Нет, Муса, как и в самом начале, подписывал все, что приносил ему Виктор. Но теперь он это делал совсем не так, как раньше. Если три месяца назад Муса вникал в каждую мелочь, немедленно отзывался на телефонные звонки Виктора, задавал вопросы по существу и проявлял живой интерес, то теперь он порой выпадал из связи на два-три дня. Потом появлялся в офисе, проводил на ходу расческой по влажным после бассейна волосам, говорил Виктору "уважаемый", не глядя, подмахивал накопившуюся кучу платежек и запирался в кабинете с очередной командой, затевающей под его руководством очередную стройку века.
Между тем два дня задержки были для проекта подобны смерти. Потому что расчеты с графьями велись в рублях, а расчеты с "Полимпексом" – в долларах. Рубль летел вниз, как с горы на санках, и каждый день промедления увеличивал неформальную, но строго учитываемую задолженность "Инфокара". Двести тысяч, щедро сброшенные Пашей Беленьким на счета "Инфокара" в качестве гарантии от возможных потерь, ужались до неприличных размеров. Сейчас долг превысил уже полтора миллиона, и надо было либо что-то срочно предпринимать, либо идти к графьям на поклон, нести повинную голову и мямлить – извините, дескать, ребята, малость просчитались.
Виктор несколько раз пытался выяснить с Мусой отношения, потом плюнул и сел за расчеты. Получалось, что все не так страшно. Если приостановить выплату графской доли хотя бы на месяц, бросить все деньги на закупку машин и заложить в схему действий три дня задержки платежей как мировую константу, то к Новому году все закончится более или менее нормально. Показатели проекта будут чуть хуже, да и хрен бы с ними. За режим работы Мусы и сложившуюся систему отношений Виктор отвечать не может. Будут вопросы – пусть все вместе и разбираются.
Но тут грянул очередной кризис. За один день рубль ухнул вниз так, что заложило уши. К обеду Виктор разослал всем директорам категорический приказ немедленно прекратить продажу машин. Салоны закрылись. Но это мало на что повлияло. Долг перед графьями на глазах вырос вдвое.
Заметку в "Московском комсомольце" Виктор даже не читал. У него было особое отношение к этой газете. Когда-то, еще в комитете ВЛКСМ, Сысоеву довелось заниматься распространением подписки, и с тех пор при любом упоминании "Московского комсомольца" у него начиналось что-то вроде изжоги. На это не повлияли даже полное изменение имиджа издания и баснословный взлет тиража. Виктор прекрасно понимал, что "МК" читают все. Но среди людей, мнением которых он дорожил, обсуждать прочитанное в данной газете было не принято – это считалось неприличным, как разговор о порнофильме. Поэтому когда Платон, не выходивший на связь черт знает сколько времени, вдруг позвонил ему и спросил: "Слушай, Витя, а мы этим ребятам... ну твоим... из Ассоциации... должны что-нибудь?" – Виктор не понял ни вопроса, ни почему он был задан.
– Немного должны, – ответил он. – До Нового года рассчитаемся. А что?
В трубке наступило непонятное молчание. Потом Платон раздраженно сказал:
– Ты бы меня информировал все-таки, что происходит. Почему я должен... Черт знает что!.. Почему я должен узнавать... неизвестно как...
И связь оборвалась.
О том, что Ассоциация содействия малому бизнесу оказалась обезглавленной, Платон узнал от Ахмета. По экспресс-почте преступного мира информация прошла мгновенно. Сначала Ахмет не придал ей особого значения, потому что даже не подозревал о связи "Инфокара" с разгромленной Ассоциацией. Но через некоторое время стали поступать тревожные сведения. Из неведомого источника начал по капельке просачиваться слух, что у "Инфокара" перед Ассоциацией большой долг. А как поступают, если есть долг, но должник не платит, – известно всем. За Ассоциацией стоят серьезные люди. Очень серьезные. Поэтому всем рекомендуется отойти. Паны дерутся – у холопов чубы трясутся.
