Юрий Долгушин
      Генератор чудес
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      Научно-фантастический роман Ю. Долгушина "Генератор чудес", опубликованный в предвоенные годы в журнале "Техника - молодежи", имел большой успех и явился заметным этапом развития советской научной фантастики. Нужно приветствовать инициативу Трудрезервиздата, выпускающего дополненное и заново переработанное издание романа.
      Несмотря на небывалые темпы развития науки и техники за послевоенные годы, основные идеи романа отнюдь не устарели. Более того, некоторые из них, временно забытые в сороковых годах, теперь становятся в ряд самых интересных и обещающих проблем современности.
      Биотоки мозга и нервов, излучения жизнедеятельности человека и животных в настоящий момент уже не только служат медицинской диагностике. Возникла техническая реальность управления при помощи биотоков сложными приборами. Это достижение науки и техники несет зрение слепым, острейший слух глухим, отлично действующие руки и ноги для инвалидов... А дальше - необъятные перспективы управления на расстоянии всей техникой труда и быта.
      "ГЧ" - большой роман, насыщенный научными данными, динамичный в напряженном научном творчестве, в стремлениях к познанию и покорению природы, сильный верой в могущество человеческого разума. Может быть, слишком много открытий и изобретений совершается в романе за короткий срок, слишком всемогущ профессор Ридан, один заменяющий несколько научных институтов... Но нельзя отрицать, что электроника и токи высокой частоты действительно становятся фундаментом нашей технической цивилизации и призваны играть еще большую роль в кибернетической технике будущего коммунистического общества.
      Большая заслуга автора в том, что он в своем романе сумел оценить открытие митогенетических лучей и увидеть в нем много больше, чем это сделали некоторые столпы официальной науки. Митогенетические лучи, открытые советским ученым Гурвичем, несправедливо не получили должного признания только из-за технической трудности (в те годы) экспериментирования с очень слабыми излучениями. Теперь, с новыми методами, порожденными успехами физики, проблема митогенетических лучей вновь приобретает первостепенную важность.
      Широкоплановая и серьезная научная основа романа и в первом издании выгодно отличала его от ранних, может быть, более занимательных произведений советской научной фантастики - романов А. Беляева "Аэлиты" и "Гиперболоида инженера Гарина" А. Толстого. Всем этим произведениям с их большими художественными достоинствами и острой приключенческой сюжетностью в научном отношении далеко до серьезной проблематики "Генератора чудес".
      Именно в сороковых годах появились советские научно-фантастические романы, характерные реальностью выдвигавшихся в них технических идей и научной основы, такие, как "Тайна двух океанов" Адамова или "Арктический мост" Казанцева. Среди них роман Ю. Долгушина занял почетное место.
      Второе издание романа с более "скромным" названием "ГЧ" получило в результате авторской переработки более детально обоснованную и приближенную к современности научную ткань. Однако Ю. Долгушин (как он пишет сам во введении) отказался от мысли переделать роман так, чтобы создать из него произведение, полностью соответствующее самым передовым проблемам современности. Для этого, конечно, пришлось бы попросту уничтожить прежний "Генератор чудес" и написать новую вещь, прежде всего посвященную вопросам кибернетики. Автор справедливо ограничился уточнением и расширением своих прежних, ранее казавшихся полностью фантастичными, а теперь подошедшими к реальному осуществлению положений. Неясные места прежнего романа в новом издании устранены, герои очерчены более ярко, сюжетная линия стала острее и крепче связанной. Некоторые недостатки прежнего "Генератора чудес", к сожалению, перешли и в новое издание - это прежде всего схематичность обрисовки врагов, вся деятельность которых написана менее убедительно и оригинально, чем положительная сторона произведения. Однако тот, кто за меньшей выразительностью страниц, посвященных зарубежным антифашистам и их врагам, не разглядит подлинно советской гуманистической убежденности в антивоенном значении больших открытий науки, окажется глубоко неправым в отношении старого и нового "Генератора чудес". Также неправ будет и тот, кто, заметив, что некоторые научные описания (например - клеточного деления) звучат не вполне современно, подвергнет сомнению широкую и богатую научную канву романа.
