52

— Такой у них обычай, у дочерей, — горько сказал Дольм Актер. — Ирепит ведь богиня покаяния.

Они сидели втроем на земле вокруг погасшего очага — круга закопченных камней на земле. Это был уютный уголок рощи, почти полностью отгороженный от остальных цветами. Элиэль держалась поближе к Д'варду — она не очень-то доверяла бывшему Жнецу.

И все же Дольм изменился. Его лицо казалось изможденным. Да и сам он заметно похудел. В волосах появились седые пряди, которых она тоже не помнила. Глаза покраснели, и под ними легли темные круги.

— Я думала, ты умер, — пробормотала она. — Меч двигался сам собой. Я держала его обеими руками, а сестра Ан — одной, и все же он двигался сам собой.

Дольм застонал и закрыл лицо руками:

— Он не коснулся меня.

— Я и не почувствовала, что он коснулся тебя, — призналась Элиэль.

Д'вард внимательно слушал их разговор, но она не знала, много ли он понимает. Они говорили на джоалийском, которому она его учила, и его ярко-голубые глаза перебегали с нее на Дольма и обратно, но многого он еще не понимал, это точно. Он продолжал играть роль паломника, держась спокойно и уверенно. Каждый раз, когда Элиэль смотрела на него, он ободряюще улыбался.

— Разве ты не слышала, что сказала сестра? — спросил Дольм. — Она взяла мой грех на себя, а потом я увидел…

— Что увидел?

— Увидел, во что превратился, чем занимался.

— Так ты правда теперь не Жнец?

Он кивнул, пряча глаза.

Она посмотрела на Д'варда. Тот кивнул в знак того, что понимает.

— Как все прошло на Празднествах? — спросила она.

Дольм выпрямился, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Катастрофа! Нет, Утиам получила розу за свой монолог.

— Хвала Тиону! — Элиэль захлопала в ладоши.

— Но только она. Понимаешь, я опоздал туда. — Дольм сокрушенно покачал головой. — Мне было приказано отправиться в Руатвиль.

— Приказано?

— Приказ Зэца. Когда мы прибыли в Филоби, я ушел из труппы, никому ничего не сказав. Приказы Зэца важнее всего остального. Мне было велено встретиться с еще одним… собратом.

— Тем, кого убил этот Критон?

Он кивнул, уставившись в камни очага.

— Я не знаю, как его звали. Следующей ночью я был в Святилище. Ты сама знаешь.

— Но если ты остался жив… — сказала она, рассуждая вслух, — значит, это ты убрал трупы?

Он снова кивнул.

— Я похоронил монахиню — вырыл могилу ее мечом и голыми руками. Наверное, это все, что я мог для нее сделать. Остальных сбросил с обрыва. Я поискал тебя, не нашел и решил, что ты ушла куда-то с Освободителем. — Он покосился на Д'варда, раздраженно хмурившего брови.

— А что потом? — нетерпеливо спросила Элиэль.

— Я отправился в Сусс, — неохотно сказал Дольм. — И опоздал. Они показывали «Варилианца» — он легче. К'линпор взял мою роль, а Гольфрен — его.

— Ох, нет!

— Ох, да.

Ужас какой! Даже безмозглый як и то сыграл бы лучше Гольфрена, каким бы хорошим музыкантом тот ни был.

— Ну и что они теперь делают?

Дольм подобрал прутик и бесцельно ковырял остывшие угли.

— Голодают.

— Голодают?

— Ну, почти. Жрецы в Нарше забрали все их деньги. Им не хватает даже на то, чтобы уехать из Суссвейла, Элиэль. И это все я виноват!

Безумие какое-то!

— Но ведь ты вернулся. Они могут хотя бы давать представления, верно? Их хорошо знают в Суссе! Наверняка…

— Я не могу больше играть! — выкрикнул Дольм и от отчаяния спрятал лицо в коленях. — Вчера Тронг выгнал меня.

— Не можешь играть?

— Не могу. Это ужасно! Я забываю реплики, у меня ноги заплетаются. Все, все пропало!

Элиэль снова посмотрела на Д'варда. Тот пожал плечами, явно потеряв нить.

— Ну и что они?

