— Мисс Морган?
      Ее отец стоял за спиной у преподобного Тэтчера. Выражение лица делало его похожим на изумленную барракуду.
      Териза смотрела на него, пока сердце не начало давать сбои, а в груди не защемило.
      Джерадин, пожалуйста. Ну пожалуйста. Забери меня отсюда.
      — Мисс Морган, — преподобный Тэтчер смотрел на нее сквозь пелену слез. — Мы думали, что вы погибли. Похищены… исчезли… Я обратился к вашему отцу.
      Она всегда предполагала, что отцу подойдет цилиндр. Его внешность была оружием, которым он умело пользовался. И это делало его гнев более жестоким, давало понять, что никто не вправе смеяться над ним и его чувствами.
      Он вышел из толпы богачей с таким видом, словно Териза ударила его.
      Она хотела бежать. Заскочить в спальню. Спрятаться под кровать.
      Но это была не ее спальня. О, Джерадин.
      — Он все равно собирался продать эту квартиру, — пояснил преподобный Тэтчер, движимый желанием объяснить свое присутствие здесь. — Я убедил его продать ее с целью милосердия. Для миссии. Сегодня здесь устраивается аукцион. Чтобы собрать деньги для миссии.
      И она тотчас избавилась от своего страха.
      Преподобный Тэтчер убедилотца? Он пришел к отцу и убедилего, спорил с ним? Одинокий и жалкий, маленький старый человечек должен был подняться до чего—то вроде героизма, чтобы встретиться с отцом по такому поводу… и перечить ему.
      На этот раз ей не понадобился звук рогов, чтобы увидеть изменения, произошедшие в преподобном Тэтчере, смелость, наконец—то появившуюся на его унылой физиономии. Они с Джерадином попали на его ночь торжества.
      — Вы знаетеэтих людей?
      — Кто они?
      — Меня это не волнует. Пусть их отсюда выведут.
      Или ее отец смягчился? Он так волновался о ней, что стал податливым, потеряв ее?
      Эта мысль все меняла. Она была убеждена в его нелюбви. Это была одна из фундаментальных аксиом. Неужели она ошибалась? неужели в нем было еще что—то, чего она не понимала, то, чего он сам не видел в зеркале, когда смотрел в него?
      Если он волновался о ней, то как она может бросить его?
      Но нет. Он оттолкнул преподобного Тэтчера в сторону с такой силой, что старик споткнулся. Кипя от ярости, отец гневно спросил:
      — Териза Морган, как ты посмела такопозорить меня? — Териза, — спросил Джерадин, тяжело дыша, — эти люди знаюттебя? Где мы?
      — Ты исчезла, никому ничего не сказав, — хрипел ее отец.
      — Ты бросила работу, квартиру, меняи даже не удосужилась спросить разрешения, а затем явилась сюда, к моим друзьям, когда я отмечаю удачную продажу этой квартиры. В таком виде?Как ты посмела?Джерадин, пожалуйста.
      Отец, казалось, был готов ударить ее:
      — Мне стыдноза тебя.
      Это было чересчур. Ничего здесь не изменилось. Она обнаружила в себе глубины, которые не могли отразиться в зеркале; но ее отец ничуть не изменился. Преподобный Тэтчер что—то простонал в ее оправдание. Но вместо того чтобы спрятаться, заплакать или начать умолять, Териза взглянула в лицо отцу.
      Но говорить с ним не стала. На мгновение ей хотелось причинить ему боль, сказать нечто в отместку за годы обид. Но она сразу же сообразила, что в этом нет нужды. Она не боялась его — и этого было достаточно.
      — Джерадин, — сказала она спокойно, — это моя прежняя квартира. Где ты в первый раз нашел меня. — Ее не волновало, сильно ли дрожал ее голос или близко ли она к тому, чтобы разрыдаться. — Это мой отец. Это—преподобный Тэтчер. Я рассказывала тебе о них.
      Если есть какая—то возможность выбраться отсюда, лучше поторопись.
      — Меня все это не волнует, — повторил чей—то разгневанный голос. — Я вызываю охрану.
