- Разумеется. Вопрос в том - где. И куда они движутся. Как только обнаружите меченых в Черной Бухте, если кто-нибудь из них еще жив, отошлите их в Рарагаш, а сами отправляйтесь в Тарнскую Долину.
      - Где это?
      - Одним Судьбам известно! Узнайте. Займитесь Булрионом Тарном. Все указывает на него.
      Ордур даже не пытался слушать их разговор. Внезапно он сказал "эге", перегнулся через стол, провел ногтями по щеке Джасбура и принялся их разглядывать. Потом ухмыльнулся.
      Джасбур только тут осознал, что особенно сильно у него зудит лицо. Он почесал щеку - к кончикам пальцев прилипла щетина.
      Так вот что происходит! Наконец их удача переменилась. Он испуганно улыбнулся в ответ на хищную улыбку Ордура.
      20
      К востоку от Далинга старая имперская дорога еще позволяла ехать по ней верхом, хотя была в самом жалком состоянии - вся в рытвинах и ухабах. Сначала она пролегала между плодородными полями, но вскоре они начали уступать место лугам. А затем на склонах холмов появились леса, хищно устремляясь все ниже в долины; все чаще и чаще на их пути попадались почернелые развалины. Далинг избежал разрушения, когда империя пала, но окружающая область обезлюдела, и требовались еще столетия, чтобы она возродилась.
      Гвин много лет не осмеливалась выходить за городскую стену, но не только новизна окружающего порождала в ней веселое возбуждение. Она все еще словно легкой пробкой покачивалась на волнах, взбудораженная необъяснимым чувством освобождения, ощущением, что начинает что-то великое, непредсказуемое. Она была бы рада приписать все это любви, но ее чувство к Булриону еще не достигло небес. Быть может, скоро так и будет, но пока она знала, что пьянит ее больше свобода, чем влюбленность.
      Ей хотелось ехать рядом с ним, чтобы они могли вести свой разговор сравнивать, что им нравится и что не нравится, знакомиться с чувством юмора друг друга и вообще узнавать друг друга поближе. Не слишком-то привычное занятие для двух людей в возрасте, которые сами решили, что им следует пожениться, - такие взаимные открытия больше подходили юным молодоженам, которых сосватали родители.
      Но в пути ей пришлось отказать от этого желания из-за предосторожностей, которые принимал Булрион. Опасаясь угодить в засаду, он поместил мужчин спереди и сзади, а женщины ехали в середине. Разумеется, сам он ехал впереди и задавал быструю рысь.
      Гвин оказалась в паре с Анейм, женой Килбиона, старшего сына Возиона, и, следовательно, ставшей членом клана Тарнов через брак. Анейм была то, что называется лукавой плутовкой, но за ее шаловливыми выходками и веселостью пряталось проницательное умение судить о людях. Естественно, ей было любопытно узнать поближе городскую даму, которая так нежданно стала невестой главы семьи. Впрочем, любопытство было взаимным, и сообщила она столько же, сколько узнала. Это Булрион, сказала она, сделал Тарнов первой семьей в их краях. Другие семьи теряли сыновей и дочерей, когда они вступали в брак, а вот Тарны - очень редко. Мужья и жены Тарнов предпочитали жить в долине. Конечно, ее на редкость плодородная земля была немалым соблазном, но главным оставалось мудрое руководство Булриона.
      - А теперь, Гвин-садж, - сказала она с лукавым блеском в глазах, - ты тоже попала под его обаяние? Ты отказалась от жизни в Далинге из любви к нашему Старику? Внезапное благословение Муоль?
      - И да и нет, - призналась Гвин со смешком. - Думаю, называть наше взаимное чувство "любовью" несколько преждевременно. Он вызывает во мне восхищение и симпатию, причем уже давно. По-моему, он испытывает ко мне что-то похожее. Я убедилась, что одинокая женщина не может защитить свои интересы, а потому мне нужен муж. А ему требуется жена, так что наши цели совпали. Мы оба понимаем, что делаем, мы же не распаленные похотью подростки! Но мы нужны друг другу, а это уже половина дела. Я верю, что полюблю его и буду им любима. Влюбиться - это так волнующе! И я предвкушаю, как это будет. Ну, ты получила ответ на свой вопрос?
