ГЛАВА ВТОРАЯ

ПОГОНЯ ЗА ВАЛЛАБИ

Ранним дождливым утром мы покидаем столицу. В пять часов уже светло — ведь на дворе сейчас декабрь, разгар лета. Небо в плотных облаках, моросящий дождь превращает дорогу в скользкое, опасное для вождения серое полотно. Нас четверо в «лендровере»: руководитель экспедиции доктор Хью Тиндал Биско, его два аспиранта Джон и Мэрилин и я. Едем мы, сменяясь за рулём по очереди. Установили смену по кругу, как на волейбольной площадке: один спит сзади на лежачем месте, другой ведёт машину, а двое сидят рядом с водителем. Первым уселся за руль Джон. Я сижу у окна и наблюдаю холмистую местность с чередованием парковых лесочков, полян, пастбищ. Всю дорогу вдоль обочины тянутся изгороди из колючей проволоки, а ближе к асфальту — сплошная лента из сверкающих под дождём, вымытых его влагой бутылок и банок из-под пива. Здесь принято выпитую бутылку или банку выбрасывать прямо в окно автомобиля, благо что на этих громадных пространствах дорог пешеходов практически не бывает. Тянущиеся вдоль дороги изгороди показывают, что вся земля вокруг дороги принадлежит кому-либо. В одном месте я обнаружил участок без изгороди и даже обрадовался: может быть, это всё-таки ничейная территория? Но Хью меня разочаровал, объяснив, что просто некоторые фермеры не строят заборов вокруг своих участков — это очень дорого.

Через сто шестьдесят километров Джона за рулём сменила Мэрилин. Она ведёт машину ещё более умело и быстро. На спидометре всё время около ста пятнадцати километров в час. При этом она ещё нарочито небрежно держит руль одной рукой и то и дело поворачивается в сторону, чтобы перекинуться парой фраз со своими друзьями.

Наша экспедиция организовалась довольно быстро. Мне повезло: в течение первого месяца пребывания в Австралийском университете я был приглашён принять участие в этой дальней экспедиции за островными кенгуру — таммарами или валлаби дама. Чтобы отловить более сотни валлаби для изучения их экологии и физиологии, группа специалистов Австралийского университета и направилась на остров Кенгуру. На нём действительно оказалось довольно много небольших кенгуру, относящихся к особому роду валлаби. Но об этом после, а пока отмечу, что было большой удачей оказаться уже в первый месяц пребывания в этой стране среди специалистов, отправляющихся в дальнее путешествие.

Доктор Хью Тиндал Биско, или попросту Хью, пригласил меня принять участие в этой поездке, желая доставить мне удовольствие, а заодно рассчитывая на мою помощь в отлове кенгуру. Хью уже многие годы ведёт исследования по физиологии различных видов кенгуру, изучает рост и развитие детёнышей в сумке и другие аспекты биологии размножения. Сейчас его особенно интересуют мелкие виды кенгуру, и в частности валлаби дама.

Хью высок и сухощав, с рыжеватыми редкими волосами. Лицо его обветренное, в рябинках, с тонким носом, светлыми, словно выгоревшими, бровями и всегда улыбчивым взглядом серо-голубых глаз. Он очень увлечён своей работой, и его трудно даже при желании увести в разговоре от темы основной специальности. Два верных помощника Хью — Джон и Мэрилин, такие же увлечённые зоологи. Джон — небольшого роста, плотный, коренастый брюнет с красивыми, вьющимися волосами, смуглый, с правильными чертами лица. Внешностью он напоминает не австралийца, а скорее итальянца. Мэрилин — женщина среднего роста, с крупными чертами лица, длинными прямыми волосами, решительная, с твёрдым характером и соответственно резкими манерами. В экспедиции по её способности переносить всевозможные тяготы путешествия и готовности всегда помочь она незаменима. Именно поэтому Хью и Джон довольны её компанией.

Приближается полдень; проехав около трёхсот километров, устраиваем ленч прямо у дороги. Мы уже переваливаем Водораздельный хребет; эвкалиптовые леса становятся суше, светлее. Они похожи здесь на саванновые редколесья Африки — это бросилось мне в глаза ещё при обзоре сверху, с самолёта. Погода стала солнечная и жаркая. На открытых местах растительность разрежена, с пятнами желтовато-серой голой почвы. Чрезмерный выпас заметно подавляет рост трав. Отары овец меланхолично стоят под палящим солнцем. Ещё утром мы видели в окрестностях Канберры их соплеменниц, мокнувших под дождём. Любопытно, где же шерсть получается лучше, в окрестностях дождливой Канберры или в этих засушливых местах?

