Глава 22

Джеймс Мак-Грегор потягивал бренди, наслаждаясь удобством кресла времен королевы Анны, стоящего перед камином, вытянув ноги и положив их на скамейку. Пламя согревало его, он улыбался Шоне, и эта улыбка преображала его безобразное лицо. Несмотря на то что он принял приглашение Шоны, удобно уселся в кресле и согласился выпить бокал бренди, он смущенно признался:

— Видите ли, леди Мак-Гиннис, я ничего не смогу вам рассказать. Ровным счетом ничего. Не имею права.

Сидящая напротив Шона нахмурилась.

— Вы не скажете мне даже о том, куда увезли мальчика? Джеймс подался вперед.

— Клянусь вам, ему ничто не угрожает — это вас успокоит?

— Да. Но этот тиран Дэвид отдал вам жестокий приказ. Джеймс улыбнулся, обхватив ладонями бокал.

— Мальчик здоров, о нем заботятся, с ним ничего не случится.

— Откуда вы знаете, что он здоров? Мак-Грегор удивленно воззрился на нее.

— Как откуда? Я ведь бы лекарем, миледи, — в прежней жизни. И с мальчиком, и с Сабриной все будет хорошо. Я мог бы осмотреть ее сегодня же, но вы пожелали, чтобы это сделала ваша знакомая.

— Это было очень важно для меня. Эдвину считают колдуньей, но она не имеет ничего общего с людьми, которые похитили Сабрину. Я твердо знаю.

— Значит, это только к лучшему, что она сегодня приходила в замок, — согласился лекарь и продолжал: — Я познакомился с лордом Дагласом на корабле, когда нас обоих увозили далеко от родины, чтобы обречь на пожизненное рабство. Мне удалось избежать печальной участи только благодаря лорду Дагласу, я не считаю его тираном и рад выполнить его приказание.

— По-вашему, Дэвид поступил справедливо, отняв у меня ребенка? — возразила Шона.

Джеймс придвинулся к ней, покачивая в ладонях бокал бренди и наслаждаясь янтарным оттенком напитка.

— Вы не представляете себе, как приятно сидеть в удобном кресле и пить восхитительное бренди, — заметил он с улыбкой.

— Похоже, вы не слушаете меня, мистер Мак-Грегор.

— Напрасно вы так считаете. Мне давно хотелось познакомиться с вами. С первой минуты, когда лорд Даглас очнулся и узнал, что его обвиняют в убийстве, он считал, что вы погибли. Я думал, он разорвет в клочья капитана, помощника и экипаж, прежде чем умрет сам, но вскоре он понял, что вы живы и здоровы, а его самого считают мертвецом.

— Значит, он рассказывал вам обо мне?

— Да.

— И должно быть, рассказывал только плохое.

— Миледи, нам вместе довелось жить в аду. В Лондоне добрая королева Виктория заслужила себе славу справедливостью и благородством, но, несмотря на свою доброту, она не замечает ни ужасающей жизни трущоб, ни нищих. А когда в нашей стране человека приговаривают к каторге — не важно, справедливым было обвинение или нет, — он попадает в земной ад. Должно быть, вам известно, что Дэвида увезли на корабль и отправили на каторжные работы. Рядом с ним я пережил свирепые шторма, бок о бок трудился в каменоломнях. Я видел, как он помогает другим, избавляя их от наказания безжалостных стражников. В сущности, миледи, именно в борьбе за мою жизнь мы наконец-то обрели свободу. Меня чуть не прикончили. Вряд ли Дэвид собирался убивать стражника, но в поединке сломал ему шею. Вместе с нами на свободе оказалось еще несколько человек, и мы бежали. Обо всем этом я рассказываю вам только для того, чтобы вы поняли, как он провел последние пять лет. Не забывайте: после таких испытаний любой человек способен ожесточиться. В душе лорда Дэвида не утихает гнев.

— Но я невиновна, он напрасно обвиняет меня, — запротестовала Шона. — Наверняка он уже понял это. Не знаю, что он вам рассказал, но я хотела только спасти своего кузена…

— Увы, даже благие намерения не всегда идут на пользу!

Шона подтянула колени и положила на них подбородок. Теперь она знала, что произошло. Дэвид предпочитал умалчивать о прошлом, а может, считал, что о нем нечего рассказывать. Он был каторжником, закованным в цепи. Шона понимала, что это значит, — по крайней мере так ей казалось. Но не могла представить, каково было Дэвиду вести такую жизнь — день за днем, месяцы, годы. И все это время ждать возвращения. Она осознавала, что жажда мести поддерживала в нем жизнь, что она стала необходима ему как воздух.

