Я, Бабушка, Илико и Илларион

Тогда мы собираемся на квартире одного из нас, грызем карандаши и конспекты, заучиваем наизусть целые главы из учебников, готовим шпаргалки, набиваем свои головы приобретенными в трехдневный срок обрывками знаний, бессонные и изможденные выходим на экзамены, отдуваемся, пыхтим, дрожим, что-то лепечем, потом, вытянув шеи, с ужасом всматриваемся в экзаменационный лист («A вдруг двойка»?!), увидев же заветную, долгожданную, милую сердцу тройку, улыбаемся до ушей и шатающейся походкой покидаем комнату…

…Вот и сейчас я и мои друзья сидим в моей комнате и готовимся к экзамену по экономической географии. Роль экзаменатора сегодня поручена Цире. Нестор, Отар, Хвтисо и Шота — экзаменационная комиссия.

— Студент Вашаломидзе! В каких странах света добывается олово, и у кого имеются наибольшие запасы этого металла? — грозно вопрошает Цира.

— Олова или меди?

— Олова!

— Наибольшее количество олова, насколько я помню, у нашего сельского лудильщика Али, а где он его добывает, — это мне неизвестно.

— Ну вот, опять он дурака валяет! Если ты не хочешь заниматься, можешь уйти, а нам не мешай! сердится Нестор.

— Куда я уйду? Я за эту комнату двести пятьдесят рублей плачу.

— Чтоб ты провалился сквозь землю, бесстыдник!

О каких деньгах ты говоришь, когда за целый год я гроша медного от тебя не видела?! — подает реплику из своей комнаты тетя Марта.

— Вашаломидзе! Переходите ко второму вопросу!

Первого вопроса вы не знаете! — улыбается Цира.

— Уважаемый лектор, прошу вас…

— Зурико, перестань паясничать! — выходит из терпения Отар.

— Ладно… Второй вопрос — машиностроение в Соединенных Штатах Америки… Соединенные Штаты Америки состоят из штатов. Не подумайте только, что это — учрежденческие штаты, которые то раздувают, то сокращают…

— Зурико, ну что ты в самом деле! Рассказывай дальше! — обижается Цира.

Я продолжаю:

— В Соединенных Штатах Америки машиностроение сильно развито. Только за один год Форд выпускает… Я точно не помню, сколько, но, говорят, на одного человека пять машин приходится… Стоит, оказывается, на улице машина, подходишь к ней, открываешь дверцу…

— Дверца открывается автоматически! — поправляет Шота.

— Да. Потом нажимаешь кнопку, и выскакивает сигара, нажимаешь вторую кнопку — выскакивают спички, нажимаешь третью…

— И выскакивает жареный поросенок! продолжает Шота. Нажимаешь еще — выскакивает горячее гоми, потянешь из шланга — и пойдет то вино, то ткемали. Нажмешь одну педаль — получай крем-соду и шоколад. Нажимаешь вторую — польется задумчивая «Мравалжамиер»…а

— И не жаль ему продавать такую машину! — удивляется Нестор.

— Ничего не поделаешь — нужда! — говорит Шота.

— Не надоело вам балагурить! — злится Цира.

На минуту все умолкают. Потом я продолжаю:

— Говорят, если переплавить все золото Форда и выковать из этого золота пояс, то можно было бы опоясать весь земной шар.

— Эх, мне бы застежку от того пояса… Какие бы зубы я себе вставил! — произнес мечтательно Нестор, показывая в улыбке свои черные зубы.

— Гм, зубы! — ухмыльнулся Шота. — Вот если бы то золото дали мне…

— Что бы ты сделался — спросил Нестор.

— Прежде всего — порвал бы все конспекты и тетради… Затем пошел бы к нашему декану, выложил бы перед ним на стол зачетную книжку и студенческий билет, вежливо попрощался бы и ушел… Впрочем, нет, перед уходом можно оставить ему с килограммчик золота — на марки, если соскучится, пусть напишет мне письмо… А потом — пардон, гуд бай, адье, будьте здоровы, шапку на голову и — прощайте.

— А еще?

— Что — еще!

— Не одолжишь мне тысячу рублей? Видишь, мне нечем расплатиться за комнату, — попросил я.

