Ирина села на мокрый камень и улыбнулась. Они все-таки пришли.

Больше ждать было некого.

В живых осталось одиннадцать человек, из них двое раненых.

— Нет, Игорь, ты не прав. Наоборот, нам очень повезло. —Женька аккуратно проворачивал над огнем «шашлык» — нанизанный кусочками красноголовик. — Мы до сих пор живы, мы на свободе, у нас есть оружие.

— И у каждого в носу фильтр, — бодро добавил Дима.

— Ни хрена себе везение, до сих пор живы. Этак мне всю жизнь везло. Я все время был жив, сколько себя помню.

— Ты пожалуйся Лешке. Или Эльвире. Почти половина наших погибла!

— Именно. А должны были погибнуть все. И не просто погибнуть, а послужить науке. Как кролики. Или как белые мыши.

— Все равно, у меня язык не поворачивается назвать этот кошмар везением. — Игорь вытянул к огню длинные ноги. — Но пусть так, пусть нам повезло. Хорошо. Что дальше?

— Дальше вон. Грибочки кушай.

— Я серьезно. Что делать будем, Женька? Ты теперь вроде как командир, давай. Приказывай. Мне, например, явно нужен стрептоцид. А то ведь плохо будет.

— Не волнуйся, плохо не будет. Ленка травы хорошо знает, обойдемся без лекарств.

— Слушай, тебе легко говорить — обойдемся. А у меня рука гноится. Хрен ли эти листики, ни черта они не помогают.

— Игорь, — мягко заговорила Юлька, — что ты как маленький! У тебя даже температуры нет, скажи Ленке спасибо и не ворчи.

Димка, растиравший какой-то корешок, ухмыльнулся.

— А чего, Игорюня, давай. Зайди в поселок. Там тебе по башке дадут, о руке и думать забудешь.

— Слушай, у тебя гангрены нет!

— Не паникуй. У тебя тоже гангрены нет. — Маленький, интеллигентный Гера сейчас напоминал бандита времен гражданской войны. На шее у него присохла бурая от крови повязка-шарф, на голове была пиратская косынка. Еще одна повязка была на ноге, разрезанная штанина закатана. — Даже красноты нет. Отвары котелками пьешь, весь в компрессах, в листьях, чего ты жалуешься? Здесь, прежде чем куда-то идти, сорок раз перекреститься надо.

— Мы же ничего понять не можем. Бог знает, что творится. Надо поговорить с местными, разобраться. Найти каких-нибудь пастухов. — Ирина ловко, кружочками резала белый гриб на чисто промытые побеги молодого папоротника.

— Я уже нашел, так они меня чуть не пристрелили, — пожаловался Димка. Теперь он внимательно нюхал растертый в пыль корешок.

— Вот к ним и пойдем. Барашка заколем, шашлык сделаем.

— А потом тебе на хвост вертолеты сядут. Отрыгнется такой шашлык.

— Но что-то надо делать? Не до зимы же здесь сидеть?

— Делать надо, но не шашлык. Нужен активный план. Может, пойдем к железной дороге? — Мишка, как обычно, предложил самое логичное решение.

Димка снова ухмыльнулся.

— С планом, Миша, пока ничего не получится. — Он ссыпал желтоватую труху в огонь.

— Нужно понять, что случилось. Как можно действовать, не понимая ситуации?

— Чего тут понимать? Секретная база, секретные опыты. Какая-то генеральская гнида из военных решила поставить на нас эксперимент. Выходить нужно в цивилизованную местность, а потом в газету, на радио, в милицию — куда угодно. Идти надо, а не сиднем сидеть.

— Там не один генерал. Там целая организация. Они ничего не боялись, никто из них. Они не собирались ни за что отвечать.

— Так они же не знали, что мы убежим.

— Ну убежали, и куда теперь? Нас повсюду ищут. Они как раз и ждут, что мы пойдем.

— Но они же не знают, куда мы пойдем. В поселок или к железной дороге.

— Это самые тупые маршруты, их точно перекроют.

— Засада может быть где угодно, им вообще нельзя нас выпускать. И потом, они могут перекрыть вообще все маршруты, на тот случай, если мы уходим по одному, брызгами.

— Это точно. Если мы ускользнем, им всем хана. Вся эта сволочь под суд пойдет.

— Чепуха это, ребята. Некуда нам идти. Мы в другом времени.

— Здравствуй, Вова, голова дубова. Мы с тобой в прекрасном будущем.

— Нет, конечно. Но это не наш мир. Не Земля.

