— Доброе утро, графиня! — поклоном поприветствовал он Ондайн.

— Доброе утро, Джек! — улыбнулась она в ответ на неподдельную теплоту его приветствия и взглянула на него с любопытством, вдруг осознав, что Джек просто-напросто следит за ней в отсутствие мужа. Она часто замечала, как он крался позади, всегда держась на расстоянии.

— Как спалось, миледи? — спросил он любезно.

— Отлично, — ответила Ондайн и с подкупающим прямодушием добавила: — Гораздо лучше, чем в лесу или тюремной камере!

Глаза Джека лукаво и заговорщицки заблестели; он поднес палец к губам:

— Тсс, миледи!

Она понимающе кивнула и ответила озорным взглядом.

— Кстати, Джек, я не встретила ни одного привидения. Может быть, необходимость в этой встрече уже отпала?

— Какого привидения, миледи? Я в них не верю. А вы?

— Я тоже. Джек, мне так хочется сейчас на свежий воздух. Ты не видел где-нибудь поблизости лорда Четхэма?

Джек сморгнул, застигнутый врасплох ее вопросом.

— Не уверен, миледи. Хотите, я поищу?

— Пожалуй, не стоит, — ласково сказала Ондайн. — Извини меня, Джек.

Она проскользнула мимо, давая понять, что не хочет вводить его в курс своих дальнейших дел и передвижений, и при этом желая проверить, последует ли он за ней.

Ондайн вышла из замка через западный выход и, прежде чем свернуть к конюшням, как бы прогуливаясь, направилась к лабиринту розовых кустов. Она не видела Джека, но чувствовала за собой слежку и сочла за лучшее сделать вид, будто ничего не замечает.

Молодой парень с приятным, обветренным на солнце лицом чистил конскую сбрую на площадке перед конюшней. При появлении Ондайн он вскочил и отвесил робкий поклон:

— Миледи! Она улыбнулась:

— Добрый день, Тэд. Я бы не отказалась прокатиться верхом. Ты можешь выбрать для меня какую-нибудь лошадь?

— Я… гм… — Он страшно сконфузился и покраснел. — Клинтон вот там. Я сию секунду сбегаю за ним, миледи…

Ондайн махнула рукой, отказываясь от предложения:

— Я сама найду его, Тэд, спасибо…

Она прошла в конюшню, размышляя над смущением юноши. В дальнем углу Клинтон ухаживал за сильной и прекрасной гнедой лошадью. Он старательно чистил круп животного, но, когда Ондайн приблизилась, прервал работу, выпрямился и уважительно склонил голову. Девушка почувствовала в нем какую-то настороженность и даже больше — странное напряжение. Она вспомнила, как фамильярно приветствовал он Уорика накануне, и еще раз подумала, что Клинтон — не обычный слуга и, кроме того, очень гордый.

— Доброе утро, — сказала Ондайн.

— Доброе утро, графиня, — отозвался он, взглянув на нее бесстрастными темно-зелеными глазами.

Она подошла к огромному жеребцу и похлопала по шелковистой шее. Его как будто распирало от энергии и мускульной силы, при этом грациозностью он мог поспорить с любым аристократом.

— Ах, до чего же он хорош! — восхитилась Ондайн. Клинтон вновь принялся за работу.

— Да, Дракон — прекрасный парень, миледи. Прекрасный и сильный, как молодое дерево. — Он бросил взгляд в ее сторону. — И любимец вашего мужа, миледи. Граф всегда выбирает Дракона для боя или турнира. Хорошо, что вы познакомились.

Ондайн усмехнулась и потрогала мягкие, бархатистые ноздри жеребца. От фырканья животного щекотало пальцы.

— Наверное, ездить на нем — просто наслаждение. Клинтон, подумав, согласился:

— Да, миледи, истинное наслаждение. Но Дракон очень строптивый. Никто не может оседлать его, кроме Уорика.

Она бросила на Клинтона быстрый взгляд, пытаясь понять, хотел он поддеть или предупредить ее. Она хозяйка поместья, и в се власти указывать и распоряжаться, пока ее указы и распоряжения не идут вразрез с пожеланиями мужа.

Неожиданно Ондайн почувствовала враждебность к Клинтону. Ей вновь показалось, что они где-то встречались и ей знакомы и эти глаза, и их выражение.

— Клинтон, — позвала она, нахмурившись и сомневаясь, стоит ли задавать прямой вопрос, но затем с вызовом спросила: — Почему мне кажется, что я вас знаю? Я смотрю вам в глаза и могу поклясться, что мы встречались где-то раньше. Это правда?

