17

Наступил февраль, когда король Генрих Второй прибыл в Честер.

Со святок Идэйн держали в заключении в ба­шенной комнате, предназначенной для важных уз­ников, в замке Бистон, расположенном за горо­дом. Отсюда леди Друсилла, приставленная к Идэйн, и увидела движение королевских войск.

– А теперь, благословение Божие, ты до­ждалась того, чего хотела? – спросила Идэйн жена коменданта замка. – Ты должна радовать­ся. Теперь, когда король приехал, мы узнаем, по­чему все эти месяцы он заставил нас ждать.

Идэйн высунулась из окна, чтобы посмотреть, как рыцари графа Лестера въезжают во двор зам­ка под звуки труб и рогов, осененные развеваю­щимися на ветру знаменами. Среди них она пыта­лась разглядеть знамя Плантагенетов.

– Короля здесь нет, – сказала разочарованная Идэйн. – Ведь его флаг всегда несут впере­ди? Леопарды Анжуйского Дома?

– Король едет, – ответила ее старшая собе­седница. – Я это знаю, потому что мой муж, сэр Максим, присутствовал при том, как кастелян сэр Генри принимал гонца короля всего семь суток назад.

Леди Друсилла свернула в узел простыни, по­чинкой которых они занимались. Все это время, пока стояли январские холода и шел дождь, они переделывали старые придворные платья леди Друсиллы, чтобы Идэйн было что одеть. Когда с этим было покончено, оказалось, что она распола­гает вполне приличным гардеробом, как и было приказано королем, а потом им было велено за­няться починкой постельного и иного белья, столь необходимого в хозяйстве.

– Не сетуй, дорогая, – сказала жена комен­данта, – теперь, когда король прибыл, у тебя бу­дет немного больше свободы. Ты больше не бу­дешь сидеть здесь взаперти. Смею предположить, что ты будешь ездить на охоту с придворными да­мами, танцевать и носить красивые платья, кото­рые мы переделали для тебя. И жизнь тебе пока­жется много веселее.

Жена коменданта и все остальные в замке не­мало судачили о том, почему в ожидании короля Генриха Идэйн держат в башне. Идэйн не могла не слышать их болтовни, когда они подметали лестницы или убирали в гардеробной. Говорили, что ее держат в замке Бистон для утехи короля. В конце концов, рассуждали горничные и молодые солдаты, она молода и красива, а у короля Генриха была дурная репутация по части женщин. Одна из любовниц короля, прекрасная Розамун­да, только недавно умерла после непродолжитель­ной болезни, а король уже окружил себя привле­кательными молодыми женщинами и утешался с ними. Ходили слухи, что в услужении у короля Генриха появились женщины, сновавшие по улицам Лондона в поисках новых жертв и ставшие его штатными сводницами.

– Да, – ответила Идэйн, помогая уложить стопку постельного белья в корзинку, принесен­ную леди Друсиллой, – хорошо, что король при­езжает. Теперь не придется коротать время за переделкой одежды и починкой постельного белья. Это великая радость и утешение.

Леди Друсилла бросила на девушку острый проницательный взгляд.

– Судьба, девушка, – изрекла она, – это Божий промысел, не забывай об этом! – И по­хлопала Идэйн по плечу. – Помни, он король, великий человек, на которого мир смотрит снизу вверх, а не какой-нибудь обыкновенный нищий проходимец, которому вздумалось поваляться с тобой на сеновале и тотчас же забыть и уйти, не оставив тебе даже краюшки хлеба. Говорят…

Она осторожно оглянулась вокруг, хотя под­слушать их было некому.

– Говорят, король Генрих – сама доброта к тем прелестным девицам, которые ему приглянут­ся, – сообщила она громким шепотом, – и при­сматривает за ними лучше некуда. Точно, как его дед, да упокоит Господь его душу! Король Генрих Горячая Шпора похвалялся, что у него в Англии незаконных детей больше, чем у любого другого жителя этой страны, и о каждом из них он позаботился, как и об их матерях.

Идэйн заставила себя улыбнуться. Большую часть зимы она провела в обществе жены комен­данта, приставленной к ней то ли в качестве ком­паньонки, то ли тюремщицы, и за это время при­вязалась к ней. Спокойные манеры леди Друсиллы напоминали ей монахинь монастыря Сен-Сюльпис. Жена коменданта была добра к ней, когда Идэйн привезли в город Честер и она не знала, что с ней станется дальше.

