Говоря это, он остановился, повернулся лицом ко мне.
      Я оглядел его лицо, освещенное солнцем. Он действительно был неподходящей птицей для этой клетки. Высокий, сильный, с волевым и смуглым лицом, с отточенными тонкими чертами, он будто сошел с полотен Мурильо или Веласкеса. В очертании его энергичного рта и всей гибкой и крепкой фигуры угадывалась скрытая энергия и сила.
      - Можно учиться и другими путями, - сказал я сентенциозно. - Я не могу поверить, что вы провели всю свою жизнь в праздности и удовольствиях.
      - Удовольствиях! - воскликнул он. - Удовольствиях! Взгляните-ка! - Он снял шляпу, и я увидел в его черных волосах седые пряди. - Не думаете ли вы, что это результат удовольствий? - с горьким смехом спросил он.
      - Вы, очевидно, испытали большое потрясение. Я знавал людей, таких же молодых, как вы, у которых были седые волосы.
      - Бедняги! - пробормотал он. - Я жалею их.
      - Если вам удастся зайти к нам в Бранксом, - сказал я, - может быть, вы возьмете с собой мисс Хэзерстон? Мой отец да и сестра будут очень рады ее видеть, а смена впечатлений принесет ей пользу.
      - Трудно будет ускользнуть нам вместе, - ответил он. - Но, если подвернется случай, я приведу ее с собой. Это можно будет сделать как-нибудь пополудни, так как отец в это время иногда отдыхает.
      Мы подошли к извилистой тропинке, которая начиналась у шоссе и вела к дому лэрда. Мой спутник остановился.
      - Мне нужно идти домой, - сказал он, - иначе меня спохватятся. Я вам очень благодарен. Габриель тоже будет тронута вашим любезным приглашением.
      Он пожал мне руку и отправился было, но повернулся и снова догнал меня.
      - Мне только что подумалось, что для вас мы - большая загадка, что вы рассматриваете Клумбер, как частную психиатрическую лечебницу. Не смею порицать вас за это. Было бы недружески с моей стороны не удовлетворить вашего любопытства, но я обещал отцу молчать. Если бы даже я и рассказал вам все, что знаю, вы просто не поняли бы меня. Я хотел бы только, чтобы вы поверили, что отец так же здоров, как вы или я, но у него есть причины вести такой образ жизни. Могу еще добавить: его стремление к уединению не является результатом каких-нибудь недостойных или бесчестных поступков, а вызвано только инстинктом самосохранения.
      - Значит, ему грозит опасность? - воскликнул я.
      - Да, он постоянно в опасности.
      - Но почему же он не обратился за защитой к властям? Если он кого-то опасается, ему стоит только назвать это лицо, и тому будет предложено не нарушать мира.
      - Дорогой Уэст, - сказал молодой Хэзерстон, - подстерегающую отца опасность невозможно предотвратить вмешательством людей.
      - Вы же не станете утверждать, что она сверхъестественна, - сказал я недоверчиво.
      - Вряд ли, - ответил он нерешительно. - Ну вот, - продолжал он, - я сказал гораздо больше того, что имел право сказать, но я знаю, вы не злоупотребите моим доверием. До свидания!
      Он отправился домой и скоро исчез за поворотом дороги.
      Сперва обитатели Клумбера показались мне просто эксцентричными людьми, но после беседы с Мордаунтом Хэзерстоном я понял, что нечто темное и зловещее лежит в основе поступков генерала. И чем больше я размышлял над этим, тем меньше понимал своих соседей.
      Мрачный Клумбер-холл и катастрофа, нависшая над его обитателями, - все это в сильнейшей степени действовало на мое воображение. До поздней ночи я угрюмый сидел у огня, перебирая в уме все, что слышал, и вспоминая различные эпизоды, которые могли бы дать мне ключ к тайне.
