Кольвин Скульптор разделся до поношенной блузы и таких же поношенных кожаных лосин. Он сидел, опершись мускулистыми руками о колени, хмуро поглядывая то на плиту, то на торговца драконами. Ноги его были разуты — подобная вольность тоже была непривычной, но, возможно, умышленной. Этим он как бы показывал, что гость его не так уж и подавляет. Конечно, размерами Кольвин уступал Т'лину, но все же был крепким, рослым мужчиной.
Из окна за всем этим внимательно наблюдали два огромных зеленых глаза. Драконы вообще производят впечатление свирепых созданий, хотя на деле по большей части совершенно безобидны.
Гим продолжал пребывать в таком возбуждении, что ему не сиделось на месте, и мать сделала ему замечание, чтобы он не ерзал. Он тоже скинул свои меха, уменьшившись при этом в объеме чуть не вдвое. В рубахе и шерстяных лосинах он казался теперь самым обыкновенным подростком — нескладные руки-ноги и во все лицо улыбка. Его сходство со статуей в молельне все так же поражало, но Гиму еще предстояло возмужать, чтобы достичь полного сходства с изваянием.
Элиэль сонно прикидывала, каким ремеслом он может заниматься. Его руки казались гладкими и не такими загрубелыми, как у отца. Скорее всего он не скульптор, хоть и носит отцовскую фамилию. С другой стороны, он уже достаточно взрослый, чтобы владеть собственным ремеслом.
— На следующее утро ко мне заявились еще двое гостей, — продолжал Т'лин, — и они сообщили мне, что сам бог желает впутать меня в это дело! Ну как, спросил я их, человек может в этом городе заработать на пропитание?
Гим ухмыльнулся и пригладил рукой свои золотые кудри. Да, он красивее даже Гольфрена Флейтиста, а уж Клип Трубач по сравнению с ним так и вовсе страшилище. Интересно, сквозь дрему подумала Элиэль, есть ли у него сценический талант? Даже так он ни дать ни взять Юноша в трагедии! Надо бы предложить ему поучиться у нее. Забавная мысль, если не считать того, что он, похоже, совсем про нее забыл. Должно быть, считает ее совсем еще маленькой. Придется поставить его на место…
Но как? Что бы такое сделать? Такое, по сравнению с чем даже спуск по веревке с отвесной стены покажется ерундой?
— Бред! — возмущался Т'лин. — Нет, только представьте себе: они хотели одолжить моего любимого дракона. И кому — мальчишке, который даже не отличает «вилт» от «чаз»!
— И что же тогда тебя убедило? — невозмутимо спросила Эмбилина Скульптор. Как ни в чем не бывало она безупречно исполняла обязанности радушной хозяйки и угощала гостей домашним печеньем. Во взгляде ее не было видно и следа тревоги.
Интересно, а мать Элиэль тоже была такой красивой? Впрочем, ей так и не довелось побыть матерью по-настоящему.
— Чтобы заработать себе на хлеб, — буркнул в ответ Т'лин, — мне нужны тишина и покой. И потом, я не сомневался, что этот отпрыск свернет себе шею, а уж Звездный Луч как-нибудь сам найдет дорогу домой.
Ухмылка Гима сделалась еще шире.
— А почему ты сам не отправился на нем? — удивилась Элиэль.
В зеленых глазах Т'лина отразился неподдельный ужас.
— О Бриллиант из Бриллиантов на сцене! Уж слишком тяжел я для таких эскапад. И потом кто, как не святой Тион, выбрал для этих штук жокея в легком весе. Если честно, — признался он со скорбной миной, — а ты ведь знаешь, я никогда не вру, — я не ожидал, что все предприятие увенчается успехом. Я был уверен, что это чистое самоубийство.
Гим довольно хихикнул.
— А если бы храмовая стража схватила его, что тогда?
Т'лин самодовольно огладил бороду.
— Мне пришлось бы объявить его вором — как иначе я получил бы обратно своего дракона?
У Гима отвисла челюсть.
— Но ты ведь так не думал? — хмуро улыбнулся его отец. — Тебя бы повесили, только и всего!