— Был наш и вдруг оказался не наш? Мы что, по-твоему, на Марсе? Ты, Вова, завари лучше чайку. Котелок уже на уши встал.

— Не вдруг, а постепенно. Или еще как-нибудь. Мы просто не помним момент перехода. Мы же все были без сознания. — Володя потянулся к самодельной торбе, набитой мелкими желтыми, уже подсыхающими цветами. — На тебе эту дрянь, сам ее заваривай.

— Вот это как раз не дрянь, это вербейник. Самый настоящий, земной вербейник. Так что мы с тобой не на Марсе. А не нравится, можешь .голый кипяток хлебать.

— Да никто и не говорит, что мы на Марсе.

— А автоматы? А вертолеты? А горы? А русская речь? Да все то же самое!

— Все очень похоже, но не то же самое. Мы вполне могли сместиться в будущее или прошлое.

— Вполне могли сместиться. И часто ты так смещаешься? Ты говоришь так, как будто это самая обыденная вещь на свете.

— Ну и что? А часто ты просыпаешься в тюремной камере? А много ты видел гусениц, чтобы носить в носу?

— В прошлом автоматов не было. — Женька сплюнул с губы невидимую соринку. — И вертолетов. И фильтров таких тоже быть не могло.

— Значит, мы сместились в будущее. Только недалеко, Лет на десять.

— А какой дурак в этом твоем будущем закатил назад камушек? Тот самый, кругленький, с тебя ростом, что Лешка возле лагеря в обрыв спихнул? И зачем?

— Зачем его Лешка спихнул?

— Не придуривайся. Зачем его обратно закатили?

— Не знаю. Зато это объясняет выросшую сосну. И мотоцикл у родника. Это не наш мир. Очень похожий, но не наш.

— Параллельные миры. Их может быть бесчисленное множество. Фантастику читали? «Скользящих» смотрели?

— Читали. В параллельных мирах динозавры живут. Или уроды какие-нибудь. А здесь все то же самое, и говорят по-русски.

— А это очень похожий мир. Почти такой же, но другой. Немножечко другой.

— А чего это он почти такой же, но другой? Если он может быть любой, то почему он почти такой же? — Лена распустила на нитки носовой платок и теперь ловко орудовала единственной на всех иголкой, зашивая рукав куртки.

— Ну, вот так получилось.

— Маловероятно. Предположим, я встретила пришельца. Он может быть любой, так? А он с меня ростом, голубые глаза, по пять пальцев на руках и прочее. Только чуть-чуть отличается. Скажем, бровей нет, — она прикусила нитку. — Так что я должна про него подумать, что это пришелец или человек без бровей?

— Точно. Молодец, Ленка. Если утром к остановке подъехало что-то очень похожее на автобус, то, скорее всего, это именно автобус. А не космический корабль такой же формы.

— Ребята, хватит себя успокаивать. Фигня все ваши доводы. Здесь все немножко другое, и мы это чувствуем. Это другой мир.

— Ты думай, что говоришь. Тогда нам просто бежать некуда.

— Ребята, это коллективный глюк. Мы все обкурились.

— Хватит, Димка. Надоело уже.

— Кстати, интуитивно мы все чувствуем опасность. Везде опасность, не только на базе. Именно поэтому никто и не торопится в поселок.

— Конечно, сначала надо подождать, пока я тут издохну без стрептоцида.

— Лена, дай Игорю грибок. Лучше поганку. В поселок, кстати, по-любому нельзя идти. Наш это мир или не наш, а в поселке наверняка засада. Нам даже войти в него не дадут.

— Точно. Там нас так прищучат, что уже не смоешься.

— Димка, кстати, тебе Рома монетки показывал?

— Нет. Что за монетки?

— Рома, покажи.

Ромка, широкоплечий деревенский парень, протянул к костру раскрытую ладонь. На ней лежали две монеты — двадцать копеек и три. Димка взял их и принялся внимательно рассматривать.

— Это тебе не оружие. Тут еще ладно, одна модель автомата, другая модель автомата, секретная модификация, все может быть. А вот это зачем?

— Ты где их взял?

— Они в кителе были. Я еще на посту их форму надел. В нагрудном кармане.

— Интересно.

Монетки были странными. Очень странными. Год 1983 и 1988. Буквы СССР квадратные, как на дореформенных, до 1961 года, монетах. Другое исполнение, другой стиль. Все другое.

— Ты на герб внимательно посмотри.

