Глава 15

В конюшне Ондайн не произнесла ни слова, только поблагодарила Клинтона за помощь и, повернувшись спиной к Уорику и Юстину, которые слезали со своих лошадей, заторопилась в дом. Она знала и не оборачиваясь, что муж шел за ней следом, но не делал попыток ее остановить.

Матильда ждала в прихожей, чтобы предупредить Уорика, что монсеньор Довен из Брюгге ждет его в кабинете. Она собиралась идти на кухню, но заметила, что Ондайн расстроена.

— Миледи! Что случилось?!

— Ничего, в самом деле ничего, спасибо, — ответила Ондайн, направляясь к лестнице. Она слышала, как Уорик, стоя внизу, приказывает приготовить закуски для него и гостя и принести в кабинет. Позади себя она услышала шаги — это Джек занял свое место, как сторожевая собака.

Ондайн проскочила в музыкальную комнату и, не испытывая ни малейших угрызений совести, пошарила в столе Уорика и нашла бутылку вина. С горькой улыбкой она снова открыла дверь и столкнулась лицом к лицу с Джеком.

— Хотите выпить, Джек? Жаль, что из-за меня вы вынуждены все время страдать от скуки.

— Я… м-м-м… редко скучаю, миледи, — промямлил Джек.

— Ах, но это так! — возразила Ондайн. — Вы, Джек, такой добрый человек, такой умный и преданный, и мне становится стыдно, когда я думаю, что вы, как цепями, прикованы к этой чудовищной гадюке! Я имею в виду графа Северной Ламбрии!

Джек добродушно осклабился, совершенно не задетый ее словами.

— У вас в волосах соломинки, или трава, или что-то вроде этого, миледи. Послать за горничной?

— Нет!

Ондайн любезно улыбнулась и закрыла дверь. Бормоча что-то себе под нос, она прошла в свою спальню, небрежно скинула платье и, надев новое, принялась расчесывать перед зеркалом волосы и выбирать траву и соломинки. Наконец они снова засияли, как солнце.

Боже праведный! Она ничего не понимала в этом проклятом доме! Во-первых, в услужении — экономка, которая оказалась родственницей от побочной связи отца графа; во-вторых, Клинтон, которого, кажется, не задевала незаконнорожденность; и, наконец, Юстин, эдакий легкомысленный ловелас, обожающий брата, но в то же время получающий удовольствие от его мучений! Кроме того, некто, кто шепчет и крадется по ночам по залам и исчезает в воздухе. Да еще этот зловредный сосед, которого Уорик победил на поединке. И разумеется, она не должна забывать леди Анну, бывшую любовницу, не правда ли? Ах, если бы можно было с уверенностью сказать, что бывшую! В том-то и загвоздка! Они все безумцы, и возглавляет эту группу Уорик собственной персоной. Как он подавлял ее, доводил до бешенства и очаровывал, чтобы игнорировать и очаровывать опять!

Ондайн заметила, что ее рука, вцепившаяся в щетку для волос, дрожала от переполнявших ее чувств.

— Как же я тебя ненавижу! Я ненавижу тебя, дикое животное! — выругалась она громко, затем пригладила волосы и задумалась. Она понимала, что, не случись с ней беда, она — герцогиня, Рочестерская, когда-то гордая и независимая Ондайн! — никогда бы не осталась с человеком, который не отвечает взаимностью на ее чувства.

— О, мой лорд, погоди, я отомщу тебе! — поклялась Ондайн, топнув ногой. Она бросила щетку и посмотрела, как та, пролетев через спальню, упала на кровать. Затем Ондайн забегала кругами по комнате. Нет, она не могла больше здесь оставаться!

Ондайн плавной походкой вышла в коридор. Джек уже открыто следил за ней и даже не давал себе труда притворяться, что занят чем-то другим.

— Пойду в сад, Джек.

— Но вы уже утром принесли в дом цветы…

Он устало и виновато улыбнулся, как будто извиняясь, что следит за ней целыми днями. Они оба это знали! В этом доме не существовало ничего такого, что можно было бы скрыть. Джек все время находился рядом и стоял у нее над душой, почти как сам Уорик.