      К ее удивлению, Анейм вздохнула.
      - Хотела бы я, чтобы любовь всегда была такой логичной и послушной!
      - Я знаю, она не такая, - осторожно заметила Гвин. - Благословения Муоль бывают обоюдоострыми.
      - Ах да! - Анейм помолчала, а затем слабо усмехнулась: - А уж Джооль, так вдвойне! Когда ты приобщишься к семейным сплетням, Гвин-садж, то узнаешь кое-какие черные тайны, которые выплыли наружу, когда по пути в город мы встретили джоолгратку.
      - О? - только и выговорила Гвин от неожиданности.
      - Что "о!", то "о!". В Далинге мужья бьют своих жен?
      Гвин решила, что пора переменить тему.
      В свой час кавалькада свернула с большой дороги на проселок, петляющий по лесу и такой узкий, что рядом могли ехать только два всадника. Напряжение спало, так как это был окольный путь, которым редко пользовались, и никто не мог предвидеть, что Тарны выберут его. Конечно, враги могли их нагнать, но не поджидать в засаде. Булрион отправил Хаймиона с женщинами в передние ряды, а сам с мужчинами поехал сзади.
      И Гвин все еще не выпало случая поговорить с ним так, чтобы их не слышали посторонние уши. Хуже того: в паре с ней оказался Возион наверное, нарочно постарался, решила она. Вскоре она убедилась, что пастырь считает своим правом задавать очень нескромные вопросы. Возможно, у пастырей было такое право, но у нее возникло ощущение, что он сует свой чрезвычайно длинный нос в то, что касается только ее.
      - Не понимаю тебя, Гвин-садж! В Далинге ты богатая дама, ведь так? Тебе принадлежала доходная гостиница, у тебя были слуги, почетное положение. Да, конечно, мой отец - наш признанный вождь, но это не делает его королем. Ты ждешь, что в долине с тобой будут обходиться как с королевой?
      - Разумеется, нет.
      - Ты понимаешь, что другие женщины ждут, что ты будешь работать, как они? С зари и до часа отхода ко сну вся твоя жизнь будет уборкой, стиркой, уходом за детьми и скотиной, помощью в полях и...
      - Я не боюсь тяжелой работы.
      - Руки у тебя мягкие, щеки гладкие. Летнее солнце и зимние...
      - Надеюсь, когда надо будет давить виноград, мне не придется снимать мои дорогие городские туфельки?
      Он нахмурился на ее сарказм, но и не подумал замолчать. Мерзкий калека-недомерок! Если уж не хочет отрастить бороды, так хоть брился бы почаще!
      - Сколько тебе лет, Гвин?
      - Называй меня попросту мачехой. Мне двадцать три.
      - Джукиону двадцать четыре.
      Ей предстояло быстро запомнить огромное множество имен и лиц, но уж Джукиона она помнит хорошо - дюжего великана, который уложил Коло Гуршита.
      - То есть у меня будет внук старше, чем я, ты это хочешь сказать? Гвин засмеялась. - Ну и что?
      - У тебя будет больше семидесяти внуков, и семеро из них уже женаты. У тебя будет больше десяти правнуков, и число их будет все время пополняться. Плодоносность моего отца стала легендой. Если он сохранил хотя бы малую ее часть, ты очень скоро понесешь.
      - Меня радует такая надежда! Я люблю детей. И считала, что быть матерью - великое счастье. Я все еще тоскую по Карну и Наину. Их мне никто не заменит, но я хочу иметь еще детей и вырастить их на здоровом деревенском воздухе. Не тревожься за меня, пастырь, я взрослая женщина и знаю, что делаю. - Она не собиралась сознаваться, что следует совету бестелесных голосов.
      - Если твоя цель дети, Гвин-садж...
      - Женщины без мужей обычно умирают от голода, пастырь. А с мужьями обычно рожают детей... или ваше зарданское наследие включает способ, как избегать плодов любви?
