— Это ерунда, — заявила Лейла, когда они все одевались крестьянками для первого номера. — Ни один человек в здравом уме не снимет шоу, которое собирает аншлаги.

— Лестер Гилберт снимет, — отозвалась ее соседка, подводя веки. Она повернулась к Лейле, карандаш застыл у нее в руке. — Джек Спратт только сегодня сказал мне, что наш достопочтимый босс полагает, что после этого публика будет ждать от следующего шоу еще больше и валом повалит в театр.

— Это ты так думаешь, — сказал кто-то третий, пробираясь к разноцветному костюму, висевшему на крюке. — Все эти слухи только для отвода глаз, чтобы потешить Аделину. Даже она знает, что шоу развалится, если изъять из него «Прогулку».

— Почему бы Аделине Тейт не развалиться? — пробормотала брюнетка, завязывая туфли. — Это бы решило все проблемы.

— Почему, голубушки! — с притворным ужасом воскликнула ее соседка. — Не говорите мне, что не знаете ангельски добродетельной натуры нашей прекрасной первой леди. На прошлом спектакле, когда декорация Попокатепетля зашаталась, ее ругань заставила бы покраснеть портового грузчика.

— Я не удивляюсь, что она зашаталась, — прокомментировала соседка Лейлы, осторожно обмахивая щеки заячьей лапкой. — Что за идиотское название они дали этой горе. Кто его придумал?

— Это настоящее название. Джек Спратт говорил, что он сам видел его на картинке, — сказала рыжеволосая.

— Что-то я о нем раньше никогда не слышала. Этот разговор всколыхнул у Лейлы в памяти другой разговор. Она подняла глаза.

— Кстати, кто-нибудь из вас слышал о человеке по имени Сирил Родс?

Крестьянка за ее спиной замерла с платком в руке, который собиралась повязать на голове.

— Он играет главную роль в театре Дейли? Стук в дверь прервал их, и мальчик-посыльный внес букет цветов — на сегодня пока третий. Лейла удивилась, узнав, что это ей. Она читала прикрепленную записку, когда в комнату необычно поздно проскользнула Рози, на ходу снимая теплое шерстяное платье и расстегивая застежки сапог. Цветы были подобраны со вкусом: белые гардении и листья папоротника, которые, как ей казалось, очень соответствовали отправителю. Она вспомнила его робкие, вежливые манеры, и теплое чувство всколыхнулось в ней. Как он ухитрился собрать достаточно мужества, чтобы сделать этот жест!

Лейла повернулась к Рози, передавая ей цветы.

— Разве они не прекрасны? Ты никогда не угадаешь, от кого они. От собачки Чарльза.

Рози с изумлением взглянула на нее.

— Так кто же из них темная лошадка? Берегись, моя дорогая. Такие легко могут надругаться над порядочной девушкой.

На мгновение радость Лейлы омрачилась воспоминаниями, но она отбросила их и передала записку подруге, чтобы та прочитала ее.

Дорогая мисс Дункан!

Для того, чтобы восполнить свое крайнее невежество в культурной жизни, я заказал на четверг ложу. Могу ли я надеяться, что вы окажете мне великую честь и доставите удовольствие, согласившись поужинать со мной после представления?

С огромным уважением, Вейси-Хантер.

Рози посмотрела на нее.

— Мне это совсем не нравится. Этот человек, вероятно, впервые отважился изведать грехи молодости, и тебе, возможно, непросто будет с ним справиться. Мне кажется, он из тех, кто сразу приставит пистолет к виску, если ты на него презрительно посмотришь.

Лейла засмеялась.

— Ты насмотрелась мелодрам, Рози. Он всего лишь старый зануда, и слишком уверен в себе. Наверное, он переживал, что обидел меня тем, что не знает, кто такие девушки Линдлей, и таким способом пытается извиниться. Я уверена, что шоу ему совсем не понравится.

— Ты собираешься принять предложение? — спросила Рози, снимая нижнюю юбку и потянувшись за блузкой крестьянки.

