К ее ужасу, Вивиан проявлял дикую ревность по поводу каждого принятого ею предложения, каждого мужчины, с которым она встречалась, каждого полученного подарка. С приближением лета военные маневры и парады проводились все чаще. Кавалерийский полк постоянно вызывали для эскорта членов правительства, чей статус требовал проезда официальной процессией по улицам Лондона. Загруженный на службе, Вивиан виделся с Лейлой реже, чем раньше, и страшно переживал, что она проводит время с другими мужчинами. Обнаружив, что он одинаково страстен и в любви, и в гневе, Лейла не знала, чем успокоить его. Они часто ссорились, пока он однажды не обвинил ее в том, что она не способна на искреннее чувство.

— Чего ты хочешь от меня на самом деле? — требовательно спросил Вивиан, когда они как-то в воскресенье гуляли в парке. — Когда я собирался стать твоим любовником, ты впала в праведный гнев и выкинула меня из кеба. Теперь я хочу стать твоим мужем, а ты предлагаешь быть моей любовницей. Ты хочешь остаться свободной и играть роль любовницы, которую постоянно окружают мужчины? Ты недооцениваешь меня. Я никогда ни с кем не делю благосклонности женщины.

Его слова так ранили ее, что Лейла не смогла вымолвить ни слова. Вивиан смутился, увидев, что заставил ее страдать, и потащил в тень деревьев, крепко прижав к себе.

— Дорогая, ты же знаешь: мысль о том, что ты находишься с другим мужчиной, разрывает меня на части, — в отчаянии пробормотал он. — Ради Бога, стань моей женой. Давай положим этому конец.

Лейла сама была в отчаянии.

— Давай положим всему этому конец, во что бы то ни стало. Оставь меня, Вивиан, — прошептала она, уткнувшись ему в пальто.

Через два дня он ждал ее у служебного входа. Она сказала поклонникам, что плохо себя чувствует, и пошла в Вивианом. Встреча закончилась новой ссорой, и после этого она не видела его две недели. Лейла была в полном отчаянии, считая, что потеряла его навсегда, когда, выйдя однажды днем из дома профессора Гольдштейна, увидела его при всех регалиях верхом на Оскаре около ждущего ее кеба. Она была поражена несчастным выражением его глаз, в которых раньше танцевали очаровательные смешинки.

Вивиан сопровождал кеб до ее подвала, а она сочиняла суровую речь, которую произнесет ему по приезде. Вместо этого Лейла радостно нырнула в его объятия и с готовностью согласилась забыть все, что он сказал ей в пылу ревности. Они провели час за чашкой чая, затем ей пора было собираться в театр.

Он страстно поцеловал ее и признался, что уже давно должен быть на королевском приеме в саду.

— Мне надо ехать туда, а то все решат, что я потерялся, — сказал он с улыбкой. — Но воскресенье все мое. Приезжай в Брайтон утренним поездом, а я найму карету, которая привезет тебя ко мне через фруктовый сад, который сейчас весь в цвету.

Он прижал обе ее руки к губам и многозначительно посмотрел на нее исподлобья.

— Я знаю гостиницу, где мы сможем остановиться на ночь, если застрянем или если будет плохая погода.

Отлично понимая, что это означает его капитуляцию и что он предлагает ей в этот уик-энд стать его любовницей, она не могла выдавить ни слова. Лейла была почти уверена, что он пользовался этой гостиницей раньше с другими женщинами. Ей стало неприятно, что Вивиан собирается привезти ее туда. С другой стороны, раз она сама отказывалась доставить ему удовольствие, то как может осуждать его за то, что он ездил туда с другими женщинами?

Лейла согласилась приехать. Он взял шлем и уже в дверях, обернувшись, небрежно спросил, ужинает ли она с кем-нибудь сегодня вечером? Она осторожно ответила, что ей назначил встречу Билли Мидлтон, один из ее постоянных поклонников.

— Что ж… желаю приятно провести вечер, — ответил он бесстрастно, что, однако, не скрыло его разочарования. — Ты всегда можешь поговорить с ним о Сириле Родсе.

