— Точно не знаю. Думаю, несколько дней.

— Это все меняет. Мы должны отправить нашему отцу послание. У него свои планы в отношении Покахонтас. Позволит ли он ей теперь путешествовать дальше, чтобы увидеть тассентассов? Возможно, он даст ей новые указания. В одном можно быть уверенным: он прикажет нам оставаться с ней. И скорее всего он захочет, чтобы теперь ее охраняло больше людей. А Починс знает?

— Да, он собирается выбрать и отправить с нами женщину, чтобы она заботилась о ней. Может, мне попросить за Чивойю? — Памоуик улыбнулся и ткнул брата в бок.

— Неплохая мысль.

Памоуик внимательно посмотрел на брата. Секотин казался рассеянным.

— Возможно, великий вождь даст Покахонтас почетное звание. Тогда по положению она будет превосходить всех нас. Он может отдать под ее управление земли и селения, как двум нашим теткам, — сказал Памоуик.

— Он может. Она его любимица, — отозвался Секотин.

Памоуик насторожился.

— Она, конечно, самая первая. Но ты и о себе высокого мнения, Секотин, несмотря на то, что Покахонтас превосходит тебя по положению.

— Вероятно. Некоторые так говорят.

Секотин откинулся назад и, не мигая, посмотрел Памоуику прямо в глаза.

Покахонтас села у стены в женском доме. Она была потрясена случившимся. Теперь несколько дней каждый месяц она будет проводить запертой в четырех стенах, если только не будет носить ребенка или не станет уже старухой. Она знала, что в ее теле произойдут изменения, но почему сейчас, когда они только что добрались до Кекоутана, и она уже что-то разведала о тассентассах? Ей очень хотелось знать, что делают ее братья, а в особенности, какие намерения у Починса. Новости доходили до нее только, когда приходила новая женщина или приносили еду, но даже они зачастую не могли ответить на ее вопросы.

Она знала, что теперь ее жизнь изменится. Она больше не девочка; она — женщина, и значит до следующей весны она выйдет замуж. Она печально улыбнулась, вспомнив, о чем думала накануне.

Новость уже, без сомнения, передана Паухэтану. Она была его любимицей, и ей многое прощалось, но теперь к этому прибавилась власть. При этой мысли глаза Покахонтас вспыхнули: она сможет стать по-настоящему самостоятельной. Она знала, что никогда не сможет занять такое же положение, как ее отец, — в королевстве Паухэтана наследование шло по линии детей старшей сестры великого вождя. Но ей могут поручить выполнять для него важные дела. Она даже может принимать участие в обсуждении политических вопросов в доме советов. Две ее тетки так и поступали, пока их не сделали вероанскво — так называют вождей-женщин — со своими собственными землями.

И она по-прежнему надеется быть полезной отцу и узнать побольше о тассентассах. У нее как у женщины будет больше власти. Может, она попытается поговорить с женщинами тассентассов. Их должно быть очень много на плавучих островах. Покахонтас задалась вопросом, такие же они волосатые, как их мужчины, или нет? И рассмеялась.

Наха с удивлением взглянула на нее. Она была последней женой Починса. Они мельком встречались в Веровокомоко, и она понравилась Покахонтас. Наха была замужем за вождем на реке Раппаханнок. Когда Наха увидела Починса, который приехал туда поохотиться, она бросила свое племя и мужа и последовала за ним в Кекоутан. Она не вернулась к мужу и настояла на том, чтобы первой согревать постель Починса, первой приносить ему пищу. Эта из ряда вон выходящая история разнеслась по всему королевству Пяти Рек. Вождь на реке Раппаханнок был в ярости. Пришлось вмешаться Паухэтану. Он заметил вождю, что тот должен лучше следить за своими женами. Может, он переоценил свои силы? Поначалу Починс был смущен вниманием Нахи, но, как заметили все, он не уклонялся, когда она своей грудью касалась его спины или руки или нежно гладила его пальцами.

Покахонтас ближе подвинулась к Нахе и сказала:

— Я думала о тассентассах.

— Расскажи мне о них, — попросила Наха. — Я здесь всего три дня и ничего не знаю.

