Глава 7

«Я не могу помочь тебе, если ты сама не захочешь этого, Ариадна. Ты ведь понимаешь, что ничего этого на деле не происходит? Я могу помочь тебе, если ты захочешь этого, но ты должна сама попросить меня. Скажи мне, что хочешь, чтобы я помог тебе…»

Голос принадлежал доктору Уотерсу — единственному, кто в самом деле мог помочь ей в клинике Святого Луки. Она слышала этот голос — сначала тихий, потом все громче и громче. Джерри сказал, что слышит собак, но она знала, что это доктор Уотерс. Он делался все громче и настойчивее, ласковый и заботливый голос, умоляющий попросить его о помощи. Голос гипнотизировал.

Она помнила то, что сказал Джерри, и попыталась убедить себя, что это обман, что она не должна просить о помощи, потому что это примут за приглашение, и все же так трудно было поверить, что Джерри не галлюцинация, что доктор Уотерс не стоит у дверей ее палаты, в коридоре — ведь это же доктор Уотерс, правда?

Потом он вдруг подергал дверную ручку и крикнул, что она должна ответить немедленно. Она уже готова была позвать его, когда увидела, как Карло бросается к окну, и поняла, что их обманули. Все остальное происходило как в замедленной съемке: Джерри, бросающийся на Карло; Карло, замахивающийся приемом кун-фу или дзюдо; Джерри, отлетающий в сторону…

Карло выхватил из таза с грязной посудой тесак для разделки мяса и бросился к двери. Киллер прыгнул с дивана на него, и они схватились, и нож оставался у Карло, а потом Джерри двинул его по башке белой штукой, которую держал при себе весь вечер… и как-то сумел отогнать страх, закрыв дверь…

Она уже склонялась над Киллером, когда Джерри обернулся, а за дверью начали смеяться.

Кровь… кровь хлестала ручьем… Вдвоем они повернули Киллера на бок, уставившись на конец лезвия, торчавший у него из-под солнечного сплетения.

— Выдерни, — бросил Джерри, поскольку рукоять находилась с ее стороны, и как-то она нашла в себе силы ухватиться за скользкий от крови нож и потянуть. Лезвие вышло сравнительно легко. Джерри повернул Киллера на спину и наложил на него свою белую палку.

Она вскочила, бегом бросилась в спальню и сорвала с кровати простыню; за окном что-то беспомощно давилось смехом. Но она уже снова была в гостиной, обежала диван и упала на колени рядом с Киллером, сворачивая простыню в жгут.

Киллер открыл глаза, но лицо его оставалось белым, как простыня. Он посмотрел на Джерри, скривился и попытался сказать что-то.

— У-уу… вот это боль, дружище, — выдавил он.

— Расслабься, — буркнул Джерри. — Жезл справится.

Он мотнул головой в ответ на предложенную Ариадной простыню. За дверью кто-то хохотал. Где-то за их спиной визжала Лейси; Мейзи прижимала ее к себе, бормоча молитвы. Киллер снова скривился, потом обхватил жезл руками.

Джерри был бледен почти так же, как Киллер, но, кажется, он серьезно верил, что этот его жезл совершит чудо — ни на что другое надежды все равно не оставалось.

Она оглянулась: Мейзи унесла девочку в другую спальню, к Алану, и та немного притихла. Карло уже сидел, потирая затылок, но окончательно в себя еще не пришел. Грэм стоял у стола, глядя сверху вниз на пострадавших, — теперь-то он поверил. Да и невозможно было не поверить, такой безумный многоголосый смех слышался теперь с улицы. Ей представлялись карикатурные дьяволята с рожками, копытцами и хвостами, заливающиеся смехом, хлопающие друг друга по спине, кувыркающиеся не в силах сдержать веселья; ей хотелось сжать уши руками и завизжать, чтобы те замолчали.

— Джерри?

— Молчи, Киллер. Потерпи.

Губы Киллера зашевелились, потом он чуть слышно спросил:

— Ты здесь, Джерри?

— Здесь я, здесь, — отозвался Джерри.

— Скажи Клио: она была молодцом.