— Тогда я нарву цветы для церкви! — заявила она, и ему не оставалось ничего другого, как отправиться за ней в сад вниз по парадной лестнице.

Внизу к ней подбежала испуганная Матильда:

— Миледи! Вы только недавно упали с лошади, а уже снова на ногах! Вам нужно лежать! Вы должны заботиться о себе!

Ондайн покачала головой в замешательстве:

— Матильда, уверяю вас, что я в полном порядке.

— Но ребенок! Подумайте о нем!

— О ком, простите?

— В вашем положении, моя госпожа…

Вот черт, с досадой подумала Ондайн. Вечно она забывает, что по сценарию должна носить ребенка!

— Правда, Матильда, я чудесно себя чувствую, — сказала она ласково. — Я только хочу выйти в сад.

— Ну хорошо. Тогда я принесу вам козьего молока попозже.

— Замечательно, — пробормотала Ондайн, выдавила из себя улыбку и, не в силах долее оставаться в доме, быстро прошла мимо Матильды.

В саду она срезала роскошные красные розы. Старый Тим снабдил ее перчатками и корзиной и скрылся в маленькой садовой сторожке. Из-за угла, тяжело дыша, показался Джек.

— Я так люблю розы! — обратилась к нему Ондайн. Он понимающе кивнул.

Ондайн решила обхитрить его и с полной корзиной обошла вокруг здания, чтобы войти в церковь с главного входа с улицы. Она увидела, как Джек бросился за ней в погоню, улыбнулась и закрыла за собой дверь. Бедный Джек!

Переступив порог, Ондайн остановилась, осматривая церковь. Здесь было так красиво! Какие прекрасные витражи и алтарные скульптуры из мрамора! День близился к концу, но солнечные лучи все еще проникали через разноцветные стекла и расцвечивали серые каменные стены всеми оттенками радуги. Повсюду лежали тени, приглушавшие яркие краски, и Ондайн подумала, что здесь человек в самом деле может почувствовать дыхание запредельных миров.

Она отошла от двери и хотела направиться прямо в главный алтарь, но замешкалась по дороге, осматривая статуи. Последняя в ряду напоминала о бывшем лорде и леди, и Ондайн задумалась над тем, что же это были за люди, у которых родились такие сыновья, как Уорик и Юстин.

Затем она принялась пристально разглядывать статуи графа Четхэма, который погиб на поле сражения, защищая Карла Первого, и его супруги, умершей следом за мужем по нелепой случайности. Мраморный херувим молился об упокоении их душ, и Ондайн вдруг поняла, что и сама страстно желает им того же. Неожиданно ей стало интересно, где могла бы покоиться любовница хозяина.

«Уж наверняка не в фамильном склепе!» — подумала она с каким-то мстительным удовольствием.

Она двинулась дальше и подошла к алтарю, посвященному первому Четхэму — норманну, который и положил начало родовой легенде о мифическом чудовище. Простой грубый камень так стерся от времени, что надпись на нем прочитать уже было невозможно.

— Да, сэр, но ваша легенда продолжает жить! — произнесла тихо Ондайн и нежно дотронулась до камня, потому что все-таки она была влюблена в потомка этого человека, жившего много лет назад. — И я стала ее жертвой.

Она расправила плечи, как будто хотела этим движением разогнать тяжелые мысли, и пошла к проходу, ведущему к главному алтарю. Поймав себя на жгучем желании посмотреть, где похоронена Женевьева, Ондайн огляделась вокруг. Как оказалось, алтарь, посвященный Женевьеве, находился напротив алтаря родителей Уорика и Юстина. Девушка остановилась в нерешительности. Она была не из пугливых, но сейчас неожиданно почувствовала тревогу и холодок. «Иди в алтарь к Женевьеве, посмотри его!» — приказала она себе, но страх, казалось, сковал ее. Раздосадованная собственной слабостью, она подошла к главному алтарю и ненадолго опустилась на колени, затем поднялась и стала расставлять цветы в вазы.