Во время отдыха нас донимают кустарниковые мухи. Это самые многочисленные в Австралии мелкие мухи, которые особенно докучливы в жарких и засушливых районах. Правда, они не кусаются, но забиваются в глаза, в нос, в рот во время еды и совершенно не дают покоя.

После лёгкого ленча Хью садится за руль, а я забираюсь назад, на спальное место. Тёплый сухой ветер врывается в кабину, приятно обдувает лицо.

Ещё через сто миль останавливаемся на заправку в маленьком городке. Жарища! Пьём лимонный сок, который приготовила Мэрилин. На улицах городка пальмы, деревья с синими цветами — жараканды, которые так часто попадаются на улицах Тропической Африки. Хью вспоминает, что эти же деревья видел он и в Индии, и в Колумбии. Начинаем энтомологические сборы. Хью поймал мне крупную красивую стрекозу.

Наступает моя очередь вести автомобиль. Для начала я выезжаю не на ту дорогу, и приходится возвращаться. Чтобы не вызывать удивления моих спутников, веду машину всё время со скоростью 90 и более километров в час.

Для меня такая скорость непривычна, но виду я не показываю. Дорога в основном хорошая, так что затруднений нет. Только страшновато, когда мимо проносятся двух-трёхэтажные грузовики с шестью, а то и десятью легковыми машинами на борту. От них такая воздушная волна, что приходится буквально вцепляться в руль, иначе машину может сбросить в кювет.

Участки полупустыни и редколесий сменяются возделанными землями: зелёные виноградники чередуются с жёлтыми полями пшеницы. Все это очень напоминает наш равнинный Азербайджан или предгорья Узбекистана. Вдоль дороги то и дело видны останки сбитых машинами птиц и кроликов. Среди птиц можно определить даже на ходу белоспинную ворону и розового какаду. Эти два вида чаще других встречаются и «в живом виде». Хищных птиц немного: в поле зрения попались только один коршун и мелкий сокол. На полянах сухих эвкалиптовых лесов удалось дважды заметить страусов эму. Две группы паслись за изгородью там же, где и овцы. Мои спутники поясняют, что здесь ещё не самые лучшие виноградники. Здешний виноград идёт на изюм, а вот дальше будет тот, из которого делают вино.

Ближе к вечеру проезжаем небольшой, красивый и чистенький город Милдара, раскалённый, пышущий жаром. Но вот спадает жара, у дороги и над саванной все оживлённее птичья жизнь. Стаи розовых какаду все чаще попадаются на глаза. Это большие красно-серые птицы с белыми головами; полет у них свободный, с парением, крылья широкие, взмах глубокий. Издалека подумаешь, что это не попугаи летят, а чайки или хищные птицы.

К вечеру все чаще встречаем попугаев прямо на дороге — видно, они прилетают сюда подкормиться галькой. А вот пара белоспинных ворон расклёвывает свою соплеменницу, сбитую автомобилем. Они неохотно сходят на обочину перед самой машиной. Ну, погодите, «каннибалы», и вас подшибут!

Закат солнца над саванной так хорош, что я несколько раз прошу Мэрилин, которая теперь за рулём, остановиться, чтобы снять солнце у горизонта через причудливо изогнутые стволы эвкалиптов. Уже стемнело, когда мы приехали в Рен-марк. Долго петляем по городу в поисках открытого кафе.

После семи часов вечера в этих тихих провинциальных городках их можно найти только у заправочных станций. Наконец мы находим такое кафе и прямо из жаровни берём двух огромных цыплят. Покупаем также две бутылки пива — Хью и Джону и две бутылки яблочного сока —для Мэрилин и меня. Отъехав недалеко от города, уже в темноте, при свете фонаря едим горячих цыплят, запивая каждый своим излюбленным напитком. Место нашего ужина — это обочина дороги у самой изгороди, так что живописности особой здесь нет. Мы быстро завершаем ужин, тем более что с наступлением темноты оживляются комары. Хью садится за руль, а я забираюсь назад — отсыпаться. Хью отмечает, что расписание для меня, как в яслях, — после еды сразу сон. Проехав ещё несколько десятков километров, в полной темноте останавливаемся на ночлег.