      Глава V
      О ТЕНИ КЛУМБЕРА, УПАВШЕЙ НА НАС ЧЕТВЕРЫХ
      Надеюсь, что мои читатели не сочтут меня любопытным человеком, сующим нос в чужие дела, если я скажу, что последующие дни и недели мои мысли все более и более возвращались к генералу Хэзерстону и окружавшей его тайне. Напрасно я старался тяжелым трудом и делами лэрда направить мысли в другое русло. Что бы я ни делал на суше или на воде, я ловил себя на том, что ломаю голову над тайной Клумбера. Наконец я почувствовал, что не способен заниматься чем бы то ни было, пока не найду разгадку. Я не мог проходить мимо пятифутового забора или мимо больших железных ворот с массивным замком, чтобы не попытаться отгадать, какая тайна скрывается за этой преградой. Несмотря на все мои размышления и наблюдения, я не мог прийти ни к какому выводу, который хотя бы на минуту можно было принять за отправную точку.
      Однажды вечером моя сестра навестила больного крестьянина, потом выполнила еще какой-то акт милосердия, за что ее так любили по всей округе.
      - Джон, - сказала она, вернувшись домой, - видел ты Клумбер-холл в ночное время?
      - Нет, - ответил я, откладывая в сторону книгу, которую читал. - Нет, ни разу с того вечера, когда генерал и Мак-Нейль производили осмотр дома.
      - Так бери шляпу, Джон, и пойдем со мной.
      По ее поведению я понял, что она чем-то взволнована и напугана.
      - Бог с тобой! - воскликнул я. - В чем дело? Неужели старый Клумбер-холл горит? У тебя такой мрачный вид, что можно подумать, будто погиб весь Вигтаун.
      - Нет, пока еще не все плохо, - сказала она, улыбнувшись. - Пойдем же, Джон. Мне очень хочется, чтобы ты это видел.
      Я всегда воздерживался от каких-либо разговоров, которые могли бы встревожить мою сестру. Поэтому она не знала, какой интерес вызывают во мне наши соседи. Я взял шляпу и последовал за ней в темноту. Мы шли по узенькой тропинке. Она привела нас к небольшой возвышенности, с которой был виден как на ладони холл.
      - Погляди-ка, - сказала сестра, останавливаясь.
      Клумбер лежал внизу в море света. В нижнем этаже ставни скрывали огни, но наверху, начиная от широких окон второго этажа вплоть до узких щелей на вершине башни, не было ни одного отверстия, которое не излучало бы поток света. Свет был ослепителен. Было ясно, что в Клумбер-холле горит множество ламп. Причем все эти ярко освещенные комнаты были, по-видимому, нежилыми, а в некоторых из них, насколько мы могли видеть, не было даже мебели.
      Минуту я стоял изумленный перед странным зрелищем, потом услыхал за собой всхлипывание.
      - Что с тобой, Эстер? - спросил я, обернувшись к сестре.
      - Я так боюсь! О, Джон, уведи меня домой, я так боюсь! - Она уцепилась за мою руку и принялась дергать ее.
      - Полно, дорогая, - сказал я. - Тут нет ничего страшного. Что тебя так расстроило?
      - Я боюсь их, Джон, я боюсь Хэзерстонов. Почему они так освещают свой дом каждую ночь? И почему старик убегает, как заяц, при одном только приближении постороннего? Здесь что-то неладно, Джон...
      Я как мог успокоил ее и отвел домой. Перед сном я заставил ее выпить горячего глинтвейна. В разговоре я всячески избегал Хэзерстонов, боясь еще больше взволновать сестру, и она тоже не говорила о них. Однако из ее слов я мог понять, что она в течение некоторого времени наблюдала за нашими соседями, и что странные явления очень подействовали ей на нервы. Ночная иллюминация холла сама по себе не могла бы привести сестру в такое состояние. Только целая серия загадочных происшествий способна была оставить тягостное впечатление в ее душе.
