Золотая серия фэнтези - Приют охотника (Омар, меняля историй - 2)

      Купец вздрогнул и нехотя переглянулся со старухой. Надо же, какая большая и счастливая семейка!
      - Ну конечно, сударыня, - без особого удовольствия сказал он. - Вы видите перед собой свою настоящую внучку и царицу.
      - Я не верю ни одному вашему слову!
      - Заверяю вас, факты неопровержимы! Даты совпадают. Настоятельница - то есть бывшая настоятельница, ныне уже покойная - написала подробное, хоть местами и чуть слишком многословное описание произошедшего. Она привела последние слова умирающей женщины. У меня с собой - наверху - переписанный текст ее письма. Уж не хотите ли вы усомниться в словах святой матери? И позвольте напомнить вам, все это привлекло к себе мое внимание до того, как вся эта верлийская история стала известной в Бельхшлоссе. И кто в такой дыре, как Лютцфройль, мог знать царский герб столь удаленной страны?
      Гвилл снова поймал мой взгляд, как бы спрашивая, что нам делать. Я обдумал этический аспект проблемы. У меня не было особенных причин отравить Марле удовольствие, да и Йоханну тоже. Но я чувствовал, что развенчал Рози довольно бесцеремонно. Теперь я просто не мог уже быть излишне снисходительным ко всем остальным присутствующим.
      Ну, почти ко всем.
      Верно, фрау (или фройляйн?) Марла приходила мне на помощь несколько раз за этот вечер, но не по своей воле. И если уж на то пошло, рассказ ее мужа о сестре Заух касался единственного лица, кто не переставал поддерживать меня и кто заслужил мою поддержку куда больше, чем она.
      - Кажется, опять моя очередь? - Я не стал ждать возражений. - Воистину сложное испытание, ваша честь! Как это ни грустно признавать, кажется, я встретил наконец достойного соперника, и - надо же! - в последнем раунде. Все же я сделаю все, что в моих силах, и не сдамся без боя. Самое лучшее, что я могу сделать, - это поведать вам печальную, недолгую и назидательную историю вальдграфа Мюнстера.
      29. ОТВЕТ ОМАРА НА РАССКАЗ КУПЦА
      Впервые я встретил Мюнстера шесть или семь лет назад, в Винлянде. Тогда он был совершенно буйным, безрассудным юнцом. Этим летом я снова столкнулся с ним в Гильдербурге. Конечно, он изменился с тех пор, но не так, как меняется большинство мужчин к зрелым годам. Теперь он стал еще более буйным и безрассудным.
      Должно быть, вы слышали уже о его брате, маркграфе. Во всем Фолькслянде не найдется землевладельца богаче его. Вне всякого сомнения, вы можете назвать с дюжину его дядюшек, двоюродных братьев и сестер и так далее, занимающих видные места при дворе, в Церкви или в области финансов. О респектабельности этой семьи ходят легенды. Фамильное древо их настолько ветвисто, что напоминает скорее целый лес.
      Мюни - единственная паршивая овца, вышедшая из этого благородного семейства, и уж он прикладывает все усилия к тому, чтобы стать настолько паршивой, насколько это вообще возможно. Он унаследовал благородную внешность своих предков, но на этом сходство кончается. Как правило, день его начинается ближе к полудню вином, женщинами и песнями и продолжается в том же духе. К его основным увлечениям относятся женщины, дуэли, пьянство, пьяные ссоры, шулерство, бросание тени на доброе семейное имя, мелкие пакости вроде разлитого на лестнице масла, но и другие козни, на которые склоняет нас дьявол, не прошли мимо его внимания.
      При всем при этом он - один из самых обаятельных людей, которых я встречал за свою жизнь. Он щеголяет своим богатством, одевается безукоризненно и привлекает к себе взгляды всех встречных женщин. Я редко видел его без спутницы, и, как правило, он ослепительно улыбался. Не родилось еще такого коня, что он не смог бы объездить. Он может напиться до чертиков с тобой на пару и разбудить после этого на рассвете, предлагая поразмяться немного в скачке с препятствиями - свежий, буйный и неотразимый. Короче, вся жизнь его - непрерывный вызов.