Чтобы проезжающие машины не гудели всю ночь над ухом, мы съезжаем с основной трассы на просёлок. Он тоже окружён с обеих сторон колючей изгородью, но мы, пользуясь темнотой, перелезаем через неё и раскладываем матрацы и спальные мешки на сухом поле. Комары тотчас же принимаются за работу, но их немного, так что, укрывшись и высунув только нос, спать можно.

Я рассказываю моим спутникам, каковы комары бывают в тундре, и мне почти не верят.

Перед сном я прошу показать мне Южный Крест. Расположен он довольно далеко от Южного полюса неба. А сам полюс находят от этого созвездия путём сложных геометрических построений.

Южный Крест изображён на флагах Австралии и Новой Зеландии. Любопытно, однако, что на флаге Новой Зеландии в Южном Кресте — четыре звезды, а на флаге Австралии имеется ещё и пятая маленькая звезда сбоку. Это сделано для того, чтобы число звёзд равнялось числу штатов Австралийского Союза. На небе же в этом созвездии можно насчитать четыре, пять, а при желании и большее число очень мелких звёзд. А на самом Южном полюсе или хотя бы в непосредственной близости от него хорошо заметной звезды нет. Даже не очень верится этому — ведь их так много. Чёрное небо просто усыпано ими. Немало и знакомых созвездий, таких, как Орион, Плеяды, заходящие из нашего, Северного полушария.

Жаркий ночной ветерок не охлаждает, но хотя бы разгоняет комаров. Вдали видна тёмная полоса леса у реки, и оттуда доносится неумолчный говор — хор лягушачьих голосов, крики ночных птиц. Жизнь там кипит. Но уж, наверное, и комаров поболее, так что мы предпочитаем чистое поле. За полночь ветер стихает, комары начинают брать реванш. Приходится поглубже забраться в мешок. К утру происходит «смена караула»: как только светает, комары отправляются спать, а к работе приступают кустарниковые мухи.

На западе очень хорошо видно зарево — это уже километрах в восьмидесяти от нас столица Южной Австралии Аделаида.

Утром быстро собираемся и в путь. Моя очередь вести машину. Приезжаем в городок Бароса-Вэлли, окружённый самыми знаменитыми виноградниками. Здесь виноград идёт уже не на изюм, а на вино. Заходим в погреба известной компаний виноделов «Кайзерштуль», где нас угощают местным шампанским. Не знаю, как французское, но наше шампанское всё-таки лучше!

Осталось полсотни километров до Аделаиды. Началась опять холмистая местность и пасмурная погода, а у самой Аделаиды даже дождик. Такое впечатление, будто возвращаемся к Канберре: тот же ландшафт и та же погода, только, пожалуй, потеплее. Оно и понятно: здесь и холмы пониже, и пустыня поближе.

Въезжаем в большой и тесный город. Одно из самых высоких зданий — с тремя буквами АМП на крыше, такое же, как в Канберре, только буквы здесь не красные, а зелёные.

Центральные улицы трудно отличить от улиц Мельбурна или Сиднея, те же рекламы тех же фирм: «Джонс», «Кодак», рестораны, такая же архитектура, узкие улочки со старомодными светофорами — все это пёстро, ярко, но, увы, стандартно.

Направляемся в Аделаидский университет. Здесь работает друг Хью — энтомолог доктор Бартер. Он показывает нам свои рисунки. Сейчас он работает над рисунком жука. Мне удаётся определить его до семейства, и заодно я рассказываю Бартеру о том, где водятся подобные жуки у нас, чем питаются, об их поведении. Так маленький жук помогает нам быстро найти общий язык.

Затем заходим вместе с Джоном в Управление земельных ресурсов, где нам выдают крупномасштабные карты острова Кенгуру. Мы особенно интересуемся расчищенными участками в центре острова, так как именно туда валлаби дама выходят по ночам кормиться. Нам показывают аэрофотоснимки, объясняют, где чьи землевладения и с кем согласовать наши ночные рейды, чтобы избежать конфликтов.