      — Нет! — запротестовали одновременно отец и преподобный Тэтчер.
      Тем не менее, она услышала звук трубки, снимаемой с рычага, звук набора…
       — Стойте!
      Когда Джерадин загородил ее собой, он показался ей выше, чем на самом деле. А может, это ее отец стал ниже ростом. Голос Джерадина был пронизан непривычной силой, и все в нем дышало этой силой; его сердце билось ровно; даже свои ошибки он воспринимал спокойно.
      — Не звоните. Не шевелитесь. Ничего не делайте. Мы через мгновение исчезнем.
      Все вокруг застыли. Человек, державший трубку, уронил ее. Даже ее отец замер. Как и гости, он смотрел на Джерадина, и его рот постепенно открывался все шире.
      Небрежно, словно внутри она вся не дрожала, сотрясаемая совершенно забытой паникой, Териза заметила Джерадину:
      — Мне казалось, ты говорил, что не умеешь изменять изображения на расстоянии.
      Он не смотрел на нее. Он не смотрел ни на кого; он закрыл глаза, позволяя своей властности — или чистому изумлению — защищать его, пока он сосредоточится. У него было лицо короля, каждая его черточка дышала силой.
      Он тихо пробормотал:
      — Но ведь попытка не пытка?
      Отец Теризы захлопнул рот, судорожно сглотнул. И глухо прорычал:
      — Я покажу тебе, как…
      И, словно откуда—то издалека, преподобный Тэтчер возразил ему:
      — Мистер Морган, это абсурд. Она вернулась. Мы все считали ее мертвой, а она вернулась.Надо радоваться.
      Прежде чем кто—нибудь успел что—либо сделать, Джерадин вдруг широко развел руки в стороны и почему—то крикнул:
       — Хэвелок, мы доверяем тебе!И исчез.
      Кто—то приглушенно вскрикнул. Несколько отцовских гостей охнули или задрожали. Остальные, казалось, вот—вот лишатся чувств. Внезапно Теризе захотелось петь. О, он был настоящим чудом. Джерадин был чудом, и никто не остановит ее. Никогда уже она не будет бояться отца.
      А пока у нее было время, она повернулась к преподобному Тэтчеру.
      — Можете устраивать свой аукцион. Пусть он отдаст вам полученные деньги до последнего пенни. Это лучшее им применение. Я скорее всего не вернусь. Но если вернусь, то уж точно не буду жить здесь.
      А в следующее мгновение она полетела в незримую, но бездонную пропасть воплощения. И снова Джерадин поступил правильно.

***

      Как обычно, Териза потеряла равновесие; но Джерадин подхватил ее, когда она вывалилась из зеркала, и она не упала.
      Изменившееся освещение заставило ее заморгать; на смену электрическому свету пришло мерцание масляных ламп. Когда ее глаза немного привыкли, она обнаружила, что очутилась в могильнике или мавзолее, который Знаток Хэвелок устроил из комнаты, где хранились зеркала. Где и собиралась оказаться.
      «Что его радует? — подумала она отстраненно. — Что печалит?»
      Но ей было не до Знатока. Джерадин крепко обнимал ее, словно не имел ни малейшего намерения отпускать снова.
      — Зеркала и осколки, Териза! — выдохнул он, прижимаясь лицом к ее волосам. — Прости, я не знал, что вышло не так, но слава звездам, Хэвелок смотрел на свои зеркала… я не собирался отправлять нас гуда…
      Изображение ее квартиры в зеркале, которым пользовались Джерадин и Знаток, таяло. Она поцеловала его, лишь бы заставить замолчать.
      — Не нужно извиняться. Ты спас нас — вот главное. — Как и способность преподобного Тэтчера вытянуть деньги из ее отца. И то, что она больше не боялась. Часть ее продолжала петь. — Увиденное в этом путешествии того стоило.
      — Нам надо торопиться. У короля Джойса осталось не слишком много времени.