— Ищут мне замену, — ответил Дольм, не поднимая головы. — Как только новичок выучит мою роль, они будут давать «Варилианца».

Элиэль вздохнула. Это и правда ужасно.

— А что Ама…

Выражение муки на лице Дольма сказало девочке, какая она безмозглая, бессердечная дура.

— Неужели ты думаешь, что я сказал ей? — горько вздохнул он. — Или кому-нибудь из остальных?

Как странно! Ей было жалко его сейчас. Такого Дольма она еще не знала.

— Что же ты им сказал все-таки?

— Что загулял в кабаке. — Он глухо засмеялся. — Лучше уж пусть меня считают пьяницей, чем убийцей-маньяком.

— Ох… Я не скажу им, Дольм. Я знаю, что сую нос куда не надо, но я могу хранить секреты, если захочу.

— Я знаю, что можешь, Элиэль. Спасибо… Спасибо большое. Теперь уже все равно, они не увидят меня больше, но мне так легче… не знаю, почему.

Вечер будет холодный — она покрылась гусиной кожей.

— А кто выиграл золотую розу?

Он пожал плечами:

— Какой-то смазливый парень.

— Ты не помнишь, как его зовут?

— Нет. Музыкант, кажется… Там была какая-то история — судьи посоветовали ему выбросить лиру в реку и пойти к главному жрецу. У него единственного есть шанс, сказали они. А что?

— Я встречала мальчика по имени Гим.

— Да, кажется, так его зовут. Теперь, когда ты назвала…

— И сколько чудес?

Дольм быстро покосился на ее ногу и тут же отвел взгляд. Потом улыбнулся деланной улыбкой.

— Одно или два — жрецы так и не решили, как считать. Когда пришло время мальчику оглашать имя, он назвал два. Это были сестры, близняшки. Они с детства страдали какой-то жуткой дрянью на коже. Даже с того места, где я стоял, это выглядело ужасно.

— И Тион их исцелил?

— О да! Он возложил руки — то есть руки твоего приятеля — им на головы, и все прошло — как не было.

Вот здорово!

— Они были хорошенькие? Сколько им лет? И как звали?

Дольму, похоже, наскучило рассказывать о Празднествах. Он с озадаченным видом разглядывал Д'варда.

— Почему Освободитель до сих пор здесь, в Суссленде? Он что, не знает, что Зэц послал своих Жнецов искать его? Ему же угрожает страшная опасность!

Она хихикнула:

— Он, похоже, вообще ничего не понимает. Ни языка, ни богов, ничего!

Запавшие глаза Дольма удивленно расширились:

— Но ведь пророчица описала его как ребенка! И почему это он шляется по стране, разодетый, как паломник?

— Это я решила, что так будет безопаснее. И послушай, Дольм, он ведь замечательный актер! Он заставил всех поверить в то, что он на самом деле божий человек!

На изможденном лице актера мелькнула болезненная улыбка:

— Ох, Элиэль, дурочка ты маленькая! Конечно, он может изображать божьего человека! Ты что, не видишь, что ты наделала?

Она немедленно ощетинилась:

— Мне пришлось импровизировать по обстоятельствам! Он был ужасно болен!

— Она оглянулась на Д'варда в поисках поддержки, и тот ободряюще улыбнулся ей. Как странно! Если не считать красного шрама на лбу, он выглядел так, словно и не болел вовсе. — Он вообще ничего не знает о мире, но я решила, что ему лучше попасть в Сусс и обратиться к Тиону, и…

— Балда ты маленькая! — сказал Дольм. — Зэц послал боги-знают-сколько Жнецов охотиться за ним, а ты наряжаешь его паломником! Ты не поняла? Он же Освободитель! Еще бы ему не убеждать людей в том, что он святой! Он и есть святой! Ты замаскировала его под того, кто он есть на самом деле, мозги ты куриные!

— Ох!.. — только и сказала Элиэль. — Ох! — Ну да, это вполне могло объяснить те странные вещи, что творились сегодня.