      В целом роман Ю. Долгушина вполне отвечает задаче советского научно-фантастического произведения - с мужественной и светлой мечтой устремляться по неизвестным тропам в будущее, еще не освещенное точным знанием.
      20 июня 1958 г.
      Проф. И.А.ЕФРЕМОВ
      ОТ АВТОРА
      "ГЧ" написан мною давно, еще до Великой Отечественной войны. История возникновения идеи этого романа и четырехлетней работы над ним связана с такими интересными, порой почти фантастическими событиями, что уже сама по себе могла бы стать темой самостоятельного произведения. Но сейчас речь не об этом. В 1939 и 1940 годах роман был опубликован в журнале "Техника молодежи". Он назывался тогда "Генератор чудес". Большое количество писем, полученных мною и редакцией журнала, читательские конференции, отзывы библиотек - все говорило о том, что роман получил некоторую известность среди читателей. Вот почему теперь, приступая к подготовке романа для издания отдельной книгой, я не счел возможным сколько-нибудь значительно "обновлять" его.
      А между тем, находились критики, которые настоятельно советовали мне встать на этот путь. Мне говорили: описанные вами удивительные открытия и изобретения, имеющие и оборонное значение, были сделаны в предвоенные годы, что прямо следует из содержания романа. Но война прошла, а эти изобретения применены не были. Читатель, мол, в праве спросить: что же с ними случилось, куда они девались. Чтобы не вызывать у читателя такого недоумения, перенесите действие романа в будущее, или хотя бы в настоящее время, измените биографии Ваших героев (ибо все они в этом случае становятся на двадцать лет старше!), наркома назовите министром и т.д. и т.п. Словом, мне предлагали по существу написать новый роман на ту же тему.
      Я с этим никак не мог согласиться. Изображая мечту уже осуществленной, уже в какой-то степени меняющей жизнь своих героев, фантаст, - пишет ли он в прошлом или в настоящем времени, - неизбежно нарушает историческую правду. И такая "реализация будущего" - характерная и вполне закономерная черта научной фантастики.
      Конечно, подготовка "Генератора чудес" к изданию отдельной книгой, да еще спустя много лет после опубликования журнального варианта, потребовала от меня большой работы. Многое пришлось переписать заново, изменить композицию романа, кое-что устранить, добавить немало нового. Я с большим воодушевлением трудился над тем, чтобы улучшить, сделать более ярким, доходчивым и интересным то, что было раньше. Но изменить моим прежним героям с их идеями, характерами, внешностью, поступками - нет, я просто не имел права так поступать.
      Основой для фантастики мне послужили действительные события в науке довоенного периода. Это было интереснейшее время. Происходило становление новой материалистической науки, получившей неограниченные возможности свободного развития в условиях социализма. Жестокую борьбу со старыми устоями науки "кабинетного", "университетского" типа вели прогрессивные ученые; им на помощь поднимались из народа новые силы.
      Особенно волнующие события происходили тогда в двух, наиболее близких мне сферах знания - физике и биологии. Победы, одна значительнее другой, одерживали идеи новой мичуринской биологии и павловской физиологии. Академик А.Д.Сперанский своими удивительными опытами впервые раскрывал таинственную роль нервов в организации болезненных процессов. Профессор С.С.Брюхоненко опровергал прежние представления о смерти организма и демонстрировал живую голову собаки. Биологом А.Г.Гурвичем были открыты митогенетические излучения живой ткани, а Лепешкиным - некробиотические лучи - "лучи смерти". Появилось большое количество исследований, говорящих о специфическом действии высокочастотных электромагнитных излучений на живую ткань, на развитие растений и микробов. К.К.Коровин, пользуясь ультракоротковолновым генератором, выращивал редиску величиной в яблоко. Другой экспериментатор присоединил через усилитель провод от репродуктора к слуховому нерву кошки и тогда оказалось, что ухо ее служит обычным микрофоном, а нерв - проводом, передающим колебания тока звуковой частоты...