— Сам скажешь, — буркнул Джерри. — Мы доставим тебя в Меру целым и невредимым. Мне еще надо сдержать обещание, ты забыл?

Глаза Киллера остались закрытыми, но он все же улыбнулся и слабым голосом произнес:

— Значит, это не всегда был Эрос?

— Ну конечно, нет! — громко ответил Джерри.

Улыбка Киллера погасла; он отчаянно старался не потерять сознание, изо всех сил стиснув руками жезл. Если кровь и продолжала идти, этого все равно не было заметно — слишком много ее вытекло уже. Джерри склонился и прижался ухом к его груди, потом выпрямился.

— Он жив, — выдохнул он. Его руки и лицо тоже перепачкались кровью.

Все поднялись на ноги одновременно: Джерри, Карло и Ариадна. Их тени заплясали на стенах.

Карло казался сбитым с толку и все еще оглушенным. Джерри шагнул к нему и схватил за ворот рубахи.

— Ублюдок! — рявкнул он и изо всех сил ударил по лицу пистолетом. Карло пошатнулся и упал бы, не держи его Джерри. — Чертов ублюдок! — Он ударил снова.

— Прекратите, Говард! — заорал Гиллис, и Джерри мгновенно навел на него пистолет.

— А вы не вмешивайтесь! — Он замахнулся еще раз, но тут дверной засов лязгнул и стал потихоньку выползать из гнезда. Джерри бросился к двери, отпустив Карло; тот осел на пол.

Джерри ударил по засову рукояткой пистолета, и засов послушно стал на место. Потом он вытер пот со лба и повернулся глянуть на свою жертву.

— Я убью его, если только это не запустит сюда демонов. И если Киллер умрет, я точно убью его — если только они не доберутся до него раньше.

Насилие приманивает их… В ту комнату его и связать! И кляп! Ну, живо!

Грэм всегда знал, когда лучше уступить, и это был как раз один из таких случаев. Он нагнулся, подхватил Карло под мышки и уволок. Джерри взял со стола ложку и опустился на колени, приложив ее к губам Киллера. Хохот на улице сделался громче, словно демонов там прибавилось.

Ариадна опустилась на диван, и ее начало трясти. Этот хохот! Ей бы стоило, наверное, пойти к Лейси, но Мейзи, кажется, справляется не хуже ее, к тому же она тоже перепачкалась в крови Киллера и могла испугать девочку еще сильнее. Джерри убрал ложку, еще раз послушал биение сердца Киллера, потом перешагнул через него и сел рядом с ней на диван.

Вернулся Грэм, взял с пианино керосиновую лампу и ушел с ней в спальню.

Ариадна услышала треск рвущейся ткани.

— Может, с ним все и обойдется, — устало сказал Джерри. — Жезл обладает способностью исцелять и уже остановил кровотечение.

Она попыталась говорить, справившись с дрожью:

— Ему нужно в больницу…

— Ему нужно в Меру! — Джерри взъерошил волосы ладонью, испачкав их кровью. — Я слыхал о таких случаях. Жезл ввел его в разновидность комы: сердце бьется, но очень медленно, хотя вроде бы ровно. Аку это спасло однажды. Надеюсь, до утра он так протянет.

К жезлу кровь не приставала, и он продолжал светиться ярким белым светом.

Джерри посмотрел на нее и неожиданно обнял ее одной рукой.

— Спасибо, Ариадна. Ты одна здесь не потеряла голову. Боже! Зря я так парня…

Ей было хорошо в его объятиях. Так ее не обнимали уже давным-давно; в этом объятии не было и намека на секс, только человеческое тепло.

— Ты никак не можешь выключить звуковые эффекты? — спросила она уже спокойнее. — Там прямо митинг какой-то.

— Можно назвать и так, — пробормотал он. — Нет, выключить не получится.

Мне кажется, это у них сейчас шумовая стадия. Так называемое чириканье.

Они поняли, что им никого не обмануть, и теперь пытаются свести нас с ума.

Она вздрогнула и крепче прижалась к нему. Его рука сжала ее сильнее.

— Он связан, — доложил Грэм, стоя у них за спиной. — Я не могу вставить кляп — у него слишком разбит рот. Он захлебнется.