— И я не уверен, что ты удачно придумала насчет Тиона, — продолжал Дольм. — Некоторые моменты «Завета» намекают на то, что Освободитель… Вся Суссия только и говорит о рождении Освободителя. Ладно, не бери в голову. Жаль, что не я придумал всю эту затею с паломником… Ба, вот что я должен сделать! Может, хоть это снимет грех с моей души! — Еще одна болезненная улыбка мелькнула на его лице. — Интересно, сможет ли он…

Он схватил свой мешок и начал развязывать. Элиэль вспомнила, как всего неделю назад сама копалась в этом мешке и нашла там рясу Жнеца.

Дольм достал еще одну накидку, штаны и протянул их Д'варду. Д'вард удивленно поднял брови и вопросительно посмотрел на Элиэль.

— Что ты предлагаешь, Дольм Актер? — спросила она.

— Мы с ним поменяемся. Я вернусь с тобой в Сусс и начну с храма Тиона.

Элиэль вздрогнула. Священное паломничество по пяти великим храмам занимает по меньшей мере год — год нищеты, покаяния и полного молчания.

— Но он ведь правда не может говорить! Что, если кто-нибудь начнет его расспрашивать?

Дольм пожал плечами:

— Ты ведь хотела вернуться в труппу и взять его с собой, верно? Они всего в нескольких часах ходьбы отсюда. Я пойду с вами в город. Он может и мешок мой забрать себе.

Элиэль неуверенно кивнула — ей некуда было идти, только в труппу. Д'вард взял одежду и зашел за куст-цветок. Через минуту он появился, смущенно поддерживая штаны. Они с Дольмом были примерно одного роста, да и одежда была довольно свободного покроя — но не настолько же свободного. Если бы он отпустил штаны, они неминуемо упали бы. Ухмыльнувшись, Дольм порылся в мешке и достал веревку.

— Лучше! — сказал Д'вард со смехом. — Женщин пугать нет. Теперь говорить?

— Теперь можешь говорить, — согласилась Элиэль.

Он сел на место и улыбнулся Дольму.

— Д'вард! — Он протянул руку.

— Дольм Актер. — Они обменялись рукопожатием. Дольм запихнул рубаху паломника в свой мешок. — Я пытался убить тебя.

Д'вард кивнул:

— Помню. Видел твой голос под тот ночью.

— Это ты называешь «не умеет говорить»? — удивился Дольм.

— Он очень быстро учится!

— Был Жнец? — спросил Д'вард.

Дольм скорбно кивнул.

— Лучше теперь?

— Лучше.

— Хорошо! — Д'вард снова протянул руку.

Дольм удивился, но руку пожал. Потом пристально посмотрел на Д'варда, словно ища что-то, чего сам не знал.

— Мы не можем остаться здесь на ночь, да? — спросила Элиэль. В роще стало темно. Должно быть, солнце уже спряталось за Суссвейл.

— Еды у меня есть немного, — сказал Дольм. — Но одеяло только одно.

— Нам бы стоило оставить Д'варда божьим человеком. Ему достаточно только посмотреть на людей, и они прямо заваливают его подношениями.

Дольм почесал в затылке.

— Куда ты намерен идти, господин?

Элиэль отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Дольм, поди, даже не заметил, что назвал этого мальчишку «господином».

Д'варду не понадобилось долго искать ответ.

— Олимп.

— Кто это такая?

— Не знаю, — вздохнула Элиэль. — Он все время вспоминал ее в бреду.

— Что город? Что деревня? — не сдавался Д'вард.

— Но это же женское имя! — возмутилась она. — Может, какой-нибудь «Лимпус»?

Д'вард пожал плечами.

— Лимпусвиль? — задумчиво произнес Дольм. — Лимпусби? Ни разу не слышал о таких. Первым делом тебе надо бежать из Суссвейла. Зэц перекрыл все узлы, и все же ты проскользнул. Теперь он стережет все перевалы. Только четыре перевала.

Д'вард нахмурился, и Дольм, нарисовав на земле карту, объяснил все еще раз, медленнее, помогая себе жестами.

— Вот бы нам сейчас снова Т'лина Драконоторговца! — сказала Элиэль и тут же охнула, вспомнив.

Лицо Дольма на мгновение просветлело.