Обо всем этом Ахмет, сосредоточенно хмурясь и важничая, сообщил Платону. Он тут же добавил, что, конечно же, защитит "Инфокар" от всех и вся, но в данной ситуации это будет очень трудно. А чтобы ничего подобного впредь не возникало, надо обязательно привлекать его, Ахмета, ко всем коммерческим переговорам. Это недорого – процент или два. Зато все будет хорошо.
Проводив Ахмета, Платон позвонил Виктору, потом задумался. Все это чертовски неприятно. Главное, непонятно, что делать. Ахмету Платон доверял, но с оговорками. Тот вполне мог услышать где-нибудь звон и прибежать, чтобы продемонстрировать осведомленность. Но вообще-то дыма без огня не бывает. Можно, конечно, позвонить кое-кому... Так, без повода. Прощупать в разговоре, откуда, а главное – с какой целью дует ветер. Но если в словах Ахмета есть хоть крупица правды, такой звонок может быть воспринят как прямое или косвенное свидетельство ощущаемой вины. Мол, знает кошка, где нашкодила, вот и засуетилась. И Платон решил пока ничего особенного не предпринимать, а выждать и посмотреть, как будут развиваться события. Не ко времени все это, ох как не ко времени!
Первым делом он вызвал в клуб Виктора. Платона интересовал механизм образования долга. Выяснилось, что, по большому счету, источников задолженности два. Двести тысяч полковника Беленького, сократившиеся до неприличного минимума из-за необходимости поддерживать объем поставок. И постоянно подвисающая на инфокаровском счете рублевая выручка. В сумме чуть меньше трех миллионов долларов.
Выложенную Виктором на стол папку с бумагами, в которых прослеживалось все движение денег и машин, Платон смотреть не стал. Все и так было ясно. Муса опять схватился не за свое, немножко поиграл, остыл и вернулся к более привычным и приятным для него делам. Так бывало уже не раз. А Ларри, как опять же не раз происходило в прошлом, немедленно отошел. Играть в команде – не значит гонять вдвоем один и тот же мячик. Здесь он абсолютно прав.
Что же делать со всей этой компанией? Отцы-командиры словно с ума посходили. Вроде бы у каждого свой кусок, свое дело, своя точно определенная ответственность, У Ларри – машины, у Мусы – общее руководство, у Марка – вселенский контроль. Но суммарная выручка, все финансовые потоки сосредоточены в руках Ларри, и это не дает никому спокойно спать. Каждый пытается влезть, поучаствовать, вставить своего человека. Будто им там медом намазано. Мало им питерской истории, смерти Терьяна... Просто патология какая-то.
– Ладно, – устало сказал Платон Виктору. – Поезжай. Я разберусь.
– А мне что делать? – спросил Виктор. – Дальше-то как?
– Дальше? Работай. Что ж еще? Погоди. Давай я переговорю с Ларри. Пусть он сейчас возьмет все под контроль. У тебя с ним как?
– Вроде нормально.
– Хорошо. И давай без обид. Что-то мне все это не нравится. Виктору тоже все это не нравилось. Но он не очень понимал, где была допущена ошибка. И главное – что теперь делать? Беленький и Пасько убиты. Курдюков погиб при пожаре. Зиц-председатель Горбунков еще функционирует, но ничего осмысленного насчет продолжения бизнеса сказать не в состоянии. Значит, остается около трех миллионов долга. Дело, в общем-то, обычное, С чего это Платон так заволновался?
"Папа". Второй звонок
Вскоре на связь с Виктором вышел старый знакомый. По настоянию графьев– увы, ныне уже покойных– Виктор установил на свой офисный телефон громоздкое приспособление. Оно состояло из экрана и пульта управления с красной кнопкой и рычажком. Когда раздавался зуммер, нужно было нажать на красную кнопку. Через секунду на экране высвечивался номер, с которого звонили. Но это был не простой определитель номера, а нечто усовершенствованное: высвечивались номера не только городских, но и любых мобильных телефонов, даже если звонили из-за границы. Рычажок имел три позиции. Нулевая– нейтральная. В позиции "I" рычажок включал запись беседы, при этом начинал подмигивать зеленый индикатор, а позиция "2" позволяла определить, записывался ли разговор на другом конце или где-то по дороге. Если записывался, экран из белого становился синим.
