Но это в будущем. А в темном коридоре настоящего, во дворце Подлого радость и удивление уходили от Ветра. Все истинное и ценное уходило, как обычно делают все разумные существа, почувствовав приближение шторма.
Любовь выкопала норку. Нежность взобралась на дерево. Жалость нырнула на дно озера. Щедрость укрылась в траве. Терпимость, милосердие и доброта судорожно били крыльями, пролетая под опускающимся небом.
У Ветра была огромная душа. Огромная, но теперь она свернулась. А в центре сформировалась огромная пустота. И в этот вакуум бросились ненависть и ярость, гнев и огонь. Горечь добавила общего веса, жестокость придала энергии. Месть собрала тучи.
Ураган приближается. Сила его нарастает.
Ураган, как и Ветер, был многим для многих людей. Разным в разное время. С разными лицами.
Ураган приносит дождь. Ветер в сезон дождей — если это не ураган — помогает морякам, тысячам моряков, которые везут свои грузы по морю. А еще одно лицо — это лицо самой жизни. Потому что миллионы крестьян выращивают урожай, а в сезон дождей на землю выпадает влага.
Но у урагана есть и другие лица. Он уничтожает все строения на берегу, затопляет долины и убивает миллионы.
Говорят, и правильно говорят, что Индия — страна, созданная ураганом. Может, именно по этой причине — кто знает? — индийское видение Бога так отличается от принятого на Западе.
На непреклонном Западе Бог — только Создатель. Но даже на Западе знают о сезонах и даже поняли их значение.
В Индии Бог также творит разрушение и поет в своей ужасной великой радости: я стал смертью, разрушителем миров.
Для всего есть время. Для всего есть свое время.
И во дворце Подлого это время пришло.
Сезон дождей. Ураган.
Из-за невероятной скорости представители малва, сидевшие за столом, не услышали приближения Ветра, пока он не оказался над ними. Махамимамса вообще не услышал, поскольку так увлекся трудным текстом. Он только что размышлял над словами, а в следующую секунду уже ни о чем не размышлял. Разбивший его голову кулак положил конец мыслям.
Жрец услышал, начал поворачиваться и открыл от удивления рот, увидев, как умер его товарищ. Затем резко вдохнул воздух, подавился, попытался закричать, но не смог. Палача убила правая рука Ветра. Закончив с ним, рука пошла дальше. Ребро ладони врезалось в горло жреца, подобно кувалде.
Жрец уже почти умер: шея у него была сломана, но теперь Ветер пришел в ярость. Ураган по своей природе не просто убивает, чтобы убить, он несет разрушения и хаос. Ужасные руки сделали свою работу. Левая схватила жреца за волосы и развернула к себе полностью, правая подобно железному наконечнику разбила нос и вдавила сломанные кости в мозг. Все в одно мгновение.
И Ветер в ярости понесся через зал под куполом, потом дальше по коридору.
Короткий коридор перешел в следующий. После поворота налево на небольшом расстоянии находилась дверь, ведущая в покои принцессы. Перед этой дверью стояли трое махамимамсов. А он тут ставил двоих. Места тут мало, и трое могли только помешать друг другу.
Ветер понесся по коридору. Время сохранения тишины прошло. А стражнику требовалось только выглянуть из-за поворота. Он всегда ставил одного из двух охраняющих коридор людей у поворота, чтобы оттуда постоянно наблюдать за залом. В свое время это приводило Ветер в отчаяние.
Несмотря на всю ярость бушующего Ветра, шума практически не было. Благодаря манере передвижения ног Ветра он получил и другое имя среди других. Вообще-то это только одна из причин… Лапы пантеры не бьют по земле, не создают шума. Прыгая на дичь, пантера грациозно приземляется на лапы.
Но тем не менее полностью избежать шума не получалось. Палач, стоявший ближе всех к коридору, нахмурился. Что?.. Больше от скуки, а не потому, что его что-то встревожило, махамимамса направился к повороту. Его товарищи увидели, как он пошел, и даже не задумались, почему. Они сами вообще ничего не слышали. Предположили, что он решил прогуляться от скуки.
А Ветер вылетел из-за поворота. Лень исчезла. И скука исчезла. Палачи пожалели, что не находились в состоянии боевой готовности, причем сильно пожалели, как человек жалеет о потерянном сокровище, поскольку никогда не знал его цену.
Но агония была короткой.
Первый палач, тот, если так можно выразиться, бдительный, вообще не успел ни о чем пожалеть. Кинжал вонзился ему под подбородок, прошел сквозь язык, рот, в мозг. Агония закончилась, только начавшись.
У остававшихся двух палачей было время только выпрямиться и уставиться широко раскрытыми глазами. Один даже попытался нащупать свой меч. Он умер первым, кинжал рассек ему горло. И тем же движением Ветер убил и второго, проведя кинжалом по одной линии через два горла.
Конечно, теперь не обошлось без шума. Тела упали на пол с глухим звуком, а кровь струей выплеснулась на стены. Громче всего, пожалуй, оказался булькающий звук — из ран выходил воздух. В последние мгновения жизни палачи сделали большие вдохи от страха, а теперь этот воздух вылетал наружу вместе с кровью.
Стражники-йетайцы, несмотря на всю свою надменность и высокомерие, обязательно услышали бы эти звуки. Даже через закрытую дверь.
Но жрец и шесть палачей, несущих вахту за этой дверью, не услышали ничего. Или, скорее, услышали, но ничего не поняли. В отличие от воинов-йетайцев они не были знакомы со звуками, производимыми людьми, быстро отправляемыми на тот свет.
Другими звуками смерти, да. О, многими звуками. Крики боли они знали. Стоны в агонии. Вопли, да. Завывания, да. Стенания — бесспорно. Поскуливания и рыдания они могли бы узнать во сне. Даже глухое, почти молчаливое шипение, вылетающее из горла, охрипшего от продолжавшихся в течение долгого времени криков ужаса и боли, его они знали. Хорошо знали.
Но слабые звуки, идущие сквозь дверь?.. (Хотя один палач удивился, подошел к двери и начал ее открывать.) Это были звуки быстрой смерти, а быстрая смерть оказалась незнакома людям, стоявшим за дверью.
Но теперь станет знакома.
А Ветер оказался в пике ярости. Дверь исчезла, разбитая проносящимся ураганом. Он ворвался в помещение.
Разлетаясь в стороны, куски двери попали в нескольких палачей. Один свалился на пол, второй зашатался. Ветер на мгновение проигнорировал упавшего. А пошатнувшийся все-таки упал — на спину, мертвый. Его убил по-настоящему великолепный кинжал, который пронзил тощую грудь насквозь.
Пятеро других представителей малва, находившихся в помещении, широко раскрыли рты. Их глаза округлились от страха и шока. И больше всего — полного неверия.
Странные чувства на самом деле, в особенности для жреца. Разве он сам снова и снова не объяснял махамимамсам, что убийство и резня благословляются ведами? (Другие индийские священники, мистики и садху отрицали это, причем горячо и горько, и даже называли культ Махаведы гнусностью в глазах Бога. Но теперь они молчали. Махамимамсы сделали свою работу.)
Итак, ураган влетел в комнату, а находившиеся там люди должны были оценить божественную суть опыта. Но не сделали этого. Скандальное поведение, в особенности для жреца. Остальных малва в прихожей можно и извинить. Несмотря на все их ритуальные претензии, отрывочное и несистематичное знакомство с ведами, которые они частично выучили наизусть, махамимамсы оставались просто грубыми ремесленниками и занимались ремеслом, грубым по природе. Поэтому понятно, что когда это самое ремесло применили в отношении них самих, они не увидели ничего, кроме блестящего исполнения работы. Лежавший на полу махамимамса не успел даже восхититься. Отлетевший кусок двери, который сбил его с ног, также оглушил его. В полубессознательном состоянии он только успел увидеть на долю секунду железную пятку, которая остановила его сердце.
Следующему махамимамсе повезло больше. Та же самая нога откинула его в угол, но не парализовала его разум вместе с телом. Поэтому его можно назвать привилегированным. Он умрет последним, после того как Ветер сметет всю остальную жизнь из помещения. У махамимамсы будет достаточно времени, чтобы восхититься высшим мастерством убийства. Примерно четыре секунды.
Теперь умер жрец. Ему перерезали сонную артерию, причем таким экономичным и быстрым ударом, что даже Валентин, если бы его видел, восхитился бы экономичностью деяния. Затем умер махамимамса, который получил локтем в висок, причем так сильно, что половина мозга наполнилась кусками раздробленной кости.
Еще один махамимамса, еще одна перерезанная сонная артерия.
Но этот удар оказался не очень экономичным — Ветер почти отрубил голову.
И теперь наконец у одного малва нашлось время, чтобы крикнуть, предупреждая других. Крик оборвался, перешел в кашель. Все это сделал кинжал, пронзивший сердце.
И только один махамимамса из семи представителей малва, находившихся в прихожей, смог достать оружие, перед тем как умереть. Короткий кривой меч, который он занес для нанесения удара. Ветер набросился на него и отсек кисть, державшую меч, разбил коленную чашечку одним ударом, а затем локтем руки, державшей кинжал, разбил и череп палача.
В четвертую, последнюю секунду Ветер залетел в угол, куда раньше загнал палача, и воткнул кинжал ему в глаз и сквозь него в мозг. Великолепное лезвие прошло сквозь кость легко, словно разрезало мясо.
Быстрая смерть, невероятно быстрая, но — конечно — ни в коем случае не беззвучная. Во-первых, дверь разлетелась на куски, один палач издал полувскрик-полукашель, ломались кости, брызгала кровь, клацнул меч, падающий на пол. И, конечно, несколько тел с грохотом падали на пол и врезались в стены.
Ветер услышал движение за последней дверью, закрывающей путь к его сокровищу. Движения и отрывистые выкрики людей, готовящихся к схватке. Судя по голосам, двух людей.
Затем — другие звуки, странные звуки.
Ветер знал их значение.
Ветер бросился к этой двери и разобрался с ней так, как это делает ураган, и в ярости влетел в комнату. Комнату принцессы Шакунталы. Где она даже во сне не могла побыть одна, не могла избежать блестящих жестоких глаз.
Двое махамимамсов, как и думал Ветер.
Непредсказуемый, внушающий суеверный страх Ветер. И теперь наступил главный момент всего, ярость шторма достигла пика, потом Ураган ослаб. Стал мягким ветерком, который медленно полетел вперед, желая просто потрепать траву и цветы на полях, не больше.
Остался один махамимамса. Второй был мертв. Скорее умирал.
Ветер быстро осмотрел его. Палач умирал на полу, давился, двумя руками держась за горло. Ветер знал этот удар, разбивший дыхательное горло: прямой удар, наносимый двумя разведенными буквой V пальцами напряженной рукой, в который вкладывается сила всего тела. Он сам нес точно такой же удар менее минуты назад, жрецу в зале с куполом.
Если бы Ветер сам наносил удар валяющемуся на полу махамимамсе, то тот умер бы, не успев долететь до пола. Но удар наносил не он, а его ученица, которую он и обучил ему. Правда, в ней не было его ураганной силы.
Неважно. Нельзя сказать, что Ветер остался недоволен. На самом деле удар был прекрасный. Умело нанесен и — что давало Ветру еще большее удовлетворение — выбран быстро и разумно. Человек может не умереть сразу. Но сколько бы он ни продержался, он сможет издать только хрип.
В данном же случае человек умер быстро. Ветер не видел смысла в том, чтобы оставлять его в живых, и покончил с ним, сильно ударив пяткой.
Однако удар был нанесен почти лениво, потому что основное внимание Ветер направлял на последнего врага и его кончину.
Здесь Ветер нашел повод для неудовольствия и ворчания. Глубокого сожаления, глубокого неудовлетворения.
Она была к этому склонна. Властная принцесса не смогла устоять перед королевским жестом.
Да, признал Ветер, она очевидно начала хорошо. Быстрым, резким ударом в пах. Хорошо выбрала из богатого набора ударов, которым ее обучил Ветер. Парализующий удар, в худшем случае полупарализующий, в самом лучшем — парализующий голосовые связки. Кашель, тихий стон, не больше.
Она первым нанесла этот удар, Ветер знал. Знал с уверенностью, хотя и не присутствовал в спальне.
Как Ветер и учил ее, в случае, если приходится сражаться с двумя противниками. Быстрый удар по одному, выводящий его из игры, смертельный другому, затем вернуться к первому и покончить с ним. Но этой простой формуле сам Ветер следовал далеко не всегда. Но ведь Ветер был мастером, знавшим все тонкости, поскольку он задавал игру.
Пока — все прекрасно. Но затем — бес, а не девка!
Ветер выдохнул в отчаянии, как и много раз в прошлом. Сколько раз он ей говорил? Сколько? Упрямая девчонка!
Но ярость быстро уходила. Гораздо быстрее, чем собиралась, на самом деле гораздо быстрее. Другие эмоции возвращались потоком и пели, таким образом знаменуя свое возвращение. И среди них — великое среди других — было чувство юмора.
На самом деле сцена оказалась комичной.
Большой, грузный человек. Большая голова на толстой шее, которая в свою очередь сидит на грузном теле. Держится за пах. Стонет. Его лицо искажает гримаса боли. Шатается, напоминая раненого бизона. И девушка — маленького роста, несмотря на то что ее удивительное тело сформировалось под жестким контролем Ветра, — висит на этой голове, держась обеими маленькими ручками.
Ручки идеально расположены, это Ветер признавал. Левая держит за растрепанную бороду, правая глубоко запущена в растрепанную шевелюру. Идеальная позиция для смертельного завершающего аккорда, который свернет шею мужчине подобно тому, как ломают прут.
Если бы мужчина был вполовину меньше, а она вполовину больше. Но так как есть девушка напоминала обезьяну, пытающуюся сломать шею буйволу. Буйвол мечется, а обезьяна раскачивается во все стороны, вися на его шее.
Яростный взгляд черных глаз принцессы встретился с взглядом Ветра. Ветер наклонился, подскочил поближе, произнес несколько слов — тихо и мягко. В черных глазах горела первобытная ярость.
— О — хорошо! — прошипела она. Она отпустила руки и отскочила на переднюю часть стопы. Мгновение, чтобы удержать равновесие, мгновение, чтобы принять стойку, мгновение на раздумья.
Быстрый удар по колену был идеальным — копия удара, нанесенного Ветром палачу в предыдущем помещении. Его удар раздробил колено, ее просто выбил коленную чашечку. Неважно — в любом случае человек не сможет идти. А положение его головы…
Да! Ветру очень понравился удар ладонью по переносице. У Ветра этот удар всегда был смертельным. Но девушка — на этот раз — нанесла его так, как он ее учил. Скорость и грация. В ней просто было недостаточно веса и чисто мужской силы, чтобы каждым ударом дробить кости. Так что ее удар просто выводил противника из строя, давал возможность повернуть его голову и…
Удар локтем по виску, последовавший за предыдущим, напоминал удар молнии. Он был идеальным повторением того, что Ветер нанес другому махамимамсе в соседней комнате, менее минуты назад. Да, удар Ветра мгновенно убил человека, в то время как принцессе потребовалось еще два перед тем, как ее противник замертво свалился на пол.
И что?
В конце только душа играет роль.
И тогда Ветер успокоился. Улетел, танцуя, назад в Великую Страну. Он снова поднимется, как ураган, когда позовет Махараштра. Но теперь он улегся.
Остался только человек Рагунат Рао. Обнимающий сокровище своей души, шепчущий ее имя, целующий ее глаза, тихо плачущий, уткнувшись ей в волосы.
ЭПИЛОГ
Солдат и полководец
Кунгас был доволен. Его подчиненные сделали все необходимое и приготовились к отправлению в путь. Теперь он решил: пришло время нанести визит вежливости. Им предстояло долгое путешествие в лагерь императора, разбитый у осажденного Ранапура. Продлится оно по меньшей мере месяц, вероятно, даже больше — судя по виду каравана и прошлому опыту общения Кунгаса с начальником каравана. Кунгасу и его людям предстояло провести немало времени с группой иностранцев, которых их подрядили сопровождать. Лучше должным образом представиться, причем заранее, чтобы в дальнейшем не возникло непонимания. В особенности ему не хотелось непонимания с иностранцами. Этими иностранцами.
Кунгас пересек двор перед дворцом Венандакатры. Остановился на мгновение, наслаждаясь видом.
Суровая жизнь научила Кунгаса многому, преподнесла немало уроков. Например, скрывать свои чувства. Мир всегда поворачивался к нему суровым лицом, и он сам отвечал тем же. У него было несколько кличек. Его подчиненные называли его Железнолицый. Он не возражал. Нет, совсем не возражал.
Но на этот раз даже Кунгасу было трудно не улыбнуться.
Четверо йетайцев все еще оставались живы. Едва. Один даже издавал какие-то звуки. Тихие звуки, чем-то напоминающие мяуканье. Если повезет, этот проживет еще один день, подумал Кунгас. Еще один день агонии и безнадежности.
К завтрашнему дню Кунгас уже покинет эти места, но будет с наслаждением вспоминать о случившемся. Ему и его людям поручили вырезать колы и посадить на них йетайцев. Это оказалось самым приятным поручением за много лет.
Он посмотрел на женщину, сидевшую среди йетайцев, и удовольствие как водой смыло.
Не все оказалось приятным.
Для старухи они сделали все, что могли. Они хотели посадить ее на более длинный кол, но Венандакатра тут же его заметил и запретил использовать. Служанку следовало посадить на такой же кол, как и йетайцев, чтобы продлить агонию.
Однако Кунгас улыбнулся в душе. Мрачно улыбнулся.
«Но мы этого ожидали. Жаль, не смогли добраться до настоящего яда: было слишком мало времени. Но кухарки постарались. Венандакатра следил за нами, как ястреб, проверяя, не поднесем ли мы ей какую-то отравленную еду или питье. Но мы и этого ожидали. К тому времени, как мы посадили несчастную на кол, все уже высохло. Венандакатре потребовалось бы лизнуть шест, чтобы найти искомое».
Командир кушанов уже начал отворачиваться. Затем, повинуясь импульсу, повернулся назад. Быстро оглядел двор. Никто не смотрит.
Кунгас быстро поклонился старухе. Это меньшее, что он может сделать. К тому времени, как деревенским жителям позволят снять ее тело, от него мало что останется. Конечно, священники откажутся отслужить заупокойную. Поэтому несчастная заслужила по крайней мере поклон от своего убийцы.
Это ни в коем смысле не было религиозным жестом. Как и большинство его подчиненных, Кунгас все еще оставался верен буддизму, который принял после покорения Бактрии и Северной Индии. Принял, а затем защищал. Во времена расцвета Пешавар, столица Кушанской империи, был мировым центром буддизма. Но славные дни Кушанской империи миновали. Ступы лежали в руинах, монахи и ученые были мертвы или разлетелись в разные стороны. Йетайцы жестоко преследовали буддистов. А после того как варваров поглотила поднимающаяся и приобретающая силу и власть малва, преследования только усилились. К жестокости йетайцев добавились расчетливость и безжалостность малва. Они намеревались вытоптать все соперничающие религии в пользу культа Махаведы. Нет необходимости говорить, что они абсолютно не симпатизировали буддистам и джайнам.
После преследований и собственной тяжелой жизни у Кунгаса осталось мало религиозных чувств. Поэтому его легкий поклон мертвой старухе скорее служил знаком почтения воина смелой душе. Может, это признание облегчит путь ее душе, ожидающей новой жизни, пусть совсем немного. (Если новая жизнь есть. Если душа вообще есть. Кунгас относился ко всему этому скептически.)
«Не то что ее душе требуется успокоение, — думал он мрачно, уходя прочь. — Казалось, крики и мучения йетайцев доставили ей еще большее удовольствие, чем нам. Может, мы и зря отравили ее».
Он потрогал новую рану на лице. Она уже покрылась корочкой и вскоре заживет полностью. Боль не играла роли. Кунгас считал, что через несколько месяцев не останется даже шрама. Человек, оставивший эту отметину, был слаб, даже несмотря на ярость. А плеть, учитывая все факторы, не лучшее оружие, если хочешь оставить шрам на старом ветеране.
«Но пусть лучше на мне останется след от удара плетью, чем меня посадят на кол».
Мысль вызвала еще один импульс. У Кунгаса было мрачное чувство юмора. Он остановился и снова повернулся, опять осмотрел двор, чтобы удостовериться: поблизости нет шпионов. Затем снова слегка поклонился. На этот раз йетайцам.
«Благодарю вас, о могущественные йетайцы. Вы спасли мне жизнь. И, вероятно, жизнь всех кушанов».
Покидая двор, он вспоминал о случившемся.
От Венандакатры можно было такого ожидать — от этого великого воина, гениального стратега. Ну и гений! Как только он получил известие, бросился сюда сам, впереди своей маленькой армии. Сопровождаемый только несколькими жрецами и группой иностранцев. Не прошло и часа, как он впал в дикую ярость. Приказал казнить — публично посадить на кол — всех йетайцев-стражников, служивших во дворце, а затем понял: единственные, кто может выполнить его приказ, — это раджпуты-кавалеристы. Не считая около сотни пехотинцев малва, которые разбежались как зайцы, когда йетайцы стали крушить все вокруг.
«О, какая это была драка! Конечно, после того как она закончилась, Венандакатра едва ли мог посадить нас на кол рядом с ними. Кто бы это сделал? Не раджпуты же! Эти надменные мерзавцы пострадали больше всех, понесли самые большие потери, за исключением группы простых солдат, которые умеют быстро бегать. Мы вначале оставались безоружны — по приказу самого гения, поэтому йетайцы нас игнорировали. К тому времени, как мы получили наше оружие назад, все практически закончилось».
Кунгас с неохотой признал, что раджпуты сражались достойно, как и всегда.
Но все равно проиграли бы иностранцам. Те были смертоносны. Абсолютно убийственны.
Кунгас задумался.
«Интересно, почему? Раджпуты с радостью били собак йетайцев. Конечно. Как и мы — после того как получили оружие. Но какое дело до этого иностранцам? Могу понять, почему они приняли сторону Венандакатры, — в конце концов они его гости. Но почему они действовали с таким явным энтузиазмом? Можно подумать, они сами что-то не поделили с йетайцами».
Кунгас шел своим обычным быстрым шагом и вскоре ступил на выложенную плиткой дорожку, ведущую во двор. Теперь никто из дворца не мог его видеть. Впервые веселое настроение отобразилось на лице Кунгаса. Правда, только тот, кто хорошо его знал, смог бы назвать улыбкой это слабо заметное легкое искривление губы.
«О, да, они были великолепны. Думаю, они порезали не меньше йетайцев, чем раджпуты. И остались живы, получив только царапины… За исключением того паренька. Жаль паренька. Но он в конце концов поправится».
Мысль вернула его к настоящему.
«Думаю, визит вежливости — это как раз то, что нужно сделать. Очень вежливый визит вежливости. Я определенно хочу поладить с этими людьми. О, да. Хорошо поладить. Задание напоминает сопровождение группы тигров».
Еще подумав, он решил, что, может, предпочел бы сопровождать тигров. Кунгас не был уверен.
Кунгасу пришлось потратить какое-то время, чтобы найти компанию, которую он искал. К своему удивлению он обнаружил, что иностранцам отвели место в самом хвосте огромного каравана. После группы обеспечения, в центре орды присоединившихся к каравану гражданских лиц.
«Странное место для почетных гостей».
Следуя вдоль каравана, Кунгас думал над вопросом.
«Теперь, поразмыслив над случившимся, наш великий господин ими недоволен. В особенности их предводителем. Я замечал, как Венандакатра неоднократно бросал злобные взгляды в его сторону. Но сразу о них не подумал. Я предположил, что великий господин просто находился в соответствующем настроении и, как и обычно, вымещает его на всех. У него нет оснований для недовольства иностранцами. Они ведь оказали ему услугу. Без них несколько йетайцев смогли бы добраться до негодяя и порезать его на куски. Странно».
В конце концов Кунгас нашел группу. Предводитель стоял немного в сторонке, наблюдая за тем, как устанавливаются паланкины на спинах двух слонов, выделенных иностранцам. Очевидно, он и двое его подчиненных временно отдыхали от полуденной жары в тени деревьев. Одно это выдавало иностранцев, если не брать в расчет бледную кожу и странные одежды. Тень не давала особого облегчения, тем более в тени сильнее влажность. Кроме этого, деревья останавливают дуновения легкого ветерка, который обдувает тебя на открытой местности, пусть и под лучами солнца, и под деревьями также скапливаются мошки.
Наблюдая за полководцем, Кунгас опять поразился несоответствиям, о которых уже знал.
«Самый странный полководец, которого мне доводилось видеть. Слишком молод, раза в два моложе, чем должен бы быть, и в два раза смертоноснее, чем любой полководец, которого мне когда-либо довелось встретить на жизненном пути. Этот человек просто сеет смерть мечом».
Мысли о смертоносности заставили Кунгаса перевести взгляд на сопровождающих полководца лиц. Они стояли в нескольких футах от своего командира.
Кунгас вначале оглядел того, что слева, не такого крупного, как второй.
«Этот внешне кажется самым устрашающим человеком, которого мне только довелось видеть в жизни. Похож на самого жуткого в мире мангуста».
Затем Кунгас перевел взгляд на стоявшего справа телохранителя — огромного по размерам.
«Легенды имеют под собой реальную основу. Гималайский великан-людоед все-таки живет среди нас. И его лицо высечено из камня великих гор».
Полководец заметил его. Казалось, Велисарий слегка напрягся, но Кунгас не был уверен. У полководца было одно из тех лишенных выражения лиц, которые практически невозможно прочитать. Кунгас подошел к нему. Вспомнил те немногие греческие слова, которые знал.
— Ты — полководец Велисарий? Посланник из Рима?
Полководец кивнул.
— Меня зовут Кунгас. Я — командир… э… группы кушанов господина Венандакатры. Кушанских сил. У господина Венандакатры… э… как бы это сказать?..
— Я говорю по-кушански, — объявил полководец.
Кунгас мысленно вздохнул с облегчением.
— Спасибо. Я очень плохо говорю по-гречески. Нам приказали сопровождать вас по пути в Ранапур.
И снова Кунгас понял, что не в состоянии прочитать выражение лица полководца. Да, он казался немного напряженным. Словно был не рад видеть кушана. Кунгас не мог найти причину, почему это так, но был практически уверен в правильности своей догадки.
Однако полководец вел себя дружелюбно. И определенно хорошо говорил по-кушански. На самом деле великолепно — даже без акцента.
— Очень приятно, Кунгас, — произнес он сочным баритоном.
Полководец помолчал немного, потом добавил:
— Пожалуйста, пойми меня правильно, Кунгас. Но я удивлен видеть тебя. Нам не нужны сопровождающие. У нас не было эскорта по пути сюда из Бхаруча. Мы вполне способны постоять за себя.
На лице Кунгаса промелькнула легкая улыбка.
— Да, я видел. Однако наш господин настаивает на эскорте.
— А, — протянул полководец и отвлекся на мгновение, отмахиваясь от мухи, севшей ему на шею. Однако Кунгас заметил, что внимательные карие глаза иностранца постоянно наблюдали за ним. Постоянно, даже когда Велисарий убивал муху.
Разделавшись с мухой, полководец лениво заметил:
— Я предполагал, что вас отправят в погоню за принцессой и ее спасителями. О, прости, похитителями.
Железное лицо стало более жестким.
— Мой господин почему-то перестал доверять нам. Не понимаю, почему. Принцессу не спас… э, украли, пока мы ее охраняли.
Кунгас подумал, что полководец старается скрыть улыбку. Но не был уверен. Этого человека трудно понять.
— Кроме того, господин Венандакатра уже отправил сотню раджпутов-кавалеристов, а также более тысячи других людей в погоню. Нет необходимости отправлять еще и нас.
Иностранный полководец на мгновение отвернулся. Когда он повернулся назад, казался особенно напряженным.
— А как ты оцениваешь шансы, Кунгас? Ты же профессионал. Как ты считаешь, принцесса и ее… э… похитители будет пойманы?
— Только один похититель, полководец.
— Один? — полководец нахмурился. — Как я слышал, дворец атаковала целая банда головорезов. Судя по слухам, дворец стал местом жуткой бойни.
— Бойни? О, да. На самом деле бойни. Дворецкого, трех высокопоставленных священнослужителей и двух охранников-махамимамсов задушили. Одиннадцать жрецов и махамимамсов зарезали в своих постелях — очевидно, им перерезали горло бритвой. Жреца и махамимамсу убили в большом зале. Голыми руками. Трех махамимамсов зарезали перед входом в покои. Жреца и шестерых охранников-махамимамсов — в прихожей перед спальней. В основном ножом. Еще двоих махамимамсов непосредственно в спальне принцессы. Работа наемного убийцы, хотя…
— Хотя?
Кунгас сделал быструю оценку. Частично оценка основывалась на воспоминаниях о воплях Венандакатры, недовольного полководцем. Но в основном — на тонком юморе в голосе полководца, когда он использовал слово «похитители».
— Ну, так получилось, что я сам осматривал место… э, преступления. По приказу господина Венандакатры. Поэтому я и сказал «один похититель». Всю операцию провел один человек.
— Один человек? — переспросил полководец, но не казался особо удивленным.
Кунгас кивнул.
— Да. Один человек. Не группа лиц. Судя по оставленным следам. Один, без помощников. Его зовут Рагунат Рао. Пантера Махараштры — так его иногда называют. Или Ветер Великой Страны. Есть и другие имена. Это был он. Я уверен. Известна его личная привязанность к принцессе. В Индии не более трех — может, четырех наемных убийц такого класса. И ни один из них так не владеет голыми руками и ступнями.
Кунгас чуть не скорчил гримасу.
— Никто так не умеет дробить кости и корежить тела. Двое махамимамсов, убитых в спальне принцессы, были также убиты голыми руками. Но удары, хотя и умелые, не наносились с той звериной яростью, свойственной Пантере.
Полководец нахмурился.
— Но… ты же сказал: один человек…
— Принцесса. Их убила она. Понимаешь, ее обучал сам Рагунат Рао. По крайней мере я так считаю. Я много раз видел, как она танцует, в те долгие дни, когда охранял ее. Она прекрасно танцует, но… в ее движениях всегда было что-то… запах, привкус наемного убийцы. А в Амаварати, в конце осады, она убила нескольких йетайцев, которые набросились на нее у нее в покоях. Одного из них после того, как ее разоружили.