— Только борьба? А как насчет остальных достойных мужа искусств? Фехтования? Стрельбы? Правда, в замке не очень-то поучишься верховой езде или стрельбе.

— Давайте все!

— Значит, все и получите. Если вам так угодно, пойдемте со мной. — Сэр Малькольм повел его наверх.

Тоби послушно шел за ним, размышляя, не слишком ли пожадничал.

— Вы очень добры, сэр, — вздохнул он.

— Не стоит благодарности. Моим парням это тоже полезно. Я всегда говорил им, что нет лучше способа учиться, чем учить кого-то самому, ибо это показывает тебе то, что ты, по твоему мнению, знаешь, а на деле — нет. Это оружейная. Этот плечистый — наш чемпион по борьбе, Нил Большой, а этот древний паук — Гэвин Угрюмый, который и сейчас нарубит из любого фарш, не успеет тот и моргнуть.

Таким же образом сэр Малькольм представил Тоби всю или почти всю гвардию Кэмпбеллов. Мальчишки-рекруты не старше Хэмиша лучше разбирались в мечах и ружьях, чем он, а уж о ветеранах и говорить нечего. Каждый человек в замке мог научить его чему-нибудь и, казалось, горел желанием сделать это. Он интриговал их — он был героем, беглецом и юным великаном. Они занимались им по очереди. День превратился в бесконечную череду бросков и захватов… арбалет и лук… пистолет и мушкет… рапира, сабля и короткий меч… фитильный затвор и кремневый затвор…

Вскоре он понял, что для них это своего рода игра, соревнование — кто первым доведет его до полного изнеможения. Отлично — пусть попробуют! Ясное дело, им это не удавалось. Он обладал выносливостью мула, всегда готовый начать все сначала, едва переведя дух. В фехтовании он даже добился сдержанных похвал за свою недюжинную силу, хотя для отличного фехтовальщика ему недоставало скорости. Палицей он и так владел неплохо, а в борьбу включился с энтузиазмом летучей мыши, вылетевшей поохотиться на мошек. В очередной короткий перерыв, как ему казалось, где-то около полудня, он вдруг сообразил, что скоро стемнеет. Когда он вернулся в маленькую комнатку, которую они делили с Хэмишем, свечи почти догорели, а его сосед спал без задних ног, вытянувшись на спине с открытой книжкой на груди.

Утром все тело отчаянно болело, но первые же десять минут, проведенные на мате с Нилом Большим, привели его в норму.

После обеда, упражняясь на мечах с Гэвином, он увидел кругленькую фигуру отца Лахлана, облокотившегося о пустой бочонок из-под пороха в углу. Когда фехтовальщики разошлись на перерыв, Тоби подбежал к нему и опустился на одно колено, с трудом переводя дух.

Священник улыбнулся ему поверх очков:

— По ширине твоей улыбки я вижу, что тебе здесь нравится, сын мой?

Тоби кивнул — кивать было легче, чем говорить.

— Дурных снов больше не было?

Тоби мотнул головой.

— Ты здорово выкладываешься. Знаешь, Тобиас, если припомнить, я ни разу не видел тебя совсем обессиленным.

Тоби усмехнулся:

— Что… вы… имели в виду… когда… сказали Рори… что я могу… натворить неприятностей?

— А… — Коротышка нахмурился. — Я серьезно обеспокоен. Ты показывал сверхчеловеческую силу, но она тебе не подвластна, верно? Ты не хотел, чтобы это происходило. До сих пор все ограничивалось чудесными избавлениями, но можем ли мы надеяться, что так будет и дальше? Представь себе, что будет, если сэр Малькольм со своими людьми попробует арестовать тебя?

Мысль была не из самых приятных. Тоби отер пот со лба.

— Я могу покалечить их?