      Джерадин встретился с ней взглядом. На миг Териза увидела на его лице обычную для него внутреннюю борьбу радости и спешки; доверие к самому себе и надежда. И почти мгновенно он улыбнулся, и глаза у него стали ясными, словно подтверждение, которое он отыскал в ее глазах, разрешило противоречие.
      — Правильно, — сказал он, словно человек, который не может позволить себе волноваться перед тем, как попадет в убежище Мастера Эремиса. — Давай начнем.
      Они вместе повернулись к Хэвелоку.
      Знаток был не один. С ним рядом стоял Артагель. Артагель был в доспехах, готовый идти в бой. Он улыбался.
      Хэвелок явно в очередной раз прибирал комнату. В одной руке он держал уже облезлую метелочку из перьев и надел фартук, чтобы защитить свою до сих пор чистую хламиду. Скорчив такую гримасу, словно собирался завыть, Хэвелок ткнул своей метелкой в Теризу и Джерадина и сказал: — Я же говорил,надо довериться мне.
      Неужели непонятно, что я спланировал все это? Я спланировал все.Джойс — единственный из живых, кто мог все это сделать,но я — придумал.Неважно, сколь безумным я кажусь, я лучший в Орисоне чертов игрок в перескоки вслепую. Помните об этомради разнообразия. Териза не сдержалась и спросила:
      — То есть вы знали, что мы появимся?
      Похоже, сегодня Знаток нормально относился к вопросам.
      — Ну конечно нет. Но я не исключал такую возможность. Как, по—вашему, что есть планирование?
      — Так приятно снова видеть вас двоих, — перебил довольный Артагель. — Подозреваю, что все подошло к критической точке, раз вы так драматично использовали Воплотимое. Несколько кадуольцев, захваченных в плен в бальном зале, до сих пор не пришли в себя.
      — Что вы собираетесь делать?
      — Отправиться в схрон Эремиса, если удастся добраться туда, — ответил Джерадин. — Он не в Эсмереле. Найла там нет. Это была ловушка. Но Териза считает, что может создать изображение того места, где Эремис держал ее. Если ей удастся это, мы сможем найти его и проникнуть внутрь.
      — Неплохо. — Отважно глядя в лицо брату, Артагель сказал: — На этот раз вы так легко от меня не избавитесь. Что бы вы ни задумали, вам понадобится телохранитель. А мне уже обрыдло… — он сверкнул улыбкой, — повелевать этой бесполезной грудой камней.
      Джерадин запротестовал было, но Териза остановила его. Она вернулась в Орисон, в частности, и по этой причине. Два дня назад — неужели это было всего два дня назад? — Джерадин сказал: «Когда действительно начнется битва, то лучше всего позаботиться о том, чтобы с нами был кто—то, кто владеет мечом лучше, чем я».Одно из его «острых предчувствий». Вместо того чтобы давать объяснения, она сказал: — Пусть поступает, как хочет. Спорить с ним некогда.
      И, словно подтверждая это, отошла от Джерадина к зеркалу, плоскому зеркалу, в котором виднелась дюна где—то в Кадуоле.
      — Кроме того, — шепнул Артагель Джерадину за ее спиной. — Хэвелок сказал, что вам без меня не обойтись. И привел меня сюда. Я понятия не имел, что вы вернетесь.
      — Что заставляет тебя думать, что ты справишься с Гартом? — жарко зашептал Джерадин. — Он уже дважды победил тебя. А твоя рана еще не зажила. Артагель хмыкнул:
      — А что заставляет вас думать, что вы двое справитесь с Эремисом, Гилбуром и Вагелем? Мы сделаем все, что в наших силах. Но… — добавил он более серьезно, — у вас может не найтись времени для Найла. Может быть, мне удастся помочь ему.
      Джерадин, видимо, посчитал, что с таким доводом трудно спорить. Но, желая смягчить собственное беспокойство, изменил тему разговора:
      — Как осада?
      — Не стоит волноваться, — ответил Артагель. — Маргонал—замечательный враг. Вчера он послал мне дюжину быков. Благородство владыки. Я отправил ему бочку лучшего вина короля. Мы стали друзьями. Пока Орисон не впал в панику, я здесь не нужен.