      Я был тогда в курсе всех этих и многих других потрясающих дел, и мне становилось ясно, что физика и биология неудержимо стремятся навстречу одна другой, и на стыке их человечество ждут самые неожиданные открытия.
      Таково было то время. Читатель найдет в "Генераторе чудес" его следы, его характерные черты, ибо я не мог не показать как эти реальные истоки моих, пока еще фантастических, обобщений рождались и формировались в мыслях и делах людей науки, в их живой, напряженной жизни. Разве не в этом заключаются смысл и значение романа!
      И как нехорошо получилось бы, если бы я послушался критиков и перенес действие романа в настоящее время (не говоря уже о будущем!). Ведь тем самым я заставил бы своих героев в эпоху атомной энергии и искусственных спутников Земли, когда часть моих фантастических прогнозов уже близка к реальному осуществлению, повторять давно сделанные открытия и выдавать за новые давно известные идеи! Вот это было бы уже самой настоящей и непозволительной фальсификацией истории науки.
      И есть еще одно важное обстоятельство, которое я обязательно должен отметить. Пусть читатель не думает, что если на обложке книги стоит мое имя, то это означает, что я, автор, - единственный творец романа. По существу это не так, - в создании книги участвовало много людей.
      Научная фантастика, как я ее понимаю, - исключительно трудный жанр. Каждое такое произведение должно не только удовлетворять всем общелитературным требованиям, но и содержать новый прогноз, извлеченный из передовых научных идей. И прогноз этот должен быть своего рода открытием, изобретением, пусть не разработанным в деталях, но принципиально обоснованным. Ясно, что выполнение такой задачи требует большой предварительной работы - и познавательной, и творческой.
      Должен сказать, что в моей литературной деятельности это была поистине сказочная четырехлетка, порой мучительно трудная, но исполненная величайшей радости познания самых настоящих чудес, таящихся в нашей науке, в ее людях, в ее книгах и институтах. И я метался, увлеченный, от книг - к ученым, от лабораторий - к изобретателям, как пчела, разыскивая и собирая по каплям этот нектар чудес.
      Николай Афанасьевич Байкузов, мой старый друг, тогда еще студент, и великий "снайпер эфира", в удивительно короткий срок превратившийся потом в генерал-майора - радиоинженера авиационной службы, ввел меня в электромагнитные дебри, сделал меня коротковолновиком. С ним мы строили первый в нашем Союзе кустарный телевизор, показали потом Валериану Владимировичу Куйбышеву шуточный фильм "Микки-Маус", принятый из-заграницы [Напомним, что тогда первые опыты телепередач велись на длинных волнах.]. Николая Афанасьевича уже нет в живых. Черты этого необычайно талантливого, скромного и трудолюбивого человека я запечатлел в образе одного из героев Николая Тунгусова. Кстати, второй из главных моих героев - профессор Ридан более сложное "соединение" нескольких крупных ученых, которых я знал. Ридан - имя вымышленное, родившееся в качестве одного псевдонима за много лет до создания "Генератора чудес". Таким образом, и Анна Ридан - лицо действительное. И Наташа - тоже. И тетя Паша. Больше "натуральных" фигур в романе нет.
      Зато в моей жизни того периода их было немало. Доктор Дубровин Евгений Алексеевич в тесной комнатушке в Тропическом институте заставлял меня держать белую крысу с саркомой на спине, пока он облучал ее ультракороткими волнами; профессор Михаил Васильевич Фролов часами показывал и объяснял мне, как и почему высушивается в несколько секунд сырая доска в поле высокой частоты.