— Возможно. Ты можешь просто исчезнуть с их глаз, а можешь обрушить замок им на головы. Я не знаю, и ты тоже не знаешь. — Отец Лахлан поправил очки. — Послушай-ка, хоть это только предположение: леди Вальда пыталась наложить на тебя заклятие, и что-то у нее получилось не так. Искусства, в которых она преуспела, опасны, так что в этом нет ничего странного. Как я уже говорил, она не смогла полностью подчинить тебя своей воле. Она приказала демону заставить тебя сделать то, что ей нужно. Она могла дать ему приказ защищать тебя от внешней опасности, верно? И каким-то образом этот приказ оказался главным, так что демон защищает теперь тебя даже от нее. Короче, Тобиас, я не верю, что тебе слишком угрожает опасность смертного приговора, но, боюсь, любого, кто попробует привести его в исполнение, может ожидать сюрприз!

В теории отца Лахлана явно имелись слабые места. Какое отношение, например, имеет ко всему этому «Сюзи»?

Старик заметил его сомнения.

— Это всего только предположения, и я приму любые возражения. Демонические силы ограничены расстоянием. Если демон, которого она призывала, был заключен в камень на рукояти кинжала, она должна была отдать тебе этот кинжал, чтобы ты не расставался с ним, — но не дала, верно? Тогда где он, этот демон? Как ему удается оставаться с тобой?

— Не знаю, отец.

— Я тоже! Но я все еще верю в то, что нам надо как можно быстрее доставить тебя в монастырь, пока ничего не случилось. Ладно, я вижу, этот бедный старичок ждет, когда ты кончишь увиливать от дела.

— Бедный старичок? Гэвин? Да у него выносливости больше, чем у горного козла!

На следующее утро он с радостью увидел, что погода ухудшилась. Он начал беспокоиться о Мег, удивляясь тому, что она так долго не приходит проведать его, пока сам он связан по рукам и ногам. Он собрался спросить о ней Хэмиша, но и тот пропадал где-то целый день.

Им отвели на двоих маленькую круглую комнатку на верху одной из башен. В ней слегка сквозило и не было никакой мебели, кроме двух набитых соломой тюфяков, но это мало их смущало. Вечером, накрываясь пледом, он услышал сонное приветственное бормотание — довольное урчание книжного червя, посвятившего целый день изучению книг и надеющегося провести за этим занятием еще много, много дней.

— Не спишь?

— Ммммф! — То есть нет.

— Хэмиш, ты знаешь, как зернят порох?

— Мммф! — То есть да.

Тоби свернулся калачиком.

— Знаешь, как подстраивают стрелу под лук?

Последовала пауза.

— Ну знаю, — произнес чуть менее сонный голос. — А что? Зачем ты хочешь это знать?

— Я не хочу. Я уже знаю. — Он в отчаянии уставился в темноту.

Хэмиш его не понял, что было неудивительно. Он зевал во весь рот.

— Давай рассказывай, если хочешь, но я и так читал об этом когда-то.

— Я не хочу рассказывать.

Снова раздраженное фырканье.

— Ты будишь меня, чтобы сказать, что не хочешь рассказать, как подстраивают стрелу? Ты давно собирался это сделать или только что придумал?

— Извини. Ты видел Мег?

— Не о чем говорить. Она гуляла сегодня с леди Лорой на закате. Я слышал, как она поет в зале. — Зевок. — С ней все в порядке.

— О… Хорошо. Я просто так спрашивал. Извини, что разбудил. Спи.

— Спать? Теперь? После того, как ты ведешь себя…

— Как?

— Ох, ничего. Спокойной ночи, Тоби.

Комнатка была совсем маленькая. Тоби вытянул длинную руку, нашарил ухо и ухватил его большим и указательным пальцами.

— А этого хочешь? Сейчас оторву!

— Ууууй!

— Хочешь, дерну?

— Ладно! Ладно! Пусти! Спасибо. О чем это я говорил?

— Ты собирался сказать мне что-то насчет того, как я себя веду.

