И размеренно, словно это требовало великой доблести, Мастер Барсонаж закончил:
      — Теперь вы не сможете вернуть обратно леди Теризу. У вас нет зеркала, которое поможет сделать это.
      Джерадин обнаружил, что тупо глазеет в пустоту. Магистр непонятным образом словно бы исчез из комнаты. Нет, не может быть — вот же он здесь, в мантии, облекающей его широченную грудь, с лицом, изменившимся после того, как горькая правда высказана. Тем не менее старик почему—то исчез из сознания Джерадина.
      Начался бунт. В рабочих помещениях. Против Смотрителя Леббика. И зеркала были уничтожены. Единственное действующее зеркало, какое удалось сделать Джерадину…
      Ему понадобится по меньшей мере день, чтобы сделать еще одно зеркало. Эремис захватил Теризу. По меньшей мере день.
      Бунт против Смотрителя Леббика?
      — Вы должны понять, как мы были растеряны после вашего исчезновения. — Мастер Барсонаж говорил смущенно, пытаясь объясниться. Может быть, он надеялся, что объяснения чем—то помогут. — Сначала вас обвиняли в убийстве Найла. Затем тело Найла было изуродовано посредством Воплотимого, а врач Андервелл исчез. Затем был убит Мастер Квилон. Это явственно подтверждало виновность леди Теризы — в также делало виноватым и вас. Смотритель лично видел, во—первых, как она демонстрировала свои способности, и во—вторых, что она в союзе с Гилбуром.
      Нет, это не сработает. Джерадин не нуждался в объяснениях. Во всяком случае, он не нуждался в такихобъяснениях. По меньшей мере день. Эремис захватил Теризу. Если бы ему удалось как—то сосредоточить внимание на магистре, он мог бы спросить: « Бунт против Смотрителя Леббика?»
      — И тогда, — сказал Барсонаж, — Смотритель сам начал настаивать на вашей невиновности — и невиновности леди Теризы. Честно говоря, он презрел всякую логику. Безумие короля привело к безумию Леббика. Но он, тем не менее, стоял на своем, даже когда весь Орисон, кроме стражи, отвернулся от него. Он стоял на своем, но в частных беседах, так что лишь немногие могли слышать это. Что во всем виноват Мастер Эремис, тот самый, который не дал нам умереть от жажды.
      Что мы должны были думать? Без сомнения талант леди Теризы — и ваш собственный — дал нам новую цель. Необходимость и полезность Гильдии снова стала очевидной. Но что нам было делать? Зачем она явилась — спасти нас или уничтожить? Убили вы своего брата или действительно невиновны? Вот какие вопросы мучили нас. Мы не тревожились за безопасность наших зеркал. Люди, опасающиеся силы Воплотимого, не уничтожают зеркала.
      У Джерадина сложилось впечатление, что если он пошевелится — если широко раскроет рот, чтобы вздохнуть, — то мгновенно упадет в яму, полную тьмы. Она наполняла комнату вокруг него, металась между иллюзорным Мастером Барсонажем и его мебелью. Все, что Джерадин когда—либо делал, было ошибкой. Разве не так? С практической точки зрения он доставил сюда Теризу лишь для того, чтобы Мастер Эремис мог захватить ее на пике ее силы, в миг, когда она была наиболее беззащитна. Какой триумф, звездный час великолепной жизни. Все пошло наперекосяк с того самого дня, как умерла мать и он поклялся, поклялся,что это никогда не случится ни с кем из тех, кого он любит.
      И, тем не менее, он не мог заставить себя остановиться. От одной мысли сдаться, отступить перед Мастером Эремисом ему стало дурно. Он должен что—то предпринять…
      Бунт против Смотрителя Леббика?Он невольно приоткрыл рот. Скрипя зубами, сделал глубокий вдох, заставил себя сосредоточить взгляд на магистре.
      — Почему Леббик? — Это был не тот вопрос, который ему хотелось задать, но близкий к цели. — Почему они отвернулись от Леббика?
      Мастер Барсонаж пожал массивными плечами.