      Таковы были в то время мои предположения. Сейчас я знаю, что был прав, и что моя сестра имела даже больше оснований, чем я, догадываться о чем-то таинственном и страшном, тяготеющим над обитателями Клумбера. Наш интерес к Клумберу возник вначале из простого любопытства, но вскоре события приняли такой оборот, что мы оказались прочно связанными с судьбой Хэзерстонов.
      Мордаунт, воспользовавшись моим приглашением, иногда приводил и свою сестру. Мы бродили вчетвером по вересковой пустоши или в ясную погоду отправлялись в нашем маленьком ялике в плавание под парусами и добирались до Ирландского моря. Во время этих экскурсий брат и сестра радовались как дети. Им доставляло огромное удовольствие убегать из своей крепости и проводить хотя бы несколько часов со своими друзьями.
      Когда четверо молодых существ сходятся вместе для приятных и запретных свиданий, результат может быть только один: знакомство перерастает в дружбу, дружба - в любовь. Вот я пишу эти строки, а Габриель сидит возле меня и соглашается со мной. Достаточно сказать, что в течение нескольких недель после нашей первой встречи Мордаунт Хэзерстон покорил сердце моей дорогой сестры, а Габриель дала мне торжественное обещание, которое не может разрушить даже смерть.
      Я только потому говорю так кратко о двойных узах, возникших между нашими семьями, что не хочу, чтобы эта повесть превратилась в любовную историю. Кроме того, я боюсь утерять нить фактов, которые я записываю, они тесно связаны с генералом Хэзерстоном и только косвенно затрагивают мои личные переживания.
      В общем, визиты в Бранксом делались все чаще и чаще. Наши друзья проводили с нами иногда целый день, если дела отзывали генерала в Вигтаун или если подагра приковывала его к постели. Что касается нашего доброго отца, то он был всегда готов встречать нас шутками и цитатами из восточных поэм, подходящими к данному случаю. От него у нас не было секретов, и он уже считал всех четверых своими детьми.
      Во время приступов особенно мрачного или беспокойного настроения у генерала Габриель и Мордаунт неделями не могли уйти из дому. Генерал стоял на страже в аллее (какой это был мрачный и молчаливый часовой!) или ходил взад и вперед по подъездной дороге, ожидая, что кто-то совершит попытку проникнуть в его уединение.
      Иногда, проходя вечером мимо Клумбера, я замечал темную, зловещую фигуру, бесшумно блуждающую в тени деревьев, суровое, костлявое, темное лицо генерала, подозрительно глядевшего на меня из-за прутьев забора. Я часто жалел старика, видя его странные нервные движения, его осторожные взгляды исподтишка и подергивающееся лицо. Кто мог бы поверить, что этот пугливый старик был когда-то лихим офицером!..
      И все же, несмотря на бдительность старого воина, мы ухитрялись поддерживать связь с нашими друзьями. Позади холла мы нашли место, где забор был сделан так небрежно, что без особого труда можно было вынуть два бруска. Широкая щель давала нам возможность встречаться. Конечно, эти встречи были очень короткими: генерал блуждал по всему саду, и ни одна часть владений не была застрахована от его внезапных налетов.
      Как живо представляется мне одна из этих коротких встреч! Она кажется мне светлой, мирной и такой непохожей на бурные загадочные события, которые закончились страшной катастрофой.
      Я припоминаю, что шел я тогда по полю, трава была влажной от утреннего дождя, а воздух напоен запахом свежевспаханной земли. Габриель ждала меня под боярышником по ту сторону щели. Мы стояли рука об руку, любуясь простором поросших вереском полей, широкой голубой каймой пены. Далеко на северо-западе солнце сияло над остроконечной вершиной горы Сростон. С того места, где мы стояли, был виден дым пароходов, снующих по оживленному водному пути на Белфаст.
      - Как чудесно! - воскликнула Габриель, пожимая мою руку. - Ах, Джон, почему мы не можем поплыть туда по этим волнам и оставить все наши горести на берегу!
      - Какие же это горести, которые ты хотела бы оставить на берегу, Габриель? - спросил я. - Разве я не могу разделить их с тобой?