      Позвольте мне привести один небольшой пример. Кажется, тогда ему еще не исполнилось двадцати. Я присутствовал при этом, правда, всего лишь как зритель. Час был поздний, и все золото на столе, как обычно, постепенно сгрудилось перед Мюни. Все остальные пребывали уже в пьяном и злобном состоянии, ибо все как один были старше его и не привыкли проигрывать. Он же был по обыкновению весел и игрив.
      Совершенно неожиданно, без предупреждения он ткнул пальцем в самого богатого и сильного человека в компании и обвинил его в передергивании карт. Учитывая, что за последние три часа этот человек просадил чуть не целое состояние, обвинение прозвучало на редкость неубедительно. Надобно еще добавить, что человек этот заслужил репутацию отменного фехтовальщика.
      Не успели мы опомниться, как человек этот вскочил и обнажил шпагу.
      - Пижон чертов! - вскричал он. - Я сейчас тебе укорочу язык, наглый мальчишка! - Зрители поспешно отскочили поодаль.
      Мюни неторопливо поднялся.
      - Защищайся, мерзавец! - сказал он и выхватил свою шпагу. Там, где полагалось быть клинку, свисал, раскачиваясь, кусок шелкового шнура. Не веря своим глазам, уставился он на него. Все остальные - тоже. Воцарилась мертвая тишина.
      - Вот черт! - сказал он. - Должно быть, на этот раз я выпил больше, чем нужно.
      Вся комната взорвалась смехом и аплодисментами.
      Только его противник предпочел не заметить шутки. Он презрительно фыркнул и нанес удар. Мюни отбил его эфесом шпаги и взмахнул шнуром как кнутом. Шнур обмотался вокруг шпаги противника, и Мюни резким движением вырвал ее у него из руки. Возможно, будь он трезв, я бы не поверил своим глазам; должно быть, он много дней отрабатывал этот прием. Он схватил противника рукой за горло и опрокинул на пол, после чего без лишних слов вернулся за стол и принялся тасовать карты.
      И это в шестнадцать или восемнадцать лет.
      Сразу же по приезде в Гильдербург я отправился в "Щит маркграфа" самое дорогое и респектабельное заведение в городе. В холле торжественная тишина и полумрак, пол устлан мягкими коврами, на стенах темные панели полированного дерева. "Щит маркграфа" - из тех заведений, где на каждом шагу расставлены медные плевательницы, а если ты ненароком промахнешься мимо одной, слуга несется бегом подтереть - очень стильно, хотя на мой взгляд немного бессмысленно. Обычно я избегаю такой роскоши, но на этот раз устал от долгой дороги. Поскольку в кармане моем звенело несколько талеров, я мечтал о горячей ванне и вкусном обеде.
      Швейцар в ливрее подозрительно меня осмотрел и решительно подошел поближе, намереваясь спросить, что мне нужно.
      - Омар! - проревел зычный голос откуда-то сверху, с лестницы, и Мюни собственной персоной перемахнул через перила, упал на пышный диван, спружинил и замер как ни в чем не бывало передо мной. Пожилая дама, сидевшая на другом конце дивана, продолжала еще подпрыгивать вверх-вниз в полнейшем шоке. Муни нежно обвил меня руками, словно я нашедшийся вдруг должник.
      Разумеется, после этого меня приняли как желанного гостя. Друг брата маркграфа - их друг. Еще бы: даже если Мюни и съезжал, не заплатив по счету, его семья покрывала все его долги. Я несколько удивился тому, что они вообще позволили ему вернуться из-за границы, но они позволили. Он заказал мне самый лучший номер, весело болтал всю дорогу до его дверей и потребовал вина, чтобы мы могли выпить, пока я отмокал в медной ванне.
      Позже он пригласил свою тогдашнюю подружку, чтобы она познакомилась со мной, не забыв приказать, чтобы она захватила с собой что-нибудь из его запасной одежды. Завернутый в полотенце, я был представлен одной из самых прелестных дам, каких только можно себе представить. Он всегда отхватывал себе самых лучших. Она выступала здесь в качестве его жены, ибо "Щит" ревностно блюдет свою репутацию, и даже Мюни приходилось соблюдать некоторые приличия, если он хотел оставаться здесь.