      Сейчас, когда Териза объявила о своих намерениях, ей казалось, что сдержать слово куда сложнее, чем ей представлялось. Нужно было вообразить изображение места, которого она не видела, места, которое она знала лишь по маленьким деталям, по ощущениям. В то короткое время, что она провела здесь, она не слишком сосредоточивалась на этих мелочах. Было совсем темно… Мастер Эремис, приковав Теризу к стене, беседовал с ней, угрожал ей, прикасался к ней. К ней заходил Архивоплотитель Вагель. Она нашла Найла и побеседовала с ним. И все это время ее внимание, ее талант были направлены на другое, силились найти лекарство от ее страха — как бы достичь комнаты, где она находилась сейчас, и поэтому на изучение ее тюрьмы ни времени, ни сил не оставалось.
      Она могла заставить изображение пустыни в плоском зеркале поблекнуть; это было легко. Но в мире в разных местах существовало множество разновидностей тьмы. Откуда ей знать, что изображение, которое она создаст, возникнет не в глубине какой—нибудь горы или не в пучине моря?
      Свет; она помнила слабое, еле заметное освещение, луч из неплотно закрытого окна над кроватью. Это станет отправной точкой. Как велика была кровать? Она не знала. А вот цепь… Примерно десять футов цепи, позволявшие ей выполнять упражнения, которыми намеревался заниматься с ней Эремис; цепь, прикрепленная к стене в изголовье кровати. Что еще она знает?
      Едва заметные очертания дверного проема.
      Она прекрасно помнила также ощущение от двух железных колец. Короткая цепь Найла. Его рука в оковах. Грубый теплый материал рукава…
      Минуточку. Минуточку.
      Изображения фокусируются на месте, а не на людях. Но Найл был прикован к стене; возможно, он до сих пор там. Неужели это не делает его частью места, необходимым компонентом изображения, которое она пыталась получить?
      Если только она вспомнит, как он выглядит…
      Это тоже было легко: он был похож на Джерадина, чуть ниже, чуть старше, измученный разочарованием и пессимизмом— Джерадин, доведенный до отчаяния Эремисом и Гилбуром,нет, не думай об этом сейчас, не отвлекайся, сделай глубокий вдох, сосредоточься. Она даже вспомнила, во что был одет Найл. Коричневый толстый плащ, закрывающий его от шеи до щиколоток, чтобы спрятать нож и кровь, которую Эремис дал ему.
      Если она расположит изображение Найла, прикованного, в этой одежде, вот на таком расстоянии от кровати, и добавит цепь и окно, вот на таком расстоянии от двери… Будет ли этого достаточно?
      Она хотела спросить у Джерадина, но знала, что он не сможет дать ответ. Никто не мог определить величину ее таланта; никто не знал, на что она способна. Это можно выяснить лишь одним способом. Сделать все и посмотреть, что получится.
      Она делала с собой то, что пытался сделать с ней король Джойс.
      Удивительно, где он набрался такой смелости? Но у нее не было времени для сомнений. Джерадин, Знаток и Артагель молча смотрели на нее; вероятно, затаив дыхание. А там, в провинции Тор, в долине Эсмерель, пока она тянула время, исчезали жизни и надежды.
      И она по крупицам начала конструировать изображение.
      К счастью, прежде чем совершила ошибку, она почувствовала, что память сопротивляется.
      Одежда… одежда… Что—то было не так с одеждой Найла.
      Ну конечно. Найл был одет не так, как она помнила. После того как лекаря Андервелла растерзали и изуродовали, его переодели в одежды Найла. В противном случае никто не поспешил бы сделать вывод, что погибший — действительно брат Джерадина.
      Ее дыхание сбилось, и она едва выговорила:
      — Во что был одет Андервелл? Когда пошел осматривать Найла?
      Трое мужчин за ее спиной переминались с ноги на ногу; она слышала шарканье сапог по каменному полу.
      — Миледи? — обеспокоенно переспросил Артагель, словно решил, что она сошла с ума.