      Я никогда не забуду наших встреч с академиком Алексеем Дмитриевичем Сперанским в ВИЭМе - Всесоюзном институте экспериментальной медицины. Человек, книгу которого на такую, казалось бы, "сухую" тему, как "Элементы построения теории медицины", я читал, как увлекательнейший роман, буквально потряс меня своими идеями, удивительной тонкостью и изяществом анализа явлений. Нам было о чем говорить еще и потому, что он не чужд литературы, знает и любит ее. Алексей Дмитриевич редактировал тогда некоторые главы романа.
      Огромное влияние на мою работу оказало знакомство с известным физиологом и изобретателем профессором Сергеем Сергеевичем Брюхоненко. Когда я пришел впервые к нему, он оживлял мертвых собак. Тут я увидел созданное им "искусственное сердце" - аппарат, который чудесно заменял настоящее сердце животному, пока оно возвращалось к жизни. Это была подготовка к опытам над человеком. И это была уже самая настоящая фантастика.
      Сергей Сергеевич тоже сразу понял, что было мне нужно. В следующем опыте оживления я, одетый в белый халат, уже фигурировал в качестве помощника, что-то держал, что-то подавал, следил за кардиографом и старался не пропустить ни одного слова замечательного экспериментатора.
      И Сергей Сергеевич редактировал часть глав "Генератора чудес".
      Знакомство с академиком Трофимом Денисовичем Лысенко, беседы с ним о "живом и мертвом", о бессмертии и смерти, о новой генетике дали мне почувствовать свежий ветер нашей передовой биологии, представить себе ее пути. Биофизик Г.С.Франк, впоследствии - член-корреспондент Академии медицинских наук, в результате нашей обстоятельной беседы, дал мне возможность рассказать о поразительном опыте с кроликами, описание которого читатель найдет в романе.
      Мои раскопки в Ленинской библиотеке навели меня на небольшую, сугубо научную статью - исследование "Нейрон, как аппарат переменного тока", принадлежащую перу маститого академика Украинской Академии наук Александра Васильевича Леонтовича. Мне довелось встретиться и беседовать с ним во время одного из приездов его в Москву. Идеи замечательного ученого оказались тем решающим звеном, которого мне не хватало, чтобы завершить построение основной научной концепции "Генератора чудес".
      Вот какие видные представители науки оказались вовлеченными в мою работу. Все это люди больших мыслей, больших дерзаний; может быть, они-то и есть настоящие фантасты, потому что они видят дальше и больше, чем другие. И может быть, потому я встречал с их стороны такое искреннее, дружеское внимание.
      Я навсегда сохраню глубочайшую благодарность этим чудесным людям за внимание, за все, что они дали мне и "Генератору чудес".
      Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить всех, кого я не упомянул здесь, но кто так или иначе помог выполнить мою задачу.
      Хорошо ли, плохо ли - об этом будет судить читатель.
      Москва, 30 апреля 1958 года.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      НЕТ В МИРЕ ПОКОЯ
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      СИГНАЛЫ С ЗАПАДА
      В комнате нет никого.
      Косая полоса света падает сбоку сквозь две рамы высоко поднятого над полом окна.
      Обстановка странная. Комната большая, а свободного пространства почти нет. В углу - простая железная кровать, покрытая одеялом так, что край его безукоризненно параллелен полу. Рядом высокая, почти до потолка, этажерка, плотно забитая книгами. Дальше целых три стола: один - слесарный, с тисками и инструментами, оставленными в рабочем беспорядке; на другом - химия: пробирки, колбы, реактивы; третий занят коротковолновой установкой. Вся стена над этим столом покрыта "куэсель-карточками" почти из всех стран земного шара.
      Все пространство под столами, подоконник, полки на стенах заняты непонятными электроаппаратами, аккумуляторами и всяким радиолюбительским хозяйством. Провода тянутся через комнату, ползут по стенам, выскальзывают наружу через маленькие дырочки в оконных рамах.