      Жизнь моя сразу же утратила покой. Мне не терпелось приступить к поискам исчезнувшего наследника, но общество Мюни оставляло мало времени на все остальное.
      Где-то на третий день я, пошатываясь, вернулся в свой номер после продолжавшихся почти всю ночь расспросов в заведениях куда худшей репутации. Время близилось к рассвету. Не успел я стащить с себя одежду, как в номер мой ворвался Мюни - чисто выбритый, неотразимый, как всегда улыбающийся.
      - Омар! - возгласил он. - Рад видеть, что ты уже встал! Река поднялась! Я арендовал пару гнилых посудин - устроим соревнования по гребле!
      Я нырнул в кровать и натянул одеяло на голову. Он попытался сорвать его с меня.
      - Мне надо работать! - возмутился я.
      Он ухмыльнулся.
      - Тогда с какой стати ты пьянствуешь ночь напролет?
      - Какое же это пьянство? Рассказываю истории, задаю вопросы, слушаю. Разведка.
      - Ба! Ты начал не с того конца! Тебе надо побеседовать со священниками, с ноблями, а не путаться со всяким сбродом. Можешь вернуться к нему потом, если ничего другого не получится. Начни с отцов города, а потом спускайся вниз.
      - По опыту своему я знаю, что сброд не только интереснее и больше знает, но и охотнее готов помочь. Отцы города пожалеют мне и ваксы со своих башмаков, - во всяком случае, без уймы подготовительной работы.
      - Ба! - повторил Мюни, и в глазах его появился хорошо знакомый мне опасный блеск. - Они послушают меня! Скажи, если я устрою тебе встречу с городской верхушкой, ты пойдешь грести со мной?
      Я сдался, готовый на все, только бы меня оставили в покое. Не прошло, однако, и двух часов, как он вылил мне на голову полный графин воды и объявил, что пора идти и все только меня и ждут.
      Одну лодку мы разбили на первом же перекате - разумеется, ту, в которой сидел и я. Как ни странно, никто не утонул, хотя почти все нахватали изрядно синяков. Мюни забрал нас в свою лодку, и мы отправились дальше. Эта продержалась аж до Громового водопада. Мы развели костер, чтобы просушиться немного, но лошадей подали быстрее, чем ожидалось. Оживленным галопом вернулись мы в "Щит маркграфа".
      Я едва успел переодеться поприличнее, как начали съезжаться отцы города - купцы, нобли, священники. Возглавлял всю эту компанию бургомистр собственной персоной. В большой зале собрались по меньшей мере тридцать мужчин и несколько видных дам. Они расселись и стали ждать, что хочет от них устроитель встречи. Нет, право же, полезно быть чьим-нибудь братом! Гостиничная прислуга прыгала вокруг как лягушки.
      Мюни представил меня и предложил мне изложить свою просьбу. Чувствуя себя так, словно квалифицированные палачи терзали меня без устали сорок дней и сорок ночей, я начал рассказ о пророчестве Хола.
      Мюни уже слышал его от меня, поэтому тихонько отошел в сторону. Возможно, он увлекся обдумыванием очередной пакости. Если он и в самом деле думал об этом, он преуспел весьма и весьма. Далее мне придется полагаться на его рассказ, поведанный мне позже.
      В гостиницу вошла пожилая матрона с увесистой на вид сумкой. Вся прислуга, как я уже сказал, пребывала в панике по случаю такого нашествия богатства и власти, и в вестибюле не оказалось ни единого портье.
      Повинуясь безошибочному инстинкту на скандал, Мюни поклонился.
      - Могу я помочь вам чем-нибудь, сударыня? - предложил он.
      Старая дама поколебалась, беспомощно огляделась по сторонам и пробормотала что-то вроде: "Не могли бы вы найти мне кого-нибудь, кто поднял бы багаж в номер?"
      Мюни без лишних слов взял у нее сумку и подал ей руку.
      Они поднялись по лестнице вместе.
      - Не будете ли вы так добры, молодой человек, - сказала она, отперев дверь, - положить сумку на кровать?