Почти сразу же по ее прибытии сэр Генри, кастелян замка Бистон, предъявил рыцарю из свиты графа де Морлэ, препроводившему ее сюда, указ короля, гласивший, чтобы означенная Идэйн, послушница монастыря Сен-Сюльпис, считалась отныне подопечной короля, чтобы обращались с нею хорошо и устроили ее с удобствами в башне Бистонского замка, в помещении для узников.

И это был последний раз, когда Идэйн виде­ла эскорт графа де Морлэ, доставивший ее из Дамфриза в Честер. Цыганка Мила, раненый там­плиер Асгард де ля Герш, Тайрос, второй цыган, женщины, собаки и даже блеющие овцы – все исчезли из поля зрения, как только они сошли с корабля и оказались в обнесенном стеной городе Честере. Граф Найэл, которого они встретили на дороге в Дамфриз, остался в Шотландии с ар­мией, как и его сын Магнус.

Последний раз Идэйн только мельком видела Магнуса, он был на огромном гнедом коне, куп­ленном им на ярмарке в Киркадлизе, смывший сок грецкого ореха и одетый в тяжелые доспехи, его длинные рыжие волосы покрывал шлем. Верхом на коне в ряду таких же закованных в латы рыца­рей его отца он и сам казался истинным воплоще­нием сурового и мрачного воина.

А вовсе, думала Идэйн, не грубоватым, кра­сивым негодяем с кривоватой усмешкой, торговав­шим с цыганами лошадьми на шотландской ярмар­ке, которому не могли противостоять женщины и, как она полагала, уступали сотнями. Это был тот самый рыцарь, который спас ей жизнь во время кораблекрушения, тот самый, кто так дерзко украл хаггис у пастуха, чтобы накормить их обоих, кто пешком исходил дороги Шотландии в своих сапо­гах из овечьей кожи в поисках ее, Идэйн, кто украл лошадь и так отважно напал на тамплиеров, один против многих, и спас ее от них в Эдинбурге, кто командовал беспорядочной и не признающей никаких правил цыганской шайкой Тайроса и бла­гополучно доставил их в Дамфриз. И последним, но далеко не самым малым было то, что он сжи­мал ее в своих объятиях и занимался с ней любо­вью, да так, что солнце, луна и звезды остановили свой бег по небу, а весь мир стал сияюще-золо­тистым.

Задыхаясь от этих воспоминаний, Идэйн да­же теперь не могла заставить себя понять, что со всем этим было покончено на дорожном пере­крестке, где граф де Морлэ наткнулся на цыганский табор. Боже милостивый! Никогда до конца дней своих не забудет она того, что случилось потом. Магнус, стоявший на коленях посреди грязной дороги и пытавшийся оттащить жирную сопротивляющуюся овцу, застыл, будто громом пораженный, не сводя глаз с высокого и мощного рыцаря в шлеме и сверкающих латах.

Эти два лица были настолько похожи друг на друга в своей ярости, что некоторые из конных рыцарей расхохотались.

Секундой позже эти двое уже кричали друг на друга. Магнус орал на графа, а граф де Морлэ рычал на него.

– Ах, что это с тобой? – воскликнула жена коменданта. – Позор, да и только! Льешь слезы перед встречей с королем Генрихом, за которую каждая девица отдала бы все на свете. – Обойдя корзину с бельем, она приблизилась к Идэйн. – В чем дело, дорогуша? Тебя мучают глупые стра­хи? Ты огорчаешься, что ты послушница и долж­на получить разрешение носить красивые платья, которые мы для тебя сшили, и что тебе будет ока­зано должное внимание? – Она вздохнула. – Ах, забудь о своих страхах, девушка, никто тебя не осудит. Кроме того, все это по приказу самого архиепископа.

Идэйн пожала плечами и отерла глаза. С ее стороны, было глупо плакать из-за Магнуса. Но она не могла объяснить простой набожной жен­щине, что король Генрих держал ее в замке Бистон совсем не для того, чтобы сделать своей любовницей. Как не могла объяснить, что тамплиеры хотели сделать ее своей пророчицей, чтобы она предсказывала будущее и помогла воинственным монахам добиться власти над миром. Не могла она объяснить ей и того, чего стоило Магнусу вырвать ее из их лап.

