6

Большая машина, мягко урча, въехала в ворота Фэллоу. Лизердейл без особого энтузиазма окинул взглядом заросшие плющом фасады зданий в готическом стиле, тенистые вязы, залитый солнцем центральный газон. Готика, конечно, смахивала на пышные особняки железнодорожных магнатов. Однако время уже наложило на фасады свой отпечаток. Очень скоро все это будет считаться настоящей стариной, даже по английским меркам. «Интересно,

— подумал он, — во что обойдется послать сына учиться в место вроде этого

— даже без круглогодичного содержания. Впрочем, раз ты задаешься таким вопросом, значит, уже не можешь себе этого позволить».

Если бы Элси подарила ему сына, мальчик пошел бы по стопам отца — прямиком в приходскую школу Грейфрайерз. Обучился бы читать, писать и считать и в четырнадцать покончил бы с учебой. Все это классическое образование с перспективой поступления в университет — не про нашего брата. Отсюда выходят офицеры, министры — люди, правящие империей. Высший свет начинается здесь, на фабрике снобов.

Машина плавно остановилась перед огромным парадным входом. Ни портика, ни высокого крыльца здесь не было, хотя архитектура здания и намекала на такую возможность. Утро стояло волшебно мирное: где-то ворковали голуби, да тихо пощелкивал и шипел, остывая, мотор.

— Тюдор-Хауз, сэр, — объявил шофер, открывая дверцу. Ну да, ему положено знать, ведь он довольно часто отвозил сюда молодого господина.

Лизердейл выбрался из «роллса».

— Полагаю, я не задержусь здесь больше чем на двадцать минут… во всяком случае, вы вполне успеете выпить чашечку чая, если хотите.

На профессионально бесстрастном лице появилось подобие вежливой улыбки:

— Ну что вы, сэр! Я подожду здесь.

Откуда-то выбежали человек восемь мальчиков и с любопытством обступили машину. Они разнились по росту от немногим более четырех футов до немногим менее шести, все в шляпах и взрослых костюмах — и ни одной руки в кармане. Они стояли на почтительном расстоянии, чтобы, не дай Бог, не коснуться машины и не навлечь на себя гнев водителя, и вполголоса обменивались репликами типа: «Ух ты! Развивает больше…» или «Движок не меньше тридцати лошадиных сил!»

Должно быть, у них родители в колониях и никого родных в Британии, вот им и приходится торчать здесь все летние каникулы. Боже правый, да сколько же стоит хотя бы одевать ребенка так? Будь это утро субботы, Лизердейл решил бы, что они собрались на церковный парад. Тут он заметил, что самый высокий мальчик — с востока, да и кожа остальных троих тоже отличалась разными оттенками шоколадного. Возможно, они и не христиане вовсе. Слегка опешив от такого предположения, он поднялся на крыльцо.

— Инспектор Лизердейл?

Говоривший стоял в дверях — бородатый мужчина с брюшком, изрядно напоминавший покойного короля Эдуарда.

«А как вы думаете, кто еще может испортить такое замечательное летнее воскресенье?»

— Мистер Джонс?

Джонс все смотрел мимо посетителя на машину в тысячу гиней. Возможно, его удивление и имело под собой некоторые основания. Полисмены не имеют обыкновения разъезжать этаким вот манером.

В прихожей, пышной, погруженной в полумрак зале, царила такая тишина, что казалось, будто она отдается эхом от стен. Здесь пахло кремом для обуви, мелом, тетрадями и промокашками. Мраморная лестница с чугунными перилами вела куда-то вверх. Лизердейла проводили в комнату, где стояли старомодные кресла и неистребимо пахло трубочным табаком. При том, что окна были открыты, воздух казался затхлым и мертвым. Со стен, зажатые книжными полками, смотрели портреты пожилых джентльменов; линолеум на полу истерся до опасных пределов.

— Это наша учительская, — пояснил Джонс, хотя в этом не было никакой нужды. — Разрешите предложить вам чаю, инспектор?

Лизердейл отказался от чая и выбрал кресло спинкой к окну. Оно оказалось удобнее, чем можно было ожидать; пожалуй, даже слишком удобное для человека, которому удалось поспать только два часа.

Джонс уселся напротив, предварительно убрав номер «Таймс», каковым помахал в воздухе, что, вероятно, означало крайнюю степень возмущения.

— Читали утренние новости? Эти прусские бандиты вторглись в Люксембург! И объявили войну России. Бельгия, Голландия, Швеция — все объявили мобилизацию. Бандиты!