— Вот еще! А мне-то какое дело!

— Тетя Марта! Слышишь?

— Слышу, сынок, — отзывается тетя Марта. — Все вы одного поля ягоды — жулики и бездельники!..

— Отвечайте на третий вопрос, — напоминает Цира.

— К третьему вопросу я не готов… — смущаюсь я.

— У кого есть вопросы? — обращается Цира к членам комиссии.

— Разрешите! — говорит Отар.

— Пожалуйста!

— Прошу прощения у уважаемой комиссии, но меня интересует — на самом ли деле этот дегенерат собирается послезавтра сдавать экзамен?

— Я отказываюсь отвечать! — возмущаюсь я. — Такого вопроса нет в программе! Потом наступает черед следующего.

…Мы расходимся поздней ночью. Отар, Нестор и Шота живут в студгородке, Цира — на улице Мачабели, Каждый раз провожаю ее я. Цира — красивая девочка, голубоглазая, бледная и высокая. Почти все ребята нашего курса влюблены в Циру, но она никого не любит и ни с кем, кроме меня, не ходит. Мы часами просиживаем в саду, говорим, говорим без умолку или молчим. И тогда мы похожи на влюбленных — так по крайней мере говорят товарищи.

…Мы медленно идем по проспекту Руставели. Дремлющие у магазинов ночные сторожа, вскинув голову, подозрительно косятся на нас и тут же снова засыпают, Они даже не подозревают, как прекрасен ночной Тбилиси. Кругом тишина. Лишь изредка слышатся далекий скрежет колес трамвая и сонные свистки постовых милиционеров…

— Зурико!

— Что, Цира?

— Ты любишь гулять ночью?

— Люблю.

— Тебе не страшно?

— Нет. А тебе?

— Мне страшно.

— Чего же ты боишься?

— Вдруг нас… разденут?

— Меня разве только одеть могут…

— Ну, а если меня разденут?

— Тогда я закрою глаза!

— Только и всего! Хорош кавалер!

— Пожалуйста, буду смотреть на голую. Устраивает?

— Не шути, пожалуйста! Я знаю, вы, деревенские парни, сильные, но ужасные трусы!

— Я боюсь только ножа.

— И я. И револьвера тоже.

— А мышей ты не боишься?

— Боюсь!.. Зурико! Видишь? Двое мужчин! Они идут сюда!

— Вижу.

— Они пьяны. Перейдем на другую сторону.

— Стыдно!

— Перейдем, прошу тебя! — Цира крепко прижалась ко мне.

— Не глупи! Стыдно!

Мужчины остановились перед Кашветской церковью, обнялись, долго целовали друг друга. Потом один свернул вниз по улице, второй направился прямо к нам.

Мы остановились. Цира дрожала словно в лихорадке. У меня подкашивались колени. Мужчина подошел к нам вплотную, взглянул исподлобья сперва на Циру, потом на меня, засунул в карман руку и вдруг рявкнул:

— Эй, есть у тебя закурить?!

— Конечно, есть! Пожалуйста! — пролепетал я, протягивая ему пачку папирос.

— Спички!

— Пожалуйста! — Я зажег дрожащими руками спичку и поднес ее к самому носу незнакомца.

— Вчера я бросил курить, — заявил мужчина, — и с тех пор папиросу в рот не брал… И сейчас не стану курить, так просто, побалуюсь… Человек должен быть хозяином своего слова! Он прикурил и несколько раз сильно, с наслаждением, затянулся.

— Ты куришь? — вдруг спросил он меня.

— Нет, что вы!

— Молодец! Я курил двадцать лет, а теперь бросил.

И никто не заставит меня взять в рот папиросу! — сказал он, положил мои папиросы себе в карман и, пошатываясь, ушел. Мы медленно двинулись дальше. Цира вдруг повеселела. Она прыгнула через тень чинары, потом через другую, третью, пятую… Так, прыгая, добежала она до гостиницы «Интурист» и тут начала скакать на одной ноге.

— Ну-ка, лови меня!

Я погнался за Цирой, настиг ее и крепко схватил за плечи.

— Уф, устала!

Цира опустила голову мне на плечо. Я одной рукой обнял ее за шею, другой приподнял подбородок и заглянул в ее огромные голубые глаза.