Идэйн тяжело вздохнула. Она привыкла счи­тать, что Магнус может совершить все. Он стал конокрадом, бродягой, спутником вороватых цы­ган – его могли повесить даже за четверть совер­шенных им преступлений. Он дважды спасал ей жизнь. Но от мысли о подземелье в замке там­плиеров ее пробирала дрожь – это было пострашнее, чем утонуть с Магнусом в бурном море. Бедная леди Друсилла! Жена коменданта ду­мала, что она плачет при мысли о том, что ей при­дется пожертвовать королю Генриху свою добро­детель. Но она плакала потому, что чувствовала себя без Магнуса такой одинокой. Он был ее уте­шением, ее силой, ее любовью. Все эти месяцы она пребывала в отчаянии, не зная, увидит ли его еще или проведет остаток дней своих без него.

Хотя он никогда и словом не упомянул, что они могли бы прожить жизнь вместе. Он был сы­ном дворянина и наследником графства. Кто-то при ней упомянул, что он уже обручен с девушкой своего круга.

Достаточно было взглянуть на его отца, графа де Морлэ, в доспехах, стоивших всего королев­ского выкупа, сидящего на одном из самых вели­колепных боевых коней, какого только можно бы­ло себе представить, окруженного рыцарями, оруженосцами и слугами, чтобы понять, как далека благородная семья Магнуса от такой безвест­ной сироты, как она, смиренная послушница из безвестного монастыря у границ Шотландии и Англии. И во все те часы, что они провели в объятиях друг друга, слово любовь ни разу не слетело с его губ. «И не слетит», – сказала себе Идэйн, закрывая глаза и испытывая знакомую боль.

В более спокойные минуты она отчаянно взы­вала к своему Предвидению, молила рассказать все о человеке, которому была обязана жизнью, о единственном человеке и мужчине, которого лю­била. Где он теперь? Сражался в рядах армии английского короля, как и его отец, против войск Уи­льяма Льва? Возможно, ему грозит опасность?

Она знала, что это так. Он хвастался, что всегда был победителем на турнирах, что всегда был удачливее других в поединках во всей Анг­лии, что никогда не терпел в них поражения. Но он не знал настоящей войны.

А теперь увидит, какова она. И Идэйн посто­янно думала об этом, хотя ей трудно было пред­ставить Магнуса, убивающего других во имя со­хранения собственной жизни, убивающего других ради победы английского короля.

Среди ночи она просыпалась, садилась в по­стели и молилась о том, чтобы Предвидение вер­нулось к ней. Но, как она ни старалась, ничего не получилось. Она не слышала ни шепота, не видела обычно представавших перед нею картин, ничего. Предвидение просто исчезло. Ни малейшего на­мека на него.

– Сюда, девушка!

Жена коменданта подошла к сундуку и выта­щила из него одно из платьев, которые дамам по­лагалось носить при дворе. Оно было недавно приведено ими в порядок. Это было платье из темно-зеленой шерсти с шелковым корсажем и рукавами с разрезами, позволявшими видеть оранже­вую подкладку. Это было очень нарядное платье, предназначенное для праздников и танцев.

– Надень его, – сказала леди Друсилла. – Ты должна не снимать свои красивые платья с раннего утра до поздней ночи, потому что мы хотим, чтобы король видел тебя нарядной. Мне сказали, что раз он здесь, в Честере, то может по­сетить тебя в любую минуту. Несмотря на воз­раст, он человек бурного нрава, – и, слегка по­краснев, продолжала: – Ну, чтобы быть честной, скажу, что наш благословенный сюзерен может явиться сюда в любой час дня или ночи, как ему заблагорассудится.

Идэйн сняла свое будничное домотканое пла­тье, и леди Друсилла надела на нее льняную со­рочку, а затем элегантное шелковое и шерстяное платье. Бедра Идэйн опоясали витым шелковым пояском с узором из цветов и застегнули на талии золотую пряжку. Золотая брошь придерживала на плечах воздушный шарф зеленого шелка, а волосы ее были покрыты головным убором из такой же ткани, а поверх него надет золотой обруч.

