Пошатываясь от тяжести найденного булыжника, Бритт почувствовал всю ярость охватившего Ротгара гнева.
      - Убери его прочь, - приказал он. - И все немедленно сматывайтесь отсюда, все до одного!
      - Но, милорд...
      - Я сказал - вон! - заревел Ротгар. - Неужели ты считаешь, что я свяжу собственную судьбу с толпой неотесанных мужланов типа тебя? Разве ты ничего не помнишь из того, что я говорил вам на строительной площадке?
      - Но у нас нет другого выхода! Мы вынуждены этим заниматься, милорд...
      - Я больше.., вам не милорд. - Ротгар четко произнес каждое слово. - Ваш милорд лежит в кровати со своей леди в холле вон того большого дома.
      - Но ведь вы - Ротгар Лэндуолдский, - резко возразил Бритт.
      - Да, так меня зовут, - согласился с ним Ротгар и вдруг почувствовал, что успокаивается. Да, он был Ротгаром Лэндуолдским, и, черт возьми, он им будет и впредь. Нужно навсегда забыть эти мечты о том, что Мария будет с ним рядом. Самая главная, первостепенная ответственность господина - его народ. Он может потерпеть неудачу и не завоевать желанную леди, он может утратить свои земли, но он может добиться, чтобы сыновья вот этих тупоумных, крестьян с головами, похожими на тыкву, выросли на этой земле здоровыми, крепкими и высокими. Никакие ухищренные попытки, никакие обольщения со стороны этой ведьмы не могли его заставить более активно защищать дело норманнов.
      - Вы должны прекратить этот бандитизм, Бритт, - сказал он уже более уравновешенным голосом. - Осуществленное вами нападение на норманнов в лесу стало весьма печальной ошибкой. Вы могли бы убить и леди Марию.
      - Если вы ищете этих сукиных детей, которые организовали нападение, то обращаетесь не по адресу, - упрямо бубнил Бритт. - Наши люди в Лэндуолде не имеют к этой вылазке никакого отношения. Вы, Ротгар, не так много времени провели дома после возвращения. Здесь торжествует такое предательство, такой обман под самым носом норманнов, что вы себе и представить не можете.
      Ротгар вздохнул. Бритт подтвердил его сомнения в том, что саксы принимали участие в этом нападении. Он решил оставить этот разговор и больше к нему не возвращаться. - Я связал свою судьбу с норманнами, и вы должны последовать моему примеру.
      Презрительно фыркнув, Бритт потряс звенящими цепями Ротгара.
      - Я вижу, как высоко они ценят оказываемую им вашу поддержку. Лучше бы вы поступали с ними так, как делаем мы. По крайней мере, можно заработать пару монет.
      После этих загадочных слов все крестьяне растворились в предрассветной мгле. Ротгара озадачил Бритт, и, казалось, произнесенные им слова, словно туман, все еще висели в воздухе. Он откинулся спиной на кучу соломы, намереваясь притвориться спящим и настаивать на полном незнании, что произошло, здесь, в конюшне, после того, как нанесенный норманнам ущерб будет обнаружен. Мария могла вызвать его и потребовать в этой связи отчета. У него по спине поползли мурашки при мысли, что он может снова увидеть ее. Но он поспешил отделаться от этого ощущения, заранее воображая, как она будет над ним насмехаться, как будет дразнить теми планами, которые они, как ему казалось, разрабатывали вместе.
      Но он все равно был намерен продемонстрировать, что по-прежнему выполняет свою часть заключенной сделки. Он добьется, чтобы замок для Хью был построен.
      Он сделает все возможное, чтобы не обращать внимания на ее триумф. Он попросит у нее разрешения помогать собственноручно крестьянам, возводящим стены замка. Она совсем не удивится, - он был уверен в этом, - разве не она сама подталкивала его все время в этом направлении?