— Плохо, — согласился Лизердейл.

— Кайзер просто маньяк! Неужели он не понимает, что у нас слова не расходятся с делом? Англия уже не первый год ясно дает понять, что в случае вторжения в Бельгию или Люксембург мы не останемся в стороне, разве не так? Неужели эти слепцы надеются, что мы не сдержим слова? Что на них не обрушится вся мощь Британской империи? — Он сердито хлопнул газетой по колену. — Гунн ведь даже не скрывает планов разбить Францию с Россией, а потом взяться за нас.

Лизердейл издал звук, долженствующий означать согласие. Сходство Джонса с покойным королем было прямо-таки поразительным, если не считать того, что Джонс носил пенсне, поблескивавшее в солнечных лучах. По давней привычке Лизердейл мысленно составил его описание: возраст — за пятьдесят, рост — пять футов восемь… нет, девять дюймов, вес — около четырнадцати стоунов note 1, одет аккуратно, волосы — каштановые, седеющие на висках, борода окладистая.

— Я хочу сказать, у нас просто не остается иного выбора, правда? — не унимался Джонс. — Если у него самая большая армия в мире и он ее все наращивает, а его соседи, глядя на это, начинают тревожиться и прикупают себе несколько лишних пушек, а немцы поднимают крик, что их окружают… — Он замолчал, словно потеряв нить рассуждения, и выпрямился, готовый выслушать посетителя. — Безумцы! — добавил он. — Гунны!

Джонс говорил с чисто оксбриджским произношением, в котором не осталось и следа от говора его предков, шахтеров из Уэльса, чуть растягивая гласные, отчего речь — намеренно или нет — приобретала оттенок надменности. Он был одет в коричневый твидовый костюм от Харриса, пару крепких ботинок и неожиданно старомодный галстук. Лизердейл решил, что галстук ему не нравится. Какую бы школу, университет или полк этот галстук ни олицетворял, в данный момент он красовался на ослепительно белом воротничке исключительно для того, чтобы произвести впечатление на него, Лизердейла.

— Я постараюсь не задерживать вас более, чем необходимо, мистер Джонс.

— Он вытащил из кармана блокнот. — Мне нужна кое-какая информация общего характера. Если точнее, мне хотелось бы посмотреть личные дела двоих ваших мальчиков. Точнее, на сегодняшний день уже бывших ваших.

— Мне очень жаль, инспектор, но это совершенно невозможно, — серьезно ответил Джонс. Возможно, он просто забавлялся, водя сельского полисмена за нос. А может, он всего-навсего цыпленок, которого оставили стеречь ферму, боящийся шаг ступить, пока овчарки проводят выходной у моря?

— Речь идет не о краже яблок из чужого сада, мистер Джонс. — Уж не думает ли тот, что у Лизердейла нет лучшего занятия в воскресенье?

Наставник потеребил бороду кончиками пальцев.

— Я не сомневаюсь, что вас привело сюда серьезное дело. Я был бы рад помочь вам, инспектор, однако шкаф с личными делами заперт, и у меня нет ключей.

Ну конечно, для него теперь важнее всего поддержать репутацию школы. В нем за версту виден наставник — человек, которому приходится постоянно следить за своей речью. В этом он походил на священника. Одним словом, книга с пожелтелыми, обтрепанными страницами и истертой обложкой с облупившейся позолотой. Всегда можно сказать заранее, на какой странице откроется такая книга.

Джонс взялся за подлокотники, словно собирался подняться из кресла, завершая беседу.

— Жаль, что вы не упомянули документы, когда звонили сюда, инспектор. Я бы сберег ваше время, и вам бы не пришлось напрасно ехать сюда. Я объяснил бы вам, что наше начальство вернется не раньше, чем в четверг, и что со всеми серьезными делами следует обращаться к нему. Видите ли, я всего лишь, так сказать, in loco magistr note 2, так что не полномочен давать какие-либо объяснения. — Пенсне блеснуло.

Нет, это не свидетель, которого нужно водить, как десятифунтового лосося на пятифутовой леске. Какое там — обычный сторожевой пес, которого надо приструнить, чтобы знал свое место. Тогда он поможет, если только знает что-то. Присяжные ни за что не вынесут обвинительный приговор, если им не предоставить убедительные мотивы преступления. Джонс может пролить свет на мотив этого преступления. Кто нападал — убийца или жертва? А может, оба?