Он покачал головой и резковато засмеялся:

— Графиня, мне не раз говорили, что у меня глаза моей матери. А поскольку вы видитесь с ней довольно часто, то вполне естественно, что вам кажется, что мы встречались.

— А кто ваша мать?

Он ответил с какой-то печальной улыбкой:

— Моя мать — Матильда, миледи.

— Неужели? — Ондайн с облегчением вздохнула и улыбнулась. Клинтон смотрел на нее с нескрываемым любопытством, а она продолжала говорить, как будто размышляя вслух: — Следовательно, вы родились и выросли в поместье?

Он наклонил голову и потупился.

— Ваше предположение верно, миледи.

— Так, значит, вы с графом… очень хорошие друзья. И выросли вместе?

— Да, миледи, можно и так сказать.

Клинтон неуверенно пожал плечами и замолчал, хотя она надеялась услышать что-нибудь еще.

— Вы напоминаете мне также моего… — Она запнулась на слове «муж», не в силах его выговорить, но быстро нашлась: — Вы напоминаете мне Уорика.

Клинтон молча водил щеткой по крупу лошади. Он опять пожал плечами, выдержал паузу и как будто нехотя проговорил:

— И еще раз, миледи, вы правы. Мы с вашим мужем двоюродные братья.

— Братья?! — Она вскрикнула от изумления. Клинтон вернулся к прерванному занятию.

— Странно, что Уорик не сказал вам о наших родственных связях; из них никогда не делалось секрета.

— Но…

— Да, я грум, конюший, работник. Кроме того, я незаконнорожденный. Но может быть, и к лучшему, что мой отец не женился на моей матери, прежде чем исчезнуть.

Клинтон говорил без обиняков и скорее с юмором, чем с негодованием. Снова прервав работу, он посмотрел на Ондайн с грустной улыбкой и заметил:

— Наверное, вы уже слышали историю о наших привидениях, миледи?

— Кое-что, — осторожно ответила девушка, стараясь не выдать любопытства.

— Тогда, миледи, вы, конечно, знаете о любовнице-экономке, которая столкнула бабушку лорда Четхэма с лестницы, отчего та и убилась насмерть. Правда, преступная экономка тоже вскоре погибла. Так вот, она была моей бабушкой, матерью Матильды. Мы все в той или иной степени Четхэмы.

— Ох! — прошептала Ондайн. Ее мысли крутились с бешеной скоростью. Значит, Матильда приходится Уорику тетей… Сводной тетей! — Это все, право, очень неожиданно, — сказала она, чуть заикаясь. Чувства переполняли девушку, и, забыв об осторожности, она добавила: — И вы никогда не думали о несправедливости своего положения? И ваша мать тоже? Вы когда-нибудь…

Клинтон перебил ее, добродушно рассмеявшись:

— А разве вы не видите моих привилегий? — Он поднял руки и обвел ими вокруг себя. — У меня есть все, что нужно, миледи. Когда отец бросил мою мать, ее сводный брат, то есть отец вашего мужа, взял ее в дом, и она стала спустя какое-то время экономкой. Дядя был добрым человеком; со мной и с матерью всегда ласково обращались. Как вы сами догадались, я вырос вместе со сводным братом. Нас обучали одни и те же учителя, и мне предоставили полную свободу выбора и самые широкие возможности устроить жизнь по своему желанию. Но я люблю Четхэм и Северную Ламбрию. Я люблю двоюродного брата, нашего графа. Он прекрасный и мужественный человек, и мне можно только позавидовать, что у меня такой родственник. Я служу ему по доброй воле. Теперь я ответил на все ваши вопросы, миледи?

Ондайн продолжала держать лошадь за холку и поглаживать ее шею и, не отводя взгляда от крупной и прекрасной лошадиной морды, ответила:

— Вы зовете кузена по имени, не так ли? Мое имя вы уже знаете, так что не окажете ли и мне такую же любезность?

Он посмотрел на нее совсем как Уорик и кивнул:

— Хорошо, Ондайн. Девушка улыбнулась и спросила:

— Клинтон, но если никому не позволено притрагиваться к этому великолепному животному, кроме хозяина, не предложите ли вы мне какую-нибудь другую лошадь, чтобы покататься?

Его улыбка тут же пропала, и он сильно смутился. Подойдя к Дракону и подняв переднюю ногу жеребца, Клинтон принялся сосредоточенно чистить копыто. Не поднимая низко наклоненной головы, он спросил:

— Вы обсуждали этот вопрос с Уориком?