— Как бы то ни было, что вышло — то вышло, — недовольно пробурчал Т'лин и устремил взгляд своих зеленых глаз на Элиэль. — Я пришел сюда, чтоб торговать драконами, а вместо этого завоевал ненависть всего местного духовенства! Мне придется сматывать удочки, и неизвестно еще, смогу ли я когда-нибудь сюда вернуться. — Он крепко стиснул своими лапищами подлокотники кресла. — Жрецы и стража, должно быть, уже рыщут по улицам. Ладно, Скульптор, она твоя. Я свое дело сделал, мне пора!
Какое-то мгновение Элиэль потешила себя надеждой навечно остаться в этой уютной кухоньке. Ну их, эти драмы и странствия… Вот бы стать членом этой доброй семьи… От этой мысли у нее на душе потеплело, но — увы! — Она прекрасно знала, что этому не бывать.
— Не торопись! — сказал Кольвин, тоже глядя на нее. — Нам надо еще узнать, почему все так? Зачем Эльтиане так нужна была эта девочка? Почему Кирб'л хотел освободить ее? И что, ради всего святого, делать с ней теперь, когда она здесь? Объясни-ка, Певица!
— Я свое дело сделал, — повторил Т'лин, но даже не пошевелился чтобы встать.
Четыре пары глаз в упор смотрели на Элиэль. Вернее, пять, считая дракона. Правда, тот испытывал некоторые трудности, поскольку стекло запотело от его дыхания. Две пары голубых глаз, две пары зеленых, одна — черных…
Элиэль подавила зевок. Она решила, что историю надо изложить с подобающим достоинством. Жаль, нет здесь Пиола Поэта, он бы облек ее в стихи. А так придется обойтись прозой. Она отбросила одеяла и уселась, выпрямив спину, как Мать на Троне Радуги в «Суде Афароса».
— С тобой все в порядке, милочка? — с беспокойством спросила Эмбилина.
— Все в порядке, благодарю вас. Слышал ли кто-нибудь из вас, смерт… знает ли кто-нибудь из вас, что такое «Филобийский Завет»?
Т'лин с Кельвином хором сказали «да», а Гим отрицательно мотнул головой.
— Это такая книга пророчеств, — объяснил его отец. — Лет восемьдесят назад одна жрица в Суссе, обезумев, начала выкрикивать пророчества. Их записали. Ее родственники издали эти записи в память о ней. А что?
Т'лин издал свое драконье фырканье. Элиэль понимала, что ей никогда не догадаться, о чем он думает на самом деле. И все же он явно удивился упоминанию «Завета». Еще он казался недовольным и встревоженным.
— Обычно пророчества настолько расплывчаты, что их можно отнести к чему угодно, — буркнул он. — Но вот многое из того, что наговорили в Филоби, подтвердилось — так я, во всяком случае, слышал. В самом деле, при чем они-то здесь?
— Ну… в общем, там предсказано, — загадочно объявила Элиэль, — что, доведись мне попасть на нынешние Празднества Тиона в Суссе, это изменит мир.
Последовало недоуменное молчание. В плите потрескивал огонь. В окне светились зеленые глаза Звездного Луча.
— Она что, часто так? — поинтересовался Гим.
— Нет, — задумчиво ответил Т'лин. — Она кривляется, есть немного, но не сочиняет. Валяй дальше, о ипостась Детины.
— Оракул объявил, что я — дочь Кен'та.
— Угу! — Рыжая борода Т'лина неприязненно дернулась.
— Это не моя вина! — обиделась Элиэль.
— Нет, не твоя. И не твоей матери. Ты можешь подтвердить это, Кольвин Скульптор?
— Мне говорили, что оракул упоминал об этом. Владычица всегда злится, когда ее Муж путается со смертными.
— Бедняжка! — воскликнула Эмбилина, взяв Элиэль за руку. — Это ничего не значит, милая.
Элиэль снова постаралась походить на Амбрию в «Суде Афароса».
— Очень даже может значить. И Владычица, и Муж решили, что нельзя допустить, чтобы я исполнила пророчество.
— Ну, Эльтиана-то ясно, — сказал Т'лин. — Но откуда ты знаешь про Карзона?
Элиэль набрала в легкие побольше воздуха.