Утреннее солнце поднялось уже довольно высоко, когда вдалеке они наконец увидели ограду Кекоутана. Поселок был большим, он насчитывал почти сто двадцать пять домов, стоявших аккуратными рядами и окруженных огородами. Едва они вышли из леса и двинулись по полю, работавшие там женщины побросали свои орудия и уставились на них, затем осторожно пошли навстречу, пока не приблизились настолько, что узнали всю троицу. Несколько женщин поспешили в поселок, чтобы уведомить мужчин. И очень скоро, казалось, все население деревни высыпало в поле, чтобы приветствовать их.

Починс в окружении воинов стоял в воротах ограды и ждал. Увидев его, Покахонтас с огромным облегчением пробежала последние несколько ярдов и схватила его за руку в приветствии.

— Мы волновались, Покахонтас, — сказал Починс. — Вчера в полдень гонец сообщил, что вы прибудете этим же вечером.

— У нас печальные новости.

Секотин поведал о путешествии из Веровокомоко, о монаканах, смелости охраны и мужестве, с которым они встретили смерть. Он сказал о неглубоких могилах в лесу и долгом переходе по земле.

Починс внимательно выслушал их рассказ. Он был старшим сыном Паухэтана. Высокий, степенный, широкоплечий, его звали Починс Красивый. На одно плечо у него была наброшена шкура черно-бурой лисы, ее голова с зубастой пастью свисала вдоль спины. Прошло много времени с той поры, когда его послали сюда, чтобы управлять Кекоутаном, после того как он подавил бунт. Восставшие были рассеяны по многим поселкам королевства Пяти Рек, а их собственные деревни заселили паухэтаны. Правилом Паухэтана было — разделяй и властвуй.

Покахонтас смотрела на Починса. Она хорошо его знала, в Веровокомоко он наезжал часто. Он очень тепло принял их, но Покахонтас заметила, что он что-то недоговаривает и словно поглощен своими мыслями.

Починс выбил свою трубку и нахмурился.

— Вы уверены, что это совершили монаканы?

— Нет никаких сомнений. Мы видели их каноэ, мы слышали, как они искали нас, и они оставили на телах свои знаки, — сказал Секотин.

— Но что нужно монаканам? Они не рыбаки, им не нужны новые воды. Они жаждут мести? Но уж не из-за потери одного воина. — Починс повернулся к воинам, отобрал дюжину и быстро и решительно отдал им приказы. — Мы должны охранять наши берега и леса. Мы должны также перенести убитых воинов на наше кладбище.

Когда они наконец-то уселись на красных полосатых циновках и женщины внесли блюда с горячим хлебом и олениной, Починс объявил свою новость:

— Я ожидаю, что скоро в поселке появятся бледные люди. Мои разведчики вернулись как раз перед вашим приходом.

Трое путешественников повернулись к нему.

— Они придут сегодня, — продолжал Починс. — Их плавучие острова стоят на реке, и мои люди ведут сюда их отряд.

— Сегодня!

Покахонтас думала, что устала настолько, что ничто не способно привлечь ее внимания. Но волна возбуждения от этой новости поднялась в ней. Вот почему Починс приветствовал их с некоторой сдержанностью. Он знает, что Паухэтан считает грязных людей врагами, а она и братья должны будут по возвращении рассказать обо всем, что видели.

Починс повернулся к своим братьям и сестре.

— Белые люди не придут до заката. Отдыхайте.

Идя к дому, который в Кекоутане принадлежал ее отцу, Покахонтас благодарила Ахонэ и бога неба за этот прекрасный большой поселок. Она мысленно поблагодарила отца за его могущество и за то, что во время путешествий в каждом поселке его и его семью ждал собственный дом. На самом же деле она просто была рада, что осталась жива.

— Но как же я устала, — произнесла она вслух, проскользнув на женскую половину и ложась на первое попавшееся ложе из шкур. Она моментально крепко уснула.

Она вдруг проснулась и внезапно почувствовала себя очень одинокой. День был теплый, но руки у нее замерзли, и ее слегка лихорадило. Затем она вспомнила, что должны прийти тассентассы. Но эта мысль не вызвала у нее оживления, она не могла преодолеть своего угнетенного состояния. Для чего она здесь? Зачем проделала весь этот путь? Чтобы увидеть странные создания, которые, возможно, вызовут у нее отвращение? Она оглядела помещение. Здесь не было ни старой няни, которая могла бы ее успокоить, ни отца, к кому она могла бы подбежать с вопросом. Никогда еще она не чувствовала себя так неуверенно. Сейчас, именно сейчас ей так необходимы были ее родная постель и люди, которых она знала с детства.