      Когда Мюни, как ему и было сказано, укладывал сумку на кровать, он услышал щелчок замка. Он обернулся и увидел, что женщина срывает с себя одежду. Как выяснилось, уверял он меня потом, она оказалась по меньшей мере лет на пятьдесят моложе, чем показалось ему вначале, и вообще являла собой потрясающий экземпляр цветущей девицы на выданье.
      Тем не менее он поклонился ей как ни в чем не бывало.
      - Не могу ли я услужить вам еще чем-нибудь, сударыня?
      Она все еще стояла у двери.
      - Я сейчас закричу, - спокойно сообщила она. - Вы вломились сюда и пытались меня изнасиловать.
      - Не помню, чтобы у меня было такое намерение, сударыня, но теперь, когда вы сказали это, я должен признать, что идея не так уж плоха.
      Зная Мюни, я не сомневаюсь, что он оставался совершенно спокоен, и полагаю, это его спокойствие несколько обескуражило ее. Должно быть, она знала, что он член влиятельной и весьма уважаемой семьи. Должно быть, она знала, что внизу собралась почти вся знать Гильдербурга, - но она не довела разведку до конца. Если что и беспокоило когда-либо молодого вальдграфа, то не скандалы.
      - Я закричу! - повторила она. - Ваша жена...
      - Какая жена? - Мюни всегда отличался быстротой реакции. Он швырнул в нее подушку. Разумеется, она отмахнулась от нее, но он уже набросился на нее, накрыв ей лицо другой подушкой. Он отволок ее на кровать и привязал к ней лентами, оторванными от простыней. Не спрашивайте меня, как это можно сделать при сопротивлении жертвы. Мюни есть Мюни. Впрочем, даже ему это, должно быть, далось не очень просто.
      Он так и не сказал мне, продолжал ли он в том же духе или ограничился этим, а я не спрашивал. Собственно, ничего другого она не заслуживала, однако при всей своей дьявольской бесшабашности Мюни не лишен странной для такого забулдыги галантности. Он буен и порой опасен, но он не садист. Впрочем, это вовсе бы не испортило игры, так что как знать?
      Однако я внизу не знал ничего этого. Я как раз подошел к кульминации рассказа, когда по лестнице вразвалочку спустился вальдграф Мюнстер, неся на плече обнаженную девушку, связанную и с кляпом во рту. Стройный, элегантный и невозмутимый, пронес он ее через весь зал к дверям, осторожно поставил на входные ступени и вернулся в зал, вытирая руки.
      Отцы города взорвались как пороховая бочка. Мюни, его подружку и меня изгнали из города. Не одна неделя прошла, прежде чем я осмелился пробраться обратно в Гильдербург, чтобы возобновить свои поиски по кабакам и борделям.
      Последний раз я видел вальдграфа Мюнстера, когда он собирался на какое-то грандиозное семейное собрание в обществе ручной обезьянки, украденной им из цирка.
      30. ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР
      - На что это ты намекаешь? - взревел купец. Лицо его приобрело цвет спелого черного винограда, зато руки, стиснувшие подлокотники кресла, побелели. Казалось, он вот-вот бросится на меня.
      - Я ни на что не намекаю, ваша честь. Я просто излагаю факты, оставляя выводы и заключения на усмотрение слушателей. Да, кстати, Гвилл. Ты говорил, что тебя обчистили в гильдербургском переулке...
      Гвилл, похоже, и сам уже подумал об этом. Он очень пристально смотрел на актрису. Впрочем, теперь и все остальные, конечно же, смотрели на нее, но его взгляд был самым угрожающим из всех.
      Марла являла собой образец спокойствия, скромно скрестив руки на коленях. Она выдержала наши взгляды с отвагой истинного профессионала, каковым, без сомнения, была. Даже неприятель порой вызывает восхищение.
      - Ваш голос! - произнес Гвилл. - Твой голос! А я-то думал, где это я слышал его раньше! И ведь не только в "Бархатном стойле"!
      - Вот уж не знаю, о чем это вы все, - невозмутимо ответила Марла и повернулась к мужу. - Не пойти ли нам в постельку, милый?