      ***
      Каждый вечер через глотки норманнов в их желудки вливалось громадное количество самого отличного лэндуолдского эля. Находившийся при смерти Стифэн и Роберт, сильно ослабевший после ранения, уже не принимали участия в ночных попопках, но общее потребление налитка совсем не уменьшилось, несмотря на то, что теперь двое бывших бражников не прикладывались к бурдюкам. Вероятно, царившее в почерневшем от сажи зале мрачное настроение лишь усиливало жажду здоровых людей.
      Мария могла бы в этой связи посетовать, если бы только пьяные рыцари проявляли бы меньше бдительности. Но вместо этого, как она поняла, сама стала предметом неусыпного наблюдения, как она сама как-то распорядилась сделать это в отношении Эдит. Независимо от того, сколько эля было выпито, чей-то внимательный глаз - то оруженосца, то пажа, а чаще всего самого Гилберта приковывал ее к одному и тому же месту в Лэндуолде, как и отсеченная нога Стифэна к его тюфяку возле камина.
      И сегодня, на одиннадцатое утро после той славной, проведенной с Ротгаром ночи ничего не говорило о том, что заведенный отныне порядок будет нарушен; у нее не было ни малейшей возможности объяснить ему свое поведение, так как и без того норманны были сильно возбуждены.
      Выпитое накануне громадное количество эля, казалось, с наступлением рассвета побуждало рыцаря вылезти из теплой постели, чтобы удовлетворить другую, более неотложную потребность. До нее через гобелен доносились возгласы полусонных рыцарей, неохотно пробуждающихся после крепкой спячки: сдержанные глухие стоны, тяжелые вздохи, громкое позевывание.
      Вдруг резкий вопль прервал обычный утренний ритуал. Кони выпущены на волю! Конюшня в полном беспорядке.
      Ротгар!
      Вот еще одна неприятность, о которой Филипп непременно сообщит на ухо Вильгельму.
      Прижимая к груди волчью шкуру, Мария смотрела через щель между гобеленом и стеной, пытаясь понять, что происходит. Переступая с одной ноги на другую, рыцари хватали чулки, свои грубые штаны, искали оружие. Уолтер, чей вопль всех всполошил, побуждал их действовать с максимальной поспешностью. Не успела она и моргнуть, как в наполненном их возгласами зале никого не осталось, кроме раненых Стифэна и Роберта.
      Впервые с момента возвращения из хижины дровосека она оказалась одна, и за ней никто не следил.
      Проклиная мрак, Мария потянулась рукой за рубашкой, надеваемой под тунику, и за платьем. Она надела их через голову. У нее не было времени возиться с чулками. Сунув ноги в шлепанцы, она схватила с деревянного колышка висевший на стене плащ. Теперь у нее был новый.
      Закованный в цепи Ротгар лежал в той конюшне, в которой, по словам Уолтера, царил полный беспорядок. Может, учиненный в ней разгром объяснялся попыткой спасти его, может, он уже давно мертв, а его череп проломлен, как и голова Хью, каким-то невидимым злоумышленником, а может, это та самая банда, которая пыталась расправиться со всеми ними там, на лесной полянке, возле хижины дровосека.
      - Боже, прошу тебя, - молилась она, - не позволяй ему умереть. По крайней мере прежде, чем я смогу объяснить ему, почему меня так долго Не было рядом с ним.
      Прежде чем я скажу, что люблю его.
      От такой безумной мысли у нее чуть не подкосились ноги, когда она все быстрее бежала через зал. Потом прижалась к стене, чтобы не видеть перед собой лихорадочно горящий взгляд Роберта. Она все еще испытывала перед ним чувство острой вины, отказавшись налить ему принадлежавшую Хью "дозу". Она не удивится, если Бог покарает ее, позволит Роберту почувствовать в ее глазах скрытые эмоции, и тот поднимет дикий шум, начнет орать во все горло, что она хочет бежать из дома, чтобы оказаться рядом с возлюбленным.