      Есть таинственные науки - френология, графология, хиромантия, которые будто бы позволяют по форме головы, чертам лица, линиям ладони, почерку узнавать характер человека, его склонности, занятия. Но ничто так не разоблачает человека, как его жилище. Молчаливые предметы подробно рассказывают о своем хозяине, - надо только уметь их понимать. И знают они больше, чем иной раз знает о себе сам хозяин.
      Но тут, пожалуй, и Шерлок Холмс встал бы втупик. Радиолюбитель-коротковолновик - это несомненно, поэтому понятен и слесарный стол. Но химия? А эти "зеленые насаждения" в микроскопических вазончиках на подоконнике и прорастающие семена на фильтровальной бумаге? А миниатюрные клеточки, одна на другой, с какими-то крупными насекомыми? Наконец, книги.
      Книги могли запутать больше всего. Коллекция старинных философских трактатов, монографии о маркшейдерском искусстве... и чае, томы Энгельса, Дарвина, новейшие труды биологов и физиков, Гоголь, Шекспир, - кому могла принадлежать такая пестрая библиотека?
      Ровно в три часа на столе, который выполнял и роль письменного, задребезжал телефон. Как только звонок прекратился, в ящичке, примыкающем к телефонному аппарату, послышалось едва уловимое гудение: работал механизм, крутились какие-то невидимые колесики. Телефонная трубка вдруг слегка поднялась на своих рогульках, и в ящичке раздался голос:
      - Квартира инженера Тунгусова. Кто говорит? Три секунды молчания. Потом голос произнес:
      - С вами говорит автомат. Тунгусова нет дома: он будет в семь часов. Скажите, что ему передать?
      Маленькая пауза.
      - Хорошо. Это все?
      Трубка, щелкнув, легла на свое место.
      * * *
      В холодном вестибюле того же дома ждали три человека с портфелями. Двое уныло курили, не решаясь сесть на пыльный подоконник; третий, высокий, одетый по последней моде, с фальшивыми квадратными плечами, торчащими из-под тяжелого меха воротника, непрестанно и суетливо бегал по вестибюлю.
      - Видите ли, - рявкал он резким баритоном, - в таких случаях самое главное - определить, жулик или нет. Политическая задача! И, между нами, тут дело не в научном анализе. Наука - дело канительное, часто спорное. Разные там школы, течения... А жулья развелось среди этих изобретателей, скажу я вам! И жулье не простое: подкованы они в своей области как следует. Даешь ему анализ экспертизы, а он вопит: "Ваши эксперты - профаны! Других давайте, которых я укажу!" Ну и начинается канитель на несколько лет. Нет, нюх надо иметь, нюх! Надо уметь почувствовать жулика. Вот недавно случай с этим... как его... ну вот к вам в институт приходил... "Прибор для изучения солнечной радиации". Я его накрыл замечательно! Назначил демонстрацию в час, прихожу в двенадцать...
      - То-то вы, товарищ Таранович, нас привели раньше времени, - догадался один из собеседников. - Это что же, метод у вас такой?
      - Метод, дорогой мой, и ценнейший метод! Застать врасплох.
      - Однако уже почти семь. Пойдемте, может быть, он уже пришел через тот ход.
      Взяв портфели с подоконника, посетители спустились в подвальный этаж, прошли по темному коридору и остановились у комнаты инженера. Таранович нажал кнопку звонка, и снова на двери загорелась табличка: "Буду дома в семь".
      В коридоре было тепло, и они решили ждать здесь. Таранович открыл рот, чтобы продолжить свой рассказ, как вдруг за закрытой дверью послышался телефонный звонок и затем голос. Слов разобрать было нельзя.
      - Он! - торжествующе прошептал Таранович прислушиваясь. - Его голос. Видите, что значит метод! Уже можно утверждать, что жулик...