      - Конечно, нет. Но в таком случае стоит ли выбирать мужа, которому шестьдесят? Тарнская Долина может предложить тебе более надежный выбор, как и Далинг.
      - Ты стараешься меня оскорбить!
      - Я блюду твои интересы. А, кроме того, я очень люблю отца и не хочу видеть, как он страдает.
      - Если ты намекаешь...
      - Вовсе нет! - Каким бы мерзко-навязчивым ни был Возион, в быстроте ума ему никто бы не отказал. - Я не ставлю под сомнение ни твою добродетель, ни твои благие намерения. Мои опасения касаются моего отца, а не тебя.
      - Тогда к чему весь этот разговор? Почему не расспросить его?
      Но пастырь не отступил.
      - Потому что, боюсь, он тщится вернуть давно утраченную юность и обрекает на горькое разочарование и себя и тебя.
      Вне себя от гнева, Гвин не смогла сдержаться:
      - Если ты намекаешь, что он уже не мужчина в постели со мной, Возион-садж, то позволь успокоить тебя: он успел доказать нам обоим, что этого мы можем не опасаться.
      Коротышка вздрогнул так сильно, что его лошадь прижала уши в тревоге. Гвин смутила его, но не настолько, чтобы он оборвал свой допрос.
      - Зрелые женщины, - сердито отрезал он, - не отказываются от богатства и почетного положения из-за минутного каприза, как поступила ты. И это не вспышка плотской страсти, потому что он стар и не может вызвать ее. Будь честна со мной, Гвин, прошу тебя. И, что важнее, будь честна с собой. Объясни мне, почему ты предпочла тяжкий труд и свиное пойло жизни в богатстве и неге?
      Некоторое время она ехала молча. Если он поставил вопрос так, найти логичный ответ было затруднительно. Бесспорно, сумма, вырученная от продажи гостиницы, позволила бы ей жить в Далинге и дальше, жить в довольстве и безделии, если бы она этого хотела. Но почему она должна была этого хотеть? Она не могла описать словами ощущение сброшенных оков, предвкушение нежданного будущего, преисполнявшие ее. Муж, дети, имущество - все было у нее отнято, но она обрела свободу. Способен ли деревенский пастырь понять это?
      Способен ли человек, выросший в такой семье, как Тарны, постигнуть холод одиночества, понять, что значит не иметь никого, кто хоть что-то для тебя значит? Поймет ли он, что подобная жизнь лишена какого бы то ни было смысла? Ей надо подогнать свои чувства под понятия ее собеседника.
      - В детстве, - сказала она, - я читала волшебные сказки о далеких землях, где девочки, вырастая, становились королевами. И я хотела стать королевой или императрицей - думаю, из меня получился бы настоящий кровожадный тиран, осуществись мои честолюбивые помыслы. Позднее я узнала, что в Куолии женщины править не могут. Я открыла, что мне не дано быть ни королевой, ни воином, ни еще кем-то, кем быть интересно. Теперь я убедилась, что мне даже не дозволено управлять гостиницей. Остаются только дети. Брак с поистине замечательным человеком - это вызов стать ему достойной женой. Ну, и конечно, матерью. Быть может, скромные желания, но способные даровать удовлетворение жизнью.
      Возион кивнул, будто ее слова произвели на него впечатление. Еще бы!
      - Я достаточно настрадалась, - добавила она. - И, надеюсь, Судьбы теперь перестанут играть со мной. Да будет это моим жребием!
      - Не говори о жребии всуе!
      - О чем ты?
      - Жребий дарует Поуль, подательница и жизни и смерти. Меня пугают знамения - Джооль в Доме Ведомых, а Муоль в Доме Зрелых, то есть обе в противостоянии к, ней. Ивиль в Печали, Огоуль в Созидании.
      Вспомнив, как Кэрп толковал знамения, Гвин сказала небрежно:
      - По-моему, очень благоприятное расположение. А как Шууль и Авайль?
      Пастырь бросил на нее взгляд, в котором гнев сочетался с подозрением:
      - Надежда и Изобилие.