Напоминание об этой давней шутке сильно покоробило ее.

— Я и сейчас думаю, что это имя ему подходит больше, чем Сесил — ответила Лейла спокойно.

Он многозначительно посмотрел на нее.

— Я уверен, он добровольно сменит имя, если ты скажешь ему об этом. По-видимому, ты можешь заставить мужчину сделать все, что захочешь.

На следующий день пришла Нелли. Лейла занималась пением, но была очень рада, что ее прервали. Вчерашний визит Вивиана не давал ей покоя, и ее очень беспокоило предстоящее воскресенье. Это не сделает их счастливыми, а возврата к старому уже не будет. Их желание броситься друг к другу в объятия больше невозможно сдерживать, а ее постоянные невнятные объяснения, почему она не может выйти за него замуж, могут быть истолкованы только одним способом. Став его любовницей, она могла бы удовлетворить его желание, но это, несомненно, усилило бы его ревность ко всем другим мужчинам, с которыми ей приходится встречаться. С такими мыслями в голове, пение не шло впрок, и она с радостью остановилась на середине гаммы, несмотря на просьбы Нелли спеть что-нибудь.

— Сейчас, когда ты так редко приходишь ко мне в гости? Это бы было ужасно грубо, — сказала Лейла с улыбкой, ополаскивая кипятком заварочный чайник.

Молодая служанка смотрела на нее во все глаза.

— Ты так шикарно выглядишь, Лили. И говоришь, как джентльмены, которые приходят к сэру Фредерику и хозяйке. А эти чашки! Настоящий китайский фарфор с рисунком. У тебя, наверное, сейчас много денег.

— Чайный сервиз подарил мне Вив… один друг.

— Джентльмен? — благоговейно спросила Нелли. Лейла налила чай.

— Да, Нелли, у меня теперь много друзей среди джентльменов, которые выражают мне свою благодарность за спектакль подарками. Они настолько состоятельны, что для них это то же самое, что чаевые извозчику или официанту.

— О, — не вполне понимая, пробормотала Нелли. — Но все-таки чайный сервиз. А ты не боишься разбить его?

Лейла вернулась к столу, поставив на него изящный чайничек из того же сервиза.

— Нет. Нужно обращаться с ним, как со старой, щербатой чашкой, и не будет никаких проблем. А если будешь очень осторожничать — обязательно разобьешь.

— О, — снова пробормотала Нелли, ошеломленная тем, что было выше ее понимания.

— Хочешь печенья… или у меня в буфетной есть пирог. Если хочешь, сейчас нарежу.

Краска залила бледное лицо Нелли.

— Не откажусь.

Лейла принесла пирог, отрезала большой кусок и положила на тарелку вместе с вилкой. Нелли с удивлением посмотрела на нее.

— А зачем вилка?

Теперь пришла очередь Лейлы слегка покраснеть. Она забыла, как жила Лили Лоув и ее прежние подруги.

— Я сейчас мелко нарежу, — сказала Лейла и взялась за пирог, прежде чем Нелли успела нырнуть в него всем лицом. Наливая чай, она слушала болтовню Нелли о том, что творится в доме Кливдонов. Для Лейлы это выглядело, как чужой мир, словно она никогда не была его частью. Затем она услышала последнюю новость о Джиме, который никак не может жениться на Нелли, потому что на пивзаводе его не переводят в контролеры. На вопрос, хорошо ли она себя с ним ведет, Нелли покраснела, из чего Лейла заключила, что Джим никогда не сделает ей предложения, ибо получил уже все, что хотел. Цепочка мыслей привела ее к предстоящему воскресенью и гостинице, в которой Вивиан собирался с ней остановиться; у Лейлы сразу испортилось настроение. Как ей узнать, останавливался ли Вивиан в этой гостинице до нее с бессчетным количеством других женщин? И чем все закончится, если она позволит ему достичь того, что он хочет?