      В этот момент наверху хлопнула тяжелая входная дверь, поглышались быстрые, сбегающие по лестнице шаги, и в коридоре появилась невысокая фигура. Человек подошел к ожидавшим, близоруко всматриваясь в их лица. Это и был инженер Тунгусов.
      - А, товарищ Таранович! Чем объяснить столь необычайную точность, такое трогательное внимание к изобретателю? - иронически спросил он, доставая из кармана ключ.
      - Простите, точность прежде всего, - ответил тот, быстро обретая дар речи. - Мы условились в семь, и вот пожалуйста... - Таранович вынул часы.
      Тунгусов открыл дверь, и все вошли,
      - Ну, давайте знакомиться. - Инженер сказал это просто и даже как-будто радушно, но совсем другое почувствовали посетители в его словах: "А ну-ка, любезные, предъявите ваши полномочия. Имеете ли вы право отнимать у меня время?"
      Таранович представил своих молчаливых спутников.
      - Начальник отдела заинтересовался вашим предложением, товарищ Тунгусов, и просил меня привлечь к делу представителей из Наркомата связи и Союза изобретателей. Вот товарищи Казелин и Ованесян, инженеры-слаботочники. Ну, я из главка, как вы знаете.
      - Так. Междуведомственная комиссия?..
      Всем своим обликом Тунгусов резко отличался от стоявших перед ним людей. Он был проще. Из-под вздернутого вверх козырька старенькой кепки на них глядело широкое, немного скуластое лицо с небольшими зеленоватыми глазами. Потертое, видимо еще студенческое, пальто, которое едва ли можно было застегнуть на все пуговицы, широкие плечи и грудь... Ничто в его внешности не бросалось в глаза, ничего не было примечательного. На улице такие люди проходят, не привлекая внимания, как невидимки.
      Зато речь его была особенной. Он говорил медленно, тихо и ровно, почти без интонации, без мимики и жестов. Каждое слово произносил полностью, ничего в нем не комкая и не съедая. Его собеседникам обычно казалось, что он склонен заикаться и именно потому, борясь с этим недостатком, так тщательно отбирает и выговаривает слова. И в то же время каждая фраза Тунгусова была значительной, полной смысла.
      Ему было около тридцати лет. Год назад, окончив вуз, Тунгусов стал научным сотрудником Электротехнического института, много и упорно работал в высокочастотной лаборатории.
      Посетители были старше, каждый из них уже завоевал себе "положение", и от них зависела судьба его изобретения.
      Тунгусов снял свое пальтишко и повесил на гвоздь у двери; гости сложили шубы и кашне на стул: вешалки в комнате не оказалось, - инженер, видно, не очень заботился об удобствах.
      - Ну, присаживайтесь. - Тунгусов показал на пружинный диван. - И простите: еще минутку придется вам обождать.
      Он подошел к своему письменному столу, нажал какую-то кнопку, что-то передвинул. Из ящика у телефона послышалась скороговорка:
      - "Квартира инженера Тунгусова. Кто говорит?"
      - "Какая квартира! Мне нужен Швейкоопремонт..."
      Цок!
      - "Квартира инженера Тунгусова. Кто говорит?"
      - "Николай, это ты?!"
      Тунгусов склонился вдруг к аппарату, напряженно вслушиваясь.
      - "С вами говорит автомат. Тунгусова нет дома: он будет в семь часов..."
      - "Автомат? Странно, я узнаю твой голос..."
      - "...Что ему передать?"
      - "Странно, удивительно! Я приду сегодня после семи".
      - "Хорошо. Это все?"
      - "Неплохой у вас автомат, товарищ Тунгусов... Все!"
      Цок!
      Тунгусов медленно выпрямился. Кто это? Почему не назвал фамилию? Институтские товарищи да и все знакомые давно знают об автомате, а этот даже не поверил.