      - Так, значит, никакая это была не шайка! - вскричал Гвилл. - Только ты одна! У тебя ведь была клюка! Отцовская лютня!
      - Вы оба говорите про Гильдербург, а не про Бельхшлосс! - взревел купец, перебив его. - Мы у себя в городе не терпим таких женщин!
      - Правда? - удивился я. - Разве я не сказал, что шантажистка была изгнана из города тогда же, когда и мы с Мюни?
      - Ложь и клевета! - Он наполовину выбрался из кресла, согнувшись словно огромная жаба, готовая выстрелить своим смертоносным языком.
      - Должен признаться, я не успел разглядеть как следует ее лицо, ваша честь. Но ее татуировки я точно узнаю. Впервые я видел их в "Бархатном..."
      Лицо Йоханна сменило цвет с пунцового на бледно-серый, а потом приобрело слегка зеленоватый оттенок - возможно, этот эффект был вызван особенностями свечного освещения. С болезненным омерзением повернулся он к актрисе.
      - Татуировки?
      Она пожала плечами:
      - Я приберегала их для тебя в качестве сюрприза.
      - Так ты и была сестра Заух? Но герб?
      - Я нашла его там же, где, наверное, и Тиккенпфайффер, - в библиотеке нашей ратуши, прямо под твоим кабинетом. Читать надо больше, милый Йоханн!
      Ура! Вперед! Он замахнулся на нее, опрокинув на скамью. Она вцепилась в него, увлекая за собой вместе с креслом. Они с изрядным грохотом грянулись об пол, и эху удара вторили визги и крики со всех сторон. Сквозь эту сумятицу голосов доносились отдельные различимые фразы, но я не припомню ни одной такой, чтобы я мог ее воспроизвести, - язык Фолькслянда славится своей выразительностью. Эта часть сражения явно осталась за Марлой. Может, бургомистр не знал, что означали эти слова? В конце концов Йоханн перестал ругаться и принялся просто визжать.
      Только совместными усилиями капитана Тигра и Фрица любящую пару смогли разъединить, с большим трудом подняв Йоханна с пола. Марла поднялась на ноги без посторонней помощи. Вид у нее был свирепый, и она потирала горло. Купцу досталось значительно сильнее; складывалось впечатление, что она удачно заехала ему коленкой. Конечно, она была профессионалом, а он был отнюдь не Мюни.
      Гвилл поставил кресло на ножки, Фриц водворил Йоханна обратно, где он и остался сидеть, согнувшись и всхлипывая. Марла огляделась по сторонам посмотреть, что замышляют остальные. Когда взгляд ее упал на меня, волосы мои чуть не стали дыбом.
      - Отцовская лютня! - повторил Гвилл, придвигаясь ближе к ней.
      Марла самодовольно ухмыльнулась:
      - А ты подай на нас в суд! За все мои долги расплачивается Йоханн. Так ведь, крошка Тикльпоппер?
      Тиккенпфайффер имел не слишком радостный вид, без сомнения, переживая по поводу утраты важного клиента. Он облизнул губы и промолчал.
      Актриса снова передернула плечиками.
      - И потом, менестрель, ты ведь не можешь пожаловаться, что я пожалела сил, развлекая тебя позже, разве не так?
      Нотариус вздрогнул. Гвилл покраснел и отвернулся.
      Йоханн застонал. Я не особенно жалел его. Что бы он там ни говорил, ни за что не поверю, что он сделал предложение хорошенькой юной послушнице раньше, чем узнал о результатах исследования Тиккенпфайффера. Он пытался сесть на трон, а угодил прямиком в выгребную яму.
      Фриц прошел у меня за спиной и отодвинул засов на ставне. В комнату ворвался солнечный свет и морозный утренний воздух - нельзя сказать, чтобы в Фолькслянде не знали, что такое оконные стекла, но до такой глухомани, как "Приют охотника", они еще не доходили. Мох на полу снова зашевелился. Тлеющие угли в камине задымили, потом разгорелись.
      Ночь прошла, все истории рассказаны...
      Мы вернулись к реальности.
      - Утро, господа! - гортанно рассмеялся Фриц. - А теперь мне предстоит разобраться с майстером Омаром.