Лизердейл решил попробовать еще несколько капель меда, прежде чем добавить дегтя.

— С вашего позволения, ваше полное имя, сэр?

— Дэвид Джонс. Преподаватель французского.

Сколько сотен мальчиков научились говорить по-французски с этим произношением?

— Вы здесь уже… сколько лет?

— Десять… нет, одиннадцать. А до этого…

— Спасибо, это не обязательно, сэр. Мне просто хотелось знать, насколько хорошо вы знакомы с интересующими меня мальчиками.

Пенсне вновь блеснуло, и взгляд Джонса стал непроницаемым.

— Инспектор, я не уверен, что могу обсуждать кого-то из наших учеников без соответствующего разрешения администрации или по крайней мере не посоветовавшись с адвокатом.

Ну что ж, забавно!

— Ключи от шкафа с личными делами — у кого они?

— У ректора, разумеется. У доктора Гиббса.

— А запасной комплект? У вас имеется запасной комплект?

— Право, не знаю. Если и есть, мне неизвестно, где он.

— Мистер Джонс, дело не может ждать до четверга. Как мне связаться с ректором?

Джонс улыбнулся, сверкнув золотым зубом:

— Не думаю, что вам это удастся, инспектор. Он собирался на Крит — на раскопки. С ним четверо мальчиков из старшего класса, и еще двое догоняют их — во всяком случае, они собирались туда. Полагаю, доктор Гиббс и его спутники сейчас в Греции. И со сложившейся на континенте ситуацией, боюсь, их возвращение может занять больше времени, чем планировалось.

Лизердейл с минуту задумчиво смотрел на него.

— Скажите, согласно правилам, члены совета попечителей могут дать такое разрешение?

Джонс задумался.

— Полагаю, что могут, однако совет обыкновенно…

— Собственно, сэр, мы с вами работаем на одного человека. Генерал Боджли не только председатель вашего совета, но и мой старший констебль. Возможно, мне стоило привезти с собой записку от него, но мне показалось, что вы поможете и так.

— Помочь? Уверяю вас…

— Если быть точным, это его машина с шофером ждет меня на улице. Возможно, если мы дозвонимся к нему по телефону…

Сторожевой пес, виляя хвостом, ластился к ноге.

— Инспектор… э-э… Лизердейл, поверьте, я делаю все, что в моих силах! Я не знаю, где хранятся ключи. Я не знаю точно, где сейчас наш ректор. Я могу показать вам телеграмму от него, но она отправлена с какого-то полустанка в Австрии, так что, боюсь, она вам не поможет. Наш казначей отдыхает в Швейцарии. Если только у генерала Боджли нет запасного комплекта ключей — в чем я очень сомневаюсь, — я даже представить себе не могу, у кого они вообще могут быть. — Джонс в сильном волнении вцепился левой рукой в бороду.

— Разве у доктора Гиббса нет секретаря?

— Катается на лодке в Блэкпуле, кажется. Сейчас же август, инспектор, самый разгар каникул! Вся Англия отдыхает. Впрочем, если кто-то из Фэллоу попал в беду, я, разумеется, готов оказать следствию любую посильную помощь.

Вот так-то оно лучше. Лизердейл кивнул.

— Мне нужна информация о двоих ваших учениках, вот и все.

— Как их зовут?

— Один — Эдвард Джордж Экзетер.

Джонс застыл.

— Экзетер? О Боже! Надеюсь, вы не хотите сказать, что они попали в эту историю на Балканах?

— Насколько мне известно, сэр, к Балканам это не имеет ни малейшего отношения.

— Но ведь именно Экзетер и Смедли направлялись вдогонку доктору Гиббсу. Те двое, о которых я говорил.

— Им пришлось прервать поездку. Они вернулись домой из Парижа.

— Ну что ж, уже легче. Право же, легче! Я так беспокоился о них, и я…

— Улыбка Джонса исчезла так же быстро, как появилась. — Вы хотите сказать, произошел несчастный случай?

— Нет, сэр.

На этот раз шок, поразивший Джонса, был действительно неподдельным.

— Экзетер попал в беду?

— Что вы можете сказать мне о нем, сэр?

Учитель глубоко вздохнул:

— Экзетер был одним из лучших выпускников этого года! Прекрасный во всех отношениях молодой человек! Он жил здесь, в Тюдор-Хауз! Я был его наставником, инспектор, так что хорошо его знаю. Экзетер, пожалуй, последний, кого я мог бы заподозрить в нарушении закона! Ведь дело в этом, правда? Вы имеете в виду, что им интересуется британская полиция?