— А что? Вроде такой же. Хотя… Ни у кого нет старой денежки, сравнить?

— Можешь не сравнивать. Просто республики посчитай. Ленточки вокруг колосьев.

Димка наклонился к самому костру, вглядываясь в металлические кругляшки.

— Осторожно, ты так волосы спалишь.

— Так видно плохо. Их очень много, мелкие.

— Их действительно очень много. Их тридцать шесть.

— Не понял. Столько не бывает.

— Вот и мы не поняли. Целый час по двум монетам все по очереди считали. Их тридцать шесть, Дима. Тридцать шесть.

— Как это их может быть тридцать шесть? Их же пятнадцать. Или шестнадцать?

Женька почесал подбородок и. ухмыльнулся. Нанизал на прутик еще один гриб.

— Их пятнадцать. Их должно быть пятнадцать. Но их тридцать шесть. — Он зачерпнул деревянной ложкой печеного папоротника и аппетитно им захрустел. — О Господи. Куда же мы попали?

Передавали слабокислый, но погода есть погода. Хоть что-то да переврут — слабокислый почти не сушит кожу. Ивс поправил накидку и зашагал быстрее. Аккуратная асфальтовая дорожка тянулась от жилых корпусов к лаборатории; ни слякоти, ни грязи, ни листочка. Четкий разворот часового под лозунгом на входе, почтительные приветствия встречных биологов. Старший офицер, вышколенный взгляд, пароль, отзыв, пропуск. Еще один длинный забор — проволока в четвертом ряду проржавела, надо будет сделать замечание начальнику охраны. Выскочивший навстречу ординарец принял накидку и услужливо открыл дверь.

Объект четыреста восемь. Остров Хортица. Город Запорожье, Украинская ССР.

Ивс внимательно просмотрел результаты последних опытов и сводку рапортов по институту. В общем, все шло нормально. Основные разработки проекта продвигались даже с некоторым опережением графика. Только с базы «Алатау» пришло неприятное сообщение. Из лаборатории в тайгу сбежало одиннадцать единиц потенциального материала, еще не помеченных и не исследованных. Практически все, кого они тогда взяли в горах. То ли по халатности охраны, то ли по какому-то редчайшему стечению обстоятельств материалу удалось уйти в настоящий, полноценный побег, так что командир базы, задержавший, видимо, на какое-то время рапорт в надежде найти беглецов, все же подставил свою голову под топор.

Подробности пока неясны…

За водопроводной трубой одной из камер обнаружили таблетки ацетилсалициловой кислоты, что-то еще… Ключи, монеты… Как могло случиться, что у испытуемых в камере нашлись посторонние лекарства? Да еще аспирин, который явно улучшает защитные свойства нервной системы. Якобы значительная часть бежавших обладала повышенной сопротивляемостью к сигма-волнам. Хм. Будет сопротивляемость, если санитары своих подопечных лекарствами снабжают. А наркотиков у них там случайно не было?

Ивс перелистал рапорт начальника смены и решил, что с этим вопросом обязательно надо будет разобраться подробнее. Это был первый случай побега из его лабораторий, и у Ивса на душе остался очень неприятный осадок. Если Семенов сумеет раздуть эту историю в серьезный скандал, а уж генерал постарается, у института и всего проекта могут быть большие неприятности.

Он покрутил в пальцах сигарету и раздраженно бросил ее на стол. Дважды нажал кнопку звонка, требуя информацию из ближайших корпусов института, находящихся собственно в Запорожье.

Сержант Белкина, старшая ночной смены, вошла без рапорта. Почтительно склонив каштановую голову, она подала ему стопку протоколов и образцы. Ивс кивнул, отпуская Белкину переодеваться, ночная смена давно закончилась, но та отошла за стеклянную перегородку, к своему рабочему столу и принялась бесцельно перекладывать какие-то бумажки. Несколько раз она, как бы случайно, выстрелила своими большими карими глазами в его сторону. Ивс, занятый работой, прекрасно видел ее детские уловки. Он их «не замечал». Покрутившись так несколько минут, Белкина заварила ему кофе— Ивс подозревал, что зерна она покупает сама, на черном рынке, но никогда не заговаривал с ней об этом, — подошла к нему почти вплотную, поставила дымящуюся чашку на стол и спросила подчеркнуто официальным тоном:

— Я могу идти?