— Эх, если б ночь длилась бесконечно… — вздохнула Цира.

— Почему, Цира?

— Так… ночь лучше дня…

Цира сбросила мою руку, закинула голову назад и уставилась в усеянное звездами небо. Потом снова взяла меня под руку.

— Ты, наверное, любишь кого-нибудь, Цира. Скажи, кого?

— Я люблю небо, люблю звезды, вот этого сторожа люблю, и это дерево люблю!.. — Цира подбежала к чинаре. — Не веришь? Хочешь, поцелую?

Она прижалась к дереву, стала целовать и раскачивать его. Спавшие на дереве воробьи встрепенулись и тревожно защебетали. Цира прислушалась к гомону птичек, потом обернулась ко мне:

— И воробьев я люблю!

— Чудачка ты!

— Может быть. А ты кто?

— Кажется, я тоже чудак!

— Нет, ты просто глуп!

— Благодарю!

— Впрочем, глуп — это не то слово. Ты слеп и глух! Цира подошла ко мне, схватила за воротник, привлекла к себе, пристально взглянула в глаза и спросила:

— Видишь меня?

— Представь себе — вижу!

Цира взяла мою руку, прижала ее к своей груди и опять спросила:

— Слышишь?

Я почувствовал учащенное биение сердца девушки, меня обожгло ее горячее дыхание… И вдруг я обнял Циру, привлек к себе и поцеловал…

И снова мы идем по аллее чинар.

— Зурико!

— Да, Цира?

— Я люблю тебя!

— Врешь!

— Нет, это правда, Зурико.

— Врешь, Цира, и давай не будем про это…

Цира умолкла, прислонилась к дереву. Я тоже замолчал и прислонился к стене. Мы долго стояли и смотрели друг на друга. Цира подошла ко мне, застегнула воротник, поправила мне брови и медленно двинулась по улице. Я поплелся за ней. Вдруг Цира обернулась — в глазах ее блестели слезы. Она приблизилась, поцеловала меж и убежала.

…Я долго, не двигаясь, стоял на месте и прислушивался к шелесту листьев красавиц чинар…

…Домой я возвращался пешком. У Театра юного зрителя меня нагнал запоздалый трамвай. Я вскочил в задний вагон. Пассажиров не было. Дремавший кондуктор вздрогнул, приоткрыл глаза и велел пройти вперед. Я прошел вперед. Потом кондуктор крикнул, чтобы я вернулся назад и приобрел билет. Я вернулся и сказал, что у меня денег нет. Кондуктор не поверил. Я вывернул пустые карманы. Тогда кондуктор сказал: «Как вскочил, так и соскакивай». Я соскочил и очутился в объятиях милиционера.

— Здравствуйте! — глупо улыбнулся я ему.

— Гражданин, предъявите документы!

— Для чего вам мои документы?

— Гражданин! Вам говорят — предъявите документы! Посмотрим, что ты за птица…

— Что значит — птица?

— Разговоры!!

— Почему вы кричите?

— Плати штраф!

— У меня нет денег…

— Тогда ступай со мной в отделение. Там заплатишь!

— Ты что, думаешь, мне в дороге зарплату выплатят? Говорю, нет денег!

— Разговоры!!

В отделении милиции сидели четыре человека. Увидев меня, дежурный прищурил глаза и спросил:

— Ого, опять попался?

— Что вы, батоно, я впервые в милиции!

— Разговоры!

— Вот такой он мерзавец, начальник! Всю дорогу по матери меня ругал!

— Неправда, батонo! Никого я не ругал!

— Молчать! Вот закончу с ними, потом займусь тобой! — сказал дежурный и обратился к сидевшему на лавке небритому красноносому мужчине: — Сколько раз я должен брать с тебя расписку, а?!

— Ва! Сколько раз скажешь, столько раз напишу. Не буду же сопротивляться! Носатый встал. Я занял его место. «Мой» милиционер ушел.

— Ладно, ладно… Скажи, какую ты там еще натворил беду?

— Кто? Я? Что ты, начальник! Ты его слушаешь? Он себя педагогом называет! Какой он педагог? Ему даже овчарку нельзя доверить! Педагог!..