Джерри встал и махнул пистолетом.

— Отлично. Ступайте туда же, Гиллис. Вы следующий.

— Черт, я же слушаюсь! — возмутился Гиллис. — Я вам верю теперь, Говард.

— Живо!

Некоторое время она сидела одна, зажав уши руками. Невозможно было заглушить этот смех: хрюканье и взвизги, хихиканье и гогот со всех сторон.

«Свести нас с ума»… Это не займет у них много времени. Если Лейси и продолжала еще визжать, а Мейзи — молиться, она их больше не слышала.

Потом тени снова заплясали — это вернулся с лампой Джерри. Он поставил лампу на пианино и вернулся на диван. Они сидели рядышком, глядя на неподвижное тело Киллера — тот лежал на полу, как готовый к погребению покойник, сжимая жезл обеими руками.

— Я все запорол, — пробормотал Джерри. Она еле слышала его сквозь щебет на дворе. Теперь это и в самом деле напоминало больше щебет, чем человеческий смех, словно их дом сунули в огромный обезьянник. — Прости, Ариадна. Ты достойна того, чтобы попасть в Меру. Вот только шансов у нас не так много.

— Если ты можешь вытерпеть этот шум, то и я могу, — заявила она. — Нас теперь только двое — значит, никто и не пригласит тех, из-за двери. — Странно, но сейчас она чувствовала себя увереннее, чем прежде; может, это просто синдром «некуда отступать»?

— Верно, — отозвался он… но в голосе его слышалась какая-то неуверенность.

— Тогда скажи мне плохие новости, — попросила она.

— Да нет… ты права. Продержимся.

— Джерри, пожалуйста, скажи. Я должна знать, что нам грозит.

Он повернулся и улыбнулся ей, и ей почти показалось, что во взгляде его мелькнуло восхищение. Интересно, кто восхищался ею со времен… со времен Всемирного Потопа?

— Ладно, — сдался Джерри. — Все равно надежды почти никакой. Видишь дверь? Мне пришлось изо всех сил удерживать ее, и мне казалось уже, будто она никогда не закроется.

— Ну и что?

— Идет третья волна, — мрачно сказал он, внимательно всматриваясь ей в лицо. — Сначала Зло во плоти. Потом бестелесное. Но теперь… похоже, им потребовалось некоторое время собраться с силами, так что самый темный час нам еще предстоит.

Черт, сколько же может длиться эта проклятая ночь? Почему они так сильны? Что их влечет сюда?

— Что еще за третья волна? — спросила она так спокойно, как только могла.

— Те, что посередине. Грифоны, сфинксы и василиски — в общем, твари, которых не отнесешь ни к тем, ни к другим.

— Вампиры и оборотни? Осиновые колья и серебряные пули — как в старых добрых сказках?

Он кивнул:

— Вот именно. Кстати, пули у нас и в самом деле серебряные. Обычно серебряной пули в сердце достаточно, чтобы убить такого рода монстра, но мне почему-то сдается, что нас ждет кое-кто пострашнее. Может, противотанковой пушки с серебряным снарядом и хватило бы. — Он внимательно посмотрел на нее.

— Ты храбрая женщина, Ариадна, — неожиданно выпалил он.

— Когда проведешь столько времени в аду, — ответила она, — он пугает уже не так сильно.

Он снова обнял ее — этот долговязый мужчина с мягким голосом, залитый кровью друга.

— Я так надеялся вытащить тебя из этого твоего ада, — произнес он. — Однако вряд ли мне это удастся. Хотелось бы мне показать тебе Меру, Ариадна. Это замечательное место. Ты заслужила его.

Заслужила? Она припомнила все незнакомые постели, в которых просыпалась — иногда с дурно пахнущими пожилыми мужиками, храпящими рядом, иногда наедине с галлюцинациями. Она припомнила все притоны, где напивалась до бесчувствия, совершенно незнакомых людей, у которых клянчила мелочь…

Заслужила?

Она зябко передернула плечами.

— Нет, ты ошибаешься. То, что говорил про меня Грэм, — правда, Джерри.