      Уже начали было копошиться какие-то далекие воспоминания; интонации в голосе неизвестного привели в движение сложнейший потайной механизм мысли; неуловимые ассоциации, как зубцы часовых шестеренок, стали цепляться одна за другую. Но тут движение оборвалось.
      Пока действовал автомат, трое на диване, как тетерева на дереве, вытянув шеи, молча следили за манипуляциями Тунгусова.
      - Замечательно! Вот это действительно удобная штука, - не выдержал толстый Ованесян. - Это тоже ваше произведение?
      Казелин задал несколько технических вопросов. Он, конечно, сразу понял принцип действия аппарата; интересны были детали конструкции.
      Таранович, обескураженный провалом своей "тактики", усиленно восхищался "остроумной машинкой". Тунгусов молчал.
      - Это автоматический секретарь, - сказал он, наконец. - Обыкновенная магнитная звуковая запись. Подобные игрушки у нас теперь могут делать двенадцатилетние пионеры на своих технических станциях. Так что удивление ваше мне непонятно. Интересно другое. У вас в отделе изобретений уже года три лежат чертежи и подробное описание простой и удобной конструкции этого "секретаря", и ни один абонент в Союзе даже не знает о его существовании... Да, по-видимому, и вы сами этого не знаете.
      Таранович хотел было ответить, но Тунгусов предупредил его:
      - Однако мы собрались сейчас не для этого. Приступим к делу. Итак, повторю кратко то, о чем я писал в своем заявлении в главк. Я предлагаю заменить современный проводной телефон радиотелефоном на ультракоротких волнах. Прежде всего: нужно ли это? Разберемся. Вот товарищ Казелин, очевидно, хорошо знает телефонное хозяйство и скажет нам сейчас, во что и во сколько оно обходится Советскому государству.
      - Ну, это надо подсчитать, - промычал тот, закуривая.
      - Точные цифры нам сейчас не нужны. Приблизительно: сколько металла, какие суммы? Это же ваше хозяйство!
      - У нас все цифры имеются, товарищ Тунгусов, это целая библиотека! Нельзя же...
      - Жаль, жаль, товарищ Казелин! Следовало бы познакомиться с цифрами, знать хотя бы общие масштабы.
      Тунгусов начинал свирепеть.
      - Ну, хорошо, тогда я сам скажу вам, что такое наша современная телефонная сеть...
      В дверь постучали.
      Тунгусов метнулся к двери, с досадой распахнул ее... Взоры присутствующих привлекла неожиданно возникшая картина - "портрет" молодого человека во весь рост, написанный смело, пожалуй, даже несколько аляповато, резкими и яркими мазками. Уж очень сияло белизной его удлиненное, отлично выбритое лицо с тяжелым "волевым" подбородком, слишком черными и широкими казались брови, застывшие над совсем уже неправдоподобно-синими глазами, с лукавинкой устремленными на Тунгусова...
      Впечатление картины создавали тяжелая рама двери, яркий свет из комнаты, сверху, темный фон позади и, главное, абсолютная неподвижность человека. Одетый в военную шинель, он молча стоял у порога, вытянувшись, как на параде.
      Секунду Тунгусов прищурившись, всматривался, приближаясь к нему, потом узнал, бросился навстречу...
      - Федька! Федька, черт!..
      - Узнал? Автомат паршивый... Они крепко обнялись.
      - Это ты звонил! Я почувствовал было, да не поверил. Очень уж ты основательно исчез. Ведь, кажется, пять лет. Как неладно получилось! Ну, раздевайся, садись и жди. Мы скоро кончим...
      Тунгусов решительно повернулся к "комиссии". Немалых усилий стоило ему вернуть разлетевшиеся мысли к прерванному разговору.
