Глава 23

Лондон, май 1614 года

Он слегка хлопнул ее по плотному заду. Она повернула к нему лицо — глаза горят, светлые волосы спутаны — и стукнула его кулаком в плечо. Джон Смит засмеялся. Он был рад, что хотя бы одна из девиц Рейнолдс еще не замужем.

— Мэри, сегодня утром я встречаюсь с твоим отцом. Вероятно, он снова попробует заставить меня жениться на тебе.

Смит сел в постели, глаза его искрились озорством.

— Негодяй! Да ты не нужен мне и за все богатства Индии!

Смит увернулся от брошенной в него подушки.

— Именно это я говорил ему раньше и скажу опять.

Смит выбрался из постели и быстро пробежал по холодному полу за своей одеждой. Обернувшись назад, он увидел, что Мэри натянула простыни до подбородка и в глазах ее появился опасный блеск. Он с самого начала сказал ей, что никогда не женится. Его жизнь разведчика чужих земель и авантюриста была слишком опасна, чтобы заставить жену делить ее с ним. А их отношения были так необременительны, так приятны, что они частенько поддразнивали друг друга на сей предмет. Он, конечно, не упоминал о том, что хотел однажды жениться.

Пока он натягивал чулки и застегивал мундир, его настроение внезапно изменилось.

— Еще один корабль пришел из Джеймстауна, — сказал Смит. — Вот почему сэр Эдвин Сэндис созвал сегодня утром заседание Виргинской компании.

— Ты возвращаешься в колонию?

— Да, примерно через год. Я планирую пройти вверх по побережью — от Джеймстауна до Новой Шотландии.

— О, возьми меня с собой! Какое приключение!

Смит улыбнулся, глядя на нее, сидевшую в постели, обхватив руками колени. Мэри была одной из самых изнеженных женщин Лондона. Носок ее туфли ни разу не касался сырых камней мостовой.

— Твоя красота окажет на команду разлагающее действие, — сказал он. — Экспедиция погибнет прежде, чем мы выйдем в открытое море.

Успокоенная, она выпрямила ладонь и послала ему воздушный поцелуй. Он улыбнулся ей с порога.

Джон Смит прошел по Бишопсгейт-стрит мимо церкви Всех Святых и Святого Петра, по Темз-стрит к причалу пристани Полы, где располагалась контора сэра Эдвина. Он вызвал сюда руководство Виргинской компании и ее дочерней компании — Компании Соммерса, — чтобы объединить вклады Виргинской компании. Компания Соммерса была создана, чтобы привлечь для предприятия деньги и сохранить его платежеспособность. Лондонские купцы, новый общественный слой, должны были сами защищать свои интересы. У короля было слишком много долгов, чтобы тратить деньги на Новый Свет. Смит опоздал, и Сэндис ввел его в курс дела.

— Из колонии прибыл «Трежер», с ним пришло письмо от Джона Ролфа, нашего главного специалиста по табаку в Новом Свете. Он полагает, что наконец вывел хороший сорт. Со следующим кораблем он пришлет образцы своих трудов. Ему очень помогла его жена.

Сэндис знаком пригласил Смита занять место рядом.

— А я думал, что жена Ролфа умерла на Бермудах.

Смит уселся и скрестил ноги.

— Да, умерла. Он женился на принцессе Покахонтас. Их брак и усмирил окончательно великого короля. В Виргинии наконец наступил мир.

Смит понял, что побелел от этой новости. Как могла Покахонтас выйти замуж? Ведь у нее уже был муж-паухэтан. Смит тряхнул головой, словно прочищая ее. Все было так давно. Он запретил себе возвращаться к тому отрезку своей жизни. На этом берегу Атлантики ничто не напоминало ему о перенесенных там страданиях и потерях. Поначалу, когда он начинал тосковать по ней, он изгонял из себя это чувство железной дисциплиной и выдержкой, которые были основой его жизни. Длительное путешествие домой положило начало выздоровлению, и постепенно укрепилась мысль, что между ним и Виргинией лежит огромное расстояние. Соблазны Лондона и пылкие объятия Мэри еще больше притупили горе, но это горькое известие нанесло его сердцу свежую рану. Неужели он неверно судил о Покахонтас? Неужели тогда, когда давным-давно он лежал больной в Джеймстауне, ему сообщили ложную весть? На мгновение его смятенные чувства вызвали образ Покахонтас, такой живой, что, казалось, в этот день она сама сошла на берег с «Трежера».