      — Не переспрашивайте, — выдохнула она. — Просто скажите. Мне нужно сосредоточиться. — Я говорил Джойсу не раз, я твердил ему постоянно, — заметил Знаток, — не доверяйте женщинам. — Его голос звучал крайне довольно. — Их сердца — в нарядах, а мозги — между ног.
      — Ты же видела, — мгновенно вмешался Джерадин. — Нечто вроде форменной одежды. Все врачи носят ее. Так их легче опознать в нужную минуту. Серый короткий камзол, хлопчатые штаны. — Его голос затих; он не слишком доверял своей способности описывать одежду.
      Но он сказал довольно; серый короткий камзол с длинными рукавами из грубой ворсистой ткани, а не шерстяной плащ, который она помнила.
      И усилием воли она добавила эту подробность к изображению в своем мозгу.
      Ей нужны сейчас спокойствие и полная сосредоточенность. Все остальное сделают ее невероятные способности.
      Постепенно изображение в зеркале изменилось от жаркого солнечного света почти в полную темноту. Как ты посмела так опозорить меня? Мне стыдно за тебя. Я покажу тебе, как…
      «Ха! — хмыкнула она довольно. — Попробуй—ка». Она почувствовала судорогу между лопаток. Каждый мускул ее тела был напряжен. В мире столько оттенков темноты, столько оттенков боли.
      Изучая темноту в зеркале, она сказала:
      — Мне необходима лампа.
      — Для чего? — спросил Артагель.
      Она хотела повторить: не спрашивай, мне нужно сосредоточиться.Но на этот раз было важно, чтобы ее поняли. Чтобы Джерадин приготовился.
      — Я могу использовать плоские зеркала. Вы — нет. Я собираюсь воплотить себя — туда. — В темноту, в которой она ничего не различала, даже если напрягала глаза так, что болели виски. — С лампой. Если я не потеряю контроль над этим зеркалом, вы сможете увидеть, где я нахожусь. Джерадин создаст новое изображение. Нормальное.
      Пока она говорила, Джерадин принес лампу. Она рискнула взглянуть на него — рискнула отвлечься… Он был суровым, напряженным, весь пропитан решимостью; она не могла представить, что он растеряется. Тем не менее, тень страха омрачила его взгляд.
      — Ты уверена? — прошептал он. Она покачала головой:
      — Уверенность — это слабость. Оставь ее Эремису. И ее отцу.
      Удивленная твердостью своих рук, она забрала лампу. Ее пламя, казалось, встало между Теризой и зеркалом, мешая видеть, так что она уже ничего не могла различить.
      Почти непроницаемая тьма… Ну ладно.
      Прежде чем она успела придумать новые причины, почему у нее ничего не получается, она открыла изображение и вступила в него…
      …в дезориентирующую бесконечную мгновенную пропасть между двумя разными бытиями. Коснувшись пола, она едва не уронила лампу.
      Рывок, отдавшийся в спине, сбил ее ориентацию. Териза с трудом удержала равновесие и, неловко размахивая руками, движения едва не выпустила лампу.
      Она смогла восстановить равновесие, смогла удержать лампу и с облегчением вздохнула.
      Перед ней была дверь, деревянная дверь, окованная железными полосами — вход в камеру? Лампа Теризы была единственным источником света в комнате; небольшое пламя отбрасывало пляшущие тени на балки потолка, на каменные стены. Как и во всем остальном мире, в комнате было ужасно холодно.
      Она быстро обернулась, чтобы осмотреть место, где стояла кровать и виднелось окно и где должны быть железные кольца, — место, где должен быть Найл…
      При виде него душа Теризы наполнилась таким торжеством, что она едва не закричала от восторга:
      «Джерадин, поторопись, я все сделала правильно, я все сделала правильно!»
      Разглядев Найла, она поняла, что начинает терять контакт с зеркалом в Орисоне.