      — Служанка Саддит. — Эта тема была ему неприятна. — Он избил ее… избил почти до смерти. Покалечил.
      Внезапно, словно Барсонаж пробормотал слова и сделал жесты, нужные для воплощения, слабость Джерадина исчезла. Вокруг него больше не было черной ямы; осталась лишь комната, которую он так хорошо знал; сумрачная комната, углы которой погружены во тьму, словно тайные ходы.
      — Мастер Барсонаж, — Джерадина отчасти изумило собственное спокойствие, — почему он избил ее? Как все это началось — эта серия «совпадений»? Что она натворила?
      Любопытство Джерадина изумило магистра. Он мгновение медлил в нерешительности, словно соображал, не перевести ли их разговор на более благодатную почву. Но когда увидел лицо Джерадина, то убедился, что нужно ответить.
      — По слухам, в ту ночь, когда исчезла леди Териза, она забралась к нему в постель. Сама она утверждала, что пожалела его и решила помочь ему расслабиться в трудную минуту. Те, кто сомневались в ее рассказе, — а их осталось немного, после того как узнали, насколько она изуродована — говорили, что Саддит предложила ему себя, чтобы добиться положения старшей горничной.
      И снова Джерадин едва не вспылил.
      — И это необеспокоило вас? — буркнул он. — Вы ни о чем не подозревали? Неужели вы не помнили, что Эремис—ее любовник? Я ведь говорил вам это. Я сказал,что он использовал ее. Вам не пришло в голову, что он мог отослать ее к Леббику? Куда делась ваша способность рассуждать?
      — Джерадин, — лицо Мастера Барсонажа окаменело, глаза засверкали. — Вы уже больше не пригодник. Нельзя отрицать, что вы стали Воплотителем. Но я — по—прежнему магистр Гильдии. И могу ожидать уважения к себе.
      Я признал свою ошибку. Я не видел опасности для вашего зеркала. Но больше я ничем не заслужил вашего гнева.
      Джерадин с трудом взял себя в руки.
      — Простите, — процедил он, не в силах разжать челюсти. — Я не собирался обвинять вас. Я просто очень обеспокоен судьбой Теризы. — И тут же спросил: — Вы хотите сказать, что подозревали Эремиса? И что же вы предприняли?
      Магистр некоторое время изучал Джерадина, затем решил, что нужно до конца испить эту чашу. Снова пожав плечами, он ответил:
      — Связь Мастера Эремиса со служанкой, естественно, интересовала меня. Но это было всего лишь смутное подозрение — и ничуть не свидетельствовало о предательстве. Кроме того, его публичная демонстрация преданности производила впечатление. Я почти, — честно признался он, — отмел свои подозрения.
      Но когда ваш брат Артагель пришел и побеседовал со мной…
      Джерадин, сдерживаясь, молча слушал.
      — После того как леди Териза продемонстрировала свой талант, — пояснил Мастер Барсонаж, — Гильдия охотно начала трудиться, выказывая заинтересованность, которую всегда требовал король Джойс. Уважая ограничения, которые он установил для нас с самого начала, мы принялись искать средства защиты, пути к спасению Орисона, а может быть и Морданта—возможности противостоять или помочь вам и леди, когда мы узнали всю правду о вас.
      Чуть улыбнувшись, магистр отвлекся:
      — Принц Краген готов был сломать ворота Орисона, когда вы остановили его. Могу заверить, что ему не удалось бы проникнуть в замок без моего позволения. И он продолжал:
      — В этой работе Мастер Эремис вначале не принимал никакого участия. Предположительно он отдыхал, после того как подорвал свои силы, наполняя резервуар.
      Джерадин затаил дыхание.
      — Но через день после бунта он пришел ко мне и заявил, что готов выполнять свои обязанности в Гильдии.
      Он не знал, что за несколько дней до этого у меня состоялась долгая беседа с Артагелем.
      Артагель сообщил мне, что, несмотря на всю очевидность доказательств, Смотритель Леббик убежден в вашей невиновности. И виновности Мастера Эремиса. Его доводы были убедительны. В устах Артагеля они казались крайне убедительными.
