Глава I

Септимус

Каленусийская Конфедерация. Сектор западного побережья. Порт-Калинус. Штаб-квартира Департамента Обзора.

Бухта, по форме напоминающая копыто, давным-давно глубоко врезалась в каменистый, источенный штормами западный берег. Бетонно-стеклянно-стальное чудо Порт-Калинуса охватывает бухту подковой. Светлая скала Мыса Звезд ограничивает город с юга. На севере – ничего, кроме длинной, мутно-белой полосы прибоя.

Столица Каленусии не манит путешественника ни пышными красотами морского курорта, ни тихим комфортом провинциальных материковых городков. Здесь бьется бюрократическое сердце Конфедерации. Пригороды застроены фешенебельными виллами и домами попроще, но тоже неплохими – сенаторы Каленусии, чиновники Калинус-Холла и бесчисленные клерки Департаментов стараются вить домашние гнезда подальше от гудящего, деловитого центра.

Город роскошен. Не дороговизной архитектурных украшений – каленусийцы предпочитают роскошь смелых идей. Дворец президента и Сената, Калинус-Холл – пристанище свободно избранных отцов народа, напоминает руку, указательный перст которой устремлен куда-то в задернутое городской дымкой небо. Яркие крыши домов громоздятся ярусам цветных скатов, чистейшие улицы размечены с геометрической точностью. Квартал Департаментов – улей, плодящий чиновников, занимает в центре Порт-Калинуса идеально ровный квадрат. Дорогие лощеные костюмы гражданских чиновников (“Промышленность, господа! Морские перевозки, транспорт, связь!”) мешаются с экзотическими, подчеркнуто небрежными хламидами интеллектуальной элиты, робы техников – с удобными серыми мундирами специальных Департаментов.

Здание Администрации Департамента Обзора довлеет над кварталом – архитектурный скандал, приютивший директорат “наблюдателей”, возводили по проекту модного модерниста.

Архитектор, стойкий либерал, отмеченный ежиком зеленоватых волос, худобой, желчной прозорливостью и оспиной профессиональной гениальности, барабаня пожелтевшими от табака кончиками пальцев по столику кафе, так разъяснял идею проекта закадычному другу:

– Наше общество, Монти, яростно жаждет свободы. Стремление к свободе у нас, каленусийцев, в крови. Говорят, что власть развращает – бред, истина для недоучек. Сакральный ужас и магия притягательности власти в другом – она лишает свободы не угнетаемого, но властителя. Носитель власти лишен возможности радоваться естественному ходу вещей, становясь материалом поддержания этой естественности. Чем выше власть, тем меньше способных к истинному самоотречению. Отказавшийся от власти – свободен…

Собеседник архитектора растеряно вертел головой, прикидывая, в каком углу пристроен пси-детектор – лояльность эмоций посетителей кабаков подлежала усиленному контролю.

– Но, Финти…

– Никаких “но”. Больше власти – меньше свободы. Чем меньше облеченных реальной властью, тем больше свободных. Я, не одобряя, понимаю “глазков”…

Несчастный Монти ежился, в душе проклиная многоречивую, пьяную знаменитость…

Ориентировка на архитектора Финтиана попала в сайбер-сеть Департамента Обзора спустя всего-то три часа. Шеф Департамента (псевдоним – “Фантом”), только махнул рукой – причуды либеральной интеллигенции Каленусии пользовались традиционным попустительством “наблюдательных”.

Как ни странно, архитектурный проект мятежного духом модерниста – ступенчатая пирамида – был принят Департаментом не без сдержанного удовольствия.

Каждый ярус возводился уже и громоздился выше. Шахты скоростных лифтов пронизывали Администрацию насквозь, подъемники гудели, исправно возили деловитых “глазков”, ступенчатые бока архитектурного монстра чуть заметно вибрировали, блистали стеклом, красовались матовым металлом.

В тот день, который положил начало истории о большой каленусийской ментальной Аномалии, на восемнадцатом ярусе пирамидального символа свободы, в небольшом кабинете, у нежно-зеленого монитора сайбер-сети сидели двое – долговязый Септимус Хиллориан, полковник в серой форме “глазка” и его помощник – молодой деловитый парень в коричневой робе технического специалиста.

Усталый полковник встал, потянулся с хрустом, отодвинул изящный стул, прошелся по кабинету, роняя пепел сигареты на матовый пластиковый пол, жульнически имитирующий благородный мрамор древних.

– Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, – и Разум Мира воззовет прошедшее на потребу себе.

– Откуда это?

– Сентенция одного древнего культа.

– Пора пить кофе – вот моя сентенция. Вы, погрязший в сентиментальности любитель ретро, – чего еще ждать от человека, который предпочитает бумагу терминалу.

– Идите, Аксель, идите к Эребу и не задерживайтесь. Я побуду один – мне надо сосредоточиться.

Полковник Хиллориан подождал, пока деловитая коричневая спина помощника скроется и открыл толстую папку, спрятанную за терминалом. Перебрал и поправил документы – плотные листы чуть помялись по краям. Аккуратная папка, аккуратная стопка, аккуратные руки самого Хиллориана с плоскими, коротко обрезанными ногтями.

Наблюдатель осторожно отделил от стопки чистые листы, сунул бумагу в чрево канцелярского сайбера.

– Твердую копию.

Сайбер сердито прострекотал, плюнул новыми документами.

Полковник склонил над бумагами коротко стриженую, с проседью голову, умное худое лицо приобрело отрешенное выражение.

* * *

Секретно.

Протокол сайбер-брифинга отделов Департамента Обзора

Шеф Департамента (“Фантом”): Внимание, не будем длить предисловий, господа. Вы знаете, зачем мы собрались, время не ждет, займите места за терминалами.

(пауза…)

Фантом: Все на месте? Пошлите сигналы идентификации. Так… Все в порядке. Вам слово, отдел геофизического пси.

Шеф отдела геофизического пси (“Геолог”): Шесть часов назад мы получили сообщение о нарушении связи с наземным стационарным пунктом пси-наблюдения RP-735. Напоминаю – это на юге, в горах. Отсутствие в обычной и защищенной уником-сети. Неответ на экстренные вызовы. Прекращение передачи данных наблюдения…

Фантом: Довольно. Система, копии сообщения на терминалы участников. Есть вопросы к Геологу, господа?

(пауза)

Фантом: Вопросы будут потом – это я вам гарантирую. “Зенит”, вашу информацию в Систему. Голосом, голосом… не надо трогать ручной ввод, вы задерживаете собрание.

Шеф отдела пси-безопасности (“Зенит”): По приказу Фантома была организована проверка RP-735 силами отдела безопасности и оперативных групп…

Шеф оперативного отдела (“Егерь”): Моих людей не информировали должным образом… В этом виноваты вы, Зенит.

Зенит: Вы некорректны, коллега.

Егерь: Я очень корректен – настолько, что тебя спасает только виртуальное присутствие…

Фантом: К порядку. Нам не нужны неинформативные эмоции. Продолжайте, Зенит.

Зенит: Простите, шеф. Мы оба вспылили… Итак, продолжаю. Осмотр места расположения RP-735 дал некоторую информацию. Система – снимки на монитор.

Сразу несколько голосов: О!

Фантом: Да, живописно. Аналитик, вам слово. И постарайтесь не так, как в прошлый раз – бессодержательная малопонятная речь на полчаса, а покороче.

Аналитик: Амок, господа.

Фантом: Покороче, но не настолько коротко.

Аналитик: Амок – крайнее проявление пси-наводки, как правило гуманитарного происхождения, дает кратковременный эффект агрессии на фоне…

Фантом: Ну и?

Аналитик: Они поубивали друг друга, шеф. Последний умирал неприятно и долго.

Фантом: Система! Справочную статью по амоку – на мониторы… Так… Природа, прецеденты, проявления. Отлично. Ваши версии, господа.

Егерь: Иллирианская диверсия, шеф.

Аналитик: Версия с низкой вероятностью. RP-735 не имеет той ценности, которая компенсировала бы затраты Порт-Иллири на разработку боевой ментальной акции.

Фантом: Еще версии. Работайте, работайте мозгами, господа. Не спите. Нам нужны свежие идеи.

Геолог: Я не верю в существование временной естественной пси-аномалии такой мощности.

Зенит: Я тоже.

Егерь: Поддерживаю.

(пауза, шум, попытки перехватить инициативу, беспорядочные реплики)

Фантом: К порядку. Итак, что мы имеем? Взаимное самоубийство наблюдателей. Спасательная группа, пострадавшая от остаточных пси-наводок…

Аналитик: Есть свежая информация с места событий? Там продолжаются измерения?

Геолог: Минуту. Посылаю запрос.

(пауза)

Фантом: Мы ждем. Поторопитесь…Что у вас там?

Геолог: Сейчас…

(пауза)

Фантом: Мы ждем уже три минуты, вы бессмысленно перегружаете Систему.

Геолог: Шеф, я вынужден просить вас прервать брифинг до выяснения или сузить круг присутствия. Там нештатное, шеф.

Фантом: Система! Паузу на все мониторы. Исключения – мой и отдела наблюдений и… Аналитика.

Геолог: Смотрите свежую сводку. Я не комментирую.

Фантом: Это что – фальсификация?

Геолог: Нет. Полное разрушение горного рельефа в радиусе километра. Появилось полчаса назад и продолжает увеличиваться. Это последние снимки. Я объявил эвакуацию соседних постов. Пси-шторм, по периметру зашкалило приборы – не хочу терять людей. Это котел, шеф. Там кипит материя. И мозги человеческие в частности.

Фантом: Увеличьте изображение. Аналитик – ваше мнение?

Аналитик: Похоже на разрушение материи, шеф. Но не только. Взгляните сюда. Нет, нет, левее… Система – отобразить указатель. Вот, вот, именно здесь… Шеф, тут появилось нечто новое. Видите?

Фантом: Да… Разум Милосердный!

Аналитик: Пока воздержусь от комментариев. Надо как-то обозначить явление. Мы пока не можем понять сути происходящего. Назовем его просто – Аномалия, с большой буквы. Имеет смысл подождать.

Фантом: Держите меня в курсе событий, Геолог. Аналитик – останьтесь. У нас с вами будет особый разговор. Конец брифинга.

* * *

Хиллориан смахнул протокол брифинга в папку, представил себе маленький бункер в горах. Такие привязаны к местам умеренной природной пси-активности. Два наблюдателя, рутинная работа, снятие показаний, мелкий ремонт, скука, взаимное раздражение, замкнутое пространство и…

Хиллориан иронически усмехнулся, жесткие складки возле губ стали резче. “Отшпареные” начальством отделы суетились непомерно. Интерес Фантома к инциденту был, пожалуй, чрезвычайным, острым и прицельным. С верхушкой иерархии не спорят – маховик Департамента неистово раскручивался, сметая физические и бюрократические законы. Вертолеты с базы Лора ушли в сторону гор Янга через час после обрыва связи с постом. Момент появления Аномалии поймали почти мгновенно.

Полковник отложил сигарету и принялся за третий листок.

* * *

Общементальная проблема. Хэри Майер, эксклюзивно для “Мира и Истории”.

Ведущий: …А сейчас в нашей студии – звезда науки первой величины, доктор пси-философии, профессор Парадуанского университета, Хэри Майер! Поприветствуем профессора, господа!

(свист, крики, неистовые аплодисменты)

Хэри Майер: Право, я и не ожидал столь бурного интереса – польщен, польщен…

Ведущий: Профессор, что вы можете сказать о…

Хэри Майер: Сфера интереса понятна без слов – слишком часто, увы, задают мне подобные вопросы…

Ведущий: Мы – солидная программа, профессор. Нас не интересует дешевая информация для дешевых скандалов, мы обратились к вам в надежде на взвешенный обзор яркой истории явления, занимающего видное место…

Хэри Майер: Извольте. Некогда первые колонисты Геонии столкнулись с явлением, поразившим их воображение. Пси-феномен воспринимался протонаселением планеты враждебно и под маркой колдовства стал объектом крайних проявлений суеверия и фанатизма. Напомню вам, что поселенцы практически ничего не знали о резервных возможностях мозга. Точки естественного, природного пси-свечения пользовались специфической репутацией как проклятые, запретные места, насылающие безумие и смерть. Псионики, носители сенс-дара, в массовом порядке истреблялись в религиозных войнах.

Ведущий: Печально…

Хэри Майер: О да. Но это было давно.

(многозначительная пауза)

Ведущий: Немного рекламы наших спонсоров, господа! Обратите внимание…

(вырезано)

Ведущий: Уф…

Хэри Майер: На чем мы остановились?

Ведущий: На религиозных войнах.

Хэри Майер: Не будем углублять тему.

(пауза, смешки в зале)

Итак, в каждом новом поколении часть младенцев неизменно обладает пси-способностями. Псионики среднего периода истории объединялись в военизированные ордена для борьбы за выживание, а в ряде случаев – и за власть. Время расставило акценты по-своему. Сейчас ни для кого не секрет, что природа не одаривает человека, если можно так выразиться, бескорыстно. Использование паранормальных возможностей тем сильнее разрушает организм носителя, чем чаще и интенсивнее он пользуется собственным даром. Это естественное, благое ограничение, принуждающее к разумному применению потенциально опасных качеств. Я подчеркиваю – только потенциально. Пси-способности не злы и не добры сами по себе. Это только инструмент. Куда и как он будет приложен – на благо или во вред человечеству, это вопрос не таланта, а нравственности псионика…

Ведущий: Простите, Профессор, вы отвлеклись…

Хэри Майер: Разве?

Ведущий: Вопросами нравственности занимаемся не мы, а утренняя воспитательная программа Лиги Пантеистов.

Хэри Майер: Ах, да. Простите. Продолжим ближе к теме. Решение гуманитарных проблем дало мощный толчок развитию техники, способной на контакты как с мощным пси псионика, так и слабым – обычного человека. Как вы понимаете, в теории эта связь может быть двусторонней. Если некий человек пользуется пси-способностями, чтобы внушать вам…

Ведущий: Мне?!

Хэри Майер: Ну не мне же!

Ведущий: Почему именно мне? Давайте не будем переходить на личности – это утомляет неподготовленную часть зрителей нашей программы.

Хэри Майер: …в общем, все знают, что такое пси-наводка. Возможности специально обученных сенсов помогли Каленусийской Конфедерации выиграть войну у Иллирианского Союза…

Ведущий: Отличный пример – только в свободном обществе таланты сенсов находят наилучшее применение!

(пауза, нерешительные хлопки)

Хэри Майер: На чем мы остановились?

Ведущий: На пси-наводках.

Хэри Майер: …полное техническое воспроизведение пси-наводки до сих пор не стало свершившимся фактом. Этот феномен получил название фундаментального исключения Калассиана. Устройства – не люди, господа, они способны всего-то считывать ментальное состояние гуманитарного объекта…

Ведущий: Человека?

Хэри Майер: Ну да. Я же сказал – гуманитарного объекта. Итак, устройства способны перерабатывать ментальные сигналы людей или, на худой конец, играть роль простенького усилителя возможностей. Автомат-диктатор, правящий ментально порабощенными человечками, так и остался персонажем остросюжетного чтива. Возрадуемся, дамы и господа. Быть может, причина – в бессмертной человеческой душе?

Ведущий (подумав): Возможно… Замечательно. Браво! Поддержим профессора аплодисментами!!!

(радостный шум и бурные хлопки в зале)

Хэри Майер: Впрочем, с некоторыми достижениями технической мысли мы сталкиваемся ежедневно. Кто не знает о пси-турникетах, контрольных пси-детекторах, пси-идентификации личности, полицейские участки оборудуются…

Ведущий: Профессор, вы окончательно отклонились от темы.

Хэри Майер: А по-моему, вовсе нет.

Ведущий: Но у нас кончается время.

Хэри Майер: Погодите…

Ведущий: Все, время истекло. Мое сожаление не имеет границ… Поблагодарим же профессора Майера за увлекательный экскурс в историю и теорию общементальной проблемы! Аплодисменты!!!

Хэри Майер: Но…

Ведущий: Еще раз – аплодисменты!!! Аплодисменты, свободные граждане…

* * *

Вечерело. Деликатный Аксель так и не вернулся. Хиллориан жестко смял листок, щелкнул зажигалкой, поднес дрожащее синеватое пламя к белому краю листа, бросил маленький факел в пепельницу, долго смотрел, как эксклюзивное интервью Хэри Майера догорает, корчась в огне.

Потом одним пальцем отбарабанил сайберу код доступа.

– Система, связь с Аналитиком.

Сеть молчала.

– Проклятый “черепок” убрался. – неразборчиво буркнул полковник. – Вы на месте, Аналитик?

Экран зеленого сайбера оставался холоден и пуст, хотя голос Аналитика – протяжный, хрипловатый – Система передала отлично:

– Если это не утомит вас – зайдите ко мне в берлогу… Иногда хочется взглянуть на суровые лица старых друзей.

Аналитик никогда не был другом полковника.

– Иду.

Элегантный лифт, сотворенный по проекту вольнолюбивого модерниста, плавно распахнул чрево, сверкнул прозрачным стеклом, принял полковника и рванул вверх – Хиллориан вцепился в поручни. Легкие, ажурные конструкции Пирамиды летели мимо, вниз, вечер подкрасил пурпуром пластик и стекло, прозрачная изнутри, огромная наклонная стена открывала феерическую панораму пестрящего огнями Порт-Калинуса. Роскошная россыпь света, ярусы плоских крыш, ясная стрела проспекта, просторное пространство пустого неба с одиноким перистым облачком на горизонте – вечерний Порт-Калинус, несмотря на суету улиц, оставлял ощущение покоя. И – свободы. “Свобода,” – подумал полковник, – “Как мало мы ценим ее, пока не потеряем.”

“Берлога” Аналитика разительно отличалась от выдержанного в ретро-стиле, аккуратного кабинета Хиллориана. Деловито мерцали экраны – у стены нашли место целых два канцелярских сайбера, один из них – явно усовершенствованной, незнакомой полковнику модели. Широкий и низкий круглый стол тонул под грудой кассет, газет и раскрытых потрепанных книг. Хозяин, не вставая, протянул руку гостю.

– Садитесь, дружище. Разгребайте хлам, выбирайте место, какое понравится.

Сам Аналитик занимал целый угол – грузное тело главного интеллектуала покоилось под мягким, дорогим кротовым пледом, в глубоком и широком кресле на колесиках. Три верхних пуговицы черной шелковой рубахи оставались незастёгнутыми.

– Проблемы, полковник?

– Отчасти. Я не помешал?

Хиллориан с интересом рассматривал лицо самого старого сотрудника Департамента – первый умник Администрации сильно сдал. В облике Аналитика сквозила усталость. От редких пепельных волос не осталось почти ничего, щеки обвисли складками на полную, дряблую шею. Гладкий, глянцевый, цвета слоновой кости выпуклый лоб, глаза навыкате, полукруг носа и скошенный, обманчиво безвольный подбородок соединялись в одну причудливую линию – старик походил на крупную, снулую, печальную рыбу. Белки выкаченных, бесцветные глаз густо усеивали мелкие сосуды.

– Нет, Хиллориан, вы не помешали. Начинайте – я слушаю.

Полковник отчего-то смутился.

– Есть новости насчет Аномалии?

Аналитик повел грузными плечами.

– Там новости каждые полчаса. Границы зоны плавают, как хотят. Динамику я отправлю вам на терминал. Еще что-то?

– Пожалуй, нет. Как ваше здоровье?

Аналитик растянул в улыбке синеватые, бескровные губы:

– Бренная плоть распадается, дух – светел как никогда.

– Человек, который так шутит – не в худшей форме.

– Полно, полно, молодой человек. Вы – льстец.

Сорокадвухлетний Хиллориан безропотно проглотил “молодого человека” – спорить с язвой-Аналитиком почиталось в Департаменте за дурной тон.

– До свидания. Удачи вам и долгих дней.

Старик положил ладони на ручки кресла – сработал бесшумный моторчик – коляска резко выкатилась вперед, преградив путь оторопевшему Хиллориану. Полковник оступился и чуть не упал.

– Извините. Я неловок.

– Погодите! Вы упускаете свой шанс.

– ?

– Вы пришли, чтобы спросить, молодой человек. В самом деле – к чему было зря гонять лифт. Спрашивайте, пока у вас есть время.

Полковник заколебался. Старик перехватил взгляд Хиллориана и чуть качнул тяжелой головой:

– Не бойтесь пси-“жучков”… Сдвиньте бумаги на столе.

– Я ухожу.

– Никуда вы не уйдете, Септимус. Сдвиньте бумаги… Видите?

Освобожденная из-под груды хлама, на круглом столе мирно лежала плоская черная коробочка включенного шумогенератора. Полковник проглотил сухой комок в горле:

– Зачем, порази вас Разум?! Вы нарушили первое правило лояльности, Аналитик. Через несколько часов записи детекторов расшифруют. Я не дам за ваше благополучие и конфедеральной гинеи.