Ондайн была поглощена своим занятием, когда услышала странный звук, похожий на стон. Она похолодела.

Звук повторился. Девушка обернулась, вглядываясь в темные углы. Звук угас. Все вокруг отсвечивало голубым и красным светом, в воздухе вилась таинственная дымка.

— Кто там? — закричала она низким голосом, стараясь казаться раздраженной. «Никогда не показывай, что тебе страшно, — учил ее отец. — Твоя слабость только усилит твоих врагов».

Ответа не последовало. Она спросила себя, может ли атмосфера храма так действовать на ее воображение? На свете не существовало ничего такого, во что она могла бы поверить без достаточных на то оснований, решила Ондайн и вернулась к своему занятию.

Но странный звук повторился. На этот раз тихий голос отчетливо произнес ее имя, так что Ондайн вздрогнула и уколола палеи о шип розы.

Она в великом гневе обернулась, полная решимости отыскать шутника и наказать его, но вместо этого издала испуганный вопль.

Искать шутника не было нужды. Он стоял всего в десяти шагах от нее. Это было существо, похожее на мираж, образ, порожденный игрой света и тени. Мороз пробежал по коже Ондайн.

Существо было наглухо закутано во все черное, на лице — демоническая маска со зловещей насмешливой улыбкой. Ондайн не двигалась с места, будто пораженная громом, и не верила своим глазам. Демон поднял руки и показал острые когти, длинные и смертоносные, кривые и алчные, способные, казалось, в одно мгновение разорвать ее на части.

В глубине души Ондайн догадывалась, что перед ней не демон и не зверь, который вышел на свет Божий из преисподней, а надевший маску человек. Но сейчас это не имело значения. Будь то человек или зверь, существо, стоявшее перед ней, хотело причинить ей зло, и она не должна была этого допустить.

Как в страшном сне, не в состоянии издать ни единого звука. Ондайн бросилась к главному проходу, но существо преградило ей дорогу, и девушке пришлось бежать дальше вправо. Вокруг не было никакого укрытия; она бежала, даже не осмеливаясь обернуться, чтобы посмотреть на преследователя. Наконец к ней вернулся голос, и она позвала Джека, в первый раз благодарная, что он слоняется где-то поблизости. Но неизвестно, ответил ли он на призыв, потому что существо кинулось ей наперерез между кресел и уже ожидало се в конце прохода, по которому она бежала к двери.

Ондайн остановилась и снова бросилась назад. Все происходило как в тумане. Она оказалась перед роскошной усыпальницей последних Четхэмов, и для нее был открыт единственный путь — к воротам смерти, к могиле Женевьевы.

Она поняла это и в тот же момент обнаружила, что стоит на краю каменной плиты, за которой зловеще зияла черная дыра. Ондайн взглянула на приближавшееся существо и с криком провалилась в бездну. Звук ее голоса разнесло глухое эхо.

…Юбки смягчили удар и спасли ее от повреждений. Ондайн не чувствовала боли, только отчаяние. Где она? Девушка посмотрела вверх и увидела сверхъестественно голубой свет. Затем она услышала скрип и скрежет и поняла, что каменная плита, отодвинутая нарочно, чтобы она упала, заняла свое прежнее место.

И как только отверстие закрылось, исчез и этот призрачный голубой свет.

— Нет! — в отчаянии крикнула Ондайн, и звук ее голоса был ужасен, тысячекратно отраженный эхом.

Она закрыла глаза и принялась уговаривать себя, что не верит в дьявольских духов, привидения и тому подобное.

Да, но как побороть пронзительный холод и ужас?! Как забыть, что она окружена гробами всех усопших Четхэмов?!

Она судорожно сглотнула, открыла глаза и прищурилась в надежде отыскать хоть какой-нибудь лучик света, который указал бы ей путь спасения. И вдруг впереди показался свет! Тонкая полоска! Может быть, там есть проход?

Теперь нужно идти. Она сделала шаг вперед, но сильно обо что-то ударилась. Когда она пришла в себя, то увидела, что перед ней гроб. В следующую секунду темноту подземелья разорвал леденящий крик ужаса.