— А что, это необходимо? — удивилась Ондайн.

— Боюсь, да, миледи.

Он опустил лошадиное копыто на землю и выпрямился:

— Мне сказали, что вам запрещено выезжать. — И, пытаясь смягчить свои слова, добавил: — Может быть, вы потрудитесь отыскать Уорика и поговорить с ним об этом? Я бы с радостью дал вам самую лучшую лошадь.

Она недоверчиво покачала головой. Ее голос охрип и дрожал от напряжения:

— Вы хотите сказать, Клинтон, что граф запретил мне кататься даже вокруг поместья?

Клинтон грустно улыбнулся и спокойно произнес:

— Теперь вы можете спросить об этом его самого, миледи. Ондайн поймала его взгляд, устремленный куда-то за ее спину, и быстро обернулась.

В дверях стоял Уорик, одетый как будто для работы — в простые желтовато-коричневые панталоны, домотканую белую рубашку с широкими рукавами и шнуровкой на груди и высокие сапоги, доходящие до середины бедер. Он выглядел как пират, зорко охраняющий наворованные драгоценности.

— Доброе утро, миледи, Клинтон.

— Доброе, Уорик. — Клинтон снял шляпу. — Прошу прощения, но мне кажется, что миледи хочет перемолвиться с тобой парой слов наедине.

Клинтон, насвистывая, вышел. Ондайн вспомнила о слежке, но теперь ей было на руку, что Джек, увидев, как она вошла в конюшню, позвал хозяина.

Уорик улыбнулся, вежливо приподнял шляпу и заложил руки за спину.

— Моя госпожа?

Ондайн горько улыбнулась.

— Милорд, оказывается, мне запрещено выезжать верхом? Уорик не ответил. Он подошел к Дракону и стал что-то нежно нашептывать, то пощипывая его за уши, то потирая бархатный нос. Лошадь отфыркивалась.

— Уорик! — повторила она, теряя терпение и раздражаясь еще сильнее оттого, что наступила ногой в грязь.

— А вы ко всему прочему умеете ездить верхом, миледи?

— Не все же мне воровать лошадей! — огрызнулась она в ответ.

— Да, миледи, — ответил он решительно и предостерег коротким и угрожающим взглядом, что не намерен терпеть ее выходки. — Вам запрещено кататься верхом.

А она так рассчитывала на скорое освобождение! Очередная неудача вызвала в ней прилив безумной жалости к себе. Что же на самом деле это за человек? Вчера ночью он был соблазнительно нежен; сегодня снова холоден как лед и грубым тоном отдает приказы, словно кнутом хлещет. Ондайн сжала за спиной кулаки.

— Но почему?

— Потому что это опасно.

— Скорее потому, что вы находите это опасным, мой лорд Четхэм! Очень надеюсь, что вы перемените мнение! Вы сами вряд ли ездите верхом лучше, чем…

— Чем вы? — вспыхнул он, круто развернувшись от лошади. — Леди, я сказал «нет». И уверяю вас, что я не сомневаюсь ни в одной из ваших способностей.

Слезы защипали ей глаза; она изо всех сил старалась обходиться с ним вежливо и разумно, но ей еще ни разу этого не удавалось.

— Значит, я заключенная? — крикнула Ондайн, чувствуя, как нарастает в ней гнев.

Уорик шагнул к ней.

— Да кто угодно, кем вам заблагорассудится себя считать, графиня, — тихо сказал он и улыбнулся перекошенной от презрения улыбкой, как будто безуспешно боролся с искушением поддеть ее.

— Нет, я этого не потерплю! — зашипела Ондайн в ответ, подумав, что сам он не раз уезжал по ночам, жил как хотел и при этом шпионил за каждым ее шагом. Безумная ярость овладела ею. — Я не потерплю этого! — крикнула она еще раз. — Я не вещь, не ваша собственность и не ребенок, чтобы сидеть взаперти! Я буду поступать как сочту нужным, черт бы побрал вас с вашим спектаклем!

Исполненная ненависти и ослепленная гневом от бесконечно пренебрежительного взгляда его прищуренных глаз, Ондайн шагнула ему навстречу, забыв об осторожности:

— Я больше не играю в ваши игры, милорд, да еще и на положении узницы!

— И больше не посмеешь мне приказывать, низкопробная шлюха… — глухо пророкотал он, но не успел закончить начатую мысль, поскольку ее кулак, за секунду до этого сжатый за спиной, быстро пронесся в воздухе. Тяжелый удар, сопровождаемый проклятиями, обрушился на него.