— Мне сказал об этом Жнец.
Гим хихикнул и покосился на отца… на торговца драконами… на мать. Глаза его расширились.
— Продолжай, — буркнул Т'лин, буравя ее ледяным взглядом.
Элиэль изложила все как было, опустив только имя Дольма. Она описала его как «одного знакомого».
Представление вышло на славу. Когда она закончила рассказ, Эмбилина чуть не плакала, глаза Гима сделались почти такими же большими, как у Звездного Луча, а двое мужчин мрачно смотрели друг на друга. Драконоторговец жевал рыжий ус. Скульптор хрустел суставами пальцев.
— Клянусь четырьмя лунами! — взрычал наконец Т'лин. — Воистину твой бог
— Шутник.
— Верно, — кивнул Кольвин, — но он и мой бог. Мне кажется, наш долг — доставить ее на Празднества.
— Вот и мне так кажется.
— Я не уверена, что хочу… — запротестовала Элиэль.
— У тебя нет выбора, девочка!
— Вот именно, нет, — кивнул Драконоторговец.
— Это возможно?
Т'лин не ответил. Вцепившись рукой в бороду, он мрачно уставился на плиту.
— Похоже, мы вляпались в серьезную распрю между нашими богами! Я ведь не говорил вам еще про мою первую гостью — скрюченную старую каргу, таскающуюся с обнаженным мечом.
Остальные молча ждали. Эмбилина шевелила губами в беззвучной мольбе.
— Синяя монахиня, конечно, — продолжал Т'лин. — Из тех безумных фанатиков, что не дают спать честному труженику. Дело было на рассвете, к тому же я мучился похмельем. Я выслушал ее со всеми возможными терпением и вежливостью, за что душе моей наверняка уготовано теплое местечко на небесах. Потом выгнал ее! — Он стиснул поросший рыжей шерстью кулак. — Я-то думал, это просто старческий маразм. Эх, знать бы тогда…
Кольвин удивленно поднял тяжелые брови:
— Она пришла до того, как вещал оракул?
— Во всяком случае, раньше, чем стало известно о том, что произошло в храме. Она бормотала что-то насчет опасности, грозящей Элиэль Певице. Я сделал вид, что не знаю, о ком она говорит. Она улыбнулась мне, как безмозглому дитяте, и убралась прочь, пообещав вернуться. Я в свою очередь пообещал вырвать ноги тому из своих людей, кто подпустит ее ко мне еще раз.
— А кто такие синие монахини? — поинтересовался Гим.
— Служительницы богини покаяния, — ответил его отец. — Орден, сестры которого редко встречаются в наших краях. Безобидные букашки.
Т'лин покачал головой:
— Безобидные-то безобидные… Рассказывают только… Когда в Лаппине правил Падздон Диктатор — тот, кого прозвали Жестоким, — он выступал как-то с речью перед горожанами с балкона, и монахиня из толпы нацелила в него меч и начала кричать, чтобы он покаялся. Его стражники не могли к ней пробиться, а сам он не смог или не захотел уйти с балкона. Прежде чем она договорила, он упал с балкона и умер!
— Ты в это веришь? — недоверчиво пожал плечами Кольвин.
— Верю, — хмуро кивнул Т'лин. — Мой отец видел это собственными глазами.
В наступившей тишине снова стало слышно, как в плите трещит огонь.
— Значит, Дева на стороне Элиэль — на стороне Юноши, — тихо произнесла Эмбилина Скульптор, голубые глаза которой теперь были полны тревоги. — А Прародитель? Известно ли, как к этому относится он?
Ее муж покачал головой:
— Если бы он принял решение, остальные не спорили бы друг с другом.
— Это совершенно очевидно! — объявила Элиэль. — Трагедии всегда так кончаются! Тем, что Прародитель изрекает истину. Время Висека еще не пришло.
Гим улыбнулся, но возражать ей никто не стал.
— Ты должен доставить девочку в Суссленд, Т'лин Драконоторговец, — твердо сказал скульптор.
Здоровяк застонал:
— Но почему я?
— А кто еще? Жрецы уже прочесывают город. Владычица… — Кольвин пожал плечами, задумчиво посмотрев на сына. — Это возможно?