      Она любила Ротгара Лэндуолдского. Какой-то дрожащий, булькающий смех вырвался у нее из груди. Подумать только! Какое он проявлял чувство собственного достоинства перед лицом произошедших событий. Какую требовательную, страстную любовь испытывал к этой местности под названием Лзндуолд. Как он заботился о своем народе, какой страстью исходил к ней, Марии, какое ей оказывал доверие. Она вспомнила то время, когда он вместе с ней обращался к своему народу. Он называл ее женщиной с сильным характером, относился к ней с такой верой, на которую не могла рассчитывать от мужчины ни одна другая женщина. Одно лишь его прикосновение пожаром воспламеняла всю ее кровь, прежде она себе такое и вообразить не могла. Если его освободят эти ограбившие конюшню злоумышленники, то она вначале проверит, как дела у ее брата Хью, а потом отправится на его поиски. Если он погиб там, в конюшне, она поступит также. Все равно.
      - Леди Мария.
      Чья-то тонкая рука железной хваткой схватила ее, прервав стремительный бег к Ротгару. Мария издала вопль, пытаясь тем самым отречься от своего преступного намерения.
      - Тише, - прошептал чей-то голос, и эта твердая рука тут же увлекла ее в темноту.
      Мария от удивления широко открыла глаза.
      - Эдит. Ты все время меня преследуешь...
      - Нет, только сейчас. Последнее время сэр Гилберт идет, словно ищейка, по твоим следам.
      Мария почувствовала раскаяние, ощущая на себе всезнающий взгляд Эдит, в котором, однако, не сквозило недоброжелательства. Если она изнывала от наложенных на нее ограничений всего несколько дней, то как же удавалось Эдит справиться с ними в течение долгих месяцев? Она была готова уделить жене Хью минуту-другую, хотя ее влекло вперед - бежать, бежать к Ротгару. Словно чувствуя, что она капитулирует перед ней, Эдит ослабила хватку.
      - За последнее время мне удалось отучить Хью от "дозы", - торопливо прошептала Эдит, оглядываясь вокруг, словно опасалась, что их могут подслушать.
      - Но этот колдун сказал, что нужно выпить всю бутылочку целиком. Там еще немного осталось. Мне пора идти, Эдит.
      Эдит покачала головой и загородила ей дорогу.
      - Я знаю, что ему нужно. Я могу познавать смысл определенных признаков. Рассудок вернулся к Хью, но эта настойка отрицательно действует ему на мозги, она их угнетает. Его нужно оторвать от бутылки, как отрывают визжащего младенца от груди матери - это, конечно, весьма болезненный, но просто необходимый процесс.
      - Как тебе это пришло в голову? - Мария смотрела на Эдит, не скрывая подозрения. Неужели она так серьезно недооценила разум этой женщины?
      - Я узнала об этом в монастыре, тогда, когда училась разговаривать на вашем языке, - объяснила Эдит. Аббатиса выбрала меня, чтобы передать свои знания различных врачеваний. Она надеялась, что я продолжу потом эту практику. Я уже почти завершила обучение, когда Ротгар похитил меня оттуда.
      - Скажи, что, по-твоему, мы должны предпринять, но только не будем здесь стоять, пошли, - сказала Мария, будучи не в состоянии преодолеть порыва, влекущего ее к Ротгару.
      Эдит пыталась на ходу ей рассказать о том, как постепенно уменьшала дозу, как старалась уберечь его от нанесения самому себе травмы, как заставляла пить много разбавленного водой вина и угощала изысканными деликатесами, лишь бы умерить его постоянное стремление к "дозе".
      - Послушай, остановись, дай передохнуть, - взмолилась, тяжело дыша, Эдит, прислонившись к стене. Мария стояла, проявляя громадное нетерпение. Существует одно растение - настойка его на листьях значительно смягчит жар в крови.
      - Где ты найдешь это растение сейчас? Ведь пока еще снег покрывает всю землю.
      - У монахинь в монастыре есть запас. Я могла бы занять у них немного, а весной отдам.
      - В таком случае тебе придется посетить те места, где ты была так счастлива, - сказала Мария. Эдит кивнула в знак согласия. Мария с минуту подумала, пытаясь оценить сложившуюся ситуацию. - Могу ли я доверять тебе, Эдит, ты на самом деле вернешься?