— Будь осторожна, Нелли, — предостерегла она печально. — В этом мире для Джимов всегда все хорошо… как для майлсов лемптонов. Если у тебя возникнут трудности, он сразу скинет с себя всю ответственность.

— О, — взволнованно произнесла Нелли, больше восхищаясь красивыми словами Лейлы, чем их смыслом.

Съев еще один кусок пирога, Нелли достала из кармана письмо.

— Оно пришло две недели назад. Из какого-то другого места… Кухарка сказала, — добавила Нелли, потому что сама читать не умела.

Лейла с любопытством посмотрела на письмо. Оно было послано из места, под названием Хайдарабад, но почерк был не Френка, а на конверте стоял официальный штамп. Любопытство сменилось тяжелым предчувствием. С ним что-то случилось. Уверенный почерк на конверте и пересылка, оплаченная военным министерством. Кровь застучала у нее в висках. Она испугалась того, как радостно забилось ее сердце. О Господи, это значит, что больше нет препятствий и она может стать миссис Вейси-Хантер. И не нужна эта гостиница в воскресенье. Между ними больше не будет невыносимых ссор, непреодолимой ревности или лжи. Трясущимися руками Лейла разорвала конверт и прочитала:

Уважаемая мисс Лоув,

Я пишу вам по поручению одного из моих солдат, который не может написать сам. Я с сожалением вынужден сообщить вам, что военнослужащий Френк Дункан храбро участвовал в бою и получил ранение, потребовавшее ампутации правой руки. Ему была оказана медицинская помощь, и он отправляется в Лондон на корабле Марктаун, прибывающий в Тилбери 8-го июня. Он очень хотел, чтобы вам сообщили об этом. Насколько я понимаю, вы близкие друзья, а у него нет семьи, поэтому я очень сожалею, что мне приходится сообщать вам такую печальную весть.

Позвольте заверить вас в моем…

Строчки поплыли у нее перед глазами. Лейла бессмысленно смотрела на лист бумаги в руках, мгновенно забыв о Нелли и о Джиме.

Вместо прогулки по фруктовому саду Вивиан получил в уик-энд письмо от Лейлы. Его содержание ужасным образом подействовало на него и выбило из колеи на несколько дней. Каждое слово письма отпечаталось в его мозгу, каждая жестокая фраза преследовала его. Она писала ему, что ее карьера значит для нее больше чего бы то ни было. Что его постоянное надоедание и беспочвенная ревность не дают ей сосредоточиться на занятиях пением. Таким образом, он должен усвоить, что о проведении досуга с ним, сейчас или в будущем, не может быть и речи. Письмо заканчивалось словами, что она сама будет оплачивать уроки пения, продавая подарки, которые он ей подарил.

Не в состоянии смириться с таким внезапным разрывом, он проводил все внеслужебное время, крепко напиваясь, или скакал на Оскаре, пытаясь изгнать демонов, овладевших им. Вивиан никому не смог бы признаться, что его сердце разбито на части любовью к женщине, которая его отвергла. О нем всегда говорили, что он флиртует с теми, чья честь давно забыта, или с теми, кто не особо будет жалеть о чести, лишившись ее из-за него. Он всегда считал себя мужчиной с нормальным соотношением добродетелей и пороков и полагал, что в компенсацию за одинокое детство волен отдавать кусочки себя такому количеству подруг, какому пожелает. Затем он столкнулся с загадочной девушкой, которая вдребезги разбила все его представления о прекрасном поле и поймала в ловушку, из которой он не может выбраться.

Лейла открыла ему глаза, показав другую сторону отношений Лемптона и Рози Хейвуд; она продемонстрировала удивительное чувство чести, основанное на личной гордости, а не на гордости за свое происхождение или социальное положение. Благодаря ей он понял, что такое решимость в достижении успеха. Она часто унижала его, почти всегда неосознанно, и он обнаружил, что этот опыт не так уж неприятен ему. Он помнил, как постоянно менялось ее настроение, помнил восхитительное смущение, когда он поддразнивал ее, звук ее голоса.