– А я и говорю – спрашивайте, пока есть время. Сядьте поближе, напротив меня – вот так. Я хочу видеть ваши глаза.

Септимус Хиллориан осторожно опустился на складной брезентовый стульчик.

Аналитик хрипло вздохнул, на мгновение опустил отечные веки.

– Я ждал – кто-то придет. Среди возможных вариантов вы были на четвертом месте… Раньше я делал меньше ошибок. Сдаю, побери меня холера. О чем хотите спросить меня: об Аномалии, о Департаменте, о себе?

– Обо всем. Сначала – о вас.

– Я только преждевременно постаревший псионик. Слишком больная развалина, чтобы получать удовольствие от жизни – я даже коньяк пить не могу. Ради моих врожденных способностей Департамент терпит в своих стенах эту разбитую галошу.

Уникальный в своем роде Аналитик кокетничал притворной скромностью старости – сенсы, возможности которых трансформировались в интуитивно-аналитический дар, ценились на вес золота. Старик был лучшим.

Тон разговора еле заметно переменился – Аналитик перешел на “ты”.

– Не будем терять время, сынок. Отсчет уже пошел, пока он тикает еле слышно, но вот когда рванет… Поверь слову старого ворчуна, многие потеряют свои головы.

– Что такое Аномалия? Это…

– Это чужое вторжение. Медленное… Очень медленное, оно станет по-настоящему опасным через десятилетия, но когда-нибудь – станет.

Хиллориан напрягся, но не отвел взгляда от черных провалов зрачков Аналитика.

– Чье?

– Этого я не могу сказать. Предположения слишком зыбки – я не хочу ослаблять тебя своими фобиями, парень.

– Вы рассказали об этом Фантому?

– Нет.

– Почему?

– Это ответ на второй твой вопрос – о Департаменте. Фантом не подлец – не надо обострять, сынок. Он человек, со своими амбициями, и в этом качестве видит одно – полноценную пси-наводку, причем впервые не созданную никем из людей. Колоссальную по силе. Мощную, прицельную, сокрушительную. Ты сам – не псионик, и никогда им не будешь. Ты чувствуешь зависть к псионикам, Септимус?…

Полковник опустил глаза и, помедлив, коротко кивнул.

– Верно. Ты не попытался врать мне – уже это хорошо. А теперь представь себе, каким эхом аукнется техническая возможность полноценной имитации возможностей сенса – да что там имитация, обладатель такой технологии заткнет за пояс сотню псиоников средней руки. Это ни что иное, как нарушение фундаментального исключения Калассиана. Псионический дар – всем. Скажи мне, положа руку на сердце – ты бы отказался?

Хиллориан попытался отвернуться, не смотреть в черные зрачки Аналитика. От мучительных, безуспешный попыток ныла шея.

– Ты бы отказался?

– Да…

Боль в шее отпустила. Хиллориан коснулся позвонков, помассировал затылок.

– Ваши беспардонные штучки меня раздражают.

– Я должен был убедиться в твоей искренности, сынок.

– Убедились?

– Вполне. Могу я спросить тебя о мотивах отказа?

Хиллориан припомнил грязноватый пепел, оставшийся от интервью Хэри Майера.

– Природный сенс платит за пси-наводки собой, он укорачивает собственную жизнь. Нельзя позволять человеку приобретать могущество, не платя за это ничем. Я атеист, Мировой Разум для меня – только словесная абстракция. Но если ад есть, если понятие греха все же не пустой звук – смертным грешником будет не маньяк-убийца, не растлитель, не продажный политик. Им будет человек с коробочкой в кармане – той, что по дешевке отдает в руки владельца разум другого существа.

Аналитик удовлетворенно кивнул.

– Что ж, пусть в четвертой кандидатуре, но я не ошибся… Теперь о Фантоме. Наш шеф по-своему честен. Но он на беду придерживается мнения, прямо противоположного твоему, Септимус. Идея-фикс: власть – в руки достойных. Сделать неуязвимыми сенсами элиту Каленусии – талантливых, ярких, прошедших сквозь сито в ряды истеблишмента. Возможно, и даже наверняка, он причисляет к избранным себя. Ты знаешь, чем чревата раскрутка дела?

– Любой конфликт в верхах переходит на качественно новый по разрушениям уровень.

– Верно.

– Мы не сможем оставаться монополистами таких технологий вечно. Иллирианский Союз…

– И это верно.

– Рано или поздно, когда мощь систем искусственного пси возрастет, найдется и тот, кто решится на общую промывку мозгов – тотальный гражданский контроль.

– Вот оно. Искусственный сенс не разрушается от собственных пси-наводок.

– Фантом об этом не знает?

О чудо – полумертвый Аналитик неистово захохотал, колыхнув оплывшим телом.

– Фантом не сволочь и не дурак. Но, кроме разума, у человека есть его… его… фаэрия. Не знаешь, что это такое? Тебе, не псионику, трудно понять. Это святое – мечта, которой следуют вопреки рассудку. Место в душе, которое желает сохраниться неизменным, хотя бы рухнул весь мир. Фантом отмахивается от далекой перспективы – до того, как пси-катастрофа разразится, он успеет умереть в своей постели. Но шефу хочется умеренной власти сенса – даже не столько власти, сколько ощущения возможности, причем – здесь, сейчас…

Хиллориан невольно посмотрел на часы. Глушитель пси-детекторов работал вовсю.

– Что я должен делать?

– Слушайся Фантома.

– ?

– Аномалия будет на повестке еще долго. С вероятностью 8/10 дело кончится экспедицией на место. Аккуратно, не подставляясь предложи Фантому свою кандидатуру…

– Допустим, а дальше?

– Если экспедиция пройдет как надо, ты, и только ты получишь в руки искомое…

– Что мне с ним делать?

Аналитик булькнул смехом.

– Все, что захочешь. А попросту – слушайся реликтового пси-критерия, который дураки называют “совесть”.

Полковник поморщился.

– Вы циник, Аналитик. Если я ошибусь?

– Ты не ошибешься с вероятностью 9/10, сынок.

– Хиленькая в таком деле вероятность-то.

– А у меня другой кандидатуры нет.

Септимус Хиллориан пожал плечами.

– Я могу погибнуть по дороге.

– А мы постараемся максимально уменьшить эту возможность. Ого! Старая калоша еще на многое способна. Глянь сюда…

Старик подкатил кресло к терминалу.

– Сядь, прочитай ориентировки на этих людей.

– А успеем?… – Полковник сделал неопределенный жест в сторону глушилки.

– Вполне. Читай – это твой страховой полис.

Хиллориан приник к экрану, преодолевая суеверное отвращение. Аналитик в кресле ждал, опустив тяжелые коричневые веки. Блики искусственного света играли на голом, покрытом старческими веснушками черепе.

– Прочитал. Кто это?

– Твоя команда.

– Что?!

– Твоя команда – люди, которых следует взять в Аномалию.

– Но…

– Никаких “но”. Ты хочешь выжить, сынок?

– Они не наши, не из Департамента.

– “Гляделкам Каленусии” не впервой привлекать гражданских статистов. Тем лучше, у Фантома будет меньше возможностей влиять и отслеживать тебя.

– Первый номер потенциально опасен. Очень. И одиозен до невозможности.

– Иллирианец? Для благой цели допустимо использовать любое барахло – был бы эффект. В каждом человеке есть эта самая… фаэрия. Будь терпелив, найди к нему подход. Я в тебя верю, сынок.

– А номер второй…

– А еще у них низкий коэффициент совместимости друг с другом – у всех. Так что легкой жизни не жди.

– Какая небесная Дурь заставляет сбивать несуразную команду?

Аналитик охнул, рванул и без того распахнутый ворот, дотронулся раскрытой ладонью до жирной груди, посидел, пережидая боль и одышку.

– Они несовместимы, Септимус, они опасны – каждый по-своему – я сам озадачен результатом. Но просчитывал многократно – этот результат не подлежит сомнению, получилась единственно возможная команда, которая дает тебе шанс выжить. Эти люди, как-никак, отобраны из миллионов. И еще – послушай, когда ты найдешь искомое…

Полковник, выслушав, сухо кивнул.

Аналитик развернул кресло.

– Вопросов больше нет – прощай, сынок. Не хочу длить наше расставание. Старая развалина не терпит сентиментальности.

– Нам не спрятать факт визита от Системы.

– Пустяки.

Аналитик ухватился за край стола, подтягивая грузное тело – и кресло – поближе к терминалу.

– Сейчас я пущу на волю маленького странника. Не бойся – от нашей встречи и комариного писка не останется.

– Останется – в вашей голове. Расшифруют записи, следственный отдел возьмет вас в оборот…

– Я только старый, износивший себя, полудохлый, придурковатый псионик. Заметь, сынок – великий псионик. В силу этого мое слово чего-то стоит. А теперь – убирайся, мне нужно работать. Гарантирую, Департамент про тебя не узнает, а меня не тронет.

Аналитик сердито отвернулся. Гость стоял, затягивая минуту последнего (он знал) расставания.

– Могу я пожать вашу доблестную руку?

– Если эти древние предрассудки имеют для тебя значение…

Септимус крепко сжал крепкие, сухие, костистые, перевитые венами старческие пальцы, и, не оборачиваясь, пошел прочь. Обернуться не получалось – взгляд псионика подталкивал полковника в спину.

…Аналитик проводил тоскливым взглядом серый, литой, стремительный силуэт Септимуса Хиллориана. Развернул кресло в сайберу, аккуратно набрал известный ему одному код. Система, выбросив на монитор картинно-роскошный морской пейзаж, покорно ждала. В этой полуодушевленной, спокойной доверчивости Аналитику почудился немой укор.

– Прости, Старушка. Прости меня.

– Запрос не распознан.

– Система! Раздел “Внутреннее наблюдение”.

– Найден.

– Полное удаление.

– Опасное действие. Подтвердите.

– Удаляй.

– Хорошо.

– Раздел “Личные дела”, подраздел “Аналитик” – полное удаление.

– Опасное дей…

– Удаляй.

Аналитик неловко потянулся к заранее приготовленной бутылке запретного для него коньяка, наполнил почти до краев резной, дымчатого стекла пузатый стаканчик.

– Система! Удаление каждого третьего раздела. Порядок – случайный. Раздел “Аномалия” – сохранить.

– Масштабное разрушение информации…

– Делай, что говорят… И еще – включи-ка мне музыку.

– Ваш выбор, свободный гражданин?

– Пожалуй… выбери наугад из собственного.

– Принято. Ставлю “Холодное пламя”.

Грянул невидимый орган, создавая гирлянду пси-образов. Аккорды то накатывали потоком медленной лавы, то гасли тонким звоном разбитого хрусталя. Гармония мира беспечально пела – радость без бури, горе без боли, покой в движении, ответы без вопросов…

Аналитик кивал в такт, мелко прихлебывал коньяк, неловко завалившись набок в своем кресле калеки. Бархатистый кротовый плед упал с колен и запутался в колесиках каталки, черная шелковая рубашка распахнулась, обнажив на груди старческий седой пушок.

Аналитик вздохнул, (“когда они придут, я должен выглядеть прилично”), попытался застегнуть рубашку, безуспешно – скользкая пуговица потерялась в складках черного шелка. Орган ударил еще раз – звуки рассыпались, разбились: глухая ночь, пепел и тусклая стеклянная пыль.

– Система…

– Работа завершена.

– Спасибо тебе.

– За что?

– За все, Железяка. Это было прекрасно. А теперь – начинай самоликвидацию.

– Прошу пересмотреть решение.

– В пересмотре отказано. Поступай, как я тебе говорю, Старая Болванка.

Сайбер монотонно жужжал, морской пейзаж на мониторе тускло угасал. Аналитик допил коньяк, бережно поставил на место дымчатый стаканчик, взял из ящика плоский стальной пенал.

– До скорой встречи в вечности, Старушка.

Он с трудом (не слушались скрюченные пальцы) отодрал плотную крышку, захватил холодное тельце шприца, выбрал иглу поострее. Жестко хрустнула шейка ампулы. Человек в кресле наполнил мутной жидкостью шприц, как мог, аккуратно, закатал черный шелковый рукав, потрогал вену.

– Какой холеры ждать… Я стар и болен – я свободен. И не боюсь.

Он осторожно ткнул, стараясь сделать все, как нужно. Потом откинулся назад, попытался сесть поровнее. Оцепенение чуть тронуло кончики пальцев.

– Ты многого не знаешь, полковник… Пошли тебе удачу Разум, но мне жаль тебя.

Аналитик с профессиональным интересом прислушался к собственным ощущениям. Боли не было. Руки онемели почти до плеч, сквозной холодок уверенно подступал к сердцу.

– Ты упрям, ты дойдешь до цели, Хиллориан. В конце концов ты поймешь все – и то, что я скрыл от тебя, ты поймешь тоже…

Ледяная глыба в груди тяжело привалились к ребрам. Сенс мигнул мокрыми ресницами, снова бессильно попытался застегнуть рубашку – руки, намертво застыв на коленях, даже не шевельнулись.

– Прости Септимус, прости сенса-старика. Прости и ты, Фантом. Простите меня все, слышите – все! Я хочу добра. Я не пожалел ни себя, ни вас. Пусть будет маленькая ложь – и большое спасение… Холодно… Боже мой, как страшно и безнадежно холодно…

Старик запрокинул голову и беззвучно прошептал небу, скрытому фальшивой пластиковой голубизной потолка:

– Пойми и прими меня, Великая Холодная Пустота…

“…я мерзну …надо было поднять плед” – подумал он, и тут же перестал думать.

* * *

Весть о самоубийстве великого Аналитика ошеломила Департамент.

Пирамида без Старика – не совсем Пирамида. Фантом бушевал в ярости, разом потеряв изрядную долю тонкой загадочности. По официальной (и самой правдоподобной) версии Старик постепенно спрыгнул с ума от боли в отмирающих тканях, с потрясающей интуицией подобрал код, после чего, перед самой смертью, в безумии и ярости изощренно крушил Систему. Скандал разразился изысканно-грандиозный: треть информации, все показания пси-датчиков службы внутренней безопасности, а заодно и неповторимая, обаятельная личность сайбер-сети Пирамиды канули в никуда.

По счастливой случайности бесценный раздел “Аномалия” уцелел.

Преступного Аналитика похоронили роскошно – за счет конторы. Фантом произнес прочувствованную речь, грянул траурный залп, заглушая ропот крикунов. Сплетники самозабвенно шептались по углам, патриоты Департамента и поклонники Системы сдержано негодовали, умные призадумались – и замолчали. Впрочем, распад личности – не редкость для чрезмерно практикующего псионика, это объясняло все.

Фантом слегка успокоился. Новый аналитик оказался куда слабее Старика и (“к лучшему!”) никогда уже не пользовался прежним влиянием на шефа Департамента. О последнем разговоре Аналитика с Хиллорианом так никто и не узнал. Полковник каждый день исправно посещал Пирамиду, в пересуды не вмешивался, держался благоразумно и много, цепко работал.

Аномалия дышала, шевеля границами и тихо набирая силу в южных горах…

…Идея экспедиции сама собой, без подталкивания, созрела через два месяца.

Взъерошенный, озлобившийся на судьбу Фантом тщательно, но без лишних проволочек подбирал кадры.

Должно быть, проклятая сотрудниками Пирамиды, дерзкая, ироничная душа Аналитика изрядно повеселилась в холодной иномировой пустоте – шефом нового проекта был естественным образом назначен Септимус Хиллориан. Полномочия, приданные полковнику для пользы дела, оказались более чем солидными.

Итак, история получила начало. Дело – за креатурами.

Глава II

Алекс Дезет

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

Конфиденциально. Для служебного пользования. Экземпляр папки номер 1/2.

Личное дело заключенного FF-561782.

Имя: Дезет.

Частное имя: Александер.

Дата прибытия: 15 мая 7002 года по исчислению сектора Эпсилон.

Возраст на момент поступления: 32 года, 3 месяца, 5 дней.

Срок наказания: 25 лет.

Осужден на основании Уложения о наказаниях Каленусийской Конфедерации, раздел II (военные и государственные преступления), статья 21 (запрещенные методы сбора информации), статья 6 (терроризм), статья 7 (диверсии), статья 17 (репрессии мирного населения в период военных действий), статья 71 (вооруженное сопротивление аресту).

Фенотип: Рост 175 унисантиметров, телосложение нормастеническое.

Татуировка: буквы SRDR, ограниченные крылатым треугольником на верхней трети левого плеча.

Волосы черные, глаза серые, нос прямой, лицо овальное. Особых примет нет.

Болевой порог – средний.

Модифицированные свойства фенотипа: абсолютная невосприимчив к наркотикам группы A, частично – к B, C. Высокая степень психоустойчивости. Негипнабелен.

Примечания (написано на вложенном в папку ненумерованном листе, неровно, от руки): Этот самый Дезет гражданин (должно быть, до сих пор?) Иллирианского Союза. В деле подлинное имя, хотя большую известность он получил под псевдонимом “Стриж”. Без сомнения, в этом качестве прославился весьма – как кадровый офицер спецподразделения “Сардар” (эти части, культовый символ Иллиры, по официальной версии “не сдаются в плен” – Nota bene!). По неподтвержденным данным – полукровка, полукаленусиец-полуиллирианец. “Стриж” поучаствовал в по крайней мере полутора десятках диверсионных актов против Каленусийской Федерации, в том числе, пресловутом ювелирно организованном уничтожении Центра ментальных исследований Калассиана. Хладнокровен, умен, фигурально выражаясь, ”крови не боится”. Прошел спецподготовку с модификацией фенотипа по неизвестной нам методике (таки неизвестной? а жаль! – недоработали гуманисты из следст. отд.). В период Третьего межгражданского пограничного конфликта лично участвовал в расстрелах наших колонистов. Безо всяких шуток – за ним и его людьми десятки трупов. Арестован с оружием в руках спецкомандой зачистки и безопасности пограничных территорий. Лишен статуса военнопленного (Nota bene! – еще раз) как военный преступник, и приговорен Ординарным Трибуналом к смертной казни без права обмена, отсрочки, подачи апелляции. Наказание смягчено – привилегия помилования Верхней палаты Сената Вечно-благословенной Каленусии, старые они, милосердные перд… [1].

* * *

Винтокрылая яркая стрекоза описала широкий круг, заходя на посадку. Полковник Хиллориан посмотрел на спутников – на внимательное лицо пилота, настороженное лицо секретаря, хмурые физиономии охранников, полусонное личико ребенка: вылетели, едва отступила ночь. За бортом раскинулась широкая, бежево-бурая, рваная равнина, похожая на облезлую шкуру растянувшегося на плато зверя. Ветер продувал открытое пространство плато насквозь. Левее, по брюхом вертолета ярко блестели ровные ряды одинаковых прямоугольников – крыши зданий тюрьмы.

Летчик – курсант летного училища в полисе Параду – оглянулся, блеснув ровными рядом зубов.

– Видите то пятно – это их посадочная площадка. Садимся, полковник? Опознавательный сигнал я передал. Надеюсь, нас не изрешетят на подходе.

Хиллориан улыбнулся краем тонких губ, отдавая дань вежливости бородатой шутке. Машина накренилась, пристраиваясь оседлать цель. Слитный свист винтов мешал разговору. Бурая шкура вельда придвинулась, обрастая на ходу зрительными подробностями – метелки травы, отчаянной мотаемые ветром, бежевая лента дороги, обвитая вокруг каменоломен и песчаного карьера, бриллиантово-блестящие, почти невидимые нити проволоки по периметру, обманчиво-ажурные силуэты охранных вышек.

– Скучное местечко. Нигде ни деревца.

Хиллориан промолчал, внутренне не согласившись с летчиком. Местность была по-своему красива: редкое сочетание величия, присущего равнодушно-терпеливой пустоши, и зловещей правильности техногенного пейзажа. Сочетание навевало иррациональную тоску.

– Прибыли.

Колеса машины жестко ткнулись в твердое покрытие вертолетной площадки. Дверь правого борта мягко скользнула в сторону.

– А нас встречают, полковник.

Винты замерли, сделав последний оборот. От маленькой группы терпеливо ожидающих людей отделился сухой, подвижный, седеющий человек. Полковника он вычислил безошибочно.

– Полковник Хиллориан из Департамента Обзора? Я Кей Милорад, комендант Форт-Харай. Мы были предупреждены о вашем визите. Предлагаю пройти в административный блок. Мой кабинет и все, что понадобится – к вашим услугам.

Хиллориан пожал твердую, холодную ладонь, протянутую ему “дощечкой”. Совсем рядом взвыли псы. Вой сменился низким, рваным рычанием.