      Мастер Барсонаж вздохнул:
      — К несчастью, Джерадин, не было никаких доказательств. Ни оснований обвинять Мастера Эремиса, ни возможностей доказать, что тот, кто спас нас от Аленда, сделал это для того, чтобы мы попали в лапы Кадуола, а не из преданности королю и Морданту.
      Таким образом, я не мог отмахнуться от Эремиса. Я не мог запретить ему появляться в Гильдии из страха, что он заподозрит меня в недоверии. И кроме того, я не мог объявить Гильдии о его предательстве.
      Джерадин, я оказал вам медвежью услугу — но я служил королю. Я скрыл от Мастера Эремиса подлинную цель работы Гильдии. Я солгал ему, утаил от него все признаки этой работы, я не участвовал в ней. Он не знал, насколько мы подготовились к защите Орисона.
      Джерадин медленно выдохнул. Соображал он ясно, и события рисовались ему все отчетливее. Честно говоря, не мог же Мастер Барсонаж догадаться, что Эремис через Саддит спровоцирует бунт, чтобы замаскировать атаку на его, Джерадина, зеркало. Но сохранить работу Гильдии в тайне — предпринять практическую попытку защитить Орисон, не позволяя Эремису узнать правду… Это было правильно.
      Артагель верил ему, верил Теризе. Даже Смотритель верил им обоим, несмотря на манипуляции Мастера Эремиса.
      Значит, оставалась надежда. Джерадин не знал, какая, но у него было непреодолимое ощущение…
      — Что вы наговорили ему? — тихо спросил он магистра. — Как убедили его поверить?
      Неожиданно Мастер Барсонаж рассмеялся — улыбка была такой широкой, что казалась кровожадной.
      — Я сказал, что мы бросили все силы на то, чтобы выяснить, как нашим врагам удается использовать плоские зеркала и не сходить с ума.
      На скуле Джерадина заходил желвак. Да, в такую ложь поверил бы любой, кто убежден в изначальной бесплодности Гильдии.
      — Разве это неправда? — спросил он. Магистр вздернул плечи.
      — Здесь есть доля правды. Я попросил двух Мастеров вплотную заняться этим вопросом. Но все остальные работали на более неотложные цели.
      — И как реагировал Эремис?
      — Предложил свою помощь. — Рассказывая, Барсонаж успокаивался и погружался в более привычную для него рассудительность. — Собственно, он предложил самую невероятную теорию, о какой я когда—либо слышал. Он предложил осуществлять воплощение не с помощью одного зеркала, а с помощью двух. Плоское зеркало воплощается в Воплотимом другого зеркала, а затем оба воплощения осуществляются одновременно, так что плоское зеркало действует через изогнутое, и таким образом удается избежать обычной расплаты.
       — Онтак сказал? — изумился Джерадин; его и без того подорванное самообладание едва не испарилось. — Значит, это неправильно. — Его собственная теория неверна.
      — Да, — вздохнул Мастер Барсонаж. — Вы знаете, что попытка воплощения может превратить зеркало в порошок? Я не знал. Но это так. Мы трижды пытались воспользоваться предложением Мастера Эремиса, и каждый раз плоское зеркало при этих попытках превращалось в порошок.
      — Зеркала и осколки! — застонал Джерадин. Это было чересчур: он снова ошибся, его открытие было мнимым; Эремис опередил его. Надеяться было глупо. Он не мог поднять головы, заставить себя посмотреть на старшего Воплотителя. Он никак не мог спасти Теризу.
      — Вы удивлены, — задумчиво заметил магистр. — Не самим предположением Мастера, а тем, что попытки закончились неудачей. Джерадин, вы меня поражаете. Вы ведь додумались до той же мысли, когда никто в Гильдии и близко не предполагал ничего подобного.
      Эремис играл с ним, играл с ними всеми в трудную и изматывающую игру, которую они не могли выиграть, в игру, из которой они не могли выйти, потому что не знали правил. Как принц Краген на аудиенции у короля Джойса, когда его заставили играть в перескоки. Оставив на милость противника. Но Мастер Барсонаж продолжал:
      — Вы столько времени считались неудачником, Джерадин, — сказал он уважительно, — но сейчас я вижу, что ваши таланты удивительны. Вы способны осуществить воплощения в те места, которых нет в изображении на вашем зеркале. Поразительные идеи для нас — давно не новость для вас.