Сэр Эдвин Сэндис продолжал:

— До твоего прихода, Смит, мы обсуждали возможность выплаты принцессе жалованья. Она помогла колонии выжить в самое мрачное время, а сейчас обеспечила мир с своим отцом. Она — героиня. — Сэр Эдвин положил гусиное перо на дубовый стол и оглядел собравшихся. — Проголосуем?

Проголосовали единогласно и с воодушевлением.

Сэр Эдвин сказал, что лотерея, проведенная в прошлом месяце во дворе церкви Святого Павла, принесла значительную сумму для Виргинской компании. Успех был так велик, что родилась идея — собрать еще денег на школу с религиозным обучением для английских и индейских детей в Джеймстауне.

— Мой одаренный богатым воображением друг Уильям Шекспир внес предложение, — сказал граф Саутгемптон. — Нам следует пригласить прелестную принцессу, леди Ребекку, вместе с ее мужем в Лондон. Как обращенная в христианство, она может помочь привлечь средства для школы.

— Великолепная мысль. — Сэр Эдвин даже хлопнул себя по колену. — Она привлечет внимание и к школе, и к самой Виргинской компании!

Другие присутствующие также высказали свои предложения: леди Ребекка должна позировать для парадного портрета; Бен Джонсон может написать «маску»; вкладчики могли бы устроить в честь Покахонтас развлечения; она может выступить в парламенте; король и королева могут захотеть принять ее.

К этому времени члены совета говорили все разом, спеша поделиться планами по поводу этого визита. Молчал только Джон Смит. Чувства, которые он считал давно погребенными, тугим клубком закрутились в его груди. Он поклялся хранить молчание о своих отношениях с Покахонтас, и последние события — ее замужество и обращение — только укрепили его решимость. Необходимо было сохранять выдержку и невозмутимое выражение лица, каким бы уязвленным он себя ни чувствовал.

— А вы, Смит, ничего не хотите сказать? — спросил Саутгемптон.

Смит откашлялся.

— Я согласен со всеми предложениями.

Сэндис поджал губы.

— Я думаю, что двое из нас должны попросить аудиенции у короля, изложить ему последние новости и испросить его одобрения. Следует также сделать сообщение в парламенте. Ты составишь мне компанию, Смит?

Смит кивнул. Мужчины закончили совещание в приподнятом настроении.

Сэр Эдвин Сэндис и Джон Смит в почтительном молчании стояли среди придворных перед королем Яковом в Сент-Джеймсском дворце. Говорил король.

— Изменник! Как мог британец жениться на дочери вражеского короля?

Король Яков намеренно не произносил слово «англичанин». Он знал, что его тайный совет ненавидит слова «британский» и «Великая Британия», понятия, которые он создал, чтобы утвердить союз между Шотландией, его родиной, и Англией. Он сидел перед ними, его слабые ноги болтались, подозрительный взгляд перебегал с одного лица на другое. Он понимал, что как король представляет собой жалкое зрелище и что его невольно постоянно сравнивают с истинно величественной старой королевой Елизаветой. Он не доверял никому из стоявших перед ним людей.

— Сир, ни принцесса Покахонтас, ни ее наследники не станут претендовать на владения короны в Виргинии, — сказал граф Дэвон.

— Как мы можем быть уверены?

— Ее отец, король Паухэтан, дал ей огромные земли. У Ролфов на этих землях есть поместье, Варина, и они фермерствуют там, — ответил граф Дорсет. — В любом случае, мы распространили указ, запрещающий передачу любой королевской собственности леди Ребекке.

— Я все еще вне себя из-за того, что Ролф женился на дочери нашего врага, — сказал король.

— Сир, — обратился один из придворных, — могу я представить сэра Эдвина Сэндиса, который пришел с новостями из колонии?

Сэр Эдвин поклонился. Он объяснил, что война между индейцами и англичанами закончилась. Король Паухэтан перестал угрожать после брака ее дочери с Джоном Ролфом.

— Мы делаем что-нибудь, чтобы закрепить этот мир? У нас уже были перемирия, — спросил король.

Король чувствовал себя неуютно, занимаясь делами колонии. С одной стороны, ему нравилось усиление его могущества, которое давало ему положение в Новом Свете. С другой стороны, Испания злилась, что англичане сорвали ее планы господства в той части мира. Яков хотел женить своего Чарлза на испанской инфанте и потому постоянно испытывал двойственные чувства в отношении успехов своих подданных в Виргинии.