— Прошу вас оградить меня от оскорблений этого пьяницы! — привстал высокий, худой мужчина. — Об уровне моей профессиональной подготовки можете запросить отдел народного образования!

— В самом деле, выражайся приличнее! — прикрикнул дежурный на пьяницу.

— Ва! А почему он задевает мою профессию?

— Что вы, он не заикался о вашей профессии, — вмешался я.

— Как это — не заикался! Только что он назвал меня пьяницей!

— О-о, это нехорошо! — сказал я педагогу.

— Молодой человек, вы не можете себе представить что это за тип!

— Сам ты тип! — обиделся носатый.

— Не будем говорить о том, что он избивает свою жену, продолжал педагог, — это в конце концов его личное дело. Но ведь он беспробудно пьет, орет, шумит, Покоя соседям не дает!

— Это правда? — строго спросил я носатого.

— Что значит — правда? А как бы ты поступил на моем месте? Двадцать лет, понимаешь, двадцать лет этот господин называет меня пьяницей! Ba! Разве я сам этого не знаюсь Зачем он мне напоминаете Ты, говорит, хулиган! А что, я без него не знаю? Мало ему этого, так он нашел новое слово: аккредитив… Нет, креп… крен… крендель!..

— Кретин! — подсказал педагог.

— Да, кретин! Ну это еще ничего. Но — аферист! — Как, неужели вы назвали его аферистом? — спросил я у педагога.

— О, вы его не знаете, молодой человек! Он хоть кого выведет из терпения!.. Извел, измучил соседей!

— Каких соседей? Почему никто, кроме тебя, не жалуется?

— Боятся тебя!

— Не боятся, а любят, уважают!

— Вот, извольте, у меня заявление. Подписано всеми соседями!

— Все они аферисты! Вроде тебя! — Носатый повернулся спиной к дежурному и обратился ко мне: — Давай поговорим, рассудим! Почему человек напивается? С горя! А раз у человека горе — значит, он нервничает! А когда человек нервничает, он кричит. Послушать его — так человеку нельзя в собственном доме ни выпить, ни покричать!.. Что же это получается?

— Нет, почему, выпить, конечно, можно, но…

— Слава богу, наконец-то нашелся один нормальный человек! — обрадовался носатый.

— Да разве он пьет? Он поглощает вино ведрами! Да черт с ним, пусть хоть крысиный яд лопает, но почему должны страдать мы, соседи? Нет, вы только взгляните на него, видите, какой у него красный нос?

— Слышишь, да? При свидетелях оскорбляет! — пожаловался мне носатый.

— Нет, что правда, то правда, нос у тебя в самом деле красный! — сказал я.

— Что же тут такого! Кому какое дело до моего носа? Захочу, выкрашу его в зеленый цвет! Что, запрещено?

— Уважаемый, — обратился ко мне педагог, — разрешите узнать ваше имя…

Я не успел ответить: кулак дежурного со всей силой опустился на стол. Звякнули стекла в окне. В комнате наступила гробовая тишина.

— Как ты смеешь, сопляк, устраивать здесь допрос?! — рявкнул дежурный. — Встань сейчас же и сними фуражку!

— Почему вы сердитесь, батоно? Я же помогаю вам!

— Не нуждаюсь я в твоей помощи! А ты, — обернулся он к носатому, — убирайся отсюда, и чтоб больше не смел беспокоить соседей!

— Сию минуту, начальник! Но у меня просьба одна к вам… Я человек тихий, спокойный, за всю свою жизнь даже мухи не убил… Пусть он не называет меня аферистом!

— Убирайся!

— Иду, иду!

Пьяница направился к двери. Поравнявшись со мной, он нагнулся ко мне:

— Я подожду тебя на улице… Выйдешь — угощу на славу!

— Убирайся, пока я не передумал! — заорал дежурный. Носатый мигом выскользнул из комнаты. Педагог положил свое заявление на стол дежурного, вежливо кивнул головой и вышел. Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась тетя Марта. Изумленный дежурный вскочил, вышел из-за стола и подошел к ней:

— Тетя Марта, в чем дело? Что тебе тут понадобилось?

— Мальчик пропал! Пропал мой мальчик!