      - Поуль в это время года должна ведь быть в Доме Мужчин? Тогда смерти мужчин противостоят страсть между зрелыми и надежда пожилого возраста, а это, мне кажется, твой отец, что может быть яснее? Мы можем ожидать перемены в изобилии, верно? Вероятно, это значит, что для начала я рожу близнецов. Удача в созидании сулит многие блага. Что я упустила?
      - Ивиль в Печали! - злобно сказал Возион.
      - А-а! - Она вложила кинжал в ножны. - Этого я объяснить не могу. А что скажешь ты?
      - Обычно это означает болезни, моровую язву. Или же исцеление великой печали?
      - Ну, раз так, мне кажется, нам лучше промолчать. И мне, наверное, не следует говорить про остальное, пока я не уверюсь окончательно? - Она вопросительно подняла бровь.
      - Да, пожалуй, не следует.
      Тут нагромождение хвороста совсем сузило тропу, и Возион направил лошадь вперед, а Гвин последовала за ним. Оставалось надеяться, что он принял оливковую ветвь примирения, которую она ему протянула. Не стоит навлекать на себя вражду пастыря, но тем не менее она не допустит, чтобы он ею помыкал, - и уж конечно, не позволит запугивать себя знамениями. Любое знамение поддается двоякому истолкованию.
      Когда тропа снова расширилась, Возион проехал дальше вперед и заговорил с Элим. Гвин не знала, то ли радоваться, что избавилась от него, то ли рассердиться, что он так бесцеремонно пренебрег ею.
      Она оглянулась - кто слышал их разговор? Но увидела, что беспокоиться не о чем. За ними следовали Полион с Ниад, но в некотором отдалении, причем всецело поглощенные друг другом. Ниад справлялась с лошадью очень неплохо, если вспомнить, что она впервые ехала верхом. Гвин натянула поводья и остановилась. Они проехали мимо, словно бы не заметив ее. Ну разве любовь не чудо?
      Следующий всадник бросался в глаза, щеголяя новехонькой зеленой одеждой. Подручный правителя, Раксал Раддаит. Он неуклюже сгорбился в седле, хотя вначале выглядел опытным наездником. Голову он понурил, словно погрузившись в размышления.
      Она решила, что для соглядатая он ведет себя очень странно. Если ему поручено заняться семьей Тарнов, почему он едет один, а не рядом с другими, участвуя в разговоре, задавая вопросы? Если ему поручено разведать эти места - а что он воин, сомнения не было, - так почему он даже не смотрит по сторонам?
      Она ударила лошадь каблуками и поехала рядом с ним.
      - Прости мое любопытство, Раксал-садж. Не думаю, что мы встречались до этого дня, но почему-то твое лицо мне кажется знакомым.
      Он взглянул на нее без малейшего интереса и отвел глаза.
      - Быть может.
      - Так как же? Где?
      - Ты часто бываешь во дворце?
      - Ни разу там не была.
      Он пожал плечами, разглядывая свои пальцы, держащие поводья.
      - Городские церемонии? Например, благодарственное молебствие после конца моровой язвы?
      - Да. Я там присутствовала.
      - И могла видеть меня там.
      Пожалуй, но это не было ответом на ее вопрос. Она задала другой:
      - Почему?
      - Что - почему?
      - Почему я должна была обратить внимание на тебя, когда там был чуть ли не весь город?
      Он молчал так долго, что она уже решила, что ответа не получит.
      - Я племянник Имквита.
      - Что?! Так тебя зовут не...
      - Да. Но пока достаточно и этого имени. Начальник гвардии...
      - И его наследник?
      - Нет. - Раксал покачал головой.
      Гвин, сгорая от любопытства, требовательно спросила:
      - Почему? Чем так важна Тарнская Долина, что его милость послал на разведки собственного племянника?
      - Думаю, ничем. Мой дядя не делится со мной своими мыслями, но, по-видимому, он считает, что Булрион-садж в недалеком будущем обретет большое влияние.
      - В чем?
      - Этого я не знаю.