Сэр Эдвин продолжил:

— Мы уверены, что это долговременный мир, ваше величество, но намереваемся отвлечь от Паухэтана подчиняющихся ему разных принцев. С каждым из них но отдельности сэр Томас Дейл ведет переговоры о заключении мира. Мы хотим подарить им красные мантии и выполненные на меди, которую они ценят больше всего, портреты вашего величества. Они могли бы висеть на шее, прикрепленные к цепи. Затем мы сделаем их дворянами короля Якова.

Сэр Эдвин ждал, что скажет его повелитель.

Король чуть улыбнулся. «Интересно, он уже принял первый из своих многочисленных ежедневных стаканов?» — подумал Смит.

— Я получаю одну папскую буллу за другой, в которых он требует отдать Виргинию Испании, — голос короля стал сварливым.

Заговорил Джон Смит:

— Если мне позволено будет сказать, ваше величество, мы уверены, что теперь Виргиния ваша.

— Да, да, хорошо, так тому и быть.

Король отвернулся, он исчерпал внимание к этому предмету. Смит и Сэндис, пятясь, вышли из зала для аудиенций.

Пока они шли коридорами Сент-Джеймсского дворца к выходу на Сент-Джеймс-стрит, сэр Эдвин сказал:

— Ты видишь, почему мы должны прикладывать все усилия, чтобы поддерживать интерес к виргинскому предприятию. Король колеблется. Мы не получили его полного одобрения. И это еще одна причина, по которой я хочу видеть индейскую принцессу в Лондоне. Как я понял, она красива и очаровательна. Она может оказать бесценную помощь, отстаивая перед королем наше дело.

— Когда ты собираешься пригласить Ролфов? — спросил Смит.

— Не сразу. Они только что поженились. Полагаю, мы должны подождать год. Я дам принцессе Ребекке время, чтобы получить образование. Я слышал, что сейчас, овладев английским, она с увлечением изучает латынь. Разве ты с ней не знаком, Смит? Ты никогда не упоминаешь ее имени, но, если я правильно помню, ты писал мне о ней в тысяча шестьсот восьмом и девятом годах.

— Да, я, естественно, был знаком с ней, — голос Смита затих, потому что его внезапно сковала печаль.

— Поскольку ты один из немногих, кто знал ее с самого начала виргинских событий, все мы хотим, чтобы ты находился здесь, когда прибудет принцесса Покахонтас. Это очень важно для нас, особенно учитывая интересы короны.

Говоря, Сэндис смотрел на Смита.

— Король не вполне уверен в верности Ролфа, — продолжал Сэндис. — Он видит измену под каждой кроватью после Порохового заговора в парламенте, случившегося почти десять лет назад. По-моему, он боится, что они станут править в своем королевстве и привлекут туда множество наших соотечественников. Несомненно, им будет очень легко это сделать.

Смит кивнул.

— Говорят, что король отзывался о конституции для Виргинской компании, которую я написал в прошлом году, как о слишком демократичной, — сказал Сэндис. — Мне сказали, что он вообразил, будто Ролфы используют ее, чтобы провозгласить себя королем и королевой в самостоятельном государстве Виргиния.

Смит улыбнулся, Покахонтас стала бы прекрасной королевой, но заговор? Он покачал головой.

Мужчины вышли из дворца и остановились на грязной улице, которая была новой Сент-Джеймс-стрит. Они ждали пока к ним подведут лошадей, а тем временем их окружила кучка оборванных мальчишек, прыгавших, кричавших и клянчивших подаяние, протягивая грязные руки.

— Такие вот бездомные дети слоняются по всему городу. Их отцы-крестьяне лишились работы в деревне. От отчаяния они продают детей за несколько пенсов, а покупатели бросают их, потому что не могут прокормить.

Сэр Эдвин подкинул в воздух несколько монеток, и тут же образовалась невообразимая свалка.

— Нам стоило бы отобрать сообразительных детей, отмыть их и отправить в Новый Свет, — Смит потянулся за поводьями своей лошади.

— Как раз это мы и собираемся сделать. Увидимся позже в Вестминстерском дворце.

Зал комитета палаты общин был переполнен. Все члены парламента собрались, чтобы обсудить вопрос о новой колонии. На особое заседание были допущены лишь несколько посторонних. Толстые стены Вестминстерского дворца все еще сохраняли зимний холод, что было более чем кстати в этот теплый майский день. За прорезанными в толстых стенах окнами приветливо текла Темза. Лодки, груженные товаром или полные пассажиров, плыли в поселок Челси или дальше — в Хэмптон-корт.