— В обычной ситуации я ответил бы, что это возможно, — вздохнул Т'лин.
— В обычной ситуации я сказал бы, что мог бы съездить в Филоби и вернуться еще засветло. Но Суссволл всегда опасен. Чего же ждать от него сейчас, когда Владычица гневится на нас и готова на все, лишь бы нас остановить? Клянусь потрохами! Когда мы заявимся туда, нас будет ждать наготове целая армия Жнецов!
Элиэль уже успела подумать об этом: как она вернется в труппу, если там Дольм?
Гим как-то сразу скис под суровым взглядом отца.
— Мне не стоило бы спрашивать. — Скульптор снова похрустел пальцами. — Не отвечай, если не хочешь…
Гим немного расслабился и снова ухмыльнулся:
— Нет, я не делал этого.
— Чего не делал? — удивилась его мать.
Кольвин рассмеялся и хлопнул сына по колену.
— Когда он молился прошлой ночью Тиону, он собирался просить бога помочь ему попасть на Празднества. Верно, сын?
Гим мечтательно улыбнулся. Вид у него был скорее зеленого мальчишки, никак уж не романтического героя, спасителя девушек из темниц.
— Я думал об этом. Но ты ведь просил меня этого не делать. Вот я и не делал.
Во взгляде отца светилась теперь уже настоящая гордость.
— Я обратил внимание — ты уклонился от прямого обещания! Я-то был уверен, что ты не поддашься соблазну. Я горжусь тем, что ты устоял. Но Тион знает, как страстно ты этого желаешь. Выходит, он взял верх.
Гим неуверенно улыбнулся:
— Ты… ты хочешь сказать, что я могу ехать туда?
— Теперь тебе просто придется ехать, сынок! Кто, как не ты, нарушил неприкосновенность храма Владычицы? Если жрецы найдут тебя, то просто разорвут на части. И пусть это будет тебе наградой. Ты поможешь нам, Драконоторговец?
— Какая лавине разница, двоих хоронить или троих? — мрачно кивнул Т'лин.
Кольвин издал фырканье, которого не устыдился бы и торговец драконами.
— Четверых! Уж не думаешь ли ты, что синяя монахиня вернулась в свою обитель?
Т'лин запрокинул голову и зарычал — но от ярости или от смеха, Элиэль не поняла. За окном громко рыгнул в ответ Звездный Луч.
— Только этого еще не хватало! — вскочил на ноги торговец. — Он перебудит полгорода и уж наверняка — всех жрецов храма Владычицы!
Элиэль поднялась, но он смерил ее таким взглядом, что она застыла.
— Я не могу взять тебя! Каждая ящерица на улице будет остановлена и допрошена с пристрастием. Можешь ты одеть эту приносящую одни хлопоты юную особу так, чтобы она сошла за мальчишку, а, Эмбилина Скульптор?
Мать Гима задумчиво осмотрела Элиэль:
— Наверное, у нас найдутся какие-нибудь изношенные шмотки.
— Отлично! — Т'лин перевел взгляд на Гима. — Нет такого города, чтобы в нем не было-калитки влюбленных.
— Я знаю путь за стену, господин, — ответил подросток.
Т'лин кивнул.
— Есть у тебя свое ремесло, юнец?
Гим неуверенно улыбнулся:
— Вообще-то я учился у моего дяди, Голтога Живописца. Я играю на лире, но…
— С этой минуты тебя зовут Гим Гуртовщик! — Драконоторговец состроил суровую мину. — Запомни: я нанял тебя в прошлый шеядень в Лаппине и плачу тебе полумесяц за две недели службы. — Он ухмыльнулся. — Впрочем, могу платить и два. Пойми, обыкновенно я вообще не плачу зеленым новичкам, но ты неплохо начал. Скажем так, ты произвел на меня некоторое впечатление. Приведешь девчонку ко мне в лагерь тотчас, как она соберется. Сумеешь сделать это — произведешь на меня еще большее впечатление.
— Постараюсь, господин! — Гим расправил плечи. — С божьей помощью.