      Этому она поверить не могла. Возможно, предполагаемый наследник поссорился с правителем и был отстранен? Но если он в немилости, сослан в глухой деревенский край, почему он хранит такое равнодушие? Она не сумела подметить ни гнева, ни озлобления, ни даже безнадежности. Только равнодушие, и ничего, кроме него.
      Гвин Солит льстила себя мыслью, что хорошо разбирается в людях. И была раздосадована, что человек может держаться столь непроницаемо. Раксал Раддаит, решила она, либо один из самых ловких лжецов, каких ей доводилось встречать, либо считает ее полной дурой. Либо и то и другое вместе.
      - Думаю, время покажет, - сказала она ласково и придержала лошадь, чтобы найти более приятного собеседника.
      21
      Вереница всадников растянулась по пустоши. Ни разу никакие враги не дали о себе знать, и даже Булрион признал, что на таком расстоянии от Далинга можно уже не нести нескончаемого дозора. Усталые лошади брели вверх по пологому склону, заросшему дроком; солнце окрасило запад неба в багряные тона. От колен и до шеи все тело Гвин мучительно ныло.
      - За этим гребнем есть хорошее место для ночлега, - сказал Булрион. Чему ты смеешься?
      А она и не заметила, что смеется.
      - Помнишь, что говаривал Кэрп: "Ты нуждаешься в боге, когда тебе требуется возблагодарить кого-то?" Никогда еще я не проводила столько времени на лошади и буду неимоверно благодарна, когда смогу спешиться.
      Булрион сочувственно улыбнулся.
      - Возможно, твоя ивилгратка сможет дать тебе облегчение?
      - Наверное. Но было бы неосторожно просить ее, правда? По такому пустяку, как усталость от седла.
      - Пожалуй, так.
      - А если место привала обеспечит надежное укрытие, Булл-Бык, то не думаю, что ночью такая усталость будет большой помехой.
      Старик заморгал, и его взгляд умудрился выразить одновременно и неодобрение, и восторг.
      Гвин все-таки удалось поехать с ним рядом: они проговорили уже несколько часов, и никто им не мешал. Она вряд ли могла бы припомнить хоть слово из этого разговора, но каждая минута была наслаждением. Он был стар. Он был уродлив. В седле он больше всего смахивал на огромный куль муки. Лицо его хранило борозды, оставленные непогодой за полвека с лишним. Даже его густые брови были все в серебре. Но он был дождем в пустыне. Есть люди, которым время идет лишь на пользу, как и вину.
      Она, к несчастью, не принадлежала к таким. И после единственного дня под палящим солнцем чувствовала себя высохшей и истерзанной.
      - Мне тоже, Ниен, - сказал он негромко, - есть за что быть благодарным. Ты говорила серьезно. Нынче ночью? В кустах, точно нетерпеливые дети? Ты ведь знаешь, мы можем пожениться, как только доберемся до деревни.
      - Как тебе угодно, - сказала она лукаво, - но мне кажется, в твоем возрасте не следует упускать ни единого случая, который тебе выпадает.
      Он не оскорбился, а захохотал, как она и ожидала. Уже между ними возникла дружеская близость, точно они были женаты годы и годы. Но она знала, что его все еще одолевают сомнения, и хотела разуверить его как можно быстрее. Вполне благовидный предлог. Быть может, она сама была не так уж свободна от сомнений. Но, так или иначе, она твердо знала, что не хочет ждать брачного обряда. Им нужно было скрепить этот их невероятный союз как можно быстрее.
      - Кстати, о нетерпеливых детях, - сказал Булрион. - Ты думаешь, ивилгратка способна исцелить собственные ссадины от седла?
      Полион и Ниад все еще были вдвоем, единственные среди безлюдья, поглощенные друг другом, слепые ко всему окружающему.
      - Не знаю, возможно самоисцеление или нет. Но такая боль ведь пустяк? А вот чувства ее очень уязвимы. Если этот твой внук такой ловкий, каким выглядит, он получит то, чего хочет.
      - Я скажу Возиону, чтобы он за ним хорошенько присматривал.