— Он удрал от меня, если тебя это волнует. Судя по скорости, с которой он взгромоздился на дракона, думаю, он уже на другом краю Носокленда. — Он снова посмотрел на Д'варда. — Наверное, ты права. Отвести его к Тиону будет лучше всего, ведь ни у кого из нас нет денег.

— Тион — бог? — спросил Д'вард, нахмурившись. — Нет боги!

Дольм приподнял бровь.

— Что ж: «Боги да бегут от него; склонят они головы свои пред ним, падут ниц у ног его». — Он подумал немного. — Возможно, ты вовсе не глупо поступила, Элиэль Певица, — я имею в виду, одев его как божьего человека. Жнецы могут и не искать его в таком обличье. И отвести его в Сусс, минуя храм, тоже неплохо. Где лучше спрятать человека, как не в толпе. Если только они не ищут и тебя, конечно.

— О чем это ты? — спросила Элиэль, ощущая легкий озноб.

— Они знают, что ты вовлечена в это, поэтому могут держать труппу под наблюдением на случай, если ты вернешься. Они и за мной могут охотиться, — горько сказал он. — Не думаю, чтобы бывшие Жнецы жили долго.

Она перешла на суссианское наречие, которого Д'вард не понимал.

— Тион! — решительно заявила она. — Мы должны искать помощи у нашего бога!

— Думаю, ты права, — кивнул Дольм, бросая на Освободителя беспокойный взгляд.

53

В Суссе каньон был значительно шире, чем в Руатвиле. Поля понижались уступами — красно-зеленый пейзаж, поверхность которого прорезали морщины высохших рек. Храм Тиона стоял отдельно на плоскогорье — обширный дворец на исполинском подиуме. Золотой купол блестел на тропическом солнце. Храм напоминал огромный торт из белого мрамора, украшенный бесчисленными резными колоннами и причудливыми разноцветными карнизами. Ничего подобного Эдварду видеть не приходилось, хотя это, несомненно, было красиво. Если искать какие-то аналоги на Земле, то определение «гибрид Кремля и Тадж-Махала» подошло бы больше всего. На спускавшихся к долине ярусах белело бесчисленное множество построек поменьше. Они утопали в зелени. Весь храмовый комплекс размерами превосходил маленький городок, расположенный чуть дальше. Да, храм был красив. Да и как иначе — Тион был богом красоты и искусства. И величав — ведь Тион входил в пятерку верховных божеств Вейлов.

Разумеется, там должен был находиться узел, но на расстоянии Эдвард не мог уловить виртуальности. В отличие от Стоунхенджа или Святилища в Руатвиле узел был занят. Эдвард не знал, с кем выступает обитающий здесь дух — с Палатой или со Службой. Элиэль утверждала, что Тион — добрый бог, но участвующие в игре команды не носили формы разных цветов. Эдвард не собирался заходить в клетку, не разузнав побольше про обитающего в ней льва. До сих пор его наставниками были только ребенок и раскаявшийся убийца.

Дольм Актер стал первым взрослым, с которым он смог поговорить после прибытия в Соседство. При всей своей заботе и старании помочь Элиэль оставалась всего лишь ребенком. Дольм говорил медленно и четко, заменяя непонятные слова другими. Ему хватало терпения слушать жалкие потуги Эдварда и поправлять его ошибки, к тому же его слух профессионального актера чутко улавливал отклонения в произношении. В общем, он был неплохим учителем, хотя объяснил, что всякий, кто странствует из вейла в вейл, поневоле становится экспертом по языкам. Каждая долина отличалась собственным диалектом. Чем дальше от дома — тем больше разница.

Сколько долин? Сколько людей?

Дольм не знал ответа на этот вопрос, даже приблизительно. Имелось три основных языка: джоалийский, таргианский и ниолийский — и по меньшей мере по дюжине наречий у каждого. Это по минимуму.

Сколько богов? В ответ последовала лекция по теологии. Главных богов было пять — Прародитель, Владычица, Муж, Дева и Юноша — и множество богов помельче, которые тем не менее были одновременно этими же пятью. Эдвард вспомнил, как его отец говорил, что люди могут поверить во все, во что хотят верить.