...Телефон зазвонил, и одновременно произошло несколько событий, никогда ранее не наблюдавшихся. Номер звонившего не высветился вовсе – на экране загорелись семь звездочек. Экран из белого стал не синим, а ярко-зеленым. Когда же Виктор, ошарашенный увиденным, включил запись беседы, индикатор, вместо зеленого подмигивания, продемонстрировал устойчивое красное свечение.
– Виктор Павлович? – прозвучал в трубке смутно знакомый голос. – Это вы? Можно вас попросить перейти к нормальному аппарату? Очень сильные помехи, невозможно говорить. Я сейчас перезвоню.
Полковник Василий Иннокентьевич Корецкий был изысканно вежлив. Он напомнил Виктору про старое доброе академическое время, посетовал, что нет времени встретиться и просто так поговорить, упомянул про героические дни обороны Белого дома от зарвавшихся путчистов.
– Заехали бы как-нибудь, Виктор Павлович, – наконец пригласил он. – Посидим, поболтаем.
– А куда к вам заехать-то? – спросил Виктор.
– Да уж! – Можно было почувствовать, что полковник на том конце провода улыбается. – У нас адрес известный. Москва, Кремль. Не заблудитесь. Поговорим про общих знакомых. Как там Платон Михайлович? Ларри Георгиевич? Этот. .. Марк... Цейтлин, кажется? Ну так как?
– Насчет сегодня... боюсь, что трудно будет. – Виктор начал тянуть время, не понимая, как реагировать на приглашение. – У меня тут деловые переговоры...
– Бросьте вы, – в голосе Корецкого прорезался металл, – какие у вас дела, какие переговоры... С кем вы там еще можете переговариваться? Давайте, давайте, собирайтесь. Я машину высылаю.
– У меня своя машина, – брякнул Виктор.
– Ха-ха! – У полковника явно улучшилось настроение. – Своя – не своя... У нас тут, понимаете ли, бюрократия. Пока я вам пропуск на машину буду выписывать, рабочий день кончится. Так что уж давайте лучше на моей.
– Ладно, – сдался Сысоев, прикидывая, сколько времени ему надо, чтобы доложиться Мусе или Ларри. – Минут за двадцать успеете доехать?
– Обижаете, Виктор Павлович, – серьезно сказал Корецкий. – За окно посмотрите. Видите черную "Волгу" у подворотни? Это за вами.
– С вещами, что ли? – попробовал пошутить Виктор, выглянув в окно.
Полковник помолчал секунду и бросил трубку.
Виктор набрал внутренний телефон Мусы. Номер не отвечал – Муса был на "переговорах" с массажисткой.
– Пола, – приказал Виктор, – срочно найди мне Ларри. Где хочешь. Или Платона. Скажи Марии, пусть быстро ищет. У меня пять минут. Максимум.
Пола, воспитанная на необременительной торговле кроссовками, встрепенулась, почувствовала неладное и набросилась на телефон. Первым обнаружился Ларри.
– Что там у тебя? – резко спросил Ларри. – Говори быстро. Виктор рассказал про звонок и про ждущую у въезда во двор машину. Ларри долго молчал.
– Я что-то не понимаю, – сказал он наконец. – Почему ты должен куда-то ехать? Ты никому ничего не должен. Так не делается. Хотят вызвать – пусть пришлют официальный документ. Пошли ты его знаешь куда. Согласен со мной?
У Виктора отлегло от сердца. Наконец-то он услышал серьезный совет серьезного человека. Каким же он был идиотом, что с самого начала пошел к Мусе, увидев в нем единственную защиту от Марка!