Все ее тело налилось тяжестью, а разум охватила тоска, будто огромная ворона летала над ней и била крыльями. Она вспомнила последние два дня. Увидела умирающую у ее ног олениху, привязанного к столбу монакана, укрытие среди ветвей, где она пряталась от проплывавших мимо воинов-монаканов, расчлененные тела воинов на лесной поляне. Но она видела смерть всю жизнь и привыкла к ней. В конце концов, она все выдержала и вышла победительницей.

Она принесла хорошую жертву, ублажила Океуса и Анохэ. Что же с ней происходит?

«Я совсем не паухэтанка, — думала она. — Как я могу поддаваться слабости?» Она чувствовала, как на груди у нее выступили капельки пота. «Я должна одеться и искупаться до прихода тассентассов».

Она быстро прошлась по комнате в поисках какой-нибудь одежды, которую могли оставить жены отца. Когда она вытащила из-за подвесной постели корзину, часть ее тревоги улетучилась. Она достала светлую юбку из оленьей кожи, украшенную густой бахромой, новую пару мокасин, затейливо расшитых зелеными нитками. Вид красивой обуви немного подбодрил ее. Она отшвырнула свою старую юбку и мокасины с такой силой, что они с громким шлепком приземлились на пол. Это еще больше подняло ей настроение.

«Я грязная, — подумала она. — Нужно найти место, где бы я могла искупаться и осмотреть себя. Я хочу смыть с себя свою слабость. Я хочу снова выглядеть красивой, как и подобает дочери великого вождя. Тассентассы должны увидеть меня и прийти в восхищение».

Она стояла в дверях дома, пытаясь вспомнить, где находится пруд. Потом она припомнила, что он был в конце ограды. Она огляделась, сняла пук индюшачьих перьев, прикрепленный к двери, и поспешно пошла совершать омовение. Она даже не потрудилась накинуть на себя одежду и несла ее в руке.

Забравшись в пруд, Покахонтас терла тело и волосы, затем обсушилась перьями и облачилась в одежду. Она почувствовала себя обновленной. Подняв голову, она различила какое-то волнение в поселке. Сначала звук был слабым, всего лишь эхо топота многочисленных ног. Затем он усилился и передался по земле. «А, прибыли чужеземцы, — догадалась она. — Я должна поторопиться». Черные мысли рассеялись, уступив место любопытству.

Сперва она ничего не могла разглядеть сквозь толпу жителей поселка. Покахонтас протолкнулась к праздничному возвышению с единственной мыслью — увидеть тассентассов.

— Сюда, Покахонтас, ты должна быть здесь, — прокричал кто-то.

Она пошла на голоса. Покахонтас знала, что ей следует быть рядом с Починсом, но, чтобы судить о грязных людях по справедливости, она должна в первый раз увидеть их не с высоты власти. Толпа бросилась к ограде, потом замедлила движение. Починс предложил обитателям поселка вознести молитву Океусу, попросить его заступничества перед чужестранцами до того, как их впустят внутрь ограды.

Жители образовали широкий круг. По знаку жреца они упали на землю. Покахонтас хотелось поднять голову и украдкой бросить взгляд на незнакомцев, но она боялась кары бога зла Океуса.

Она прижалась лбом к теплой земле. «Я только что искупалась, и вот лежу в грязи!» — усмехнулась она про себя. Затем торжественность момента захватила ее, и, протянув руки, она стала молиться вместе с остальными. Слова слетали с уст сотен людей, негромкие и ритмичные. Они скорбели о смерти, которой не было, и просили Океуса не становиться причиной смерти, которая могла бы совершиться. Если он слышит, как они горюют о смерти в этот день, он, конечно, не потребует новой. Но смерть была здесь. Изувеченные воины снова встали перед глазами Покахонтас. Как больно потерять их, но они были неосторожны. Их поймали.

Наконец моление закончилось, и она быстро подняла голову. И увидела тассентассов.