      - У меня нет секретов от тебя, Джон, - ответила она. - Главное наше горе, как ты, конечно, знаешь, - странное поведение отца. Разве не печально для всех нас, что человек, сыгравший такую большую роль в жизни, должен метаться из одного глухого угла страны в другой, должен защищаться запорами, ограждениями, как вор, скрывающийся от правосудия?
      - Но почему же он так делает, Габриель? - спросил я.
      - Не знаю, - ответила она искренне. - Мне известно только, что над его головой висит какая-то опасность и что эту опасность он навлек на себя во время пребывания в Индии. В чем она заключается, я знаю не больше тебя.
      - Но твой брат знает, - заметил я. - Однажды он говорил со мной. Он считает опасность совершенно реальной.
      - Да, он знает, да и мать тоже, - призналась девушка, - но они все скрывают от меня. Сейчас отец в агонии страха, но скоро наступит пятое октября, и он успокоится.
      - Откуда ты это знаешь?
      - По опыту. К пятому октября его страх достигает апогея. В течение многих лет он привык запирать Мордаунта и меня в наших комнатах, поэтому мы не имеем никакого представления о происходящем. Но мы видим, что ему становится гораздо легче после этой даты. Он чувствует себя сравнительно спокойно, пока снова не приблизится этот день.
      - Значит, остается ждать около десяти дней, - заметил я, потому что был конец сентября. - Между прочим, дорогая, почему это у вас освещают все комнаты по ночам?
      - Ты заметил? Причина все тот же страх отца. Он не выносит темноты. Большую часть ночи он бродит по дому и осматривает все с чердака до погребов. У него поставлены мощные лампы в каждой комнате, коридорах и даже в пустых незаселенных помещениях. Он велит слугам зажигать все эти лампы в сумерки.
      - Удивляюсь, как вы умудряетесь нанимать слуг, - сказал я, смеясь. Девушки нашей округи очень суеверны.
      - Кухарка и обе горничные из Лондона и уже привыкли к нашему образу жизни. Мы платим им очень большое жалованье за все неудобства, которые они испытывают. Кучер Израиль Стэйкс единственный уроженец этой местности; он, кажется, флегматичный и честный человек, которого не так-то легко запугать.
      - Бедняжка! - воскликнул я, глядя на стройную изящную фигурку Габриель. Такая обстановка совсем неподходящая для тебя. Почему ты не позволяешь мне честно пойти к генералу и попросить у него твоей руки? Самое худшее - он просто откажет.
      Она повернулась ко мне, испуганная и бледная.
      - Ради бога, дорогой, - воскликнула она с волнением, - не вздумай делать этого. Он ночью увезет меня с братом в какое-нибудь другое глухое место, и мы никогда не увидим и не услышим о вас. Кроме того, он ни за что не простит нам вот эти встречи за порогом дома.
      - Неужели он такой бессердечный человек? - удивился я. - Я заметил как-то доброжелательное выражение на его суровом лице.
      - Он может быть нежнейшим отцом, - заявила Габриель. - Но когда ему противятся или противоречат, он ужасен. Ты никогда не видел его в таком состоянии и, надеюсь, не увидишь. Как раз эта сила воли и нетерпимость к противоречиям и сделали его таким блестящим офицером. Уверяю тебя, многие в Индии помнят его. Солдаты боялись его, но готовы были идти за ним в огонь и в воду.
      - А бывали у него и тогда нервные приступы?
      - Случалось, но ничего похожего по силе. Он, кажется, думает, что опасность становится с каждым годом все более близкой. О, Джон, как страшно жить, когда над головой висит меч! Самое ужасное в том, что я не имею понятия, откуда будет нанесен удар.
