Позже труппа перебралась в гостиницу Сусса — очень хорошую гостиницу. Пиол Поэт исчез. Элиэль нашла его на чердаке — он что-то торопливо писал. Девочка не сомневалась, что он трудится над новым монологом для «Трастоса». Она не стала ему мешать, а позже, когда его искала Эльма, сказала, что он ушел на рынок.

Вернуться в семью было просто здорово. Все говорили ей, как скучали без нее. Да и она сама, похоже, теперь больше любила их всех. В этот же день, после ленча, Тронг подозвал девочку к себе и усадил рядом. Он рассказал ей все о ее матери, Итерии Импресарио. Это был очень печальный рассказ, и они долго плакали вместе.

Еще через час, когда Элиэль помогала Амбрии развешивать белье, та спросила, не говорил ли с ней Тронг.

Элиэль кивнула. Интересно, чья это все-таки была идея?

— Не будь к нему слишком строга, — по обыкновению чуть грубовато сказала Амбрия, поднимаясь на цыпочках, чтобы дотянуться до верхней веревки. — Он до сих пор не может простить себе, что ты выпала из окна, когда его оставили смотреть за тобой.

— Это как-то связано с моей мамой?

— Ну, думаю, никак. Зря он заставлял нас держать это в тайне от тебя. Ему до сих пор слишком трудно говорить об этом.

— Но, — осторожно спросила Элиэль, чувствуя, как глаза ее начинает предательски щипать, — это ведь был бог, который… ну… я имела в виду, если она влюбилась в бога, это ведь не ее вина, верно?

— Ты хочешь сказать, что виноват бог?

Гм!

— Ну… да. Наверное.

— Вот поэтому Тронгу так тяжело говорить об этом. Поосторожнее с этой рубахой, ладно?

Д'вард начинал вполне сносно понимать джоалийский. Все старались говорить с ним как можно медленнее и четче, так что опасность подцепить этот ужасный местный говор ему не угрожала. Он попросил Элиэль поучить его чтению, и она — так уж и быть! — согласилась уделить ему некоторое время. Он хотел найти экземпляр «Филобийского Завета», чтобы попрактиковаться на нем, но девочка объяснила, что завет написан на суссианском, а читать по-суссиански для него вредно.

— А как тогда насчет пьес Пиола? — спросил он.

— Нет! — отрезала она. — Они написаны на классическом джоалийском. Если ты попробуешь заговорить так на улице, все решат, что ты спятил.

— Та речь из «Королягарри», которую я вам читал, тоже написана таким образом.

Поэтому они с Утиам отправились к местному букинисту. Элиэль выбрала было знаменитый любовный роман, но Д'вард отверг его, остановив свой выбор на исключительно скучной книге о лунах и звездах. Учить его читать по этой жуткой скучище оказалось далеко не так интересно, как она ожидала. Он почему-то удивился, узнав, что Трумб проходит свои фазы всего за четыре с половиной дня, и с совершенно серьезным видом заявил, что Трумб вовсе не большая луна, а просто расположен ближе к Земле. Он удивился даже тому, что недели отсчитывались по Иш, а между ее полнолуниями проходило ровно четырнадцать дней. Он мог часами читать про Кирб'ла, так что в конце концов с ним почти невозможно стало общаться. Он заявлял даже, будто не знал, что в году триста шестьдесят четыре дня! Нет, порой Освободитель казался ей решительно странным.

Оказалось, что не она одна обращает внимание на его улыбку. Олиммиар Танцовщица вела себя дура дурой, вертясь вокруг него ручной киской и краснея всякий раз, как он глядел на нее. Элиэль готова была ей глаза выцарапать. Да и замужние женщины тоже были не лучше. Если их мужья и замечали что-то, они молчали. Все знали, что на Д'варда можно положиться.

Пиол написал-таки оду отваге, и Тронг начал репетиции «Трастоса», хотя и «Варилианец» собирал каждый вечер полный зал.

Элиэль помогала Д'варду выучить его монолог. Конечно, он с трудом понимал смысл отдельных фраз и сильно сокрушался по этому поводу.