Я притаился в своем углу.

— Какой мальчик, тетя Марта?

— Мой квартирант, Зурико Вашаломидзе! Ушел и не вернулся!.. Все больницы, все милиции обегала!.. Словно в воду канул!.. Помоги, сынок, позвони куда-нибудь!.. Если с моим мальчиком случится беда, я сойду с ума!.. Зурикела, дорогой мой мальчик, куда же ты делся?.. Горе мне, несчастной!.. Позвони, позвони, сынок!..

Я молча сидел в углу, прислушивался к причитаниям тети Марты, и сердце мое замирало от радости. Меня Ищут, обо мне беспокоятся! Тетя Марта, старая, ворчливая женщина, бегает по городу, разыскивает меня, словно я ей сын или близкий родственник! Я не вытерпел, вышел из своего угла и обнял ее.

— Тетя Марта! Я здесь!

— Боже мой! Откуда ты взялся? Ах ты, бесстыдник! Прохвост! Я всполошила весь город, а он сидит здесь и болтает!.. Негодяй!.. Как ты сюда попал, разбойник? Отвечай!

— Просто так, тетя Марта… Зашел мимоходом…

— За что вы его арестовали, сынок? — спросила она дежурного.

— Не знаю, тетя Марта… Милиционер привел…

— Не знаешь? Что же ты в таком случае знаешь?

Зачем тебя здесь посадили? Привели к тебе ребенка, а ты даже не поинтересовался — за что? Да разве он похож на убийцу или грабителя? Или на хулигана?

— Тетя Марта…

— Я тебе покажу тетю!.. А ты, бесстыдник, марш домой! Извинись перед начальником и выкатывайся вон! Я с тобой еще поговорю!..

Тетя Марта вытолкала меня из комнаты. Я успел лишь помахать рукой дежурному, который стоял с разинутым от удивления ртом.

Всю дорогу тетя Марта молчала. Подойдя к своей двери, я повернулся и поцеловал ее в щеку.

— Убирайся, босяк! — сказала она и утерла щеку. Потом прошла в свою комнату и повернула в замке ключ.

Спать я не ложился.

Над древней Нарикала занималась заря…

ШИОМГВИМЕ

Председатель профбюро нашего факультета, помимо сбора членских взносов, иногда, перед выборами, устраивал также экскурсии. Экскурсиями у нас обычно назывались коллективные хождения в кино и театры. На сей раз мы собирались в настоящий поход — в монастырь Шиомгвиме.

Тетя Марта снабдила меня четырьмя картофельными котлетами. От выдачи хлеба она воздержалась, сославшись на цивилизованных европейцев, которые, оказывается, картошку и макароны едят без хлеба. Некоторый недостаток в продуктах питания был щедро восполнен всевозможными наставлениями и предостережениями. Во дворе университета мои однокурсники уже ожидали автобуса. Ждать пришлось недолго — всего около часа с небольшим. Мы быстро заняли места, и шофер стал заводить машину. Мотор заклокотал, будто прополаскивал горло, потом чихнул и заглох.

— Эй, парень, иди-ка подсоби! — обратился ко мне водитель.

Я стал перед машиной и начал крутить ручку. Мотор молчал.

— Сойдите все с машины! — распорядился водитель. Мы сошли. В машине осталась одна лишь Цира.

— А ну давайте подтолкнем! Дружно!

— Раз, два — взяли!..

— Нажимай!

— Пошла!

— Поехали-и-и!

Машина задрожала, мотор чихнул, еще раз чихнул и, наконец, завелся.

— По местам! Мы снова заняли свои места. Машина тронулась и стала набирать скорость. Путешествие началось…

…Я сидел рядом с Цирой и искоса поглядывал на нее. Она не обращала на меня никакого внимания. Нестор нежно поглаживал прихваченный Отаром бочонок с вином. Отар беседовал с нашим экскурсоводом. Шота что-то напевал себе под нос. Я сидел, притаив дыхание, и, чтобы не беспокоить Циру, дымил в нос председателю профбюро.

— Вашаломидзе, дыми, пожалуйста, в другую сторону!

— Куда!

— Куда хочешь… А членский взнос у тебя уплачен?

— Уплачен.

— Когда же ты уплатил?