Если и бывают на свете падшие женщины, так я точно из них. Я не заслужила Меры, и твоим демонам, наверное, именно поэтому все так удается. Твой Оракул сделал глупость, послав вас с Киллером за такой, как я.

Он отвернулся от нее и посмотрел на Киллера; лицо его потемнело. Чьи-то когти простучали по крыше, но они не обратили на них внимания.

— Я уже говорил тебе, что тоже недостоин был Меры, — сказал он. — Я никогда не рассказывал об этом, да и сейчас не хочу, но мне часто кажется, что многие в Мере… — Он замолчал.

— За что его прозвали Киллером? — спросила она, чтобы нарушить тишину.

Джерри рассмеялся:

— Это я его так прозвал. Звучит немного похоже на «Ахиллес», вот и все.

Ему понравилось, и он настоял, чтобы его так называли. Он во многих отношениях совсем мальчишка. Он дитя юной цивилизации. Античные греки были сборищем драчливых детей. Даже их великие философы на поверку во многом похожи на детей. Не веришь? Разве их страсть задавать вопросы не детская?

Вся их страсть к бахвальству, к дракам, к наготе напоказ, их гомосексуальность в конце концов — это же черты юношеского характера.

Вспомни их богов — сборище вздорных рогатых извращенцев.

— Никогда об этом не думала, — призналась она. Шум за стеной поутих, а может, она просто привыкла.

— Вряд ли они все были такие же несносные, как Киллер, — кивнул Джерри.

— Киллер — это совсем уж крайний случай. Люди не меняются в Мере, Ариадна.

Внешне они становятся моложе, по мере того как разглаживаются морщины, отрастают заново утраченные зубы и волосы, но натура их не меняется с того момента, как они оказываются там. Я попал туда в тридцать лет, и мне до сих пор тридцать. Мне далеко до юношеской дикости Киллера, но мне никак уж не семьдесят. В Мере ты многому учишься, но старше не становишься. Киллер — мальчишка с четырехсотлетним опытом. Я все думал сегодня ночью, какой бы неоценимый партизан из него вышел.

Он оплакивает друга, подумала Ариадна. Киллер, наверное, оплакивал бы своего друга не менее искренне, но не совсем так. Должно быть, его дружбу заслужить гораздо проще, чем дружбу Джерри Говарда, — дружба Джерри глубже, драгоценнее и ранимее.

— Ты упоминал отца Как-там-его… в общем, старика.

— Это правда, — сказал он. — И еще есть китайский мандарин, которого спасли вскоре после меня — Ши Лю. Почти мой ровесник, из времен правления династии Танг. Он постепенно старел, и сейчас ему на вид около семидесяти; подозреваю, что таким он и останется. — Он улыбнулся, увидев ее удивление.

— В его культуре ценится возраст, вот он и стал таким, каким ему хотелось стать. Отец Юлиус во многом похож на него. Он видит себя пожилым пастырем, охраняющим свое стадо, так что его внешность тоже не меняется. Мой добрый друг Жервез похож на Бенджамена Франклина. Не во все времена юность считалась достоинством. И потом, всему существуют пределы, даже в Мере.

Мужчина или женщина, спасенные в преклонном возрасте, уже не станут молодыми, хотя здоровья и сил у них не меньше.

Теперь за стеной кто-то подвывал на разные лады. Что-то настойчиво стучалось в дверь.

Нет, она должна продолжать разговор, иначе ей не справиться с паникой.

— Расскажи мне про Киллера. Почему тебе так важно знать дату его рождения?

Он покачал головой и нахмурился, и на мгновение ей показалось, что он не хочет говорить о друге. Потом он чуть заметно пожал плечами.

— Пока это все только догадки. Он — феспианец.

— Ты хочешь сказать, он актер?

— Нет, — улыбнулся Джерри. — Драму и в самом деле изобрел человек по имени Феспис, из-за чего актеров и называют иногда феспианцами. Но так зовут еще жителей Феспий — города к северо-западу от Афин. Ты знакома с историей Греции?

— Не очень, — призналась она.

— Слышала про Фермопилы? Четыреста восьмидесятый год до нашей эры.