      - Хорошенько, но не слишком, - сказала Гвин, взвешивая, вероятно, сходную способность Булриона и Полиона Тарнов незаметно проползать между кустами. - Мы же не хотим, чтобы дозорные схватили не того, правда? Некоторое время она ехала молча. - А что будет после?
      Лицо Булриона под полями шляпы стало сплошным недоумением.
      - После чего?
      - Прости! Я думала о Рарагаше. Надо бы последовать совету Лабранцы Ламит и послать Ниад туда, а заодно и твою джоолгратку, если завтра она даст о себе знать.
      - Хм! Мы же не знаем, говорила ли эта Ламит правду.
      - А зачем бы ей было лгать? И обученный целитель много безопаснее необученного.
      - Но она ведь может не вернуться.
      - Выдай ее за Полиона. Он вернется с ней.
      - Он тоже может не вернуться. А скоро время жатвы, и надо строить крепостцу. Сколько людей я могу послать с ними? Вот в чем трудность.
      - Решать тебе! - заверила она. - Однако еще одно, и я перестану есть тебя поедом. Оборона - это ведь не просто стены?
      Лицо Булриона затвердело в вежливой невыразительности. Она уже знала это выражение, означавшее, что она вторгается в запретные пределы. На этот раз могло показаться, что его щеки выточены из красного дерева, а борода туго накрахмалена. Что же, оборона была в Далинге чисто мужским делом, как, очевидно, и повсюду. Ей следует ограничиться собственным кругом дел. Однако Булрион был не больше воином, чем она, и всякий раз, когда упоминал свою драгоценную крепостцу, она проникалась все большим недоверием к его предположениям и надеждам. Но пока ей лучше было этого не касаться. Да и будет ли он когда-нибудь прислушиваться к ее советам? Любой брак требовал прилаживания с обеих сторон, а в его возрасте меняться и прилаживаться очень трудно.
      - Оборона - это для мужчин, как и стратегия. Но я обдумывала то, что сказала Лабранца о карпанцах и возможных бедах в будущем. В Далинге мы плачевно не осведомлены о том, что происходит в остальной Куолии. Войны вспыхивают, а мы узнаем про них через годы и годы. Со всем уважением, любовь моя, вы в Тарнской Долине вряд ли знаете больше. Четверо-пятеро надежных людей, которые побывали бы в Рарагаше, могли бы посмотреть, что и как происходит в широком мире, и вернуться с ценными сведениями, а то и опытом.
      - Это верно, - кивнул Булрион, но вряд ли она его убедила. Булрион Тарн предпочитал держать своих цыплят у себя. Под крылом.
      Обещанное место ночлега оказалось приятной лощиной с озерком и густыми многообещающими кустами. Кругом царило безлюдье. Гвин спешилась с облегчением, стараясь не показать, что ноги ее не слушаются. Мужчины занялись лошадьми. Они явно считали это мужской работой и вряд ли обрадовались бы, предложи она помочь им. Анейм и Катим разожгли костер с волшебной быстротой и принялись стряпать ужин. Гвин не могла помочь и тут, поскольку не была посвящена в тайны зарданской кухни. А палаток ставить не собирались.
      Испытывая неприятное ощущение ненужности, она оглядела лощину и увидела, что таинственный Раксал сидит в стороне, зажав голову в ладонях, и по-прежнему не замечает ничего вокруг. Его присутствие среди Тарнов было необъяснимо. Раксал Стревит - его настоящее имя - пользовался в городе любовью и уважением. Он хорошо показал себя в злосчастной попытке помочь Толамину. Он был молодым, высокого происхождения и достаточно красивым. Жертва политической интриги, как она? Или ведет хитроумную коварную игру? Вот это она сумеет сделать лучше всех остальных тут - разобраться с Раксалом.
      Она подошла к нему и опустилась рядом на землю.
      - Я все еще не понимаю, почему человека столь высокого положения, как ты, послали наблюдать за стареющим земледельцем.
      Он повернул голову и внимательно посмотрел на нее без малейшего раздражения за ее назойливость, да и вообще без всякого интереса.