      Его лицо было мелового цвета, измученное, жалкое—лицо побежденного. Глаза смотрели на Теризу, точно темные ямы, из них были выжжены остатки разума. Несмотря на ее внезапное появление, он висел на цепях, не в силах подняться. Старая кровь засохла на руках. Небольшая клейкая лужа пачкала камень у его ног. У Мастера Гилбура были извращенные вкусы… Найл походил на человека, над которым издевались до тех пор, пока единственным живым чувством, оставшимся в нем, не оказалось чувство ужаса.
      Вот какова была судьба, уготованная ей Эремисом. Он задумал и ее довести до подобного состояния, чтобы причинить как можно больше боли ей и Джерадину. — О, Найл!
      Нет, сосредоточься,не думай об этом! И она быстро переключила все внимание на зеркальную комнату знатока Хэвелока, на то зеркало, что воплотило ее здесь. Удерживай изображение.В камере Найла теперь горел свет — она держала лампу, и Джерадин мог видеть, какая здесь обстановка, мог повторить картину в нормальном зеркале, если будет достаточно проворен, если сделает это до того, как пустой мертвый взгляд Найла заставит ее разрыдаться и разгневаться…
      И если его не занесет куда—нибудь в другое место…
      Из воздуха внезапно появился Артагель.
      Не ощутив сразу после воплощения пол под ногами, он споткнулся и упал. Но рефлексы спасли его от удара. Почти мгновенно восстановив равновесие, он вскочил и бросился к Теризе и Найлу. Улыбка исчезла от потрясения и изумления.
      Увидев Найла, он на мгновение замер. Его живость, его готовность к битве, казалось, рассыпались. Он метнулся в сторону и попытался оторвать цепи Найла от стены голыми руками.
      Появился Джерадин.
      Териза не видела, как он попал сюда, не видела, как он возник после воплощения; лишь увидела, как он хватается за лежанку, словно сошел с ума. Изрыгая проклятия, он схватил лежанку, швырнул о стену и принялся молотить ею по камню, пока ножки не превратились в нечто вроде дубинок.
      С одной из ножек в руке он рванулся к Артагелю и Найлу, словно собирался избить обоих до полусмерти.
      Отодвинув Артагеля плечом, он сунул конец ножки в ближайшее кольцо и яростно вывернул его из стены. Железное кольцо зазвенело как меч, ударившись о пол.
      Найл упал на руки Артагелю.
      Выдохнув: «Сукины сыны, сукины сыны», — Джерадин атаковал второе кольцо. С тонким металлическим скрежетом оно вышло из камня.
      Они с Артагелем нагнулись над Найлом. Из их сжатых до боли ртов доносились приглушенные звуки — плач.
      Теризе на мгновение показалось, что Найл без сознания, что он слишком измучен, чтобы понимать, что происходит. Но вдруг хрипло, осипшим от криков голосом, он проскрипел:
      — Джерадин? Артагель? Это действительно вы? Джерадин яростно прошептал:
      — Мы здесь. Здесь. Териза помогла нам найти дорогу. Как только ты сможешь встать, я воплощу тебя в Орисоне.
      Поздно. Териза услышала, как дверь открывается, увидела свет из коридора, заливший ее и сыновей Домне.
      Она резко повернулась, когда голос, мягкий, словно шелк, сказал:
      — Если вам удастся, это будет истинное чудо. Я вырежу ваши сердца раньше, чем вы хоть пальцем шевельнете. Судя по моему опыту, покойники — не лучшие Воплотители. — У стоящего против света человека, казалось, не было ни лица, ни фигуры. Двуручный меч, который он держал в руке, казался длинным и смертоносным. Клинок тьмы.
      Но Териза все равно узнала его. Гарт.
      Склоненные над Найлом Джерадин и Артагель в тени мощи Гарта казались незначительными, жалкими. Несмотря на это, Артагель прохрипел не двигаясь:
      — Только не говори, что Эремис знал о нашем появлении. Не поверю.
      — Нет, — согласился Гарт так же легко, как владел клинком. — Но даже случайности помогают победителям. Меня послали, чтобы привести Найла в комнату воплощений. Мастер Эремис решил, что вы решитесь на нечто отчаянное — хотя глядя на вас, я сомневаюсь, что он осознает, в каком вы отчаянии, — и потому пожелал держать вашего брата под рукой, чтобы использовать его против вас. Возможно, он будет доволен, узнав, что я зарезал вас. Правда, он хотел доставить это удовольствие себе лично. Но я отвечаю за ваши смерти перед верховным королем.