Когда усталые путешественники добрели до поворота к храму Тиона, Эдвард уже довольно часто понимал сказанное с первой попытки. Говорить, конечно, было труднее. При всем при том никогда еще новый язык не давался ему так легко. Творились какие-то сверхъестественные вещи, и это нравилось ему все меньше и меньше. Он чужой здесь. Мистер Гудфеллоу… Ох, к черту! Так и с ума сойти можно.

Здесь водятся драконы.

Дороги были почти пустынными. Вчерашнее оживленное движение означало, оказывается, что народ спешил домой с Празднеств Тиона — по описанию что-то вроде ежегодных Олимпийских Игр. Эта мысль навела Эдварда на еще одну. Несколько минут он потратил, пытаясь узнать, есть ли где-нибудь общий для всех богов храм — или, возможно, священная гора. Ни Дольм, ни Элиэль никогда не слышали о таком месте. У каждого бога и богини имелся свой храм, у богов рангом поменьше — молельни и часовни, но центрального клуба для их общих собраний вроде бы не было. Если боги и приглашали друг друга в гости, то делали это у себя дома. Забудь. «Олимп» — всего лишь кодовое название.

Все утро Элиэль оставалась вроде как не у дел и, как следствие, дулась. Дольм начал расспрашивать ее о том, как она попала в Суссленд. Ее ответы подтвердили подозрения Эдварда — она от него что-то утаивает. Узнав о ее театральном прошлом, он теперь лучше понимал ее чуть наигранные позы и напыщенные выражения. Девочка утверждала, что ее похитила богиня, а спас бог. Сильно сомневаясь в этом, Эдвард все же поместил Элиэль во главе списка вещей, в которых хотел разобраться сразу же, как освоит язык. Ему хотелось бы разузнать побольше об этом Т'лине, который помог ей попасть в Суссленд и был при этом другом Крейтона, — особенно после того, как Дольм сообщил, что ему удалось бежать. По роду деятельности этот Т'лин был странствующим торговцем лошадьми, правда, до сих пор Эдвард не видел еще ни одной лошади.

Но почему Служба настолько уступает Палате в эффективности? Почему врагов настолько легче найти, чем друзей? Богиня, которая удерживала Элиэль в Нарше, была несомненным противником. Ее ритуальная проституция ужасно напоминала истории Геродота про храм Афродиты в Вавилоне, которые так интриговали их в пятом классе на уроках греческого. Другим врагом был Зэц с его Жнецами. С ними Тион или против? Со Службой или против?

Обращаться к Тиону слишком рискованно. Этот Т'лин был другом Крейтона, так что положиться на него безопаснее. Нужно найти Т'лина. Только если это окажется невозможным, он рискнет поставить на Тиона.

Вход на территорию храма представлял собой сверкающую арку, украшенную золотом и множеством символов божества: роз, треугольников и животных, напоминавших лягушку. Редкие посетители входили и выходили, не привлекая внимания дюжины вооруженных пиками гвардейцев — они-то заинтересовали Эдварда больше, чем все остальное. В стороне занимался муштрой отряд в полсотни человек. Их броня казалась сделанной из чистого золота, чего никак не могло быть на самом деле, ибо для этого пришлось бы ободрать как липку весь народ. Зачем богу такая армия? Чтобы не позволять туристам писать на колоннах? Или потому, что они хорошо смотрятся на этом месте? Насколько Эдвард мог судить, все воины не уступали ему ростом и казались отменно подготовленными — Золотая Гвардия Соседства. Что это — показуха или действительно элитные подразделения? Элитные части наиболее эффективны в бою — никто не продемонстрировал это лучше британской армии.

Дольм нерешительно остановился, но не гвардейцы были тому причиной. Здесь должно было начаться его паломничество.

— Я пройду с вами немного дальше, — пробормотал он. — Мне кажется, я могу помочь вам отыскать труппу. — Вполне резонный повод оттянуть страшную минуту. Так что к городу они зашагали втроем.

Сусс располагался на возвышенности, защищенной с трех сторон высоким обрывом. По меркам Эдварда город был маленький. Вид стен даже слегка шокировал его, напомнив, что он живет в примитивном мире. Надо бы обзавестись мечом! Он брал уроки фехтования в Гейдельберге, но профессионально обращаться с мечом, конечно, еще не умел.