— Надеюсь, он поможет. — Стоя, Т'лин казался не менее величественным, чем верхом. Он повернулся к скульптору. — А что ты и твоя славная жена? Жрецы будут охотиться и за вами.
Муж с женой обменялись взглядами.
— Что будет с нами и нашими детьми? — переспросил Кольвин. — Ты что, Т'лин Драконоторговец, в Наршвейл на пикник приехал? — Он покачал головой.
— У нас достаточно друзей, которые помогут нам заплатить Владычице, чтобы та сменила гнев на милость.
Т'лин не стал спорить, только нахмурился при упоминании о детях.
— Как бы это не обошлось вам в стоимость нового храма. — Он задержался и приподнял Элиэль за подбородок своей шершавой ладонью. — Большинство женщин ждут по крайней мере до тех пор, пока у них титьки не отрастут. Ты же ухитрилась весь мир поставить на уши, проказа маленькая!
Элиэль и сама так считала, но знала, что Амбрия не одобрила бы такой вульгарности. Она напустила на себя самый неодобрительный вид.
— Подожди, Драконоторговец. То ли еще будет, когда я окажусь в Суссе.
32
Под газовым фонарем стояла двуколка. Возница спрыгнул с козел и трусцой подбежал к крыльцу. Он был одет в спортивный костюм и котелок. На лице красовались военного вида усы щеточкой. Да и голос возницы звучал по-военному отрывисто.
— Вы его забрали! — Он хмуро глянул на них из-под кустистых бровей.
— Именно так! — сдавленно хихикнул мистер Олдкастл. Все, что видел сейчас Эдвард, — это его пушистую шапку и каракулевый воротник. — Изволь, взгляни, какого петушка тебе в твой птичник я веду — отменный рекрут, я ручаюсь в этом.
— Еще бы не так, черт меня побери! А вы уверены, что я мечтал об этом?
— Как бы то ни было, он твой теперь всецело. Представься же ему, избрав то имя, что сочтешь всего уместней.
Мужчина неодобрительно покосился на Эдварда.
— Крейтон, — бросил он. — Я знал твоего отца. — Он протянул руку, потом сообразил, что обе руки Эдварда заняты.
Крейтон был явно из военных, скорее всего он служил в Индии. В его речи проскальзывали нотки, которых волей-неволей набираешься, годами командуя туземными войсками.
— Рад познакомиться, сэр, — выдавил Эдвард. С трудом сохраняя равновесие на одной ноге и костылях, он так сильно дрожал, что боялся упасть. От одной мысли об этом ему уже делалось дурно.
— Ей-богу! — встревожился Крейтон. — Парню, похоже, совсем плохо. Разве нельзя было немного облегчить его страдания, сэр?
— Увы! — Мистер Олдкастл с досадой стукнул тростью по гранитной ступени крыльца. — Увы, пришлось истратить мне запас тех сил, что б стоило мне поберечь и дале!
Реакция Крейтона поразила Эдварда даже в нынешнем его болезненном состоянии. Не секрет, что англо-индийские офицеры отличаются непомерным высокомерием, особенно в общении со штатскими, но этот, похоже, относился к старичку с повышенным пиететом.
— Конечно, сэр! Я и в мыслях не имел упрекать вас. Вы ведь знаете, как мы благодарны вам за помощь.
— Я знаю, сэр, не тратьте слов напрасно. — Мистер Олдкастл испустил уже знакомый Эдварду сухой смешок. — Вдобавок дал возможность я ему характер проявить. Его он выказал отменно, когда судьбой был загнан в угол.
— Надеюсь, — буркнул Крейтон. — Но он не сможет совершить переход с такой ногой.
— Все это мы попробуем уладить, мой полковник.
— Ах! — Лицо Крейтона несколько прояснилось. — Очень мило с вашей стороны, сэр. Ладно, обопрись на меня, парень. Раз уж ты никак не можешь вернуться, попробуем вытащить тебя отсюда.
Эдвард видел, что ему не слишком радовались, но это его и не удивляло. Война или нет, ясно было, что очень скоро всю округу поставят на ноги в поисках беглеца.
— Я вовсе не хочу быть обузой, сэр.