— Да, а почему нет? Мне было велено ублажать джентльменов, и я знаю, что с ним я буду в полной безопасности. Мы, вероятно, проведем весь вечер в разговорах об уланах и об этом Сириле Родсе, который что-то сделал с золотыми и алмазными рудниками.

Рози надела костюм и принялась быстро привязывать кружева.

— Собачка Чарльз, вероятно, владеет одним из них.

Лейла покачала головой.

— Вряд ли. Вокруг него тогда было бы столько состоятельных леди, что его за ними не было бы видно. — Она стала прикреплять косынку поверх изящной прически, которая понадобится позже, во время «Прогулки», стараясь не потревожить ее больше, чем необходимо. — Но, несомненно, это будет прекрасный ужин… и он действительно весьма приятное создание.

— Ради Бога, постарайся уберечь свою невинность от лап этого «приятного создания», — пропела Рози, затем вдруг издала короткий вздох и согнулась пополам.

Лейла отвернулась от зеркала.

— Что случилось? С тобой все в порядке? — Она взяла подругу за плечи. Красивое лицо Рози исказилось, и Лейла увидела, что оно бледнее обычного. — С тобой все в порядке? — осторожно повторила она.

Рози кивнула.

— Проклятое несварение. Меня последнее время подводит живот. — Она села на скамейку, стоящую около гримировального столика, обхватив живот руками. — У меня внутри все горит.

Над бровями у Рози выступил пот, и Лейла промокнула его платком.

— Чем я могу тебе помочь? — спросила она. — Хочешь, я пошлю Джимми в аптеку напротив за порошком?

— Нет, это через минуту пройдет. Всегда проходит. Обеспокоенная, Лейла села около нее.

— Как давно у тебя это?

Мутные глаза искренне посмотрели на нее.

— Это не то, Лей. Я бы желала, чтобы это было то. От того можно было бы избавиться.

— Нельзя, — сказала Лейла, вспомнив свои собственные страхи год назад. — Только не с джентльменом. Он даст тебе пригоршню денег и адрес тихого, маленького местечка, где ты сможешь провести несколько месяцев, пока все не кончится. — Она встала. — Я скажу Джеку Спратту, что ты сегодня не можешь выступать.

— Не надо. К началу спектакля все пройдет. — Рози тяжело вздохнула. — Я сама виновата. Я не ем, чтобы похудеть, а когда надо идти сюда, чувствую, что нет сил, и наедаюсь.

Лейла снова села и взяла Рози за руку.

— Мужчины жестоки. Без них было бы гораздо лучше. Фигляр Майлс наверняка утешился где-то на стороне. Не позволяй выбить себя из колеи, Рози.

— Не продолжай, милая, а то я заплачу, — хрипло сказала Рози. — О Господи, уже увертюра. — Она быстро встала и сдернула с крюка косынку. — Ты думаешь, кто-нибудь заметит, что у меня сегодня цвет лица не как в Южной Америке?

— Джек Спратт заметит, — мгновенно ответила Лейла. — И мистер Гилберт, если придет к началу спектакля. Все равно, мне кажется, они скорее смирятся с бледнолицей крестьянкой, чем если ее не будет вообще. — Схватив реквизит, она побежала к двери. — Ты хочешь корзину с фруктами или с рыбой?

Рози, пошатываясь, пошла следом.

— С фруктами. Если слухи о том, что шоу закрывают, подтвердятся, то девушки с картонной рыбой получат расчет без надежды на новый контракт.

Занавес пошел вверх, и раздались аплодисменты. Свет ударил Лейле в глаза, и темно-красный бархатный занавес сменился темнотой зала и рядами горящих лиц. Она не видела публику, но ощущала ее, слышала ее, даже чувствовала запах. Покашливание, шепот, шарканье ног, запах табака, духов и холод ночи, забирающийся под пальто и шарфы. Осознание скрытого присутствия зрителей наполняло Лейлу необычным возбуждением. Под привычную мелодию она двигалась по сцене. Как она мечтала встать первой в этой шеренге из тридцати девушек, как жаждала первой вступить на пустую сцену под волнующую, пульсирующую мелодию. Она хотела трепетать, услышав вздох, который всегда прокатывался по переполненным, хоть и невидимым рядам, когда первая миниатюрная брюнетка появлялась в сногсшибательных перьях, возвещая, что начинается то, чего они все так ждали. Двигаясь по сцене, она молила Бога, чтобы Лестер Гилберт не закрыл шоу прежде, чем она продвинется на шесть мест в шеренге.