      - Теперь здесь мой дом, - ответила она, эта сакская женщина, стараясь подчеркнуть чувство собственного достоинства.
      Можно ли ей, Эдит, доверять? Конечно, можно. В таком случае какую радость, облегчение испытала бы она от того, что теперь может разделить бремя ухаживания за Хью с кем-нибудь еще.
      - Ты намерена рассказать о тяжелом состоянии Хью монахиням?
      - Нет, что ты!
      Ей показалось, что отрицание Эдит последовало слишком быстро. У нее не было времени, чтобы размышлять над этим. - Если я отменю за тобой слежку, то это может вызвать у Гилберта подозрение.
      Лицо Эдит вспыхнуло.
      - Сэр Гилберт сам пообещал сопровождать меня на прогулке, если мне взбредет в голову немного погулять на свежем воздухе. Не думаю, что растолкую ему значение целебных трав. Мне бы хотелось, чтобы меня туда сопровождал кто-нибудь другой из ваших людей. Сэр Гилберт меня пугает.
      Марии слишком хорошо было знакомо это чувство, но она не хотела в этом признаться Эдит. Ее отвращение к Гилберту, казалось, лишь усиливали ее опасения за Ротгара. Увлекая за собой Эдит, она снова побежала.
      - Возьми с собой Уолтера. Гилберт не станет его подозревать, я тоже ему доверяю и уверена, что он тебя непременно вернет домой.
      - Но почему ты мне не доверяешь? - с горьким упреком бросила Эдит.
      Мария, нехотя замедлив шаг, остановилась.
      - Уолтер добился моего доверия. Он в течение многих лет сражался рядом с моим отцом, а потом вернулся после долгих странствий, чтобы присоединиться к Хью в тот момент, когда мы уже впали в отчаяние от невозможности отыскать честного и благородного рыцаря, могущего прикрыть всегда его с тыла. Если за тобой не будет внимательно следить Уолтер, то ты начнешь рассказывать всякие небылицы своим монашкам. Что же я скажу, если целая армия монахинь появится в Лэндуолде и потребует твоего возвращения?
      Эдит молчала.
      Мария смягчила свой резкий тон, хотя ей хотелось просто визжать от еще одной задержки.
      - Давай сделаем, Эдит, первые шаги навстречу друг дружке по пути взаимного доверия. Мы на самом деле должны отучить Хью от его "дозы". Но так чтобы об этом никто не знал. Только ты и я будем разделять с Феном бремя ухода за больным Хью.
      Эдит вновь кивнула, и, кажется, лицо ее оживилось.
      - Все к лучшему. Прежде всего, нам нужно отвлечь внимание всех от выздоровления Хью. Боюсь, что с ним может произойти что-нибудь серьезное, ведь он пока еще настолько беспомощен. Что будет, если кто-нибудь из них узнает о просветлении рассудка у Хью?
      - Уолтеру можно доверять, - сказала Мария.
      - В нем, однако, проскальзывает что-то такое, что вызывает недоверие у Фена. Как, впрочем, и у меня. Все же он - норманн.
      - Я должна следить за всем, покуда он не сможет взять на себя все эти обязанности. - Она была настолько поглощена потребностью увидеть поскорее Ротгара, что даже не оценила всех последствий нападения на конюшню - ведь это был открытый мятеж, направленный против Хью. Словно пытаясь вернуть у нее чувство ответственности, громко застонал Стифэн, и его стон отозвался гулким эхом в пустом зале. Ее желание бежать как можно скорее увидеть Ротгара, в каком бы отчаянном положении он сейчас ни находился, нужно было подчинить требованиям Лэндуолда, потребностям народа Хью. Сердце сильно стучало у нее в груди, когда она остановилась возле двери, пытаясь исполнить свои обязательства, прежде чем продолжать путь в том направлении, куда влекло ее сердце.
      - Ты знаешь, как можно облегчить агонию Стифэна, Эдит?
      - Кое-что я могу сделать. Но я все же не уверена.
      - Ну, а Роберту ты можешь помочь? Из раны сочится желтоватый гной, а кожа вокруг воспалена и очень твердая на ощупь.