— Негодяй, мерзавец…

От неожиданности Уорик отступил назад. В следующее мгновение Ондайн опомнилась и увидела, как наливается в нем бешенство. Она вскрикнула и бросилась бежать, но шанс на спасение оказался ничтожным. Он рванул ее за руку с такой силой, что девушка завертелась волчком и упала на колени. Он надавил ей на плечи и пригнул к устланной сеном земле так, что она едва переводила дыхание, забыв и думать о побеге.

— Миледи, похоже, побоища в конюшне стали у нас традицией! — прорычал он, наваливаясь на нее всей грудью. Исходившая от него теплота усмиряла ее не меньше, чем сила его рук. — Впрочем, это вполне естественно. Где же еще и порезвиться воришкам, браконьерам и шлюхам!

— Выродок! — прошипела Ондайн, содрогаясь от страстного желания разодрать ногтями его лицо.

Но очень быстро она обмякла, осознав его мощь и собственную слабость. Уорик так стиснул ее, что она испугалась, что окончательно вывела его из себя. Но он выпустил ее и откатился в сторону. Она замерла, боясь малейшим движением навлечь его гнев и вновь оказаться в железных объятиях.

Уорик потер лоб, глядя в потолок, и произнес с обескураживающей иронией:

— Теперь я наконец понял, почему мужчины бьют своих жен! — Он повернулся на бок, подпер голову локтем и посмотрел на нее. — Возможно, именно так я и поступлю. Здесь достаточно кнутов…

— Вы не сделаете этого! — вскрикнула Ондайн, изнемогая от желания убежать, но вконец обессилев от борьбы. По его насмешливому тону она не могла определить, насколько серьезны его намерения.

— Пожалуй, действительно не сделаю, — решил он, покачав головой. — Кнут — омерзительная штука. От него на теле остаются следы. Слуги узнают, соседи начнут судачить.

— Соседи?!

— Ага, — кивнул он, как будто обрадовавшись, что они пришли к согласию хотя бы в одном пункте. — Нет, кнут не годится. В жизни я предпочитаю непосредственное воздействие… — Он поднял левую руку, согнул и разогнул длинные, сильные пальцы, изучая их в глубокой задумчивости. — Да… именно непосредственное!

Он снова перевел взгляд на Ондайн. В его глазах прыгали ожившие яркие золотые искорки. И затем рука, которую он так пристально изучал, быстро и неожиданно оказалась у основания се спины, принуждая ее приблизиться. Девушка уперлась ладонями в широкую грудь, силясь его оттолкнуть, но он, кажется, даже не заметил этого. На его лице показалась приятная улыбка, в то время как рука описывала небольшие круги по ее спине, спускаясь все ниже, и настойчиво ласкала окружности ее тела.

— Да, миледи! Именно… сильный шлепок по голой задней части! Давно известное и испытанное средство!

Ондайн молча смотрела на него широко раскрытыми от изумления глазами. Он наверняка шутит! Впрочем, он способен и на такое. И несмотря на ироничную усмешку, она чувствовала, что напряжение в каждом мускуле его тела не ослабевало.

Девушка опустила ресницы и сменила тон на самый мягкий, на какой была способна:

— Милорд, я вовсе не хотела бранить вас. Мне жаль, но… Нет! Не буду просить прощения за то, что хотела кататься верхом, когда пожелаю! Ведь именно поэтому я набросилась на вас! Вы должны…

Уорик прервал ее раскатами рокочущего смеха:

— Ха-ха-ха! Ох, миледи! Вы не можете раскаяться даже в том, что набросились на меня! Единственное, о чем вы действительно сожалеете, так это что вам не хватает силы взять кнут и отхлестать меня!

Ее глаза гневно блеснули, но предостерегающее похлопывание по спине и насмешливое «Осторожно, миледи!» удержали ее от опрометчивых высказываний.

— Это несправедливо! — воскликнула она в отчаянии.

— Что несправедливо? — спросил Уорик. — Вы спаслись. Я нашел жену, которая ради спасения жизни поклялась слушаться меня.

И эта клятва остается в силе, миледи. Единственное, о чем я прошу вас — сегодня и последний раз, — это соблюдать обязательства.

— Я бы соблюдала их гораздо прилежнее, если бы вы соизволили ставить меня в известность о некоторых вещах, которые пока мне приходится узнавать от других! Например, что Матильда — ваша тетя, а Клинтон — двоюродный брат!

Уорик равнодушно пожал плечами, но в его глазах показалась тревога.

— Мы с Клинтоном и Юстином довольно похожи. Я и не подумал, что вам нужно сообщать об этом в какой-то особенной форме.