— Вчера! Забыл?

— Что-то не помню!

— Знаешь что? Или вырежь себе гланды, или запоминай лучше, не то я за себя не ручаюсь! Профбюро пересел на заднюю скамейку. Автобус выехал на Военно-Грузинскую дорогу.

— Взгляните направо! — начал экскурсовод. — Это — река Мтквари!

— Не может быть! — воскликнул Шота. — Вы уверены, что это действительно Мтквари? Нестор громко расхохотался и обернулся к Отару:

— Отар, не пора ли нам закусить? Я что-то проголодался. Ребята засмеялись.

— А сколько раз ты ешь в течение суток? — спросил кто-то.

— Сколько раз угостишь!

— Взгляните направо! — раздался опять голос экскурсовода. — Вы видите ЗАГЭС. Это наш электрический завод. Отсюда пускают ток.

— Сагол! — обрадовался водитель. — Наконец-то разобрался. А то напишут по одной букве — понимай, как хочешь! Вот ехал я прошлый раз, — вижу, огромными такими буквами выведено «ЗАГС», а рядом — «МАЧИ» или «МАЧА»', в общем что-то неприличное… Поди разберись, что это такое…

— Еще правее и выше, — продолжал польщенный экскурсовод, — мы видим монастырь Джвари. Монастырь построен в далеком историческом прошлом, однако он до сих пор еще не разрушился!

— А вы не знаете, когда он разрушится? — спросила Цира. Экскурсовод почувствовал подвох и промолчал. Спустя минуту он снова начал:

— С этим монастырем связана веселая и красивая легенда… Жил в монастыре монах — забыл, как его звали… Жил он отшельником, вдали от мирских сует…

А когда приходилось ему бывать по делам в Мцхета, спускался он по цепи: между монастырем и Мцхета была натянута такая, знаете, железная цепь… Вот однажды спускается монах по цепи и видит: девушка дивной красоты разделась и совершенно голая купается в Мтквари и Арагви.

— Одна — в двух реках? — усомнился водитель.

— Взгляните направо, здесь эти реки сливаются.

— Дальше, дальше!

— Взглянул наш монах украдкой на голую девушку…

— Взглянул-таки, старый хрыч?! — обрадовался водитель.

— Взглянул. А в те времена, заметьте, монахам не разрешалось глядеть на голых девушек…

— Ва! Выходит, монах нарушил правила! — посочувствовал водитель.

— Да. А к чему ведет созерцание голой девушки — об этом известно каждому из вас… Закружилась голова у бедного монаха, и полетел он вниз, в реку. И утонул, — чуть не плача закончил наш гид свою веселую и красивую легенду.

— И все? — спросил водитель. Экскурсовод кивнул головой. Да-а-а… Вот так нас губят женщины, карты и вино… Еду я недавно по проспекту, вижу — ангел. Без крыльев, но ангел, ей-богу!.. Только она была не совсем голая… «Гражданка, зову, — обернись!» Обернулась… И точно, как у того монаха, помутилось у меня в глазах… Бах! — и наскочил на «Волгу»!.. Ну, конечно, инспектор тут как тут! Инспектор — это наш бог. Только бог, говорят, с неба спускается, а инспектор появляется из-под земли… Ну, что дальше было, это вам неинтересно, — закончил наш водитель свою печальную и поучительную легенду.

— Взгляните направо! — очнулся экскурсовод. — Перед нами — Светицховели!… Зодчему, который построил этот собор, по приказу царя отсекли десницу…

— Это почему же? — спросил Нестор.

— Интрига… Кто-то донес на него…

— Никак присвоил стройматериалы? — сказал водитель.

— А почему собор называется Светицховели? -. спросила Цира.

— Собор называется Светицховели потому, что… Нет, вы действительно этого не знаете?

— Не знаю!

— На этом месте когда-то стоял столб…

— А откуда взялись животные? — спросил Нестор.

— Дикие животные жили в окрестных лесах! — разъяснил Шота.

— Взгляните направо! — крикнул экскурсовод. — Здесь похоронен наш национальный герой Арсена Марабдели!