Жена коменданта суетилась вокруг Идэйн, по-видимому чрезвычайно довольная, стараясь надеть головной убор так, чтобы он покрывал го­лову Идэйн, но не скрывал ее блестящих золотых волос. Прикусив язык, пожилая дама неутомимо трудилась, накручивая волосы Идэйн на горячий стержень своими ловкими пальцами, а потом ук­ладывая завитые сверкающие золотом пряди так, чтобы они ниспадали из-под покрывала на плечи и рукава платья. Потом она отступила, чтобы полю­боваться своей работой.

– Ах, если бы ты могла себя видеть! – В глазах леди Друсиллы стояли слезы. – Неудиви­тельно, что король послал в приграничную глушь, чтобы тебя привезли из твоего жалкого монасты­ря! Это точь-в-точь, как в пословице: «Красота не может дремать вечно, скрываясь меж камней и диких трав». Даже король прослышал о тебе!

Идэйн опустила голову. Монастырь Сен-Сюльпис вовсе не был таким уж жалким местом. Аббатиса, услышав столь оскорбительные слова, была бы возмущена. Но Идэйн подумала, что по­нимает, что хотела сказать жена коменданта.

Они сложили все остальные наряды, атлас­ные, шерстяные и бархатные, обратно в сундуки и прибрали в комнате. Когда леди Друсилла вышла, Идэйн дошла вместе с ней до двери, чтобы глот­нуть свежего воздуха и посмотреть, каких стра­жей поставили у ее дверей. На этот раз это были гасконцы из гарнизона, квартировавшего в замке. Когда управляющего или леди Друсиллы не было поблизости, они оставляли дверь открытой и бол­тали с Идэйн.

Но не сегодня. Гасконские гвардейцы были на месте и при виде Идэйн заулыбались. Однако от острых глаз леди Друсиллы это не укрылось. Она приказала рыцарям закрыть и запереть дверь, на­помнив, что им грозит суровое наказание за слиш­ком дружеское обхождение с узниками. Даже если это красивые молодые девушки.

Идэйн все еще слышала ее воркотню, когда возвращалась на свой пост у окна. Там она прово­дила большую часть дня, несмотря на холодный воздух, проникавший в трещины в оконном пере­плете. Теперь, когда в замке появились королев­ские войска, по крайней мере было на что посмот­реть, кроме дождя и быстро тающих хлопьев снега на булыжнике, которым был вымощен двор замка.

В поле ее зрения появилась знакомая фигура в белом плаще с большим красным крестом на спи­не. Она махнула рукой, но рыцарь ее не видел.

Идэйн подумала, что теперь он ходит гораздо лучше. Она не знала, где спит Асгард, но, по-ви­димому, за ним ухаживали, потому что, судя по всему, он выздоравливал. Когда он обернулся, Идэйн подумала, что он бледен, хотя и опирался на палку, чтобы не повредить зарубцевавшуюся в боку рану.

Ей хотелось повидать его. Она столько време­ни провела, ухаживая за ним в цыганской повозке, что стала относиться к нему, как к другу. Несмот­ря на то что Магнус не раз напоминал ей, что тот привез ее не к королю Уильяму, а в замок тампли­еров в Эдинбурге, где ей не приходилось ждать ничего хорошего.

Она скучала и по Асгарду, и по Миле, и по остальным цыганам. Их всех ей не доставало. Но, конечно, больше всего она тосковала по Магнусу.

Опечаленная, Идэйн слезла с подоконника, пододвинула к огню стул, села и вытянула ноги к теплу, ожидая, когда король Генрих осчастливит ее своим визитом.

Уголком глаза Асгард видел, как в окне затрепетала белая рука, но виду не подал. Он привык опускать глаза, проходя мимо башни для узников, хотя всегда исподтишка тщательно разгля­дывал в окне Идэйн.

Господи! Мог ли он не смотреть на нее при каждом удобном случае?! Мог ли он не смотреть на эту нечеловечески прекрасную женщину, кото­рая являлась ему в снах, причиняя страдания?!