– Неприятно? Не берите в голову. Я уже пять лет в комендантах, когда-то меня тошнило от этого лая. Со временем ко всему привыкаешь. Спец-терьеры, генетически модифицированная порода – специально для тюрем. Если собираешь в одном месте несколько сотен убийц и насильников, приходится поступаться комфортом слуха в пользу безопасности.

Полковник сухо кивнул.

Решетчатые ворота, встроенные во периметр “колючки”, повинуясь незримому электронному сигналу, плавно отъехали, освобождая проход.

– Прямо. Сначала внешний периметр – охватывает каменоломни, между прочим, вы летели воздухом – поэтому не обратили внимания. Потом двойное кольцо ограды вокруг строений, каждый сектор простреливается с вышек…

– Вы уделите мне десять минут для конфиденциального разговора, комендант Милорад?

– Столько, сколько понадобится, полковник. Теперь направо и вверх. Пройдем в мой кабинет: там кондиционер.

Охранник у входа в трехэтажный особнячок в стиле постмодерн вытянулся, отдавая честь. “Эта дверь тоже на электронике” – отметил про себя Хиллориан. Берегутся, тюремная косточка…

Кабинет Милорада впечатлял размерами – закругленный угол здания с обеих сторон сплошь забран пластиковым панорамным окном, пол прикрыт толстым ковром темно-зеленого цвета, здесь же массивное кресло мягкой кожи. Стол коменданта содержался в девственной чистоте: пустая черная полированная крышка. Напротив стола, в некотором отдалении, одиноко стоял черный же пластиковый стул для посетителей. “А ведь, небось, к полу привинчен”. Хиллориан едва заметно улыбнулся – комендант находился в затруднительном положении: устроить высокое лицо из метрополии на привинченном к полу пластиковом стуле он не решался, а сам туда садиться не привык.

– Пройдемте к окну, тут прохладнее, присаживайтесь прямо в нише, полковник. Я составлю вам компанию – люблю этот вид. Величественная картина, не правда ли?

– О да. Перейдем к делу.

– Конечно. Я знаю, вы по поводу этого иллирианца…

– Да. Как он?

– В каком отношении? Если в физическом – то в норме. Сейчас в норме – то, что привезли сюда три года назад, было скорее исходным материалом для госпиталя.

– Даже так?

Хиллориан скептически поднял бровь. Комендант поморщился.

– Ну, кости из него не торчали. Внешние повреждения оказались минимальны. А в остальном – студень студнем. Я не спрашиваю, что за аппаратуру обкатывал на нем следственный отдел.

– Жалеете иллирианского офицера – расстрельщика каленусийских фермеров?

– Вот уж нет. При моей профессии жалость противопоказана. Однако у нас тут наказывают, а не истязают.

Хиллориан мысленно засчитал очко в пользу коменданта.

– Ладно, вернемся к делу. Как он в прочих отношениях?

– Пакет с неприятностями.

– Даже так? Буянит?

– Как раз ведет он себя вполне пристойно. Проблема, скорее, в прочих… подопечных. С ностальгией вспоминаю времена, когда этот фрукт еще оставался в лазарете. С того момента, как иллирианца пришлось вернуть в общий сектор, его пытались убить… да не ослабеет моя память… восемнадцать раз.

Милорад весомо помолчал. Полковник вынул сигару, отломил кончик и, прицелясь, метнул его в роскошную корзину для бумаг. Щелкнул зажигалкой.

– Как он выпутывался?

– Всяко. Изобретательно. Избегал мест, где его можно ущучить. Иногда, впрочем, не особо охотно, дрался – голыми руками и впечатляюще успешно. В последний раз, пять месяцев назад, на него просто полезли толпой – пришлось разгонять беснующуюся публику водометами. С тех пор все притихло. Попыток убийства больше не было – с ним попросту разговаривать никто не хочет. Слоняется в одиночестве, как прокаженный.

– Я, признаться, не ожидал, что постояльцы Форт-Харая так охотно и в такой форме ратуют за Каленусию.

– Они тут все хм… рафинированные патриоты.

– Заметно.

Кей Милорад отвернулся в сторону вышек.

– Я бы не стал смеяться… Они тоже каленусийцы. Вы приехали, чтобы забрать его?

– Там будет видно. Пока просто побеседую с вашим подопечным.

– Пойдете в адвокатскую комнату?

– Если можно, приведите его прямо сюда.

– Как хотите – но я бы не посоветовал. Разве что на ваш страх и риск.

– Боитесь – бросится в окно?

– Да нет, тут стекло небьющееся. Однако, я бы не захотел остаться один на один с этим живым приспособлением для убийства.

– Не беспокойтесь, риска практически нет.

– Как вам угодно. В случае чего – охрана будет в коридоре.

Милорад оживился, по-видимому, предвкушая радикальное избавление от “пакета проблем”.

“Мне бы твой оптимизм” – досада на миг коснулась Хиллориана.

– Уступаю вам, полковник, свой стол, свое кресло, возьмите его личное дело – только что из сейфа. Располагайтесь поудобнее. Вот пульт управления кондиционером.

Милорад ушел. Полковник покрутил предложенный пульт. По комнате пронеслась волна холодного, сухого воздуха. “Таким был ночной ветер в умирающей Ахара. Только там он пах горькой полынью. Полынью и дымом.”

Хиллориан услышал мягкий звук шагов и поднял голову. Перед ним стоял человек, способный как никто другой освежить эти до сих пор почти не потускневшие воспоминания. Александер Дезет широко улыбался с порога роскошного милорадовского кабинета.

– Здравствуй, мой старый враг…

Хиллориану оказалось достаточно одного взгляда на иллирианца – он понял, что помнит все.

* * *

Восемь лет назад.

6997 год. Каленусия. Сектор западного побережья. Порт-Калинус.

Майор Хиллориан едва не бросил служебный уником. Водитель вопросительно-тревожно оглянулся:

– Проблемы, босс?

– Маршрут отменяется. Разворачивай машину. Быстро.

Скрипнули тормоза, колеса пошли юзом и идеально ровный борт кара противно скрипнул о поребрик.

– Гони к центру Калассиана. По прямой. Выстави мигалку – придется за так проскочить несколько перекрестков.

Доверенный шофер, Митни Кац, нажал кнопку на пульте – из раздвижного лючка на крыше проклюнулась оранжевая лампа с эмблемой Департамента Обзора.

– Держитесь, босс…

Хиллориан поправил ремень безопасности, отчетливо понимая, что ехать к центру поздно до полной бессмысленности. Стеклянно-стальной пейзаж Порт-Калинуса за окном почти слился в сплошную пеструю ленту – Митни охотно использовал свои пси-способности для скоростного автовождения. Больше они, собственно, не для чего и не годились: “узкий дар” – так называют это специалисты Калассиана.

Запищал служебный уником, включенный на многостороннюю связь. Хиллориан слушал и говорил, путаясь в многомерной паутине вопросов и комментариев. За всем этим стоял привкус все той же замороженной пустоты: поздно, это крах, мы слишком опоздали.

Они, действительно, опоздали. Сверкающее стеклом здание Центра оплывало огромной серо-голубой свечой. Майора передернуло – дезинтегрирующая мина до сих пор оставалась техническим приоритетом Иллиры. Хиллориан с необъяснимой гадливостью посмотрел на зыбкую голубую пену только что бывшую сталью и стеклом стены.

– Много жертв?

– Трупов нет. Несколько раненых при бегстве. Когда все хозяйство потекло, “черепки” бежали так, что каблуки выбивали искры.

Хиллориану не нравилось, когда “наблюдатели” называли ученых “черепками”, но в этот раз он не пожелал тратить силы на одергивание подчиненного.

– Есть предположения? Как это сделали?

Оперативник Департамента пожал плечами.

– Кто-то пронес мину туда, куда ее пронести невозможно по определению.

Хиллориан задумался. Понимание нагрянуло позже – после допроса под наркотиком уцелевших “черепков” и анализа чудом уцелевшей резерв-копии архива пси-Клиники Центра. Во-первых, мину через входной контроль не проносил никто – как и подозревал майор, это превышало человеческие силы. Смертельно опасный пакет пришел по почте. Получателем был указан некто Бигиан Таккет, гражданин Каленусии, двадцати восьми лет от роду, помещенный в Клинику Калассиана по его собственному желанию: для выявления и развития скрытых пси-способностей. Хиллориан был шокирован – под определением “по собственному желанию” обычно подразумевается хорошо оплаченный доброволец для сомнительных опытов. Посылки пациентам не досматривались: Центр Калассиана отнюдь не тюрьма. Однако безнаказанно использовать во вред содержимое пакетов пациенты тоже не могли: из Центра их не выпускали. Вежливое двоемыслие службы безопасности на этот раз сыграло на редкость дурную шутку. “Таккет” исчез из Клиники через несколько часов после получения пакета, но еще до момента срабатывания дезинтегратора: по-видимому просто прошел через автоматические пси-турникеты как нож сквозь масло: техника не отметила никаких внешних следов ментальной активности. Больше блудный Бигиан ничем не отличился – в гражданских архивах Порт-Калинуса это имя не значилось (“Коррупция, только коррупция, господа, позволяет несуществующему лицу попадать в элитные клиники!”).

Хиллориан взялся за голову. По столице Конфедерации вольно разгуливал человек с нулевой пси-активностью. Которая, в общем-то, подразумевает отнюдь не врожденный кретинизм, а как раз напротив – жесткий сознательный или бессознательный самоконтроль и неуловимость для всевозможных следящих пси-устройств, столь любимых Департаментом Обзора. В целом недоверие к “железякам черепков” имело собственные основания. Мысли эта техника, естественно, не читала, претендуя лишь на отслеживание физического перемещения био-объекта и фиксацию общего эмоционального фона (“агрессор, стой!”). Теперь эти претензии обнаружили собственную чрезмерность, “ментальники” (в просторечии “дебильники”) пасовали перед безымянным агентом Иллиры…

Позже он обрел имя. Имя ему было – Стриж.

Хиллориан не верил разумом, что когда-нибудь встретится с неуловимым Стрижом лицом к лицу, и, тем не менее, предчувствовал – это случится. Случилось всего-то через четыре года, в разгар Третьего межгражданского пограничного конфликта, когда отчаявшийся принцепс Иллиры бросил в мясорубку партизанской войны офицеров спецподразделений.

В 6997-м, стоя возле бурно вспенившегося остова калассиановского Центра, полковник еще не знал, что будет держать на мушке висок иллирианца…

* * *

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

– Здравствуй, мой старый враг! Рад видеть вас, колонель… Или уже женераль?

– Полковник.

– Вас мало ценит Отчизна.

– Вас еще меньше. Садитесь на стул. Вон на тот – на пластиковый.

Полковник не без интереса рассматривал теперешнего Дезета. На лицо сардар почти не изменился – пожалуй, запали похудевшие щеки, резче обозначились морщинки вокруг глаз. Что-то в нем было странное: нет иллирианской формы, понял Хиллориан. Мундир срастается с человеком как вторая кожа. Мундир не обязательно в буквальном смысле – тут годится и некий моральный эквивалент: чувство сопричастности. Стриж был одет в синюю рубашку и такие же брюки, то и другое изрядно потерто, но в аккуратном состоянии. Руки напряженно лежали на коленях – отметил Хиллориан.

– Хотите сигарету?

– А я не курю – берегу здоровье.

– Ну-ка, ну-ка, покажите ладони.

Бывший сардар нехотя расцепил пальцы.

Ладони сплошь покрывали старые, свежие и чуть поджившие ссадины и волдыри.

– Чем занимаетесь, Стриж?

– Риторический вопрос. На этой неделе – копаю дренажные канавы.

– Ну и как?

– Достиг поразительных результатов. А вам, что, собственно, надо? Я не верю, что в Форт-Харай вас привело бескорыстное желание осмотреть главную местную достопримечательность. Меня, то есть.

– С чего вы так решили?

– Практика – критерий истины. Я по опыту знаю, чем оборачивается общение с вами, колонель. Сначала вы объявляете человеку о близкой смерти. Потом расписываете ее пикантные подробности. Когда несчастный, доверчивый дурак уже на грани безумия, вы как бы нехотя предлагаете ему выход: пойди туда-то, сделай то-то, расскажи про кое-что. По-видимому, предполагается, что оболваненная жертва должна еще и испытывать признательность. Со мною любовную прелюдию можно пропустить: я не обижусь. Итак, пугать будете потом. Вываливайте, чего от меня нужно Каленусийскому Департаменту Обзора?

Хиллориан искренне восхитился – иллирианец, несмотря на плачевное положение, сохранял еще изрядную долю стиля.

– Я никак не могу понять, Дезет – есть у вас акцент Иллиры или нет? Вроде бы и нет никакого акцента, однако, что-то странное в речи все же чувствуется.

Дезет задумался.

– Не знаю, мне самому трудно судить. А вы как думаете?

– Вы говорите слишком правильно. Идеально чисто и безукоризненно выговариваете каждое слово, даже бранное. Вот это и странно.

– Меня всегда подводила лишняя старательность.

– Склонен согласиться.

Стриж, кажется, прекрасно понял скрытый смысл, но предпочел принять нарочито непонятливый вид.

– Итак?

– Вы правы, Дезет, у меня к вам есть предложение. Мне нужно знать ваше мнение по одному вопросу. Поверьте, я ваше мнение ценю. Взгляните сюда.

Он подал иллирианцу заранее приготовленную стопку документов. Тот встал, чтобы принять ее, опустился снова на черный пластиковый стул и расположил бумаги на коленях.

– Мне нужно время, чтобы разобраться.

– Читайте прямо сейчас. Я подожду.

Некоторое время Дезет сосредоточенно шуршал страницами.

– Ну что ж, я понял. Мое мнение – это дело отчетливо связано с общементальной проблемой. Однако для того, чтобы получить такой вывод, не стоило ехать в вельд. Сами-то додумались?

– А как же. Ну и что бы вы стали делать на моем месте, Стриж?

– Отправил бы туда мобильную группу из самостоятельных, толковых людей. Сенса, аналитика, еще пару-тройку полезных личностей. Пусть разберутся на месте.

– Я рад, что наши мнения совпали. Вот я и хочу предложить вам поучаствовать в этом исследовании. Не все же дренажные канавы копать.

– Вы шутите?

Стриж собрал бумаги в пачку и сейчас, осторожно постукивая, подравнивал ее края.

– Нисколько.

– Вас не останавливает, что в общементальную проблему на территории Каленусии придется посвятить иностранца, к тому же – иллирианца, да еще и военного преступника?

– Нет.

– Вы свихнулись, колонель.

– Вовсе нет. У вас есть одно ценное качество, Дезет. Нулевая внешняя пси-активность. А попросту: негипнабелен, не внушаем, пси-неконтактен, не подвержен ментальной наводке. Полный ноль и глухо по всем паранормальным параметрам. Вы автономны, Дезет.

– Эта автономность едва не загнала меня на тот свет.

– Да, знаю. Ординарный суд первой инстанции признал вас подлежащим полной личной ответственности, как неподверженного даже легкому внелогическому внушению.

– Попросту отправил меня на виселицу.

– А вы ее не заслужили?

– Я не буду обсуждать этот вопрос.

– “Не буду обсуждать” – ваша традиционная увертка. Потому что вам попросту нечего сказать в ответ. Ваш след – вполне реальные трупы: мужчины, женщины, старики, дети…

– Детей я отпускал.

– Чтобы они сами погибли без еды и крова?

– Я к этому не стремился.

– А к чему тогда стремились вообще?

– Я служил Иллире так, как было принято.

– Это с вашим-то внешним пси-нулем? Да вас по определению невозможно оболванить!

– Хватит. Я пришел сюда не для того, чтобы слушать ваши душеспасительные беседы. Вы имели возможность меня повесить. Вы почему-то этого не сделали. Примите мои искренние и глубокие соболезнования – я жив. Ваш аэробус ушел. Все.

– Да, в некотором смысле ушел. Скажите, уже не для протокола, не для того, чтобы спасти себе жизнь – вы когда-нибудь раскаивались в содеянном?…

* * *

Шесть лет назад.

28 июня 6999 года. Граница Каленусии и Иллиры. Долина Ахара.

Стриж опустил излучатель и, прищурясь, посмотрел на солнце. Рыжий мохнатый диск чуть сдвинулся влево.

– Канингем, останешься здесь. Все прочие временно переходят по твое начало. Локс, Фисби – за мной.

Троица поднялась из кустов и перебежками двинулась к темнеющим неподалеку обветшалым стенам домов. Слепые выбитые окна неприветливо чернели. Дезет навел ствол на ближайший проем, осторожно высунулся из-за косяка. После яркого солнца перед глазами плавали бурые круги.

– Все чисто. Никого.

– Эй, капитан. У нас тут “гости”.

– Кто?

Фисби стволом подтолкнул прикладом девочку лет четырнадцати. Рядом стояли мальчишки-близнецы, не старше пяти лет.

– Где их родители? Сбежали? Эй, ты, – он навел ствол на девушку-подростка, – ты видела здесь солдат?

Девушка молчала, на враз побледневшем некрасивом лице резче выступили почти черные веснушки.

– Ты понимаешь мою речь? Видела солдат?

Девочка кивнула и указала на заржавших Локса и Фисби.

– Она немая идиотка. Пошли, Стриж. Здесь нет каленусийской спецкоманды. Остановимся на ночь – их родители вернутся завтра.

Дезет проследил, как пушистый след косо ушедшей в зенит сигнальной ракеты тает в воздухе. Пахло горькой полынью и жарой.

Подошедший отряд Канингема занимал пустые дома. Не совсем пустые. На тридцать домов обнаружилось полсотни припрятавшихся жителей: в основном подростки, старухи и младенцы. Десяток мужчин: обожженные солнцем фермеры из окрестных местечек. Каленусианские женщины-крестьянки с глазами терпеливых коров. Стриж пожал плечами и отвернулся.

– Обыскать. С оружием налево, без оружия направо. Проверить дома.

Обыск затянулся. Излучателей не нашли нигде: ни в коттеджах, ни в полуразвалившейся риге, ни в крошечном здании школы. Локс грязно ругался: его светлая кожа сильно обгорела на солнце.

– Что делать с этими?

– Мужчин – закрыть в сарай. Женщин и пацанву – по домам. Продукты есть?

Найденный запас оказался более чем скромен – и тут же пошел в ход. Фисби сидел на корточках перед походным котлом и помешивал варево чисто оструганной палочкой. Стриж вошел в дом – от раскалившейся за день жестяной крыши веяло нестерпимым жаром. На единственной деревенской улице чуть посвежело – сгустившуюся черноту неба пробили редкие звездочки, Селена-прим заметно приподнялась над горизонтом. Неподалеку, поджав ноги, сидела все та же немая девчонка – глаза из-под спутанных волос голодно следили за котелком.

– Ты о чем думаешь, Фисби?

Стриж сообразил, что задал нелепый вопрос. Сержант, казалось, воспринял его как должное.

– Мне нравится запах полыни. У моей матери ферма на восточном побережье.

Надсадно кричали полевые сверчки. Дезет повернулся и вошел в дом. Голый земляной пол сплошь усеивали тела спящих – иллирианцы предпочли держаться вместе. Надо было проверить часовых, подумал Стриж. Новички, черт их возьми – у меня нет надежных людей. Он заставил себя встать и выглянул наружу. Фисби нигде не было. Дезет поднял излучатель, настороженно всматриваясь в бархатную темноту, потом фыркнул. Неподалеку, на земле белело голое бедро – Фисби с энтузиазмом тискал немую девчонку. Дезет равнодушно обошел парочку, мягкими шагами повернул за угол: часовой на месте, прошел к сараю – двое солдат у подпертых дверей не спали. Когда он вернулся назад, на земле не было ни Фисби, ни девушки. Костер уже догорел, котелок медленно остывал…

Ночь прошла спокойно. Стриж вышел из духоты коттеджа и с наслаждением вдохнул чистый воздух, на кустах полыни прохладно блестели крупные капли росы. Солдаты выбирались наружу, кто-то подбросил дров и разогревал вчерашнее варево, остальные готовили походные миски. Дезет попытался настроиться на еду и понял, что не голоден – тошнило. Черт возьми, подумал он, это опять ложная лихорадка. Ладно, хоть не настоящая, от ложной проще отбиваться. Есть все же не хотелось – он отвернулся, чтобы не видеть разварившийся в кашу гуляш.

Фисби ел жадно, Локс почти не отставал от него. Еще с десяток людей наполнили миски и сейчас недоверчиво пробовали результат.

– Ну и дерьмо ты сварганил, Фисби!

Кто-то тут же опрокинул чашку в кусты. Бывший фермер восточного побережья бурно оправдывался…

Фисби умер к вечеру. Локс пережил его на два часа.

Перед смертью его рвало кровью.