      — Не сомневаюсь. — Медленно, держа руки подальше от меча, Артагель выпрямился, оставив Найла на руках у Джерадина. Свет из двери искрился в каплях слез на щеках Артагеля, в его глазах. Его воинственной улыбки как не бывало; у него точно не осталось для нее храбрости. — Ты забыл лишь об одном.
      — О чем же? — с подозрением в голосе спросил Бретер. Артагель пожал плечами:
      — Мы еще живы.
      И Териза изо всех сил швырнула лампу в голову Гарта. Его проворство было поразительным. Словно заранее зная, что она собирается делать, Гарт отбил лампу клинком.
      Тем не менее, лампа задела его плечо. Горящее масло разлилось по груди Бретера, сверкая на его кожаных доспехах.
      В это мгновение Артагель напал на него.
      Так быстро, что выхватывание меча и прыжок слились в одно движение, он вскрикнул от ярости и боли и бешено, неистово кинулся на пылающего воина.
      Атака была слишком внезапной, слишком остервенелой; Гарту было сложно просчитать ее. Бретер верховного короля одной рукой пытался сбить огонь, прежде чем доспехи загорятся, а другой с трудом парировал удары Артагеля, едва отводя меч от своей головы.
      Вложив в выпад всю тяжесть своего тела, Артагель напал снова.
      И снова так быстро, как только мог. Гарту быстро удалось притушить пламя, словно для этого было достаточно лишь его прикосновения. Однако он не мог отбивать атаку Артагеля одной рукой. Ему пришлось отступить в дверной проем. Дверь оказалась чересчур узкой для его ответных ударов. Его меч отщеплял куски дерева от косяков и притолоки; пространство сковывало его, и он едва не проиграл, пытаясь отвести удар Артагеля от своего плеча.
      Этот блок заставил его откачнуться.
      И Артагель мгновенно скакнул вперед на одной ноге и пнул Гарта в грудь.
      Гарт отлетел к дальней стене коридора и откатился в сторону, поджав под себя ноги.
      Артагель бросился в двери вслед за ним (сталь ударила о сталь, зазвенела по камню), и они скрылись из вида слева.
      Териза оказалась рядом с Джерадином. — Пошли, — почти простонала она, — пошли. —Обеими руками она потянула его на себя, пытаясь поднять на ноги.
      Джерадин попробовал выпрямиться, сжимая в объятиях Найла.
      Они тянули друг друга; Джерадин пытался держать Найла, Найл пытался помочь ему. Сжимая ножку лежанки, которую использовал в качестве рычага, Джерадин подтолкнул брата к двери.
      В коридоре Артагель сражался за свою жизнь. Гарт опомнился и сам перешел в нападение. Ярость первого натиска Артагеля была бесполезна для защиты. Ход битвы переломился. Теперь Артагелю приходилось мериться с Гартом выучкой, а не яростью.
      Бок у него до сих пор не прошел.
      Кроме того, Гарт уже дважды побеждал его. Коридор гудел от ударов, по нему разлетались искры. Артагелю едва удалось помешать Бретеру вернуться к дверному проему.
       — Пошли, —торопила Териза.
      Джерадин бросил быстрый боязливый взгляд на спину Артагеля и потянул Найла в противоположную сторону.
      Териза последовала за ними, подгоняя Джерадина и Найла.
      В грохоте сталкивающейся стали они достигли поворота.
      И как только завернули за угол, звуки утихли.
      Они миновали множество дверей: склады, камеры, квартиры стражников. Теризе казалось, что они должны быть рядом с комнатами, где Эремис хранил свои зеркала. Или те были в другой стороне? Что такое «комната воплощений»? Гдеэто?
      У четвертой двери Джерадин остановился. Он пинком распахнул ее; за ней оказалась спальня — подушки и кровать. Он втолкнул туда Найла грубее, чем собирался.