— Ва! Сагол, Арсена! Его я знаю! — воскликнул водитель и тут же с подъемом продекламировал:

Сел на лурджу наш Арсена, Гарцевал, скакал проворно. Самоцветы подарил ей, Дорогие украшенья. все, что взял я у богатых, Роздал тем, кто обездолен!

К полудню мы подъехали к селению Дзегви. На пароме переправились через реку и стали взбираться по склону Шиомгвимской горы. Шли группами. Я неотступно следовал за Цирой, но она ни разу не взглянула на меня. Я чувствовал — после той ночи Цира избегала меня. Я очень любил Циру и хотел, чтобы мы остались в хороших отношениях, кроме того, я знал, что и Цире не хотелось ссориться со мной. Но мы почему-то боялись быть вместе, боялись друг друга…

— Зурико! — кричит Нестор. — Отстань от девочки, видишь, она не обращает на тебя никакого внимания! Иди сюда, помоги нам!

Я присоединяюсь к ребятам, которые, обливаясь потом, по очереди тащат бочонок с вином. Цира идет впереди всех. Она то и дело нагибается, срывает цветы. Я очень люблю цветы. Я могу весь день смотреть на один цветок и видеть усеянную цветами поляну; могу весь день бродить по полю и не видеть там ничего, кроме одного цветка; могу часами лежать, глядеть в небо и видеть там одни цветы… Я люблю цветы, но не могу смотреть, как их срывают. Мне противны сорванные цветы — они напоминают похоронный венок…

В монастырском саду нас встретил молодой веселый монах. Он сперва окинул довольным взглядом наш бочонок, потом спросил, кто мы. Узнав, что студенты, испуганно развел руками.

— Комсомольцы? — спросил он.

— Все, как один! — ответил профбюро.

— Я не могу впустить вас в церковь. Безбожников — в храм божий? Ни в коем случае!

— У меня за два месяца не уплачены членские взносы, — сказал я монаху. — Мне можно?

— Конечно! — улыбнулся он.

— Мы не молиться сюда пришли, а для осмотра исторического памятника! — рассердился наш профбюро.

— А вы кто будете?

— Я председатель профсоюзного бюро!

— Хорошо! Пожалуйте в храм! Только ради бога снимите фуражки, вытрите ноги и не вздумайте писать на стенах!

Монах направился к церкви, отпер замок и широко распахнул двери. Перекрестившись и пробормотав:

«Слава тебе, Господи», — он вошел в храм. Мы двинулись за ним. Церковь дохнула на нас одурманивающим запахом ладана и восковых свечей. Бледные полоски света проникали через узкие окошки и скрещивались на полу, рассеивая таинственный полумрак; со стен смотрели на нас святые с изборожденными морщинами лицами, огромными, удивительно умными глазами и скрещенными на груди тонкими руками.

— Как понимать этот рисунок? — спросил Нестор.

— Это воскресение Христа! — ответил монах.

— Попробовал бы он воскреснуть сейчас! — сказал Шота.

— Ну вот, говорил же я, что комсомольцев нельзя пускать в церковь! — захныкал монах.

— Не ной, дружок!

— Какой я тебе дружок?! Зови меня отцом!

— А как же называть своего родного отца?

— Как хочешь…

— А вы случайно не святой?

— На все божья воля…

— А что изображено на этом рисунке? — поинтересовалась Цира.

— Иуда предает Христа.

— Вот так всегда бывает: родному брату нельзя довериться, за грош продаст! — вздохнул водитель.

— Бога нет, — сказал вдруг профбюро.

— А говорили — бог на небе?! — усомнилась Цира.

— На небе — аэроплан! — выпалил водитель.

— А вы уверены в том, что бога нет? — сказал наш экскурсовод и иронически улыбнулся. — Недавно шел я по улице. Вдруг сверху прямо передо мной падает кирпич! Вы понимаете? Всего в каких-нибудь двух-трех сантиметрах от меня! Представляете себе? Сделай я еще шаг, нет, полшага, и… как вы думаете теперь, нет бога?..

— Был бы бог, тот кирпич не миновал бы твоей головы! — сказал я и вышел из церкви.

Чем закончился этот сугубо научный спор — я не знаю. Но только все выходящие из храма были почему— то безбожно голодны и требовали есть.