      - Дорогая Габриель, - сказал я, беря ее за руку и привлекая к себе, посмотри на прекрасное поле и широкое голубое море. Здесь все полно тишины и красоты. В этих домиках с красными черепичными крышами, выглядывающими из зелени, живут простые, богобоязненные люди, которые тяжко трудятся на своих полях и не чувствуют ни к кому вражды. В семи милях от нас лежит большой город, в десяти расположен гарнизон. Телеграммой можно в любое время вызвать оттуда отряд солдат. Так вот, дорогая, спрашивается, что может угрожать вам с такими средствами защиты? Ты говоришь, что опасность не связана со здоровьем отца?
      - Нет, я в этом уверена. Правда, доктор Истерлинг из Странрара навещал его один или два раза, но тогда было только небольшое недомогание. Уверяю тебя, опасность грозит не с этой стороны.
      - В таком случае, я уверяю тебя, что опасности вообще не существует. Странная мания или галлюцинация - ничем иным этого не объяснить.
      - Разве галлюцинации моего отца повинны в том, что брат поседел, а мать превратилась в тень?
      - Бесспорно, - ответил я, - продолжительная тревога, раздражительный характер отца могут оказать плохое влияние на впечатлительных людей.
      - Нет, нет! - запротестовала Габриель, печально качая головой. - Я тоже видела взволнованное лицо отца, испытывала его раздражительность, но это не произвело на меня сильного действия. Различие состоит в том, что они знают ужасную тайну, а я - нет.
      - Дорогая моя, - сказал я нравоучительно, - дни фамильных призраков миновали. Теперь привидения не появляются. Поэтому мы можем выкинуть все это из головы. И что же остается? Вся тайна заключается в том, что жара Индии оказалась слишком сильной для рассудка твоего отца.
      Не знаю, что Габриель ответила бы мне, потому что в этот момент она вздрогнула, оглянулась, и я увидел, как черты ее лица застыли. Из-за дерева нас разглядывало человеческое лицо, каждая черточка которого была искажена ненавистью. Поняв, что его обнаружили, человек вышел из своего убежища и подошел к нам. Это был сам генерал. Его борода ощетинилась от ярости, а глубоко ввалившиеся глаза сверкали из-под набухших век зловещим блеском.
      Глава VI
      О ТОМ, КАК МЕНЯ ЗАВЕРБОВАЛИ В ГАРНИЗОН КЛУМБЕРА
      - Домой! - крикнул он своей дочери хриплым и грубым голосом, становясь между нами и повелительно показывая ей в сторону дома.
      Он дождался, пока Габриель, бросив на меня испуганный взгляд, пролезла через щель, и повернулся ко мне с таким кровожадным выражением лица, что я отступил на два шага и крепче сжал в руке свою дубовую трость.
      - Вы... вы... - бессвязно заговорил он. Генерал прижимал к горлу дрожащую руку, как будто ярость душила его. - Вы осмелились вторгнуться в мои владения... Вы думаете, что я построил этот забор для того, чтобы все местные бродяги околачивались около него? О! Вы были очень близки к смерти, мой дорогой... Вы никогда не будете ближе к ней, пока не наступит ваш час. Глядите! - он вытащил из-за пазухи короткий толстый пистолет. - Если бы вы прошли через эту щель и сделали бы хоть шаг по моей земле, я застрелил бы вас. Мне не нужны бродяги. Я знаю, как обращаться с такой публикой, какого бы цвета ни были их физиономии - черные или белые...
      - Сэр, - сказал я. - У меня не было дурных намерений, когда шел сюда, и не понимаю, чем заслужил эту невероятную вспышку. Разрешите мне, однако, заметить, что вы все еще целитесь в меня из пистолета, а так как ваша рука дрожит, то более, чем вероятно, пистолет выстрелит. Если вы не опустите дуло пистолета, я буду вынужден в целях самозащиты ударить вас по руке палкой.
      - Какой же черт принес вас сюда?! - спросил он более сдержанным тоном, пряча за пазуху свое оружие. - Неужели нельзя жить без того, чтобы вы совали свой нос в чужие дела! Разве у вас нет своих дел, а? А моя дочь? Как вы вообще с ней познакомились? И что вам от нее нужно? Вы не случайно оказались здесь?