      Теперь мне предстояло разобраться с Фрицем. Не спорю, подобная перспектива изрядно претила мне, господа, но я не видел другого выхода. Первые свои реплики я адресовал майстеру Тиккенпфайфферу - весьма почтительно, должен заметить.
      - Вы упомянули нынче ночью виру, советник. Выкуп. Называлась сумма в пятьдесят талеров. Скажите, обязательно ли мне платить наличной монетой, или мне позволено предложить равную или большую ценность?
      Он вытаращил на меня свои крысиные глазки.
      - Обыкновенно суд не возражает, если пострадавшая сторона согласна принять мзду в любом выражении, стоимость которого не меньше установленного судом денежного эквивалента. Однако это зависит от конкретных местных установлений администрации, осуществляющей юрисдикцию на данной территории.
      Я решил, что, возможно, его тарабарщина что-то и означает.
      Одна из лапищ Фрица нежно сомкнулась на моей шее. Голос его показался мне подобным шуму надвигающейся лавины - если, конечно, лавина может звучать скептически.
      - Что ты хотел предложить мне, бродяга?
      Как что? Как можно меньше, не больше, чем необходимо.
      Взывать к купцу или его половине было бы по меньшей мере наивно. Гвилл не отказал бы мне, но сам сидел без гроша. Фрида благоразумно не вмешивалась.
      - Капитан Тигр, - сказал я, стараясь говорить немного быстрее. - Вы намерены безучастно смотреть, как этот садист-переросток удовлетворяет свои звериные инстинкты к насилию?
      Солдат продолжал стоять у огня, приглядывая за купцом. Он пожал плечами:
      - Правосудие на его стороне. Ты сам виноват в своих неприятностях.
      Фриц продолжал поднимать меня. Позвоночник хрустнул. Я обеими руками вцепился в скамью.
      - Госпожа Розосвета! За много лет я неоднократно оказывал вашей семье значительные услуги. Видите ли, у меня временные затруднения с наличностью, так что я вынужден...
      - Убери его отсюда, трактирщик! - проскрипела старая жаба. - Терпеть не могу вида крови. Особенно если с этого начинается день. - Она даже не обернулась. Черная неблагодарность!
      Усилие, прилагаемое к моей шее, означало, что Фриц готов поднять меня, скамью и сидевшего на ней майстера Тиккенпфайффера в придачу. У меня не оставалось выбора.
      - Верл! - прохрипел я. - Помоги!
      Давление слегка ослабло - или по крайней мере перестало усиливаться, и даже старуха повернулась, чтобы посмотреть, что происходит.
      - Ты взываешь к идолу Рози? - удивился солдат. - А мне казалось, ты разоблачил его?
      - Я взываю к подлинной Верл. - Я говорил совершенно убежденным голосом, на полную октаву ниже, чем обычно, - подозреваю, из-за того, что шея моя заметно вытянулась. - Сударыня, если я отдам вам в руки бога вашей дочери, вы подкупите этого кровожадного варвара?
      Фриц фыркнул и, оторвав наконец мои руки от лавки, поднял высоко в воздух.
      - Погоди-ка! - произнес капитан Тигр. - Да у него отговорок больше, чем у ребенка, когда ему пора ложиться спать! Так ты знаешь, где можно найти настоящую Верл?
      - Ммм... аг...га, - прошептал я, испытывая некоторые затруднения с произношением. Фриц встряхнул меня.
      - Не иначе, в тайнике в каком-нибудь далеком городе? До которого много месяцев пути?
      Я попытался мотнуть головой и задергался в воздухе, как рыба на леске.
      Солдат недоверчиво нахмурился.
      - Право же, это твой последний шанс, Омар! Показывай нам бога. Ее светлость рассудит, настоящий он или нет. Если настоящий, мы заплатим за тебя твой долг. Если нет, я подержу нашему хозяину его куртку, если он вспотеет.
      Я каркнул что-то и взмахнул руками.
      - Опусти его на минутку, Фриц.
      Ноги мои коснулись пола, и я снова смог дышать.