В этот четверг Лейла сделала первый шаг к цели. Девушке, которая была второй, из-за смерти матери дали на несколько дней отпуск, чтобы она отвезла младших братьев и сестер к родственникам. Каждый продвинулся на одно место вперед, а последнее место заняла стажерка. Лейле это казалось благоприятным знаком. Ей было особенно приятно, что это временное перемещение произошло, когда Чарльз Вейси-Хантер был в зале. Во время представления она украдкой бросала взгляды на ложи, но в них было так много усатых мужчин, одетых в вечерние костюмы, что в темноте было невозможно найти кого-то одного.

В ее собственном гардеробе не было платья, подходящего для такого случая, поэтому Рози одолжила ей свое, из бледно-желтого сатина, со смелым вырезом, маленькими буфами на рукавах, лифом, украшенным серебряными бусинками, и длинной спадающей юбкой.

— Конечно, мне его купил Майлс, — весело сказала она Лейле, когда после закрытия занавеса они вернулись в гримуборную. — Когда я отослала назад его подарки, платья решила оставить. Его следующая подружка получит алмазный браслет, украшения для волос из слоновой кости, музыкальную шкатулку, несколько полупустых флаконов французских духов и веер ручной работы. Но я поклялась, что она не будет выглядеть, как я… или носить мои шелковые подштанники. — Она энергично поцеловала Лейлу в щеку. — О, Лей, какие мы дуры, когда дело касается мужчин. Иди и наслаждайся ужином с собачкой Чарли, но не влюбляйся в него. Пожалуйста… ради меня. Лейла засмеялась.

— Не беспокойся, ему не придется покупать для меня шелковые подштанники.

— Ты в этом платье выглядишь даже лучше, чем я, — великодушно призналась Рози, застегивая ей крючки на спине. — Мне больше идет синий цвет.

Лейла была слишком взволнована, чтобы ответить. Она послала короткую записку, что принимает приглашение, но сейчас уже жалела об этом. Спектакль утомил ее. Ей хотелось вернуться в свой подвал, приготовить чашку какао и пойти спать. Разговор с Чарльзом требовал большого напряжения: он был хорошо образован, и она уже сомневалась в исходе нынешнего вечера. То, что Майлс Лемптон прошел с Рози «весь путь», зависело от самой Рози. Большинство мужчин знало, что приглашение на ужин означает только ужин и не более того. Но что, если Рози была права, и этот робкий холостяк вобьет себе в голову что-нибудь еще?

— Перестань дрожать, — проворчала Рози. — Как я могу прикрепить тебе к волосам цветы, если ты трясешься, как желе?

Лейла с умоляющим взглядом повернулась к ней, из-за чего Рози уронила шелковую веточку гвоздики на пол.

— Это была ужасная ошибка. Мне не следовало соглашаться.

— А потом Лестер Гилберт опять будет читать тебе нотацию. — Рози подняла с пола цветы. — Мне кажется, тебе без них лучше.

Она положила их между горшочками с кремами и тенями для глаз.

— Иди, девочка, пока у него не иссякла храбрость и он не ушел один. Как говорят о мисс Аделине Тейт, «она выглядит обворожительно». Иди, глупышка, и развлекайся со своим другом-собачкой, — засмеялась Рози, слегка подтолкнув ее.

Лейла взяла толстую шаль из индийского шелка, также позаимствованную у Рози, и, быстро поблагодарив подругу, вышла, оставив ее снимать грим и переодеваться, чтобы пойти домой. Проходя через кулисы мимо рабочих, снимавших декорации и занавеси, она остановилась, чтобы пожелать доброй ночи Джеку Спратту, который никогда не уходил из театра, пока его не покинет последний человек.