      Этот взгляд ее обескуражил.
      - Я не понимаю, почему ты здесь, - сказала она.
      - Я не понимаю, почему был с тобой настолько откровенным.
      - Прошу у тебя прощения! Я не...
      - Но я готов быть откровенным до конца, если ты действительно хочешь узнать.
      Гвин поперхнулась. Раксал Раддаит хоть кого угодно мог вывести из равновесия.
      - Все очень просто, - продолжал он все с тем же безразличием. - Я теперь политическая помеха для моего дяди. Ему требовалось убрать меня из города, и он надеялся, что я могу оказаться полезным в разрешении чисто абстрактной трудности. Я не согласился, но он не пожелал ничего слушать. Я был прав, он - не прав. И мне никак не следовало бы говорить тебе все это.
      - Но тогда... Ты же не должен мне ничего рассказывать, если не хочешь.
      - Мне все равно, рассказывать или нет. - Он нахмурился, словно был несколько сбит с толку. - Нет, пожалуй, я предпочту рассказать тебе, чем не рассказывать.
      В полной растерянности Гвин сказала:
      - В таком случае, будь добр, продолжай! Не знаю, в чем твоя беда, но если я как-то могу помочь, то помогу. Я все еще сердцем далингианка и всегда сохраняла верность правителю. Как его наследник ты можешь во всем на меня рассчитывать.
      - Я больше не его наследник, Гвин-садж. У меня никогда не было больших надежд стать его преемником. Он - хитрая старая жаба, которая умудрялась оставаться на поверхности болота куда дольше, чем кто-либо мог предугадать. Влиятельные семьи все время сговариваются против него, а он сталкивает их между собой - одну партию против другой. Но они неизбежно в скором времени скинут его и учредят олигархию. Вероятно, это обойдется в немалое кровопролитие, но не сомневайся - мой дядя последний правитель в нашем роду. Да, он грезил о том, чтобы оставить скипетр мне, но больше никто не верил, что это возможно. Я тоже не верил, причем знал, что даже если бы он в этом преуспел, владеть скипетром мне пришлось бы недолго. Но, думаю, я попытался бы.
      - А теперь?
      Он поглядел на нее с легким удивлением:
      - Неужели ты не разглядела? Я заразился звездной немочью.
      - О нет!
      - О да! Бесспорно, в легкой форме. Несколько голубоватых пятен у меня на бедре. Я их даже не сразу заметил и больным себя совершенно не чувствовал.
      Вспомнив зверскую жестокость и страдания, которым она была свидетельницей, Гвин даже не попыталась скрыть свой гнев.
      - И, разумеется, правило об изгнании к племяннику правителя неприложимо?
      - Разумеется. Но я обнаружил, что помечен Проклятием, и даже представитель несуществующего императора тут ничего поделать не мог. Слова эти могли быть произнесены с иронией, но она в них не прозвучала. Раксал, если судить по его полнейшему равнодушию, мог бы говорить о совсем чужом человеке.
      Гвин с досадой на себя обнаружила, что невольно отстранилась от него. Она искупила это, положив ладонь ему на плечо. Он, казалось, не заметил ни того, ни другого.
      - Каким Проклятием?
      - Проклятием Страсти.
      - Я так сожалею, Раксал-садж. Конечно, мне следовало бы догадаться, но я ни разу не встречала муолграта. Я думала...
      - Ты думала, что мы все накладываем на себя руки? Общераспространенное убеждение, что муолграты кончают с собой, так же как шуулграты сходят с ума, джоолграты ввергают всех в безумие, огоулграты погибают от самых нелепых причин, ивилграты наводят недуги на людей и их убивает толпа, а авайлграты просто исчезают.
      - Я слышала про все это, но не верю... - Тут она вспомнила рассказы Тарнов о джоолгратке и о человеке, который упал мертвым, когда пытался унести ее в прошлую ночь, и поправилась: - То есть не всему.