Гроб был открыт. Внутри на шелковых подушках лежало тело. Даже в темноте Ондайн узнала эту женщину, наряженную в дорогой бархат, с молитвенно сложенными на груди руками и разметавшимися по подушке волосами. Лицо уже сгнило, ибо время и смерть идут своим чередом и не щадят даже величайшую красоту.

Женевьева…

В этот момент в ней не осталось ни смелости, , ни здравого смысла, ничего, кроме паники, слепой и дикой. Призвав все свое мужество, Ондайн прошла мимо гроба Женевьевы и побежала на тоненькую полоску света, единственный лучик надежды.

Ондайн оказалась в каком-то туннеле, пропитанном могильной сыростью и зловонными испарениями. Тишину здесь нарушали только шорох ее платья и возня крыс и мышей.

Она переступала через них, когда они перебегали ей дорогу, пищали, возились и шуршали под ногами, и не обращала внимания на паутину, липнувшую к ее лицу и платью.

Отплевываясь и изредка всхлипывая, она на ощупь пробиралась вперед и через какое-то время добралась до источника света — еще одной стены, в которой виднелась небольшая расщелина. Ондайн ощупала стену и обнаружила в ней выступающий камень. Девушка толкнула его, но камень не поддавался. Она снова и снова давила на него изо всей силы, обдирая руки и обламывая ногти, переводила дыхание и снова толкала. Выбившись из сил, она остановилась. Сердце стучало, как молот по наковальне. Спокойствие, трезвость, терпение… О Господи, как нужны были ей сейчас все эти добродетели! Ондайн глубоко вздохнула и снова принялась за работу, налегая на камень всем телом.

Он скрежетал и никак не поддавался, как будто боролся с ней. После маленькой передышки Ондайн собрала последние силы, и тогда…

Неожиданно послушно камень отодвинулся и со скрипом отъехал назад, как будто укрепленный на каких-то старых, заржавевших петлях. Едва переводя дыхание и справляясь с удивлением, Ондайн вошла в открывшееся помещение.

Темнота царила и здесь, но не такая кромешная, как в склепе. На стене трепетали две свечки, укрепленные в небольших углублениях.

Не в силах окончательно поверить в свое избавление, Ондайн поняла, что оказалась в винном погребе. Какой-то потайной ход шел от церкви, мимо оружейной и кухни. В углу погреба есть лестница, которая выведет ее в кладовую, подумала Ондайн.

Она посмотрела на свои руки; они были расцарапаны в кровь. Ее одежда покрыта толстым слоем пыли и паутиной, а в волосах копошились отвратительные существа.

— Фу! — вскрикнула Ондайн.

Она все еще дрожала от омерзения и страха, ярости и решимости.

На этот раз Уорику придется с ней объясниться! Топнув ногой о каменный пол, она направилась вверх по лестнице, но вдруг остановилась. Зачем же распугивать слуг? Она перевела дыхание, поджала губы, придала лицу приличествующее выражение и спокойно отправилась наверх. Пожалуй, она пройдет мимо слуг незамеченной и застигнет своего дорогого мужа лорда Четхэма врасплох.

Но Уорик был уже вполне подготовлен к неприятностям. В то время когда она поднималась по лестнице, он с пристрастием допрашивал Джека:

— Что значит — она исчезла! Женщины не исчезают. Ты совершенно уверен, что она вошла в церковь?

— Клянусь в этом! Я думал, что слышал се зов, но дверь оказалась запертой на задвижку. К тому времени как я сломал дверь, госпожи уже не было! На алтаре стояли се розы, но она сама исчезла!

— Проклятие! — выругался Уорик и в волнении направился к своему кабинету. Сердце стучало, душа сжималась от ужаса. — Боже правый, но как…

Не успел он договорить, как дверь распахнулась и на пороге появилась Ондайн, с головы до ног покрытая пылью. Она взмахнула тонкими руками в пароксизме ярости.

