16

Утро. С резью в глазах от бессонницы, окруженный эскортом воинов в звенящих кольчугах, Булрион Тарн поднимался по лестнице, такой широкой, что по ней свободно проехал бы воз с сеном. Дворец правителя города был построен для того, чтобы поражать граждан огромной империи величием и славой давно умерших императоров. И уж конечно, он поразит одного старого разжиревшего земледельца, так ведь?

Как бы не так! Нынешние обитатели дворца были недостойны своих предшественников. Он видел пыль в углублениях мраморных перил. Выцветшие гобелены на высоких стенах изъела моль. Цепи больших люстр были затканы паутиной. «Мои предки разграбляли дворцы получше этого».

Но он-то не варвар, сеющий ужас. Он просто старик земледелец. Шестнадцать членов его семьи были заперты в «Гостинице на улице Феникса», то есть оставались заложниками. Как и Гвин Ниен Солит. Она стала нежданным обновлением его жизни, возможно, очень важной фигурой в ней. У него еще не было времени разобраться во всех этих сложностях. А теперь его призвал к себе правитель. Почему его, а не Гвин? Почему в такой спешке? Чем может быть столь важен один старый земледелец, что глава Далингского магистрата захотел увидеть его, едва рассвело?

А ступеньки все уходили и уходили вверх. Молокососы вокруг него были обременены доспехами и оружием, но поднимались бодро, без признаков утомления. Булрион Тарн, увы, весил куда больше любого из них и обливался потом. Хуже всего в наступлении старости — несправедливость. Он же не чувствует себя старым! Что бы ни говорило ему зеркало (он старался не глядеть на зеркала), внутри он чувствует себя точно таким же, каким был всегда. Лишь в редких случаях, как, например, сейчас, ему приходилось признавать счет лет на грифельной доске его жизни. Он слышал, как его дыхание становится хриплым, — а раз он, то и его эскорт. Но будь он проклят всеми Судьбами, если попросит их подниматься помедленнее.

И он добрался до верхней ступеньки живым. Они повели его по широкому коридору в залу, сверкающую позолотой и хрусталем. На первый взгляд она показалась ему почти пустой, огромной, отдающейся эхом равниной, но тут же он увидел, что в ней расставлено столько мебели, что хватило бы на десять домов вроде его собственного. Пол покрывали многоцветные мозаичные узоры и картины. Стены и потолок, наверное, когда-то были изукрашены еще более ярко, но теперь поблекли, покрылись пылью. В дальнем конце сидел какой-то человек и писал. Воины направились к нему.

И все это — чтобы произвести впечатление на какого-то земледельца?

Он не заметил знака остановиться и чуть не уткнулся в спину начальника над воинами. Они молча стояли шагах в десяти от стола. По его ребрам стекали струйки пота. Теперь его заставят ждать, преподадут еще один урок смирения.

Стена позади стола была отдана великанам — мужчинам и мальчикам, изгибающимся в сложной мозаичной пляске. Изображение казалось бессмысленным, пока он не вспомнил, что кволцы верили, будто Судьбы — мужского пола. Тут он разобрал, что четырнадцать главных фигур возвышались над крохотными смертными жертвами и взысканными на заднем плане.

Как и следовало ожидать, центральной фигурой была Поуль, но только тут она сияла на своем троне в образе юного владыки дня, таилась в ночи, как темный старый повелитель мертвых. Уместно! Огоуль, распределительница жребиев, была мальчиком, рассыпающим золото, и мужчиной, улыбающимся зубчатым зигзагом молнии. Тоже приемлемо, но все прочие образы выглядели неуклюжей выдумкой художника. Он тщился воплотить подательницу перемен в мужской облик — мужчина со сферой, мальчик с полумесяцем, хотя мать и дитя подходили для Айваль куда больше. Муоль воплощал страсть, как разъяренный воин и любовник с огромным членом, — это Булрион счел кощунственной непристойностью. Седовласый мудрец, пишущий в книге, вполне подходил для Джооль, подательницы законов и истины, но не разнузданный мальчишка, сокрушающий город — нелепый, почти граничащий с богохульством. Ивиль как подательница Здоровья выглядела до смешного мускулистой, а в своей мрачной ипостаси казалась собственной жертвой. Младенец с песочными часами, видимо, Шууль, и, вероятно, она же была дряхлым старцем на костылях, но только тот угол отсырел, и часть штукатурки осыпалась.

Никакого особого впечатления картина на Булриона не произвела. У себя в доме он такую бы не поместил. А его предки вытащили бы свои огнива. Не только из-за подмены пола — зарданское презрение к искусству живописи переходило в отвращение при виде любого зримого изображения Семерых. Жизнь, перемена, случай, здоровье, страсть, мысль и время управляли миром — так что еще нужно, кроме этой строгой и простой веры? Любая попытка воплотить ее в образы только принижала ее.

Потолок изображал мифы, связанные с Двоичным Богом, но Булрион не собирался задирать голову, будто никчемный зевака, ради этой чепухи. Много толку было кволцам от их бога, когда нагрянули зарданцы! Этот крохотный далингский анклав, вероятно, последнее место в мире, где еще поклоняются этому двусмысленному божеству.

Правитель воткнул гусиное перо в чернильницу и вопросительно посмотрел на них. Начальник эскорта отдал честь.

— Булрион Тарн, твоя милость! — И он отступил в сторону, чтобы не заслонять пленника — если Булрион был пленником.

— А! — Имкуин Старвит встал. Его жидкие волосы серебрились, кожа лица напоминала выкрошившийся мел, но темные глаза — что было видно даже с такого расстояния — смотрели с проницательной пронзительностью. Белая старинного покроя туника была богато вышита и блестела орденами и медалями давних времен. Мир за пределами Далинга давно забыл о таких финтифлюшках. Он вышел из-за стола и остановился в ожидании.

В ожидании — но чего, собственно?

Все с той же внутренней саркастичностью Булрион сделал несколько шагов вперед, остановился достаточно близко, чтобы не повышать голоса, и поклонился сиятельному правителю. Он же ведь — стареющий земледелец в балахоне и штанах. Рукава открывают волосатые руки по локоть, штанины не достают до волосатых голых лодыжек.

Имкуин протянул вялую руку ладонью вниз. Пальцы заискрились кольцами. Он что — протягивает ее для поцелуя?

Булрион сделал еще два шага и крепко пожал протянутую руку.

— Для меня честь познакомиться с твоей милостью. Такое погожее утро!

Темные глаза правителя загадочно сверкнули.

— Мы приветствуем тебя, Булрион-садж. Мы наслышаны о тебе. Пойдем, расположимся поудобнее. — Он знаком отпустил гвардейцев и повел гостя к низким диванам у стола с хрустальной крышкой.

— Садись, садж. Твой приезд в наш прекрасный город оказался, как мы слышали, чреватым нежданными событиями. — Мягкая улыбка словно бы опровергала скрытую в словах угрозу.

Булрион сел. Диван был даже мягче пуховика, которым ему не позволили насладиться сполна. Если беседа затянется, он может и уснуть... чтобы проснуться в темнице. Он скрестил лодыжки, стараясь придать себе непринужденный вид.

— Умеренно бурными, твоя милость.

Имкуин поднял брови, точно опушенные инеем, и погладил длинным пальцем аристократический нос.

— Удача вам улыбнулась — никто из вас не был даже ранен.

— Судьбы были благосклонны.

— И особенно благосклонны к человеку, который прибыл в город на носилках.

Еще угроза — но меченую укрывала Гвин, не Булрион. Так почему угроза ему, а не ей? Да, конечно, старое знакомство неожиданно преобразилось в нечто гораздо более важное — но ведь всего три-четыре часа назад. Он и сам толком в этом не разобрался. Соглядатаи правителя знали свое дело хорошо, но этот нежданный поворот еще никак не мог стать ему известным.

— Меня утомила дорога.

— Хм? — Имкуин улыбнулся — учтиво и недоверчиво. Два лакея приблизились, поставили перед ними два хрустальных кубка и удалились совершенно беззвучно.

Правитель приветственно поднял кубок:

— Да улыбнутся Судьбы тебе и твоим.

— И твоей милости тоже. — Вино было липко-сладким и в то же время обжигало. Если оно принадлежало к драгоценным сортам, то зачем бы ублажать им хлещущего пиво земледельца? И все такие церемонии на этого земледельца тоже тратятся зря. Булрион никак не мог взять в толк, почему правитель ни с того ни с сего решил дать ему аудиенцию.

А тот учтиво осведомился о видах на урожай, осведомился, не досаждали ли Тарнам шайки беглецов из Толамина или меченые, которых изгнали из Далинга. Он осведомился, верно ли ему докладывали, что на фермах не было вспышек звездной немочи, и, не меняя тона, добавил:

— Как я слышал, ты строишь крепость у себя в долине.

— Ну, какая же это крепость! Мы, милостивый, просто укрепляем свое укрытие.

— Зачем? — Темные глаза сверлили его.

Булрион пожал плечами.

— Мы зарданцы. Мой отец поселился в нашей долине и начал с того, что построил частокол. Привычка воина, скажем так.

— Но ты ведь не варвар, Булрион-садж.

— Но у меня под защитой женщины и дети. О скотине надо тоже подумать. И о собранном урожае. Никогда не вредно быть готовым ко всему. Времена неспокойные, как ты знаешь. (Он говорит слишком много. Пронзительный взгляд сбивает его с толку. Ради чего ему понадобилось оправдываться перед этим человеком... а шестнадцать... семнадцать заложников? Если Имкуин Стревит вздумает бросить их в темницы на съедение крысам, никто палец о палец не ударит. Неужто правитель видит в крепости Тарнов угрозу себе?)

— А ты знаешь, насколько неспокойные? Карпанцы перешли Нилду!

— Так это же вроде бы очень далеко отсюда.

— Но теперь мы уязвимы!

— Я не силен в географии, милостивый.

— Тогда разреши, я тебе покажу.

Имкуин встал с завидной легкостью. Булрион еле вырвался из паточных объятий дивана и последовал за высокой костлявой фигурой своего гостеприимного хозяина.

Правитель внезапно остановился и постучал изящной туфлей по полу:

— Мы тут.

Где же еще? Однако он имел в виду карту, которая была выложена мозаикой на полу. Булрион не сразу разобрался, что к чему.

— Конечно, она очень старинная, — сказал правитель. — Разумеется, до Нилду она не простирается и охватывает только старую имперскую провинцию Да-Лам. Вот Далинг. Река Флугосс и Толамин. — Он сделал два шага. — Вот Эксхам, процветающий город, где была создана эта карта. Теперь там пустыня. Правда, если не ошибаюсь, на берегу появилось несколько рыбачьих деревушек.

— Удивительно, милостивый! Я себя чувствую солнцем.

Имкуин улыбнулся, не показав зубов.

— Глядишь вниз с небес и управляешь жребиями людей? У меня эта карта такого чувства не вызывает, но вон там есть подробный план самого города, и когда я разглядываю его, то чувствую себя, как Поуль. Твоя долина где-то вот здесь, мне кажется. — Он нагнулся и прищурился. — Ее старинное название Бизмот.

Если бы Булрион был предоставлен самому себе, ему потребовалось бы очень много времени, чтобы сделать это открытие. Его сбивали с толку города, потому что теперь таких городов нигде не было. Он даже не знал, что когда-то их было так много. Реки — те же самые, а вот пустоши выглядели не такими широкими, как ему казалось. Но ведь о расстояниях он мог судить только по времени, которое требовалось, чтобы их проехать или пройти.

Имкуин встал на Далинг и скрестил руки на груди.

— Ты мыслишь стратегически, Булрион-садж? И потому строишь замок?

— Не замок, твоя милость, уверяю тебя. Просто ограду. Крепости нужны воины, чтобы ее оборонять, иначе она станет добычей, а не защитой.

— А, так ты все-таки мыслишь стратегически! Мы все живем в ограде, Булрион. Вот что я хотел тебе показать. Посмотри, как Судьбы укрепили наш небольшой уголок Куолии — вот этот треугольник, который некогда был Да-Лам. Здесь море. На востоке — хребты Карминов. Река Флугосс. Ниже Толамина, как ты знаешь, ее невозможно перейти вброд, так что она в свое время останавливала не одну сотню войск. Ты понимаешь, почему Далинг, единственный из тысячи городов, пережил падение империи?

— Сказать по чести, милостивый, я никогда об этом не задумывался.

— Так задумайся теперь! Видишь, есть только два пути проникнуть сюда. Один вот здесь — по берегу моря в обход Карминов. Это опасный путь, богатый удобными местами для засад, обильно политый кровью. Именно там, в девятьсот восемнадцатом году император Загпе уничтожил иллифиниев. Но засады требуют большого войска, а у нас нет и маленького, так что эта дверь стоит открытая. Другой путь — Толамин.