      - У меня нет никакого желания покончить с собой, - безразлично заметил Раксал. - Чтобы убить кого-то, даже себя, нужна та или иная страсть, не так ли? А я ничего не чувствую. Я не угнетен, не испытываю ни злобы, ни гнева, ни отчаяния. Быть может, со временем я погибну от скуки, но сейчас я даже скуки не испытываю.
      - Мне жаль тебя. От всего сердца.
      - Ты счастливица! Но меня не надо жалеть. Вероятно, мне следует завидовать. Меня ничто не трогает, Гвин-садж. Я не страдаю. Не испытываю страха. Я помню, что испытывал подобные чувства, но не помню, какие они. Вот сейчас я испытываю телесную усталость от долгой езды верхом, но она не вызывает у меня ни грусти, ни удовлетворения. Я сознаю, что мой желудок пуст, а потому я поем, когда мне предложат еду, но мне безразлично, ем ли я жареных жаворонков за столом моего дяди или объедки из сточной канавы.
      Вечер словно бы нес с собой промозглый холод, хотя солнце еще не закатилось.
      - Про муолгратов рассказывают и другое, - неловко сказала Гвин.
      Раксал пожал плечами.
      - Полагаю, что и это верно. Я не утруждал себя попытками проверить, как дядя меня ни понуждал.
      - По-нуж-дал?!
      Он посмотрел на нее, словно она была непроходимо глупа.
      - Нам приписывается способность возбуждать в других чувства, которые сами мы испытывать не в состоянии. Ты ведь это слышала?
      - Да! Но зачем...
      - Затем, что он очень бы хотел обладать таким даром. В какой-то степени он им и обладает, вернее, обладал... говорят, в молодости он был великим оратором. Узнав про мое Проклятие, он обрадовался, что теперь-то вопрос о его преемнике решен.
      Гвин вдруг заметила, что ее ладонь все еще лежит у него на плече, и опустила руку.
      - Правитель, не испытывающий никаких чувств, был бы неподкупен!
      - Моего дядю интересовало не это. Он больше думал о толпах, доведенных до патриотического исступления. Он представлял себе, как совет поднимается в едином порыве, чтобы приветствовать его... или потом меня. Он думал, что в будущем любое голосование окажется единодушным и в его пользу.
      - И ты мог бы это сделать? - спросила она недоверчиво.
      - Так говорят. Но зачем мне было затрудняться?
      Гражданский долг, семейная сплоченность, самопожертвование ради великого дела... Она нашла несколько ответов, но отмела их все и вознесла безмолвную молитву Двоичному Богу.
      - Я искренне рада, что таковы твои чувства, Раксал-садж.
      Он пожал плечами, словно все это не имело ни малейшего значения.
      - У меня нет никаких чувств. И не надо меня жалеть. Мне, во всяком случае, себя не жаль.
      От костра донесся аппетитный запах, и Гвин поняла, что просто изнывает от голода. Она почувствовала себя виноватой: она голодна, он помечен Проклятием. Горстка зерна утолит ее голод, а его жизнь погублена навсегда.
      - Ты когда-нибудь слышал о Рарагаше?
      - Да.
      - Мне сегодня сказали, что там все еще живет много меченых. Мне сказали, что они часто способны помочь тем, кто только что... таким, как ты.
      - Я не очень хочу, чтобы мне помогали, благодарю тебя.
      - Но чего ты хочешь? - спросила она в ужасе.
      - Ничего.
      - Так почему ты едешь в Тарнскую Долину?
      - Потому что мне приказали. Застарелая привычка повиноваться еще сохраняет некоторую власть надо мной - однако, как ты видишь, уже довольно слабую, не то я не рассказал бы тебе все это. Я по-прежнему умываюсь, бреюсь и одеваюсь в силу привычки. Мне сказали, что привычки вскоре исчезнут.
      - Тебе необходимо поехать в Рарагаш!
      - Зачем? Я же не страдаю. - И Раксал Раддаит еще раз пожал плечами.
      22
      Глупость, и ничего больше! Булриону Тарну за шестьдесят. Он прадед. Он не должен ползти на четвереньках сквозь колючий кустарник темной ночью, стараясь не... Громкий хруст валежника.