В центре города надо сделать закупку продуктов. Это довольно сложная процедура. Дело в том, что стоянка и даже остановка везде запрещена. Поэтому Джон едет на «лендро-вере», совершая непрерывный круговой маршрут вокруг торгового центра, а мы, закупив необходимые продукты, останавливаемся и, увидев проезжающего Джона, машем ему рукой. Он притормаживает, и мы на ходу закидываем пакеты в машину. К одному из магазинов он уже подъезжает, сзади подгоняют следующие машины, а мы ещё не успели подойти с новой партией продуктов. Ему приходится ехать дальше, а нам ждать его на следующем витке. Так постепенно удаётся закупить всё необходимое.

Наскоро закусываем в маленьком итальянском кафе. Я заказываю шашлык, и действительно подают его на шампурах, только без зелени, такой, как у нас на Кавказе или в Средней Азии. В итальянском кафе обстановка не похожа на типичные австралийские аккуратные, чистенькие и спокойные места «общепита». Здесь играет шумная музыка, молоденькие официантки сидят и, окутанные клубами табачного дыма, переругиваются по-итальянски с группой молодых ребят довольно бандитского вида, которые потягивают пенистый кофе «ка-пуччино».

По узким улицам пробираемся в порт. Здесь большой корабль берет наверх пассажиров, а в трюм — машины. Оставляем свою машину на пристани и идём на судно. Саму машину заведут в трюм портовые шофёры.

Перед тем как подняться по трапу, обнаруживаю, что на моём билете имя «мисс Банкрофт». Оказывается, одна сотрудница департамента зоологии должна была ехать в эту экспедицию, вместо неё поехать предложили мне. Но билеты заказывали заранее, поэтому заменить фамилию на билете не успели.

Контролёр берет у всех билеты, я иду последним. Он отрывает контрольный талон у билета и, когда я уже поднимаюсь по лестнице, замечает имя в билете. Контролёр бросает мне вслед подозрительный взгляд. Вид у меня весьма экстравагантный — поверх белой кепочки надета шляпа, а на шее — жёлтое полотенце. Вся эта экипировка нужна была мне во время езды по пыльным дорогам пригородов Аделаиды. Я заговорщически улыбаюсь контролёру, и он озадаченно говорит мне: «О'кей», решив не выяснять, почему «мисс Банкрофт» имеет такую внушительную внешность.

Располагаемся на палубе. Пароход медленно отходит, обдавая набережную черным дымом. Вид у Аделаиды со стороны моря довольно мрачный, по крайней мере в пасмурную погоду. Это громадный серый город в дожде и дымах, лежащий в котловине между горами. Поздно ночью, уже в темноте, пароход прибыл в Кингскот — главный город и порт острова Кенгуру. Прямо на корабле нас встречает симпатичный парень лет тридцати. Это Питер Девис — сын хозяина фермы, где мы будем жить. Он очень высок и худ, с обветренным лицом крестьянина и застенчивой улыбкой человека, выросшего вдали от шумного общества.

Поджидаем на пристани, пока портовые шофёры выведут машины из трюма. Очередная машина появляется из тёмного трюма, подходит хозяин, говорит «спасибо», садится и уезжает. Приятно, что нет никакой проверки ни с той, ни с другой стороны. Вот и наш «лендровер». Мэрилин и Хью садятся с Питером в его машину, а мы с Джоном едем на нашей. Перед нами ночной остров Кенгуру! Быстро минуем небольшой городок Кингскот и выезжаем на хайвей — главную дорогу острова. Вокруг в темноте мелькают мимо машины густые заросли кустарников и серые стволы эвкалиптов. Небо все в звёздах, но на западе тучи, сверкают молнии. Я уже легко нахожу Южный Крест.

За небольшим городком Парнданой хайвей уже без асфальта. Сырой грунт заставляет машины даже при скорости шестьдесят километров в час скользить то налево, то направо. Приходится снизить скорость. Ночь довольно холодная, и поэтому у дороги не видно ни одного животного. Наконец сворачиваем с хайвея налево, на юг, и Джон шутит: «Следующая остановка — Антарктида». Действительно, в этом направлении за островом Кенгуру нет уже никакой суши вплоть до Антарктиды.