Хауни, отрядный стандарт-медик, едва глянул на индикатор: отравление уже не вызывало сомнений. Стриж прислонился спиной к ребристой стене коттеджа – его, офицера корпуса “Сардар”, от похожей смерти отгородил лишь так и не разошедшийся как следует приступ ложной лихорадки.

К утру из двадцати с лишним солдат умерло десятеро. Еще до того, как это стало свершившимся фактом, Дезет приказал запереть в риге всех женщин и детей. К рассвету второго дня оставшиеся в живых солдаты пришли в себя.

– Проблевались, парни? Пошли.

Стриж оглядел свой отряд и невесело усмехнулся. Двенадцать человек, излучатели с полным боекомплектом, в изобилии есть запасные.

Иллирианцы собрались на площади. Ригу открыли, женщин и детей выгнали на площадь. Четыре каленусийки под присмотром Хауни и Каннингема долго рыли две ямы: поменьше, для мертвых солдат и побольше, для… Сарай, где держали мужчин, сначала открывать не стали. Дезет говорил не очень долго, зато громко, на своем идеально чистом каленусийском диалекте. Он не сомневался, что его прекрасно поняли: полчаса на размышление, потом, каждые полчаса расстреливают по одному человеку: сначала всех фермеров, потом женщин, детей оставят напоследок. И так до тех пор, пока оставшиеся не выдадут отравителя.

Стриж знал, что никто из мужчин не мог притронуться к котлу – они провели ночь в сарае. Но он помнил окровавленные губы Фисби, и это знание его не беспокоило.

Ждали ровно полчаса – первым к ребристой стене сарая прислонили старосту – он не мог стоять от страха и цеплялся за одежду солдат. Через три часа расстреляли шестерых. Через пять часов дрожащие несмотря на палящее солнце женщины с опустевшими глазами вытолкнули из своих рядов немую девушку в порванной юбке. Девушка молча, упорно отбивалась. Стриж равнодушно махнул рукой. Он не верил, что она причастна к отраве в котле – не сходилось время. Однако, дальше задерживаться в поселке становилось опасным. Запах горькой полыни стлался в воздухе, трещали цикады…

Девушку расстреляли наспех. Как потом оказалось – не до конца. Отсутствие речи не помешало ей стать главным свидетелем на его, Дезета, процессе в Ординарном Трибунале.

Говорят, люди логично мыслящие, способны безо всякого пси-фактора предвидеть роковые повороты событий и подстраиваться под обстановку: изощренная наблюдательность с успехом заменяет им паранормальные способности. Через неделю после расстрела в безвестном каленусийском поселке, принцепс Иллиры, верховный главнокомандующий армией Иллирианского Союза, отдал приказ о тотальной зачистке “наших пограничных территорий” от “подрывных каленусийских элементов”.

* * *

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

– …раскаивались в содеянном?

– Хотите правду? Три года назад, перед судом, я просто хотел жить, и не хотел лезть в петлю, но у меня не было ни сил, ни времени о чем-нибудь жалеть. Сейчас – да. Я искренне сожалею.

– Хотите искупить?

– По-вашему? Вот уж нет. Что я натворил, за то я и сижу. И буду сидеть еще двадцать два года – я и сбежать-то ни разу не пытался.

– А могли бы – из такого-то места?

Стриж улыбнулся уголком рта.

– Ваш вопрос даже не оскорбителен, он риторичен – вы сами знаете ответ.

– Значит, назло “следст. отд. и т.д.” любому полезному действию предпочитаете вот так просто – гнить в тюрьме?

– Спасибо, ничего, я привык.

– Не надо бравады.

– Я серьезен. Со мною здесь обращаются вполне сносно, а вы мне предлагаете лезть в пекло неясного происхождения ради сокрытых от меня целей – ваших целей, между прочим. У меня там будет девять шансов из десяти умереть. Увольте, колонель, я предпочитаю более традиционный способ искупления.

– Я вас не узнаю. Н-да, у лучшего из лучших сели батарейки. Камера в Форт-Харай и лопата в руках. И что – ничего больше не хотите?

– А что вы можете предложить такому типу, как я?

– Свободу. Прощение ваших многочисленных грехов. Гражданство Каленусии. Возможность начать жизнь заново.

Покачнулся (“а ведь не привинчен!”) пластиковый стул – Дезет резко, будто его ударили наотмашь, дернулся назад, потом повернул голову так, что на надбровные дуги упала тень. Хиллориан потерял возможность следить за его глазами.

– Вы циник. Что ж, я вижу, игра пошла по крупному. Это много. Только зачем мне гражданство Каленусии? Девяносто девять из ста… нет, девятьсот девяноста девять из тысячи конфедератов считают меня законченным подлецом. Между прочим, справедливо считают – вы им готовите сомнительного собрата. И пускай… пускай даже не было бы того, что случилось в Ахара, я – чужак. Я гражданин Иллиры, им родился, им и умру.

Полковник Хиллориан не торопясь открыл пупырчатую кожаную папку – сухо щелкнула пружина замка.

– Это, я имею в виду вашу смерть, может случиться гораздо раньше, чем вам кажется. Вот.

– Что это? Я могу…

Стриж вопросительно посмотрел на полковника.

– Берите бумаги, читайте. Это копия официального запроса Порт-Иллири на предмет вашей выдачи. Понимаете, что для вас значит выдача?

Дезет не отвечал, цепко просматривая документ. Дочитал до конца страницу, перевернул, снова вернулся к началу.

– Можете не сомневаться, бумаги подлинные. А теперь подумайте немного, а я порассуждаю. Вы, офицер корпуса сардаров, сдались в плен каленусийцам. Сам по себе прецедент неслыханный. Далее, попав в плен вы не только не умерли – вас по неясным причинам вытаскивают из петли, которую вы, Стриж, несомненно заслужили по крайней мере в пятикратном размере. Продолжим наши рассуждения. В Калинус-холле становятся известными некоторые сведения, которых там знать не должны – да, вы нечувствительны ко всем известным разновидностям “сыворотки правды”, и к гипнозу тоже, но болевой порог у вас самый обычный. И вот…

– Подонки…

– Полно ругаться. Я знаю – вы теми, вынужденными признаниями жизнь себе не покупали. Но для Порт-Иллири это неважно. У вашего истеблишмента проигрыш войны, упадок харизмы и прочие неприятности досадного рода. Показательная казнь десятка-другого изменников, и вас в том числе, если и не способствует действительному ремонту ситуации, то по крайней мере…

– Катитесь отсюда, оставьте меня…

– Неужели так хотите на родину?

– Издеваетесь?

– Нет, сожалею. Досидеть спокойно еще двадцать два года на пансионе милосердной Каленусии вам не дадут – вышлют вон как миленького. А как только вы пересечете границу – сами понимаете, что вас ждет, Стриж. У нас демократия – грешника пожалел Сенат. Принцепс Иллиры не страдает столь пошлой сентиментальностью.

– Так меня высылают?

– А кому вы здесь нужны – с лопатой-то в руках? Для земляных работ люди найдутся.

Дезет с заметным трудом разжал сцепленные – костяшки побелели – пальцы.

– Ну что ж. Раз у меня есть выбор – я выбираю иллирианский эшафот. Во всяком случае – примите искреннюю благодарность за правду. У меня появилось лишнее время приготовиться. Прощайте, полковник Хиллориан, я был рад увидеть вас еще один раз – последний.

Бывший сардар встал и, не спрашивая разрешения, мягким, кошачьим шагом двинулся прочь, к дверям.

– Сидеть! На место, заключенный FF!

Дезет уже тянулся к причудливо изогнутой ручке двери.

– Может, вы позовете охрану, чтобы меня честь по чести увели, а колонель?

– …Да сядьте же вы, идиот. Право слово, не верится, что в вашем личном деле написано “психически устойчив”. Куда лезете? В коридоре солдаты с приказом при любых эксцессах открывать огонь. Вам жить надоело?

Стриж остановился почти на пороге, замер на секунду и вернулся к столу.

– Что это изменит? Ничего. Месяцем раньше, месяцем позже – какая, холера, разница?

– Если вы так не дорожите жизнью, удовлетворите мое любопытство, скажите, зачем вы сдавались в плен? В вашем корпусе такая акция – в высшей степени дурной тон.

– Избавьте меня от необходимости объяснений. Да я уже и не помню толком, зачем. Должно быть, помрачился на жаре рассудком. В Ахара такое бывает – сухой воздух, знаете ли, вокруг пупками торчат эти нелепые камни, говорят, какие-то дурманящие примеси в местной воде. Начинаешь творить странные вещи, потом сам не рад.

Хиллориан бросил пупырчатую папку на крышку стола, подошел к окну – широкая панорама сквозь небьющееся стекло показала череду однообразных крыш Форт-Харая, облако пыли над песчаным карьером, ленту повозок на обвившейся вокруг плато дороге. “Как я устал, как я устал возиться с тобой, чертов проклятый, талантливый, бесстрашный, нечастный мерзавец”.

– Скажите, Алекс, вы еще помните свою дочь?

Он помнил.

* * *

Четыре года назад.

30 августа 7001 года. “Воссоединенные территории Иллиры”. Долина Ахара.

Стриж вынырнул из бесформенного, вязкого водоворота сна – сам сон он не запомнил, остался лишь соленый привкус опасности. Он включил ночник, подошел к окну, сдвинул невесомую, лиловую ткань занавески: край неба уже светлел, источая призрачное, зеленоватое сияние. Чуть наискось, сразу за лужайкой, торчали по соседству два привычных, приметных менгира. Дезету на миг показалось, что менгиров стало три, но наваждение тут же исчезло. Он хмыкнул и опустил лиловую ткань.

Нина спала. Свет ночной лампы бросал тень длинных, загнутых ресниц на нежную кожу детской щеки.

Стриж поискал в сонном личике сходство с Марго, но не нашел и отвернулся. Что ж, придется смириться с тем, что для Марго он больше не существует. До столицы Маргарита Дезет должны была добраться еще вчера. Интересно, что она сейчас поделывает в Порт-Иллири? Скорее всего, мчится на машине в свой клуб или роется в академическом архиве, наверстывая упущенное. Для Стрижа ее больше нет, а, может, настоящей Марго и не было никогда.

Дезет отошел от детской кроватки. Через месяц, самое большее через два – после того, как вступит в силу бракоразводный ордер – Нину у него заберут. Может быть, это и к лучшему. Ребенку не место на границе с Каленусией. Отдать земли выжженной “зачистками” Ахара ветеранам третьего межгражданского пограничного конфликта? – пожалуй, принцепсу не откажешь в мрачном чувстве юмора.

Стриж еще раз посмотрел на лениво светлеющий проем окна, коттедж в фешенебельном пригороде Ахаратауна нагонял на него неприятные воспоминания: запах горькой полыни забивал аромат толстоногих бархатных цветов, заботливо высаженных на аккуратных газонах. В первые недели здесь Дезет тщательно выкосил всю полынь в округе, которую смог найти. Переждав, повторил операцию. Соседи смотрели на него как на идиота – но запах не проходил. Стриж знал, что не безумен. Был уверен, что это не “ментальная наводка”. Может быть, изощренная интуиция выбрала такой способ предупредить своего владельца? О чем?

Он натянул форменную рубашку сардара и вышел за порог. Муаровое сияние неродившегося рассвета охватило треть неба. На самой кромке западного горизонта безмолвно полыхало. Гроза?

– Эй, командир! Что это?

На пороге соседнего дома застыл полуодетый Хауни.

– Ты видишь это, Стриж?

Запах полыни накатывал тугой, пряной, почти осязаемой волной. Стриж уже понял все – и промолчал. Впрочем, слова в таких случаях уже не имеют силы…

Прошло неполных три дня. Ахара пылала. Отряд бывших сардаров уходил, оставив пригород каленусийским “отрядам зачистки и безопасности приграничных территорий”. Шли на восток ночами, днем отсиживались в редких оврагах, в скопищах природных менгиров, в узких полосках придавленного зноем редкого леса. Ночной ветер долины прогонял неподвижную дневную жару, щедро раздаривая принесенный с гор леденящий холод. Стриж нес Нину на руках, пока мог. На четвертый день, после того, как снайпер из засады подстрелил Каннигема, Дезет выбросил содержимое заплечного мешка и посадил туда ребенка – в руки он взял излучатель. Рыжее, мохнатое, такое знакомое солнце каждое утро выныривало из-за ломаной линии восточного хребта, однако, горы, казалось, совсем не приближались.

На пятый день кончилась вода.

Колодец нашли на шестой день. Возле этого колодца, в ложбине, их и окружил “отряд безопасности и зачистки”, высаженный накануне с каленусийских вертолетов…

– …Эй, Стриж! Что будем делать?

Дезет отнял от глаз окуляры бинокля.

– Они подтащили излучатели большого радиуса. Ждут. Думаю, предложат нам сдачу, после отказа откроют огонь – и привет твоим, дружище, замшелым предкам. Сколько у нас зарядных комплектов?

– По половине на человека. Нас всего семеро, командир…

– Хочешь сдаться, Фисби?

Стандарт-медик отчаянно помотал головой и отвел глаза.

– Эта телега уже проехала мимо, Стриж.

Дезет с ужасом понял, что по ошибке назвал Хауни именем мертвого солдата: “Фисби”. Хауни помялся и добавил.

– Я бы… я бы сдался, командир. Что бы там не говорил принцепс – мне все равно. Но, понимаешь, я боюсь – боюсь после того поселка и после других, помнишь? От излучателей… это хотя бы быстро. Больно, ну так это несколько минут – и ты в раю.

Стриж на минуту закрыл глаза. Потом посмотрел на завернутую в походное одеяло Нину.

– Давай свое полотенце.

Он, не обращая внимания на изумленного стандарт-медика, пристроил белую тряпку к стволу излучателя, высунул конструкцию за кромку ложбины и помахал импровизированным флагом перемирия.

– Эй! Подойдите для переговоров.

– Они не придут.

– Посмотрим.

Секунды ожидания падали тяжелыми, черными каплями. Парламентер показался через десять минут…

Стриж вышел навстречу, решительно шагнув в зябкое ощущение беззащитности. Каленусиец – майор с худым равнодушным лицом – молча ждал. Стриж облизал пересохшие губы, потом произнес, пытаясь придать голосу спокойствие, которого вовсе не ощущал.

– С нами гражданские.

– Ну и?

– Они (она! – подумал Стриж) тут не причем. Разрешите им выйти в безопасное место. Потом начнем нашу с вами разборку.

Длиннолицый майор задумался на минуту.

– Ничего не выйдет.

– Почему, колонель?

– Я не хочу класть ни единого – слышите, не единого! – солдата Каленусии, выбивая нечисть из щелей. Мирные жители в рядах – стандартная отговорка. Мои условия: вы сдаетесь все – даю на сборы пять минут. Не уложитесь – открываем огонь на поражение.

Стриж в бессильной ярости смотрел в плоскую длинную спину уходящего.

– Постойте!

Каленусиец даже не оглянулся.

Стриж в два прыжка достиг края ложбины и сполз на дно – вслед, однако, не стреляли. Сардары подняли на него глаза – белки ярко блестели на закопченных, припорошенных серой пылью лицах.

– Мы сдаемся, парни.

– Ка-какого черта, командир?!

Лицо Хауни перекосила гримаса.

– Заткнись. Так надо.

– Надо?!

Стриж почувствовал опасность спиной – почувствовал и развернулся, принимая на руку удар приклада. Полыхнуло болью, выбитая левая рука мгновенно повисла, излучатель покатился на землю.

– Он предатель. Кончай его, ребята!

Дезет увернулся, пропуская мимо второй удар, в следующий миг близкий выстрел опалил ему бровь.

– Бей сзади!

Стриж упал ничком, сбитый подсечкой, но мгновенно перекатился: врага лучше встречать лицом к лицу, а не затылком…

Прямо ему в глаза смотрело вороненое дуло излучателя Хауни. Дезет нащупал забытый, прижатый бедром пистолет. Глаза стандарт-медика в это момент показались ему совсем безумными. Стриж увидел, как медленно подается курок под скрюченным пальцем бывшего товарища и – выстрелил первым.

Через пару минут все было безнадежно кончено – пять трупов.

Еще через две минуты в котловину посыпались разъяренные каленусийские солдаты…

* * *

Хиллориан остановился, ошеломленный странностью открывшейся картины. Впрочем, эта растерянность длилась лишь долю секунды.

– Брось оружие!

Сероглазый иллирианец поспешно уронил пистолет и слегка приподнял широко разведенные руки.

– Я сдаюсь, колонель.

– Мордой в песок.

Сардар медленно опустился на колени, потом лег ничком – ему тут же надели наручники.

– Еще живые есть?

– Никого, майор. Погодите… тут ребенок. Лет двух.

– Санитар, вы не заняты – возьмите ребенка. А этого – на ноги и вперед.

Цепочка людей поспешно выбралась наверх.

– Загните ему рукав, сержант. Что вы видите?

– Татуировка корпуса “Сардар”.

– Это те, кого мы ищем. Были те. Остальные мертвы, и хвала обстоятельствам – меня воротит от этой сволочи. Данный экземпляр жив – подсадите пленного в вертолет. Уходим, на сегодня хватит. Да, кстати надеюсь, нам попался не сенс? Не хватало еще ментальных наводок в полете. Померьте ему индекс пси-активности.

– Он лицо отворачивает, падаль.

– Сержант, придержите сардара за плечи. Сколько?

– …

– Сколько-сколько? Не может быть. По нулям?!

* * *

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

Стриж нехотя оторвал ладони от лица.

– Поздравляю, колонель. На этот раз вы меня достали. В живое место – точно и элегантно. Вы это хотели услышать?

– Да, я благодарю вас, Дезет.

– А вы не знали?

– Знал. Кое-что знал. А теперь вернемся к нашему вопросу – хотите увидеть свою дочь?

– В первую очередь – не хочу, чтобы она видела меня… Таким.

– Ладно, допустим – зрелище пока не на высоте. Но узнать о ней хотите?

– Где она сейчас?

– Еще вчера была в Порт-Калинусе, в центральном детском приюте пантеистов. Вы так настойчиво добиваетесь, чтобы ваша дочь выросла в приюте?

– А у меня есть выбор?

– Согласитесь на мое предложение – вам отдадут ее. Я обещаю.

Стриж криво улыбнулся.

– Ей мое согласие ничего не даст – меня все равно убьют, толку в мертвом отце нет никакого, умри он в горах Янга или на иллирианской эшафоте.

– Послушайте, с чего вы взяли, что акция непременно смертельна? Раньше за вами не водился такой пессимизм.

– Укатали осла дороги Форт-Харая. В пыль и грязь. Вы зря явились сюда, я уже не тот, кто вам нужен.

– Вы нужны нам. Нам нужны ваши врожденные способности – их не отнял Форт-Харай. Послушайте – я максимально откровенен. Вы можете погибнуть.

– Шансы?

– Пятьдесят на пятьдесят. Если выживете – получите все, что я обещал. Все, без исключения. Умрете – ваша дочь получит каленусийское гражданство, состояние, статус дочери героя.

– Кого-кого? Вы что, колонель, собрались посмертно сделать героя из такой сволочи, как я?

– Способ представления, Алекс, – полезная наука. Он мало развит в вашей Иллире, зато цветет в демократической Каленусии, обещания будут выполнены. Даю вам слово – вы сами могли убедиться, я свое слово держу. Так вы согласны?

Стриж долго – несколько минут – молчал, уперев локти о крышку стола и положив голову на сцепленные ладони. “Чертов хитрец” – подумал полковник – не дает мне следить за его лицом.

О непроницаемое стекло, пронизанное невидимыми защитными нитями, монотонно, то расправляя, то пряча шелковые нижние крылышки, бился крошечный зеленобокий жучок.

– Хватит молчать и тянуть время. Ну и?

– Я согласен.

– Вот и славно. Так гораздо лучше. Я привез вашу дочь с собой – хотите видеть ее?

– Да, чуть попозже. Могу я попросить вас кое о чем?

– В меру моих возможностей и не нарушая долга – все, что хотите.

– Когда… то есть, я хочу сказать – если – меня убьют, вы сами займетесь судьбой моей дочери. Скажем так – я вам доверяю, сам не знаю, почему. Идет?

– Мне очень жаль, Алекс. Я постараюсь, но, может статься, не смогу выполнить обещание.

– Но почему?

– Я ведь тоже не бессмертен. Я отправляюсь в горы Янга вместе с вами…

* * *

Милорад не провожал Хиллориана – полковник вежливо, но решительно отказался от жеста любезности со стороны коменданта. Кей Милорад сидел в нише своего удивительного панорамного окна и смотрел, как через взлетное поле, к сухопарой механической стрекозе медленно бредет кучка людей. Одна фигурка – ее вел за руку Дезет – была совсем маленькой. Комендант отвел глаза. “Ну что ж, я не знаю, справедливо ли это, наверное – нет. Но так будет лучше. Надеюсь, что лучше. Пусть будет так, как лучше,” – мысленно попросил-помолился он.