Однако ей откликнулся другой голос.

— У вас свидание, мисс Дункан?

Это был Лестер Гилберт. Он стоял в дверях своего офиса, наблюдая за ней и улыбаясь золотозубой улыбкой.

— Как вы восхитительно выглядите, моя дорогая. Я вижу, вы приняли к сведению мой совет о том, что волшебство нужно поддерживать всегда.

Лейла улыбнулась ему как можно более нежно и пошла вперед, ощущая себя ягненком, идущим на бойню. Уворачиваясь от свисающих веревок и перешагивая через балки, она достигла коридора, ведущего к служебному входу. Монти Монктон беседовал с очень высоким мужчиной в вечернем костюме, небрежно прислонившимся к стене. Она прошла три каменные ступеньки и хотела обойти его, но мужчина выпрямился и снял шелковую шляпу. Она замедлила шаг, ее сердце подпрыгнуло: Лейла увидела светлые волосы, необычно загорелое лицо и серо-зеленые глаза, оглядывавшие ее с головы до ног. В великолепно сшитом костюме и красном длинном плаще он выглядел еще более ошеломительно, чем раньше… и он знал это!

— Вы! — воскликнула она в совершенном замешательстве и задрожала. — Что вы здесь делаете?

Он улыбнулся и сказал приятным, с хрипотцой голосом:

— Я ожидаю молодую леди, чтобы поехать с ней на ужин.

Лейла подумала, не вернуться ли ей в гримуборную, но в дверях своего офиса стоял Лестер Гилберт, и поэтому бегство вряд ли было возможно. Она посмотрела в лицо Вивиану Вейси-Хантеру, испытав то же самое ощущение, как и тогда, когда он так искусно, против их воли, заманил ее и Рози на завтрак.

— Это совсем не смешно, — холодно сказала Лейла. — Вы должны были знать, что ваша записка будет расценена как записка от вашего брата.

Вивиан обезоруживающе улыбнулся, сделал шаг в ее сторону и сказал:

— От моего брата? Но он же наверняка говорил вам, что никогда не ходит в театр, мисс Хейвуд.

Смущенно посмотрев на него, она сказала:

— Я не мисс Хейвуд, я…

Лейла замолкла, осознав весь ужас случившегося. Он перепутал их имена и ждал именно Рози, чтобы поехать с ней на ужин. Она растерялась. Конечно же, Рози. Разве он не провел с ней тогда весь завтрак у Таллинн, очарованный ею? Она желала, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Лейла стояла в платье и шали Рози, и ему было совершенно ясно, что она оделась для свидания, а никаких других поклонников у дверей не было. Это была ужасная ситуация, и она не знала, как из нее выйти, не ущемив свою гордость. Рози все еще была в нижней юбке и гриме. Даже если она сейчас все объяснит этому мужчине и бросится назад в гримуборную, ее подруга вряд ли сможет выйти к нему в этом же самом желтом платье и шали. Под его пристальным взглядом лицо Лейлы стало покрываться краской. Было ясно, что из этой ситуации легкого выхода нет.

— Боюсь, произошла ужасная путаница, — начала она тихо, надеясь, что ни Джек Спратт, ни Лестер Гилберт ее не услышат. — Я мисс Дункан… та, кому вы послали сегодня ваши цветы. А Рози — мисс Хейвуд.

Вивиан ничего не отвечал, а лишь рассматривал ее с возрастающим интересом. Она сделала глотательное движение.

— Я, ну… я решила, что это ваш брат… это очень глупо, я понимаю, потому что он, конечно, сказал, что никогда не ходит в театр. Но в записке говорилось… Я имею в виду, она была так написана…

С улицы вошел Монти и возвестил:

— Ваш кеб ждет, капитан Вейси-Хантер.

— Отлично.

Он взял ее под локоть и слегка повернул к двери, бормоча:

— Нам ничего не остается, как со всем старанием утешить друг друга.

В состоянии еще большего замешательства она села в кеб, поддерживаемая мужчиной, который, казалось, совершенно не тяготился этой неловкой ситуацией. Он сел рядом с ней, положил ей на колени плед и, приказав извозчику ехать в Савой, откинулся назад. Затем в полумраке кеба повернулся к ней и улыбнулся.