      Есть ли что—нибудь еще, Джерадин? Может быть ваш талант творит еще какие—нибудь чудеса?
      Джерадин едва слышал магистра. Он думал. «Ну да. Великолепно. Невероятно. Их будет охватывать трепет при моем появлении».
      Он думал. Бунт против Смотрителя Леббика.
      Эремис хотел сохранить Орисон для Кадуола. А замок никто не мог защитить лучше Леббика. Эремис отправил свою любовницу к Смотрителю, чтобы тот избил ее до полусмерти, просто чтобы вызвать злобу против Леббика, сделать бунт возможным, исключительно ради возможности проникнуть в рабочие помещения и уничтожить зеркало Джерадина. Он рисковал лишь для того, чтобы лишить Джерадина единственного оружия.
      Неужели Эремис, Гилбур и Вагель так боятся его?
      Это звучало правдоподобным. Но…
      Он сделал все, чтобы успокоить безумные трепыхания сердца.
      Но они знали о его таланте намного больше, чем он сам. Для чего же они сплели такую хитроумную интригу, как не для того, чтобы лишить его оружия, смутить, расстроить его планы, убить его? Мастер Гилбур направлял и изучал каждое его движение, когда он делал зеркало.
      Они знали о его таланте намного больше, чем он сам.
      Они боялись его по причинам, которых он еще не понимал.
      Тот же довод помог ему начать действовать, когда горел Хауселдон — но с тех пор он не сделал ни шага вперед. Почему Эремис решился напасть на Хауселдон? Или на Стернваль? По той же причине? Почему недостаточно было уничтожить единственное зеркало Джерадина?
      Внезапно — так внезапно, что он даже не сумел притвориться, будто продолжает слушать магистра, Джерадин сказал:
      — Хэвелок.
      Мастер Барсонаж заморгал.
      — Хэвелок?
      — У него есть все эти зеркала. — Джерадин был уже на пути к двери. — Идемте.
      Зеркала, которые помогли Теризе сбежать от Гилбура. Зеркала, которые не принадлежали ни одному Воплотителю и потому не подчинялись никому, за исключением Знатока, — зеркала, которыми Джерадин может попытаться воспользоваться.
      Выйдя из комнат магистра, он заторопился; мгновение, и он почти бежал. Тем не менее, Мастер Барсонаж догнал пригодника, положил тяжелую руку ему на плечо и заставил перейти на быстрый шаг.
      — Чего вы собираетесь добиться с помощью зеркал Знатока? Он позволит вам прикоснуться к ним?
      Неудержимый смех рвался из груди Джерадина.
      — О да, позволит. Вне всякого сомнения. Отчаянно спеша, хотя Мастер Барсонаж держал его за плечо, Джерадин отказался отвечать на первый вопрос магистра, отказывался даже думать об этом из страха, что возможность улетучится, если он обдумает ее как следует, и направился в нижние уровни Орисона, к единственному известному ему входу во владения Знатока Хэвелока.

***

      Во время его предыдущего визита сюда обстоятельства были совершенно иными. Новые обитатели Орисона тогда еще не появились в замке, и нижние уровни пустовали. Кроме того, в прошлый раз Джерадин не обращал особого внимания на дорогу; основные его мысли сосредоточились на Артагеле, наглотавшемся черного дыма. В результате он растерялся, обнаружив, что не знает, как попасть туда, куда хочет. К счастью, Мастер Барсонаж знал дорогу.
      Во всяком случае некоторые секреты Знатока Хэвелока стали достоянием общественности, когда Смотритель Леббик последовал за Мастером Гилбуром и Теризой в комнату, где Хэвелок хранил свои зеркала. Разумеется, об открытии Смотрителя моментально доложили магистру Гильдии. И Мастер Барсонаж лично нанес визит в комнату, полную зеркал: отчасти из желания увидеть все своими собственными глазами, а отчасти—чтобы предпринять очередную мучительную и бесплодную попытку пообщаться со Знатоком, попробовать убедить Хэвелока, что Гильдия должна найти применение всем этим зеркалам.