— Хочешь или нет ты ею уже стал. Не твоя вина. К тому же мой почтенный друг верно заметил. Что-что, а мужество я вижу. Именно то, чего я и мог ожидать от сына твоего отца. Пошли.
После таких слов у Эдварда уже не оставалось иного выбора, кроме как спуститься с крыльца и водрузиться в двуколку, постаравшись не закричать от боли.
Крейтон взялся за вожжи, мистер Олдкастл уселся рядом с ним. Эдвард вытянулся на скамейке за их спинами. Пони зацокал копытами по пустынной улице. Скоро газовые фонари Грейфрайерз остались далеко позади, и они потряслись по залитой лунным светом проселочной дороге. Эдварда спасли и от карающего правосудия, и от женщины с ножом, однако теперь он превратился в беглеца, всецело зависевшего от мистера Олдкастла и этого полковника Крейтона. Он и понятия не имел, кто они такие или зачем он им нужен.
На нем не было ничего, кроме бинтов, халата, одного ботинка и соломенной шляпы — не лучший наряд для бегства из тюрьмы и тем более для прогулки по ночной Англии. По мере того как покрывавший его пот просыхал на прохладном ночном воздухе, он дрожал все сильнее. Ногу сводило адской болью каждый раз, когда двуколка подпрыгивала на ухабе. Эдвард подозревал, что она болтается под повязкой. О том, что это означает для его переломанных костей, он старался не думать. Одним словом, ему приходилось несладко.
— Джентльмены? — окликнул он их, не в силах более терпеть. — Не можете ли вы объяснить мне, что происходит?
— Это не так просто, — фыркнул Крейтон. — Но спрашивай.
— Я ведь не убивал Тимоти Боджли, ведь нет?
— Нет. Хотели убить тебя. Насколько я понимаю, он попал под горячую руку. Чертовски жаль, но кстати для тебя.
— Но почему, сэр? Зачем кому-то убивать меня?
— Этого я пока не могу тебе открыть — бесцеремонно заявил Крейтон. — Одно скажу — это те же бандиты, что убили твоих родителей.
— При всем моем к вам уважении, сэр, — возразил Эдвард, подумав немного, — это совершенно невозможно. Ньягатских убийц поймали и повесили.
Крейтон не поворачивался к нему, сконцентрировав внимание на темной дороге. Впрочем, его отрывистую речь было слышно и так.
— Я имел в виду не шайку кровожадных ниггеров. Это всего лишь пешки. Я говорю о тех, чьими стараниями они сошли с ума.
— Тех миссионеров, которые свергли их идолов? Но они ведь…
— За ньягатской трагедией стояла Палата, и даже тогда целью было убить тебя.
— Меня? — Эдвард не верил своим ушам. — Что за Палата?
— Тебя. Точнее, не дать тебе родиться. Тут у них вышла некоторая путаница. Это долгая история, и ты, возможно, не поверишь, если я расскажу ее сейчас. Погоди немного.
На этом разговор закончился. Он прав — Эдвард не верил даже тому, что видел и слышал сам. Быть подозреваемым в убийстве Волынки уже достаточно плохо. Оказаться ответственным за смерть собственных родителей и весь кровавый кошмар Ньягаты — стократ хуже.
И все же это загадочное письмо Джамбо свидетельствовало: его родители хранили какие-то тайны, которые не успели открыть ему. Кто бы ни был этот Джамбо, он так и не получил этого письма.
Проклятие! Он забыл захватить письмо! Оно осталось в больнице.
Всему этому никак не могло найтись логичных, земных объяснений. Мистер Олдкастл говорил, что те, кто стоит за всей этой ужасной тайной, развязали и всемирную войну, и он же уверял, что эта женщина с тяжелыми кудрями обладает способностью проходить сквозь запертые двери. Значит, через запертые двери она вошла в Фэллоу и вышла из Грейфрайерз-Грейндж. Маленький человечек тем не менее прогнал ее без видимого усилия. К тому же кто-то поразил больных и персонал больницы необъяснимой глухотой. Куда подевались все сиделки? Не постигла ли их судьба Волынки? Как вообще сам мистер Олдкастл смог явиться так быстро на это бредовое декламирование Шекспира?
Во всем этом не было решительно никакого смысла. Нет смысла искать логику Шерлока Холмса там, где потрудился Мерлин.