Тут же на зеленой лужайке накрыли стол, каждый выложил свои припасы, и начался пир. Тамаду не стали выбирать — решили, пусть каждый по очереди выскажет свои собственные мысли.

Первое слово было предоставлено водителю.

— Несчастный я человек, — начал он. — Каждый раз, когда другие пьют, едят, поют, я должен сидеть и облизываться, потому что пить нам, шоферам, опасно… Вот, скажем, сейчас напьюсь я и сброшу всех вас в пропасть… Оправдаться, конечно, можно: трос лопнул или тормоз отказал — иди разбирайся. Но разве инспектора обманешь? «А ну, скажет, дыхни! А-а-а, выпил, дружок? Факт, выпил! Так и запишем: водитель, совершивший аварию, находился в нетрезвом состоянии». Вот и вce! И заберут вашего Саркиса в самый высокий дом в Тбилиси…

— В какой? Одиннадцатиэтажный? — спросил Отар.

— В тюрьму!

— Ты что, не видел здания выше тюрьмы? — сказал я.

— Нет, тюрьма самая высокая: оттуда Чукотка хорошо видна! — объяснил водитель.

— А-а-а…

— Вот тебе и «а-а-a»! Ну, ладно, за ваше здоровье!

Тосты следовали один за другим: за дружбу и любовь, за памятники культуры и достижения науки, за предков, за родителей — всех не перечесть. Монах сперва отказывался от вина, но после четвертого стакана добровольно взял на себя обязанности виночерпия. Каждый раз, налив нам вино из— бочонка, он, точно проголодавшийся теленок, жадно сосал резиновый шланг. Наша трапеза уже близилась к концу, когда слова попросил монах. Икая и пошатываясь, он произнес следующий монолог:

— В этом монастыре иранский шах Аббас… Знаете, почему двадцатикопеечная монета называется «абаз»?..

Шах обезглавил двадцать десятков грузинских монахов!.. А почему?.. Двести монахов — это… это немало!..

А бабушка шаха была грузинкой!.. Да!.. Там в яме сидел один монах… Не ел… не пил… Почему?..

— Послушай-ка, друг! — не вытерпел Шота. — Ты монах или лектор? Что ты к нам пристал со своими «почему»? А черт его знает, почему! Скажи сам — почему?!

— И скажу!.. Все скажу!.. Очень даже просто… Так за кого мы сейчас пьем?.. Выпьем за бога!.. Почему Пожелаем ему здоровья, счастья, сто лет жизни и осуществления всех его желаний на сто процентов!.. За этот дом!.. Дай бог хозяевам веселой жизни… Двенадцать сыновней и двенадцать дочерей… Иисус Христос и двенадцать апостолов… Я — монах… Почему?..

Ик!..

Монах уснул, так и не успев ответить на свое последнее «почему»… Я же знал, что на свете не было женщины, которая согласилась бы выйти за этого прямого потомка питекантропов, и ему оставалось волей-неволей пойти в монахи…

Настал мой черед. Я налил вино и начал:

— Да здравствует солнце!

— Какое там еще солнце? Ночь сейчас! — поправил Шота.

— А я вижу солнце! — упрямо повторил я.

— Молодец! — одобрил Отар.

— Я вижу солнце! И вы должны видеть его, если, конечно, вы не слепые!

— Ну, конечно, видим! — согласился Нестор и взглянул на луну.

— Нет, это — луна, а вы должны видеть солнце! — запротестовал я.

— Ты просто пьян! — сказал Нестор.

— Я — Шио Мгвимели!

— Ты Зурикела Вашаломидзе! — сказал Нестор.

— А ты — Серапиона!

Нестор не знал, кто такая Серапиона, и поэтому не обиделся.

— Я иду домой! — заявил я и встал.

— Иди, — согласился Отар, — вот так, по тропинке, будет короче!

— Цира, ты пойдешь со мной? — спросил я.

— Почему она должна идти с тобой? — привстал Отар.

— Тебя не спрашивают! — огрызнулся я.

— Цира, неужели ты пойдешь с этим дураком? — спросил Отар Циру.

— Я останусь здесь! — сказала Цира.

— Со мной? — спросил Отар.

— Нет, со всеми!

— А что, Отар — это все? — съязвил я.