      - Итак... телефонная сеть, - напомнил он. - Прежде всего это ценные цветные металлы: медь, свинец, олово. Каждый год Москва зарывает в землю несколько десятков тонн этих металлов. Пока зарыто четыре с половиной тысячи тонн меди, девять тысяч тонн свинца. Часть этого количества уже истлела съедена коррозией. Армия монтеров, каменщиков и землекопов, обслуживающая это погребение металла, насчитывает десять тысяч человек. Стоимость всего московского телефонного хозяйства исчисляется сотнями миллионов рублей. Если мы заменим наш телефон ультракоротковолновым, тогда не только прекратится это ежегодное уничтожение металла, но государство сразу получит весь металл, зарытый в течение последних десятилетий. Это около тринадцати тысяч тонн меди и свинца. В одной только нашей столице!
      - Есть о чем подумать! - произнес Ованесян, сбоку поглядывая на Казелина.
      Таранович усердно вычислял что-то в записной книжке, бормоча: "Позвольте, позвольте..." И Тунгусов понимал, что ничего он не вычисляет, а только делает вид, что вычисляет. Казелин, настороженно слушая, курил.
      - Современный телефон - уже архаизм. Телефонная сеть растет буквально с каждым днем. Вы представляете, каким громоздким станет скоро наше подземное хозяйство, если каждый аппарат мы будем и впредь связывать с районной станцией особым проводом? Это ли передовая техника? Связь на ультракоротких волнах - радиосвязь - поднимает технику телефона на новую, высшую ступень. Подземное хозяйство ликвидируется. Никаких "линий", никаких проводов и кабелей. Освобождается целая армия людей для более производительного труда. Чтобы обзавестись телефоном, нужно только пойти в магазин, купить готовый приемопередающий аппарат и получить в телефонном управлении волну, которая и будет вашим абонентским номером. Но возможен ли такой переход на радиотелефон? Вот тут-то и зарыта собака. Современная радиотехника, как вы утверждаете, не видит этой возможности.
      - Естественно, - тихо пробурчал Казелин, и Тунгусов на секунду замолк. Все почувствовали в этой паузе угрозу новой атаки.
      - Естественно... для вас, товарищ Казелин! А для меня, как и для всякого, кто действительно интересуется радиотехникой и любит ее, это противоестественно!
      Во время разговора с "комиссией", изобретатель машинально вертел в руках какую-то эбонитовую детальку. Сейчас он сильно сжал ее и деталька хрупнула. Тунгусов понял этот тихий, предупреждающий сигнал и уже спокойно продолжал:
      - Вопрос об ультракоротковолновом телефоне мною решен.
      Вот уже шесть месяцев мои заявки с подробными расчетами, чертежами и описаниями блуждают по вашим лабораториям и экспертам! Я получил восемь отзывов, в которых меня стараются убедить в том, что... - Тунгусов развернул пачку отзывов и прочел: - "Радиотехника не располагает удовлетворительными для данного применения методами стабилизации столь коротких волн... Способ стабилизации, предлагаемый автором, неприемлем с точки зрения современной теории..." Тут, между прочим, стоит ваша подпись, товарищ Казелин. Что же это значит?! Я предлагаю новый, оригинальный способ стабилизации, я его проверил, дал вам все расчеты, а вы мне отвечаете - "неприемлем с точки зрения...". Вы меня простите, но все ваши аргументы - бюрократическая отписка.
      Казелин вскочил с места.
      - Товарищ Тунгусов, я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать нотации! Вы не имеете никаких оснований бросать мне эти обвинения: всякая новая техническая идея, не проверенная практически, является спорной. А проверять практически каждое вздорное предложение, которое мы получаем...
      Тунгусов довольно улыбнулся.
      - Наконец-то вы приняли бой! "Вздорное предложение", говорите? Хорошо. Прекратим прения. Теперь слушайте: ультракоротковолновый телефон, пригодный для условий любого города, вопреки вашей "современной теории", уже существует и действует. Острота настройки такова, что позволяет в диапазоне дециметровых волн разместить в пять раз больше абонентов, чем их сейчас насчитывается в Москве.