За день, бывало, сочинялось множество стихов.
      – Папа! – вскрикивал я, неожиданно озаренный.
      – Ну-ну, – вздрагивал он, не поднимая, впрочем, головы от письменного стола.
      – Однажды жил хромой тюлень, и был у него приятель. Олень!
      – Про дружбу всегда хорошо, – соглашался папа.
      И озаренность ширилась, поднималась и вставала на ноги, как рассвет:
      – Летала-летала проворная птичка, пока на нее не наехала бричка! Здорово?!
      – Чего же тут здорового? – оборачивал папа унылое вдруг лицо. – Какая-то дурацкая бричка раздавила птичку! А ты радуешься, как глупый кучер?!
      – Птичка проворная, – пояснял я. – Упорхнула! А вот еще! Два печальных крокодила с тоски друг друга проглотило…
      На удивление быстро уставал от стихов папа.
      – Прошу! – вскидывал руки. – Не морочь голову! И без того заморочена.
      – Ты не понимаешь настоящих стихов, – говорил я мстительно, намереваясь хлопнуть дверью.
      – Постой-постой! – оживлялся папа. – Это стихи? Настоящие?!
      – Конечно! – хотелось растолковать подоходчивей. – Тюлень-олень! Птичка-бричка! – Не мог же папа быть совсем глух к поэзии.