– А ты думаешь, это правильно? – осторожно спросил он. – Он же приглашает неофициально. Может, лучше съездить, узнать в чем дело?
Интересно все-таки, сколько нужно времени, чтобы по-настоящему узнать человека?
– Может, и лучше, – медленно сказал Ларри. – Съездишь. Узнаешь, в чем дело. Потом обсудим. Пока.
Черная машина влетела в Кремль мимо застывших в приветствии часовых. Водитель провел Виктора через пост и проводил до кабинета полковника Корецкого.
– Садитесь, коллега, – не слишком любезно сказал полковник, кивая в сторону кресла. – Поговорим.
– Здравствуйте, Василий Иннокентьевич, – произнес Виктор, устраиваясь в кресле.
Полковник спохватился и протянул Виктору руку через стол.
– У меня только один вопрос, – заявил он Сысоеву. – Очень простой. Мне известно, что вы, в нарушение таможенного законодательства, ввозили на территорию Российской Федерации автомобили иностранного производства без уплаты таможенных пошлин. Это так?
– Нет, не так. Мы не ввезли ни одного автомобиля. За последние месяцы мы приобретали машины только на внутреннем рынке.
Полковник кивнул головой, раскрыл лежащую перед ним пухлую папку и углубился в чтение.
– А вас не заинтересовало, почему вы их так дешево покупали? – спросил он наконец. – Если посчитать таможню, получится чуть ли не в два раза дороже.
Виктор дернул плечом.
– Нам за столько продавали. Что мы должны были делать – просить, чтобы нам продали подороже?
– Вот именно.
– Это почему же?
– А потому, – принялся наставительно объяснять Корецкий, – что вы фактически оказались соучастником преступной сделки по ввозу и реализации товаров без уплаты установленных государством налогов. Поэтому товары подлежат изъятию и обращению в доход государства, а на вас будет наложен штраф в размере их стоимости. И еще. Поскольку сделка совершалась в особо крупных размерах, то это повлечет за собой также уголовную ответственность. Теперь понятно?
– Был президентский указ, – напомнил ему Виктор. – Могу представить ксерокопию.
– Не надо, – отмахнулся полковник. – Не надо шуточки шутить. Льготы были даны общественной организации, а не вам. Это они должны были деньги зарабатывать, для решения уставных задач.
– Так они и зарабатывали, – согласился Виктор, в душе помянув добрым словом Беленького и графьев, заставивших его гнать все деньги на счет Ассоциации. – Мы всю выручку переводили им. Себе только три процента оставляли – накладные расходы. Это очень легко проверяется. Могу показать все документы.
Судя по безразличию, с которым Корецкий выслушал ответ, он не явился для него неожиданностью.
– А вот про эту бумажку вы ничего не хотите сказать? – спросил он, перебрасывая Виктору вынутый из папки листок.
Виктор взглянул и почувствовал, что сердце ухнуло куда-то в пятки. Руки покрылись противным холодным потом, под ложечкой засосало. На листке его собственным почерком было написано: "Дорогой Паша! Сообщаю тебе реквизиты, по которым надо отправить согласованную сумму. Туда же должна поступать стоимость машин и наша часть маржи. Привет ребятам".
Ниже приводились реквизиты одного из счетов Ронни Штойера.
– Так, – удовлетворенно произнес полковник, заметив реакцию Виктора. – Значит, говорите, всю выручку платили Ассоциации? Ну-ну. А теперь что скажете? Кто же кому все-таки платил?
Виктор отвел взгляд от Корецкого и уставился в окно. Полковник выждал паузу.
– Ладно. Пойдем дальше. Эта бумажка вам знакома? Эта бумажка тоже была знакома. Дней десять назад Виктор вместе с Беленьким подводили промежуточные итоги совместной деятельности и зафиксировали наличие инфокаровской задолженности в размере почти трех миллионов долларов. По настоянию Виктора здесь же было отмечено, что "Инфокар" погасит задолженность к Новому году за счет очередных поставок машин.