Сэр Эдвин повторил членам парламента новости о женитьбе Ролфа и установлении мира. Далее он сообщил о планах пригласить принцессу в Лондон. Вести из далекой колонии казались этим людям едва ли не излишне экзотичными, ибо они провели день, разбираясь с огромными долгами, образовавшимися из-за того, что король и его королева-датчанка Анна швыряли деньги на разные прихоти. При словах о мире они тем не менее обратились в слух.

— Означает ли это, что со стороны дикарей больше не последует нападений? — спросил один из членов парламента.

— Почему мы раз и навсегда не установим мир, уничтожив всех дикарей? — отозвался другой.

Еще несколько выразили свое согласие.

Один из парламентариев спросил, почему англичане должны беспокоиться и умиротворять этих дикарей, которые вмешиваются в дело создания колонии.

— На протяжении десяти лет они убивали и морили голодом наших людей. Нам нужны территории для расширения. Наши люди нужны нам там как рынок для сбыта товаров.

Смит и Сэндис упорно отстаивали необходимость мира. Члены комиссии разделились во мнениях, но в конце концов согласились, что надо посмотреть, что выйдет из перемирия. Покидая палату, Смит думал: «Глупцы, они даже не представляют, как трудно вести войну против мужественных и сильных паухэтанов».

Глава 24

Энрико, октябрь 1615 года

Покахонтас смотрела на своего маленького сына, лежавшего в колыбели. «Это правда, — думала она, — он уже сейчас похож на меня и нисколько на Джона». Еще до его рождения она приняла решение обращаться с ним, как с английским младенцем. В течение первых месяцев она не стала туго пеленать его в шкуры, как делают паухэтаны, чтобы спинка у ребенка была крепкая и прямая. И все равно тело мальчика было ровненьким, как стрела. Почти все жители Джеймстауна пришли на крестины. Назвали его Томасом в честь сэра Томаса Дейла. У нее всегда теплело на сердце, когда она думала о заботе и внимании, которые все проявляли к ее ребенку. Она понимала, что частично это было вызвано тем, что мальчик явился символом согласия между паухэтанами и англичанами.

«Каким будет другой мой ребенок?» — подумала она. Будет ли он тоже похож на нее или унаследует светлые волосы и глаза цвета неба? Теперь она меньше думала о Смите, и боль в ее сердце притупилась, но она не смогла бы поручиться за себя, если бы однажды он сошел на берег.

Она оставила ребенка и подошла к окну. Прекрасное утро — небо ярко-синее, деревья горят красным и желтым огнем. Табак вырос великолепный, и она с гордостью стояла рядом с мужем, когда тюки листьев грузили на корабль и отправляли в Лондон. При выведении нового сорта табака ее познания оказались весьма существенным вкладом. Она не заметила, как все в колонии стали обращаться к ней за советом, и не только по части земледелия, но и охоты и рыбной ловли. Поселенцы знали, что если она затруднится с ответом, то попросит помощи у кого-вибудь из своих родственников или других паухэтанов. Колокольчик на дверях Варины звонил не умолкая. Звенел он и сейчас.

Жена Починса, Наха, стояла у дверей.

Здороваясь с подругой, Покахонтас знала, что Наха сразу же захочет примерить ее английскую одежду. Ей нравилось жить в Джеймстауне и вести английский образ жизни. Она перенимала у Покахонтас фасоны платьев, но отказывалась иметь что-либо общее с Богом англичан. Она была счастлива с Ахонэ и даже с Океусом и продолжала приносить им жертвы. В конце концов, говорила она, они дали ей Починса.

Нахе нравилось приходить к Покахонтас, когда та приглашала своих друзей из Энрико или Бермуда-хандрид. Покахонтас поощряла ее, потому что Наха была единственной из ее народа, кто навещал англичан в любое время. Англичане же, со своей стороны, часто убегали, чтобы немного пожить среди паухэтанов. Во время своих приходов Наха сидела тихо и наблюдала, стараясь научиться английским манерам и пытаясь понять, о чем говорят.

Покахонтас сказала ей, что, когда ее английские Друзья узнают, что паухэтаны собираются навестить ее, они оспаривают друг у друга право принять их.

— Я поняла, что у себя на родине английские женщины не пользуются свободой, как мы, — рассказала Нахе Покахонтас. — Живя здесь, они видят, как мы независимы, как много у нас власти, как мы работаем вместе с нашими мужчинами и даже управляем ими. Поэтому им нравится наша земля и они хотят походить на нас. А мужчины не смеют жаловаться, потому что женщин слишком мало.