      - Я знаю одну примочку, которая может, вероятно, облегчить его страдания, - ответила Эдит. - К тому же я заметила на шее сэра Гилберта рану.
      Мария вздрогнула. Гилберт настаивал, чтобы она лично ухаживала за его раной, хотя совсем не знала, как это делается.
      - Мне кажется, ничтожно может ускорить его выздоровление.
      - Может, то оружие, с помощью которого ему была нанесена рана, было отравлено. Существуют такие примочки, которые высасывают яд. - Эдит глубоко вздохнула, словно пытаясь собраться с силами, чтобы сказать то, что хотела. К тому же существуют травы, которые якобы успокаивают больного, а на самом деле заражают кровь. Если обработать ими рану, то человек становится сонным, неуклюжим, ничего по существу не замечает из того, что происходит вокруг. Полный курс такого лечения.., приводит к смерти.
      Затем последовало короткое молчание, и подспудное значение слов Эдит не выходило из головы Марии. Весьма удобный способ, чтобы отделаться от Гилберта...
      У нее еще был Уолтер, и, благодаря предупреждению Ротгара, большинство из оруженосцев и Данстэн остались невредимыми.
      - А можно ли употреблять эту траву таким образом, чтобы проходящий лечение человек не умер, а лишь стал бы безвольным, легко поддавался чьему-то контролю?
      - Лечение можно прервать перед самой смертью, - сказала Эдит. - Если его продолжать и дальше, то это, само самой разумеется, самый страшный грех.
      - Конечно, конечно, - чуть слышно отозвалась Мария. - Ну, а если прервать лечение, не доведя его до конца, то такой человек в конечном итоге выздоровеет?
      - Конечно, - откликнулась Эдит. Мария отдавала себе отчет, что, несмотря на чудовищный характер их беседы, когда они говорили о том, как довести человека до грани смерти, она впервые чувствует себя в своей тарелке в присутствии Эдит. Легкая улыбка играла на губах Эдит, словно и она разделяла ее чувства.
      - Я ведь не отличалась особой добротой к тебе, - сказала Мария. - Почему же ты все равно предлагаешь мне помощь?
      - Потому что я хочу вернуть своего мужа, - сказала Эдит, и появившаяся в ее глазах просветленность, видно, соответствовала ее мягкому голосу. - Я с трудом себе представляла слабое движение человечка, ожидающего своей судьбы внутри меня. Когда это произойдет, если он появится на белый свет, то, наверное, Хью мне понравится.
      С того времени когда Марии стало ясно, насколько серьезно ранение Хью, она намеренно старалась вытеснить из головы воспоминания о ее настоящем брате, этом смеющемся, ласковом, властном человеке, который так много заслуживал в этой жизни, и, несомненно, такую жену, как Эдит.
      Щеки Эдит окрасил легкий румянец, как будто она стеснялась, что ей до сих пор не по себе от идеи, что ее муж может ей понравиться. Мария вдруг вспомнила, как пламенели ее щеки, когда она впервые осознала, что любит Ротгара. Мысль о том, что они вместе с Эдит одновременно влюбились, казалась ей странной, но она испытывала от нее полное удовлетворение.
      Она инстинктивно сжала руку Эдит. - Он тебе очень понравится. Я тебе обещаю. Новая надежда пронеслась в сознании Марии, когда она, повернувшись, поспешила оставить в одиночестве Эдит. Тогда, когда она силой добилась брака между Хью и Эдит, то и не подозревала, что он может стать браком по любви. Если бы только такое могло произойти и с ними, если бы Ротгар остался в живых, если бы он не расценивал ее долгое молчание как предательство с ее стороны, если бы и он ее любил, как она его, если зелье Эдит смогло бы поставить под ее контроль Гилберта до того времени, когда выздоровеет Хью, если бы... Боже, сколько же еще впереди препятствий, но у нее на сердце было удивительно легко, когда она выбежала из дома во двор.