После Марафона это вторая дата в европейской истории, если не считать мифических дат вроде основания Рима.

— Персия? — неуверенно предположила она.

— Верно. Император Ксеркс вторгся в Грецию и был остановлен в Фермопильском ущелье спартанцами. Они погибли все до единого, не отступив перед бесчисленными полками Ксеркса, и даже так персы победили только благодаря предательству других греков.

Он помолчал, и она вдруг поняла, что в Мере история должна ощущаться совсем реальной. Возможно, там можно встретить очевидцев всего — эпидемии Черной Смерти или крестоносцев, поговорить с участниками всех великих сражений. Киллер? Он родился в пятисотом до нашей эры, а Фермопилы датируются четыреста восьмидесятым, когда ему было около двадцати.

— Один спартанец избежал битвы, — продолжал Джерри. — Его отослали с донесением, и он не участвовал в бою и не погиб с товарищами.

— Киллер?

Он раздраженно мотнул головой.

— Нет, я же сказал, что он из Феспий, не из Спарты. Так вот, этот спартанец был охвачен таким стыдом, что покончил с собой. Нет, ты только представь себе, Ариадна! Ведь не его вина в том, что он остался в живых.

Любой из нас радовался бы этому, и его друзья и близкие только поздравили бы с таким избавлением, но для спартанца это оказалось позором, которого он не смог вынести.

В комнате неожиданно возникла Мейзи — темная фигура в неверном свете керосиновой лампы. Она стояла, глядя на распростертого Киллера и теребя пальцами бусы.

— Дети уснули, — сказала она. — Во всяком случае, они не шевелятся.

— Спасибо, Мейзи, — вздохнула Ариадна. — Большое спасибо. Я тут, видишь… вся в крови извозилась — я решила, что только напугаю их, если приду.

Мейзи рассеянно кивнула, не сводя глаз с Киллера.

— Он умер?

— Нет, — поднял голову Джерри. — Жезл спасет его.

Она снова нерешительно кивнула.

— Это и есть та штука, которой вы поднимали мою сумочку? Она была невидима?

— Его видят только те, кто поверил в Меру, поскольку это частица Меры, — ответил Джерри. — Вы его видите?

Она явно видела жезл, но вместо ответа только перекрестилась.

— А Грэм и тот, другой?

— Лежат связанные в соседней комнате, — ответил Джерри. — Посидите с нами, Мейзи.

Она пробормотала что-то насчет детей и ретировалась в спальню; шок до сих пор не отпустил ее.

Это верещание за стеной… они должны продолжать разговор.

— Ты начал рассказывать про Фермопилы…

— Да, — кивнул Джерри. — Спартанцы, как бы мы сейчас сказали, имели отличную прессу. Упомяни Фермопилы, и все вспоминают про Спарту. Однако там погибла тысяча греков, защищавших Грецию от персидского нашествия, — триста спартанцев и семьсот феспианцев.

Вот оно что. Человек, лежавший у ее ног, мог сражаться при Фермопилах — второй дате в европейской истории. И самое смешное, что она в это верила.

— Всего тысяча человек со всей Греции, — продолжал Джерри. — А что остальные? Некоторые продались неприятелю, но знаешь ли ты, чем занималось большинство в этот день? Олимпийскими играми! Нет, я не шучу. Теперь понимаешь, почему я думаю о них как о детях?

— В Феспиях находилось святилище Эроса, — продолжал он, — но они не так прославились, как Спарта. Если мы выберемся отсюда живыми, Ариадна, никогда не упоминай про этот разговор при Киллере!

— Нет. Разумеется, не буду. — Он доверяет ей. А она и забыла, что это такое: доверие.

— Я тоже, — кивнул Джерри. — Так вот, мне кажется, один из семисот феспианцев остался жив. Я не могу себе представить, чтобы Киллер бежал с поля боя — хотя в чистой теории и не исключено; это объясняло бы его нынешнюю безумную удаль и потребность в самоутверждении, — но я могу предположить, что его шрам — след ранения при Фермопилах, что он очнулся среди мертвых тел и сумел уползти оттуда. Вообще-то феспианцы считались не такими кровожадными, как спартанцы, но к Киллеру это не относилось — он бы точно не вынес такого позора. Мне кажется, его шрам — это печать Каина… правда, сам он утверждает, что шрам у него с детства, так что я могу и ошибаться.