Но они не были белыми! Она ощутила острое разочарование. Они, несомненно, были очень странные, но не белые, как Океус или мягкие белые облака или даже сверкающие белые речные жемчужины. Они такого же цвета, как мы, подумала она, только словно закоптелые, как поджаренная рыба или дикие свиньи. Все, что было видно, — лица и кисти рук. «Почему они не натирают свои тела соком орехов и не закаляют их при солнце и любой непогоде, как мы?» — подумала она. Их тела были скрыты под одеждой, хотя день был солнечный и теплый. Покахонтас решила, что и одежда у них уродливая. Она не из шкур и перьев, а цвета камней, земли и опавшей осенней листвы. И волосы у них тоже непонятные. Они явно не бреют ту сторону, к которой прикладывают лук. Но волосы подстрижены короче, чем у воинов-индейцев, так что, наверное, не цепляются за тетиву. Они не были черными и блестящими и не падали прямой, гладкой волной. Цвета морского песка, они завивались и торчали вокруг шеи и подбородка. У одного из них был красный хвост, как у лисы. В общем и целом тассентассы ее страшно разочаровали.

Покахонтас продвинулась ближе, довольная, что может все разглядеть, без присутствия рядом Починса. Вокруг толпились жители поселка, но сейчас они расступились, освобождая проход для своего вождя, шедшего навстречу необыкновенным пришельцам. Их было двадцать.

— Добро пожаловать в Кекоутан, — произнес Починс, высоко держа голову.

Его головной убор из перьев орла трепетал под весенним ветерком. Он подошел к тассентассам поближе. Покахонтас обратила внимание, что он на голову выше любого из чужестранцев. Большинство людей Починса были такого же роста или даже выше. Один из бледных людей выступил вперед и протянул руку. Зачем? Он ничего не предлагал. Чужой слегка повернулся, и Покахонтас увидела, что у него только одна рука. Пустой рукав болтался, свободный от кости и плоти. Затем грязный человек заговорил, звуки не были похожи ни на одно наречие, которое когда-либо слышала Покахонтас. Она внимательно слушала, от всей души желая понять, что он говорит, но тщетно. Другой тассентасс сказал что-то на том же странном языке. Они перебивали друг друга, торопясь высказаться. Какие они грубые! Даже не поклонились Починсу, который в сотни раз великолепнее любого из них.

Она недоумевала, почему Починс не гневается на них за плохие манеры, а, казалось, не замечает их. Лишь жестом он указал в сторону ворот в ограде и повернулся, чтобы ввести тассентассов в поселок. Небо было по-закатному красное, с залива дул прохладный ветер. В воздухе танцевали светляки, окружая толпу сотнями мерцающих огоньков. Древесный дым смешивался с ароматом цветов и соленым морским воздухом.

Прислуживавшие женщины принесли циновки, но чужие люди, похоже, не понимали, для чего они предназначены. Они стояли в нерешительности, пока не увидели, что Починс садится. И вид пищи, казалось, успокоил их. Тассентассы набросились на еду, словно давным-давно не ели. Слава о стряпухах Починса распространилась далеко. В этот день они приготовили устрицы, крабы, индейку, оленину, кукурузный хлеб и нежные землянику и чернику.

Покахонтас не сводила с тассентассов глаз. Она отказалась сесть подле Починса, хотя ее ранг позволял ей это, и ушла в конец ряда, ближе к братьям. Она хотела быть поближе к тассентассам, но вскоре пожалела об этом.

Она едва владела собой и с трудом сохраняла вежливое, бесстрастное выражение лица. Они пахли ужасно, как и сказал Номех, но это не был запах хорька. Он был тяжелым и кислым, так пахнут люди, когда они больны и не могут купаться. Покахонтас могла припомнить лишь пару случаев, когда так пахли паухэтаны, потому что болели они редко. Она наблюдала за чужими людьми и думала: «Они не нравятся мне. Они — животные».

Она не видела на их одежде никаких знаков отличия, позволявших судить об их положении. К поясу у них были прикреплены странные предметы. Не ножи и не мечи: что-то длинное и блестящее с темным, большим выступом с одной стороны. «Интересно, что это у них — оружие?» — подумала Покахонтас. Мужчины не выказывали никакой настороженности, как поступили бы на их месте воины паухэтанов, окажись они во вражеском селении. И они ели. Наконец Починс, махнув рукой, услал прислуживавших женщин, достал свою трубку и предложил по трубке каждому из чужестранцев. Было очевидно, что они никогда не видели трубки, но по движениям их рук она поняла, что с табаком они знакомы.