Ночь за ночью он мучился ревностью, представляя ее у Романо в украшениях, подаренных другим мужчиной, рассказывающей этому ухажеру о спектакле или о последних задумках Лестера Гилберта. Что еще хуже, он представлял, как Лейла рассказывает о своем визите в «особняк лорда», где предыдущий поклонник гонялся по лугам за черным ягненком для нее. И, что было хуже всего, Вивиан знал, что снова сделает это, если только она позволит ему.

Каждую ночь он приходил к выводу, что она бросила ему вызов способом, далеко превосходящим все, что смогла изобрести Джулия. Лейла, по-видимому, больше наслаждалась его слабостью, чем его силой. Она вела тонкую игру с того самого вечера, когда в праведном гневе выкинула его из кеба: Лейла вынудила его общаться с ней только по-дружески, потом эти уроки пения и серьги; а он был настолько очарован ею, что привез в свой дом, заставил Чарльза и Джулию развлекать ее, защищал от их презрения и нападок деда.

Лейла играла с ним в кошки-мышки до тех пор, пока он не созрел для того, чтобы сделать все, что она ни попросит. Эта безвестная девчонка из кордебалета, поставила его на колени.

Несколько недель он был словно обезумевший: ссорился с друзьями, рычал на подчиненных и стегал лошадей. Командир как-то отозвал его в сторонку для мужского разговора, но из этого ничего не вышло. Офицеры его полка, как обычно, разделились на два лагеря. Друзья Вивиана по-мужски оправдывали его, те же, кто всегда считал его джентльменом второго сорта, расценивали такое поведение как извращенную форму мести.

Лидер группы офицеров голубых кровей майор Теодор Мауль Редферн Феннимор никогда не благоволил к нему, называя не иначе как «Вейси-Хантер Внебрачный», и позволял обменяться с ним лишь парой слов, и то если этого требовала служба. Хвастаясь личным знакомством с принцем Уэлльским и тем, что его родословная восходит к первому королю Англии Тюдору, Тео Феннимор считал себя гордостью полка. Его закадычные друзья были склонны согласиться с ним, но избегали Вивиана больше из солидарности со своим героем, чем из-за его статуса незаконнорожденного. Хотя иногда и возникали маленькие трения, это не причиняло Вивиану серьезных неприятностей до тех пор, пока через несколько недель после получения письма от Лейлы не случилась одна из них.

Как-то в середине лета, в субботу, полк проводил парад для населения. В этот день столбики термометров поднялись до рекордных отметок. Жара мучила и людей и животных, которым пришлось демонстрировать искусство верховой езды, полковые построения и все, чем славится кавалерия. Детей сажали на самых спокойных, старых, отслуживших боевых лошадей, молодые женщины трепетали от вида загорелых солдат, которые норовили подмигнуть девушкам, когда старшего офицера не было поблизости. Безукоризненные мундиры особенно подчеркивали их мужественность. Пожилые пары наполнялись верой в могущество нации, когда видели сверкающие копья и красивые лица солдат. Военная часть праздника была короткой и сменилась спортивными состязаниями. Команда, ставившая палатки, куда входил Вивиан, демонстрировала, что копья — это не только смертельное оружие, а матч в крикет между одиннадцатью солдатами полка и джентльменами Сассекса был призван показать, что уланы— молодые, мужественные ребята, которые проявят на войне такой же высокий боевой дух, как и в крикете.

Кульминацией дня, во всяком случае для офицеров, был визит Эдварда, принца Уэлльского, который, согласно плану, должен был вручить им кубок в знак признания успехов в Ашанти. Церемония должна была состояться во время легкого чая, который готовили к четырем часам. Поэтому в три тридцать все офицеры, кроме тех, кто был на дежурстве, собрались при всех регалиях в зале в ожидании чая, который им не позволяли пить до появления «Тедди». Сообщение о том, что королевская особа задерживается и прибудет почти на час позже, было встречено многозначительными взглядами: выражать протест ворчанием у офицеров и джентльменов считалось плохом тоном. Однако поскольку сам командир умирал от жажды, он приказал обслуге принести подчиненным, затянутым в парадную форму, стаканы и холодный лимонад.