— В какой-то особенной форме! Будьте вы прокляты, Уорик! Вы обязаны были сказать мне об этом, и вы это знаете!

Ондайн возобновила безнадежные попытки высвободиться из его объятий, опять уперлась ему в грудь рукой, тяжело дыша от напряжения. Он притянул ее ближе и покачал головой:

— Нет, леди, я вас не отпущу, поскольку, похоже, от вас можно получить какие-нибудь гарантии, только когда вы лежите на земле в конюшне и не в состоянии пошевельнуться.

Она стиснула зубы и молча продолжала бороться. Уорик снова разразился хохотом и молниеносно переменил положение тела: поднявшись и захватив ее пальцы, он завел ее руки за спину, совершенно лишив Ондайн способности хоть как-то сопротивляться.

— Давайте лучше окончательно решим все вопросы здесь и сейчас, — грубовато сказал он. — Я не собираюсь держать вас в заточении. И тем не менее не позволю вам кататься в одиночестве, потому что Бог знает какие опасности могут подстерегать вас во время прогулок. В лесу кого только не встретишь, мадам. Разных зверей, медведей, волков и даже лорда Хардгрейва. Я не желаю, чтобы вы наткнулись ни на одного из них. Если вы захотите выехать на прогулку, дайте мне знать утром того же дня, и я буду счастлив сопровождать вас. Обычно я отказываю не из прихоти, а прежде хорошо обдумав свое решение. Это касается всех, включая Клинтона и Матильду, хотя они оба живут здесь по доброй воле, подчиняются мне по доброй воле и по доброй воле делают свою работу. Скажите, что еще мешает вам спокойно жить?

Она подняла подбородок и, с трудом сдерживая негодование, выговорила:

— Вы!

— Я? — удивился Уорик, приподняв бровь. — Моя госпожа, уверяю вас, что делаю все от меня зависящее, чтобы не докучать вам! Прошу покорно простить меня, но большего я делать не в состоянии. Если помните, я тот, кто женился на вас, и мое существование — не один из пунктов нашего договора, а сам договор. По сути говоря, миледи, это вы не выполняете ваши обязательства! Но это можно исправить в любую минуту.

Ондайн сделала вид, что не заметила, как он сдавил ее бедра и насмешливо взглянул на нее.

— Вы шпионите за мной! — выкрикнула она. — Всегда и везде…

— Помилуйте, мадам. У меня и без того дел по горло. Ондайн горько рассмеялась:

— Ах да! Ну конечно! У вас важные дела! Когда вы заняты, милорд, за мной шпионит Джек! Каждый вечер вы запираете меня, а сами каждую ночь отправляетесь на все четыре стороны!

Уорик усмехнулся, отпустил ее и скрестил на груди руки.

— Мадам! Неужели мои отлучки так беспокоят вас?

— Совсем нет… Они поднимают мне настроение! — зло огрызнулась Ондайн, нервно потирая кисти и молясь, чтобы он оставил ее наконец в покое.

Лорд Четхэм только пожал плечами и добавил ледяным тоном:

— Миледи, боюсь, я не смогу поднимать вам настроение и дальше. Я получил от Карла депешу с предложением, которое счел вполне подходящим. Через пару дней мы отправимся ко двору.

— Что?! — Ондайн показалось, что земля уходит из-под ног и все вокруг погружается в густой туман. Ей нельзя показываться во дворце!

— Итак, мы скоро едем! — повторил Уорик, раздражаясь. — И поскольку у Меня нет ни малейшей охоты давать повод к сплетням, там я буду проводить каждую ночь подле вашей двери.

Он нахмурился, увидев, как в считанные мгновения пунцово-красное лицо Ондайн превратилось в мертвенно-бледное.

— Я не хочу ехать ко двору. Отправляйтесь без меня! В этом сезоне супружеская неверность особенно в моде. Вы будете свободны каждую ночь и сможете навещать кого только пожелаете. Я…

— Вы, моя госпожа, поедете со мной.

— Нет! Не поеду! — Она наконец вырвалась и прислонилась к стене. — Ни за что!

Уорик выбросил вперед руку, рассекая кулаком воздух, и зарычал:

— Все! С меня довольно! — Огромными шагами он подошел к ней и оперся рукой о деревянную обшивку рядом с ее головой. — Слушай меня внимательно, Ондайн. Ты поедешь со мной. В коляске или привязанная к козлам, но поедешь. Вопрос лишь в том, когда ты сможешь сидеть после того, как я тебя oтлvплю!