Внезапно она обнаружила, что понимает их жесты. По их лицам легко было читать, и они не скрывали своих мыслей. На мгновение Покахонтас ощутила свое превосходство. Она не ожидала, что это ей удастся так скоро, и ее охватило нетерпеливое возбуждение от открывающихся возможностей. Ей хотелось бы побыть с ними одной, чтобы побольше узнать о них.

Починс подал знак жителям поселка, что настало время церемоний, и жрец начал свою песню. Предстоял танец-приветствие. Это был не тот живой праздничный танец, который любила Покахонтас, но, по крайней мере, и не обычные словесные выступления. Паухэтаны были красноречивы. Рядовая речь длилась от двух до четырех часов, но поскольку тассентассы не могли понять ни слова, Починс решил опустить ее. Покахонтас танцевала то кружась, то гордо выступая, и видела, что они наблюдают за представлением. Они сидели спокойно, их лица ничего не выражали, они словно не знали, как себя вести на празднестве. Но она почувствовала: они знают, что невнимание невежливо. Может, в конце концов, они не так уж примитивны.

Танцоры остановились. Танец был длинным, поскольку они хотели оказать честь этим непонятным людям, и теперь все глаза повернулись к тассентассам. Они собрались тесной группой и шептались между собой. Один из них вытащил коричневую сумку и показал ее однорукому, который, вероятно, был у них главным. Своей единственной рукой он вытащил цепь с прикрепленными к ней предметами, каких Покахонтас никогда не видела. Но светляки облепили эти волшебные предметы, и, казалось, они пляшут и искрятся светом. Они были похожи на замерзшие шарики воздуха. Глубокий вздох потряс толпу. Главный подошел к Починсу и протянул ему цепь. Починс колебался, толпа молчала. Покахонтас хотелось подойти и встряхнуть его. Неужели он не видит, что эта драгоценная, редкостная вещь — залог дружбы? Наконец Починс принял подношение, и толпа еще раз вздохнула — с облегчением. Главный еще раз обратился к сумке и достал еще одну цепь. На этот раз украшения были небесно-голубого цвета. При виде такой красоты у Покахонтас перехватило дыхание. Как повезло Починсу, как невероятно повезло женам Починса!

Покахонтас вдруг поняла, почему Починс пригласил тассентассов в Кекоутан. Бледные люди уже высаживались на эти берега, и Починс знал, что они обладают такими сокровищами. И хотя он также знал, что Паухэтан называет незнакомцев врагами, жадность взяла в нем верх. И еще: ему тассентассы, кажется, нравятся. Починс не захотел подчиниться приказам отца. «Мой брат — бесстрашный человек», — подумала Покахонтас.

Починс и предводитель чужих обменялись поклонами, а Покахонтас прикидывала, как бы ухитриться поговорить с грязными людьми. Если бы она была постарше, ее могли попросить согреть постель одному из них. Ахонэ! Какое суровое испытание из-за этого запаха! Но Починс наверняка попросит жен отвести чужих к реке и вымыть их. Затем самых миловидных предложат им на ночь — для удовольствия тела и удовлетворения вожделения. Но она знала, что ее никогда не попросят из-за ее положения.

Свежим весенним утром, когда чайки низко кружат над синим морем, Покахонтас торопилась с купания ко входу в ограде. Ей нетерпелось как можно скорее увидеть чужеземцев. Обогнув угол, она заметила, что они стоят все вместе и спокойно разговаривают между собой, а к ним идет Починс, сопровождаемый воинами.

Она поняла, что они собираются уходить. Сердце у нее упало. Она так хотела поговорить с ними, снова услышать их голоса. Возможно, сейчас она поняла бы их лучше, чем предыдущим вечером. Но понятны ей были только выражения их лиц. Казалось, они ждали указаний, но она не была уверена. Разочарованная, Покахонтас пристально рассматривала мужчин. Она все-таки постарается как-нибудь поговорить с ними до того, как они покинут их берега.

Один из тассентассов обернулся, тот, с пустым рукавом, и на мгновенье поймал взгляд Покахонтас. Он поднял темную бровь, будто ее настойчивый взгляд удивил его, и внезапно улыбнулся. Покахонтас улыбнулась в ответ, говоря себе: «Я хочу, чтобы он меня запомнил».

Воины уже подготовили каноэ. Покахонтас слышала, как Починс отдает им приказы.