— Ох, не настолько же я спятил! — Зашуршала солома, и Хэмиш хихикнул, укрывшись за тюфяком. — Я тебя почти и не видел с тех пор, как мы здесь. Но… почему ты спрашивал меня про зернение и стрелы?

— Это интересно, — упрямо сказал Тоби.

— Что-то это не в твоем духе интересоваться вопросами «как». Я мастер учиться, ты мастер делать. — С минуту он молчал, потом в темноте замаячило белое пятно его лица. — Ты это хотел сказать, да?

— Да, — признался Тоби. — Они объясняют мне — и я запоминаю это! Мне это даже интересно! Со мной никогда такого не бывало. Твой па говорил, что ученика хуже меня у него не было.

Хэмиш громко рассмеялся:

— Это ужасное преуменьшение! Я никогда не забуду свой первый день в школе! Мне тогда исполнилось пять, кажется. Тебе было около восьми, верно? Я помню, что уже тогда ты был самым большим в школе, и в тот день па пытался объяснить тебе таблицу умножения. Я тогда уже знал ее, ясное дело

— я научился читать в три года, — и ни за что не мог поверить, чтобы такой здоровый парень так мучился с ней. И па тоже! Я никогда до тех пор не видел его по-настоящему сердитым. Я почти не узнавал его. Я даже плакал из-за того, что мой па так вел себя: визжал, кричал на тебя, даже порол. Там сидели дети со всей деревни, и он потратил на тебя больше времени, чем на всех нас, вместе взятых, но я не думаю, чтобы ты, выходя из школы, знал хоть капельку больше того, что знал с утра. А ведь ты получил не меньше дюжины розог.

— Только дюжину? Я всегда считал, что провел день впустую, если не доводил число до двух десятков. — Он хвастал, конечно, но не слишком. — Пять лет борьбы! Я все надеялся, что он признает меня полным идиотом и оставит в покое.

— Но он знал, что ты притворяешься, потому и не выгнал тебя. Не представляю, как ты выдержал все это.

— Я знаю, что он приходил домой и плакал, — мне Эрик рассказывал. Это меня поддерживало: как же, он плакал, а я нет. Я до сих пор сплю лицом вниз — по привычке.

— Когда ты закончил школу, па сказал, что ты победил: он не научил тебя ничему.

Лестно слышать!

— О, кое-что он в меня все-таки вдолбил, — честно признался Тоби. — Например, английский язык. — Даже в детстве он понимал, что это нужно, так что позволил обучить себя этому. На то и существует школа, ради этого написан закон об образовании. — Но очень скоро я ухитрился забыть почти все. А теперь посмотри на меня! Я запоминаю новые вещи! Я учусь новым вещам! Это на меня не похоже! Я околдован!

— Не думаю, — сонно ответил Хэмиш. — Просто то, чему па пытался научить тебя, было тебе неинтересно. И потом каждый раз, когда ты понимал-таки что-то, ты считал себя проигравшим, верно? Но то, чему учат тебя здесь, — это то, что ты хотел знать. Так что каждый раз, когда ты понимаешь что-то, ты чувствуешь, что ты выиграл. Вот и вся разница! Что до меня, то мне интересно почти все, особенно если об этом написано в книгах — все, кроме семьи. Каждый раз, когда ма хочет, чтобы я вызубрил всех наших родичей, я все равно что тупею. «Тупой, как Тоби Стрейнджерсон», — так она говорит.

— Правда? Неужели так и говорит? — Приятно было сознавать, что в учительской семье его не забыли даже спустя столько лет.

— Все так говорят. Твое невежество вошло в пословицу во всем глене, правда! Но, по-моему, ты просто очень разборчив в том, что хочешь знать. Ты не глуп просто ты запоминаешь только то, что тебе нужно.

— Мммф! — сонно буркнул Тоби в подушку. Странно думать о себе не как о тупице. Чуть позже Хэмиш сказал что-то еще, но он уже был слишком далеко, чтобы расслышать…

На следующее утро дождь прекратился, но северо-западный ветер срывал с волн в заливе клочья пены. Сэр Малькольм предложил поучиться верховой езде. Тоби сменил плед на штаны с курткой и отправился вместе с ним на конюшню. К обеду он брал пятифутовые барьеры.