      ***
      Мария вбежала в конюшню, волосы у нее развевались на ходу, падая на плечи, а будничный плащ его матери с широкими складками свободно болтался на стройной фигурке. Повернув голову к стене, Ротгар потирал губу. Подбородок все еще ныл от нанесенных по лицу ударов Гилбертом, и ему не хотелось, чтобы Мария заметила струйку крови. Она ему лгала, эта вечно замышляющая дурное ведьма, но его предательскому телу было на все это наплевать; как только он ее увидел, оно сразу же наполнилось жизненной бурлящей силой, и его гордость мужчины требовала скрыть от нее свои физические и эмоциональные страдания.
      - Живой! - воскликнула она с трудом, чуть не задохнувшись от быстрого бега.
      - И это очень жаль, - проговорил сквозь зубы Гилберт, отпихивая Ротгара ногой. - Поднимайся, сакс. Тебе придется кое-что нам объяснить.
      Ротгар не очень торопился выполнить его требование. Он стоял, повернувшись к стене, медленно отряхивая соломинки и приставшую к нему конюшенную грязь. В конце концов он кончил этим заниматься, и ему ничего не оставалось, как повернуться к ней. Он старался сохранять подчеркнуто нейтральное выражение на лице, постоянно поворачивая голову чуть вправо, чтобы не были видны наиболее тяжкие последствия "ручной работы" Гилберта, но при первом же взгляде на него ее карие глаза расширились, мягкие губы раскрылись и она побледнела. Ее переживания не уменьшали физической боли, но все же от этого ему становилось легче.
      - Что здесь произошло?
      - Разбойники! - сказал Гилберт. - Они выпустили на волю коней. Нанесли небольшой ущерб конюшне. Чуть больший - вашему саксу.
      - Это они так поработали над вами? - В голосе Марии звучал скепсис. Ложь Гилберта вначале вызвала у него резкий внутренний протест, но он, закусив губы, усилием воли подавил его в себе. Гилберт сразу оценил нанесенный конюшне ущерб и тут же набросился на Ротгара, чтобы выместить его на нем, может, ему хотелось таким образом узнать о местонахождении спрятанного сокровища, а скорее всего, просто отомстить ему за все. Пусть лучше Мария считает, что его избила банда разбойников, а не он, который продолжал бить его даже тогда, когда он едва не потерял сознание. Неважно, что он в наручниках, - женщинам никогда не понять, в каком безнадежном положении оказывается мужчина, когда у него на руках висят эти цепи.
      Мария долго изучала его покрытое синяками лицо, а затем перевела взгляд на руки Гилберта. Ротгар, вероятно, мог бы улыбнуться, если бы его губы не опухли. Хотя он был не в состоянии оказать сопротивление Гилберту, он при экзекуции плотно сжал губы, чтобы лишить норманна удовольствия услышать его крики, а прочный сакский череп оставил кое-какие кровавые следы на кулаках Гилберта. Его пальцы были сильно ободраны, а широкая кровоточащая рана на коже Гилберта свидетельствовала, что он здесь проиграл стычку с зубами Ротгара. Дураку было ясно, что Гилберт лгал, не принимая на себя вины за избиение Ротгара. Но она не стала оспаривать лжи норманна. Наклонившись, Гилберт поднял цепь, которой был скован сакс.
      - Ну-ка посмотрите вот сюда, Мария, - сказал он, указывая на блестящую отметину, которую оставил на почерневшем металле тупой топор Бритта. - Ясно, что кто-то пытался его освободить, но он клянется, что все это время спал и не видел, что здесь творилось.
      - За исключением одного, - ловко солгал Ротгар. - Лошадь наступила подковой на цепь.
      - Вероятно, та же лошадь наступила вам на лицо? - спросила Мария.
      - Нет, это дело рук совершенно другого зверя. - Пусть она поразмышляет над его словами. Мария улыбнулась в ответ. Но это была не открытая, откровенная улыбка, а скорее тайная, исподтишка, которая вспыхнула на несколько секунд, только после того, как брошенный в сторону Гилберта взгляд убедил ее, что он ничего не увидит. Руки у нее дрожали - ей так хотелось прикоснуться к нему, утишить боль, причиненную ему ее рыцарем. Ротгар поносил себя, называя себя дурнем, обладающим, тем не менее, весьма живым воображением.