Въезжаем на ферму через проем в ряду цветущих кустов с яркими красными цветами. Питер здесь сейчас один. Родители его — уже старики — живут в городке Парндане, в самом центре острова. Но здесь на ферме есть и телефон, и горячая вода. Мать Питера любит делать чучела. Он показывает нам валлаби, поссума с детёнышем и ехидну. Все они очень хорошо сделаны. Поужинав и выпив чаю с местным эвкалиптовым мёдом, отправляемся сразу ловить валлаби. На мотор «лендровера» прямо перед водителем укрепляем матрац. Туда садится Питер, держа в руке фонарь. Джон и Мэрилин, вооружённые сачками, становятся по бокам на подножки. Я пока сажусь сзади. Все мы держимся за прочную верёвку, протянутую треугольником через крышу. Хью за рулём, а я должен помогать при ловле — вытаскивать валлаби из сачков.

Выезжаем на ближайшие поляны и сразу видим несколько пасущихся валлаби. При виде машины они начинают сначала медленно, потом все быстрее скакать к изгороди, ныряют под изгородь и исчезают в кустарнике.

Можно их ловить только у самой машины за один прыжок, если валлаби зазевался и подпустил близко. Такой промах допускают чаще всего молодые животные и самцы. Если же животное уже спугнуто, догнать его невозможно. Услышав соскочившего с подножки человека, валлаби «включает четвёртую скорость» и исчезает, как тень. Оказывается, это очень быстрые животные. Всё-таки за два часа ночной охоты нам удалось поймать пять валлаби — двух самцов и трёх самочек. Джон, накрыв валлаби сачком, сам легко выхватывает оттуда животное, а Мэрилин приходится прибегать к моей помощи. Держать животное нужно только за основание хвоста, иначе валлаби или вывернется и вцепится зубами (а кусается он очень больно), или обдерёт когтями задних лап.

Самцов легко отличить от самок: у них более яркие рыжие плечи, на загривке тёмная продольная полоса, мощные передние лапы, острая морда и в целом более крепкое и плотное телосложение.

Всего мы видели около пятидесяти валлаби, а также одного серого кенгуру. Это был большой самец, в одиночестве пасшийся на лужайке. Мы не встретили ни одного кролика. Я спросил у Питера, почему нам не попадаются эти столь обычные австралийские животные. Оказалось, что, к счастью, их сюда ещё не завезли, и уж теперь, конечно, не завезут.

Ветер довольно сильный и холодный, руки мёрзнут; изредка идёт небольшой дождик. Возвращаемся в три часа ночи. С крыльца дома смотрю на тёмные силуэты кустарников, окружающих усадьбу. На небе, слегка затянутом облаками, видна луна, наполовину закрытая тенью Земли. Здесь, в Южном полушарии, фазы Луны приходится отсчитывать наоборот. Если Луна имеет форму буквы «С», значит, она не стареет, а, наоборот, растёт, увеличивается.

Утром нас встречает яркое солнце. На дворе фермы множество птиц, и прежде всего бросаются в глаза прелестные мелкие голубые крапивники. Они скачут по траве и ветвям кустарников с мелодичным трещанием, похожим на голос длиннохвостых синиц. Здесь же — жёлтые медососы, обследующие садовые цветы. Особенно часто они присаживаются на розовые щётки боттл-браша. В переводе название этого австралийского кустарника означает «щётка для чистки бутылок». И действительно, соцветия очень похожи на этот предмет кухонного обихода.

Можно уловить и знакомые голоса с привычным для нашего уха музыкальным перебором — пролетает над головой стайка ярко-жёлтых щеглов.

— Может быть, хоть здесь ещё нет воробьёв? — спрашиваю я Питера. Увы, он показывает мне тут же самочку домового воробья, скачущую под кустом.

— Пока ещё здесь их немного, — добавляет Питер. — Видно, местные птицы не хотят пускать в свои сады этих непрошеных гостей.

После завтрака Питер выводит меня за пределы сада и показывает долину реки Саус-Вест. Здесь, на этом острове, есть и частные земли, такие, как его ферма, а есть и так называемые «земли короны», то есть условно принадлежащие королеве Великобритании.

Все большие поляны, которые видим мы с Питером, расчищены им и его отцом. На них собраны копны сена, пасутся овцы и коровы, а вдали видны два островка девственного леса, которые меня особенно заинтересовали. Питер рассказывает, что до их поселения здесь вся долина реки была покрыта хотя и низкорослым, но сплошным и густым эвкалиптовым лесом.