      - Вам достаточно оглянуться, капитан. Видите полку над камином? На ней, как раз за песочными часами. Вы как раз найдете там маленькую глиняную голубку. Не то чтобы она красива или слишком похожа на настоящую, просто глиняное изображение птицы. Один глаз... Да-да, вот эта. Сдуйте с нее пыль, пожалуйста. А теперь, если вы покажете ее на свет...
      Фриц зарычал, как голодный пес, и встряхнул меня.
      - Она лежала там, сколько я себя... - Он осекся. Фрида встала и смотрела на нас обоих. Ее щеки были значительно бледнее, чем обычно.
      - Это она! - вскричала старуха, придвинув фигурку почти к самому своему носу. - Святая Верл!
      Фриц отпустил меня, и я мешком повалился на пол.
      - Довольно с тебя пятидесяти талеров за твою безделушку, трактирщик? сухо поинтересовался капитан Тигр.
      - Капитан... - Фриц обошел лавку и стал рядом с Фридой, но для того ли, чтобы успокоить ее, или чтобы успокоиться самому, я сказать не могу. - Это всего-навсего старый семейный сувенир. Он не стоит ровным счетом ничего. Берите его себе на здоровье. Я не знаю, какую проделку придумал этот старьевщик...
      Увы! Мне стоило бы оставить все, как есть, но я не могу сносить, когда меня обзывают старьевщиком.
      - Это настоящая Верл, ты, тупица! Это означает, что Свежероза бывала в этих местах. За горами Гримм, гласит пророчество, и это лишнее тому подтверждение. Жаль, что я не знал этого летом - этого и про родимое пятно...
      - Родимое пятно? - фыркнула Фрида. - Что еще за пятно?
      Ну да, их с Фрицем как раз не было в комнате, когда разговор шел об этом.
      - У Хайди ведь тоже есть пятно, но, подозреваю, не совсем той формы, да, капитан?
      - Нет, и насколько я понял, совсем не на том месте. - Солдат улыбнулся.
      - Ну что же, это подводит черту под делами этой ночи, - радостно заявил я. - Раз уж я теперь официальный постоялец, дружок, можешь прямо сейчас подать мне меню завтрака.
      - Какое пятно? - повторила Фрида.
      - Да и одежда моя, должно быть, уже просохла...
      Капитан Тигр сурово нахмурился.
      - У Свежерозы имелось родимое пятно в форме розы, прямо над сердцем.
      Ох, как не хотел я, чтобы он говорил это!
      Фриц - торопливые попытки его сестры скорее мешали ему - уже расстегивал жилет.
      31. РАССКАЗ ТРАКТИРЩИКА
      - Но он же ведь не подкидыш какой-нибудь! - Фрида сидела рядом со мной, судя по всему, не замечая моей руки у себя на плече. - Это какая-то бессмыслица!
      Фриц сидел теперь на кресле слева от камина - на почетном месте. Жилет его был все еще расстегнут, демонстрируя отчетливо видную под пышной растительностью на груди красную отметину.
      Бургомистр Йоханн, хромая, отправился спать - жалкое подобие самонадеянного толстяка. Старая дама хлюпала в платочек, утешаемая капитаном Тигром. Марла продолжала маячить где-то на заднем плане. Гвилл и Тиккенпфайффер сидели в полном оцепенении.
      Свечи прогорели и погасли. Узкая полоса солнечного света лилась в единственное окошко, и помещение казалось темнее, чем ночью. У меня слегка кружилась голова, как это бывает после бессонной ночи.
      - Для меня это вовсе не бессмыслица, - возразил я. - Правда, некоторых подробностей все равно не хватает.
      Фрида описала нам своих родителей. Она даже показала их портрет, написанный каким-то бродячим художником в уплату за обед. Это была симпатичная пара, но обычного для крестьян Фолькслянда капитального телосложения, ни капельки не похожего ни на Свежерозу, ни на Зига.
      Глиняная голубка лежала в лапищах Фрица. Он остолбенело смотрел на нее, так и не произнеся ни слова с той минуты, как старая дама стала пред ним на колени. С некоторым усилием я, казалось, мог найти в его чертах определенное сходство с Зигом - может, что-то в очертаниях рта? С несколько большим усилием я мог найти даже сходство с Верном - гораздо более молодым Верном, чем тот, которого я знал когда-то. Скорее, с его изваяниями. Верн ведь умер почти двести лет назад, не так ли?