      - Нет, - сказал я смело, - я здесь не случайно. Я имел возможность не раз видеть вашу дочь и оценить ее высокие достоинства. Мы с ней помолвлены, и я пришел сюда с намерением повидать ее.
      Вместо того, чтобы прийти в ярость, как я этого ожидал, генерал испустил длинный свист изумления, а затем облокотился на ограду и тихо засмеялся.
      - Английские терьеры любят выслеживать червей, - сказал он, наконец. Когда мы привезли их в Индию, они выбегали в джунгли и начинали нюхать то, что она считали червями. Но черви оказались ядовитыми змеями, и бедные собачонки перестали играть. Я думаю, что вы окажетесь в таком же положении, если не будете осторожны.
      - Полагаю, вы не посмеете клеветать на собственную дочь, - сказал я, вспыхнув от негодования.
      - О, с Габриель все в порядке, - ответил он беспечно. - Но я не посоветовал бы молодому человеку породниться с нашей семьей. А теперь скажите, как это случилось, что меня не поставили в известность о вашей милой договоренности?
      - Мы боялись, сэр, что вы разлучите нас, - сказал я, чувствуя, что полная откровенность в данном случае будет самым правильным ходом. - Возможно, мы ошибались. Прежде, чем вы придете к какому-либо решению, я умоляю вас вспомнить, что счастье нас обоих поставлено на карту. В вашей власти разлучить нас физически, но души наши едины навеки...
      - Дорогой мой, - сказал генерал дружелюбным тоном, - вы сами не знаете, что просите. Между вами и любым из Хэзерстонов лежит бездна, через которую невозможно перекинуть мост.
      Все следы гнева исчезли с лица генерала и уступили место высокомерному и насмешливому выражению. Моя фамильная гордость вспыхнула при этих словах.
      - Бездна может оказаться не столь большой, как вы думаете, - сказал я холодно. - Мы не бродяги, хотя и живем в этом глухом углу. Я благородного происхождения по отцу, а мать происходит из рода Бучэн. Я должен заверить вас, что нет столь огромного неравенства между нами, как вы, по-видимому, думаете.
      - Вы не понимаете меня, - ответил генерал. - Это мы не сможем приблизиться к вам. Имеются причины, по которым моей дочери придется жить и умереть одинокой. Жениться на ней не в ваших интересах.
      - Но, позвольте, сэр, - настаивал я, - мне лучше судить о своих собственных интересах и выгодах. Если вы видите причину только в этом, то все делается совершенно простым, ибо, заверяю вас, единственная цель моя добиться, чтобы девушка, которую я люблю, стала моей женой. Если то, что вы сказали ваше единственное возражение против брака, вы, конечно, сможете дать согласие, ибо любое испытание или опасность, которую я смогу навлечь на себя, женившись на Габриель, не имеет для меня абсолютно никакого значения.
      - Молодой упрямец! - воскликнул старый генерал, улыбаясь. - Легко презирать опасность, когда не знаешь, в чем она состоит.
      - Что же это за опасность? - спросил я. - На земле не существует опасности, которая могла бы разлучить меня с Габриель. Скажите мне, в чем дело, и испытайте меня, - попросил я горячо,
      - Нет, нет, этого никогда не будет, - ответил он со вздохом, а затем произнес задумчиво, будто размышлял вслух: - У него много мужества, он взрослый... Можно было бы воспользоваться его помощью...
      Он продолжал бормотать с безучастным видом, словно забыл о моем присутствии.
      - Так вот, Уэст, - сказал он через некоторое время, - простите, что сейчас говорил с вами немного резко. Это уже второй раз мне приходится извиняться перед вами по тому же поводу. Больше этого не повторится. Я, может быть, чрезмерно придирчив в своем стремлении к полному одиночеству, но у меня имеются основательные причины для этого. Правильно или нет, но я вбил себе в голову, что когда-нибудь будет организован налет на мою усадьбу. Если случится что-либо подобное, смогу ли я рассчитывать на вашу помощь?