Разговоры вертелись вокруг одной темы: комиссии по расследованию неудачного рейда Джеймсона полтора года назад, в результате которого Британия потеряла контроль над провинцией Трансвааль и ее золотыми приисками. Операция вызвала протесты, руководители восставшей армии были посажены в тюрьму, а Сесил Роде, хоть и с опозданием, был вызван в Лондон, чтобы объяснить свое участие в этих почти военных действиях, а главное, подтвердить непричастность правительства. Результаты расследования были обнародованы сегодня утром, и все, кто находился в оппозиции к правительству, назвали их «шпиком». Враги Сесила Родса, которых у него было много, негодовали, потому что он не понес никакого наказания, несмотря на то, что его признали тайным организатором нападения.

Вивиан стоял среди своих друзей, но мысли его витали далеко. После очередной бессонной ночи у него стучало в голове, и он был в ужасном расположении духа. В результате показательная установка палатки выглядела весьма плачевно. Он грубо обругал капрала, который ставил копья, оборвал его товарищей, попытавшихся вступиться за него, спрыгнул со своего боевого коня Мерлина и без слов передал его своему конюху. Он весь кипел от злости. Эта неудача только усилила его отвращение к себе и окончательно испортила настроение. Сколько еще он будет мучиться из-за ее унизительного письма? Сколько должно пройти времени, прежде чем он почувствует себя свободным и снова обретет уверенность?

— Некоторые из твоих людей были там, так ведь, Вивиан? — раздался рядом с ним голос, вернувший его к действительности.

— Где? — спросил он, не понимая, о чем идет речь.

— В Трансваале.

Он, нахмурившись, посмотрел на Джона Кинсона, своего близкого друга, и попытался собраться с мыслями.

— Ну, старина, держи себя в руках, — дружелюбно произнес Джеральд Пайпер. — У нас у всех бывают плохие дни. Я однажды тоже воткнул не туда все колья.

— Ты всегда втыкаешь колья не туда, — отозвался Джон и вновь повернулся к Вивиану. — Я помню, ты говорил, что какие-то рудокопы Бранклиффа ушли на золотые прииски, когда спрос на олово упал.

Мысли Вивиана понемногу пришли в порядок.

— Да, многие мужчины из Корнуолла отправились в Африку искать счастье. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из них добился успеха, потому что Крюгер просто задушил их налогами и пошлинами.

— Вот и я так думаю, — с жаром добавил Джон, окидывая взглядом стоящих вокруг. — Роде был прав, организовывая рейд. Он заслуживает нашего восхищения хотя бы за то, что пытается улучшить жизнь соотечественников.

— Я не могу с этим согласиться, — возразил молодой лейтенант, по имени Джеффрис. — Он мог развязать новую войну с бурами. После унизительного поражения, которое они недавно нанесли нам, я, например, не хотел бы ввязаться в длительную кампанию в Южной Африке. С меня хватит Ашанти. Я буду рад на несколько лет остаться здесь для мирной службы в гарнизоне.

— Южную Африку нельзя сравнивать с Ашанти, — сказал кто-то из офицеров. — Моя сестра с мужем переехали туда и пишут, что это великолепная, красивая страна.

— Вот почему Роде хочет ее всю, — назидательно заметил Джеральд Пайпер. — Черт возьми, буры — это же фермеры, которых мало волнует добыча золота. Почему мы им позволяем командовать нашими соотечественниками, которые хотят добывать его? Только подумайте, если бы рейд Джеймсона был удачным…

— Началась бы война, — перебил его юный Джеффрис.

— Это поставило бы правительство в неудобное положение, — вставил Вивиан, стараясь настроиться на эту тему. — Роде благородно взял на себя всю ответственность, и ему в награду было позволено вернуться в свой Кейптаун.