      Гилберт стоял, как прежде, рядом с Марией и отрывистым, лающим голосом отдавал приказы своим людям, - посылал одних в погоню за конями, другим поручал устранить тот небольшой ущерб, который причинило конюшне разбойничье нападение.
      - Нам, норманнам, часто приходится зависеть от милости наших.., зверей, сказала Мария, бросив косой взгляд на Гилберта. - Мы настолько зависимы от них, что когда им удается выйти из-под нашего контроля, нужно наблюдать за их действиями, мобилизуя все свое терпение до тех пор, пока не вернем себе прежнюю власть над ними.
      - Ну, а что если такой зверь превращается в негодяя и не пожелает больше исполнять волю хозяина? - поинтересовался Ротгар. Хотя Гилберт чутко прислушивался к каждому их слову, он, казалось, оставался абсолютно равнодушным к тому, что они говорили. Это заставило Ротгара с удивлением подумать, уж не слишком ли много он понял из намеков Марии?
      Она развеяла его озабоченность, бросив еще один быстрый взгляд в направлении Гилберта, и лишь потом ответив на вопрос Ротгара.
      - Всем известно, что негодяев следует уничтожать. Но к этому нужно подходить с великой осторожностью, чтобы этот негодяй не причинил такого вреда, после которого уже ничего не останется.
      Руки ее теребили плащ. Казалось, ее широко раскрытые глаза молили его понять все как следует. Оба они чувствовали себя так, словно вовсе не было этих долго тянувшихся дней, что оба они снова вместе в хижине дровосека. Он прощал ей свои цепи, мутную скуку от пребывания в конюшне, обещанное ею объяснение, которого так и не услышал. Он сжимал в руках кольца цепей; они не были вбиты в стену, и он мог бросить их, намотать на шею этого негодяя Гилберта и сжать их изо всех сил, - его шейные позвонки наверняка бы треснули. В тот момент, когда он был занят этими далеко не святыми мыслями, в конюшню неуклюже ввалился отец Бруно.
      - Отец! - Мария первой поприветствовала священника.
      Старик священник долго оглядывался в конюшне, и на его лице отразилось откровенное неодобрение. Он остановил свой взгляд на Ротгаре.
      - Вы обещали освободить его из курятника, - сказал он Марии.
      - Да посмотрите вы вокруг себя, - фыркнул Гилберт. - Разве это похоже на курятник?
      Отец Бруно проигнорировал его язвительное замечание, изучая последствия небольших разрушений, цокая в отчаянии языком.
      - Упрямые глупцы, - бормотал он сквозь зубы. - Именно об этом я предостерегал вас. Именно этого нужно как можно скорее избежать. Для этого требуется лишь обычный брак.
      Мария предупредительно подняла руку, бросив при этом тревожный взгляд на Гилберта.
      - Отец Бруно...
      - Вот, полюбуйтесь, чего вы достигли из-за своей норманнской гордости. Я видел одного из ваших коней, он хромал, вероятно, вывернул переднюю ногу, наступив на кусок мерзлого торфа. Возле строительной площадки сожгли кучу высушенных дубовых бревен. Ах, вам еще об этом неизвестно? Разве англичанин недостоин жениться на вас?
      - Отец Бруно, - в отчаянии умоляла его Мария.
      - О какой еще женитьбе англичанина идет речь? - спросил Гилберт, лицо его исказила ужасная гримаса.
      Священник наконец сообразил, что в конюшне стоит грозовая атмосфера: паническое выражение на лице Марии, покрытое синяками и царапинами лицо Ротгара, едва сдерживаемая, охватившая Гилберта ярость.
      - Нет, ничего, - он продолжал, заикаясь. - Я ничего особенного не имею в виду. Просто это одна из моих мыслей, которую мне не удалось как следует сформулировать.