— Был Толамин?

Имкуин ответил угрюмой улыбкой согласия:

— Был Толамин. Толамин перегораживал узкую равнину между горами и рекой. Вот почему Далинг и Толамин всегда были союзниками. Мы служили им морским портом, они были нашей дверью в империю. Речная торговля прочно нас связывала. Если враги угрожали Толамину, Далинг высылал подмогу. Толамин всегда побеждал, а потому Далингу никто никогда не угрожал.

— До прошлого года, когда веснарцы...

— Король Гексцион — безмозглый дурень! — рявкнул правитель. На его молочно-белых щеках проступила легкая краска гнева. — Его мелкая победа дорого ему обошлась. Он еще пожалеет о сильных юношах, которых сгубил в угоду своему мстительному капризу. Но что сделано, то сделано. И Толамин больше не охраняет наши ворота. Карпанцы вторглись в Куолию. Со всем уважением к твоим зарданским предкам, Булрион-садж, карпанцы сравняются с ними в кровожадности, если не превзойдут их.

«Зарданская кровь стала теперь жидкой, охлажденная морозными объятиями цивилизации».

— Ты полагаешь, они пойдут на юг?

— Я полагаю, что они окажутся повсюду! И не имеет значение, пойдут они на юг или нет. Они будут гнать перед собой население целых областей. Могут прийти веснарцы. Но КТО-ТО неизбежно придет.

Наступает новое смутное время. Они оба старики, и он, и правитель. И им уже не видеть Куолию мирной!

— Это война моих внуков.

— И их сыновей. К счастью, у меня нет детей, кроме моего города. Пойдем! — Имкуин повернулся и широким шагом направился назад к диванам. — Рассчитывать, что Толамин нас защитит, мы больше не можем. Теперь ты понимаешь, Булрион-садж, почему твой замок меня интересует?

Булрион вновь погрузился в мякоть дивана и скрестил голые лодыжки.

— Честно сказать... нет, твоя милость. Я же простой земледелец.

Судорога досады пробежала по аристократическому челу.

— Я ни на миг не поверю, Булрион-садж, что ты — деревенский олух, каким пытаешься притворяться. И я не просто полагаюсь на то, о чем парочка шуулгратов... Что думают о твоих планах твои соседи?

К чему было упоминать шуулгратов? Они же теряют рассудок, верно? Всегда теряют. Имкуин Стревит не из тех, кто проговаривается, если не хочет проговориться. Раньше он намекнул на ивилграта. Он что-то нащупывает, только вот — что? Почему грубо сложенные стены крепости в двух днях пути от города заботят правителя? Что еще прячется за его вопросами? Булрион спросил себя, бывают ли два ума разделены настолько глубоким взаимным непониманием, что ни тот ни другой даже не может его определить.

— С соседями я более или менее слажу. Они не в восторге, что я строю крепость, но, думается, мне удастся заручиться их поддержкой. То, что ты сказал о карпанцах, может тут помочь. Я все время старался растолковать им, что строю убежище для всей округи, а не только для Тарнов.

Правитель бросил на него скептический взгляд над краем кубка.

— Но, имея замок, ты будешь господствовать над ними. Твои потомки могут замыслить стать графами или герцогами.

Конечно!

— Тогда удачи им! — Булрион отпил большой глоток вина. И зря! Оно прилипло к нёбу, и он поперхнулся.

— Какую помощь мог бы оказать Далинг, чтобы ускорить постройку этого замка? — осведомился правитель.

Булрион смигнул слезы и, давясь кашлем, пробурчал:

— Помощь, милостивый?

— Неужели я говорю слишком тонко для тебя? Как ты не понимаешь? Я пытаюсь создать оборонительное кольцо вокруг города, внешнюю линию обороны. Без Толамина нам нечего и надеяться удержать Да-Лам целиком — или то, что прежде было Да-Лам. Империя не сумела, а население тогда было вдесятеро многочисленнее. Твоя крепость и полдесятка других, расположенных в главных населенных областях... и особенно твоя, потому что она — ключ к береговой дороге. Если я назначу военного советника помочь со строительными планами, ты прислушаешься к его указаниям? Если я пришлю тебе двести каменщиков, ты поставишь их работать? Сможешь кормить — и как долго? Триста? Поможет ли золото? А если да, то сколько?..

— А затем прибудет гарнизон?