— Роде на этом не успокоится. Из-за этого золота мы скоро получим еще одну войну с бурами, — сказал Джеральд Пайпер. — Он может мирно набивать алмазами свои сундуки, но Паулус Крюгер полон решимости сражаться за Трансвааль. Мы все еще отправимся туда, помяните мое слово.

— Он не рискнет начать настоящую войну, — заметил Вивиан. Разговоры о Сесиле Родсе напомнили ему о голубоглазой девушке, которая никак не могла запомнить это имя. — Роде не разбирается в военной тактике. Это стало ясно после провала рейда.

— А как же история с матабеле? — спросил Джеральд Пайпер.

— А что это за история?

— Он же подавил восстание.

— Восстание подавили солдаты, — заявил Вивиан раздражаясь. — Оно бы не вспыхнуло, если бы Роде не забрал свои войска из Родезии на помощь Джеймсону. Я заезжал туда по пути из Ашанти и слышал о Родсе мнения людей, которые близко с ним связаны. Несомненно, это великий человек, но он никогда не станет генералом. Порывистый, целеустремленный, не желающий слушать ничьих советов.

Выплеснув из стакана остаток лимонного напитка, Вивиан поставил его на поднос, который держал официант.

— Даже его самые верные друзья признают, что Роде презирает солдат, которых использует для достижения своих целей, и отказывается понять, что безжалостные методы, которыми он идет к победе, недопустимы даже в войне.

— Значит, ты не из его поклонников, ВВХ? — спросил Джон.

— Совсем наоборот, — возразил Вивиан, желая в этот момент только того, чтобы у него перестало стучать в голове. — Моя мать сейчас живет в Родезии и хорошо его знает. Она очень высоко отзывается о его качествах, а я всегда уважал ее мнение. Роде — человек, не имеющий ни титула, ни влиятельных предков. Он обошел многих, имеющих и то, и другое, и доказал, что человек — это то, что он есть, а не то, кем делают его происхождение и счет в банке.

— Мы все с этим согласны, — поспешно вставил Джеффри.

— Господи, как бы я хотел, чтобы Его Королевское Высочество надел мундир, — произнес капитан по имени Кристиансон, пытаясь сменить тему разговора. — Запах копченого лосося и нарезанных огурцов мучит мой аппетит.

Джон Кинсон окинул взглядом комнату, где под сеткой от мух накрывали чай.

— Запах еды идет из окон дома напротив.

Все разом замолкли, проклиная задержку с чаем, и в наступившей тишине из соседней группы офицеров раздался громкий, неторопливый голос:

— А я говорю, что он отъявленный негодяй. Тиран, черт бы его побрал! За его показным патриотизмом скрываются личные амбиции. Его именем названа страна, он некоронованный король Кимберли, главный рантье. Он больше заботится о своей власти, чем о стране и народе.

— Ты упрощаешь, Тео, — запротестовал капитан, стоящий рядом с майором Феннимором. — Роде сильно раздвинул границы империи.

— Он ходил в какую-то дешевую школу, — вступил в разговор кто-то из старших офицеров. — Происходит из мелких фермеров. Создал себе репутацию с помощью сомнительных дел, предательства и подхалимства. Его Королевское Высочество терпит его только потому, что Ее Величество считает, что его деяния идут на пользу Британии. Королеве, конечно, приходится делать много неприятных вещей ради нации в целом, но есть множество глупых женщин, которые открыто боготворят Родса. Я не стану никого называть, но нельзя же считать авторитетным мнение окружающих его дам, отнюдь не блещущих умом.

Это замечание прозвучало в самый неподходящий момент и было хорошо слышно тем, кто стоял вокруг Вивиана и кому он только что сказал, что Маргарет Вейси-Хантер — одна из близких знакомых Родса. От мыслей о Лейле и ее Сириле Родсе Вивиан был и так накален до предела.

Повернувшись, он взбешенно потребовал:

— Если вы оскорбляете человека, которого здесь нет, то, я полагаю, вам стоит знать, что думают о нем те, кто его окружает.