— Это же все… ну… как ты назовешь то, что все другие и так давно знают?

Элиэль никак не могла отыскать нужное слово, поэтому они обратились к Гольфрену который сказал, что это называется «банальность».

— Ну да, здесь сплошные банальности, — заявил Д'вард.

Гольфрен пробежал глазами его монолог.

— Конечно. Но разве не вся поэзия такова? Не так важно то, о чем она, как то, как она об этом говорит.

Д'вард подумал, потом рассмеялся и кивнул.

Зато он пришел в совершеннейший ужас, когда Гэртол Костюмер продемонстрировал его наряд.

— Вы хотите сказать, я должен выходить к сотням людей только в этом? Но там же будут дамы!

— Это традиционный наряд, — возразил старый костюмер, — и дамам понравится.

Д'вард казался потрясенным и сильно покраснел.

Его интересовало абсолютно все: политика и местные обычаи, география и торговля. Но больше всего, впрочем, его интересовали боги. Как-то раз Элиэль — случайно! — подслушала, как он спрашивал у Тронга, какие боги хорошие, а какие — плохие.

Тронг, ясное дело, пришел в ужас.

— Боги все добры и не ведают зла, сын мой, — пророкотал он, что на самом деле было строкой из «Суда Афароса», хотя Д'вард и не знал этого.

— Тогда откуда берется зло?

— Зло идет от смертных, если они не повинуются богам.

— Значит, вы одобряете то, что приходится делать женщинам в храме Нарша? — Голос Д'варда звучал скорее удивленно, чем возмущенно.

— Разумеется! — буркнул Тронг и поспешил уйти.

На следующий же день Д'вард отловил Пиола Поэта за обеденным столом и начал что-то записывать. Так уж случилось, что Элиэль как раз помогала Утиам искать потерянную сережку, и, шаря под соседним столом, она услышала часть разговора. Пиол, судя по всему, перечислял всех богов и богинь, каких только мог вспомнить. А Д'вард записывал, но не всех. Потом он ушел, оставив листок лежать так, что всякий мог подойти и прочитать. Никакой логики в его выборе богов она не нашла: Пет'р, Д'мит'рий, Кен'т, Д'вард, Алис.

Правда, он все равно произносил их имена неправильно. Да и почерк его оставлял желать лучшего.

На следующий день, когда они репетировали в роще под мостом, а Д'вард сидел с Дольмом под кустом, Элиэль случайно проходила как раз мимо этого куста — с другой стороны.

— Я знаю Т'лина Драконоторговца, — говорил Дольм, — но не очень хорошо. По-моему, он шпионит на кого-то. Возможно, на обе стороны, возможно — на четыре или пять. Да и почти все странствующие торговцы поступают так. Все вейлы вечно разнюхивают друг про друга — Джоалия, Таргия, Ниолия и все их вассалы.

— А странствующие актеры?

— Еще бы! Когда мы вернемся в Юрг осенью, Амбрия напишет отчет ниолийскому послу.

Ого! Элиэль этого не знала! Она переместилась чуть поближе.

— Политический шпионаж? — спросил Д'вард. — А что, боги тоже играют в такие игры друг с другом?

— Вполне возможно. По крайней мере некоторые.

— Насколько я понимаю, за несколько тысяч лет можно перепробовать все?

Дольм усмехнулся:

— Я думаю, да. Мне полагалось докладывать Зэцу обо всем, что могло бы интересовать его, — о назревающей войне или о чуме, например. Но у меня только раз случился повод для этого, в Нарше, две недели назад.

— Ну и как ты это делал? Писал богу письмо с сообщением?

— Ну, пришлось совершить ритуал.

— Объясни, пожалуйста.

Очень похоже на Д'варда — не знать, что такое ритуал!

Но Дольм не смеялся.

— Ритуал — это такая процедура, выполнения которой требует бог. Жрец приносит в жертву курицу одним образом для того, чтобы добиться предсказания, другим — для испрашивания божьей милости или исцеления. Это действует, потому что так повелел бог.