– Мы договорились, что рассчитаемся, – сказал Виктор, снова отводя глаза к окну. – Из будущих поставок.
– Из каких это будущих поставок? – с явным удовольствием спросил Корецкий. – Вы и дальше собирались обманывать государство? Разбазаривать бюджетные деньги? Вы что думаете, я не в курсе вашей аферы с компенсацией таможенных платежей? Между прочим, уже имеется запрос прокуратуры – что это за компенсации и почему все расчеты ведутся через неизвестно какой банк. А высшую меру за хищения в особо крупных размерах никто еще до сих пор не отменил. Это вам известно?
Сысоев промолчал. Ему очень хотелось запулить чем-нибудь тяжелым в голову этому шуту, начальник которого как раз и пропихивал президентский указ по льготам, но Виктор терпел, понимая, что от дыры в голове собеседника его положение не улучшится.
– Короче, так, – сказал Корецкий, не дождавшись ответа. – За вами должок. Три миллиона. Мы еще потом разберемся, что это у вас за счета в Европе, откуда они взялись и все такое, а вот три миллиона чтобы к понедельнику были. Мне прекрасно известно, что вы их можете сюда принести и вот на этот стол положить. Наличными. Так и передайте Платону Михайловичу. И Ларри Георгиевичу. И Марку... как его... Цейтлину. Привет им, скажите. От полковника Корецкого.
– Я могу идти? – спросил Виктор, вставая. Корецкий махнул рукой.
– Идите. Вас проводят до ворот. А я с вами прощаюсь. До понедельника.
От Кремля до офиса на Метростроевской Сысоев шел пешком. Он ожидал чего угодно, но только не такого наезда. По сравнению с той информацией, которая оказалась в руках у Корецкого, требование выплатить три миллиона наличными представлялось совершенно несущественным. И надо полагать, этот сукин сын вывалил на стол далеко не все, что у него есть в запасе. Главное – он делает свои пакости прямо-таки с садистским удовольствием, можно сказать, с пионерским азартом. Неужели до сих пор помнит ту старую историю с Викой? Сволочь, какая сволочь! И ведь не успокоится, пока не угробит "Инфокар". Как хотелось бы узнать, что еще у него в папке...
Стоп! Виктор резко остановился, пропустив мимо ушей ругань прохожего, налетевшего на него сзади. Какие бумаги показывал Корецкий? Платежную инструкцию по переводу денег Штойеру. Акт о состоянии взаиморасчетов. Что-то еще. Да! Сами расчеты, которые он и Пасько выверяли, сидя на конспиративной даче под Серпуховом.
Что-то было с этими расчетами... Паша с Герой жарили шашлыки. Они уже дважды кричали – кончай, ребята, идите сюда, мясо стынет, водка греется. Пасько стоял у окна. А он, Виктор... Он переписывал страницу с расчетами, потому что на даче не было ксерокса, а ему был нужен свой экземпляр, чтобы без спешки проверить все в конторе. Помнится, у него закончилась паста в ручке, тогда Пасько дал ему синий карандаш и сказал – черт с тобой, оставь мне карандашную копию, потом разберемся. Именно эту карандашную копию только что, не давая в руки, показал ему Корецкий.
Но если дача сгорела вместе с Герой и со всеми бумагами в сейфе, то откуда у Корецкого эта страница?
Империя наносит удар
– Почему вы считаете, что это так важно? – недоуменно спросил Федор Федорович. – Мало ли откуда мог взяться оригинал документа.
– Поймите, – объяснял Виктор, – они же специально держали все в сейфе на даче. Паша у себя на Старой площади ничего не хранил. И бумаг с собой не возил. То есть возил, но только в одну сторону – на дачу. В газетах писали, что все бумаги в сейфе сгорели. А этот листок Пасько туда при мне клал. Он физически не мог уцелеть.
– Неубедительно, – пожал плечами Федор Федорович. – Там расчеты по вашим долгам. Беленький ведь тоже должен был отчитываться. Он вполне мог взять эту чертову бумажку в Москву.