— Ваше ошибочное суждение о характере моего брата вполне понятно для такого короткого знакомства. Моя отвратительная память на имена поставила вас в ужасно неудобное положение, поэтому самое меньшее, что я могу сделать, чтобы исправить его, это заменить Чарльза и в качестве извинений пригласить вас поужинать.

Чувствуя, что ей снова, как и тогда в Брайтоне, нанесено сокрушительное поражение, она все же ухитрилась сказать менее едко, чем ей хотелось бы:

— Похоже, вам вечно приходится извиняться, капитан Вейси-Хантер.

— Я знаю, — согласился он с легким вздохом. — С моим братом вы бы провели вечер гораздо лучше, мисс Хейвуд.

— Моя фамилия Дункан, — напомнила она решительно.

— Конечно, прошу прощения. Вы видите, мой случай почти безнадежен.

Лейле показалось, что в его голосе слышится смех. Ее мысли и чувства были в таком беспорядке, что она ни в чем не была уверена. Короткая поездка не позволила ей собраться с мыслями, и Лейла все еще была смущена, когда они входили в фойе ресторана Савой, где метрдотель приветствовал Вивиана по имени.

— Капитан Вейси-Хантер, как приятно видеть вас здесь после такого долгого отсутствия. Я надеюсь, что вы теперь станете нашим частым гостем, поскольку ваш полк вернулся в Англию.

Затем он поклонился Лейле.

— Добрый вечер, мисс, для меня честь приветствовать вас.

Метрдотель щелкнул пальцами в сторону ожидавшего посыльного, который подошел и с эффектным жестом вручил ей огромный букет кремовых камелий и желтых, только что срезанных роз. Она взяла его с восхитительным чувством нереальности и пошла рядом со своим высоким кавалером в залу, где, очевидно, располагался его постоянный столик. Великолепие этой известной залы, сияние алмазов на восхитительных дамах, одетых у самых модных кутюрье, и череда сюрпризов, посыпавшихся на нее в этот вечер, только усилили ощущение нереальности. Надо сказать, она не была настолько растерянна, чтобы не заметить всеобщего внимания, обращенного на них, когда они вошли, или тихих замечаний, объектом которых она являлась. Только тогда она сообразила, что бессознательно воспользовалась походкой из «Прогулки», и это не осталось незамеченным. Она сняла шаль и села за уединенный столик. Ее глаза встретились с морем улыбающихся лиц и вежливыми полупоклонами сидящих рядом джентльменов.

— Это ваши почитатели, которые сегодня вечером, несомненно, желали бы оказаться на моем месте.

— Но… о, это абсурд, — смущенно запротестовала Лейла. — Я не Аделина Тейт.

— Вы гораздо красивее. Вивиан сел напротив Лейлы.

— Вы должны были произнести эти комплименты Рози Хейвуд? — спросила Лейла, глядя ему в глаза.

— Должен был? — невинно переспросил он.

Она сделала еще одну попытку и, указывая на букет цветов около своей сумочки, спросила:

— Эти цветы вы выбрали для нее? Вивиан обезоруживающе улыбнулся.

— Их выбрал мой брат для вас.

Он был слишком умен для нее, и было проще оставить вопрос с путаницей и позволить себе насладиться весельем и восторгом от нахождения в таком месте и в сопровождении такого мужчины. Кроме того, было бы лучше не сердиться на него, а позволить ему полностью распоряжаться этим вечером, что он, по-видимому, и собирался сделать.

Вивиан предложил ей, что сам выберет меню, и она с радостью согласилась. Печеночный паштет, жареный цыпленок со спаржей и зеленым горошком, великолепное суфле из лимона со сливками. Обилие ножей на столе не тревожило ее, потому что Кливдоны всегда так обедали. Зная, когда и как каждый из них использовать, она также знала, что шампанское не нужно пить залпом, как лимонад.