— Абсолютное бесстрашие, — проворчал смотритель.

У Тоби, не хватило духу признаться, что на самом деле это всего лишь отсутствие воображения. У тупости, оказывается, есть свои преимущества.

Когда он вернулся на кухню, то увидел там Мег. Она сидела за столом, а вокруг роем вились человек десять молодых гвардейцев. Она натянуто улыбалась им: Красавчику Уиллу, Йену из Клахана и остальным. Тоби быстренько подошел к ним со спины. Он столкнулся с Уиллом, ненароком заехал локтем по почкам Йену и совершенно случайно отдавил ногу Робу Долговязому.

— Прошу прощения! — процедил он. — Я не всегда такой неуклюжий.

Они внимательно посмотрели на него, извинились и пересели за другой стол.

— Приятно видеть тебя, Мег… Чего это ты так свирепо смотришь?

— Я? Свирепо? Вовсе нет!

Еще как да!

Ее платье было гораздо проще того, неописуемого, в котором он видел ее в прошлый раз, — простая зеленая шерсть в складку, без рукавов. Волосы она опять заплела в косы — она снова превратилась в деревенскую девушку, но — о, как она была хороша!

Он задыхался, здоровый битюг! Язык у него словно отсох.

— Я беспокоился о тебе.

— О? Ну, ты ведь знал, где я, разве нет?

— Да, но… Ну, мне приходится оставаться в казарме.

— Тут тысяча слуг. Мог бы написать мне записку, если хотел поговорить со мной.

— До этого я не додумался.

— О чем ты беспокоился?

Он был так рад видеть ее — чего же она так сердито смотрит на него?

— Просто не знал, все ли у тебя в порядке.

— В порядке? — Мег визгливо засмеялась. — В порядке? Когда я живу в замке, как настоящая леди? Что у меня может быть не так? Единственное, что не так, — это то, что в один прекрасный день мне придется снова проснуться дочкой коптильщика и вернуться к обдиранию туш.

— Наслаждайся пока можешь! — Как он, например. — Что Рори, ведет себя порядочно?

— Ах, вот что? Лорд Грегор — образцовый джентльмен.

Именно этого он и боялся. Она отвернулась, но он заметил, как порозовела ее щека.

— Что не так? Я хочу сказать, если тебя что-то беспокоит, я… — Что я? Он здесь такой же пленник, как она. Он не смог бы сделать ничего.

— Тоби! — прошептала она, сделавшись вдруг так непохожей на знакомую Мег Коптильщицу. — Он говорит, он любит меня!

— Надеюсь, ты ему не веришь?

— Ни один мужчина еще не говорил мне этого!

Ох, проклятие! Он облокотился на стол и уронил голову на руки так, чтобы смотреть не на нее, а в стол.

— Мег, — прошептал он, обращаясь к своим бицепсам, — Мег, дорогая! Я могу заработать кучу денег в Англии. Я сберегу их все. Через несколько лет

— прежде, чем мне вышибут все мозги, — я вернусь в Шотландию, арендую несколько акров земли, куплю лошадь и плуг. Потом найду себе девушку, и женюсь на ней, и сделаю ее счастливой, очень счастливой. У меня никогда не было семьи. Я хочу любить: жену, детей. Я буду лучшим мужем и отцом, какие только бывают. Я сильный. Я могу работать за троих, я не пропаду. И я не буду ничьим человеком, только своей жены, и буду всегда верен ей. Но сегодня я не могу просить ни одну девушку поверить в эту мечту.

— Сколько лет? Пять?

Он поднял взгляд. Почему ее глаза так сияют? Неужели она хочет, чтобы он говорил о любви? Он ведь не знает даже, что такое дружба, не говоря уж о любви.