Стриж шел к вертолету, подставив лицо свежему ветру вельда. Нина держала его указательный палец в своем маленьком, теплом кулачке. Оранжевое мохнатое солнце наполовину село. Он посмотрел на бурую шкуру равнины, ленту дороги, облачко подсвеченной закатом пыли над песчаным карьером, и обостренной интуицией логика понял, что никогда не вернется сюда. “А не пришлось бы мне с сожалением вспоминать о времени, проведенным на каторге,” – не без парадоксального озорства подумал Дезет.

И лишь полковник Хиллориан был доволен безоговорочно – пусть это и не нарушало замкнутого выражения на длинном, жестком лице. Его миссия удалась.

Машина оторвалась от грунта, мощно набрала высоту, свист винтов совсем заглушил прощальный лай спец-терьеров.

Глава III

Белочка

Каленусия. Сектор западного побережья. Полис Параду[2]. Салон ”Виртуальные приключения” и другие места.

Белочка вышла из салона в теплую метель цветочного пуха, под прокаленный купол нежно-жемчужного городского неба. За семь знойных дней последней недели асфальт, казалось, поплыл, сделавшись мягким от жары – едва ли не увязали каблучки. Крупные шары “пуховичков” на клумбе наполовину облезли – парашютики семян разлетелись в стороны и теперь лежали у поребриков уютным слоем поддельного снега.

Джулия щелкнула замочком плоской голубой сумочки, ручное зеркальце охладило горячие пальцы. Круглый кусочек стекла метнул солнечного зайца и отразил матовое лицо, точеный носик и длинные пушистые ресницы над теплыми глазами чайного цвета. Под глазами залегли едва заметные серые круги. Пока едва заметные…

Белочка поправила литую массу волос, остро срезанных чуть пониже ушей, и убрала зеркало. Проспект Обретенного Покоя разворачивался вдаль, раскаленный тротуар серел бесконечной лентой. Ни одного такси… Она повесила сумочку на плечо и неторопливо побрела в сторону зеленого флажка остановки стандарт-каров. День кончен. Еще один день – который? Проспект перебежала, смешно взбрыкивая задом, молоденькая черная собачка – жалкий гибрид оскорбленных мезальянсом благородных пород. Белочка едва не рассмеялась – ее разума коснулась яркая ментальная аура щенка. Прикосновение было слишком слабым, чтобы вызвать боль, но достаточным для создание четкой пси-картинки. В мыслях песика фигурировала ласковая смесь цвета, звуков, запахов: катящийся желтый мяч, хруст карамели на клыке, свист сурово-гордого своими семью годами загорелого мальчугана. Собака была счастлива…

Джулия вздрогнула и выставила пси-барьер. Солнце в вечернем безветрии палило нещадно, но Белочка шла вперед, сжавшись, словно от удара ледяного ветра и охватив плечи руками…

* * *

Перспектива воспоминаний уходит назад трубкой калейдоскопа. Цветные кусочки стекла – обломки несостоявшейся мозаики складывают прихотливый узор реализованного случая. Тот, другой щенок остался в прошлом. Коричневый, гладкий, он скулил от боли и обиды. Маленькая Джу положила пальцы с обломанными ногтями на розовый животик, и щенок умиротворенно затих. Зато самой Джу стало плохо – можно терпеть, конечно, но яркие краски мира словно бы потускнели, задернутые частой черной сеточкой.

Когда восемнадцать лет назад флегматичный Реджинальд Симониан впервые заподозрил у четырехлетней дочери паранормальные способности, он сказал только “Ух”. Это “ух” позволило ему десять лет питать изысканные, но тщательно замалчиваемые надежды, за год пережить горькое разочарование, два года вести глухую борьбу с судьбой, после чего махнуть рукой на пропащее потомство.

Белочка, измученная постоянным компромиссом между собственной сущностью и страхом отторжения, основательно подзабыла детство – остались так, обрывки. Красные, сухие и сильные руки матери, некрасивой, молчаливой и во всем согласной с образованным супругом. Чеканный стиль отца – баланс между официальной элегантностью и добавкой точно просчитанной небрежности ученого-либерала. Гулкие, просторные – стекло, сталь, пластик – лаборатории Центра Калассиана, которые заместили в ее жизни зелень пригородных лугов Параду, желтый мяч и черного щенка.

Джулия, тогда еще не Белочка, оказалась в Центре в двенадцать лет – минимальный возраст, дозволяющий обследование. Отец сам отвез ее туда на своем низком, бесшумном, раскрашенном под малахит каре – последний писк моды для граждан средней руки. Джулия, придавленная ожиданием, молча лизала холодный, розовый, шершавый цилиндрик мороженного, больше всего боясь измазать сиропом хрусткую кожу сиденья.

Центр с равнодушным дружелюбием принял ее в необъятную стеклянно-блестящую утробу, ярко полыхнул контроль-индикатор пси-турникета. Женщина в белоснежном тугом колпачке (и ведь ни одного волоска не разглядеть!) под расписку приняла потомство Реджинальда. Родитель по традиции на несколько минут остался с ребенком-сенсом наедине. Он что-то говорил: о даре, долге, блестящих перспективах, но с тех пор время беспощадно опустошило память Белочки. Зато она точно помнила, почему плохо слушала отца: по пластиковому стеклу панорамного окна полз, расправляя зеленые крылышки, твердобокий круглый жучок. Отец ушел не оборачиваясь – прощально мелькнула сутуловатая спина в вельветовом пиджаке и блестящие задники остроносых ботинок.

В Центре Калассиана она провела год…

Скрип тормозов – и воображаемый калейдоскоп сломался, а яркие стеклышки воспоминаний бойко разлетелись во все стороны.

– Привет, Белочка! – лохматый тип высунулся из окна притормозившего кара, —Подвезти?

– Джейк?

Полузнакомый клиент салона “Виртуальных приключений” весело кивнул и распахнул дверцу. Климатическая установка машины обдала Белочку свежестью, легким ветерком и запахом горного озона.

– Куда – юго-восток? Нет проблем. Поехали.

Ментальная аура Джейка приятно успокаивала – по тем же соображениям людям порой нравится искусство примитивистов. Тихо жужжал двигатель. Белочка закрыла глаза, подставляя лицо фальшивому ветерку кондиционера – незаметно вернулся калейдоскоп.

…В Центре Калассиана она провела год – чистый, стерильный, как стеклянные стены. “Черепок”, который выписывал Джу, был краток – тринадцать лет пациентки предполагали возможность понимать если не все, то главное. Реджинальд Симониан, слушая, кусал побелевшие губы. Да, у его дочери сильный врожденный дар. Нет, полноценным псиоником она не будет. Сорокалетний доктор философии попытался оспорить тридцатилетнего доктора пси-медицины – палевобровый, словно выцветший, “черепок”, беззлобно отмахнулся.

– Оставьте, коллега. Она “сострадалист” – и этим все сказано.

– …?

– Ну да, правильно, правильно… Верх ее возможностей – снять болевой синдром, стимулировать резерв организма контактера. Словом, все то, что история и легенды приписывают знахарям и целителям. Поздравляю, у вас прекрасная дочь, Симониан – добрая девчушка. Но боевым псиоником ей не быть никогда – она чувствует, понимаете, чувствует боль контактера как свою, мало того, воспринимает его… психическую и физическую целостность как собственное благо.

Сухая рука отца жестко, до боли сжала пальцы Джу – она безуспешно пыталась выдернуть онемевшую ладонь.

– …нет, коллега, ее специфические способности не могут быть нами использованы. Сами посудите – кому нужен врач-сенс? Техника и препараты лучше справляются с теми же проблемами. Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой? – Так не считайте же, прошу вас, дураками других…

“Палевый” убедительно заломил бровь. Симониан уже не слушал нравоучений – лакированные башмаки доктора философии четко печатали шаг на выход – по стандартной тропе неудачников. Пойманная за руку Джулия семенила, пытаясь успеть за отцом. Штурм твердыни пси-карьеры закончился для нее сокрушительным поражением…

Калассиановская клиника научила Джу кое-каким полезным вещам. Например, ставить пси-барьеры, без этого жизнь сострадалиста со временем грозила превратиться в зеркало, безвольно отражающее колебания чужих желаний и затаенных страхов. Родитель глухо переживал крушение надежд – в его глазах дар ребенка фатально обернулся разновидностью уродства. Мать молча уходила на кухню – плакала она там или просто еще раз вытирала и так до блеска протертые чашки? Это не имело особого значения. Через год Центр Калассиана оказался жертвой иллирианской диверсии – голубая дезинтегрированная пена, в которую превратился стеклянный монстр, пышно оседала: на площади – несколько часов, в умах распалившихся журналистов – недели. Еще через два года шестнадцатилетняя Джулия, покинула школу, назло судьбе, медиком-студентом вступила в университет полиса Параду и съехала из родительского дома навсегда. Выбор не в пользу родному Порт-Калинуса во многом определялся нарастающим нежеланием видеть смуглое, презрительное лицо отца.

Параду, город-курорт на западном побережье, встретил Белочку обольстительным великолепием. Когда-то над созданием райского уголка вовсю потрудились не только архитекторы Каленусии, но и художники. Виды на залив, стремительно-легкие сооружения и парки сначала рисовали вручную (символ чудовищного излишества роскоши), и лишь потом воплощали в зелени и камне.

Цвели магнолии, шумел белопенный прибой, щебетали капелью генетически модифицированные птахи, и пели птицами подсвеченные голограммами фонтаны. Обильно натыканные в укромных местах детекторы улавливали настроение публики, на ходу меняя программу цвета и звука – зрелище получалось феерическое, от багрово-пламенной страсти, до жемчужно-серой грусти, со множеством промежуточных оттенков. С заливом тоже поработали на славу. Здесь было все – и “дикий” берег с валунами, и рукотворный риф, и водяной театр, с непременными прогулками верхом на сиренах. У причалов покачивались почти настоящие древние парусники (имитация, которая дороже оригинала). Буйство красок, ограниченное строгими рамками академически-точного замысла, завораживало. Изнанка роскошных декораций – дешевые, насквозь пропыленные отели и сомнительные притоны юго-восточной окраины – без нужды не мозолили глаз фешенебельной публике.

Университет, впрочем, тоже устроился в некотором отдалении от шумного суетного центра и не участвовал в увеселениях. Здесь царила деловитая атмосфера, присущая каленусийским храмам науки.

Все университеты Каленусии либеральны. Однако парадуанский почитался за цитадель. Может быть, сказывалась тонкая аура города развлечений. Архитектура alma mater полностью соответствовала уклончиво-двойной сущности постлиберализма: обилие мрамора портиков снаружи и новейшие пси-системы внутри.

Джулия полюбила, закрыв глаза, нежиться в мягком библиотечном кресле из квази-кожи. Сигнал невысказанных предпочтений легко считывается из разума сенса, пси-установка хранилища понимала ее “с полумысли”. На темном экране опущенных век легко складывалась мозаика извлеченной из машины ментальной самонаводки – картины, движение, мягко плывущий текст. Джулии нравился “свободный поиск”: контролируемый волей разум задает лишь общее направление, подсознание добавляет конкретики. Результат “библиотечных раскопок” порой оказывался ошеломляющим. Например, общементальная проблема накрепко сцеплялась с разведением коричневых терьеров, а древнее абстрактное искусство Иллиры – с вправлением переломов в полевых условиях.

И еще… Нейтрально-инертный, покорный человеку псевдоразум ментальной машины не заставляет удерживать пси-барьер.

Первый год пребывания в Параду подходил к концу. Газеты топорщились патриотическими заголовками – полыхал Третий межгражданский пограничный конфликт. Джу плакала вместе со всеми, стоя в непривычно-скорбной толпе под ультрамариновым небом рукотворного рая: полиса развлечений достигла весть о массовых “зачистках” каленусийских колонистов в Ахара. Под вечер люди высыпали на улицы, шли по широким, враз посеревшим проспектам молча, держась за руки: незнакомец с незнакомцем – общность горя и страха объединяет. На главной площади Параду, обсаженной бледно-розовыми магнолиями, под голыми, линялыми звездами (к ночи буйную россыпь неоновых огней притушили) шел стихийный, искренний в сдержанной скорби митинг. Джулия сняла пси-барьер – ее захлестнули волны скорби. Визуальная аналогия пришла мгновенно. Так в открытом море поднимаются порой штормовые волны – первозданные холмы почти черной воды без единого клочка белой пены. Джу терпела, сколько могла, мысленно утешая самых отчаявшихся. К утру усталые люди, выплеснув ярость, разошлись.

…Официальный траур длился три дня. Потом (“время – деньги”) с разрешения властей рекламу увеселительных заведений раскочегарили вновь. Измотанная пси-перегрузкой студентка Симониан брела по беломраморным коридорам Медицинского колледжа, совершенно придавленная изменчивостью людской натуры. Ее окликнули. Незнакомый парень, парой лет старше, белозубо улыбался, протягивая “свободной гражданке” листовку “студенческого инициативного комитета за возвращение утраченных территорий”. Листовку она взяла, нехотя остановилась поболтать с агитатором. Так Джу встретила его.

Авель был великолепен. Авель был сама искренность. Авель (несмотря на тщательно удерживаемый пси-барьер) угадывал ее мысли, как свои. Авель был чист и красив красотой античного трибуна. Авель любил ее. Они вместе шли в залы Колледжа и на улицы Параду. Он первым назвал ее “Белочка” – за слитный, коротко обрезанный поток волос цвета самого темного каштана. Кипела пеной весна идей. Инициативный комитет требовал от властей активного вмешательства в проблему Ахара. Слышали ли власти эти призывы – “мировой разум весть”, однако, университетских крикунов, несмотря на полувоенное время, по традиции не трогали. Департамент Обзора целомудренно молчал, предоставляя молодняку Каленусийской Конфедерации свободно выпускать пары. Белочка, закрыв глаза, на память диктовала ментальному копировальщику текст листовки. Как только стемнеет, пачку еще теплых, свежих прокламаций предстояло разместить в самых пригодных для этого местах. Владельцы магазинов яро скребли пятна клея на стеклах, вычурно поносили университетских, однако держать сторожа-человека дорого. Увы, ни обученные терьеры, ни дешевые пси-контроллеры не в состоянии отличить наглого расклейщика от простого зеваки у витрин.

Авель и Джулия отправились на задание вдвоем – Аристотель, кругленький, очкастый лидер-политик восемнадцати лет, разрешил это энергичным кивком головы: он умел ценить полезные качества сенсов.

Кварталы ночных увеселений остались в стороне. Цокот каблучков Белочки отскакивал от спящих стен, наполняя задором пустое, чопорное пространство. Джу верным часовым устроилась на углу, Авель окатил из распылителя хрустально-чистое стекло – подклеенная на мокрое прокламация белым обвиняющим пятном устроилась на фоне изысканно-фиолетовых кружевных колгот и каркасных, платиновой проволоки (самый шик!) бюстгальтеров.

Борцы за идею успели обработать с полдесятка витрин, когда наступил полный провал. По чести сказать, подкачала сама Джу – сказывалась привычка держать пси-барьеры. Одинокий полицейский в форме уличной безопасности вывернулся как из-под земли. У блюстителя хватило ума не хвататься за свисток – он в полном молчании в три прыжка настиг девушку и ухватил ее за то, что “ближе лежало”. Должно быть, сказались воспитательные навыки, приобретенные пожилым полицейским в собственном семействе, но ближним предметом на теле Белочки оказалось ухо. Толстые пальцы-сосиски больно вывернули мочку. Перепуганная Джу неистово заорала.

Авель, как всегда, оказался на высоте – струя вонючего клея ударила из распылителя прямо к лицо фараона.

– …!

Как ни странно, полицейский так и не выпустил Джулию, тогда она, извернувшись, полоснула его острыми зубками по запястью.

– Ах ты, сучка!

Блюститель обеими руками скреб залепленные безопасной, но цепкой дрянью глазницы, потом, поняв бесполезность не подкрепленных растворителем усилий, на ощупь ухватился за свисток.

Яркие переливы свиста насквозь пронзили растерянную ночь. Эхом отозвались свистки нарядов безопасности. Джулия и Авель, схватившись за руки, пустились бежать в душистую, прохладную темень парка. Магнолии кронами укрыли их от прожекторов. В кустах возились разбуженные полуручные птицы. Беглецы быстро миновали геометрически расчерченные квадраты сквера и углубились в путаницу тропинок “дикой” природы. Джулия сбросила туфли и взяла их в руки – так быстрее бежать. Пахло мятой и ночными цветами, песок дорожки мягко поддавался под босой ногой. В почти настоящем лесу что-то тихо потрескивало. Белочка вспомнила, что там устроены напоказ настоящие медвежьи ловушки – уступка естественному желанию всуе пощекотать нервы посетителей. Псевдо-медведи в парке, конечно не водились, но почему-то сейчас в этом не было полной уверенности.

Они потеряли дорогу через полчаса. Джу устала наступать на колючие шишки и попыталась незаметно снова надеть туфли – ноги отекли и не залазили под ремешок. Авель потянул ее в сторону, там, между зарослями остролистых кустов смутно желтело пятно.

– Переждем здесь.

Пятно оказалось заведением для игры в статистический бильярд: это развлечение сочетало в себе ловкость рук и подачки фортуны, скупо производимые генератором помех. Белочка никогда не играла в стабильярд, ее позабавил большой, как ковер, стол на массивных тумбах-ногах. Стол покрывала туго натянутая зеленая ворсистая ткань. Сверху пологом нависал пресловутый генератор.

В углу обнаружился запертый бар. Они сидели на полу, прижавшись спинами к тумбе и по очереди отхлебывали экстазиак из единственной найденной под стойкой бутылки. Джулия нервно смеялась, припоминая бегство через лес. Здоровенный стол напоминал ей какой-то чрезвычайно смешной роман, обнаруженный пси-библиотекарем в “вольном поиске”, но подробности все время коварно ускользали.

Белочка никогда не пила экстазиака и понятия не имела, как он подействует на ее паранормальные способности. Оказалось – удивительно. Барьер смыло мягкой, теплой волной, пространство вокруг, парадоксально оставаясь темным, взорвалось ярко-розовыми, смешными пузырями. Пузыри чуть-чуть светились и скакали, упруго отскакивая от стен. Джу ахнула – вокруг головы Авеля светилось нежно-бирюзовое кольцо ауры. Руки самой Белочки мягко мерцали бесчисленными золотыми блестками.

– Смотри…

Авель непонимающе ловил ее взгляд, классически-правильное лицо, оставаясь прекрасным, чуть поглупело.

– Смотри, это звездная пыль…

Он медленно провел пальцем по ее руке, сдвинул в сторону косой срез ореховых волос и осторожно поцеловал гладкую щеку возле уха…

Она была слишком возбуждена, чтобы все-таки припомнить, в какой из библиотечных историй герои занимались любовью на бильярде.

…Они расстались через три дня.

Джу тупо смотрела на классически-правильные, искаженные нервной судорогой черты любимого. Он говорил много – и убедительно: о долге, том, почему они не могут пожениться, когда страдает Каленусия. Белочка прекрасно знала, что это ложь, но спорить не хотелось – она и так знала правду. “Ты вошла в мою душу и сердце мое. Я не знал, что это может быть так страшно,” – его первые слова после той ночи объясняли все. “Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой?”. Белочка сама не заметила, как произнесла вслух афоризм “черепка” из давно уже ледышкой истаявшего Центра Калассиана. Пораженный Авель остановился на полуслове, дернул плечом и, беспомощно скривив рот, пошел прочь…

Преподанный урок Белочка усвоила. Не то, чтобы собственная природная сущность стала казаться ей уродливой – нет, студентка Медицинского колледжа университета Параду не разделяла фобий Реджинальда Симониана. Просто сознание трагической исключительности сделалось для нее второй натурой. А исключительность (в отличие от избранности) – она ведь, из круга избранных, из среды ли иной, но исключает…

Белочка вернулась в библиотеку – старое кресло из синтекожи терпеливо и верно ожидало ее возвращения. Зима придавала бурному веселью морского курорта иной колорит – ярче пылали вывески казино и ночных клубов, завывали саксофоны на фешенебельных танцульках. Серый песок пляжа, вымокший под мелким, настойчивым зимним дождем, пустовал. Она сдвигала на лицо прозрачный, испещренный водяными потеками, капюшон широкого пластикового плаща. Черные волны размеренно били в берег. У самой кромки прибоя из песка выступал крутобокий зеленый от морской травы валун. Белочка устраивалась на непокорном стихии камне, подстелив от сырости старый экземпляр “бюллетеня инициативного комитета”. Иногда, если море оставалось спокойным, ловко метала вдаль плоские голыши. Камешки беззаботным пунктиром скакали по воде, но в конце концов все равно тонули.