— Значит, это все равно что писать имя и адрес на письме? Когда ты делаешь определенные вещи в определенном порядке, бог знает, что это обращаются к нему и чего от него ожидают?

— Я никогда не задумывался над этим, но да, вполне возможно.

И как это Д'варду удается видеть вещи не так, как всем остальным?

— Меня обучили ритуалу, позволяющему обращаться к богу лично, — продолжал Дольм. — Это нелегко, особенно если твой бог — Зэц. Часть церемонии специально задумана на редкость неприятной, да это и понятно. — Он нервно усмехнулся. — К счастью, Зэц одобрил мою преданность и, надо признать, хорошо отблагодарил меня.

— Можно спросить, как?

Дольм вздохнул:

— Ну, в основном наслаждением от насилия. Но он также исцелил рану, которую я нанес себе во время ритуала. Если бы не он, я бы истек кровью.

И тут Д'вард задал вопрос, от которого Элиэль чуть не лопнула:

— На кого похож Зэц?

Последовала долгая пауза, прежде чем Дольм ответил:

— Трудно сказать. Он носит балахон Жнеца. Я ни разу не видел его отчетливо.

— Это и подсмотрела тогда Элиэль?

— Она подглядела только ритуал. Я уверен, она сбежала еще до появления Зэца, иначе ее не было бы сейчас с нами. В жизни не знал ребенка хотя бы на четверть столь несносно любопытного!

И он еще осмеливается называть ее ребенком!

Д'вард еще не закончил свои расспросы.

— А зачем ты вызывал тогда Зэца?

— Из-за того, что произошло в храме. Тронг принес жертву Оис. Жрец был очень удивлен результатом. Мелкие ритуалы вроде этого — совершенно обычное дело, и я понял — богиня сама имеет в этом какой-то интерес. Решив, что она недовольна моими ночными делами, я доложил все своему господину. Впрочем, Зэц и так уже знал, что случилось. Он сказал мне, что во всем виновата Элиэль и что богиня сама справится с этим.

Наступила тишина, нарушаемая только отдаленными восклицаниями Тронга.

— Тебя это огорчило? — усмехнулся Дольм. — А что ты еще хотел узнать?

— Эту историю про мать Элиэль.

Элиэль мгновенно ощетинилась. Невежливо обсуждать ее в ее отсутствие! Ну, по крайней мере когда считается, что ее здесь нет.

— Это что, обычное дело — когда бог насилует смертную?

— Не насилует! — возразил Дольм. — Скорее всего она покорилась ему с охотой. Такое случается не слишком часто. Но, думаю, и не слишком редко. Ты ведь слышал, что атлеты с Празднеств всегда проводят ночь в Священной роще Иилах? Так вот, существует поверье, что по меньшей мере один из тех крепышей испытывает этой ночью любопытные ощущения.

— Для меня это все равно что изнасилование, если жертва не может сопротивляться. И когда это случается между богом и женщиной — женщины всегда кончают с собой?

— Нет. Но будь то мужчина или женщина — это уже пропащие люди. Они никогда не признаются в этом, но как можно быть счастливым, познав хоть раз любовь бога? Извини. Мне пора. Мой выход.

Д'вард остался сидеть в раздумьях. Элиэль тихонько отползла от куста.

Эдварда окончательно приняли в труппу. Даже Клип перестал сторониться его. Если у него и был недостаток — так только то, что он упорно обращался с Элиэль, как с маленькой. Например, как-то перед ужином, в кухне, когда он помогал Утиам с готовкой — он чистил синекорни, а Утиам пекла хлеб…

— Меня беспокоит Элиэль, — заявил он, и опять это было очень некрасиво с его стороны обсуждать кого-то за его спиной.

Утиам рассмеялась:

— С чего это тебе беспокоиться о ней?

— Ну, само собой, я очень признателен Элиэль за все, что она сделала. Я почти наверняка умер бы без ее помощи. Я и всем вам благодарен, конечно, но я попал сюда против своей воли. Мне надо каким-то образом вернуться домой, чтобы… чтобы выполнить важный долг.