Отправляюсь в оставшиеся участки нетронутого эвкалиптового леса. Между деревьями, в подлеске, растут пальмообразные ксанторреи и колючий низкорослый кустарник. Для начала я переворачиваю обильный валежник. Этот обычный метод поиска почвенных животных сразу даёт богатый урожай. Попадаются большие жирные тараканы, кофейного цвета скорпионы с мощными клешнями. Под корягами и особенно под лепёшками коровьего помёта много дождевых червей. Здесь они удивительно проворные: если и не успевают нырнуть в норку, то, попав на ладонь, начинают прыгать, дёргая хвостом и головой во все стороны, и стараются спрыгнуть с руки.

Помимо мелких ящериц — сцинков удалось встретить и довольно крупного самца варана, который прятался под большим бревном. Сделав несколько снимков, я его отпустил, но варан не полез больше под корягу, а побежал в одну из своих нор. Там надёжнее, чем на временной «даче». У самой воды на берегу реки слышны из травы громкие голоса лягушек. Австралийцы называют их буллфрогс, то есть лягушки-быки. Голос у них действительно громкий, но совсем не похож на мычание быка. Замечаю, что голоса здешних лягушек-быков отличаются от тех, что пришлось слышать в окрестностях Канберры.

Птиц в лесу довольно много — это и стайки синих крапивников, и выводки попугаев розелл, и группы крикливых розовых какаду. На поле около леса кормятся желтолицые чибисы. Ходят они молча, но, взлетая, издают громкий резкий крик. Над долиной реки быстро пролетает выводок серых уток.

А с небольшого озерка снимается и скрывается за горизонтом белошейный баклан. Приятно видеть, что среди окружающих птиц преобладают местные виды. Завезённых из Европы довольно мало, но всё-таки опять около пасущихся овец замечаю небольшую стайку обыкновенных европейских скворцов.

Вернувшись к обеду, первым делом разбираю собранный материал. Коллеги с интересом просматривают найденных мною животных и, увидев чёрного паука, приходят в сильное волнение. Это паук атракс, укус которого может быть смертелен. Наряду с местным каракуртом атракс считается самым опасным из австралийских пауков. Я успокаиваю собеседников: любое животное я стараюсь поймать так, чтобы избежать неожиданного укуса. Заодно напоминаю им, что атракс — близкий родич южноамериканских пауков-птицеядов.

С наступлением темноты снова отправляемся на охоту за валлаби. Теперь мне уже доверено новое дело: я осветитель. Сижу на капоте с сильным фонарём в руках. Сегодняшнюю ночь мы полностью посвятили ловле валлаби и провели на пастбищах, лужайках, в зарослях кустарников около пяти часов. За это время нам удалось увидеть около ста двадцати валлаби, двадцать кистехвостых поссумов и восемь больших серых кенгуру. Охотились мы в основном за самками, потому что самцов раза в четыре больше и они легче подпускают. Поймали восемь самок и одного самца.

Пользуясь орудием осветителя — фонарём, я заодно изучаю, какого цвета и с какой силой горят глаза у различных животных, когда они попадают в луч фонаря. После небольшой практики можно отличать животных издалека по цвету горящих глаз. Так, у поссумов глаза горят гораздо ярче, чем у валлаби. Хотя поссумы и древесные животные, но по ночам нередко спускаются на землю. И именно здесь мы часто застаём их. Увидев опасность, поссум бежит на всех четырёх лапах, как бы стелется по траве, и, достигнув опушки, быстро взбирается на ближайшее дерево. На бегу хорошо виден его тёмный пушистый хвост. Недаром этого крупного сумчатого зверька зовут кистехвостым поссумом. По цвету глаз можно отличить и кенгуру от валлаби. Однажды в свет фонаря попало мелкое животное с какими-то очень яркими глазами. Я уже обрадовался, думая, что удалось увидеть новый вид сумчатых, но при ближайшем рассмотрении это яркоглазое животное оказалось одичавшей домашней кошкой.

Перед рассветом, около пяти часов утра, мы едем в аэропорт, где помещаем отловленных животных в специальные картонные коробки, которые утренним рейсом будут отправлены в Канберру. Таким образом, животные уже сегодня попадут в хорошие условия и будут содержаться в вольерах до нашего возвращения.