Не доходя городских ворот, дорога пересекала несколько каньонов — небольших притоков реки. Через каждый приток был перекинут каменный мост. Дольм остановился на одном из них и глянул вниз. Потом снял мешок с плеча.

— Вот, — сказал он. — Хоть в этом не ошибся. Прямо внизу. Репетируют.

Маленькая долина поросла лесом, но почти под мостом имелась прогалина. Двое мужчин и женщина, судя по всему, о чем-то спорили. Остальные укрылись в тени, наблюдая за ними. Голоса долетали до Эдварда невнятными обрывками фраз. Трое на поляне держались скованно и неестественно.

— Клянусь лунами! — простонал Дольм. — Они взяли этого кретина Тотрума Исполнителя! — Он пробормотал еще что-то насчет женщин и поединков.

Элиэль подпрыгивала на месте, хлопая в ладоши.

— Пошли же! — нетерпеливо сказала она.

— Ступайте, — сказал Дольм. — Я возвращаюсь.

— Пошли, Д'вард! — скомандовала она.

— Ты бы не говорила им, кто это, — посоветовал Дольм.

Нечестная игра!

— Скажи! — возмутился Эдвард, стукнув себя кулаком в грудь. — Им опасность? Скажи им.

Элиэль в замешательстве переводила взгляд с одного на другого.

— Да, может, тебе лучше предупредить их, — кивнул Дольм, бросая на Эдварда странный взгляд.

Потом он вздохнул и опустился перед ней на колени:

— Элиэль Певица, я хочу, чтобы ты знала: я глубоко сожалею о том, что случилось. Я ужасно напугал тебя, я собирался тебя убить. Я не прошу о прощении — я сам никогда не прощу себя, но если ты дашь мне свое благословение на будущее, я буду счастлив и благодарен тебе.

На мгновение Элиэль потерялась, потом вскинула голову.

— Ну конечно, я прощаю тебя, Дольм Актер! — великодушно объявила она. — Я буду молить святого Тиона, чтобы он хранил тебя и чтобы ты обрел покой.

— Она обняла Дольма и поцеловала в щеку. Потом покосилась на Эдварда проверить, понравилось ли ему ее представление.

— Спасибо, — сказал Дольм, и его благодарность показалась ей искренней.

— Пошли, Д'вард! — повторила девочка.

— Ты идти, — сказал Эдвард. — Предупредить их. Я скоро.

Она подозрительно надула губы.

— Мне надо переодеться в одежду паломника. Она всегда будет напоминать мне о тебе, — сказал Дольм. — Потом я отдам Д'варду мой мешок. Он придет.

Эдвард кивнул в знак подтверждения. Успокоенная Элиэль вприпрыжку перебежала мост и исчезла на тропинке, ведущей вниз.

Мужчины посмотрели друг на друга.

— Скажи мне, — проговорил Эдвард.

Дольм передернул плечами и отрицательно мотнул головой:

— Никогда! — Он развязал мешок и достал оттуда рубаху с пятью священными символами. Потом выпрямился и вопросительно посмотрел на Эдварда.

— Скажи мне! — повторил Эдвард. — Скажи про Зэца. Мой надо знать.

— Надо?

— Надо! Есть Освободителем!

Нахмурившись, актер облокотился на парапет и посмотрел вниз на своих друзей.

— Я совершил ужасную вещь, — тихо произнес он. — Я избил женщину, жестоко избил. Я был как зверь. Я был пьян. — Он сделал вид, что пьет, и щелкнул себя пальцем по горлу. — Понимаешь? На следующий день я узнал, что она при смерти. Я пошел в храм Зэца и стал молить его о том, чтобы он взял мою жизнь взамен ее — чтобы я умер, а она не умерла, понимаешь? — Он сопровождал рассказ мимикой и жестами, делая паузы, чтобы удостовериться в том, что Эдвард понял. — Жрец сказал, что я должен пойти к ней и коснуться ее — наложить руку, вот так. Было темно, ночь. Двери сами открывались передо мной. Замки отпирались. Никто меня не видел. Она спала или лежала без сознания. Я коснулся ее.