— Мой дорогой лорд Четхэм, с меня довольно! Чудовищ и таинственных голосов, любовниц, друзей, врагов, шлюх и привидений! Хватит! Ты! Ты грубая скотина! Вместе со своими разговорами о свободе и спасении! Ты сумасшедший! Ты и все твои домашние, вместе взятые! Что, черт побери, здесь происходит?!

Уорик был так озадачен ее появлением и необычным видом, что молча отступал, безропотно принимая все ее удары. При виде Ондайн у него помутилось в голове. В первую секунду он не мог ни о чем думать, кроме того, что она нашлась и стоит перед ним живая и невредимая. Ах да, разъяренная и испачканная, почти смешная, но живая, излучающая страстную любовь к жизни!

Придя в себя от первого потрясения, он вернулся мыслями на бренную землю и схватил яростно летающие перед ним кулачки.

— Передохните, мадам, прошу вас! Что случилось?

— Что случилось? — закричала она. — С какого момента, мой господин, я должна рассказывать вам, что случилось? С того самого, как вы, замыслив дьявольский план, взяли меня из-под виселицы?! Ах ты негодяй! С меня хватит! Ты надеялся, что я до скончания века буду целовать землю, по которой ты ходишь, за то, что ты спас мне жизнь, а на самом деле ты ее спас только затем, чтобы предложить мне более изысканную смерть!

— Нет, я «хотел вовсе не этого! — сухо ответил он, уклоняясь от следующего яростного удара. Пытаясь схватить Ондайн за руку, Уорик поскользнулся и, падая, увлек за собой Джека. Теперь они втроем оказались на полу: задыхающаяся Ондайн, Уорик, изумленный, что ему приходится прилагать столько сил, чтобы удержать ее, и Джек, совершенно сконфуженный как неожиданным появлением госпожи, так и необычной манерой ее поведения.

— Чтобы вас повесили за ноги, лорд Четхэм! — прошипела Ондайн, придавленная им к полу. — Я бы хотела видеть вас на дыбе! Чтоб вас колесовали, четвертовали…

— Замолчи! — процедил сквозь зубы Уорик, и ей пришлось так и поступить, потому что послышался звук приближающихся шагов и затем осторожное постукивание в дверь.

— Милорд! — позвала Матильда. — Что-нибудь случилось?

Уорик быстро взглянул на Джека. Джек вскочил на ноги, выскользнул за дверь и пробормотал что-то, успокаивая Матильду. Ондайн, сама не зная почему, молчала, может быть, потому, что увидела, каким напряженным сделалось лицо ее мужа и какая озабоченность появилась в его глазах.

Наконец Матильда ушла. Уорик не шевелился. Ондайн, прижатая его рукой к полу, вдруг почувствовала, что близка к слезам.

— Господи Боже! — прошептала она. — Скажите, что здесь происходит?

Четхэм отпустил Ондайн, поднялся и подал ей руку, а затем молча принялся счищать с ее волос паутину.

— Да, — сказал он наконец ласково. — Я расскажу тебе. Но сначала…

Он сцепил руки за спиной и с отсутствующим видом принялся ходить по комнате, затем внезапно решительно подошел к двери и позвал:

— Джек!

— Да, милорд! — Джек, как проворная маленькая обезьянка, выбежал из прихожей.

— Надо привести ее в божеский вид.

— Не беспокойтесь; я пошлю парней за горячей водой, так что вовсе не обязательно звать горничную хозяйки.

— Да, — пробормотал Уорик. — И мы с веселым смехом поднимемся по лестнице и уединимся в своих покоях, ведь молодых нельзя разлучать даже на время обеда.

Джек исчез. Уорик выглянул в коридор, затем опять подошел к Ондайн. Она смотрела на него так, как будто он в самом деле сошел с ума.

— Что?..

— Иди сюда! — прогремел он командным голосом.

— Вы не ответили на мой вопрос, Уорик Четхэм! Я не собираюсь слепо подчиняться всем вашим приказаниям…

Она испуганно осеклась. Граф с чувством выругался, подбежал к ней и, не обращая внимания на паутину и грязное платье, подхватил Ондайн на руки, прежде чем она успела что-нибудь возразить.

— Смейся! — приказал он.