      При воспоминании об этом Мастер Барсонаж содрогнулся. Знаток Хэвелок ответил грациозным поклоном, долго тряс его руку, словно поздравляя, поцеловал каждый его палец, словно восторженный почитатель, — а когда Барсонаж вслух удивился столь странному поведению, помочился магистру на ноги.
      Иногда Мастер Барсонаж мечтал измордовать Знатока до потери сознания. Не признаваясь в том даже себе, он наслаждался этими картинами в мечтах.
      Они с Джерадином прошли через склад, заваленный пустыми ящиками — ящиками, в которых, скорее всего, в Орисон доставили зеркала Хэвелока. Дверь в нише в глубине помещения привела их в небольшой коридор. Джерадин вдруг остановился.
      Показав на внушительное количество засовов и замков на двери, он спросил:
      — Он когда—нибудь закрывал эти двери? Или всем можно ходить через них, когда вздумается?
      Мастер Барсонаж сказал небрежно:
      — Не знаю. Я приходил сюда трижды. Дважды дверь была закрыта, и он не открыл мне. На третий раз было открыто. Хэвелок храпел в кровати. А когда я разбудил его, он повел себя… — Барсонаж скривился, — неучтиво.
      Через мгновение он добавил:
      — Но для очистки совести я настоял на том, чтобы стражники держали под наблюдением коридор. По дороге к складу за нами наблюдали люди, одетые как обычные торговцы и фермеры. Но не будь вы со мной—или если бы вас не узнали — вас бы остановили. Джерадин нахмурился.
      — А Хэвелок знает об этом?
      — Вероятно. Кто может сказать, что знает и чего не знает Знаток? Возможно, не знает и знать не хочет.
      Джерадин подумал о Теризе. Может быть, ее удалось бы спасти — может быть, все было бы по—другому — если бы стражников в коридоре поставили раньше. Если бы Знаток Хэвелок хоть немного соображал, что он делает.
      Выругавшись себе под нос, Джерадин дошел до конца коридора.
      И почти сразу же они очутились в комнате, где хранились зеркала Хэвелока. Здесь все драматически изменилось.
      Перемены были невероятные: комнату прибрали. Кто—то вытер пыль со столов и с пола; расставил вдоль стен большие зеркала, выставляя их на относительно малом пространстве в самом выгодном свете. На столах кто—то разместил малые и средние зеркала и поставил их так, чтобы в них мерцал свет нескольких ламп.
      Этим кем—то, вероятно, был Знаток Хэвелок. Джерадин и магистр заметили его, как только оказались в комнате; с метелкой из перьев он склонился в углу над зеркалом, которое очищал после десятилетий небрежительного отношения.
      Он превратил комнату в святилище. Или в мавзолей.
      Мгновение он делал вид, что не замечает удивленных взглядов Джерадина и Мастера Барсонажа. Затем повернулся и отвесил им поклон, взмахнув метелкой, словно скипетром—Его глаза смотрели в разные стороны, толстые губы улыбались.
      — Барсонаж! — прокаркал он. — Вы оказали мне честь. Это упоительно! Кто этот щенок?
      Джерадин не мог удержаться и не разглядывать Знатока, а потому подметил деталь, которая в противном случае ускользнула бы от его внимания: хламида Хэвелока была чистой. Более того, она была тщательно выглажена. Хэвелок надел ее, словно готовился к какому—то празднеству.
      Мастер Барсонаж соблюдал дистанцию:
      — Знаток Хэвелок, — сказал он церемонно, не скрывая, впрочем, своего отвращения, — я уверен, что вы помните пригодника Джерадина. Сейчас он Воплотитель, и его очень интересуют ваши зеркала.
      Словно издеваясь над магистром, Хэвелок подался к нему, зловеще улыбаясь.