Ивс кивнул, не отрываясь от бумаг. Белкина снова зашла за перегородку, с хрустом задвинула ящик своего стола и вышла. Ничего большего она себе никогда не позволяла. Девочка, влюбленная в своего начальника. Завтра у нее выходной, но завтра опять ничего не будет. Как и послезавтра. Никогда. Никаких романов на работе. Ни при каких обстоятельствах. Это было правилом, которое Ивс считал для себя обязательным. Она хорошая, симпатичная девочка, но пусть все останется как есть.

Он подошел к окну. Без Белкиной можно было чуточку меньше времени уделять бумагам и спокойно подумать, не опасаясь услышать лирический вопрос. За окном серыми лоскутьями хлестал дождь, оставляя на стеклах прозрачные, искажающие мир потеки. Тучи. Все небо в тучах. А ведь было время, когда Запорожье называли городом солнца и стали. Особый пропагандистский штамп, клише, визитная карточка города. Он прочитал об этом в старой газете. Целая кипа этих газет валялась у него в прихожей; однажды ему пришлось откомандировать двоих биологов на расчистку здания городской библиотеки, и он дал им специальное поручение. Много книг, очень много газет. Это не поощрялось, но Ивс обычно читал то, что хотел, а не то, что положено.

Климат с тех пор сильно испортился.

Пастух скалолазов не испугался. Когда Женька и Гера подошли к небольшой отаре овец, он сидел, нахохлившись, прикрыв глаза, чем-то напоминая старую больную птицу. Если только возможно представить себе птицу, сидящую скрестив ноги.

Вежливый Гера поздоровался первым. Пастух кивнул, но разговора не получилось. Он почти не отвечал. Никто из ребят не говорил по-казахски — десяток простейших слов, а русского пастух не понимал, или не хотел понимать. Отвечал он вообще неохотно, сдержанно, все время кивал и соглашался. Но ничего конкретного выудить из него не удалось. Из поселка он якобы ушел еще на прошлой неделе и солдат не видел. Стрельбы не слышал, нет, никогда стрельбы не слышал. Никакой. И два дня назад не слышал, да, слышал, как стреляли, но стрельбы не слышал. Он думал, что это охотники. «Пух-пух. Охотник». Часто ли здесь охотники кидают гранаты, он не знает, потому что взрывов он не слышал так же, как и стрельбы. А вот солдаты здесь давно, всегда были. Но он их не видел, никогда не видел, вообще не встречал. Потому что они здесь очень давно. Они хлеб привозят и уголь. Они у овец забирают, по одной. Здесь пастух несколько оживился — видимо, этот пункт отношений с армией ему не нравился, но уже через несколько секунд глаза его снова потухли и голос обесцветился — как выйти к железной дороге, он не знает, и где железная дорога, он не знает, и что такое железная дорога, он не знает. Крутолет надо лететь, крутолет. Вертолет, что ли? Что такое вертолет, он тоже не знает. А зовут его Расул. Это он знает. В этом месте пастух скорбно покачал головой, давая ребятам понять, что они не умеют разговаривать со старшими. Вежливый Гера поправил автомат и попросил хлеба. Глаза пастуха испуганно и злобно блеснули, и он сообщил, что не понимает, хотя не понять слова «нон» было невозможно. Тогда Гера наклонился к нему очень низко и прошипел по-русски:

— Дедушка, или вы сейчас же найдете нам покушать, или вы у меня очень быстро хлеб найдете.

Женька несколько оторопел от такой альтернативы. Фраза была сформулирована так, что разобраться в ней и русскому было бы тяжело, но что-то в интонации маленького злобного Геры, который до сих пор сильно хромал, видимо, прояснило ситуацию. Старик закивал, засуетился и принес из кустов вещевой мешок.

Им досталось три черствых лепешки, сушеное мясо, сухой соленый творог — кырт и две пачки зеленого чая. На прощание Гера взял полотняный мешочек с солью, спички и двух овец. Старик дернулся было вослед, но потом передумал и только прошептал что-то себе под нос. На его коричневом, круглом, сморщенном от старости лице появилось жалкое выражение. Обесцвеченные временем глаза часто заморгали. Женька, понимая, как нужны им эти несчастные овцы, в какой-то момент едва не передумал, столько безысходности было в каждом движении старика. Тот сам отделил овец от отары да еще и дал веревку. Затем снова нахохлился и сел на прежнее место у костра, всем своим видом выражая покорность.

Женька, однако, перед уходом взял у пастуха ружье и разрядил. Все патроны он сложил в тряпочку, которую завязал узлом. Узелок этот, размахнувшись, зашвырнул подальше.

Забирать ружье они не стали.