— Нам будет не хватать тебя. Нам нравится твое общество. Ты уже отплатил нам за все — своими сборами. И даже сверх того! Хотелось бы мне знать, как это тебе удается! Но при чем здесь Элиэль?

— По-моему, она думает, что я ей принадлежу! Я не могу остаться с вами насовсем, но мне не хочется ранить чувства ребенка.

«Ребенка?» — возмущенно фыркнула про себя Элиэль.

— Мне жаль ее, — продолжал Д'вард. — Она так верит в то, что станет великой актрисой! Но как? С ее-то ногой? Она ведь не сможет принимать участия в Празднествах Тиона, и…

— Тебе не стоит беспокоиться об этой маленькой плутовке, — сказала Утиам. — С нею я не побоялась бы даже выйти против всего суссианского ополчения. И если уж на то пошло, если ты вот сейчас выглянешь в эту дверь, боюсь, ты найдешь за ней пару очень острых ушек, растущих на голове Элиэль Певицы.

Элиэль неслась по коридору так, словно сам Зэц гнался за ней.

Дав шесть весьма успешных представлений «Варилианца», Тронг объявил «Трагедию Трастоса». В числе прочих на афише самыми маленькими буквами значился Д'вард Книжник в роли Джинуу, бога отваги. Репетиции проходили не очень успешно. Д'вард держался на сцене скованно и вовсе не напоминал того отважного юношу, который сыграл перед труппой своего Королягарри.

— Сильнее, сильнее! — снова и снова повторял ему Тронг. — Там же почти темно, помни это! Ты стоишь в свете факелов, не на солнце. Энергичнее! Взмах руками! Слова!

Но Д'вард продолжал играть свою роль так же вяло, словно надеялся, что его не выпустят на сцену.

Даже в утро премьеры Тронг еще сомневался. Все же Пиол настоял на том, что вечером все будет как надо, а даже если и нет, спектакля это не испортит.

Элиэль не сомневалась в том, что все пройдет хорошо.

Все прошло не просто хорошо. Все можно было назвать одним словом — фурор.

В «Трастосе» Элиэль не волновалась насчет наряда, поскольку она исполняла песнь посланца богов из-за сцены. Девочка спела очень даже неплохо, но аплодисментов не заработала. Они вообще не хлопали. Сбор в антракте оказался мизерный. Актеры шептались, что такой бесчувственной публики им еще не встречалось. Возможно, беда заключалась в том, что в Суссе Трастос — исторический персонаж, причем отрицательный. Ясно, что суссианцы не одобряли, когда его представляли как трагического героя. Пиол слишком пренебрег традициями.

Д'вард должен был выходить на сцену почти в самом конце. Элиэль пробралась кустами в зрительный зал и уселась с краешку. Обреченный Трастос не выполнил повеления богов и не отказался от трона в пользу демократии. Он предлагает мятежникам выбрать из своих рядов рыцаря, способного сразиться с ним один на один. И с ужасом узнает, что этим рыцарем будет его собственный сын, Дальтос Освободитель. Тронг излил свое отчаяние в долгом монологе, постепенно оседая на траву. В конце концов он простерся ниц, глухо восклицая: «О боги, ниспошлите мне отвагу!»

На сцене появился Гольфрен в золотой набедренной повязке, обозначавшей его как Тиона. Даже в Нарше публика вяло, но реагировала на это драматическое противостояние. Суссиане же сидели в гробовом молчании, ожидая, что же такого скажет бог, чтобы спасти спектакль от полного провала.

— Я ниспошлю тебе отвагу! — объявил Гольфрен и начал играть. Элиэль услышала недовольный шепот в зале. Да и сам Гольфрен, уловив недовольство зрителей, сократил соло, насколько это было возможно. Наконец прозвучал последний аккорд, означавший сигнал к выходу Д'варда.

— Да, я — Отвага! — Д'вард Книжник ворвался в освещенный круг сцены — высокий, стройный, в таком же наряде, как Гольфрен, с символическим факелом в руке. Как красив он был! В амфитеатре наверняка не нашлось ни одной женщины, у которой при виде его учащенно бы не забилось сердце! Да и вряд ли нашелся такой мужчина, что не ощутил бы прилива юношеской удали. Зрители затаили дыхание, увидев на сцене одновременно самого бога и одну из его аватар.