В комнате воцарилось молчание, а Тео Феннимор водрузил на глаз монокль и взглянул на офицера, стоящего рядом.

— Кто-то что-то сказал, Майлс? — неспешно спросил он.

Неловко оглянувшись назад, Майлс Гостхорп пробормотал:

— Лучше оставь эту тему, Тео.

Вивиан был не в том настроении, чтобы стерпеть такое от человека, который уже несколько лет был его скрытым врагом.

— Зачем же оставлять? Как раз сейчас она становится интересной. Я жду объяснений от человека, который сам не более умен, чем те, кого он оскорбляет.

Вивиан замолчал, а Феннимор произнес, обращаясь к офицерам вокруг него:

— Комиссия по расследованию признала Родса виновным, но затем позволила беспрепятственно уйти. Эта практика последнее время встречается отвратительно часто, о чем мы в нашем полку хорошо знаем. В результате общество наводнили крикуны и выскочки, которые маскируются под джентльменов.

Явный намек на Вивиана заставил всех переглянуться. Для Вивиана это была спичка, от которой он вспыхнул. Оттолкнув друзей, попытавшихся удержать его, он подошел к Феннимору и процедил сквозь зубы:

— Ни один джентльмен не сказал бы того, что сказали вы, поэтому кто вы, Феннимор: крикун или выскочка?

В наступившей тишине можно было услышать звук упавшей на пол булавки.

Майор голубых кровей смерил Вивиана презрительным взглядом и, не собираясь отвечать, повернулся к нему спиной. Сердце Вивиана гулко забилось, он схватил противника за руку и повернул лицом к себе.

— Так кто же вы, Феннимор? Клянусь, я получу от вас ответ.

— Вы от меня ничего не получите, — ледяным тоном произнес Феннимор. — Я не имею дел с такими, как вы.

Зная, что он не может отпустить своего противника безнаказанным после того, как тот намекнул на события, которые были известны всем присутствующим, Вивиан прорычал:

— Сейчас вы будете иметь дело со мной, и я потружусь дать вам урок, который вы нескоро забудете.

Стряхнув с рукава руку Вивиана, Феннимор презрительно сказал:

— Нет ничего, чему бы мог научить меня ублюдок, кроме того как, стреляя во врагов, убить вместо этого двух моих людей.

Потеряв над собой контроль, Вивиан ударил его по лицу с такой силой, что на щеке Феннимора остался белый след, который медленно краснел, в то время как сам Феннимор стал мертвенно бледным. Все вокруг замерли в оцепенении.

— Вы пожалеете об этом, — выдавил из себя Феннимор. — Клянусь Богом, вы пожалеете об этом!

Все еще во власти эмоций, Вивиан был готов вцепиться ему в горло, если бы тот сделал хоть одно движение в его сторону. Несколько человек положили ему руки на плечи, но Вивиан одним недовольным движением скинул их. Он думал только о мести. Но Джон Кинсон решительно встал между ними.

— Ради Бога, ребята, он уже здесь, — прошипел он. — Держите себя в руках, здесь принц Уэлльский.

Даже в нынешнем своем состоянии Вивиан заметил, что центром внимания в комнате стал кто-то еще. Он повернул голову к главному входу и увидел рядом со старшими офицерами полка представительного человека средних лет, который должен был стать их следующим монархом.

Тео Феннимора приветствовали как друга королевской семьи. След от удара все еще алел на его щеке. Вивиан, конечно, не удостоился такого дружеского обращения и на протяжении всего визита боролся с чувством, что наказан и стоит с доской, привязанной к спине. Он знал, что разбудил сегодня опасного врага.

— Уходите, — сказал профессор Гольдштейн. — Вы просто тратите мое время и свои деньги. Уходите и возвращайтесь только тогда, когда решите, что вы действительно желаете учиться пению. То, что вы делаете сейчас… вы открываете и закрываете рот, как рыба в кастрюле, и производите на людей столько же впечатления.

Профессор нетерпеливо всплеснул руками.