      — «Пригодник Джерадин», а? — закричал он в насмешливом протесте. — Этот мальчишка? Как же это величественную фигуру, предсказанную в зеркале и обладающую такой силой, низвели до положения собаки? Нет, вы ошибаетесь, это невозможно.
      Внезапно проскочив мимо Барсонажа, он вцепился в Джерадина. И, ухватив его за щеки, принялся поворачивать его голову из стороны в сторону.
      — Невероятно. Ей—ей! Посмотрите, Барсонаж. Он жив. Вернулся живой. Она всем рисковала ради него, а он вернулся один. — Знаток горько рассмеялся. — О нет, Барсонаж, вам меня не одурачить. Джерадин никогда не повел бы себя так.
      Джерадин, казалось, слышал Знатока сквозь внезапный рев в ушах, вой ярости и отчаяния. Предположение, что он по доброй воле мог вернуться без Теризы, что он мог отвернуться от нее, было слишком невыносимым.
      С трудом подавляя чувства, он спросил:
      — Пустите меня, Хэвелок. Мне нужны ваши зеркала.
      И Хэвелок издал отчаянный вопль, словно его ударили.
      Он отпустил лицо Джерадина и грохнулся на пол; Джерадин и шелохнуться не успел, а Знаток бросился целовать носы его сапог. Потом пополз назад и отползал, пока не наткнулся на ножку стула; после этого Хэвелок поднялся на ноги.
      Прогнувшись, и изображая человека, приготовившегося к схватке, он небрежно, почти игриво заметил:
      — Если бы вы всегда разговаривали с королем Джойсом так, как сейчас со мной, он бы приказал вырезать вам сердце. Или заставил бы жениться сразу на всех его дочерях. С ним трудно угадать.
      Ошеломленный Джерадин с мольбой в глазах повернулся к Мастеру Барсонажу.
      Магистр угрюмо кивнул. Сглотнув, чтобы подавить в себе робость, он сделал шаг вперед и оказался между Знатоком и Джерадином.
      Джерадин тотчас повернулся спиной к ним обоим.
      Чутье велело ему остановиться перед первым же плоским зеркалом, какое попалось на глаза.
      Это было особенно изящное зеркало, настоящее произведение искусства, Джерадин это заметил, несмотря на то, что его мысли занимали совсем другие вещи. Джерадин заметил это, потому что любил зеркала. Рама из палисандрового дерева высотой почти в его рост. Дерево источало глубинный блеск, чего можно достичь только долгой и кропотливой работой. Поверхность была затейливо украшена. Само зеркало, казалось, поблескивало розоватым светом — цвет гармонировал с рамой, хотя раму подбирали под зеркало, а не наоборот. А изображение… Пустой песок. Ничего больше.
      Ветер сбил песок в дюну с загнутым верхом, делая ее похожей на застывший бурун. Но ветра сейчас не было. Небо сухое, пыльно—голубое, и картина почти автоматически вызывала в памяти Кадуол.
      В некотором смысле этот пейзаж был самым впечатляющим из всего, что Джерадин видел, слишком чистым даже для выбеленных костей. Никто и ничто живое не ступало на эту дюну.
      Только тревога не позволяла ему изучить каждый квадратный дюйм зеркала, просто чтобы понять, что за изображение в нем, — и восхититься прекрасной работой.
      Он не имел ни малейшего представления, как Теризе удавалось справляться с плоскими зеркалами. И у него не было особых причин считать, что он способен на то же. Если честно, он с трудом мог припомнить, как ему удалось воплотиться из рабочих помещений в Орисоне на Сжатом Кулаке. Он определенно не сделал ничего, что доказывало бы, что он — Архивоплотитель.
      Тем не менее, он не колебался.
       Вернулся. Живой. Без нее. Но Джерадин никогда гак поступил бы…
      Глядя на зеркало, он закрыл глаза и прогнал все посторонние мысли. Мастер Барсонаж и Знаток Хэвелок смотрели на него, Теризы он лишился и никогда не пытался делать ничего подобного. Но у него было непреодолимое ощущение… Он сосредоточился и прогнал из своего сердца панику, смущение и боль.