Все обедающие, по-видимому, знали друг друга. Лейлу представили целому ряду незнакомых людей с очень впечатляющими титулами. Она с легкостью справилась с этой церемонией, хорошо натренированная у Кливдонов, как с какими гостями обращаться. Даже когда Вивиан представил ее паре, которая когда-то посещала дом, где она работала горничной, они несколько минут поговорили о восхитительном спектакле и музыке «Девушки из Монтезума» и отошли, так и не узнав Лили Лоув. Да и как они могли узнать ее? Девушка в элегантном платье, с нежными, молочного цвета плечами в сопровождении кавалера из высшего общества, который заказал ей шампанское и подарил дорогие цветы, не имела ничего общего с горничной в длинном платье из черной тафты, накрахмаленном фартуке и кружевной наколке поверх строгого пучка темных волос.

Этот вечер превратился для Лейлы в пробное выступление, и она старалась изо всех сил. Но она не настолько была этим поглощена, чтобы не заметить, как пристально весь вечер разглядывал ее Вивиан Вейси-Хантер. И не смогла не заметить, как он привлекателен. Он был веселым, внимательным, лениво самоуверенным и совершенно не смущался громких титулов.

Вивиан стал интересовать ее. Ресторан Савой был одним из самых фешенебельных мест, куда можно было пойти. Вечер должен был влететь ему в копеечку. Так же, как и когда они встречались с его братом в Брайтоне у Галлини. Кто же такие Вейси-Хантеры? Они не из того круга, что Кливдоны, это точно. Означает ли это, что они выше их? Или ниже? Может, они связаны с этим Сирилом Родсом и его золотыми рудниками? Наверное, Рози была права, и она проводит вечер с миллионером.

Мысль о Рози испортила ее счастливое настроение на последние полчаса этого вечера. Теперь, когда он узнал, как ошибся с именами, именно Рози будет в дальнейшем наслаждаться его компанией. Со странной болью Лейла поняла, что ей не хочется думать об этом.

Они подъехали к ее дому, и она вдруг застыдилась его. Желтое сатиновое платье и светское поведение в Савойе не превратили ее в леди. Вивиан помог ей выйти из кеба и проводил по каменным ступенькам во двор до входа в ее подвал. В лунном свете очертания ее грязного двора приобретали странное очарование, которого Лейла раньше не замечала.

— Спасибо за действительно прекрасный вечер, — произнес Вивиан, еще более поражая ее расслабленные шампанским чувства, поднес к губам ее руку, облаченную в длинную перчатку, и поцеловал ее.

Странное возбуждение охватило ее, когда она ощутила на своей руке тепло его губ. Заставив себя отнять руку, она сказала:

— Вы были очень добры, капитан Вейси-Хантер. Мне только очень жаль, что вам досталась не та спутница, которую вы желали.

— Нет, та, — донесся из темноты его голос. — Я очень хорошо знал, кому послал гардении неделю назад. Более того, я должен признаться, что нарочно запутал вас своей запиской.

Лейла потеряла дар речи, ее мозг старался разгадать загадку этого волшебного вечера.

— Я придумал это, поскольку мой брат в ваших глазах выглядел более порядочно, и вы приняли бы от него приглашение, в котором мне отказали бы наверняка. Я приношу вам очередные извинения за то, что я не тот спутник, которого вы желали. Доброй ночи, мисс Лейла Дункан.

Чтобы удовлетворить неуемное любопытство Рози, Лейла сочинила подробности вечера, проведенного с Чарльзом Вейси-Хантером. Ей не хотелось говорить о том, чего она сама еще не уяснила. Когда несколько дней спустя одетый в униформу лакей доставил в ее подвал жемчужное ожерелье, она велела ему забрать его вместе с запиской, в которой говорилось, что она не принимает подарки от джентльменов. На следующий день маленький мальчишка принес ей букет роскошных хризантем со словами, что какой-то джентльмен дал ему шесть пенсов, чтобы он передал ей эти цветы. К ним была приколота записка:

Это не может быть расценено как подарок, потому что я сорвал их своею собственной рукой в саду брата. Я рисковал подвергнуться его гневу для того, чтобы просить вас отужинать со мной в субботу. Если этот мальчишка не вернется с моим скромным подношением, я буду считать, что вы согласились.