— Боюсь, дело обстоит именно так.

В замешательстве Джонс вытащил из кармана льняной носовой платок и промокнул вспотевший лоб. Его расстройство и удивление казались искренними.

— Я хотел сказать, я надеюсь, с ним не случилось никакого несчастья?

— Пожалуй, преждевременно делать заключения, сэр. Против него пока не выдвинуто обвинений, но на сегодняшний день ситуация выглядит достаточно мрачно.

— Господи, спаси и помилуй! — Джонс откинулся на спинку кресла. — Экзетер? Я выдвинул его на аттестат с отличием, инспектор, и он полностью оправдал мои надежды. Я не мог бы дать высшей оценки никому — ни одному из моих мальчиков. Вы не просили… я хочу сказать, я вел записи о своих мальчиках из Тюдора. Я с радостью предоставлю их вам. — Он снова сделал попытку встать, хотя на сей раз значительно более энергично.

— Позже, сэр, я буду рад ознакомиться с ними. А пока я хотел бы услышать, что вам известно о нем. Характер, происхождение. В особенности — семья.

Джонс снова погрузился в кресло, вытирая лицо платком. Он помолчал, собираясь с мыслями, потом заговорил, не поднимая глаз:

— Лидерство, инспектор. Наш основной продукт — лидерство. Они попадают к нам совсем детьми. А выходят от нас молодыми людьми. Довольно невинными молодыми людьми, если мерить мировыми мерками. Но зато из того сплава, что позволит им служить империи. Часто паренек, окончив эту школу, через три или четыре года получает под свое начало территорию примерно в половину Англии: администратор, судья, солдат, инженер, сборщик налогов, блюститель порядка — все в одном лице. И не ради власти, не ради денег, но единственно из чувства долга!

Лизердейл ждал.

Джонс блеснул стеклами пенсне.

— Латынь, греческий и прочие науки сами по себе ничего не значат. В этом мире важно не то, что вы знаете, но то, что вы собой представляете! Esse non sapere note 3 — вот школьный девиз. Мы учим их чести, достоинству и искусству актера. Вот что они выносят отсюда. Не все, конечно, далеко не все. Но лучшие действительно овладевают этим в полной мере. Экзетера я причислил бы к лучшим. — Он упрямо посмотрел на полицейского.

Миссис Боджли говорила примерно то же самое.

— Конкретнее, пожалуйста.

Джонс убрал платок в карман.

— Эдвард Экзетер? Родился в Британской Восточной Африке, если не ошибаюсь, в девяносто шестом. Сюда попал, когда ему было около двенадцати лет. Вышел — формально — неделю назад. Прекрасный ученик, гордость школы. Похоже, этим летом у него будет шанс послужить родине.

Он сделал паузу. Лизердейл продолжал молча ждать — он чувствовал; еще немного, и что-то проявится.

— На долю Экзетера и так уже выпало достаточно трагических переживаний. Вы, наверное, помните о событиях в Ньягате?

— Смутно.

— Отец Экзетера был администратором округа. Они с женой оказались в числе убитых. Все произошло за несколько дней до того, как они собирались уехать в отпуск.

— Генерал упоминал об этом — вскользь. Впрочем, он… гм… не вдавался в подробности. — В общем-то это было мягко сказано.

Джонс поморщился:

— Вам стоит почитать официальное заключение. Все это дело — из тех бессмысленных кровопролитий, что, похоже, являются неизбежной платой за прогресс. Видите ли, меньше десяти лет назад весь этот район и на карту-то нанесен не был. Варварство продолжает тлеть под самой поверхностью. Враждебно настроенные воины из соседнего племени — меру или как их там, голод, браконьерство… резня и все сопутствующие ужасы и как результат — карательные меры. Одним словом, история движется вперед, оставив позади еще несколько могил. — Мистер Джонс тяжело вздохнул.

— Сколько Экзетеру тогда было лет, сэр?

— Шестнадцать.

— Он находился здесь, в Фэллоу? Как он это воспринял?

— Право же! А вы как думаете? Он был сражен, разумеется. Сообщение о трагедии пришло в выходной, и никто из Уайтхолла не дал себе труда известить его. Так что он узнал обо всем из газет утром в понедельник. Он не видел родителей четыре года и как раз надеялся повидаться с ними летом.

— Братья, сестры?