Он вздрогнул, продолжая глядеть вниз с моста.

— Она умерла сразу. Я ощутил радость, наслаждение. Ты, наверное, еще не знаешь, каково это — лежать с женщиной. А если знаешь, поймешь, но это было гораздо лучше. Гораздо лучше! Я вернулся в храм, прошел посвящение и стал Жнецом. По ночам ко мне приходило желание. Не каждую ночь, но часто. Я вставал и шел на улицу или заходил в дома и собирал души для Зэца. Они все умирали молча, но в страшных мучениях. Они знали. Они умирали страшной смертью, а я наслаждался.

Дольм плакал, и на его впалых щеках блестели слезы.

— Мне всегда было хорошо, — продолжал он прерывающимся голосом. — Особенно если они были молодые и сильные. Много, много людей…

Кровь ценится высоко, говорил Крейтон. Что может быть дороже человеческого жертвоприношения?

— Не ты это делать, — осторожно сказал Эдвард. Как можно утешить человека с таким грузом на душе? — Это бог делать, не ты.

— Но что привело меня к нему? Мое преступление!

— Сестра Ан убить твой, э-э…

— Вину? Сестра Ан взяла мою вину?

— Спасибо. Сестра Ан взяла твой вину.

— Да. И дала мне взамен покаяние. Я был счастлив, творя зло. Я никогда больше не буду счастлив. Я, наверное, убью себя.

— Нет. Сестра Ан умирать. Ты умирать тоже, она умирать зря.

Дольм повернул голову и посмотрел на Эдварда покрасневшими глазами:

— Она умерла за меня!

— Ты умереть тоже, тогда Зэц победить!

Зачем, думал Эдвард, он ввязался в это дело? У него недостаточно подготовки для того, чтобы стать духовным наставником. Он просто самонадеянный отличник, читающий мораль убийце. То-то святоша Роли гордился бы им. Он и язык-то знает едва-едва для того, чтобы попросить воды напиться, не говоря уж о философских спорах. Но и остановиться он уже не мог.

— Сестра Ан вернула твоя жизнь. Ты надо взять жизнь. Ты надо использовать жизнь. Жить хорошо!

— Может, когда я сделаюсь паломником и обращусь к святости…

Эдвард подумал и об этом.

— Нет. Паломник есть убежать от жизнь.

— Но что еще мне делать? — злобно спросил Дольм. — Я больше не могу играть.

Их взгляды встретились.

Это было то же, что с Седобородым или с солдатом на мосту. Это был Дасти Миллер из четвертого класса, сломавший ногу, играя в регби, и боявшийся после этого выходить на поле. Это был четвертьфинал, когда они играли против фаворитов, продув перед этим три раза подряд. Только теперь Эдварду не хватало тех слов, которые он обычно использовал в таких случаях. Все, что он мог, — это повторять, как маленькому:

— Ты можешь, Дольм. Ты можешь играть. Ты можешь помнить роль. Игра не измениться. Ничего не измениться!

Он ощущал сопротивление. Он видел, что проигрывает. Он поднял руки и взял Дольма за плечи.

— Ты можешь! — повторил он. — Я сказать, ты можешь!

Глаза Дольма расширились. Эдвард увидел, что тот колеблется, и надавил сильнее, использовав весь свой запас убеждения.

— Ты можешь! Я сказать, ты можешь! Поверить мне. Я есть Д'вард Освободитель! Поверить мне!

Неожиданно актер вскрикнул. Он оттолкнул Эдварда и рухнул на парапет, сотрясаемый рыданиями. Эдвард шагнул назад, в ужасе глядя на дело своих рук. Мост, казалось, качался под его ногами. На него навалилась ужасная слабость.

Дольм плакал — беспомощно, истерически, словно ребенок, стуча кулаками по каменному парапету. Казалось, он может захлебнуться плачем.

Эдвард не находил больше слов. «Я не имел права так мучить его. Я должен был позволить ему поступить, как он считает нужным. Пусть страдает, если хочет страдать».

Он сердито заковылял прочь. Он даже не пытался поднять мешок — он сомневался, что в состоянии поднять его. Он только два дня как встал после болезни и прошел, наверное, миль пятьдесят. Он падал от усталости. Он сбил все ноги в кровь, и у него болели зубы.