Губернатор в первый раз показал свои зубы. Редкие, пожелтелые. Потом он сказал:

— Полагаю, нам следует попросить, чтобы ты принял символический отряд. Нельзя же требовать от налогоплательщиков Далинга, чтобы они внесли свою долю в строительство замка, но не получили бы никакого права участвовать в решении, как использовать его наилучшим образом.

Старый Гамион Тарн любил вставлять в разговор зарданскую пословицу: «В даровых червяках прячутся крючки».

— Милостивый, ты сильно переоцениваешь мое влияние, если полагаешь, что я смогу уговорить моих соседей согласиться на это. Да, я объединю их, но объединю против себя и против тебя. Из этого ничего не выйдет! — Булрион поднял кубок. — За свободу! — И допил последний глоток. В ледяном взгляде правителя ему послышался скрип закрывающейся двери темницы.

— Ты отвергаешь мою дружбу!

— Милостивый, я ведь не владыка восточной области! Я земледелец. Авайль и Поуль благословили меня многими детьми, и их — тоже многими. Мы самая большая семья в нашей округе, но и только. Ты предлагаешь брак между мышью и быком. И даже будь я герцог Такой-то и Такой-то, цена все равно была бы слишком высока.

— Вражда Далинга может обойтись тебе дороже.

— Я не желаю Далингу вреда и не смог бы его причинить, даже если бы и желал.

Далинг же мог погубить Булриона и шестнадцать членов его семьи единым словом. Правитель смотрел на него долгую мучительную минуту, а потом поднял свой кубок.

— Так за свободу! — Он выпил, не отводя взгляда от лица гостя.

— Уповаю, я не нанес никакой обиды, милостивый?

— Я прожил слишком долго, чтобы затаивать обиды, Булрион Тарн! — Старик, казалось, был несколько растерян. — Но ты хотя бы не окажешь мне одну услугу? У нас прискорбно мало военных разведчиков. А нам требуется гораздо больше сведений о том, что делается в сельских местностях. Я мог бы послать в вашу область для сбора сведений военный патруль, но это могут истолковать как враждебный маневр. А я меньше всего хочу настраивать против себя деревенщину... Извини меня — местное население. Если я пошлю с тобой одного человека, ты окажешь ему гостеприимство? Познакомишь с соседями, поспособствуешь ему в сборе сведений?

Не самая приятная просьба, но еще больше настраивать правителя против себя было бы неразумно.

— С радостью.

Имкуин холодно улыбнулся.

— А теперь расскажи мне про Лабранцу Ламит.

— Про кого-кого?

— Не старайся. Я не глупец. В гостинице до твоего прибытия находился человек из Рарагаша. В докладе стражей о вчерашнем нападении в списке постояльцев упомянута Лабранца Ламит. Чем ты ее интересуешь, Булрион-садж?

— Милостивый, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Да, там остановилась женщина с таким именем, но кто она, откуда приехала и зачем... я, по чести, не знаю ничего! Клянусь, я не обменялся с ней ни единым словом. Почему я должен что-то знать о Лабранце Ламит?

Правитель нахмурился, словно изумление Булриона почти — но не окончательно! — его разуверило.

— Может быть, если ты именно тот, каким себя описываешь. Она что-то вроде легенды. Как будешь ты... Берегись ее. Когда ты думаешь вернуться в свою долину?

Эти внезапные смены темы ставили Булриона в тупик.

— Но я думал, что нахожусь под арестом.

— Ты волен уехать.

— Тогда мы уедем. Сегодня же.

— Очень мудрое решение, если мне дозволено сказать это. Ты выставил некоего влиятельного горожанина дураком, бестолочью, раз он допустил, чтобы какие-то деревенщины взяли над ним верх. Вы не такие, и он не такой, но подобные люди придают большое значение сохранению внешнего достоинства. Желаю тебе безопасной дороги.

— Предупреждение, милостивый?

Старый правитель пожал плечами. Темность его глаз странно контрастировала с бледным лицом и белой туникой.

— Не думаю, что в нем есть необходимость, если ты не замешкаешься здесь слишком долго. Мой представитель будет готов тебя сопровождать.

Булрион кивнул, взвешивая, не прячется ли тут неразгаданная им ловушка. Или же таинственный посланец должен помешать нападению на него? Мысли были запутаны и переплетены, как клубок змей. Городской аристократ и деревенский земледелец... возможно, им просто не дано понимать друг друга. Одно представлялось ясным: Имкуин грубо ошибся, оценивая влияние Булриона на соседей. Посланник — соглядатай! — правителя, наверное, проявит положение вещей, составляя свое донесение.