Джонс снова вздохнул:

— Никого. Он замечательно быстро справился с отчаянием. Сильный характер. Его оценки почти не понизились. А потом, когда худшее, казалось, было позади, опубликовали результаты расследования, и это снова разбередило раны.

— Будьте добры, сэр, повторите еще раз название местности. И точную дату — во всяком случае, настолько точную, насколько вы помните. — Лизердейл уже знал, что ему будет оказана вся возможная помощь. Он не получил никакого удовольствия — слишком легкой оказалась победа. — Каким образом, сэр?

— Я хотел сказать, разбередило раны Экзетеру. — Джонс осторожно снял пенсне и протер его носовым платком, потом, прищурив глаз, оценил результаты. — В самом кровопролитии нет вины его отца. Как я сказал, убийцы — обыкновенное сборище бандитов, зашедших на чужую территорию. Однако Экзетера резко критиковали за то, что он не держал для охраны своих учреждений гарнизона специально подготовленных туземцев. Юный Экзетер сказал бы вам — и я почти готов поддержать его точку зрения, — что его отца обвинили в том, что он слишком хорошо справлялся со своей работой. Если бы он оказался плохим администратором и правил с помощью угроз, ему бы требовалось защищать себя! Еще один парадокс, э? В общем, в свои молодые годы Экзетеру уже пришлось пережить такое, что не пожелаешь никому.

— А его опекун?

Джонс водрузил пенсне на нос и недоверчиво прищурился:

— Почему вы спрашиваете, сэр? Разве он не может сказать вам этого сам? Он что, пропал?

— Нет, сэр. — Лизердейл перелистал свой блокнот. — Сотрясение мозга, сложный перелом правой ноги и ряд менее серьезных ушибов. Когда я уезжал из больницы, он еще не пришел в сознание.

— Боже правый! — задохнулся Джонс. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. — Опекуном является его дядя, преподобный Роланд Экзетер, глава миссионерского общества «Светоч».

Он назвал это имя так, словно преподобный доктор Экзетер был известен каждому, — и правда, Лизердейлу доводилось слышать о нем. Он умолчал о том, что уже имел со святым отцом телефонный разговор рано утром. Равно как и о том, что экономке преподобного Экзетера потребовалось довольно много времени, чтобы уговорить того хотя бы подойти к телефону. Да и подошел он в конце концов только для того, чтобы объяснить: его религиозные убеждения не позволяют ему путешествовать по воскресеньям — нет, ни в коем случае, даже чтобы навестить раненого племянника, обвиняемого к тому же в совершении убийства.

— Экзетер переписывался также с каким-то типом из министерства по делам колоний, — нахмурившись, сказал Джонс. — Уверен, у меня где-то записаны его имя и адрес. Мистер Олдкастл, если не ошибаюсь. Видите ли, в таких случаях правительство его величества принимает посильное участие.

— А другие родственники?

— Насколько мне известно, только кузина.

Лизердейл навострил уши, но виду не подал.

— Друзья семьи?

— Не слышал, чтобы он упоминал кого-либо.

— Мистер Джонс, вам ни о чем не говорит имя или прозвище «Джамбо»?

— Весьма распространенное прозвище, только и всего. У нас в четвертом классе учится Джамбо Литтл.

— Нет. Ладно. Расскажите мне о кузине.

— Мисс Алиса Прескотт. У меня, кажется, есть ее адрес.

— Насколько они близки?

Джонс изобразил понимающую улыбку:

— Два месяца назад Экзетер был у нее на дне рождения; ей исполнился двадцать один год. До достижения совершеннолетия она — как и он — находилась под опекой дяди — преподобного Экзетера. Я не видел юную леди несколько лет, но полагаю, что молодой человек пребывает в сильном смятении. Как к нему относится она, мне неизвестно. Он на три года моложе, и они в близком родстве.

— Я прослежу, чтобы ее оповестили о случившемся, сэр.

— Благодарю вас. Уверен, Экзетер будет весьма благодарен за это. Если она хоть отчасти такова, какой он ее считает, она откликнется.

Хороший школьный наставник — это не просто надзиратель. Акции Джинджера Джонса в глазах Лизердейла заметно повысились. Доверие и дружбу по меньшей мере одного из своих подопечных он завоевал, это точно.

— Расскажите мне о самом юноше, сэр.

— Крепкий… — Джонс задумался на мгновение. — Неплохой спортсмен, хотя и не выдающийся, если не считать крикета.