Он видел уголком глаза это прекрасное лицо, как и руку, которой она ему помахала, прежде чем отошла от окна. Это забранное решеткой окно притягивало его взоры. На это окно смотрели ко­нюшие, повара, рыцари, прогуливавшие лошадей или выезжавшие на них патрулировать замок – все они не могли удержаться от того, чтобы не по­смотреть на чарующе прекрасную девушку, кото­рая, по слухам, ожидала прибытия короля. Теперь ей недолго осталось ждать. Авангард армии коро­ля Генриха двигался по дороге из Рексхэма.

Король не спешил на войну на границе с Шотландией. Он уже всласть навоевался в про­шлом году. Снова во Франции его сыновья Генри и Джеффри подняли мятеж, к которому присоеди­нились некоторые магнаты в самой Англии. А в Шотландии Уильям Лев объявил о своем союзе с принцами и двинулся к южным границам своей страны, претендуя на приграничные земли. И оказалось, что король Англии должен воевать на три фронта.

В довершение всех бед был убит его друг Томас Бекет, архиепископ Кентерберийский, и это всколыхнуло весь христианский мир и навлекло на Генриха осуждение церкви. Папа Римский требо­вал публичного покаяния короля и других унизи­тельных проявлений раскаяния, например, чтобы Генрих босиком прошел по улицам города, одетый в мешковину, с головой, посыпанной пеплом, по­тому что на него возлагалась ответственность за смерть архиепископа. Вдобавок мутила воду коро­лева, знаменитая Элинор Аквитанская, уже много лет томившаяся в заточении в замке в центре Анг­лии, ненавидевшая мужа.

Как только королю удалось подавить мятеж своих сыновей во Франции, ему пришлось срочно возвращаться с армией в Англию, чтобы разру­шить твердыни своих баронов. Ему удалось их ус­мирить, и вот теперь он двигался на север, чтобы посчитаться с Уильямом Львом, королем Шот­ландии.

В планах Генриха Плантагенета девушке не отводилась особая роль, говорил себе Асгард. Но он провел достаточно много времени при дворе английского короля, чтобы познакомиться с его пытливым умом и узнать, что Генрих не сможет устоять перед искушением использовать ее, если удастся.

Господь свидетель, думал Асгард, тамплиеры не хотели злоупотреблять ею, они только желали использовать тайную силу, которой девушка обладала, чтобы обогатить свои знания Господних тайн. Ходили слухи, что даже теперь Великий магистр в Париже интересуется сектой последователей Креста Розы, розенкрейцеров[9], в надежде вос­пользоваться плодами их божественного просветления.

Очень скверным оказалось то, что подобный ей ясновидящий старец был обнаружен на одном из дальних западных островов близ Шотландии. Его похитили люди короля и увезли с собой. Но после нескольких месяцев допросов он умер, так ничего и не открыв.

Асгард не мог допустить, чтобы нечто подоб­ное случилось с Идэйн. Она принадлежала ему. Она принадлежала ему с того самого момента, как он заплатил за нее выкуп этим варварам в их во­нючей каменной башне-форте и привез ее командору тамплиеров в Эдинбург. И с того момента великие силы были приведены в действие. Они все это почувствовали в ту ночь в подземелье зала собраний.

Асгард весь дрожал, хотя зимнее солнце при­гревало довольно сильно. Он думал, что с помо­щью этой девушки орден Бедных Рыцарей Храма Соломонова сможет творить чудеса. Те, кто гово­рил, что они собираются раскрыть смысл вселенной, не преувеличивал. Они хотели раскрыть смысл Божьих тайн. Или смысл самой жизни.

Асгард слегка вздрогнул. С другой стороны, он знал, что нравы ее распутны, что это женщина, легко поддающаяся велениям плоти. Он знал, что она спала с рыжево­лосым рыцарем-наемником. Возможно, развле­калась с Тайросом и другим цыганом. И теперь, оскверненная плотским грехом, она уже никому не нужна.

Но ее нельзя было просто отпустить. И пре­выше всего, нельзя позволить, чтобы этот распут­ный король Генрих Английский сумел воспользо­ваться ею и ее даром.

И он, сказал себе Асгард, должен этому по­мешать.

18

– Скорее, скорее, – торо­пила леди Друсилла.

Она тянула Идэйн вниз по лестнице, а за ни­ми следовал эскорт – маленький, но крепко ско­лоченный оруженосец с почти белыми волосами и два высоких рыцаря с факелами.