— Я буду в большом долгу у тебя, — сказал Имкуин. — Не могу ли я чем-либо тебе отплатить? Не стесняйся просить, мне наша беседа доставила большое удовольствие.

Разговаривать с ним — точно плавать в мельничной запруде у них в долине — в том конце, где легко угодить в коварное подводное течение. Но от просьбы вреда не будет.

— Твоя милость очень добра. Гвин Солит — жена моего старого друга и недавно понесла горькую утрату. Как я понял, ее преследуют те, кто навязывается ей в мужья, чтобы прибрать к рукам ее собственность. Не мог бы ты положить конец их посягательствам?

Правитель был, видимо, удивлен таким выбором или даже разочарован. А чего еще он ждал?

— Ты просишь просто по дружбе?

— Только. Я хорошо знал ее мужа. Мы всегда останавливались у него, когда приезжали в Далинг. Она считает, что возмутительное вчерашнее нападение тоже вызвано желанием завладеть ее собственностью, что соперничающие...

Правитель поднял узкую в синих прожилках руку и удовлетворенно откинулся.

— Собственно говоря, я уже собирался принять сегодня днем меры, которые, несомненно, раз и навсегда положат конец этим посягательствам.

— Чудесно, — сказал Булрион с осторожностью. Он не был уверен, что это так уж чудесно. Ему не понравилось лисье выражение темных глаз.

— Все очень просто. Даже много проще, чем полагают некоторые люди. Меня забавляли их интриги, но вчера дело зашло слишком далеко. Лиам Гуршит спит и видит, как станет владельцем дома на улице Феникса, и поэтому Винал Эсотерит твердо решил, что он его не получит. Кое-кто еще шебаршится сбоку, рассчитывая на поживу. Сегодня в полдень соберется совет, и на нем я намерен поставить все на свои места.

— Значит, Гвин-садж будет утверждена в праве собственности?

— Увы, нет. Эта собственность не ее и никогда ей не принадлежала.

Булрион задохнулся от неожиданного удара.

— Как! Я не понимаю...

Правитель улыбнулся плотно сжатыми губами.

— Если это ее немного утешит, то Лиам Гуршит домом не завладеет. Дом и земля принадлежат мне.

— Тебе!.. Как же так, милостивый?

— То есть городу. В Далинге женщина не может владеть землей. Это старинный закон, но его никто не отменял.

Судьбы! Знает ли Гвин про этот закон? Не может не знать. Она слишком умна, чтобы не собрать все нужные сведения. Просто она не открыла ему всей серьезности своего положения — а с какой бы стати?

— Видишь ли, — продолжал Имкуин, — раз она не может владеть землей, завещание ее мужа недействительно. И передать владение своим имуществом новому мужу она тоже не может, поскольку оно никогда ей не принадлежало. Претенденты на ее руку либо этого не знают, либо считают, что сумеют так или иначе обойти закон. А по завещанию наследником был ее маленький сын, но он умер от звездной немочи через несколько месяцев после смерти отца. Поскольку младенец не оставил наследника мужского пола, по закону имущество, как выморочное, становится собственностью императора. В Далинге правитель все еще считается представителем императора. Ты знаешь, как знаю я, что вот уже сто лет законных императоров не существует, однако закон этот факт не признает. А потому земля, на которой стоит здание, принадлежит городу. Мне.

Булрион не мог выговорить ни слова, так ему претило злорадное самодовольство старика.

— Заседание совета будет интереснейшим, — смаковал Имкуин. — В былые дни правителя назначал император. Большинство правителей делали вид, будто управляют они под надзором совета. Однако советы были лишь сборищем выдрессированных именитых горожан, которые служили народу ушами, чтобы выслушивать приказы императора. Когда империя рухнула, в Далинге все продолжалось по-прежнему. Тогдашний правитель был молод, силен и оставался у власти, пока не умер. Он воспитал сына для роли своего заместителя, и после его смерти сын занял отцовское кресло, не встретив ни малейшего сопротивления. И пост стал, по сути, наследственным. Но у меня нет детей, и вместе со мной умрет и эта система. — Он вздохнул и добавил негромко: — Я, правда, возлагал надежды на племянника, но Судьбы, видимо, решили иначе.