Единственное, что грело душу, — мысль о том, какое будет лицо у инспектора Лизердейла, когда тот узнает об исчезновении подозреваемого.
Толчок и внезапная тишина вырвали Эдварда из зябкой дремоты. Крейтон спрыгнул с повозки. Судя по скрипу, он отворил ворота и под уздцы провел через них пони. Потом он забрался обратно на козлы, и повозка заскрипела дальше по полю. Луна стояла еще довольно высоко, а небо уже начинало светлеть на востоке.
Эдвард не знал точно, как долго они ехали — возможно, около часа, — как не знал и того, где они находятся. Впрочем, его знакомство с окружающими Фэллоу местами ограничивалось Грейфрайерз. Похоже, полковник Крейтон тоже не знал этого, поскольку направление подсказывал мистер Олдкастл.
Эдвард совершенно окоченел. Нога болела отчаянно. И все же он был жив и даже — на данный момент — свободен. Впрочем, и то, и другое могло оказаться временным состоянием.
За следующими воротами дорога полностью заросла. Двуколка петляла между деревьями, что росли на вершине небольшого холма. Пони осторожно выбирал путь, колеса цеплялись за кусты. Густые деревья заслоняли небо над головой. В воздухе стоял запах прелых листьев. Минут через десять тропа исчезла окончательно. Высокая трава и мох сменились папоротниками и ракитником. Здесь явно не пасли коров. Стояли предрассветные сумерки. Все вокруг казалось серым.
Крейтон натянул вожжи.
— Выходим, Экзетер. Я помогу спуститься.
Вылезать из двуколки оказалось еще мучительнее, чем забираться в нее. Чертова нога готова была порвать повязки вместе с шиной. Трава оказалась сырой и холодной.
— Оставь один костыль и обопрись на меня, — посоветовал Крейтон. — Всего несколько шагов. Да, и шляпу тоже сними.
В этом подлеске и несколько шагов — подвиг. Почти сразу же Эдвард оступился и чуть не упал.
— Еще несколько ярдов и хватит, — сказал Крейтон. — Нам только зайти за этот камень. Вот, молодчага. Тебе лучше сесть на траву. Я знаю, что твоей за… сам знаешь, какому месту будет холодно, но это ненадолго.
Эдвард не сомневался, что трава покрыта росой. Так почему бы ему не сесть хотя бы на эту каменную стену? Ладно, просто вытянуть ноги — уже восхитительная роскошь. Он перевел дух и оглянулся. Крейтон стоял рядом с ним на коленях, обнажив голову. Так непривычно видеть англичанина на улице без шляпы…
— А где мистер Олдкастл?
— Где-то поблизости, — тихо ответил Крейтон. — Он, несомненно, слышит все, что ты говоришь. Есть предположения насчет того, где мы?
Эдвард удивленно огляделся по сторонам. Роща состояла в основном из дубов, растущих тесно друг к другу. Кое-где белели редкие березки. Тишина царила невероятная — ни птиц, ни шелеста листвы, ничего. Жуть! Ему отчаянно хотелось сыпать шутками, а он знал, что это — признак подступающей паники. Паникой можно было объяснить и стук зубов, хотя он предпочел списать это на холод.
Низкая стена сбоку от него оказалась на поверку вовсе и не стеной, а длинным замшелым валуном, наполовину вросшим в землю. Неподалеку виднелся еще один, и он сообразил, что они сидят в кругу врытых в землю камней. В юго-западной Англии много таких мест, сохранившихся с незапамятных времен. Где-то камни до сих пор стоят вертикально, а где-то упали или повержены почитателями новых богов. Большой валун рядом с ним был частью такого круга.
— Это заставляет меня вспомнить про Дубы, Друидз-Клоуз, Кент, — ответил он, чувствуя себя полнейшим идиотом.
— Верный ход мыслей. Это очень древнее место. И то, что нам предстоит сделать, — тоже древний ритуал. Цена, которую мы должны заплатить. Тебе придется поверить мне на слово.