В. В.X.

Лейла заложила серебряное блюдо для фруктов, которым очень дорожила, чтобы купить подходящее платье. О том, чтобы заимствовать платье у Рози, не могло быть и речи.

Вивиан поехал в Корнуолл в начале декабря. Он согласился сделать этот визит в ответ на многочисленные просьбы Чарльза попытаться остановить деда, решившего продать землю, которую они оба считали жизненно важной для их владений. Вивиан не был уверен в истинных мотивах просьбы брата. Либо это было продиктовано его постоянным чувством вины, переросшим в навязчивую идею дать ему права, которых он никогда не имел по закону, либо Чарльз все еще не научился противостоять старику, слишком долго управлявшему Шенстоуном. По правде говоря, Вивиан не был уверен и в своих собственных мотивах. В детстве он всегда инстинктивно защищал младшего брата, что тогда было вполне естественно. Было ли это продолжением все той же роли, или же глубоко запрятанное желание получить наследство, в котором ему было отказано, что заставляло его брать на себя ответственность, которую Чарльз так часто перекладывал на его плечи?

Когда Чарльз сообщил ему, что вынужден по неотложным делам остаться в Лондоне, Вивиан чуть не изменил свои планы. В отсутствие брата в Шенстоуне ему будет еще более неуютно. Однако он уже получил отпуск и отказался от предрождественских приглашений, поэтому решил съездить и покончить с этим делом.

Дорога в поезде была утомительной, путь от станции в карете пришлось проделать в тумане и под моросящим дождем. Поскольку этот визит был не более чем обязанность, скверная погода лишь ухудшила настроение Вивиана, и когда Доббинс, кучер, сообщил ему, что сэр Кинсли и мисс Марчбанкс гостят у них уже несколько дней, Вивиан был почти готов повернуть назад. Но дальше Доббинс сказал, что они приехали, чтобы выбрать лошадей из конюшни, и Вивиан убедил себя, что должен остаться. Похоже, его брат был прав, и лорд Бранклифф собирается продать лучших в округе верховых лошадей, ничуть не заботясь о своем наследнике.

В Шенстоун-Холл вела узкая холмистая дорога, которая зимой становилась почти непроходимой. Доббинс взял на подмогу двух парней из конюшни, чтобы толкать карету, если колеса завязнут в грязи. Дорогу постоянно посыпали гравием, но это решало проблему лишь на короткое время, потому что земля быстро поглощала его, и на поверхность снова выступала грязь. После целого часа трудного пути — приходилось все время останавливаться и толкать карету — они выехали на твердую дорогу, и сквозь низко висевший туман стали различимы очертания старого дома.

При виде его Вивиан почувствовал что угодно, кроме радости. Его детство в этом доме было тяжелым и безрадостным. Достопочтенный Джеймс Вейси-Хантер большую часть времени отсутствовал, проводя время в парламенте или в кроватях своих многочисленных любовниц, а двоих своих сыновей и кроткую жену оставлял на попечение своего строгого, бескомпромиссного старого отца, который никогда не забывал и не старался понять события, лишившие Вивиана прав на наследство.

Единственный сын и наследник лорда Бранклиффа, достопочтенный Джеймс Вейси-Хантер, подписал свой первый брачный контракт с дочерью американского дипломата, но меньше чем через год, она, пересекая Атлантический океан, оказалась среди пропавших в море во время циклона. Вряд ли сильно расстроенный, но весь в долгах, вдовец вскоре женился на семнадцатилетней девушке. Через девять месяцев родился Вивиан. Джеймс счел свой долг выполненным и продолжил распутную жизнь, полностью забыв и про жену и про сына.

Но судьба приготовила для них удар. Друзья его первой жены, путешествуя по Восточному побережью Америки, наткнулись в поселении квакеров на молодую женщину. Она слегка тронулась умом, но это несомненно была Шарлотта Вейси-Хантер. Наследник лорда Бранклиффа был обвинен в двоеженстве, а его сын признан незаконнорожденным. Во время последующего следствия несчастная Шарлотта, оторванная от друзей-квакеров, покончила с собой, выпрыгнув в Нью-Йорке из окна.