Шона поежилась. Ей нестерпимо хотелось увидеть Дэнни, обнять его, утешить. Попытаться возместить потерянные годы. Она не представляла себе, как Дэвид мог решиться на такую жестокость: сказать ей, что ее сын жив, и тут же отнять его. Возможно, она не отдавала себе отчет, что пришлось пережить Дэвиду.

Но с другой стороны, он тоже не мог представить и понять, что пережила она, очнувшись живой и невредимой рядом с трупом человека, которого любила. А затем выяснилось, что она беременна. Последовали долгие месяцы размышлений, ожидания, планов, растерянности. Она знала только, что ребенок будет драгоценным напоминанием о Дэвиде… Но после многочасовых мук ей показали бесформенный узелок и сказали, что ребенок мертв.

Шона испытала странные чувства еще при первой встрече с Дэнни. Если бы она только знала… Что же произошло? Но разве это важно? Дэвид пожелал, чтобы ребенка увезли подальше от всех, кто носит имя Мак-Гиннис. Что он задумал? Не может быть, чтобы он отнял у нее сына навсегда — если, конечно, они оба выживут. Почему ее сын оказался у Эндерсонов? Ей непременно надо узнать об этом. Шона вдруг вскочила.

— Мне… надо выйти. Мак-Грегор приподнял бровь.

— Я никуда вас не выпущу.

— Но я должна уйти! — воскликнула Шона, глядя на него в упор.

Невероятно, но он готов остановить ее любой ценой. Чтобы покинуть комнату, ей придется придумать убедительный предлог. Она должна уйти отсюда, не важно, какими грубыми или жестокими средствами ей придется воспользоваться.

— Уродливый ублюдок! — выкрикнула она, терзаясь угрызениями совести. Джеймс был добр к ней. Что бы ни рассказал ему Дэвид, Джеймс отнесся к ней с пониманием. Но теперь у нее не было выбора. Она должна бежать — и выяснить правду у Эндерсонов. Ей необходимо найти оправдание…

— Леди Мак-Гиннис, я не понимаю…

— Вам незачем что-либо понимать! — выпалила она. — Но больше я ни минуты не вынесу вашего присутствия. Можете охранять меня, как пленницу, но держитесь от меня подальше, выполняя приказ своего хозяина!

Джеймс с достоинством поднялся и прошел через комнату, не говоря ни слова. У двери он помедлил.

— Называйте его, как вам угодно, миледи. Я готов отдать жизнь за Дэвида Дагласа, и если вы решили бежать, прежде вам придется убить меня.

Он покинул комнату. Шона долго смотрела на закрывшуюся дверь.

— Простите! — прошептала она. Опомнившись, она принялась поспешно одеваться.

Шона не знала точно, где находится потайной ход, однако он где-то был. И она вознамерилась разыскать его.

— Я был сурово наказан, — рассказывал Алистер, — и, веришь ты мне или нет, искренне сожалел о том, что натворил. Я говорил отцу, что мне следует отправиться прямо к тебе, однако он тревожился, не уверенный, что ты разберешься с этим делом сам, не прибегая к помощи закона. Отец знал, что у тебя сохранились фальшивые контракты, по которым я получал плату, — они находились либо в кабинете, либо в хозяйских покоях. Все, что ему требовалось, — время. Надо было отвлечь тебя. И потому…

— Что потому? — холодно спросил Дэвид. Алистер смотрел в огонь.

— Вряд ли Шона хотела обмануть тебя. Правда, она не отказалась выманить тебя из комнаты.

— Все, о чем ты мне успел рассказать, я понял и сам. Но как я оказался на корабле?

Алистер испустил вздох.