      В зеркале перед своим мысленным взором он начал конструировать воплощение Эсмереля.
      Стараясь не подпустить Хэвелока к Джерадину, магистр осторожно спросил Знатока:
      — Вы упомянули о короле Джойсе. Вы знаете, где он? — Улетел, — огрызнулся Хэвелок ядовито. — Птицей. Ха—ха. Вы думаете, что он бросил вас, но это — ложь, ложь, ложь. Когда все потеряно, он разбивает мне сердце и ничего не дает взамен.
      Джерадин словно не слышал.
      Он обнаружил, что сейчас легко отвлечься от любых помех. Происходило нечто невероятное. Он никогда не занимался созданиемвоплощений; ни один из Воплотителей не практиковался в этом. Он работал на совершенно новой основе, исходя из того, что воплощение в зеркале можно изменить, что воплощение можно осуществить, не обращая внимания на изображение в зеркале. И словно оказался в новом мире, как Териза. Кроме того, создание изображения в мозгу вдохновило его и позволило не замечать, что происходит вокруг.
      Линию за линией, черту за чертой Джерадин собирал воедино картинку Эсмереля, «родового гнезда» Эремиса.
      Он видел его лишь однажды и лишь снаружи. Он не имел ни малейшего представления о том, как это выглядит изнутри. Но это не беспокоило его. Он верил, что картины и пейзажи в зеркалах реальны, что Воплотимое было скорее изображением, чем игрой воображения. Поэтому если он сумеет заставить зеркало показать Эсмерель снаружи, то внутреннее убранство поместья возникнет автоматически. — Что значит «улетел»? — спросил Мастер Барсонаж.
      Похоже, он не ждал ответа на свой вопрос. Похоже, он вообще не слушал.
      Поместье Эсмерель представляло собой относительно низкое строение в живописной долине, где живописный плющ оплетал камни и на стенах виднелись вкрапления скал — так было сделано намеренно. По слухам, лучшие помещения располагались на подземном уровне, глубоко погруженном в камни долины: обширный винный погреб, галерея с гобеленами, картинами и скульптурами, огромная библиотека, несколько лабораторных залов. Но Джерадин, естественно, ничего не знал об этом. Он знал, что портик — портик с массивными колоннами из красного дерева — означает вход. Вход, как он помнил, был простым: с каждой стороны всего по одной лампе в стекле со свинцовой оплеткой; никаких узоров на дверях. Стены дома в основном из дерева, скорее навощенные, чем покрашенные, чтобы противостоять местной погоде, — но все углы и перекрытия каменные, и в результате Эсмерель выглядел чрезвычайно солидно.
      Если с тех пор, как Джерадин видел его, ничего не произошло — или если память и воображение не подвели, — дом Мастера Эремиса выглядел именно гак.Мастер Барсонаж тихо вздохнул от восхищения. Дышал он прерывисто, словно сунул себе в рот кулак и пытался дышать сквозь него.
      Для создания соответствующей атмосферы Знаток Хэвелок принялся тоненько свистеть. Джерадин открыл глаза.
      Зеркало перед ним показывало песчаную дюну под неподвижным небом, почти наверняка где—то в Кадуоле.
      Его разочарование было так велико, что он едва сдержал стон.
      — Ни за что бы не поверил, — прошептал Барсонаж. — Хотя я вижу, что такие вещи возможны, все равно не верю собственным глазам.
      — Вы сошли с ума? — вежливо спросил Знаток. — Именно поэтому я и узнал, что это не пригодник Джерадин. Даже если он так говорил со мной. Человек, который может проделывать подобное, не вернулся бы назад без нее.
      Джерадин заморгал, покачал головой. Нет, он не ослеп. Изображение, на которое он смотрел, нисколько не изменилось.
      Расстроенный, он в отчаянии повернулся к Мастеру Барсонажу…
      …и ясно, как солнечный свет, увидел Эсмерель, именно такой, каким он его представлял, в изогнутом зеркале рядом с плоским, с которым пытался работать.