Там было слишком много людей. Шатаясь от слабости, хватаясь за деревья, чтобы не упасть, Эдвард на ватных ногах спускался по тропе. Когда он вышел на поляну, там было слишком много людей. Дюжина или больше. Столпившись вокруг Элиэль, они заходились в групповой истерике.

Они ничего еще не знали. Дольм не мог сказать им, что Элиэль бежала из Нарша, поскольку не мог открыть, откуда он это знает. И тут она вдруг появляется из кустов. Девочка находилась в центре внимания и наслаждалась этим — поцелуями, объятиями, возможностью рассказать о своих приключениях. Они должны уже знать про «Завет» и про то, что в нем упоминаются Элиэль и Освободитель, — весь Сусс говорил об этом. Их бог сотворил для них чудо. Их девочка вернулась. Все говорили одновременно — кто-то возносил благодарственную молитву, кто-то плакал. Чем не драма!

Может, актеры в Соседстве такие же суеверные, как и их земные коллеги? Она ведь их талисман, подумал Эдвард, глядя на сцену воссоединения. Неужели не ясно? Их маленький хромой талисман вернулся, и теперь удача повернется к ним лицом. Повернется ли? Тион или тот, кто замещает его в храме, уже должен знать об Освободителе или скоро узнает. Жнецы Зэца должны следить за труппой. Освободитель не принесет бедным артистам ничего, кроме беды. Он должен уйти — сейчас, сразу же, пока они не увидели его. Слишком много людей!

Может, Дольм оставит мешок на мосту? С ним да с зачатками языка, которые ему удалось освоить, Эдвард как-нибудь проживет сам по себе — проживет ли? И потом — снова подниматься по склону? Ну вот, кто-то заметил его.

Визжа от возбуждения, Элиэль вприпрыжку бросилась к нему через поляну, а остальные — за ней. Слишком много людей. Он попятился и привалился к дереву, чтобы не упасть.

Он сразу вычислил главных. Формально главой труппы был седогривый великан Тронг Импресарио. Он вещал голосом, напоминавшим отдаленную канонаду. Он изрекал банальности и принимал драматические позы. Реальной властью обладала его жена Амбрия, высокая женщина со стальным взглядом и языком острее жала. Вся из острых углов, она тем не менее странно напоминала неукротимую миссис Боджли из Грейфрайерз-Грейндж. А вот мозгами труппы вполне может быть вот этот невысокий человек с коротко остриженной бородкой. Имена, имена, еще имена… Симпатичные мужчины, хорошенькие женщины, все капельку жеманные. Рукопожатия, дружеское похлопывание по спине, слова благодарности за возвращение их малышки…

А потом наступила реакция — они начали осознавать, что этот юнец означает не что иное, как новые хлопоты в их и без того нелегком житье. Он вовлечен в какие-то игры богов, которых они не понимали, а если бы и поняли, вряд ли одобрили бы. Он даже не способен нормально ответить на вопрос или построить фразу. И это еще один рот, который надо кормить, не получая ничего взамен.

Возбуждение сменилось напряженностью. Толпа начала распадаться на шепчущиеся пары и тройки.

Огромная Амбрия что-то сказала мужу. Тот отошел и велел всем продолжить репетицию. Эдвард опустился на кочку и уронил голову на руки. Может, уснуть, свернувшись клубком, — может, тогда они используют этот шанс, чтобы уйти и бросить его…

— Голоден? Хочешь пить? — спросил кто-то. Рядом с ним сидела женщина и протягивала ему глиняную флягу и ломоть хлеба с сыром.

Она была из тех девушек, один вид которых будит мечты о необитаемом острове для двоих. Ее платья едва хватило бы на одно кухонное полотенце. Эдвард не привык видеть столько красивой кожи сразу. Он ощущал себя неловко, даже когда у Алисы ненароком чуть задирался, показывая на мгновение икры, подол платья. Он знал, что покраснел сильнее, чем увядшая роза в ее волосах. Он бестолково кивнул несколько раз, прежде чем к нему вернулся голос.