— Мы хотели только, чтобы ты спустился в конюшню — таков был план, с которым согласилась вся семья. Его затеяли из-за меня, но я в нем даже не участвовал. Меня отправили в Уикшир топить угрызения совести в вине. Ты ведь знаешь, тогда меня считали в семье паршивой овцой, такой, с которой нельзя взять даже клока шерсти. Я опозорил свой клан. В это же время констебль с помощниками разыскивал в деревне преступника, который убил охранников и бежал на север из Глазго. Он был приговорен к каторжным работам за убийство молоденькой девушки — впрочем, об этом тебе известно. Мне довелось играть в карты с одним из констеблей, и я услышал рассказ о том, как они ловили беглеца. Он хорошо знал здешние места в отличие от преследователей. Когда я покинул таверну, на меня напали в лесу неподалеку от Касл-Рока. Противник оказался чудовищно сильным и умелым бойцом. Я чуть не погиб. Когда он уже готовился перерезать мне горло, я выхватил кинжал из ножен и ударил его прямо в сердце. Отдышавшись, заметил, что конюшня горит, и поскакал туда во весь опор. В конюшне я обнаружил тебя и Шону. Тебя придавило рухнувшей с потолка балкой.

— Балкой? Значит, удар нанесла балка?

— Да, но ее сбросил человек в плаще. Сначала я вынес Шону. Вернувшись за тобой, я впервые увидел их.

— Кого?

Алистер передернулся.

— Людей в плащах. Они не заметили меня, поджигая конюшню со всех сторон и раздувая огонь. Их было так много… я спрятался и услышал, как один из них заявил, что все готово, что Даглас должен умереть, что, если он выйдет из огня живым, его убьют другим способом. У меня путались мысли, я перепугался, не зная почему. Мне не раз приходилось драться. Я знал, что способен встретиться в честном поединке с любым противником… но в этих людях чувствовалась непоколебимая решимость и злоба! Их было много, очень много, а отец, дядя, брат и кузены в то время еще находились в замке. Я не стал медлить: вытащил тебя из конюшни, как только эти люди ушли, и увез в лес. Затем разыскал констебля и…

Он помолчал.

— Нет, я не боялся, что меня повесят за убийство преступника в лесу, но к тому времени всю конюшню охватило пламя, а мне не хотелось, чтобы меня считали виновником пожара. Вместе с тем мне не хотелось признаваться в убийстве человека, и, кроме того, я был уверен: тебя убьют, если люди в плащах узнают, что ты уцелел. Констебль искал живого человека, а у меня был ты. Людям из конюшни нужен был труп — и у меня был убитый преступник. Я отдал тебя констеблю, а труп подбросил в конюшню. Когда он обгорел до неузнаваемости, я вытащил его и положил туда, где прежде оставил мою кузину. — Вновь смутившись, он взглянул на Дэвида. — Видишь ли, я боялся своих родных.

— Почему? — удивился Дэвид.

— Я опасался, что мой отец или брат могли быть среди людей в плащах, и если ты проснешься утром живым и невредимым, нам придется поплатиться дороже, чем за мое мелкое мошенничество.

Опираясь на каминную доску, Дэвид недоверчиво взглянул на Алистера.

— Что же дальше? — спросил он.

— Это все. Больше мне нечего сказать, — ответил Алистер.

Дэвид покачал головой.

— Твои отец или брат и вправду были среди людей в плащах?

На горле Алистера судорожно забилась жилка.

— Я… этому не верю.

— Почему?

— Не знаю, — признался Алистер, — но не верю. Дэвид не шелохнулся.

— А ребенок? — спросил он.

— Какой ребенок? — Алистер нахмурился.

— Ребенок Шоны. Мой сын.

Брови Алистера сошлись на переносице.

— Малыш умер в Глазго. Я не думал… откровенно говоря, я был уверен: она не расскажет тебе про ребенка, который погиб, не успев сделать ни единого вздоха.

Дэвид уставился на Алистера, не зная, верить ему или нет. Невероятное признание Алистера раскрывало часть загадки — видимо, самую запутанную. И чудесное спасение Дэвида, и его пребывание на корабле наконец-то обрели смысл. Но появление Дэнни, сына Дэвида и Шоны, рядом с замком, который должен был стать его наследством, оставалось загадкой. Сегодня старый Эндерсон был перепуган: он рассказал то, что считал истиной. Девушка из замка принесла ему ребенка. Он понял, что должен заботиться о малыше и хранить тайну. Ради леди Шоны.

— Дэвид… то есть лорд Даглас, — с легкой усмешкой поправился Алистер, — я не надеюсь добиться прощения — ведь все началось с моей глупости. Но я рассказал тебе правду — может, за это ты не станешь разрывать меня на куски, перерезать глотку и насаживать мою голову на ворота замка в назидание остальным?

Дэвид смутился, улыбка тронула его губы.

— Я не знаю, как мне быть. Ты спас мне жизнь, вытащил из огня. И спас Шону.

— Это правда. Я — гнусный обманщик, мошенник, но…

— Но не убийца? — подсказал Дэвид.

— Да, не убийца, — торжественно заявил Алистер. Дэвид не сводил с него глаз.

— Ребенок Шоны не умер, — наконец сообщил он. — Дэниэл — наш сын, зачатый той ночью.

— Дэнни! — воскликнул Алистер и расхохотался. — Боже мой! Сколько раз Шона обвиняла меня, уверенная, что я соблазнил бедняжку Джину Эндерсон! Вот плутовка! Господи, а я-то думал… — Заметив пронзительный взгляд Дэвида, он быстро посерьезнел. — Прости, это вышло случайно.

— Значит, ты убежден: Шона не знала, что Дэнни — ее сын?

— Абсолютно убежден, — подтвердил Алистер, снова нахмурившись. — Потеряв ребенка, она была в отчаянии. Иногда я боялся, что она решит свести счеты с жизнью. Конечно, она сильная женщина, но ты не представляешь себе, как безутешна она была, лишившись и тебя, и ребенка… а я не смел рассказать ей правду. Но почему ты считаешь, что Шона способна отдать Эндерсонам собственного сына? — спросил он.

Его голос прозвучал так негодующе, что Дэвид ощутил жгучее чувство вины. Но можно ли доверять Алистеру? Ведь он признался, что спас Дэвида из страха перед своими родственниками и боязни за свое будущее.

— Так сказал Эндерсон, — объяснил он.

— Фергюс Эндерсон утверждает, что Шона сама принесла ему ребенка?

— Фергюс сказал, что мальчика принесла горничная Шоны.

— Мэри-Джейн?

— Да. Может, у Шоны служила другая горничная? Алистер покачал головой.

— Вряд ли. Мы навещали ее, иногда Мэри-Джейн приезжала, чтобы помочь Шоне, но чаще всего она оставалась в Глазго одна. Когда Шона вернулась домой, Мэри-Джейн вновь стала прислуживать ей.

Дэвид Отошел от камина и направился к лестнице.

— Дэвид! — окликнул его Алистер.

— Идем, — не оборачиваясь, позвал Дэвид.

— Куда?

— Не будем ждать до утра. Надо найти Мэри-Джейн.

— Ну конечно! — воскликнул Алистер.

Дэвид зашагал по лестнице. Алистер шел за ним. На мгновение по спине Дэвида пробежал холодок.

Торопливо поднимаясь и слыша за спиной шаги Алистера, он не позволял себе отвлекаться. Он был начеку.

В намерения Шоны не входило пребывать в неведении или оставаться в глупом положении. Выйдя из комнаты, она подвергнется опасности. Сидя здесь, она никогда не узнает правды. Шона умела обращаться с оружием, хотя и не считала себя метким стрелком. Ей принадлежала пара «деррин-джеров» с перламутровыми рукоятками, подаренных отцом много лет назад — именно потому она содержала оружие в порядке.

Она пожалела, что Дэвид безнадежно испортил ее лиловую амазонку, — сейчас одежда пришлась бы в самый раз, удобная и незаметная в темноте. Порывшись в шкафу, Шона разыскала траурное платье — строгое, с высоким воротом, пригодное для верховой езды. Оставалось только взять оружие и скрыться за каменной плитой, прикрывающей потайную дверь, но прежде надо разыскать эту дверь.

Шона была так поглощена своим делом, простукивая стену, нажимая выступы камней и завитки мебели, что вздрогнула, когда дверь внезапно распахнулась. Она стояла возле двери, ведущей на балкон, и быстро отпрянула от нее, увидев, что вернулся Дэвид.

Мрачный и внушительный в своих черных бриджах, рубашке и сапогах, он заполнил дверной проем. Взгляд мерцающих зеленых глаз был прикован к траурному платью. Его губы скривились в издевательской усмешке.

— Лорд не умер, разве вы еще не знаете, миледи?

— Что тебе нужно? — спросила она.

— Многое, очень многое. Но прежде всего — знать, где твоя горничная.

— Моя горничная? — удивилась Шона. Вопрос Дэвида был очень неожиданным.

— Да, твоя горничная Мэри-Джейн. Где она?

— Полагаю, спит!

— Нет, не спит.

— Тогда… не знаю.

Дэвид прошел через комнату туда, где стояла Шона, стараясь не приближаться к ней.

— Ты не отпускала ее? Может, она покинула замок с твоего разрешения?