– Мог, – согласился Виктор. – Но что-то здесь не так. Я сейчас точно не помню, но, кажется, остальные документы, которые Корецкий мне показывал, тоже были не копии, а оригиналы. Я на эту бумажку обратил внимание только потому, что она написана синим карандашом. Если у Корецкого в руках оригиналы, то это значит, что Паша весь архив перевез в Москву. А что же тогда сгорело в сейфе?
Федор Федорович посерьезнел.
– И вправду интересно. Ладно, попробую поспрашивать.
Следствие по делу о сгоревшей даче ни шатко ни валко вела прокуратура области. После того как знакомые Федора Федоровича начали задавать вопросы, в прокуратуре взъерошились, решили, что невредно было бы прикрыть задницу, и с радостью воспользовались ненавязчиво сделанным им предложением привлечь к следствию коллег из военной прокуратуры. Все-таки рядом воинская часть, танк угнали именно оттуда, и есть серьезные основания полагать, что между трупом на даче и двумя трупами в джипе есть какая-то связь. Так в состав следственной группы вошел некто Аксинькин. Следователь Аксинькин носил задрипанный старый костюмчик непонятного происхождения, в холодную погоду надевал под пиджак малиновую кофту, а над влажным от напряжения мысли лбом топорщился непокорный желтый хохолок.
Недуг у Аксинькина тоже был старый. И в перестройку, и в капиталистическую эпоху следователь страдал алкоголизмом.
Болезнь прогрессировала. Аксинькин напивался часто и, будучи в соответствующем состоянии, вел себя буйно и шумливо. Начальство, хотя и измученное его непотребными выходками, было вынуждено терпеть, потому что чутье у Аксинькина было отменное, следовательским ремеслом он владел как никто и потрошил самых тяжелых клиентов, словно цыплят. Если он позволял себе нечто совсем уж несуразное, его отправляли проветриться в санаторий. Аксинькин возвращался оттуда присмиревший, неделю-другую пахал, как вол, потом дело доходило до получки, и все начиналось сначала.
За возможность откомандировать Аксинькина в область его начальство ухватилось с радостью. Дня два назад он, во время ночного дежурства, слегка перебрал, нашумел и даже запустил табельным пистолетом в заместителя начальника службы внутренней безопасности. Дошло до наручников. На санаторий, из-за нехватки фондов, денег не было, поэтому Аксинькину выписали суточные и сплавили буяна с глаз долой.
Перед отбытием к месту назначения Аксинькина пригласили в кабинет его непосредственного начальника и предложили побеседовать с незнакомым товарищем. Тот угостил Аксинькина сигаретой, щелкнул зажигалкой и сказал:
– Я с вами, товарищ, буду говорить откровенно. Следствие есть следствие, порядок мы все знаем. Но есть один момент. Если заметите что-нибудь странное, не откажите в любезности... Проинформируйте. Есть причины, по которым мы не можем этим сами заниматься. Вот мой телефон. Звоните в любое время,
Аксинькин покосился на своего начальника. Тот стоял у окна и делал вид, что внимательно изучает пробегающие по улице машины. Аксинькин подумал немного и кивнул. На связь он вышел уже в середине следующего дня.
– Товарищ подполковник, – сказал Аксинькин трезвым голосом, – можно попросить этого... с которым вчера виделись,.. тут малость помочь надо
– Объясни, в чем дело, Леша, – поинтересовался начальник.
– Запишите телефон. Это криминалистическая лаборатория в Серпухове. Пусть позвонит кто-нибудь и прикажет им не валять дурака. Если я прошу заключение сегодня, то это значит – сегодня. А не через две недели.
– Что-нибудь нащупал, Леша? – спросил начальник, который, постоянно общаясь с Аксинькиным, разучился удивляться.
– Что есть, то и нащупал. Конечно, если скажете, я могу здесь целый месяц груши околачивать, но больше тут ловить нечего. Если по делу, то меня только это заключение и держит. А дальше уж ваша воля.