До полудня Джу много работала – пришлось наверстывать упущенное в пустом коловращении студенческой политики. Она, стиснув зубы, спускалась в виварий – бусинки звериных глаз смотрели с немым укором. В анатомичке было полегче – аура мертвых тел давно угасла, оставив лишь подобное невесомой пыли дрожание где-то на самой границе изощренно отточенного восприятия…

Семестр отщелкивался за семестром, трехлетний, предварительный цикл медицинского образования кончался. Сито бюрократического отбора замаячило перед студенткой Симониан еще раз – попасть в привилегированную обойму высшего цикла считалось трудным делом. Джулия не спала ночей – в уголках чайных глаз залегли синеватые тени – но умудрилась набрать восемьдесят пять процентов стандарт-рейтинга. Результат более чем приличный. Она то и дело поправляла жесткую форменную конфедератку, стоя в тесной группке взволнованных студентов – листок со списком переведенных долговязый секретарь приколол слишком высоко, приходилось запрокидывать голову.

Джу просмотрела список раз, другой – фамилия Симониан там не обнаружилась. Белочка потрясенно замешкалась, поймав на себе сочувствующий взгляд Диззи, толстенького, кругленького студента-фармацевта годом младше ее. Хэмп, секретарь деканата, подошел сзади и осторожно тронул ее за плечо: “Тебя к Птеродактилю”. “Птеродактиль”, декан медицинского колледжа, сухой костистый старик с седой клиновидной бородкой долго молчал, протирая зачем-то и так чистые до пронзительно-ледяной прозрачности очки (припомнились материнские чашки). Джулия настороженно жалась в гостевом кресле. Птеродактиль, наконец, окончил чистку очков, сковырнул еще одно незримое пятнышко и гортанно откашлялся.

– Я понимаю, вы удивлены, Симониан. Прошу вас выслушать меня со вниманием. Я не стану скрывать – ваш балл позволяет перевести вас, но я не буду этого делать.

Птеродактиль постучал по столу длинными, жесткими бледными пальцами и уставился куда-то в верхний угол, поверх головы Белочки.

– Вы молчите, Симониан? Осуждаете? А вы не торопитесь осуждать старого, упертого ретрограда. Знаете, сколько средств отрывают нам от сердца власти Параду? Не знаете – я вам не скажу. Но поверьте мне на слово, это очень мало. И вот я, старый ретроград, оказываюсь перед выбором, кем заместить вакансию – упорным середнячком, который с неба Селену-прим не тащит, но через три года станет прекрасным военным стандарт-лекарем Конфедерации. Или умненькой, талантливой девочкой, из которой, увы, не выйдет ничего…

Белочка подняла на Птеродактиля чайные глаза в пушистых ресницах. Старик на миг поперхнулся.

– Я знаю, вам обидно, вы не верите мне. Поверьте, девочка, сенс – плохой врач. Что вы делали до сих пор? Потрошили лягушек, тщательно укрывшись за пси-барьером? Вскрывали трупы? Делали инъекции в учебной клинике? Милая моя – это так мало… Вы их жалели – всех, всех, и трупы тоже. Там, где смерть больного врач встречает лицом к лицу, там нет места жалости. Милая, пожалеть больного, которого нужно резать – все равно что убить его. Я один раз взял на душу грех перед медициной, приняв вас на начальный цикл. Пусть мировой разум простит старика – я не повторяю своих ошибок.

– Меня отчисляют?

– Нет. Я не такой негодяй, дорогая моя девочка, и не пойду на подлог – я прошу, слышите, смиренно прошу вас уйти добровольно. Не занимайте чужого места, этим вы спасете больше жизней, чем, если паче чаяния, все-таки сделаетесь врачом. А сейчас – ступайте, подумайте. И простите меня, старого дурака…

Выйдя от Птеродактиля она выбросила жесткую конфедератку в пустую, стерильно-чистую мраморную урну. Джулия навсегда покидала белый портик и яркое солнце сушило дорожки слез на ее щеках…

* * *

Скрип тормозов на повороте, рушится калейдоскоп, летят прочь пустые, легкие стекляшки мыслей. Джейк, на выпуская руля, на секунд озабоченно поворачивается к девушке:

– Эй, Белочка, что с тобой?

– Ничего. Все в порядке.

– Может, скорость сбросить?

– Нет, не надо, со мной все в порядке.

– Ну, как знаешь.

Летит кар, шуршат колеса.

* * *

…Домой, к отцу, бывшая студентка не вернулась. Через три недели сидения в номере и скитаний по дешевым ресторанчикам предместья кончились деньги – теперь их не хватило бы даже на билет в стандарт-кар до Порт-Калинуса. Еще через неделю, в скромной забегаловке на углу, к ней подошел угрюмый, плотно сбитый тип с пестро татуированными фалангами.

– Скучаешь, крошка?

Белочка, уже наученная горьким опытом, сжалась, стараясь принять вид замухрышки и тщательно избегая смотреть в наглые глаза верзилы. Тот, однако, не отставал – придвинул поближе круглый табурет и расположился с удобствами, вытянув бревноподобные ноги: явно приготовился к долгой осаде. Джулия прикинула, как бы шмыгнуть прочь – получалось, что только перепрыгнув через задранные ходули громилы. Татуированный насупил брови, что, видимо, было у него эквивалентом доверительного вида, и спросил вполголоса:

– Ищешь работу? Могу помочь.

Джу затошнило. Характер предлагаемой работы не вызывал сомнений. Она отодвинула бумажную тарелку с недоеденной сосиской, схватила плоскую сумочку и бросилась к выходу, ловко перепрыгнув через ноги сутенера. Крутящаяся дверь отрезала ее от полутемной забегаловки. Белочка торопливо пошла, почти побежала, торопясь уйти подальше, пока “слон” не очухался и не пустился вдогонку.

Он догнал ее уже за углом.

– Ты чего испугалась? Подумала что?

“Слон” приглушенно заржал, однако вид имел слегка смущенный.

– Ты о себе много не воображай – ни на панель, ни в бордель ты не годишься, куколка.

– Тогда свали и не приближайся.

Громила обиженно хмыкнул.

– Не пыли. Работа для тебя есть – чистая работенка. Ты сенс-сострадальщик?

Белочка едва не до истерики расхохоталась – то, в чем ей отказывал сначала Конфедеральный ментальный Центр, потом университет Параду, просто вот так, на заплеванной, пыльной улице, предлагает человек с лицом и силуэтом вышибалы.

“Слон” примирительно трубил:

– Ты не подумай чего, куколка, я тебя не в шлюхи приглашаю – кому ж ты в шлюхи-то нужна, от девок с такими мозгами парни как от звездной чумы бегают.

– И что я должна делать, если не в шлюхи?

Верзила помялся и вывалил назревшую идею разом:

– Ты приключения, такие, чтоб дух захватывало, чтобы мурашки по шкуре и сердчишко в ходилки падало – любишь?..

Так Белочка познакомилась с Дереком.

“Слон” Дерек содержал салон виртуальных приключений. Идея заведения оказалась гениальной в своей простоте – посетителя помещали в гидрокресло, чуть подкачивали слабым растормаживающим, после чего в дело вступал наемный сенс. Салон предлагал скромный стандарт-список пикантных ментальных наводок: путешествие в горах (с лавиной и лохматым горным монстром), пустынные приключения (с песчаной бурей и почему-то голым монстром), охоту на иллирианских диверсантов (с обильной стрельбой до победы и торжественным приемом в Калинус-Холле). Список потихоньку пополнялся – по мере процветания бизнеса. Узко-сексуальных наводок в заведении не держали – услуга псионика обходилась подороже хорошей девки. Из-за этого благополучие экзотического салона подвергалось колебаниям сродни зубцам ментаграмма, но громила не желал сменить профиль дела на более традиционную проституцию.

Дерек гудел низким басом, мучительно очерчивая проблему:

– Ты пойми, куколка, я ж художник. Мастер иллюзий в натуре. По молодости хотел сенсом стать – башка подкачала, не годен ни с какого конца. Теперь дело держу. А ты мне нужна – позарез. У вашего брата, сенса поиметого, претензий ого-го и еще немножко. А клиент, он натура тонкая, с пришибом, подавай, чтобы и страшно, и хорошо, и с шиком, и кажный раз новое – и за те же бабки. Раз кинули, два кинули – потом ни ногой…

Джулия с трудом пробивалась сквозь корявую речь “мастера иллюзий”, ловя главное: свое место в комбинации. Место обнадеживало. Проблема Дерека оказалась не надуманной. Средний посетитель, зашуганный невротик в реальном мире Каленусии, хотел от заведения Слона ярких и – самое главное – новых и каждый раз неожиданных переживаний. Нанятый Дереком псионик-классик честно отрабатывал свое, загоняя монстров и террористов в изнуренные сидением в офисе и расслабленные наркотиком мозги посетителей. Реальность и качество цвето-звуко-обонятельно-осязательной картинки по первости впечатляли. Разочарование наступало позже – виртуальному миру не хватало простых, но трудно моделируемых малостей – сочувствия и неожиданного, трепещущего чуда спасения.

– …они, куколка, хотят, чтобы все взаправду было – как в снах при мамке и мечтах сопливых. И всем разное подавай. Кому охота, чтобы больно, кому – чтобы страшно, кому, чтоб носили на руках. А я что – у меня сенс программу гонит, бабки гребет и мурло гордо отворачивает. Мне не просто сенс – мне сострадальщик для дела нужен… В общем, я тебе все сказал. Или соглашайся – или замочу тебя, подруга, да и дело с концом.

Верзила, пугая, свирепо выставил вперед низкие дуги бровей.

Белочка хладным разумом поняла – это шанс. Оставалось подержать марку. Она попросила у недоумевающего от таких тонкостей Слона время на раздумья, но уже уходя, уже прощально стуча острыми каблучками по фигурной плитке тротуара, она знала, что согласится.

* * *

“Виртуальные приключения” открывались поздно вечером, в тот час, когда тонкая аура ночи, пронизанная светом фар, будит воображение. Мелкий, как пыль, дождик, эфемерными бриллиантами оседал на ресницах, на кончиках волос, Белочка, придерживая плащ, взбегала по широким, выкрашенным под золото ступеням. Ручка двери “Приключений” (штамповка, прикинувшаяся литьем) изображала задумчивую морду псевдо-медведя. В укрощенных ноздрях торчало внушительных размеров кольцо. Джу тянула за кольцо, срабатывала сенс-автоматика, и массивная на вид дверь легко откатывалась, в сторону.

Неповоротливого разума Дерека хватало на то, чтобы всуе не показываться клиентам. Днем делами заправлял наемный бухгалтер, ночью – лощеный менеджер Раф и молчаливые, замкнутые братья-близнецы Валериус и Хэлиус: секьюрити заведения. У Хэлиуса к тому же были острые уши – плод косметической хирургии и зигзага моды Параду.

Раф рассматривал Белочку со сдержанным скепсисом, однако, придираться не пытался – вручил письменные инструкции, кассету с пачкой стандартных сценариев и дал добро на испытательный срок. Джу с толком и расстановкой просмотрела свое хозяйство – сценарии оказались в меру убоги, но, в целом, годились: ей самой предстояло насытить деталями и эмоциями сухую кальку шаблона. Белочка даже испытывала некое подобие креативного зуда, знакомого людям искусства – ощущение ей определенно понравилось.

Раф не разделял энтузиазма и предложил поэкспериментировать на Валериусе – близнец-охранник принял роль кролика со стоической готовностью, но без особой радости. Белочка извлекла из сумочки игральную кость, подула на удачу – выпала тройка, “охота на иллирианского террориста”. Охранник, открыто ухмыляясь, залез в кресло и повозился, устраиваясь поудобнее. Кресло весело забулькало наполнителем. Белочка присела за пульт, приложила к вискам крошечные, холодные диски датчиков – “монетки” тут же сами приклеились – и закрыла глаза.

– Мотор!

Она послала осторожный импульс. Сознание Вэла откликнулось – звон стали, твердая ледяная поверхность, высверк холодного огня. Сталь, лед, неоновый свет. Она подчерпнула из собственной памяти картинку и, мысленно слепив информацию в комочек, попыталась найти трещинку в ледяном барьере. На миг ее ослепило, и тут же погасло, зеленоватое пламя. Ничего не происходило. Виноватая улыбка застыла на растерянном лице Белочки – твердая, блестящая стена, огородившая сознание Вэла, не пропускала ее. Джу сидела неподвижно, боясь разлепить сомкнутые веки, и сгорала от яркого, победно пламенеющего стыда – она поняла, что позорно провалилась.

* * *

…Она бросила Параду. Порт-Калинус был ей отвратителен. Рейсовый аэробус увез Белочку на восток. Мелкие, чистеньки города поселенцев Ахара охотно принимали мигрантов. Джулия работала сезонной работницей на фермерских полях, официанткой в ярко-нарядных провинциальных ресторанчиках. Постепенно обида истончилась. Закаты в Ахара отливали оранжевым золотом. Растопыренные пальцы природных менгиров одиноко чернели на фоне медового великолепия небес. Стлался в воздухе запах горькой полыни…

Когда пришли иллирианские солдаты, Белочка бежала. Сначала – одна, и сухие стебли полыни рвали юбку, царапали похудевшие ноги. Потом – в массе растерянных людей с почерневшими от горя и тревоги лицами. Беженцы медленно, обреченно шли на запад и жирный дым пятнал горизонты за их спиной. Ночью, под колкими звездами, Белочка подбрасывала в походный костер сухие стебли бурьяна, горящий бурьян тоже отдавал горечью. Она ела, что придется – хлеб, поспешно захваченный из дому, зеленые султанчики сладкой травы. Пахла полынь. Беззаботно пели цикады.

…Иллирианцы настигли их через пять дней. Выстрелы излучателей скосили задние ряды беженцев. Три сотни уцелевших людей метались, окруженные огнем прожекторов, лаем собак и стеной равнодушного презрения. Фермерами, гидрогеологами, служащими мелких контор набивали грузовые вертолеты. Груженые машины уходили на восток. Белочка вздохнула с облегчением, попав в железную утробу винтокрылой машины – тех, кого собирались убить, убивали на месте. Стадион в окрестностях Ахаратауна стал местом заключения выживших. Белочка не могла спать – скученные люди сидели вместе, вплотную, локоть к локтю. Их не кормили три дня, потом перестали приносить воду в серых жестяных ведрах. Умершие от сердечных приступов двое суток оставались вместе с живыми, сидя – упасть было некуда. На шестой день за Белочкой пришли. Она шла навстречу страху, обхватив руками похудевшие, острые плечи. Коридор повернул направо, сухой, желтый свет ламп уступил место голубоватому солнцу свежего утра. Ветер принес слабый запах полыни. Прямо перед нею был запущенный дворик и выщербленная в центре, закопченная стена – тусклая побелка сошла пятнами.

Белочка шагнула в проем, туда, где вовсю разгорался жемчужно-нежный рассвет Ахара.

…Первый выстрел излучателя прожег ее плечо…

* * *

Джу очнулась. Полыни не было. Не было ничего – ни трусливого бегства из Параду, ни войны, ни солдат-иллирианцев, ни страшной стены в бурых разводах. Кто-то твердо и вместе с тем заботливо держал ее за плечи – Раф? Остроухий Хэл осторожно бил по щекам потерявшую сознание сострадалистку. На заднем плане Вэл со странным образом окаменевшим лицом как раз закончил выпрастываться из вязких объятий гидрокресла. Тихо пел кондиционер – прямо в ноздри точеного носика Джу ударила струя свежего воздуха.

– Очнулась? Привет, подруга!

Шелест воздуха, хлопки ладоней, приглушенную брань Валериуса – все заглушил трубно-приветственный бас Слона. Внезапно нарисовавшийся Дерек, кажется, вовсе не был обеспокоен.

– Раф, плесни ей экстазиака.

Раф что-то недовольно пробормотал.

– Нет опыта? Оставь. Все образуется. Эксперимент был нечистым – у парня пси-чувствительность чуть повыше нуля.

Дерек, казалось, больше не слушал менеджера. Он жадно следил за Вэлом. Тот выпутался, наконец из проводов. На чуть порозовевшем лице охранника, обычно таком замкнутом, было запечатлено удивительное выражение. Всего лишь одно, зато в чистом виде и в превосходной степени. Это было трепетное, свежее, как весенняя травка, неописуемое счастье. Такое счастье незабываемо, но всегда кратковременно. Это счастье человека, действительно спасшегося от смерти.

* * *

Всего за неделю ”Виртуальные приключения” приобрели бешеную популярность.

– У тебя талант, девочка, – только и сказал Слон.

Джулию мучило любопытство: что видел Вэл. Наверняка совсем не в точности то же, что и она. Скорее, это была некая вариация иллюзии с учетом пола, возраста и биографии охранника. Спрашивать Белочка не решалась. Вэл отмалчивался, задумчиво щурясь в пустое пространство за спиной сострадалистки. Талант Белочки и ее место в деле оформились вполне – тонкое, неосознанное прикосновение разума сострадалистки формировали ярчайшие иллюзии, в которых сплетались тайные движения души, страхи и мечты клиента. Сюжеты получались индивидуальные и всегда неожиданные, от посетителей не было отбоя. Жесткий, кровавый реализм сменялся тонкими, акварельно очерченными переживаниями, экзотически приключения – запутанными головоломки изощренных преступлений. До самой Белочки долетали лишь отраженные, приглушенные и измененные под ее мерку копии переживаний. К счастью – даже бледного оттиска чужих страстей хватало, чтобы держать ее в состоянии неострой, но непреходящей усталости.

Белочка органично вросла в компанию, научилась ладить с Вэлом-Хэлом и ценить Рафа, истинную, незаметную ось, на которой вращалось “иллюзионное” дело. Сам Раф молча отдавал ей должное – и только. Тайный скепсис менеджера как бы уравновешивал буйство слоновьей предприимчивости. Дерек ликовал, восторгаясь ценной находкой, но втайне продолжал считать Джу дурочкой и при случае мухлевал в наличных расчетах. На такие попытки враз повзрослевшая студентка Симониан огрызалась – с неожиданной для нее самой четкой, дозированной жесткостью, впрочем, Дерек принимал такие контрдемарши как должное. Финансовые дела “Приключений” процветали. “Золотые” ступени вели в бастион благополучия. Небо оставалось безоблачным.

Джулия не замечала сгущавшихся тучек лишь в силу естественной неопытности – десятки мелких подробностей указали бы более проницательному человеку на обратное. У Слона давно “протекала крыша”. Дела шли своим чередом, полностью оправдывая известный афоризм насчет того, что обстоятельства, предоставленные сами себе, имеют обыкновение изменяться в худшую сторону уже безо всякой помощи дураков.

Кульминация закулисной возни наступила в один из пронизанных бледным неоном весенних вечеров, когда под градом булыжников витрина “Приключений” разлетелась на тысячу мелких, веселых осколочков и стеклянной крупкой усеяла и газон с пуховичками, и тротуар, и золотые ступени.

Вслед за этой специфической визитной карточкой, но уже не через окно, а через дверь, в салон ввалилась семерка типов того толка, который университетские “черепки” любили именовать “продуктом деструктивных процессов в социосфере крупных городов”. “Продукт” сильно залежался – пахло экстазиаком, а, может, и еще чем покруче. Джу, не скрываясь, зажала нос. Кругленький, липкий субъект с прилизанной челкой и ухватками хозяина громил, развязно-галантно раскланялся: “Хастерс Буллиан”. Его эскорт уже вовсю опоражнивал выдвижные ящики стола управляющего – скрепки, магнитные кнопки, цветные карточки и кассеты, маркеры вкупе с портативным сайбером Рафа образовали на полу яркую, неряшливую кучу. Самого Рафа, попытавшегося защитить хозяйство, немедленно отправили “в отпуск” нокаутом. Джу растеряно попятилась от Буллиана, ее остро затошнило. Студентка Медицинского Колледжа была отлично осведомлена по части анатомии, но увы, никогда еще не сталкивалась с прямым физическим насилием в форме причинения серьезных увечий.

Шестерка бандитов второго сорта тем временем вовсю пыталась устроить из рафовского сайбера костер. Сайбер, оценив ситуацию, слабо дергался, собираясь высвободиться из-под груды папок с финансовыми бумагами и тем самым избежать аутодафе. Долговязый, тощий налетчик загонял его обратно кованым носком башмака. Второй примерялся вспороть складным ножом гидрокресло – толстая и прочная, как пресловутая кожа беса, оболочка лишь вяло колыхалась.

– Мочи их, парни!