      — Клянусь чистым песком мечты, — пробормотал он, — это невероятно—Изогнутое зеркало, изогнутоезеркало! — Вдохновение охватило его; он едва сдержался, чтобы не закричать: — Я и сам бы в это не поверил. — Ну конечно же,изогнутое зеркало! Плоские зеркала подчинялись таланту Теризы, а не его. Если бы он попытался воплотить себя через плоское зеркало, он сошел бы с ума. Как Хэвелок.
      — Не тряситесь так, — посоветовал Хэвелок. — Если вы надеетесь, что я опять стану целовать ваши сапоги, только потому что вам удался этот небольшой трюк, у вас буйное воображение.
      Нет, изогнутоезеркало!.. Как и единственное зеркало, которое ему удалось сделать, зеркало, с помощью которого он достиг Теризы, несмотря на Воплотимое Воина. Он мог менять изображения в изогнутых зеркалах.
      Быстро, прежде чем открытие успело ошеломить его, он подошел к зеркалу и принялся менять его настройку.
      — Сейчас я найду ее. — Надежда и настойчивая необходимость теснили ему грудь. — Я доберусь до тебя, сукин сын. А если найду, то прихвачу и тебя.Только попробуй остановить меня. Только попытайся.
      Пытаясь справиться с дрожью в руках, пытаясь заставить пальцы не трястись, он провел по раме зеркала, приближая изображение Эсмереля.
      Расстояние — вот в чем была трудность. Расстояние. Он знал это, но пытался забыть, чтобы осложнения не отвлекали его. Если зеркало сфокусировано слишком далеко от места, куда поместили Теризу, его не заставить показать ее. Всякое зеркало имеет ограниченный радиус действия; его не удастся передвинуть дальше определенного расстояния от первоначального изображения. Если он не найдет Теризу, ему придется начинать все сначала; основываясь на том, что узнает сейчас, он построит изображение Эсмереля снова, воссоздаст его в своем мозгу — но ближе.
      Однако при его нынешнем волнении он может не суметь так сосредоточиться.
      Нет, не подведи, уговаривал он зеркало, сейчас не подведи; ты за свою жизнь никогда ничего не сделал правильно, за исключением того, что полюбил ее, она здесь, и ты, Орисон и весь Мордант ждут ее спасения, не подведи же.
      Рывком, потому что его рука дрожала, зеркало показало новый вид под портиком. Новый рывок.
      Изображение показало первый зал поместья.
      Джерадин затаил дыхание.
      Как и наружные стены, пол был устроен из досок, покоящихся на камне. За годы ступни и полотеры отполировали полы, но воск, которым их натирали, не мог скрыть ущерб, причиненный подкованными сапогами. Грязь, отпечатки ног, мусор, осколки… все это появилось в зеркале.
      В зале не было никого.
      Пот залил глаза Джерадина. Он вытер его тыльной частью руки. Он едва сознавал, что Мастер Барсонаж и знаток Хэвелок, стоя у него за спиной, наблюдают за его манипуляциями; ему было не до них.
      Он двинул изображение в первую комнату, соседствующую с залом, — более плавно.
      Большая гостиная; комната такого рода, где официальные гости пьют вино перед ужином. Загаженная грязью и следами сапог. Кровавые пятна. Пусто.
      — Почему здесь никого нет? — тихо спросил магистр. — Где Мастер Эремис? Где зеркала — его сила?
      Сердце Джерадина сжалось. Он двигал изображение по дому, к горлу подступила тошнота.
      Сумеречная, похожая на пещеру столовая. Новая грязь и следы сапог, новые следы крови. Края стола изуродованы ударами мечей.
      Пусто.
      О Териза, пожалуйста, где ты?
      Джерадин осмотрел еще две загаженные комнаты, обе пустые, и обнаружил широкую лестницу, ведущую вниз.
      — Подвалы, — пробормотал Мастер Барсонаж. — Именно здесь ее держат.
      Ну конечно. Подвалы. Эсмерельский эквивалент подземелий. Эремис не стал бы хранить свои зеркала, свои приспособления и тайны там, где любой бродяга или торговец может заметить их. Все остальное пряталось под землей.