— Не меньше, — ответил он. — Возможно, десять. Прости — я не мастер изящно говорить.

— Что ты хочешь этим сказать, Тоби Стрейнджерсон?

— Я хочу сказать, что он мошенник со змеиным языком. Он вырос при дворе, а ты ведь знаешь, какие там у них нравы! Ты сама говорила мне, что он двуличный. Он тебя запутает. Он попробует… Я хочу сказать, он уговорит тебя… Ты ведь не все про него знаешь!

Она тряхнула головой, отчего косы ее взметнулись, словно кнуты.

— Нет, знаю! Я знаю, что он джентльмен, — это больше, чем я знаю о тебе. Он обходителен, образован…

— О, правда? — перебил он ее. — А я просто здоровый увалень, который оказывается очень кстати, если тебя надо спасать от мужчин, которые слишком горячатся оттого, что ты дразнишь их, но который не богат и не умеет вести сладкие речи и одевать тебя в богатые платья?

Мег молча смотрела на него.

— Мне не надо было говорить этого, — пробормотал он.

Она встала.

— Нет, не надо было.

— Но ты же знаешь, чем это все кончится, Мег! Он получит от тебя все, что хочет, а потом выбросит тебя, потому что ты недостаточно хороша для него. Это все, чего он хочет, — только… ну, ты сама знаешь что.

— О! Ты просто грубый мужлан, Тоби Стрейнджерсон. Безмозглый мужлан! — Она почти кричала.

— Не приноси в глен новых ублюдков, Мег!

— Что? Как ты смеешь говорить мне такие вещи?

— Я не хотел…

— Нет, хотел! Ты назвал меня падшей женщиной!

— Нет, не называл! — Он тоже кричал во всю мочь. Его, наверное, слышно аж в Филлане. — Любая женщина может стать падшей, если… то есть только может… ну, если мужчина кружит ей голову своими словами и уговаривает… О демоны! Я обещал твоему отцу, что пригляжу за тобой!

— И поэтому упражняешься в стрельбе из мушкетов, да? И целыми днями рубишься на мечах? От тебя разит конюшней!

— Ты плачешь!

— Нет, не плачу! — Она резко повернулась и вышла.

Со всех сторон на него смотрели, ухмыляясь.

Он принялся за еду, не замечая, что ест.

Он нашел Хэмиша, сидевшего в одиночестве в углу, — тот ел и читал одновременно. Он присел к нему на скамью.

— Я хочу написать письмо!

Хэмиш удивленно посмотрел на него:

— Я не ослышался?..

— Можешь достать мне лист бумаги и перо?

— Украсть бумагу? — с сомнением в голосе произнес Хэмиш. — Бумага денежек стоит!

— И воск. И еще чернила.

Хэмиш послушно отправился в библиотеку и вернулся с листом бумаги и письменными принадлежностями. Тоби отказался от очередного урока фехтования и потратил всю вторую половину дня, сражаясь с бумагой и пером. Под конец он получил пять клякс, шесть подчищенных мест и три предложения:

«Мне жаль что я вел себя как мужлан.

Я просто боялся что тебя обидят и надеюсь ты меня простишь.

Твой верный друг, Тобиас Стрейнджерсон».

Он запечатал письмо воском и отдал пажу, чтобы тот доставил его по назначению. Потом бегом бросился в гимнастический зал и остаток дня швырял Нила Большого, как мешок овса.

На следующий день светило солнце, но никто не гнал его к заливу. Вместо этого они упражнялись в стрельбе из лука. Через час он сажал стрелы в яблочко с двух сотен шагов из стофунтового лука. К вечеру он узнал, что у него верный глаз в стрельбе из огнестрельного оружия, хотя понимал, что успехом своим в большой степени обязан грубой физической силе — эти тяжеленные ружья отдачей могли бы свалить с ног любого мула.

Ответа от Мег не было — ни в этот день, ни на следующий.

Он так и не знал, получила ли она его письмо.