— Даты совпадают, — заметила она.

Он кивнул и неожиданно рассмеялся, нарушив серьезность разговора.

— Вполне возможно, он просто опоздал на битву, славя Эроса с чьей-нибудь женой. Сам он нам этого никогда не скажет, это точно.

Он сказал ей, что Киллер скрывает какую-то темную тайну, а раньше признался, что и у него было в прошлом что-то такое… Уж не намекает ли он на то, что ее грех может послужить ей пропуском в Меру?

— В Мере множество людей, — сказал он, словно прочел ее мысль, — которые предпочитают не распространяться о своем прошлом, Ариадна. Оно известно только Оракулу.

— Твой жезл, — воскликнула она. — Он светится!

Джерри не ответил, но она посмотрела на него и увидела на его лице страх.

— Почему? — спросила она. — Почему так ярко?

— Что такое жезл? Я сам не знаю. Киллер верит, что в нем обитают духи.

Я предпочитаю думать, что это некие устройства, что Оракул заряжает жезл магией, словно аккумулятор. Они всегда светятся так, когда работают в полную силу.

— Поддерживая жизнь?

— И это тоже. — Он обвел полутемную комнату тяжелым взглядом. — Но кроме этого, жезл поддерживает существование этого дома — ведь он не совсем реален. Магия удерживает демонов… пока. Их мощь все растет. Ты чувствуешь? В воздухе пахнет серой.

Зря он это сказал. Он боялся больше, чем она, — ведь он и знал больше.

На этот раз уже она обняла его.

— А могут жезлы замыкаться от перегрузки? — спросила она.

— Возможно, — неохотно ответил он.

Или они просто иссякают? Если так, это может объяснить исчезновение нескольких спасательных групп. И наверняка на то, чтобы поддерживать жизнь Киллера расходуется много магии.

Огонек в лампе мигнул. Он высвободился из ее объятия и вскочил, схватил лампу, стоявшую на столе, чертыхнулся и бросился к той, что стояла на пианино.

— Керосин почти кончился! — крикнул он. Он рванулся к канистре, поднял ее и потряс — ни звука. — Она же была наполовину полна!

Они молча, в смятении смотрели друг на друга. Огонь в лампе на пианино затрепетал и погас.

Глава 8

Джерри лихорадочно пихал поленья в открытую дверку печи — стопка дров у стены рассыпалась, открыв взгляду спрятанный под ней меч.

Теперь она ощущала странный покой — то ли от неизбежности, то ли от шока, как Мейзи. Она встала с дивана и заглянула в комнату, где находились дети. Мейзи стояла на коленях у кровати и молилась; слова молитвы заглушались верещанием и непристойным бормотанием за окном. Алан и Лейси… ей показалось, что она видит их темные силуэты на кровати, но с полной уверенностью утверждать это не могла, а подойти и поцеловать на прощание тоже не осмеливалась из боязни разбудить, что было бы сейчас совсем уж некстати. Может, они достаточно невинны для того, чтобы демоны овладели ими… но вервольфы? «Прощайте, милые. Простите маму за то, что втянула вас в это».

Потом она заглянула в другую спальню. Юнец сидел на полу, прислонившись к стене, крепко связанный полосами простыни. Один глаз его злобно следил за ней, второй заплыл, и рот, разбитый разъяренным Джерри, тоже кривился набок. Кто-то с треском грыз снаружи оконную раму.

Грэм, тоже связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, скорчился на кровати. Она склонилась над ним.

— Будешь молчать, если я выну кляп? — спросила она, и он отчаянно закивал.

Она довольно долго возилась с узлом. Что же она такого в нем нашла когда-то? Спрашивала ведь ее об этом мать. Помнится, тогда она ответила:

«Это человек, который знает, чего хочет». Вот дурища… нет бы ей тогда довериться чутью матери, ибо человек, который знает, чего хочет, легко превращается в человека, который готов на все, чтобы получить желаемое, и тогда его обаяние становится оружием, а харизма делается продажной.