Кто кому звонил – неважно, но утром Аксинькин, шмыгая носом, возник на месте постоянной работы и гордо прошествовал в кабинет начальника.
– Можете сказать этому... позавчерашнему, – сказал он, – пусть запросит материалы экспертизы. Остальное могу устно доложить.
– А как там вообще? – деликатно поинтересовался начальник.
– Там никак. Все дела в Москве. А там нормальный висяк. Помаются с недельку и бросят. Обычное дело.
Незнакомый товарищ встретил Аксинькина у "Мзиури" на Арбате, поздоровался за руку, проводил в тихую комнатку на задах, усадил в кресло, в котором когда-то, очень давно, сидел Сережа Терьян, плеснул в рюмки коньяк и приготовился слушать.
– Значит, так, – начал Аксинькин, с интересом поглядывая на коньяк. – Убийство чистой воды. Но это они и сами понимают. Телефонный провод перерезан. Дом только что из шланга бензином не поливали. Во дворе стояла машина, судя по следам – иномарка. На ней приехал покойный. Преступников было минимум трое.
– Почему?
– За домом, по ту сторону забора, следы еще двух машин. Всего, значит, три машины. Но самое интересное не в этом.
– А в чем?
– Лопухи они там, – махнул рукой Аксинькин, опрокидывая рюмку и важничая. – Они увидели, что в сейфе все бумаги сгорели, ну и перестали им интересоваться. А я только дверцу открыл – мама родная! Оттуда бензином несет, да так, что хоть святых выноси. Этот сейф сперва вскрыли, потом плеснули туда бензинчику для верности, спичку бросили и закрыли обратно, когда бумаги нормально занялись. Я пепел поворошил, и что-то он мне не показался. Поэтому экспертиза и понадобилась.
– И что же показала экспертиза? – спросил Федор Федорович, наливая Аксинькину еще.
– Нормально показала, – туманно ответил Аксинькин, начиная впадать в нирвану. – Сейф был битком набит газетами. Они и сгорели.
– Та-ак, – протянул срочно прибывший из Штатов Платон. Он крутил в руках записочку Федора Федоровича и глядел поочередно то на Виктора, то на Ларри. – И что все это значит? А, Вить?
– Я теперь точно помню, что Корецкий мне показывал оригиналы! – глотая окончания слов, выкрикнул Виктор. – Точно! Они убили Геру, взяли все бумаги из сейфа, потом напихали туда газет и подожгли дом. И все!
– Кто? Кто?
– Как кто? У кого я видел документы?
– Брось, – даже обиделся Платон. – Этого не может быть. Ты ведь знаешь, где он работает.
– Хорошо. В Кремле работает. А документы у него откуда? На улице нашел?
Платон посмотрел, как Ларри лениво обрезает кончик у сигары, аккуратно проводит горящей спичкой по всей ее длине, потом медленно раскуривает, погружаясь в клубы дыма, и сказал:
– Между прочим, это вариант. Есть над чем подумать.
– Нет, – очень тихо сказал Ларри. – Не надо думать.
И прикрыл глаза, будто засыпая.
В клубной комнате Платона воцарилась тишина. Платон, не отрывая глаз, смотрел на дремлющего Ларри. Потом, словно восприняв телепатическую волну,произнес:
– Ладно, Витюша, спасибо тебе. Ты иди отдыхай, а то уже утро скоро. Мы тоже сейчас поедем.
– Ну что? – каким-то извиняющимся голосом спросил он у Ларри, когда за Виктором захлопнулась дверь. – Опять что-то не так?
На мгновение Платон поймал сверлящий взгляд желтых глаз Ларри, а потом они снова исчезли в облаке сигарного дыма.
– Ты очень умный, – промурлыкал Ларри, – очень... Ты же знаешь, как я к тебе... Ты гений. Но ты иногда делаешь такие вещи... Такие неправильные. Зачем ты при нем, – Ларри кивнул на дверь, – при нем про такое говоришь? Он тебе может в чем-то здесь помочь? Он тебе здесь ни в чем не может помочь. Тогда зачем ему нужно знать лишнее? Он засвечен. С кем имеем дело, мы знаем. Зачем рисковать? Когда ему начнут яйца дверью зажимать, он долго молчать будет?