      — Прячься! — прошипел он. — Сражаться будем мы! А тебе нужно спрятаться, чтобы они не могли угрожать тебе.
      Найл недоуменно, бессильно, страдальчески посмотрел на брата. Затем он шагнул во тьму, и Джерадин резко закрыл дверь, но вовремя прихватил ее и тихо довел до рамы.
      Бледный, на грани истерики, он посмотрел на Теризу. — Клянусь звездами, я надеюсь, — выдохнул он, — что мы знаем, что делаем.
      Она схватила его за руку, и они побежали по коридору дальше.
       Знаем, что делаем.
       Я хочу, чтобы вы победили Мастера Эремиса.Артагель долго не продержится; она знала это. Но они с Джерадином до сих пор живы лишь благодаря ему. Эремис не знает, что они приближаются. Может быть, принц Краген и король Джойс уже разгромлены. Но она поклялась от всего сердца, что убьет Мастера Эремиса. Люди, которые обращались с Найлом такимобразом, должны умереть.
      Ножка от лежанки в руках Джерадина выглядела слишком короткой, слишком легкой, чтобы быть полезной. Тем не менее, он держал ее, словно человек, который готов найти ей применение.
      Теризе тоже нужно было оружие; сражаться ей было нечем, разве что голыми руками.
      Она не имела ни малейшего понятия, велико ли это убежище и как найти в нем врага. Они с Джерадином убегали по коридорам подальше от неравного боя, который вел Артагель, проскакивая повороты. Джерадин перестал тяжело дышать; теперь уже, казалось, ничто не могло остановить его. Она видела в нем черты Домне, черты Тольдена, словно в нем сконцентрировалась вся сила семьи. В груди у нее саднило, но она не обращала на это внимания. Подобные мелочи потеряли всякое значение, остались где—то далеко, с ее отцом.
      Затем коридор привел к более освещенному месту—комната со множеством окон, залитая солнечным светом.
      Большая круглая комната, не уступающая размерами бывшему залу заседаний Гильдии; высокая, с потолком в виде купола, пропускающего солнечный свет; с множеством ведущих из нее коридоров, словно этот зал был центром убежища, ступицей, вокруг которой вращались все действия Мастера Эремиса…
      …полный зеркал.
      Комната воплощений.
      Самые разнообразные зеркала стояли широким кругом посреди этой палаты, не закрывая друг друга, обращенные к центру, так чтобы все их можно было видеть — использовать — человеку, стоящему в середине. Мастеру Эремису. Мастеру Гилбуру. Архивоплотителю Вагелю.
      Теризе казалось, что они с Джерадином бежали очень шумно, пыхтя, как два паровоза. Но, оказалось, что их появление прошло незамеченным. Никто в комнате не заметил их. Эремис, Гилбур и Вагель изучали плоское зеркало, расположенное перед ними в центре круга.
      Это зеркало показывало огромного слизняка, ползущего через долину Эсмереля.
      Горы камней, преграждавших путь этому существу, исчезли, были пожраны; сейчас монстр полз дальше, пачкая слизью землю долины.
      А почти у самых челюстей чудовища ехал на коне король Джойс, держа меч, словно знамя. При виде отсюда он держался совсем рядом с массивными брызжущими слизью клыками. Он выкрикивал приказы или проклятия, которые не проходили сквозь зеркало. Маленький на расстоянии, он выглядел спокойным и уверенным, словно точка спокойствия в самом центре урагана.
      — Сделай, что сможешь, Джойс, — прорычал Мастер Гилбур. — Убирай своих людей. Командуй ими, если можешь. А потом Фесттен будет волен уничтожить тебя. Териза и Джерадин сбавили шаг, почти остановились. Джерадин приложил палец к губам, требуя тишины; она кивнула. Они встали за спиной у Воплотителей поближе к кругу зеркал.
      Первое зеркало, которое они увидели, отображало каменистую гору. На ее склоне темнел шрам, словно недавно произошел обвал. Это был источник лавины, которую Эремис обрушил на Низинный Дом и пропасть Гильдии.