Общество нашло ситуацию забавной. Все внимание было приковано к Маргарет и ее маленькому сыну. С Джеймса сняли обвинение в преднамеренном двоеженстве. «Что же будет дальше?» — спрашивали все. И наследник Бранклифф скоро показал им это. Поскольку его второй брак уже был расторгнут, он снова сочетался с Маргарет. Она опять стала его законной женой, но их сын был обречен оставаться незаконнорожденным. И Джеймсу пришлось выполнять свой долг во второй раз. Поселив жену и сыновей в мрачном загородном особняке, он умыл руки.

Старый лорд Бранклифф всегда вел дом и хозяйство железной рукой. Полный презрения к молодой женщине, которая только что прошла через волнения и унижение судов, он был жесток и к двум ее маленьким сыновьям, поклявшись, что они не унаследуют от матери черты, которые он расценивал как слабости. Годами он требовал от них жесткой дисциплины, стараясь формировать их характер на свой вкус. Со смехотворно раннего возраста их обучали верховой езде, фехтованию и стрельбе. В имение Вейси-Хантера доставили самых норовистых лошадей и снаряжение для уроков фехтования; обширные пространства использовались для упражнений в стрельбе.

Другие правила поведения•вдалбливались в них, когда дети стояли перед стариком и внимательно слушали. Суетливость наказывалась жестокими ударами по пальцам, невнимательность — прутом по ягодицам, а если они горбились, то к их спине привязывали доску, чтобы исправить осанку. Падение с лошади объяснялось тем, что ребенок плохо держался, и ему приказывалось снова забираться на лошадь. Неметкая стрельба влекла за собой многочасовую утомительную тренировку на глиняных голубях. После поражения в раунде фехтования полагалось стоять и анализировать его причины, осознавать свои просчеты и начинать новое состязание, которое нельзя было не выиграть.

Такие требования могли бы пробудить в братьях соперничество, граничащее с враждой, Вместо этого они лишь больше сблизились, объединенные страхом перед тираном.

Скоро Вивиан заметил, что его дед наслаждается, не только заставляя его страдать. Ему доставляет особое удовольствие причинить ему боль или унизить в присутствии робкого Чарльза и их кроткой матери. Но лишь когда он невинно спросил, что значит слово «незаконнорожденный», ему открылись особые причины его преследования. Восьмилетнему ребенку это было слишком сложно понять, но тем не менее Вивиан помнил, что с этого дня начал сопротивляться. Если он не такой, как другие дети, решил он, то он позаботится, чтобы эта разница стала очевидной.

С этого момента он перечил деду, где только было возможно, несмотря на наказания, следовавшие за этим. Чрезмерная жестокость вызвала протест у Маргарет, но ее попытки вмешаться только ухудшали положение Вивиана, потому что дед стал называть его «внебрачный щенок, который прячется под материнской юбкой». Поэтому, когда Вивиан подрос, он отказывался подчиняться чьей-либо воле. Когда смерть Джеймса во время охоты на некоторое время выбила из колеи его стареющего отца, Вивиан воспользовался возможностью ускользнуть в университет.

Оксфорд был воротами в жизнь для крепкого, умного, молодого человека. Его мастерство во всех спортивных занятиях мгновенно снискало ему уважение товарищей. Его внешности и телосложения было достаточно, чтобы сделать его крайне привлекательным для прекрасного пола и без дополнительного очарования его странного, незаконного рождения. Ярые поборники чистого происхождения относились к нему с пренебрежением, но в целом «незаконнорожденный джентльмен», как он сам часто себя называл, возбуждал у всех огромный интерес. Полный новичок в любовных делах, он прошел через серию уроков, укрепивших за ним славу обольстителя. Вивиан также пристрастился к вину, и единственной вещью, которая омрачала его тогдашнее существование, было то, что его мать и брат все еще вынуждены терпеть унижения в Шенстоуне.