— Сопроводите тассентассов на их каноэ и следите за ними. Послужите им охраной, если они захотят увидеть Вовинчо и его людей, но не ходите с ними на Раппаханнок. Запомните это.

Покахонтас слушала внимательно. Починс независимый человек, но она знала, что у каждого вождя ее отца было свое мнение о тассентассах. И все они поведут себя по-разному. Ей необходимо узнать, что каждый из них собирается делать. А потом она передаст все отцу.

Уходя, тассентассы весело помахали — небольшая группа в коричневых и серых одеждах, тусклых на фоне яркого солнечного света. Но, судя по их улыбкам, они остались довольны своим визитом. Жители Кекоутана тоже были счастливы и проводили гостей до реки. Но когда пришельцы скрылись за поворотом реки, обитатели поселка вернулись в свои дома в спокойном настроении. Возбуждение улеглось. Их снова ждали повседневные заботы: ловля рыбы, размалывание кукурузы и забота о весенних всходах.

У Покахонтас опустились руки, когда она спросила себя, следует ли ей теперь вернуться к отцу. Нет, еще недостаточно новостей, решила она, и всегда можно послать гонца. Она поживет в Кекоутане, понаблюдает, послушает Починса и его людей, пока не сможет составить более полное донесение. Потом она придумает, как повидать тассентассов.

В тот вечер снова было празднество и танцы. День выдался прохладный, и раскраска танцующих казалась яркой в чистом вечернем воздухе. Шею и волосы Покахонтас украсила красными перьями, а еще она нашла для танцев пару расшитых красным мокасин. Она знала, что праздник посвящен ей и ее братьям. Обряд гостеприимства не был выполнен полностью из-за прихода тассентассов. Жителям поселка и самим необходим был праздник, чтобы приободриться и повеселиться без стеснения. В присутствии незнакомцев невозможно было танцевать со всей страстью. Покахонтас также поняла, что брат принимает их со всей пышностью в надежде, что они расскажут отцу только то, что захочет Починс. А он уже дал всем троим по искрящейся голубой штучке, и похожий на льдинку подарок можно было повесить как украшение на шею.

Пока подавали праздничное угощение, Памоуик подсел к девушке с ожерельем из белых раковин. Покахонтас заметила, что он то касался ее, то щипал и беспрестанно теребил ее. Он никогда не мог сдержать своих рук. Секотин нашел себе большеглазую девушку, которая тихо сидела, пока он кормил ее кусочками индейки, а потом мясом дикого кабана. Она наблюдала за братьями и вдруг почувствовала, что с ее телом творится что-то странное. Она ощущала беспокойство, не могла преодолеть вялость и двигалась очень медленно, в то же время живо воспринимая все вокруг. Неприятные мысли, мучившие ее накануне, исчезли.

— Покахонтас, познакомься с Кокумом. Он сын вождя чикахомини.

Вздрогнув, она повернулась. Она не слышала, как подошел Починс. Рядом с ним был воин, чьей раскраски она никогда раньше не видела. Она взглянула на него и почувствовала силу его тела. Она успела заметить, что он высок, но не так высок, как ее братья. Правда, он еще молод и может сравняться с ними. Тело его было мускулистым, гибким, с широкими плечами и узкими бедрами. Лицо приятное, с тонко прорисованными чертами. Он улыбнулся ей, но за подвижным ртом и белозубой улыбкой ей почудилась отрешенность, почти надменность. Он не счастливый человек, как Памоуик, подумала она. В его глазах таится какой-то холод. И при этом было в нем что-то, что сразу и сильно привлекло ее. Она инстинктивно прикрыла грудь скрещенными руками, словно удерживая его на расстоянии.

— Я могу побыть с тобой?

Ее нервы отозвались на звук его голоса. Он был неотразим, но она не поняла, понравился он ей или нет. Одним быстрым движением он сел рядом с ней. Покахонтас ощутила неловкость, ее тело отзывалось на его присутствие без участия разума.

Она попыталась думать трезво. Земли чикахомини находились под управлением Паухэтана, но их вождь был всегда до некоторой степени независим. Это не беспокоило великого вождя, но и не радовало. Иногда он говорил о том, что нужно попытаться соединить два племени путем браков. Не окажется ли это ее брак?