Возможно, Пиолу удавались стихи и лучше этих, подумала Элиэль, но еще ни разу их не декламировали с таким чувством, да еще на идеальном джоалийском.

Отвага нам дана как остов — тот, Что держит нашу плоть. Лишенный сей основы Падет тотчас и вновь уже не встанет — жалкий червь, Что убоится дуновенья ветерка.

Восстань, гляди! Внемли совету звезд, Поверь богам, что обращают жизнь твою В поток полезных дел, которому нет края.

Все страсти, мнение людей, и даже честь, И радость — все ничто, когда не зиждутся Они на основаньи прочном яростной отваги, Той доблести, что, смерть саму отринув, Забыв про возраст, раны иль усталость, Возвысит венценосную главу Над пустотой ничтожества и тлена И светом ярким высветлит деянья Из тех, что в памяти останутся навечно…

И так далее — сорок или пятьдесят строк белым стихом. Для пущего эффекта Пиол снабдил монолог двумя-тремя местными премудростями. Все это время Тронг обретал силы. С каждой строфой он поднимался — сначала на колени, потом на одно колено и так до тех пор, пока не выпрямился во весь свой рост. Тронг высоко поднял меч и эхом повторил за Д'вардом заключительную строку — клятву умереть с достоинством.

Зрители тоже повскакали на ноги. Амфитеатр одобрительно гудел. Д'варду пришлось выходить на бис и повторять монолог еще дважды. Потом они с Тронгом выходили на отдельный поклон, а публика истерически визжала и закидывала сцену золотыми монетами.

Никогда еще Элиэль не видела такого триумфа! Чуть позже она снова обошла зал с чашей. Деньги сыпались дождем. Остальные чаши наполнялись столь же успешно. Повсюду она видела улыбающиеся лица. Вокруг Д'варда собралась толпа — почти одни женщины, заметила она с досадой. Девочка надеялась, что он сможет более или менее пристойно поддержать разговор. Впрочем, она не была в этом уверена. Ей так и не удалось подобраться к нему поближе.

В конце концов она прибилась к Тронгу — послушать, что говорят ему восхищенные зрители. Многие из них были старыми друзьями, которых она помнила с прошлых лет, — они могли бы и ей как дебютантке сказать пару добрых слов. В эту минуту с Тронгом разговаривал старый-престарый жрец из храма, выделявшийся своей желтой хламидой. Судя по тому, с каким уважением к нему обращались, это был не простой жрец.

Тут подошел Клип с пустыми руками.

— Вот! — обрадовалась она, вручая ему увесистую чашу. — Еще собрала!

Клип присвистнул, взвесив чашу в руках:

— Неплохо, Элиэль!

— Элиэль? — повернулся к ней старый жрец. — Тебя зовут Элиэль, дочь моя?

Она присела в реверансе:

— Меня зовут Элиэль Певица, ваше святейшество. Вы слышали меня раньше, я пела за посланца богов. И еще у меня роль в другом спектакле, где…

Должно быть, у него острый слух, раз он так подслушал Клипа. Да и взгляд острый. Он был сед как лунь, чисто выбритое лицо казалось скованным заморозком.

— А этот замечательный молодой актер, которого мы видели сегодня вечером… Д'вард?

— Д'вард… Книжник, ваше святейшество. — Под взглядом этих острых как иглы глаз она вдруг ощутила себя неуютно. — Он из Ринувейла.

— Неужели? — Старик повернулся к своим спутникам. — Простите, я на минутку… — Он положил на плечо девочке цепкую руку и заставил ее отойти на несколько шагов в сторону, подальше от посторонних ушей. Он склонился к ней, улыбаясь, словно добрый дедушка. — В «Филобийском Завете» упоминается некая Элиэль. И некий Д'вард. Что ты скажешь нам об этом забавном совпадении, детка?