      - Разумеется.
      - Так вот, как только вы получите сообщение, например, "Приходите" или даже просто "Клумбер", то знайте, что это призыв о помощи, и поспешите сюда немедленно, даже в глухую ночь.
      - Безусловно, я это сделаю, - ответил я. - Но могу я спросить вас, каков характер опасности, угрожающей вам?
      - Не будет никакой пользы от того, что вы будете это знать. Вряд ли кто поймет суть опасности. Сейчас я с вами распрощаюсь, так как пробыл здесь слишком долго. Знайте, я теперь рассматриваю вас, как солдата Клумберского гарнизона.
      - Еще один вопрос, - сказал я поспешно, потому что он уже повертывался ко мне спиной. - Надеюсь, вы не будете сердиться на вашу дочь за все, что я сказал вам. Только ради меня она сохранила это в тайне от вас.
      - Хорошо, - согласился он. - Я не такой уж деспот в своей семье, каким вы меня, очевидно, считаете. Что касается женитьбы, то я дружески советую вам бросить эту затею, это невозможно, я вынужден настаивать, чтобы в настоящий момент этот вопрос остался открытым. Нельзя предсказать, какие неожиданные события смогут произойти. Прощайте!
      Он направился к саду и вскоре скрылся в густых зарослях.
      Так закончился наш необычный разговор, во время которого этот удивительный человек вначале целился в меня из пистолета, а потом почти признал возможным для меня сделаться его зятем. Я не знал, горевать мне или радоваться: с одной стороны, он, вероятно, усилит наблюдение за дочерью, чтобы воспрепятствовать нашим встречам, а с другой стороны, я получил согласие повторить свое предложение в будущем. А в общем, я пришел к заключению, что, хотя и случайно, но все же улучшил свои позиции.
      Но опасность - эта призрачная опасность, которая как будто постоянно увеличивается и угрожает Клумберу днем и ночью! Как я ни ломал голову, не мог придумать никакого объяснения. Один факт поражал меня, и отец, и сын, не сговорившись друг с другом, уверяли, что если бы рассказать мне, в чем заключается опасность, я вряд ли что-либо понял. Каким странным и причудливым должен быть страх, который нельзя выразить понятными словами!
      Прежде чем уснуть, я в темноте поднял руку и поклялся, что никакая сила, человеческая или дьявольская, не поколеблет моей любви к этой девушке, чистое сердце которой я был счастлив завоевать.
      Глава VII
      О КАПРАЛЕ РУФУСЕ СМИТЕ И ЕГО ПОЯВЛЕНИИ В КЛУМБЕРЕ
      Свое повествование я умышленно излагаю просто, без всяких прикрас из опасения, что меня обвинят в стремлении добиться какого-то литературного эффекта. Я рассказываю эту историю в таком виде, в каком она происходила. Читатель поймет, что драматические события, свидетелем которых я оказался, целиком захватили меня. Я уже не мог отдаваться скучным занятиям агента, интересоваться хозяйственными заботами того или иного арендатора, парусными лодками рыбаков. Мой разум был захвачен цепью загадочных происшествий, тщетными попытками объяснить их. Куда бы я ни направлялся, я всюду видел перед собой квадратную белую башню, возвышающуюся над деревьями, и под сенью этой башни я угадывал несчастную семью, трепетавшую в ожидании - чего? Этот вопрос стоял непреодолимым барьером в потоке моих мыслей.
      Если рассматривать судьбу Хэзерстонов даже как отвлеченную проблему, то и тогда она притягивала к себе своей зловещей таинственностью. Но она была непосредственно связана с девушкой, которую я любил больше всего на свете; естественно, я не мог думать ни о чем другом, пока передо мной стоял проклятый вопрос.