Раковины и барабаны отбивали ритмичную мелодию. Этот танец воинов и их женщин не имел ничего общего с вежливым приветствием тассентассам. Кокум протянул руку, и Покахонтас приняла ее, чувствуя дрожь во всем теле. Ритм захватил их обоих. Танец выражал свободное влечение и отклик плоти. Ритм и слова сочинялись для того, чтобы воспламенить и распалить страсть. Тела танцующих двигались как одно, глаза искали, соприкосновений рук было достаточно, чтобы сердце Покахонтас забилось в горле.

Покахонтас исполняла этот танец много раз. Ей нравилось увертываться от ищущих рук мужчин, как, например, от Памоуика. И при этом она всегда смеялась. Но на этот раз она двигалась в полубессознательном состоянии, и единственно настоящими были глаза мужчины напротив нее. Кокум ей не понравился, пока нет, но когда она чувствовала, как его взгляд пробегает по ее телу, она отвечала ему невольно таким же горячим взглядом. Она осознавала, что он уже считает ее своей, но несмотря на огонь, зажегшийся в ее теле, она не хотела пока еще принадлежать Кокуму. И в то же время она испытывала незнакомое ощущение. Она чуть не споткнулась, когда его рука тронула ее грудь. Внизу живота разлилось приятное тепло.

Ее чувства были почти непреодолимы. Но она знала, что не поступит как все и не станет уединяться с ним в лесу. Она раньше думала, что превращение в женщину освободит ее, сделает более самостоятельной. Но эта лихорадка нарастающей чувственности, которая заставляет терять самообладание, видно, будет новым бременем. О, Ахонэ, почему все так сложно? Она пропустила шаг, но удержалась на ногах. «Я уже никогда не буду свободна от своего тела, — подумала она. — Всегда будет мужчина и то, что мы будем делать вместе».

Она подумала о своих сестрах. Как жаль, что ни одной из них нет сейчас рядом, ей не с кем поговорить, не у кого узнать, как совладать со слабостью, временами охватывающей ее. Люди Починса добры к ней, но они всего лишь ее знакомые.

Танец закончился, и она отвернулась.

Покахонтас не желала думать о Кокуме. Внезапно ей расхотелось становиться женщиной. По крайней мере, не сейчас. Она не хочет ложиться с Кокумом, становиться его женой. Когда он подошел ближе, жар, исходивший от его тела, заставил ее затаить дыхание. Она отодвинулась, не грубо, но решительно, и покачала головой, показывая, что расположена к нему дружески, но не ляжет с ним даже ради того, чтобы доставить удовольствие Починсу и своему отцу.

Покахонтас откинулась к стене женского дома. Она говорила целый час, тихим голосом, чтобы слышала только Наха. Она удивилась, что рассказывала так свободно. Но в отсутствие сестер каким облегчением было поведать свою историю восхищенной и сочувствующей женщине, которая, не в пример другим, действительно могла ее понять. Покахонтас благоразумно опустила вопросы политики в отношениях между Паухэтаном и Починсом.

Скука женского дома одолевала Покахонтас. Большинство женщин пережидали свои дни, радуясь этому естественному перерыву в повседневных хлопотах. У них появлялась возможность посидеть и посплетничать. Они знали, что никто их не побеспокоит: их дух считался временно нечистым.

Сейчас они болтали о тассентассах. Женщины, которые не видели их, с жадностью расспрашивали тех, кому посчастливилось поглядеть на них. Их разбирало любопытство, но они боялись этих врагов, как и Покахонтас, и ни одной из них не пришло бы в голову в одиночку пойти посмотреть на огромные каноэ. Они обсуждали уродливый вид тассентассов, ужасный запах, грубые манеры.

Разговаривали и о замужестве Покахонтас.

— Может, ты выйдешь за тассентасса, — сказала одна из самых остроумных кекоутанок, и все засмеялись. Совершенно немыслимое предположение.

Кто-то сказал, что она, возможно, станет женой Кокума. Другая прибавила, что Кокум весьма симпатичный, а его отец обладает властью, которую сын может унаследовать, если он такой хороший воин, как они слышали. Две самые молоденькие подробно рассказали ей, какое несравненное наслаждение он им доставил. Будь она в Веровокомоко, Покахонтас просто ушла бы, как только женщины начали сплетничать, но в женском доме некуда было деться. В любом случае, ей было интересно. И она много думала о Кокуме.