Наха заметила, что женщины любят принимать Покахонтас еще и потому, что она принцесса. Они любили ее за доброту, но она видела, что ее положение тоже важно для них.

Каждые несколько недель Покахонтас просила одного из пришедших из Веровокомоко передать отцу, что она хотела бы вскоре навестить его. Тогда отец высылал для нее сопровождение, и Покахонтас, облачившись в одежду из кожи оленя, вместе с ребенком уходила на несколько дней погостить к Паухэтану. Сразу по прибытии внука великий вождь кружил маленького Томаса в воздухе и уже больше ни на шаг не отпускал от себя, пока они не уходили. Он дал ребенку индейское имя — Пепсиконемех, — потому что считал, что боги будут оскорблены, если у мальчика не будет достойного имени на языке паухэтанов. Великий король спрашивал у Покахонтас, что выйдет из соединения двух кровей. Может, это будет похоже на смешение соленой морской воды и чистой влаги реки?

Покахонтас смеялась.

— Выйдет только хорошее, — отвечала она.

Возвращаясь после этих посещений, она бежала по лесу впереди своего эскорта, снова чувствуя себя юной девушкой. Она распахивала дверь Варины и звала Джона Ролфа. Иногда он подшучивал над ней, заставляя искать его по всему дому — открывать шкафы с одеждой, заглядывать за двери, искать на конюшне и в подвале. Она полюбила своего мужа и свою жизнь с ним. Это был мягкий, религиозный человек, обладавший внутренней силой, и она привыкла полагаться на него и принимать его опеку.

Ролф получил образование в Кембридже. Когда три года назад он впервые познакомился с Покахонтас, то сразу понял, что она обладает природной способностью к языкам. Теперь он постепенно обучал ее латыни и греческому, которые она постигала с такой настойчивостью, что он опасался за ее зрение. При свечах и свете от камина она проводила за книгами все вечера. Его удивило, что она не особенно интересовалась историей. Когда же он спрашивал ее, почему, она не могла ответить. Он считал, это происходит оттого, что ей еще трудно соотнести прошедшие события с тем, что пока свежо в ее памяти. Кроме того, ее народ не имел традиции изустной или письменной истории.

Покахонтас гордилась своим домом. Ролф выстроил для своей семьи приятное кирпичное строение, и точно такое же было сооружено для Паухэтана в Веровокомоко. Слуги, присланные отцом, содержали дом Покахонтас в идеальной чистоте. Этим ясным утром она созвала их всех, чтобы сообщить, что вечером к ней на ужин прибудет сэр Томас Дейл. Каждые несколько недель он покидал Джеймстаун и объезжал форты и поселки, чтобы убедиться, что установленные им для колонии правила выполняются и производство различной продукции растет. Покахонтас держала двери своего дома открытыми для всех своих друзей и родни, но особенно радовалась визитам Дейла, потому что он часто рассказывал о Лондоне. Она вздохнула, идя по дому.

— Лондон! Не могу поверить, что существует такое место, как Лондон!

Вечером за ужином подавали устриц под соусом из выращенного на английском огороде хрена и помидоров с полей паухэтанов. Затем последовали крабы, как любили паухэтаны, с еще не затвердевшими панцирями, и не слишком поджаристые. Сэр Томас Дейл повернулся к хозяйке дома и сказал:

— Принцесса, у вас лучший стол в колонии, видимо, ваши люди отменные повара.

Покахонтас улыбнулась. Сэр Томас никогда не называл ее леди Ребекка, как некоторые из англичан, не называл он ее и миссис Ролф.

— Я пытаюсь соединить мои родные блюда с тем, чему я научилась у своих друзей в Энрико, — ответила она.

— Ролф, вам повезло, что у вас такая красивая и одаренная жена!

Подали горячее — жареного вальдшнепа с грибами, индейку с устричной подливкой и — редкое угощение — баранину в мятном соусе. Крупный рогатый скот и овцы были новыми жителями колонии, и их не забивали, пока они не становились старыми, чтобы они, пока могли, давали потомство. Сладкий картофель, бамия и морская капуста дополняли мясные блюда.

Сэр Томас снова обратился к Покахонтас.

— Мне тоже хотелось бы заполучить прелестную жену из числа ваших соплеменниц. Теперь, когда мы в мире друг с другом, я узнал, какие паухэтаны веселые, приветливые и достойные люди. Но что самое главное, я вижу, как вы с Ролфом подходите друг другу, как довольны своей жизнью. Но, увы, боюсь, у меня это не выйдет.