      Потом Фриц оторвал наконец от нее взгляд и хмуро посмотрел на меня.
      - Если это еще один из твоих халтурных трюков, рассказчик, я своими руками сверну тебе шею и втопчу в грязь.
      - Какие уж тут трюки... У меня не было ни малейшего желания дарить тебе целое царство за какую-то блохастую дворнягу. Ты никогда не слышал голосов в этой комнате?
      - Нет, не слышал! - В голосе его снова зазвучали опасные нотки.
      - Вовсе незачем об этом кричать. Ты в этом уверен? И ты никогда не задумывался, кто охраняет твой постоялый двор от разбойников? Ну что ж, ты можешь сам очень быстро это выяснить. Унеси Верл куда-нибудь, чтобы мы не могли услышать вас. Она будет говорить с тобой, это я тебе обещаю.
      Он разинул рот.
      - Упроси его, - сказал солдат. - Мы все хотим знать.
      Он нерешительно поднялся.
      - Капитан, проследите, чтобы он не спер тут ничего, пока меня не будет?
      - Ладно, парень. То есть я хотел сказать - ваше величество.
      Фриц скептически хмыкнул. Продолжая держать маленькую глиняную птичку с такой опаской, словно это сырое яйцо, он направился к двери. Ветер захлопнул ее за его спиной. Его тень мелькнула за окном. С минуту мы ждали, потом услышали далекое бормотание. И ничего больше, если не считать капели и ветра в лесу... или еще нежного голубиного воркования?
      - Оттепель продолжается, - прервал я затянувшееся молчание. - Вы попробуете пересечь перевал сегодня, капитан?
      - Полагаю, да. Нам надо выехать по возможности скорее, пока погода не поменялась. - Солдат посмотрел на Фриду. - Но согласится ли ваш брат оставить гостиницу?
      Да, об этом мы и не подумали! А вдруг Фриц не откликнется на призыв?
      - Это зависит от того, что говорит ему сейчас бог, - ответил я. - Если вы успеете на корабль в Винлянде... да нет, все равно до весны вы не одолеете перевалов, чтобы попасть к Холу. Не думаю, чтобы народ принял его до тех пор, пока его не признал бог.
      Тигр покосился на старуху и улыбнулся.
      - Слово ее светлости тоже не лишено веса, мне кажется.
      - Крав признает его для семьи, - пробормотала она, не отнимая от лица платка.
      - Да, пожалуй, верно. Да у него и вид царский!
      Правда? Ну, во всяком случае, роста ему хватало. Кинг сайз.
      - Вид у него потрясающий! - буркнула старуха, немного приходя в себя. Замечательный царь, и внук тоже замечательный!
      Бедный Фриц!
      - Но как быть с постоялым двором? - Солдат снова повернулся к Фриде.
      - Есть один человек в Гильдербурге - он хотел купить его в прошлом году, когда наши родители... Майстер Тиккенпфайффер, скажите... вы собираетесь еще на юг или возвращаетесь домой?
      Нотариус пробормотал что-то неразборчиво.
      - Он возвращается домой, это уж точно, - вмешалась Марла. - Я уверена, Йоханн потерял всякий интерес к Великому Холу. - Она хихикнула.
      - Я тоже! - заявил Гвилл, глаза которого блеснули. - В смысле, я тоже на север. Кстати, мне нужен адвокат, чтобы заявить об ограблении с применением силы. Вы еще заняты у бургомистра, советник, или готовы заняться другим клиентом?
      - Мне надо еще обсудить свой статус с его честью, майстер Гвилл. Но если я и не смогу сам защищать ваши интересы, я готов порекомендовать вам других достойных юристов, кто мог бы.
      - Даже на столь простое дело?
      - Ну, я бы так не сказал.
      - Он хочет сказать, Тангельпуппер, - пояснила Марла, - что мы с Йоханном пойдем на все, чтобы он только не появился в Бельхшлоссе, чтобы трепаться там. Верно, менестрель?