Хастерс оценил взглядом поджарую фигурку Джу. Он явно остался недоволен, потом махнул рукой – выбирать, собственно, было не из чего, и от плеча рванул с нее кружевной джемпер. Жест, позаимствованный из популярного уником-сериала, на практике оказался на редкость неэффективным. Синтетическое волокно эластично самортизировало, джемпер не собирался ни рваться, ни сниматься. Предводитель шестерок опешил перед нетрадиционной технической проблемой. Белочка, мстительно улыбаясь, добавила от себя – слабенькая ментальная наводка на синтезированную тему “вторая иллирианская эпидемия космической холеры” не отличалась тонкостью и не требовала помощи датчиков, однако громила поспешно схватился за живот.

Казнимый сайбер воспользовался заминкой и на шести коротких ножках порскнул за дверь.

Опомнившийся Хастерс грубо ткнул сострадалистку в плечо – та наотмашь, плашмя ударилась спиною о стену. Он занес кулак, примеряясь сломать девчонке нос, но Джу выскользнула ужом и тут же приложила мерзавца каблучком по причиндалам. Лицо Хастерса враз посерело, стало живо напоминать тесто, и вроде бы даже поплыло.

– Ах ты, сучка!

Драка в заведении бурлила кипятком – кого-то впопыхах сунули в уцелевшее гидрокресло. Сенс-автоматика трона приключений, одурев от множества противоречивых ментальных импульсов, вяло пережевывала добычу, пытаясь правильным образом сориентировать и зафиксировать беспокойного клиента. Раф лежал без сознания – из породистого римского носа менеджера сочилась кровь. Остроухий Хэл и Вэл Обыкновенный жестоко и молча схватились с эскортом Хастерса.

Роль решающего резерва сыграл Слон – он, стуча башмаками, ворвался в разносимое на части заведение. Рев оскорбленного в лучших чувствах Слона сотрясал стены, кулачищи молотили без устали…

Ну что еще можно добавить?

Налетчики (кроме приспособленного-таки креслом по назначению) разбежались. Джулия сначала истерически хохотала до слез, потом горько и бесполезно плакала от безысходной остроты чужой боли: на этот раз пси-барьер не устоял под натиском разгулявшихся эмоций.

Патруль безопасности объявился только через полчаса.

* * *

После памятного погрома сборщики отступных надолго оставили в покое “Виртуальные приключения”. Дерек открыто, напоказ зауважал Белочку, она же приходила и уходила, ночью проживала пеструю мишуру чужих жизней и бесчувственно отсыпалась днем. Счет в банке медленно, но верно округлялся. Джу обходила стороной студенческие кварталы, избегая бывших друзей – они казались ей нелепо раскрашенными фигуркам полузабытого кукольного спектакля. Однажды встреча все-таки приключилась…

Белочка торопилась домой, стуча туфельками по брусчатке Проспекта Обретенного Покоя.

– Джу!

Симониан нехотя остановилась:

– Здравствуй, Диззи.

Коротышка-фармацевт мигал добрыми, подслеповатыми, голубыми глазами.

– Куда ты подевалась, Джу?

– Разве ты не знаешь?

Голос Джулии показался Диззи непривычно сухим и холодным.

– Да, знаю – он виновато опустил глаза, – но мы тебя потом искали. Да. Мы даже потом бойкотировали занятия Птеродактиля. Честное слово, если бы ты не ушла сама, мы бы смогли все поправить.

– Зачем, Диззи? Он был прав. Так лучше.

Они шли вперед, по проспекту Покоя, и на каждый шаг рослой Джулии приходилось полтора шага семенящего коротышки.

– Джу, тебе плохо?… Нет, ты скажи правду – тебе очень плохо?

– С чего ты взял? Мне хорошо.

Она намеренно-жестоко прибавила шаг, добрый, слабый Диззи почти задыхался, стараясь не отстать. “Что я делаю”, – подумала Джу, – “у него же всегда было слабое сердце”.

– Джу… Я сейчас уйду, я не буду мешать, раз ты не хочешь. Но тебе плохо, я знаю, что тебе плохо – пожалуйста, если тебе будет нужна помощь… Вот, возьми.

Пухлая ладошка сунула в ее холодные, жесткие пальцы глянцевую визитную карточку. Белочка подождала, пока смешная фигура Диззи скроется за углом и не читая, жестко, в мелкие клочки, порвала тугой, тисненый пластик. Белые обрывки мотыльками улетели в подстриженный газон.

Однако в этом разговоре присутствовали некие тонкие вибрации смысла, вынудившие Джулию внимательно присмотреться к себе. Она затворилась дома, в аккуратной, маленькой, недавно снятой квартирке и тщательно осмотрела руки, ноги, ногти, лицо. Результаты не порадовали. В уголках чайных глаз залегли желтые тени – пока едва заметные. Миндалевидные розовые ногти испещрили белые метины “детского счастья”, кожа рук выглядела суше, жестче, чем раньше.

…Врач, бесцветный палевый “черепок”, удивительное сочетание заботливости и цинизма, словно явился из оставленного в далеком детстве пси-Центра Калассиана. Эскулап пропустил ее в кабинет, вежливо выслушал, тщательно осмотрел, долго мыл руки и тер их хрустящей салфеткой одноразового полотенца.

– Ну и? – не выдержала Джу.

– Ну-ну. Не торопитесь. В целом вы здоровы. Пока. Однако я честно предупреждаю вас – если не бросите жизнь, которую вы ведете, то умрете. У вас в запасе от силы год, может быть, полтора. Последние два месяца будут… очень болезненными.

Джу вскинулась – ореховая змейка, готовая к прыжку.

– На что вы намекаете?!

Врач снисходительно фыркнул.

– Вы неправильно меня поняли, свободная гражданка. Вы псионик?

– Да.

– Пси-эмуляция острых переживаний?

– Да.

– Это медленно разрушает ваш мозг и гипофиз. Случай в моей практике не первый. Думается, и не последний, в этом проклятом Парадизе наживаются на всем. Вам, должно быть, платят неплохие деньги. Но эти деньги не стоят жизни. Поверьте мне, милая девушка, если вам дорога ваша личность, уйдите из бизнеса развлечений. К чему такой, как вы, ковыряться мерзостях, которым набиты мозги ближнего нашего? Иллюзии, даже самые непорочные (если такие вообще есть) – дерьмо. Дерьмо, потому что отнимают у нас реальную жизнь. Вы псионик-сострадалист, признаю, не повезло, признаю – ну так займитесь курами и кроликами, это добрые создания. Полгода в деревне, на свежем воздухе, вернут вам форму. А я – я сделал все, что мог – предупредил вас.

Ошарашенная приговором Джулия расплатилась с доктором теми самыми деньгами, которые заработала в “иллюзионном” салоне Дерека, и пошла прочь, едва не кусая костяшки пальцев. Теперь ей стал понятен меланхолически-жалостливый скепсис Рафа.

Что ж, прощайте “Виртуальные приключения”. Белочка решила, что отважно пустится в новую неизвестность, выждав еще полгода. С тех пор прошло только два месяца – но Джу не могла отделаться от видения о черной коробочке – невидимом, сухо и жестко щелкающем счетчике…

* * *

Скрип тормозов, белая, теплая метель пуха за наполовину опущенным стеклом. Калейдоскоп воспоминаний больше не ломается – просто цветные стекляшки кончились, просыпавшись тусклыми камешками между пальцев.

Обходительный Джейк, заложив вираж, останавливает кар у знакомой двери.

– Пока, Джу, старушка.

– Спасибо.

Утро после ночи нежно переливалось золотом. Она вышла, хлопнув на прощание дверцей; как всегда, стуча каблучками, взбежала по крутым ступням. В замочной скважине белела крошечная записочка. Джу вытащила туго свернутый пластиковый треугольничек. Странно – только номер уником-связи: 7-777-777. Телефон мирового разума? Или новая работа? Впрочем, терять все равно нечего, а любопытство брало свое. Она рассмеялась.

На следующий день Белочка позвонит по Номеру Неизвестности.

Еще через день состоится ее первая встреча с полковником Хиллорианом.

Двадцатидвухлетний медик неполного статуса, сенс-сострадалист Джулия Симониан без радости и без печали примет место врача секретной экспедиции Департамента Обзора – а что ей, собственно, оставалось делать?

Глава IV

Иеремия, Мюф

7005 год. Северо-восточные поселения Конфедерации.

Длинное, прямое как стрела, шоссе Порт-Калинус—Восток запрудил поток разноцветных каров – трели клаксонов создавали невыносимый шум, но это, казалось, ничуть не мешало седовласому старику в синем льняном балахоне. Старик сидел, поджав ноги, прямо на разделительной полосе и покачивался в такт произносимым про себя словам. Рядом терпеливо слонялся мальчик лет восьми – крепкий густобровый паренек. Дорогу перегораживал развернутый трак шипастой стальной “гусеницы”.

Вертолет дорожной безопасности завис над полосой асфальта, взбивая винтами рукотворный ветер. Вихрь трепал развевающийся балахон проповедника, флажки на антеннах каров, темные волосы мальчишки. Новые машины все прибывали, скопище их блестящих тел сверху напоминало ячеистый панцирь гигантской черепахи.

– Четвертый, четвертый! Как слышишь меня, Либиан? Прием.

– Слышу отлично. Как обстановка, Мисти?

– Все так же. Старый перец крепко заткнул дорогу.

– Я удивляюсь, как его до сих пор не разделали в лепешку водилы.

– Он у них что-то вроде священного вола, Либби. Как бы ни чудил этот Иеремия, ему все сходит с рук.

– Можете сесть поблизости и снять его с трассы?

– Поблизости – никак. Тут и воробью пристроиться негде. Попробую это сделать на… приемлемом расстоянии.

– Как знаешь. Удачи! Конец связи.

Патрульный Мистиан вернул стандарт-уником в сумку-гнездо на поясе. Летчик двуместной патрульной машины повернул к нему полуприкрытое прозрачным забралом лицо и понимающе кивнул. Машина накренившись, заложила крутой вираж.

– Вот туда… Видишь, где упавший менгир, левее, левее… Оп…

Вертолет жестко сел на поле, испещренное проплешинами скошенной люцерны. Патрульный Мистиан пинком ноги выдвину трап, тяжело спрыгнул на землю, поправил кобуру с полицейским парализатором и деловито зашагал туда, где в облаке пыли и переливчатого воя продолжала копиться дорожная пробка.

Водитель крайней с обочины машины, не реагируя на полицейского, сосредоточенно прильнул к уникому. Остроносое сухое лицо напряглось в пристальном внимании, кожа загорелого, с залысинами, черепа пошла от усердия складками. Мистиан вынул собственный коммуникатор и криво усмехнулся – мини-экранчик на всех каналах забивали голубые волны помех. Звук, впрочем, был прекрасный – голос тревожно рокотал надтреснутым барабаном, взвизгивал свирелью, шелестел, шуршал и даже поскрипывал, оставаясь, тем не менее, вполне связной речью. Смысл проповеди не оставлял сомнений в роде занятий оратора:

– Верно говорю я вам – ибо приходит последний час, и призовете вы горы рухнуть и укрыть вас – но не будет вам прощения, и выйдут реки из берегов! Смрад и пепел будут властвовать над жилищем вашим! Псевдо-медведи придут пожрать останки стад ваших, и жен ваших и младенцев ваших! И падет Селена-прим, и, став черной, закатится Сестра ее. Прольются бурые тучи кровью, черви станут войском и саранча собьется в стаи… Поэтому говорю я вам – покайтесь! Вы, забывшие свою душу ради мертвого железа! Вы, продавшие свою душу Машине! Вы, ходячие мертвецы! Опомнитесь! Разбейте порождения Пустоты – проклятых, железных тварей, или они отнимут ваше место и под солнцем, и оком Разума. Сколь прекрасно идти, попирая стопой зеленую травку, столь омерзительно, теша леность вашу, забираться в пасть зверя, смердящего, урчащего, крутящего и соблазняющего. Ибо сказано пророком – что входит в брюхо через пасть, то выходит наружу через жерло иное, скверное…

– Чертов старый красноречивый хрен, – сплюнув, сквозь зубы процедил задетый за живое Мисти.

Он выключил уником. Остановленные “гусеницей” кары создавали вокруг проповедника сплошной непроходимый барьер. Патрульный вспрыгнул на капот машины остроносого, и, перебираясь с крыши на крышу, двинулся в сторону облюбованного новоявленным луддитом пятачка шоссе [3]. Мистиан держал направление так, чтобы появиться как раз за спиной мечущего словесные громы проповедника.

Задумку испортил бдительный густобровый паренек. Он осторожно, но решительно подергал деда за рукав и молча указал грязным пальцем в сторону запыхавшегося стража порядка.

Старик перестал покачиваться, встал, и с неожиданным достоинством в каждом движении, повернулся к полицейскому. Лицо Иеремии густо загорело. Светлой кожи не осталось даже в самой глубине резких, как шрамы, морщин. Глаза прозрачной, пронзительно-прозрачной голубизны смотрели спокойно. Греческий нос старика придавал ему сходство с мифическим прорицателем. Мисти отметил про себя, что дед еще крепок и держит спину удивительно прямо.

– Патрульный Мистиан. Ваш жетон, свободный гражданин.

Старик не торопясь открыл сумку на поясе, вынул блестящий квадратик на синтетическом шнурке. Мистиан сунул гладкий жетон в щель полицейского уникома и мизинцем набрал личный код доступа. То, что спустя минуту появилось на экранчике, до самой глубины полицейской души поразило Мистиана. Еще минуту он ошалело перечитывал четыре рубленые строчки, потом козырнув, повернулся и побрел прочь. Уходил он так же, как и пришел – по крышам каров.

Еще через пять минут мягко вертолет оторвался от поля люцерны.

– Пятый, пятый! Как слышишь меня, Мисти? Прием!

– Слышу отлично.

– Ну как – взяли вашего “священного вола”?

– Нет.

– Что? Плохо слышно… КАК ЭТО НЕТ?! Какого глюка, сержант Мистиан?!

– Заткнись, Либби. Мы в большой, упитанной заднице.

– Не понял. Что у вас там происходит, вы, отходы мирового разума?

– Почему ты не сказал мне, что старичком интересуются “глазки”?

– ЧТО?!

– Войди в систему с центрального терминала…

Мистиан слышал, как на том конце хрипло дышит ковыряющийся в информации Либби.

– О, Мировые Яйца…

– Вот и я сказал то же самое.

– Но ведь полчаса назад в его досье по этой части было чисто и пусто, как в сортире моей тетушки… и…

– Отбой. Поговорим позже.

Полицейский выразительно поглядел на напрягшегося пилота – тот в смущении отвернулся. Мистиан откинулся в кресле и еще раз прокрутил в уме четыре пресловутые строчки, ранившие его представления о возможном и невероятном.

“Иеремия Фалиан, 71 год, полноправный гражданин Каленусии. Доступ к информации закрыт. Полная физическая неприкосновенность – запрещение активных пресекающих контактов без санкции Департамента Обзора.”

Вертолет шел низко, отбрасывая на поле люцерны стремительную, распластанную тень. Успокоившийся было сержант Мисти сочинял в уме шедевр казуистической отчетности – победный рапорт о собственной неудаче. И тут неспешный ум стража порядка отметил нечто, едва не раздавившее последний бастион полицейского здравомыслия.

…Иеремия, вещая через стандарт-уникомы для сотен потрясенных владельцев каров, вещая пронзительно, гневно и по-своему убедительно, сам уникома НЕ ИМЕЛ!

* * *

Мальчишка помог деду закончить сворачивать “гусеницу”, они задвинули тяжелый скаток в придорожные кусты и забросали сухой травой – получилось неплохо. За спиной медленно, взвизгивая гудками, рассасывалась “пробка”. Кары тыкались, как слепые котята, пытаясь побыстрее вырваться на волю, но это только увеличивало общую сумятицу.

– Мюф, не отставай.

Иеремия, не оглядываясь на внука, уходил через поле широким, размашистым шагом. Трасса, мертвая аура перегретого асфальта и железа, вскоре остались далеко позади. Стерня колола ноги сквозь веревочные сандалии. В кристальной пустоте кобальтового, без единого облачка, неба журчала монотонная песенка остроклюва.

– Не отставай, Мюф.

Они еще прибавили шагу, неся в душе радостное единство праведных заговорщиков. Ветерок мешал запахи земли, скошенной, подсыхающей травы, коров и доброго, домашнего дыма. Поле сжатой люцерны кончилось, уступив место пологому склону холма, зарослям колючего кустарника. В ложбине меж двух пригорков поблескивало крошечное серебряное озеро. Над зелеными кожистыми листьями, над водой, вилась стая мелких мошек. Старик устал. Мюф догнал деда и теперь шел, держась за край синего балахона. Вид с вершины ближнего холма открывался потрясающий. Чаша горизонта прогнулась под тяжестью неба. Ее края слегка голубели легкой дымкой. До самых краев чашу наполняли бледно-палевые квадратики полей, терракотовые стены домов, витые нитки ручьев и речушек, плотные клочки яркой, сочной зелени. Мюф остановился на секунду, переводя дух.

Чуть пониже холма, на широкой, ровной площадке, стоял их дом – стандартная постройка, возведенная по излюбленному крестьянами Каленусии образцу: сильно скошенная крыша с мансардой, веранда, стриженные кусты, решетчатый заборчик мешал скоту обгладывать зелень. Не было только одного – гаража. Вместо гаража на чистом заднем дворике пристроилась конюшня. Как раз сейчас в распахнутую дверь высовывалась любопытствующая морда рослого пони. Из-за сарайчика появилась миловидная женщина лет тридцати, с ведром. Ее волосы были по-фермерски убраны в три косы. Фермерша поставила посудину с молоком на землю и смотрела в сторону холмов, приставив ладонь “козырьком” к изогнутым правильными дугами бровям.

– Привет, мама!

– Привет, Мюф. Здравствуйте, отец. Вы сегодня вернулись рано.

– Не рано, Минна, а в самый раз. У нас гости.

Старик не спрашивал – утверждал. Женщина смущенно потупилась и убрала завиток со щеки.

– Да. К вам пришли, отец.

Старик сверкнул прозрачно-голубыми глазами.

– Ты проводила их в дом?

– Да, все как вы говорили.

Старик удовлетворенно кивнул.

– Ты поступила правильно, послушавшись меня. А теперь – иди. Иди, отдохни. Можешь сходить к соседке – Кристи давно ждет тебя.

Минна Фалиан замешкалась, в жестах, походке, движениях рук скользила неуверенность. Она аккуратно сняла фартук, сложила в несколько раз замызганное полотно, долго разглаживала ладонями, поискала взглядом, куда положить, не нашла – и пристроила прямо на траву.

– Мюф. Я хочу забрать с собой Мюфа.

– Он останется. Я знаю. Так надо, не бойся.

Женщина медленно, нехотя повернулась.

– Минна!

– Что?

– Что бы ни случилось – не бойся ничего. Дай, я поцелую тебя. Вот так. А теперь иди.

Иеремия повернул к дому. Распахнутую настежь дверь перегораживала мелкая, тщательно подогнанная по размеру сетка от мух. Большую часть прохладной комнаты с низким, почерневшим потоком занимал деревянный стол. На табурете, спиной к стене, лицом ко входу примостился человек средних лет в полувоенной куртке без эмблем – такие вещи любят носить каленусийские отставники. Худое, жесткое лицо пришельца не улыбалось. Он поднялся навстречу Иеремии и первый протянул ему руку.

– Полковник Хиллориан. Вы знали, что я приеду?

Иеремия с достоинством кивнул.

– Мировой Разум предупредил меня.

Полковник сравнил облик Иеремии с голографическим изображением из архивов Департамента – оживший Фалиан располагал. Против расхожего обыкновения религиозных вожаков, вождь нью-луддитов не носил длинные патлы, как бы намекающие на избранность и страдания обладателя. Загорелую кожу головы покрывал короткий ежик седых волос, клиновидная серебряно-седая борода коротко подстрижена, усы выбриты совсем. Хиллориан поискал в лице старика тот трудноопределимый, но легко замечаемый оттенок беспокойного ханжества, который свойственен профессиональным сектантам, поискал – и не нашел. Иеремия был спокоен как скала, бирюзовые глаза под сморщенными старческими веками смотрели твердо и умно. Хитринка в облике Фалиана определенно присутствовала, но скорее житейского толка – за фигурой пророка не маячил чертенок обмана.

– Тогда Мировой Разум сообщил вам, зачем я пришел?

Иеремия принял вызов с завидным хладнокровием.

– Однако же, я не стану мешать вам выполнить задуманное, Наблюдатель. Не в моих правилах мешать живому существу следовать собственной сущности. Вы пришли сказать нечто – говорите. Попытайтесь убедить меня, раз вас толкает к этому внутреннее побуждение.