Крейтон достал из кармана большой складной нож, расстегнул правую запонку и закатал рукав, обнажив запястье. Вытянув правую руку так, чтобы не испачкать штаны, он резанул по тыльной стороне запястья. На замшелую поверхность валуна закапала кровь. В предрассветных сумерках она казалась черной.
Потом Крейтон передал нож Эдварду.
Момент истины.
Интересно, подумал Эдвард, что бы сказал дядюшка Роланд, случись он здесь. Впрочем, он вполне мог представить себе реакцию Роли.
Боль оказалась сильнее, чем он ожидал. Руку словно обожгло холодным огнем, но с первой попытки у него получилась только неглубокая царапина, кровь из которой почти не шла. Он стиснул зубы и резанул сильнее. Показалась кровь, и он покапал ею на камень — ни дать ни взять кобель, помечающий столбик.
— Умница, — пробормотал Крейтон. Он отобрал нож, сложил его одной рукой и спрятал в карман.
— Что теперь, сэр?
— Подожди, пока кровь не перестанет, — шепотом ответил тот. — Ничего не говори — и вообще постарайся опустить глаза. Во всяком случае, не пялься слишком откровенно на… гм… на то, что можешь увидеть.
Ну, говорить-то Эдвард мог и воздержаться, но зубы его продолжали стучать сами собой. Пальцы рук и ног казались совсем ледяными. Даже нога, похоже, онемела от холода; во всяком случае, боль попритихла.
Что-то шевельнулось на противоположной стороне круга — тень в подлеске. Он старался не смотреть в ту сторону, но это оказалось не так просто. Впрочем, кто бы или что бы там ни шевелилось, разглядеть это было довольно трудно, почти невозможно.
Пятно перемещалось от камня к камню — шныряя туда-сюда, застывая, чтобы посмотреть на пришельцев, как белка, привлеченная соблазнительным орехом. Мужчина? Мальчик? Он передвигался совершенно бесшумно, темное пятно на фоне серых кустов, словно сгустившаяся тень. Он набирался храбрости и осторожными пританцовывающими шажками приближался к ним. Потом отшатывался назад, будто пугался или решал, что зайти с другой стороны будет безопаснее.
Постепенно Эдвард составил некоторое представление: никаких одежд, худой — ужасно худой, ростом не больше ребенка. Голова казалась окруженной облачком серебряных волос, но, не имея возможности разглядеть как следует, Эдвард не мог утверждать, просто ли это светлые волосы или же седина. Он был слишком мал и на вид слишком юн, чтобы оказаться мистером Олдкастлом, и все же было в нем что-то знакомое — может, манера выставлять голову вперед? Или, возможно, он был слишком стар, чтобы оказаться мистером Олдкастлом. Одно ясно — это не сон.
И это не человек. В роще было тихо, как в могиле.
Ближе, дальше, снова ближе… В конце концов дух приблизился к ним всего на десять или двенадцать футов, хоронясь за соседним камнем. Он выглянул с одной стороны валуна, потом с другой. Последовала пауза. Потом он выглянул еще. Потом, решившись, нырнул в подлесок и спрятался за упавшим камнем. Они не видели его, но при желании могли коснуться рукой.
Эдвард обнаружил, что может лишиться чувств, задержи он дыхание еще немного. Что находится по ту сторону валуна? Краем глаза он следил за потеками крови на камне, почти ожидая, что они вот-вот исчезнут. Однако они никуда не делись.
Голос, донесшийся до него, звучал тихо-тихо, словно шелест ветра в траве.
— Сними повязки, Эдвард.
Слова звучали совершенно ясно и недвусмысленно, без какого-либо намека на вирши а-ля Шекспир. Момент истины. Финал.
Эдвард опустил взгляд на белый кокон бинтов, скрывавший его ногу от кончиков пальцев до бедра. Потом покосился на Крейтона — тот испытующе смотрел на него.
Хуже ему — беглому калеке — все равно не будет. Эдвард начал возиться с узлами и булавками. Спустя минуту Крейтон протянул ему нож. Дело пошло быстрее. О том, как он будет заматывать все это обратно, Эдвард предпочитал не думать.
Ему не придется заматывать. Он знал это. Он резал и рвал бинт, пока не обнажил ногу — чертовски нормальную ногу без намека на перелом.