      Мария с облегчением вздохнула, но от нее так и не послышалось никаких подтверждений, что между ней и Ротгаром состоялась сделка, как он, отец Бруно, об этом и предполагал. Ротгар сразу почувствовал, как к нему возвращается разочарование, как оно охватывает всю его душу.
      - Забудьте об этом, мой друг, - сказал Гилберт. - Его голос мягко звучал, демонстрируя его притворную веселость. - Она не может выйти замуж за англичанина - она дала такое обещание мне.
      - Не может быть! - В вопле отца Бруно потонуло произнесенное шепотом возражение Ротгара.
      - Подтвердите, дорогая, ему, что это на самом деле так, - сказал Гилберт.
      - Это правда, - прошептала Мария после долгих колебаний, уставившись в земляной пол.
      - Может, она кажется сверхскромной, так как договору о нашей помолвке всего несколько дней, - сказал Гилберт, поражая всех, особенно Ротгара, необычной болтливостью. - Никогда не забуду этого славного утра, когда она согласилась, нет, умоляла меня стать моей женой. Я, конечно, мог бы найти и более удобное место для заключения помолвки, чем обычная хижина дровосека, но вы знаете, как ведут себя женщины, - стоит им чего-то захотеть - никакими силами им в этом уже не откажешь.
      Сердце Ротгара упало. Когда же этот тип прекратит разыгрывать из себя дурака перед этой женщиной? Разве он только что не размышлял над переменами, которые в ней произошли, после того, как она провела несколько минут наедине с Гилбертом в хижине дровосека? Нет, теперь он знал, чем они объясняются. Она, скорее, сейчас его воспринимала, как ни с кем не сравнимого шута, - ей было достаточно лишь бросить на него несколько выразительных долгих взглядов, произнести несколько тщательно подобранных слов, чтобы вновь соблазнить его, заставить его ей поверить.
      Гилберт назвал хижину дровосека их местом заключения помолвки. А это означало, что в то время, когда он считал, что Мария играет свою роль в запланированном ими обмане, Мария с Гилбертом, - нет, он был вынужден зажмурить глаза, плотно сцепить зубы, чтобы только изгнать из воображения подобную картину. Та ночь, которая до сих пор напоминала ему о ее чарах, выходит, для нее было всего лишь развлечением, - она ее использовала только для того, чтобы потянуть время, покуда ее истинный суженый, к своему вящему удовольствию, улаживал все дела.
      Он вспомнил, как она вбежала в конюшню только что совершенно свободной; она могла прийти бы к нему и раньше, если бы этого хотела. Но она оставалась, ночь за ночью, в господском доме. Оставалась с Гилбертом - ее женихом.
      - Вот о чем я думаю, священник, - мурлыкал Гилберт. - Лучше всего, если вы нас повенчаете немедленно.
      - Гилберт, не забывайте о своем обещании, - начала было Мария, но суровый взгляд норманна заставил ее умолкнуть.
      - Она боится, что у нее может родиться ребенок от сакса, - сообщил Гилберт священнику в конфиденциальном тоне. - Он ее изнасиловал, знаете ли, этот подлый пес!
      Мария густо покраснела.
      - Не может быть! - снова воскликнул отец Бруно, но уже неуверенным, дрожащим голосом старика. - Его взор торопливо переходил от Марии к Ротгару, к Гилберту, и возвращался обратно.
      - Этого не может быть, миледи.
      Пальцы Гилберта сжали ее предплечье; издав слабый крик, она упала на него, прижалась к нему, лицом уткнулась в его плечо.
      - Этот сукин сын сам хвастался этим передо мной. Разве это не так, Мария? - шептал Гилберт.
      - Миледи, что вы скажете на это? - повторил отец Бруно.
      - Он.., он изнасиловал меня для своего собственного удовольствия, сказала она. - Ее слова, казалось, падали как комья мерзлой земли на крышку гроба.
      - Он на самом деле вас изнасиловал? - в голосе отца Бруно звучало сомнение, которое требовало своего опровержения. Повернувшись к Ротгару, священник сказал: