2

День, казалось, продолжался целую вечность.

Прежде чем вернуться во дворец, Итбен отправил туда тех, кого он избрал своими жертвами. Первой в этом списке была Инос. Ее усадили в карету, которая подпрыгивала на каждом камушке, основательно встряхивая пассажиров. Инос сопровождали трое легионеров, неразговорчивых, суровых служак, так что все вопросы оставались без ответа.

Слава о красоте Опалового дворца гремела на весь мир, но так как Инос ввели с черного хода, ничего знаменательного она не увидела. Проводив ее в комнату с глухими стенами и сдав с рук на руки мощным теткам, легионеры удалились.

Безусловно, злить императоров или их наместников — затея опасная, Инос отлично это сознавала и с трепетом ожидала допроса. Но, поразмыслив немного, она обнаружила, что гнев регента не смущает ее. Даже перспектива оказаться с поджаренными пятками не могла бы испортить ей этот счастливый день. Поскольку Рэп был жив и здоров, остальное не имело никакого значения. Пусть Азак сам хлопочет и об избавлении от проклятия, и о сохранении Алакарны, и об этой идиотской войне... Инос не собиралась сопровождать его обратно в Зарк. Пусть султан, если захочет, весь остаток жизни целыми днями гоняется за козами, а ночи напролет плодит сыновей — и ей будет безразлично, если, уезжая, он забудет попрощаться с бывшей женой.

Великолепно, что Кэйд умудрилась спастись, но главным все же было то, что Рэп жив и любит ее.

«Он исцелил мои ожоги. Он будет моим защитником на Божьем Суде. Рэп — колдун! Я убедилась, что Рэп способен творить чудеса, и никогда больше не буду сомневаться в нем снова; ни в нем, ни в силе его любви», — мечтала Инос.

На девушку старательно нагнетали страх: и мрачная стража, и долгое уединение должны были до смерти напугать ее, но регент зря трудился. Час или около того, пока Инос не повезли на допрос к самому Итбену, она предавалась сладким грезам.

Настроение у регента было прескверное. Полдюжины секретарей записывало задаваемые Иносолан вопросы и ее ответы. Ее заставляли снова и снова возвращаться к тому, что уже было рассказано, и она повторяла опять и опять все то же самое, ничего не утаивая и не скрывая. Инос говорила и говорила, а Итбен кружил, кружил и кружил по комнате, как зверь, пойманный в клетку. Властитель либо не подумал, либо специально не предложил ей сесть, так что к концу допроса девушка невероятно устала. Регент умело допрашивал свою жертву. Утаить что-либо от такого пройдохи или обмануть его вряд ли было бы возможно, но Инос и не стремилась ловчить. Она не собиралась ничего скрывать. «Любит ли она этого юношу Рэпа?» — «Да». — «Он исцелил ее шрамы?» — «А кто же еще?» — «Хочет ли она вернуться в Алакарну?» — «Ни в коем случае». — «Намерена ли она вернуть себе корону Краснегара?» — «Да, если это будет на благо народу Краснегара, иначе — нет». — «Где сейчас находится Рэп?» — «Ни малейшего представления». — «Появится ли он завтра в полдень, чтобы биться с Калкором?» — «Конечно! Раз Рэп дал слово, он сдержит его. Рэп всегда был надежен».

Измучив Инос допросом, Итбен отослал ее, потребовав следующей вызвать Кэйд.

Инос вернули в ту же самую угрюмую комнатушку, и вслед за ней вошли трое из прежней шестерки секретарей. Допрос начался снова. Выискивая противоречия в показаниях, усердные работники канцелярии прогнали ее раза три по всем перипетиям ее истории.

Зимние дни коротки, и уже спустились сумерки, когда посланник регента избавил Инос от ее мучителей. Наконец-то она смогла вымыться, а главное — избавиться от остатков косметики на лице.

«Любопытно, я выиграла это сражение или Итбен его проиграл?» — размышляла Инос, ополаскивая лицо.

Слуга проводил ее в великолепную гостиную. Кэйд в компании Эйгейз уже сидела там, блаженствуя у трещавшего в камине огня, и прихлебывала зеленый чай из изысканных чашек тончайшего фарфора, лакомясь то ли вафельками, то ли тартинками. Откусывая крохотные кусочки, Кэйд предложила:

— Ломтик лимона, дорогая? Тебе обязательно нужно что-нибудь съесть. Попробуй огурцы... А впрочем, уж не волшебные ли они, в это-то время года?

— Импорт из Питмота, полагаю, — откликнулась Эйгейз, — а может быть, и местные, но наверняка свежевыращенные.

Инос рухнула в мягкое, удобное кресло и, в недоверии уставившись на собеседниц, переводила взгляд с одной на другую. Весьма некстати вспомнились усердные секретари.

«Рэп! — в отчаянии позвала Инос. — Приди и спаси меня от этих маньяков!»

— Ну поешь что-нибудь, дорогая, — уговаривала ее Кэйд. — Ночь длинна, а впереди у нас много дел.

Инос взяла чашку и отхлебнула горячего чаю.

— Расскажи мне, — попросила она.

— Хранители! — просияла Кэйд. — Его величество регент решил воззвать к Четверке. Мы тоже будем присутствовать. Дорогая, мы приглашены в Круглый зал Эмина! Как это волнующе, не правда ли?

— И так необычно! — воскликнула Эйгейз. — При вызове Четверки крайне редко допускаются посторонние. Вам оказана великая честь.

— Нам нужно привести в порядок одежду, — суетилась Кэйд. — Уж скоро за нами придут.

«Честь? Волнующе? — В отчаянии Инос осушила чашку. — Рэп! Быстрее!»

3

Взявшись за руки, Кэйд и Инос шли через темноту Круглого зала Эмина.

Большой зал в Алакарне был конечно же крупнее, но и Круглый зал оказался достаточно большим, чтобы заставить оробеть. Неизвестно, довелось ли легендарному Эмину видеть этот величественный зал, но то, что он был старше летописей, это бесспорно. Считалось, что построили его с помощью волшебства: только чары могли сохранять его первозданное великолепие с незапамятных, канувших в туман забвения времен Империи до нынешних дней. Зал пропитался запахом древности. Он полнился странным многоголосым эхом и неясным шепотом. Где-то над головой терялся в тишине знаменитый купол с устремленными в небеса каменными ребрами и прозрачными, как горный хрусталь, окнами. Однако в такую ночь, как эта, — дождливую и туманную — даже сквозь самые лучшие окна не удалось бы разглядеть ничего, кроме мрака.

В центральной части зала возвышались гигантские — в два человеческих роста каждый — канделябры, словно лес золотых деревьев с огненными цветами и хрустальными плодами.

«Какая же армия слуг понадобилась и сколько же времени они потратили, чтобы зажечь эти мириады огоньков», — подумала Инос.

Все же каждое дерево-колонна освещала свой собственный кусочек пола, вокруг которого господствовала тьма, — из-за гигантских размеров Круглый зал невозможно было осветить полностью. Темнота, едва разогнанная свечами, затаилась у стен и в вышине, невредимая и уверенная в себе: неподвижные, пустые скамьи вдоль стен для сенаторов и горожан едва просматривались, а купол полностью скрывался в таинственной черноте.

«Что же за драму на столь величественной сцене собрался разыграть Итбен? — спрашивала себя Инос. — В любом случае это будет нечто жуткое».

Когда Инос с Кэйд вошли в зал, там уже жались к свету человек шесть — одни в мундирах легионеров, другие в белоснежных тогах. Прочие приглашенные не замедлили появиться. Почти следом за Инос и Кэйд вошли двое сенаторов в красных тогах, в дверях показался консул в белой тоге с пурпурной каймой. Присоединяясь к группкам, вновь прибывшие вливали свой шепоток в общий говор. Инос изумилась, заметив, что в Хабе у всех вельмож, независимо от их возраста и должности, офицерская выправка. Возможно, здесь были те, кто слушал ее рассказ в доме Ипоксага, но она их не узнавала, зато ловила на себе взгляды некоторых из присутствующих.

Теперь такое внимание ей импонировало, иначе она чувствовала бы себя заброшенной. Перед приемом они с Кэйд торопливо переоделись в белые хитоны и теперь чувствовали себя ряжеными на маскараде — ведь эта одежда из далекого прошлого годилась разве что для статуй или литографий на историческую тему. Складки хитона драпировали тело, оставляя голыми руки, что в сырой и прохладный зимний вечер было не очень-то приятно. Кэйд повезло больше, чем Инос. Пожилая герцогиня получила шерстяной, достаточно теплый и более подобающий почтенной женщине хитон, тогда как Инос достался льняной, складки которого совершенно не грели. Мужчины в тогах чувствовали себя уютнее.

Приглашенные все прибывали. Вошли две женщины в красных хитонах и конечно же в латах. Военных тоже было предостаточно: несколько проконсулов и трибунов.

Инос почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв глаза, она увидела, что ее внимательно изучает пожилой военный в роскошном мундире. Нагрудник лат был инкрустирован золотом, а шлем венчал алый гребень из конского волоса. Инос вспомнилась лекция проконсула Иггинги, выслушанная ею однажды в Кинвэйле, и она поняла, что видит, должно быть, маршала. Девушка попыталась вспомнить его имя, ведь оно было коротким, но это оказалось нелегко. Сначала она угадала первую букву, потом остальные, и получилось Иши, но в правильности Инос уверена не была. Маршал выглядел гордым и самоуверенным, но неприятным не казался. Она слегка повернула голову, давая ему возможность оценить ее профиль и насладиться его безупречностью.

Внезапно Инос обнаружила, что слишком уж долго рассматривает Опаловый трон.

Конечно, весь интерьер этого огромного помещения работал на то, чтобы направить и приковать внимание к центру зала. Подсознательно ощущая насилие, она сопротивлялась нажиму, отказываясь смотреть туда, куда ей предназначалось. Как кролик, знающий о змее, но намеренно ее игнорирующий в надежде, что та просто уползет.

Центр власти. Вещь сама по себе уродливая и разлапистая, приземисто устроившаяся на двух ступенях — концентрических кругах — и освещенная парой канделябров. Место властителя и символ власти — императорский трон, пуп Хаба и центр Мира. Инос вполне допускала, что днем, в лучах солнца, сооружение величественно сияет, но искусственное освещение придавало ему слишком зловещий вид. Сейчас эта черная глыба, посверкивающая красным, являла собой жуткий намек на кровь и золото — призрачная память древних злодеяний. Трон напоминал свернувшегося дракона.

От трона расходились четыре луча. Каждый луч — желтый, белый, алый и голубой — остроконечным треугольником устремлялся в темноту, упираясь в возвышение, увенчанное троном соответствующего цвета. Несомненно, эти троны принадлежали Хранителям. В отличие от императорского, троны Хранителей освещались одним канделябром каждый.

Ошеломляюще яркой вспышкой блеснуло перед Инос памятное видение — залитый многочисленными огнями канделябра Золотой трон напротив Опалового. Она знала, кто объявится в этом золотом круге света. Как ни твердила себе Инос, что презирает столь откровенную театральность, но Круглый зал произвел на нее впечатление. Как-никак большая часть истории, увековеченной в летописях, занимавших в библиотеке ее отца не одну полку, творилась именно здесь, в этом огромном древнем зале, на этих пяти тронах.

Прохлада и сырость в Круглом зале Эмина пронизывала Иносолан до костей, покрывая ее обнаженные руки мурашками. Однако благостное ощущение беспредельной силы имперской власти безусловно помогало переносить неудобства.

Вошел Азак. Он оказался выше любого из присутствующих. Подле джинна семенил ножками низенький, сухонький сенатор Ипоксаг. Оба, задрапированные в тоги, один в белоснежную, а другой в алую, выглядели почти комично. Конечно, Азаку прежде не доводилось рядиться в столь нелепую одежду, и все же выглядел он великолепно.

Мускулы на его обнаженном плече перекатывались под кожей, а его волосы в неверном свете свечей отливали медью и золотом. Рядом с джинном старый сенатор казался особенно хилым и костлявым, почти жалким. Инос даже пожалела беднягу. Ради нее старичок рисковал, как минимум, своей карьерой, и, возможно, ему еще дорого придется заплатить за доброту.

Увидев жену, Азак незамедлительно подошел к ней, еще издали внимательно разглядывая исцеленное лицо Инос и особенно тщательно изучая ее подбородок и щеки.

— Как ты, любовь моя?

— Хорошо, сир.

Ответ ему не понравился, и султан нахмурился. Затем он перевел взгляд на Кэйд.

— А ты?

— Великолепно, ваше величество.

— Я еще ничего не слышал — ни как ты покинула Алакарну, ни как прихватила с собой мастера Рэпа. Итак?..

— Регент тоже спрашивал меня об этом, — улыбнулась Кэш, — но долг кое перед кем заставляет меня избегать ответов на подобные вопросы. Как видишь, регента удовлетворило мое объяснение.

«Как это похоже на Кэйд! — восхитилась Инос. — Не повиноваться даже Итбену!»

Азак молча проглотил отповедь, только еще больше помрачнел, а красные глаза зажглись гневом. Но в Хабе он гость и вынужден был сдержаться.

— Мы очень благодарны вам, достойный сенатор, — с улыбкой поклонилась Инос Ипоксагу.

— Для импа семейные узы — наиглавнейшее, Инос, — криво улыбнулся сенатор.

— Этого я никогда не забуду, — пообещала Иносолан.

— К несчастью, наше вмешательство не остановило поединок, — вздохнул он. — Боюсь, дальше будет только хуже.

Словно услышав сетование Ипоксага, в Круглый зал, гордо вышагивая, вступил Калкор, сопровождаемый Крушором. Национальные джотуннские костюмы — кожаные штаны и сапоги — подчеркивали презрение к холоду; светлые волосы торчали из-под железных шлемов, отливая золотом. Обдав собравшихся презрительными взглядами, новоприбывшие устроились там, откуда просматривались все пять тронов.

К джотуннам подошел молодой гоблин. На нем тоже была джотуннская одежда. В свете свечей кожа гоблина выглядела еще более зеленой. Почти сразу Маленький Цыпленок отыскал глазами Инос и заметно удивился. Потом дружески ухмыльнулся, блеснув всеми своими острыми зубами.

Инос скрашивала вынужденное ожидание в прохладном помещении тем, что повторяла про себя коротенькую речь, которую составила, чтобы доказать недействительность ее брака с султаном. Это дало бы ей возможность аннулировать постылые узы. Логика, казавшаяся убедительной час назад, теперь выглядела абсолютно несостоятельной.

Четверо слуг втащили переносное кресло, в котором спал старый император. Установив это странное ложе подле Опалового трона, они ушли.

«О, бедный старик, ну почему бы не дать ему умереть спокойно? Зато теперь все, кто должен явиться, в сборе», — зябко поеживаясь, решила Инос.

И она не ошиблась — издалека донесся громкий стук закрываемой двери, и мгновением позже из темноты, величаво вышагивая, появился Итбен, направляющийся к Опаловому трону. Регент был облачен в пурпурную тогу, левая рука скрывалась под небольшим бронзовым щитом, а в правой он держал короткий, тоже бронзовый, меч. За Итбеном торопливо спешил принц, выглядевший одновременно и очаровательным и жалким в своей не по-детски огромной тоге. Бедняжка бездумно таращился прямо перед собой, никто и ничто его не интересовало. На сей раз его мать отсутствовала. Взобравшись на возвышение второй ступени и приблизившись к Опаловому трону, Итбен повернулся к собравшимся, видимо лично намереваясь проверить, все ли в сборе. Принц поднялся только на первую ступеньку центрального возвышения и остановился справа от трона. Он тоже повернулся, но осматриваться не стал, а застыл как статуя.

Инос все больше и больше злилась на недотеп, таскающих не только стариков, но и детей на утомительные ночные бдения.

«В Империи что, не знают, как присматривать за своими будущими правителями?» — возмущалась она.

— Султан Азак! Готов ли ты представить свое прошение Четверке Хранителей Пандемии? — провозгласил Итбен.

— Да, — немного хрипло откликнулся Азак.

— Тогда мы исполним наше древнее право и первейший долг перед всеми и от твоего имени вызовем Четверку!

Итбен поднял правую руку, отвел ее в сторону и энергично стукнул по выпуклому центру щита, повернувшись к Золотому трону, к которому также были прикованы взоры всех присутствующих.

Глухой «кланк» прозвучал весьма неубедительно.

«Ну и ну! Кто же такое услышит? — удивилась Инос. — Отсюда до Золотого дворца неблизко».

Какое-то мгновение все затаив дыхание ожидали чего-то, но ничего не происходило. Под мерцающим светом канделябра Золотой трон так и остался пуст.

Затем свечи медленно померкли и угасли, сияющее дерево умерло, и тьма поглотила по-прежнему пустующий трон.

Изумленные зрители обернулись к Итбену, но регенту было не до объяснений. Его самого словно столбняк поразил. Замерший ступенькой ниже принц, так же как и правитель, разинул рот и вглядывался в темноту с некоторой долей заинтересованности.

Замешательство регента длилось не долго. Преодолевая неловкость ситуации, Итбен глазами отыскал в толпе пару сенаторов и внимательно посмотрел на них, словно спрашивая, не напутали ли они чего-нибудь. Как-никак право Призыва не использовалось по меньшей мере сто лет — срок достаточный, чтобы забыть какую-нибудь деталь. Но советники регента лишь едва заметно пожали плечами.

Стиснув челюсти, Итбен решительно повернулся налево, сделал несколько шагов и оказался перед Голубым троном, местом колдуна Литриана. Снова был поднят меч... но удар не понадобился. Некто невидимый упредил регента и погасил свечи, и Голубой трон исчез в ночи.

Хранители отвергали его призыв.

Инос по возможности незаметно, но пристально осмотрелась. Азак, хмурясь, ярился... регент молча бесился... большинство зрителей пребывало в тихой панике... зато Калкор от души наслаждался драмой, скаля в ухмылке зубы... маленький принц недоуменно хлопал глазами... Но, возможно, ребенок пытался подавить смех.

Прежде чем регент сдвинулся с места, свечи над Белым троном, беспокойно замигав, тоже погасли — Блестящая Вода проявила полную солидарность с остальными Хранителями.

— Очень скверно! — раздался тяжелый замогильный голос.

Только Алый трон Запада все еще оставался освещенным — гранитное безобразие с уродливым барельефом, — и он не пустовал. Там восседал мальчик.

Регент поспешил обойти вокруг Опалового трона и за его спинкой остановился для поклона.

— Ваше всемогущество оказывает мне честь... — кланяясь, начал Итбен, но его оборвали на полуфразе.

— Вот уж нет. Честь, как же! — заявил вновь прибывший.

Нет, не мальчик был на Алом троне — юноша. Однажды в Кинвэйле Андор водил Инос в сланцевый карьер герцога. Там трудились гномы, народ необычайно низкорослый, с массивными плечами и крупными головами — цвет лиц напоминал серый песчаник. Несмотря на юность, в волосах Зиниксо пробивалась седина. Гоблин был явно выше колдуна-гнома. Во всяком случае, ноги Зиниксо до пола не доставали, а массивные руки, покоящиеся на подлокотниках, выворачивались кверху, заставляя плечи вздернуться к ушам. Вряд ли Хранителю было удобно на жестком и огромном для него троне. Зиниксо завернулся в необычную тогу, цвета остывающего на наковальне куска железа, извлеченного из горна. Туникой гном, видимо, пренебрег, так как его правая рука и плечо остались обнаженными.

Растянув в ухмылке губы, гном продемонстрировал мелкие, как прибрежная галька, зубы и проскрипел.

— До чего же ты нетерпелив, регент. Все спешишь, спешишь... Ну-ка, попробуй нас позвать!

Замолчав, Хранитель чуть склонил свою большую голову, будто прислушиваясь к чему-то. Инос поразили его беспокойные, как бы бегающие глаза, и она вспомнила, что Ипоксаг упоминал о непомерной недоверчивости и подозрительности гномов. Кроме того, за ними прочно закрепилась репутация подлых и жадных.