      Отец получил письмо из Неаполя от лэрда с сообщением, что перемена климата пошла ему на пользу и он в ближайшее время не намеревается возвращаться в Шотландию. Это очень устраивало всех нас. Отец считал условия для научных работ в Бранксоме превосходными, ему было бы крайне тяжело вернуться к шуму и сутолоке большого города. Что касается сестры и меня, то, как я уже говорил, мы имели еще больше основания полюбить вересковые пустоши Вигтауншира.
      Несмотря на мою беседу с генералом или, может быть, именно вследствие ее, я, по крайней мере, дважды в день ходил к Клумбер-холлу посмотреть, все ли там благополучно. Генерал, начавший разговор с резкого протеста против моей навязчивости, в конце концов выразил мне некоторое доверие и даже просил моей помощи. Поэтому я полагал, что наши отношения с генералом улучшились, и мое появление не будет для него таким неприятным, как прежде. И, действительно, через несколько дней я снова увидел генерала, который блуждал по своим владениям. Обращение его было корректным, хотя в разговоре он и не вспоминал о нашей последней встрече.
      Мне казалось, что генерал был по-прежнему взволнован. Время от времени вздрагивал, украдкой испуганно озирался по сторонам. Я от души надеялся, что слова его дочери сбудутся: после пятого октября настанет затишье. Видя сверкающие глаза и дрожащие руки генерала, я понял, что человек не может жить продолжительное время в состоянии такого нервного напряжения.
      Осмотрев забор, я убедился, что все доски тщательно закреплены, заделана и наша лазейка. Сколько я ни бродил вокруг поместья, я не нашел ни одного местечка, где можно было бы сделать проход. Только кое-где сквозь немногочисленные щели забора я проглядывал Клумбер-холл. Однажды я заметил в окне первого этажа сурового мужчину средних лет. Может быть, это был кучер Израиль Стэкс. Но нигде не было и признака Габриель или Мордаунта, что очень тревожило меня. Я был уверен, что, если их не держат взаперти, они ухитрились бы дать весточку моей сестре или мне. Мои опасения все усиливались по мере того, как шли дни, а о друзьях не было ни слуху, ни духу.
      Однажды утром - это было второго октября - я направился к Клумберу, надеясь узнать хоть что-нибудь о своей любимой. Вдруг я заметил человека, сидевшего на камне у обочины дороги.
      Приблизившись, я увидел незнакомца; по его пыльной и грязной одежде можно было определить, что он пришел издалека. На его коленях лежал большой ломоть хлеба, в руке он держал складной нож. Но человек, видимо, уже позавтракал, так как отряхивал крошки с колен и, заметив меня, поднялся. Высокий рост незнакомца и суровый взгляд внушали робость, и я счел за лучшее держаться противоположной стороны дороги. Нужда может довести человека до отчаяния, и золотая цепочка, сверкавшая на моем жилете, могла ввести его в искушение, тем более, что вокруг было совершенно безлюдно. Мои опасения, казалось, подтверждались: он вышел на середину дороги и преградил мне путь.
      - Ну, дружище, - сказал я с напускным спокойствием, хотя на самом деле внутренне сжался, - чего вам от меня нужно? - Обветренное лицо незнакомца было словно вырезано из красного дерева. От рта до уха тянулся глубокий шрам, что отнюдь не украшало внешность бродяги. В волосах сверкала седина, меховая шапка была надета набекрень, что придавало ему ухарский и какой-то полувоенный вид. В общем, он производил впечатление одного из опасных бродяг, которых мне когда-либо доводилось встречать.
      Вместо ответа незнакомец некоторое время молча разглядывал меня мрачными желтоватыми глазами и затем со звоном сложил нож.
      - Вы не судья? - спросил он. - Впрочем, вы слишком молоды для этого. Меня забрали сперва в Пэслее, затем в Вигтауне. Но пусть только кто-нибудь посмеет теперь коснуться меня. Он надолго запомнит капрала Руфуса Смита. В этой проклятой стране не дают человеку работу и еще сажают за решетку за то, что у него нет средств к существованию.
      - Мне очень грустно видеть старого воина в таком состоянии, - сказал я. В каких частях вы служили?