Следующей ночью я побродил в одиночку по лесу. Странное ощущение — здесь нет ни одного животного, которое могло бы напасть на человека, видя в нём возможную жертву. Ведь .где бы мы ни были — на Дальнем Востоке, в Индии, в Африке или в Европе, везде есть возможность встретить ночью леопарда, льва, тигра, медведя или волка. Все это крупные хищники, достаточно опасные для человека. Здесь же хищников в обиходном понимании просто нет. В то же время здесь нет древних хищных пресмыкающихся, которые вымерли ещё в меловой период. Это как бы переходный период между господством крупных хищных пресмыкающихся и хищных млекопитающих.

Сегодняшняя ночная ловля обещает быть «урожайной». Мы осваиваем новые районы. Действительно, к девяти часам вечера уже поймано девять штук. Со вчерашнего дня мы разработали новую методику: Хью ведёт машину не прямо на валлаби, а сбоку — слева или справа, постепенно заворачивая. Таким образом он останавливает животное. Валлаби замирает на месте, думая, что машина проедет мимо. Именно в этот момент Мэрилин, стоящая на подножке, накрывает животное сачком, не сходя на землю. Затем, выхватив животное за хвост из сачка, она профессиональным жестом нащупывает сумку у животного. Изредка происходит и небольшой конфуз, когда кажется, что мы гнались за самкой, а при проверке сумки не обнаруживается.

Если взрослые самцы и самки хорошо различаются, то молодые самцы иногда оказываются очень похожими на самок. Как только животное попадает в луч фонаря и кто-нибудь первый восклицает: «Это парень», фонарь сразу переводят на другую особь. Если же определяют: «Это девица», то начинается погоня. Ловим мы в основном самок. Самцов нам нужно немного, всего около десяти процентов.

Я спрашиваю Питера, давно ли отлавливают здесь валлаби для научных целей. Оказывается, уже три года. За это время добыто около пятисот животных. Естественно, что отлов мог стать основной причиной преобладания самцов в местных популяциях, так как вылавливали в основном самок.

Иногда в луч фонаря попадает куртина травы или сухой пенёк, очень похожие на валлаби. Приблизившись и убедившись, что это не животное, кто-нибудь восклицает: «А это трава валлаби» или «Бревно валлаби».

При новой методике ловли, с заездом сбоку, мне, стоящему на левой подножке, ничего не достаётся. Дело в том, что Хью лучше видит справа, так как слева ему загораживает поле зрения Джон, поэтому он «подаёт» животных в основном на сачок Мэрилин. Заметив, что я начал скучать без добычи, Мэрилин предлагает мне поменяться местами. Становлюсь на правую подножку и вскоре ловлю своего первого валлаби самостоятельно. Хью, выхватив его из моего сачка, восклицает: «Русский валлаби».

Во время ночной охоты мы заезжаем на пастбище, где пасутся коровы. Стоя на подножке, вдруг слышу в темноте громкий рёв и топот. Оказывается, прямо на нас тяжёлой рысью мчится несколько коров. Кто-то сопит в затылок. Прошу Джона посветить назад и обнаруживаю здоровенного быка прямо у себя за спиной. Джон объясняет: «Не беспокойся, просто эти коровы привыкли, что их кормят с машины, и решили, что мы привезли угощение в такое неурочное время».

Среди дня, отдохнув от ночной охоты, собираемся на экскурсию к берегу моря. Погода прохладная, но на солнце тепло. По извилистой песчаной дороге выезжаем на берег бухты. Светло-жёлтый пляж, по бокам его чёрные скалы-башни, о них разбиваются громадные холодные волны. За горизонтом — Антарктида! Ветер оттуда и впрямь холодный.

Собираем на песке и по скалам различных моллюсков, выброшенных морем, высохших крабов, скелетные пластины каракатиц. Вокруг пляжа в зарослях низкорослых кустарников то и дело попадаются вараны. У самой воды кормится стая мелких чаек. Крупная тихоокеанская чайка стоит, как хозяин, на скале и, когда Джон бросает подбитую им рыбу, первой хватает её, не обращая внимания на завистливые крики мелких сородичей.

Джон облачился в чёрный костюм ныряльщика, надел ласты и маску и, вооружившись подводным ружьём, начал охотиться на рыбу. Мне впервые приходится испытать на себе полный костюм «ветсьют», с шапкой, маской, поясными гирями, ластами и трубкой. К сожалению, в бухте сильное волнение, дна почти не видно, песок взбаламучен. Однако всё же удаётся над мутной придонной водой выследить довольно крупных морских рыб, заходящих в бухту.