– Но ведь это же Витька все разнюхал. Ты что думаешь, он дальше сам не в состоянии додумать?
– А зачем ему знать, что мы с ним согласны? – спросил Ларри, изучая тлеющий кончик сигары. – Он додумался. Мы не согласились. И кончили на этом. А потом – если по сути, то все не так.
– Не понял.
– Брось, слушай. Ты ведь сам мне говорил, кто стоит за этой затеей с льготами. Ясно же, что эти... в машине... и в доме... работали на него.
Так на фига ему устраивать возню с танками и пожарами? Если что не так – вызвал к себе. Туда вошли, обратно не вышли. Согласен со мной?
– Пожалуй, согласен, – медленно кивнул головой Платон.
– Конечно, ты со мной согласен. Потому что это правильно. И потому что это наш единственный шанс. Понимаешь почему? Если бы это "папа" сделал, нам конец. Сегодня нам против него не вытянуть. А если это кто-то другой устроил, а "папе" подбросили туфту, тогда совсем другое дело. И тогда, если в правильном месте спросить, откуда, мол, подлинники документов, да вот эту бумажку показать, – он поддел пальцем записку Федора Федоровича, – может очень даже красиво получиться. Я правильно говорю?
Платон задумался и вдруг расхохотался, запрокидывая голову, как в молодости.
– Господи! – сказал он. – Бедный Вася. Уже второй раз нарывается. Я бы на его месте повесился.
– Правильно говоришь, – пошевелил усами Ларри. – Я бы тоже на его месте повесился. Знаешь, чего я боюсь?
– Чего?
– Боюсь, что он сейчас не повесится. Придется еще поработать. Слушай, давай по рюмке выпьем. Я привез из Германии классный французский коньяк. Просто офигительный. Эй! – крикнул он, не оборачиваясь. – Принесите сюда бутылку... Которую я привез. И рюмки.
Мобилизация
Созданный Платоном "мозговой центр" замыслил атаку на Завод по двум основным направлениям. Первое было стратегическим и предполагало обмен акций Завода на акции СНК, за которые были выручены живые деньги. Второе направление являлось вспомогательным – часть ценных бумаг СНК обменивалась на ваучеры, гениальное изобретение Анатолия Чубайса. В нужный момент предполагалось выбросить эти ваучеры на чековый аукцион и скупить на них приличный пакет заводских акций.
Но штурм все не начинался. Не получалось со штурмом. Как говорил один очкастый умник из "мозгового центра", для такой операции в стране малость не хватает народонаселения. Катастрофически недоставало живых денег. Народ, быстро ощутивший, что ваучер не так-то просто обменять не то чтобы на две обещанные "Волги", а даже на две поллитры, в нарастающих количествах попер ваучеры в фондовые магазины СНК. "И вправду, Коль, чего я туда деньги понесу? Ежели за ваучер тоже акцию дадут".
К целевой установке, определенной в семьдесят миллионов долларов, не удалось приблизиться даже наполовину. Компьютеры "мозгового центра", отслеживая динамику продаж, оптимистично предсказывали дальнейший рост. Но предупреждали при этом, что поступление наличных вот-вот сойдет на нет.
А это не просто ставило под удар всю затею. Дело обстояло намного серьезнее. Если ты собрал с народа деньги и задачу решил, и пусть не ту, которую декларировал, но все-таки решил, – и собранные деньги, начав работать, станут приносить вкладчикам хоть что-то, – это одна история. А вот если деньги собрал, а задачу не решил, то получается совсем другой коленкор. Тридцать миллионов долларов – это три миллиона вкладчиков. А ну как они в один прекрасный день придут и спросят – где бабки? Выпиской с банковского счета никого не успокоишь.