Наконец ей удалось вытащить кляп…

— Вот, — выдохнула она.

— Развяжи меня, Ариадна! Не оставляй меня связанным так!

До сих пор ей ни разу не приходилось слышать, как он молит о чем-то, и она испытала отвращение к себе, настолько эта мысль на мгновение польстила ей.

— Потерпи, осталось немного, — ответила она и сама удивилась тому, как бесстрастно звучит ее голос. — Из ламп исчез весь керосин. Джерри считает, что нас скоро атакуют монстры.

— Нет!

— Мейзи молится, как конклав кардиналов, — продолжала она, — и я не сомневаюсь, она не забудет тебя в своих молитвах. Я только хотела сказать, что совсем не хотела втягивать тебя в это. Ты не безгрешен, Грэм, но не заслужил такого. Не такого, во всяком случае…

— Как утешительно, — фыркнул он. — Знай я, что белая горячка заразна, был бы осторожнее.

Ну почему они не могут разговаривать нормально, по-человечески?

— Заразно зло, — возразила она. — Только кто из нас был носителем заразы?

— Ну конечно, это я во всем виноват, — ощерился он. — Алкоголь всегда способствует жалости к себе.

Нет, он никогда не признает своей ошибки — не в его это духе.

— Нет. Под конец я была гораздо хуже тебя. Все, что ты сказал сегодня, — правда. За исключением того, что в Лейси ты винишь одну меня. Если все пошло вкривь и вкось после этого, ты виноват не меньше моего… и, кстати, кто как не ты настаивал на аборте? — что ж, это его уязвит.

— Ага, еще бы, — буркнул он. — Так и знал… Ладно, за это я тебе благодарен. Я ее люблю — и куда ты ее затащила?

Что еще можно поставить ему в вину? Ох, много чего, подумала она.

Долгие отлучки, странные друзья, неожиданно свалившееся богатство — не было ни гроша… и потом неожиданное осознание ею простой вещи: молодой адвокат не может грести такие деньги законным путем.

— А как насчет Алана? — спросил он с издевкой. — Если уж мы взялись перемывать друг другу косточки, признай, что это целиком мое произведение, разве не так?

— Если ты имеешь в виду то, что ты буквально изнасиловал меня тогда, то да, — ответила она. — Полагаю, что заслуга в создании Алана целиком принадлежит тебе. — Ту ночь она не забудет никогда; даже сейчас ее пробирала дрожь при одном виде ковбойской шляпы. Она ушла от него — забрала Лейси и ушла… и это, возможно, был ее последний шанс удержаться от сползания к алкоголизму. Он выследил ее в доме у сестры — очень похожем на этот, кстати,

— и у них случилась грандиозная ссора. Совершенно измочаленная, она отправилась спать, а он остался в кресле и прикончил бутылку…

Она до сих пор слышала треск распахивающейся двери в спальню. Он стоял в дверях — пьяный вдрызг самец… и в ковбойской шляпе. Если подумать, эта шляпа должна была бы представляться теперь даже забавной, но события той ночи отбили у нее охоту смеяться. Он объявился в доме в наряде из вестерна — приехал прямо с ранчо одного из приятелей — и весь вечер, пока они ругались и спорили, ни разу не снял шляпы. Даже когда он, одурев от похоти, вломился к ней в спальню, эта шляпа все еще сидела у него на голове — никакой одежды, только шляпа. Нет, какой уж тут смех. Слишком больно, слишком унизительно. Они с Лейси уехали, пока он храпел, и не возвращались до тех пор, пока она не поняла, что снова беременна…

— Ну, по крайней мере он похож на меня, — прервал он тишину. — Поначалу я сомневался, но сделал анализ групп крови — они ничего не подтверждают, но и не опровергают, — у нас с ним редкая группа… И потом, этот маленький чертенок похож на меня.

Значит, он до сих пор не уверен. Ну что ж, кто мешает ей еще раз попытаться убедить его?

— Наверное, это пустая трата времени, Грэм, но я еще раз клянусь тебе, что тут нет никаких сомнений. Я никогда не изменяла тебе.