У подножия лестницы жена коменданта оста­новилась, чтобы поправить головной убор Идэйн и одернуть ей юбки.

– Не опускай подбородок, – отчитывала она девушку, в то время как руки ее укладывали ткань юбок в огромные складки, похожие на цве­ты. – Помоги нам, Господи, но тебе, девочка, будет трудно отучиться от своих монастырских замашек! Не опускай глаза! Вот так! Подними и подбородок, расправь плечи, не бойся показаться высокой. Я хочу, чтобы твои волосы были видны, несмотря на вуаль.

Она бросалась на небесно-голубой шелк вуа­ли, как на врага, расправляя его на плечах Идэйн. Один из сопровождавших их рыцарей рассмеялся. Жена коменданта обернулась и одарила его ледяным взглядом.

– Вы можете смеяться, сэр Жэрвез, но, если бы не ваши французские моды и то, что придвор­ные дамы им рабски следуют, я бы просто выбро­сила эту вуаль. Эти головные уборы – вуали и платки, подвязанные вокруг шеи и под подбородком, – просто способ показать жалкие крохи того, что простые люди должны хранить и обере­гать всю свою жизнь.

Она снова оправила вуаль, чуть надвинув ее на сей раз на лоб, недовольно чмокая при этом гу­бами.

– Нам надо, чтобы это хорошенькое личико было открыто и чтобы наш благословенный ко­роль мог его увидеть. А иначе зачем он пригласил бы нас отужинать в большом зале, еще усталый с дороги и не отряхнувший пыль?

Леди Друсилла отступила, чтобы оценить плоды своего труда. Губы ее были плотно сжаты, в то время как рыцари восторженно уставились на Идэйн.

Платье, выбранное для появления в празднич­ном пиршественном зале замка в обществе короля Генриха, было из сине-серого бархата с корсажем и рукавами, вышитыми серебром. Бархат был тя­желым и весьма подходящим материалом для этого времени года, потому что при всем своем вели­колепии защищал от пронизывающих до костей сквозняков, гулявших по замку Бистон. Кроме того, у этого платья был модный покрой.

Жена коменданта решила, что это платье из­готовлено во Франции и что оно могло принадле­жать одной из бывших любовниц короля Генриха. Должно быть, эта женщина была ростом пониже Идэйн: им пришлось надшить по подолу полосу серебристо-серого атласа.

Теперь Идэйн неподвижно стояла под внима­тельными взглядами. Голова ее была украшена усеянным серебристыми бериллами обручем, удер­живавшим прозрачную вуаль. Леди Друсилла решила отказаться от ленты под подбородком, окаймлявшей лицо, как рамка. Вместо этого она распустила золотые волосы Идэйн, свободно нис­падавшие теперь из-под вуали и окутывавшие плечи и руки, словно облаком. Цвет вуали кон­трастировал с глазами Идэйн, отчего они казались ослепительно изумрудными.

Рыцари не могли отвести от нее глаз. – Она прекрасна, как звезда, – сказал ма­ленький оруженосец писклявым голосом.

Двое других обернулись и посмотрели на него, безмолвно порицая за столь смелое высказывание. Они передали мальчику факел и вытолкали его во двор, чтобы он шел впереди. Рыцари открыли двери башни и пропустили дам вперед.

Травянистая лужайка была окружена пятью башнями замка Бистон, донжоном и стенами. Со­лнце уже садилось, но двор замка был полон дворян, королевских министров и людей духовного звания, а также лордов и военных разного чина, Все они собрались здесь, чтобы присоединиться к королю Генриху в его войне с Шотландией. Там были графы Херфорд, Лестер, Честер и Йорк и даже высокородный Бигод, время от времени становившийся союзником Генриха, а также граф Норфолк.

Но не все важные люди могли рассчитывать на трапезу в зале Бистонского замка. Снаружи, за стенами замка, были накрыты столы под балдахи­нами для местных дворян, иностранных министров и клириков рангом пониже, прибывших отпразд­новать прибытие короля. На кострах поджаривали целые овечьи и бычьи туши. Между замком и со­седними полями дребезжали повозки, подъезжая из ближайших мест, где расположились лагерем войска действующей армии, развозя хлеб, мясо и добрый честерский эль.