— Уходите! Я не желаю, чтобы мое имя связывалось с такими звуками.

Лейла покорно покинула его дом. Она действительно пела плохо и невыразительно. Верхние ноты были слишком пронзительны.

Был ранний сентябрь. Лейла медленно брела по залитым солнцем улицам, пока не достигла парка Святого Джеймса, куда и свернула, погрузившись в успокаивающий мир роз, лужаек и прохладной воды. Позволив себе роскошь хоть на время выкинуть все мысли из головы, она прошла по узкой тропинке. Вокруг нее раздавался смех детей, играющих в мяч или плетущих венки, кряканье уток и всплески воды, когда эти неуклюжие птицы на своих перепончатых лапках выкарабкивались на берег. С эстрадной площадки вдалеке неслась музыка.

Она обожала розы: желтые, огненно-красные, белые, бархатно-малиновые. Ей попадались кусты, сплошь покрытые маленькими раскрывшимися цветками. На других были редкие крупные бутоны с плотно прижатыми лепестками.

Лейла смотрела, как утки ныряли в поисках пищи, затем снова появлялись на поверхности, сверкая каплями на оперении. Она с улыбкой наблюдала, как они выкарабкиваются на берег, чтобы в тени прибрежных ив почистить клювом перья. Лейла проходила мимо благородных дам в кружевах и шляпах, одетых в серые костюмы кавалеров, молоденьких девушек в муслиновых юбках, гувернанток в синих платьях и белых накрахмаленных передниках, толкающих коляски со следующим поколением английских пэров, мимо солдат в выходных мундирах, прогуливающихся со своими возлюбленными или в поисках оных. Мимо маленьких мальчиков в матросских костюмчиках и девочек в кружевных платьях, соломенных или льняных шляпках и с маленькими разноцветными зонтиками в руках. На длинном поводке прогуливалась собака; маленький мальчик вертел обруч, а девочка толкала деревянного цыпленка на палке, который, когда крутились большие колеса, кивал головой и хлопал крыльями. Затем появилась вторая собака, и между псами завязалась драка. Обруч задел седобородого джентльмена, сидевшего на скамейке. Цыпленок свалился. Раздался лай, строгие слова мальчику и плач по поводу цыпленка. Через некоторое время все пришло в порядок, и воцарился прежний покой.

Лейла шла походкой из «Прогулки», притягивая взгляды отдыхающих. Ее забавляло внимание, которое прохожие обращали на ее кисейную блузку с высоким воротником, строгую кремовую юбку с фиолетовым шелковым поясом и большой розой из газовой материи на талии слева, на огромную кремовую шляпу с фиолетовой вуалью. На короткое время она позволила себе стать тем, кем она хочет, и никто не мог разрушить ее иллюзий. Она представила себя партнершей Франца Миттельхейтера в самом знаменитом шоу театра Линдлей. Она, Лейла Дункан, знаменитое оперное сопрано. Затем эти мысли на несколько мгновений сменились другими: она — Лейла Вейси-Хантер, обожаемая жена мужчины, которого она не в силах забыть.

Переходя через мост, Лейла остановилась и посмотрела вниз на серебристую гладь озера, лишь кое-где нарушаемую рябью от проплывающих птиц. Она на мгновение дала свободу своим чувствам, но теперь возвращалась в суровую реальность. Элегантная женщина, на которую устремлены взгляды прохожих, — это Лили Дункан, жена однорукого, грубого солдата, не имеющего работы и, по-видимому, не собирающегося ее искать. Она была законная супруга несчастного, ревнивого человека, у которого индийские дикари и… горничная, ставшая актрисой, отняли гордость.

Френк был дома уже три месяца, превратив ее жизнь в кошмар своими гадкими разговорами и еще более гадкими мыслями. До последнего дня она надеялась, что он не приедет. Лейла поехала в Тилбери встречать пароход, потому что не могла допустить, чтобы он поехал к Кливдонам и стал требовать адрес своей жены. Еще больше она боялась, что он придет в театр.