Булрион подумал о Тарнской Долине, о своих правнуках, играющих на лугу. А что заставляет Имкуина и дальше вести политические интриги и даже всеми хитростями готовить оборону города против врага, хотя, возможно, он умрет прежде, чем тот появится? Наверное, самодержавная власть становится привычкой, избавиться от которой невозможно.

Правитель засмеялся. Теперь он словно бы забыл про своего гостя и разговаривал сам с собой.

— С годами совет становился все более и более могущественным. Городом управляют несколько богатых семей, оставаясь в тени. Они командуют советом, а совет терпит правителя только потому, что альтернатива — хаос и гражданская война. За время моего правления меня обстругивали слой за слоем, кусочек за кусочком, пока я не превратился почти в чисто символическую фигуру. Я председательствую на их спорах, и этим, пожалуй, вся моя власть и исчерпывается. Если они объединяются против меня, я бессилен что-либо сделать. Зато сегодня! Сегодня я с ними позабавлюсь. Закон ясен. Право на гостиницу принадлежит мне, и я могу распорядиться ею, как пожелаю. Это будет очень забавное заседание!

Ну просто драка скорпионов! Булрион не мог бы назвать ничего менее заманчивого. Что же, у каждого свой вкус. Имкуин драматически вздохнул.

— Разумеется, я сожалею о бедах этой Солит, но не я их причина. Она жила, ничего не платя, на земле, которая ей не принадлежит уже несколько месяцев. Это чего-нибудь да стоит! Я ничего не предпринимал главным образом потому, чтобы она успела найти себе мужа. Вчера глашатай объявил о ее помолвке с Коло Гуршитом.

— Ей эту помолвку навязали! Она дала согласие, только чтобы выиграть время и в надежде отвадить остальных.

Правитель пожал худыми плечами. Драгоценные камни орденов заиграли всеми цветами радуги.

— Теперь, возможно, она не станет упорствовать.

Булрион сказал с ужасом:

— Но если и так, женится ли на ней этот Коло, если у нее ничего нет?

— Право, не знаю. Лиам может решить, что, разорвав помолвку при таких обстоятельствах, Гуршиты потеряют лицо. Но так или иначе посмешищем они станут. Очень неловкое положение вещей. Он способен подстроить несчастные случаи для тех, кто ему мешает. Да и Винал Эсотерит любит сводить счеты.

С трудом подавляя ярость, Булрион сказал:

— Меня неприятно удивляет, что власти Далинга не могут обеспечить безопасность достойной горожанке, такой как Гвин Солит.

Старик поднялся с дивана и выпрямился так, словно у него разболелась спина. Черные глаза пылали холодным огнем.

— Мы живем в печальное время, и я посоветовал бы ей то же, что и тебе, Булрион-садж, — покиньте город, и поскорее.

17

Первой бедой этого дня был неожиданный вызов Булриона во дворец правителя. Второй стал бунт. Все слуги, кроме Ниад и старой Шумы, заявили, что уходят. «Гостиница на улице Феникса» стала местом опасным для жизни. Гвин только посочувствовала им — она и сама так считала. Заплатила недельное жалованье, пожелала удачи, но стражи у дверей отказались их выпустить.

После чего Шума принялась их стыдить, и они взялись исполнять свою работу. Но к этому времени кухнями завладела Элим во главе других женщин семьи Тарнов, и воцарился хаос, достойный Джооль.

К тому времени, когда распри уладились, Гвин обнаружила, что стражи не позволяют лавочникам вносить в дом припасы, купленные на этот день. Она вышла к ним и потребовала, чтобы они показали ей приказ, который обрекал ее гостей вместе с ней на голодную смерть. В конце концов, она одержала победу и вернулась во двор ждать новой бури.

К этому времени Поуль уже озаряла двор теплыми лучами. Единственным напоминанием о ночной битве оставался пустой пьедестал Огоуль в ипостаси насмешницы — эта статуя не принадлежала к ее любимым, хотя Кэрп утверждал, что она одна из самых ценных. Ну, теперь она превратилась в груду яшмовых осколков у стены конюшни. Тарны обоего пола и разных возрастов были в полном наличии — женщины болтали, мужчины, почти все, толпились у стола, бросая кости. Тарны всегда были приятными постояльцами: не требовали, чтобы им прислуживали, лишь бы хорошо кормили.