Наверное, Дольм тоже совершает паломничество по всем молельням Нарша. В эту минуту он, как и Элиэль, направлялся к молельне Карзона. Элиэль не хотелось, чтобы Дольм слышал ее молитву.

Но и она не считала себя настолько испорченной, чтобы подслушивать его. А уж сделать это проще простого! Элиэль отступила за стоявший у арки фургон, чтобы пропустить Дольма. Когда Дольм подошел ближе, ей показалось, что он ведет себя как-то странно — вроде бы таится. Он прошел мимо, даже не заметив ее. Он не вошел в молельню!

Любопытство — грех, учила Амбрия Импресарио.

Любопытство — большой талант, говорил Т'лин Драконоторговец.

В конце концов Элиэль решила, что ее догадка верна — Дольм Актер таится. Она вышла из-за повозки и пошла следом за ним, стараясь держаться за громыхающим по мостовой фургоном. Он шел быстрее, чем волочившие фургон яки, но каждые несколько минут останавливался и оглядывался.

Дольм Актер был высок, а она мала ростом. И куда более незаметна, чем он. А уж превратиться в невидимку? В такую пургу? Что может быть легче!

Возможно, он направляется в молельню Чиола. Но с чего тогда делать из этого тайну?

И вдруг, совершенно неожиданно, Дольм исчез. Элиэль успела заметить закрывающуюся дверь и в досаде топнула ногой.

Любопытство ее разгорелось с новой силой. Подобно ей, Дольм бывал в Нарше раз о год и не задерживался дольше чем на несколько дней, и все же он явно знал, какая именно дверь ему нужна. Это была даже не дверь, а глухой деревянный щит на гладкой каменной стене без имени и знака. Да, наверняка он бывал здесь раньше! Ограда слишком высока, чтобы перелезать через нее. Из-за стены виднелись ветки деревьев, значит, за оградой — сад. Должно быть, это потайной ход в храм, а может, просто сад вроде молельни Чиола.

Еще один сад, соседний с молельней Чиола!

Не задерживаясь, Элиэль нырнула под некогда белую арку в полутемный дворик. Там до сих пор никого не было. Не успев даже попросить прощения у бога, она поспешила к боковой стене. Проклиная неуклюжий башмак, и тяжелый марсианский плащ, девочка залезла на дерево и заглянула через стену.

Под ней раскинулся сад побольше, окруженный такими же замшелыми стенами, заросший старыми деревьями и густыми кустами. На всем лежал отпечаток запустения, словно сюда никто не заходил. Это была еще одна молельня. Но Элиэль никогда не слышала о тайных святилищах. Несмотря на круживший в воздухе снег, она хорошо видела статую бога у противоположной стены.

Фигура была совсем как живая — у Элиэль даже дух захватило. Даже в самых больших храмах она не видела изваяния красивее этого. Статуя была выше человеческого роста, отлитая из бронзы, — мужчина в набедренной повязке. Юношу обыкновенно изображали нагим, а Карзона — полностью одетым, но это, судя по всему, был Мужчина — крепко сложенный, мускулистый, зрелый. Кроме того, в одной руке он держал череп, а в другой — молот. Бронза позеленела от непогоды, а как известно, зеленый — цвет Карзона, Мужа. Он стоял в окружении лопаты, косы, пастушьего посоха и прочих атрибутов различных его аватар. Все они тоже были отлиты из позеленевшей бронзы — все, кроме меча, красного от ржавчины. Во всяком случае, Элиэль надеялась, что от ржавчины.

Да, это не какой-то мелкий местный бог. Это должен быть сам Карзон, бог созидания и разрушения. Она никогда не бывала в его храме — он находился в Тарге. Выходит, у Мужа в Нарше две молельни — одна открытая, молельня Крак'та, и одна частная, его собственная. Вот странно!

Потом Элиэль увидела Дольма. Он сидел на земле прямо под ней, обнаженный до пояса. На ее глазах он стянул чулки и встал, оставшись только в черной набедренной повязке. Он дрожал от холода — снег ложился ему на плечи и на заметное пятно лысины на макушке. Дольм снял с себя все, кроме этого одноцветного одеяния — значит, он собирается совершить ритуал, посвященный только одному богу. Черный цвет — цвет Зэца Карзона, аватары Мужа как бога смерти.

Элиэль хотелось бежать, но проклятое любопытство словно приморозило ее к ветке. С одной стороны, даже если Дольм посмотрит вверх, он вряд ли увидит в листве ее лицо. С другой — тот, кто подглядывает чужие ритуалы, может нарваться на серьезные неприятности. Неприятности от кого — от Зэца?

А что Дольм?

Дольм Актер, ее друг?

Пиол Поэт никогда не ест рыбы. Амбрия принадлежит к какой-то женской секте, о которой никогда не говорит. Она уже таскает с собой на собрания Утиам, когда им удается выкроить время. Элиэль подслушала как-то их разговор, но поняла только, что это имеет какое-то отношение к Эмбер'л, богине драмы, аватаре Тиона, у которой главный храм в Юрге. Возможно, многие поклоняются какому-то особому богу или богине. С двенадцатилетней девочкой редко говорят о таких сокровенных вещах.

Ах, Дольм!

Солдаты всегда носят черное. Да и многие другие тоже — но актер? Актер, поклоняющийся Зэцу?

Не веря своим глазам, она смотрела на то, как этот долговязый, костлявый человек шагнул вперед, остановился перед божеством и поднял руки в безмолвной мольбе. Он был почти одного роста с изваянием. Затем он начал петь на каком-то незнакомом таргианском диалекте.

Ритуал оказался сложным. Дольм несколько раз повернулся на месте — у него была исключительно волосатая грудь. Потом упал на колени, припав лицом к земле, одним прыжком вскочил на ноги, широко расставив их, и пропел еще несколько слов. Он наклонялся, касаясь руками носков, откидывался, выпрямлялся, кланялся — все в тщательно соблюдаемой последовательности, мягко напевая своим звучным актерским голосом. Затем Дольм упал на четвереньки и трижды пролаял собакой. И завершил он все это, распростершись ниц у основания статуи. Элиэль вздрогнула при одной мысли о холодных, мокрых камнях.

Дольм Актер поднялся на ноги и левой рукой взялся за меч — тот легко отделился от постамента. Он пропел еще заклинание, поцеловал ржавый клинок, вытянул вперед правую руку и положил ее у ног божества ладонью вверх. В первый раз его голос дрогнул. Казалось, он заколебался. Потом Дольм взмахнул мечом и опустил его на запястье так, словно собирался отсечь кисть.

Вскрикнув, он уронил меч. Из рассеченных артерий фонтаном брызнула кровь.

У Элиэль волосы встали дыбом — по крайней мере ей так показалось.

Придерживая правую — раненую — руку левой, Дольм поднял ее так, чтобы красный фонтан лился ему на голову. Раненая кисть висела безжизненной плетью.

Эта непристойность разрушила чары, приковывавшие девочку к дереву. Это ненормальная молитва! Это не кучка болтливых теток, шепчущих свои тайные просьбы богам, — это какое-то тайное колдовство. Ей ничего не стоило укрыться от Дольма Актера, но она никуда не спрячется от бога смерти, если тот сам явится за ней.

Стуча зубами от страха, она скользнула вниз, упала на усыпанную прошлогодней листвой землю, вскочила на ноги и бросилась бежать.

АКТ ВТОРОЙ. МИСТЕРИЯ