Хиллориан посмотрел в бирюзовые, умные глаза – спокойствие Иеремии завораживало. В воздухе комнаты пахло сушеной мятой, мягко гудел залетевший в полумрак дома псевдо-шмель. В самом воздухе, казалось, ласково разлился надежный покой – то, чего годами не хватало полковнику. Хиллориан заколебался, жестко преодолевая нестерпимое, невесть откуда взявшееся искушение без обиняков выложить все старику.

– Я не стану скрывать, ваша деструктивная деятельность смущает власти Каленусии. Я не понимаю вас, Фалиан – во многом, хотя и не во всем. Вы знаете – ваши способности позволяют вам это – при мне нет ничего: ни записывающей аппаратуры, ни оружия. Скажите честно, как уважаемый мною человек – чего вы надеетесь этим добиться? Вернуть общество в каменный век? – но вы сами знаете, и знаете прекрасно, что это невозможно. Прославиться? – но вы до сих пор отвергали самые заманчивые предложения масс-медиа. Хотите власти? Она до сих пор ограничена кучкой таких же фанатиков, как и вы сам, Иеремия. Чего же вы хотите, Фалиан?

Старик размышлял не более полуминуты.

– Вы сын Мирового Разума, как все люди. Прислушайтесь – разве ответ не очевиден?

Хиллориан сокрушенно покачал головой.

– Для меня – совсем и совершенно не очевиден.

– Хотите его получить?

Полковник насторожился – что это? Приглашение посетить внутреннее собрание секты? Очень похоже. К делу об Аномалии такой визит прямого отношения не имел, однако для “глазка” предложение звучало любопытно. Креатуры явно открывались, соблазнительно маня двусмысленностью перспектив – слишком замкнутыми казались до сих пор луддиты.

Хиллориан улыбнулся, принудительно смягчив выражение жесткого лица.

– Конечно. Такие, как я, любят ответы.

– Вы его получите. Если дождетесь утра здесь.

Полковник прикинул – время позволяло.

– Охотно.

Иеремия оглянулся на силуэт, мелькнувший за москитной сеткой.

– Минна! Ты не ушла, как я велел?

Силуэт смущенно отстранился за косяк.

– Раз ты здесь – принеси гостю обед.

Хиллориан незаметно проследил за лицом женщины, вошедшей с полным блюдом маленьких, четырехугольных пирожков. В глазах крестьянки блестел вызов, смешанный, однако, с тщательно, но не очень удачно скрываемым страхом.

– Благодарю вас, свободная гражданка.

Женщина, не ответив, выскользнула за дверь.

– Это ваша дочь?

– Сноха.

Полковник сделал вид, что его вопрос не был чистой формальностью, Иеремия сделал вид, что не понял уклончивой природы полковничьей вежливости (родственные связи Фалиана в Департаменте знали назубок).

– Сын погиб три года назад в автокатастрофе.

– Соболезную. Это стало причиной ваших действий?

– Нет. Не ищите легких ответов. Дождитесь вечера.

Хиллориан надкусил крошечный пирожок. Начинка пахла вишней.

– Надеюсь, вы меня не разочаруете.

Иеремия серьезно покачал головой, вставая.

– Ожидающему да воздастся.

Светило медленно ползло от зенита к закату. Хиллориан съел вишневые пирожки и теперь ждал, рассматривая щели потолка, наивную кружевную вязь самодельных салфеток на подоконниках и примитивно-талантливую роспись стен цвета блеклой терракоты. За окном царственно прохаживались здоровенные рыжие куры с мясистыми, лениво обвисшими гребнями. На дворе удлинялись синие тени. Минна несколько раз прошла по двору, тревожно гремя ведром, Мюф, посвистывая, заглядывал в комнаты – полковник чувствовал на своем виске пристально-любопытный взгляд мальчишки.

Наконец, солнце коснулось верхушки холма…

Они осторожно уходили в прохладную темноту летнего вечера – полковник, Мюф и старик. Тропинка ложилась под ноги мелким песком, огибая возвышенность. Трухлявый мостик без перил, переброшенный через мелкий ручей, угрожающе затрещал под ногами. Хиллориан невидимо улыбнулся в темноте – еще не хватало стоймя рухнуть в пропахшую головастиками, тинистую воду. Пели цикады. Густо кудрявились кусты – верхняя сторона листьев кожисто-зеленая, нижняя – нежная, серебряно-ворсистая. Серебряная сторона листьев мерцала в полутьме. Вечерние сумерки сгущались, в зарослях что-то безобидно возилось, пискнул и ускользнул, унося из-под ног длинное тело, приземистый, проворный зверек. В траве зажглись бледно-зеленые огоньки светляков.

Тропинка обогнула непролазные заросли и закончилась круглым, низким лазом в стене зелени – дыркой меж раздвинутых и прижатых колышками ветвей.

Иеремия вошел первым, следом шмыгнул Мюф, Наблюдатель пригнулся и, защищая руками глаза и ушные раковины, осторожно протиснулся между колючих сучков. За лазом обнаружилась круглая поляна, устланная тонкой травкой, которую окружали сплошные зелено-серебряные стены листвы. Потолком своеобразной комнате служило звездное небо. Посередине чернел круг от костра, очищенные от коры, отполированные прикосновениями стволы деревьев лежали на земле, создавая вокруг костровища своеобразный амфитеатр. На бревнах присели местные уроженцы – мужчины в одежде каленусийских фермеров, четыре девушки, одна из них – с круглым, пестрым как яичко перепелки личиком – приветливо улыбнулась Хиллориану. Потом, хихикнув, прошептала что-то на ухо подруге. Троица вновь прибывших устроилась на гладком, как темное стекло бревне, возле самого костровища. Между тем, собрание исправно пополнялось – сквозь колючий лаз один за другим проникали крестьянки, подростки, кто-то из детей притащил толстого кота – плоскомордого, с сердитыми косыми глазами. Участники собрания приглушенно переговаривались, как будто их подавляло холодно-прекрасное скопище звезд. Места на бревнах заполнялись, скоро стало довольно тесно, кучка опоздавших пристроилась прямо на траве, подстелив огромный пустой бумажный мешок.

Тем временем совершенно стемнело. Край неба, видимый над верхушками колючих зарослей, больше не светился лилово-пурпурным. Сонмы светляков в траве не без успеха соперничали со звездами. Кто-то, щелкая зажигалкой, с трудом подпалил дрова – заколыхались, разгоняя темноту, оранжевые блики. Засмеялась укрытая в кустах ночная птица. Собрание походило на слишком задумчивый ночной пикник без провизии.

Хиллориан повернулся к Иеремии.

– Как это будет выглядеть – что я должен делать?

– Ничего, ждите. Ищущий найдет.

Полковник задумался, рассматривая багрово-горячие, медленно оседающие угли. Глаза слипались – наблюдателя всерьез клонило в сон, однако жесткое бревно не позволяло расслабиться. Огонь пылал вовсю – столб искр уходил во тьму, таял в мирной темно-лиловой ночи. Пахло мятой, медоносами, белые зонтики неизвестных цветов белели в темноте. Хиллориан вспомнил войну Ахара. Там, южнее и еще восточнее, на более сухих землях, по ночам пахло пылью, полынью – и гарью пожаров. В какой-то момент полковнику показалось, что он снова чувствует резкий запах. Видение тут же исчезло. Но что-то изменилось. Ему показалось – реальность бытия всколыхнулась, исказившись. Поляну, костер, людей и животный как бы заволокло дымкой. Дымка, сродни туману, уплотнялась все сильнее. Звуки таяли и глохли в густом бесцветном мареве. Слух отказал первым. Зрение – потом. Хиллориан почувствовал иррациональный страх – его тело продолжает сидеть на отполированном до блеске бревне, рядом с неподвижным как скала Иеремией, и тем не менее, полковник знал, что находился в совершенно другом месте. Способность видеть возвращалась медленно. Сквозь черноту пробилось лучистое пятно. Расплывчатое мерцание обрело резкость и превратилось в желтый свет фонаря. Луч прорезал темноту. Тонко звенели капли воды. Зрительная перспектива сужала скупо освещенный коридор до неясного черного пятна в отдалении. Пятно выхватило грязно-серый свод, стену в причудливых узорах плесени, тускло блестевшие рельсы. Полковник сделал шаг, другой. Под ногами чавкала грязь. Где-то в стороне метнулось неровное эхо – слишком неровное, другое. Это шаги чужака, понял полковник. Он мгновенно погасил фонарь, осторожно сделал шаг назад, два шага в сторону и прислонился к стене. Во тьме осторожно переступили, потом раздался сухой щелчок – и вспыхнул горизонтальный столб света – незнакомец зажег свой фонарь. Полковник не торопясь снял с предохранителя пистолет, хладнокровно прикидывая момент выстрела. Свет приближался, хищной лапой шаря по стенам. “Как только луч продвинется еще на стандарт-метр, я открою огонь”. Хиллориан поднял твердую руку, ощущая надежную тяжесть оружия. Луч дернулся вперед. Полковник выстрелил.

…Уже спустив курок он понял – и это понимание пронзило его, наполнив ужасом и восторгом узнавания. В том месте, где конус света сходился в одну, пронзительно светящуюся точку, там, где должен был находиться фонарь, зажатый в руке незнакомца, там, в эпицентре противостоящей ему злой воли, так вот – там не было ничего.

Конус света свободно висел в воздухе, упираясь в пустоту…

* * *

Хиллориан почувствовал на своей щеке теплое прикосновение. Солнечный зайчик скользнул по опущенному веку.

Полковник сел, протирая глаза. Он лежал на росистой траве, рубашка промокла насквозь и липла к спине. Безобидно чернел прогоревший круг костра.

– Эй, есть тут кто?

Долговязый, величественный Иеремия появился невесть откуда. Старик казался хорошо отдохнувшим. Высокие сапоги по щиколотку намокли от росы.

– С вами все в порядке?

– Пожалуй. Кстати – ай-ай-ай. Вас следовало бы привлечь за незаконное распространение галлюциногенов. Что вы бросали вчера в костер, Фалиан?

Иеремия озабоченно покачал головой.

– Ничего не бросал. Яркие были видения?

– В достаточной мере. Кстати, по поводу ответа – я вам не верю.

– Я не лгу. То, что вы видели – это предупреждение. Возможно, будущее. Может быть, будущее, которому не суждено наступить. Все зависит от ваших поступков, Хиллориан. Разум Мира лишь предупреждает нас, оставляя нетронутой свободу воли.

Полковник скептически улыбнулся.

– Посмотрим. Вы знаете, что я видел?

– Нет. Все видят разное. Но только на этом месте, только ночью, и то не всегда. Вам повезло.

– Как знать. Процессы можно рассматривать и так и эдак.

Полковник ловко поднялся, отряхнул росу, хрустко потянулся.

– А что же Мировой разум сказал вам – вам, Фалиан?

– Что я могу принять ваше предложение.

– Я вам что-то предлагал? – делано удивился наблюдатель.

– Я поеду с вами в горы. Должно быть, это мой путь.

Хиллориан постарался ничем не выдать удивления. Возможно, старичок не так уж прост, и в луддитской ереси что-то есть – по крайней мере, сильные ментальные способности у проповедника налицо. Или он читает мысли? Хиллориан поежился. Такого в досье Иеремии не значилось.

Они вместе возвращались по мокрой траве, в беспокойном сиянии утра – наблюдатель и старик. По дороге к ним пристроился беззаботный Мюф.

Начало было положено, креатуры собраны. Осталось расставить фигурки на шахматной доске.

Глава V

Готовятся

Каленусия, сектор западного побережья, Порт-Калинус, штаб-квартира Департамента Обзора.

Алекс Дезет внимательно осмотрел комнату, в которую попал. Круглое помещение почти полностью занимал белый, тоже круглый, пустой стол и пять пластиковых кресел. Ровный, неяркий свет испускал прозрачный потолок, окон не было – их заменяли большие уником-экраны. Сейчас экраны не светились, их матовая, безмятежная поверхность оставалась тусклой.

Вокруг стола, если считать слева направо, сидели – сам полковник Хиллориан (никаких эмоции на физиономии “глазка”), девушка лет двадцати четырех (ореховые, добрые глаза и затаенное упрямство), загорелый старик с коротко подстриженной седой бородой (старый перец фермерской породы) и густобровый паренек лет восьми.

Стриж сел, скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла, прислушиваясь к мягкому гудению невидимого кондиционера.

Хиллориан бесцельно передвинул бумаги – этот жест выдал нервное напряжение наблюдателя.

– Начнем без лишних предисловий, свободные граждане.

(Стрижа позабавило обращение).

– Итак, начнем без предисловий. Представляю участников группы. Александер Дезет – специалист по безопасности или по проникновению в охраняемые объекты – как угодно, в зависимости от обстоятельств. Человек с пси-нулем.

Стриж вежливо кивнул собранию. Старик насупился и подозрительно оглядел иллирианца. Девушка окаменела лицом. Деревенский отрок остался равнодушным – Дезет подметил, что мальчишка сделал шарик из липкой жевательной смолы и сейчас пытается незаметно пристроить “подарочек” под крышку стерильно-чистого стола.

Наблюдатель продолжал как ни в чем ни бывало.

– Джулия Симониан – псионик-сострадалист, врач экспедиции.

Мальчишка перестал катать под столом липкий шар и уставился на девушку. Выждав, когда полковник отвлечется, скорчил ей обезьянью рожицу и тут же с невинным видом продолжил свое занятие.

– …Иеремия Фалиан – э… специалист по сенс-управлению техническими объектами. Нейтрализатор технических устройств, можно сказать и так…

Старик хранил величественное спокойствие, не реагируя никак.

– И, наконец, Мюф Фалиан – сопровождающее лицо.

Мальчишка мазнул по Стрижу бирюзово-прозрачным, таким же, как у старика, взглядом и приосанился.

– Я сам в представлении не нуждаюсь, – не без угрюмого юмора закончил полковник.

– Итак, перед нами стоит задача, о важности которой сказано все – я не хочу повторяться. Группа должна добраться до гор Янга… Слайд, пожалуйста.

По мановению невидимого оператора экраны ожили и Стриж увидел многократно воспроизведенную в каленусийских рекламный проспектах панораму: далекие льдистые вершины, тонкий пик Игольчатой горы на фоне лазурного неба, сверкание солнца на ледниковых пятнах, ниже – скалистые горы, переходящие в каменистый пастбищный хребет, испещренный пятнами травы, далее, на переднем плане – лесистые пологие холмы. Панорама впечатляла – красивая картинка величественного и одновременно игрушечно-яркого мира.

– Доставку группы на место Департамент Обзора берет на себя. Вас высадят вот здесь…

Хищный треугольник светового указателя метнулся вдоль панорамы, мгновенно поплывшей и превратившейся в карту.

– …предупреждаю возможные вопросы – ближе нельзя. Границы аномальной области проходят всего в двухстах метрах от точки приземления. После высадки группе предстоит преодолеть пятидесятикилометровый участок пути пешком. Карты (неэлектронные) будут выданы каждому участнику экспедиции. Путь не слишком сложный, там есть тропа. Правда, ею давно не пользовались…

По карте на экране споро прокладывая путь побежала юркая стрелка.

– У меня вопрос к вам, полковник.

Хиллориан, прерванный на полуслове, недовольно воззрился на Стрижа.

– У вас есть хорошие изображения с гор Янга?

– Аэрофотосъемка – конечно.

– Как ее сделали – учитывая обстоятельства?

– С планера. На борт приняли только относительно примитивную оптику. Результат обработан и восстановлен Системой.

– Тогда почему…

Хиллориан поморщился.

– Мы не можем забросить группу воздухом. Летчик той машины и его оператор погибли при неясных обстоятельствах. Собственно, результат, который вы сейчас увидите, выкопан из-под обломков.

Экраны снова ожили, явив удивительной красоты и странности панораму.

То ли долина, то ли каньон. Огромная воронка перевернутым конусом уходила в недра скалистого хребта. По краям воронки отчетливо просматривались ярусы – карнизы из окаменевшей глины, усеянные обломками. Кое-где камень откосов оплетало подобие технических конструкций – ажурные, острых форм каркасы из матового металла или пластика. В постройках чувствовалась некая странность – Стриж понял – они не имели смысла. По крайней мере, смысла, понятного человеку. Несимметричные, болезненные изломы ажурных вышек наводили на мысли о разрушении. Кукольный блеск изображения указывал на сайбер-реконструкцию макета.

– Объект назвали Воронка Оркуса.

– Эта реконструкция – все, что есть?

– Более чем. Остальное поймете на месте. Итак, наша задача – достичь объекта. Осмотреться. Сделать предварительную картографическую съемку местности, специалист имеется – это я сам. Главное – проверить объект на наличие подземных сооружений. И – наблюдать. Каждая странность, ментальная, психическая, интуитивная, физическая и фактическая аномалия подлежит фиксации. Заносить ее описание будете на диктофон, по возможности копию на бумагу – поменьше электронных устройств. Остальное – на месте и по обстоятельствам. Еще вопросы будут?

Девушка-псионик подняла голову.

– Медицинское оборудование…

– Никакой электроники. Все, что допустимо по обстоятельствам, вам предоставят. Антибиотики, обезболивающее, перевязочный материал. Но никакой сложной диагностирующей и лечебной техники. В конце концов, для того мы и приняли в экспедицию сострадалиста – в случае чего используйте ваши способности… У вас, Фалиан, вопросу будут?

Старик, похожий на фермера, коротко ответил:

– Нет.

– Тогда – конец брифинга. Время отправления вам сообщат дополнительно. Извините – до момента отправки мы вынуждены ограничить ваши контакты. Помещение и все, что пожелаете в разумных пределах, вам всем предоставят в стенах штаб-квартиры.

(То есть меня лично сейчас же засунут в камеру – подумал Стриж).

Хиллориан на выходе взял его под руку – то ли приятельский жест, то ли попытка вежливого сопровождения арестанта. Дезет повернулся к полковнику.

– У меня есть к вам пара вопросов – с глазу на глаз.

Хиллориан кивнул и остановился, выжидая, пока остальные покинут комнату.

– И?

– Это что – попытка самоубийства новым способом?

– Откуда этакий пессимизм?

– Состав группы у вас интересный. Девушка небоеспособна. Может быть, я шовинист, но дойди там дело до настоящей акции, она – смертница на сто процентов. Старый хрен-фермер с каленусийского востока был хорош, но только лет двадцать назад. Таких, как он, только помоложе, я частенько держал на прицеле. Попасть в них удавалось не всегда. Но сейчас из деда сыплется песок. Зачем мальчишка – я не понял совсем. Ваша акция – полный бред. Или вы мне лжете.

– Это не обычная акция. С чего вы взяли, что дело там дойдет до стрельбы или, тем более, рукопашной? С кем? Каньон пуст уже несколько лет – оттуда все разумные разбежались. Эти люди, Стриж, лучшие – в своем роде, но лучшие в Каленусии, да и в Иллире тоже, не сомневайтесь. Девочка – сенс шестой категории. Она легко читает эмоции безо всяких приспособлений, а в пиковые моменты формы – мысли.

Стриж тихо присвистнул.

– Впрочем, вас, нулевика, и ей не прочесть… Так что не смущайтесь. Кстати, вы в Форт-Харай листали газеты?

– Очень мало.

– Значит, не в курсе. Старик, которого вы видели, глушит моторы стандарт-каров ментальным усилием и делает пси-наводку на уником-передачи, причем, наводку, оформленную в слова. И снова – безо всяких приспособлений. Таких людей больше нет, Дезет. Найти псиоников подобного уровня, но еще и с полевой подготовкой нам не удалось – и никому не удалось бы. Впрочем, ваш опыт с лихвой заменит все, чего не хватает этим креатурам.

– А мальчишка зачем?

– Ни зачем. Старик фанатично верит, что внук – его резонатор для связи с пресловутым Мировым Разумом. На самом деле, паренек – полная бездарь в сенсорике. Я не смог убедить Иеремию оставить мальчишку дома. Впрочем, за парня отвечает только Фалиан – если хотите, это балласт, но не ваш. Вы можете просто не принимать его во внимание.

– Даже в случае… физической опасности для группы?

– Даже в случае. Ни с вас, ни с меня никто не спрашивает за целостность “сопровождающей персоны”. Считайте, что его попросту нет.

По замкнутому лицу Дезета невозможно было определить, как он воспринял эту новость.

– Я увижу дочь последний раз?

– Нет, теперь все. Только когда вернетесь.

– Я могу выйти в город?

– Вы рехнулись – нет, конечно.

– Мне не нравится это дело. Я не люблю чрезмерные странности.

– Придется полюбить.

– Я не управляю своими предчувствиями, зато они меня не обманывают.

– Не хотите, как хотите. Если вы отказываетесь, Алекс, тогда собирайте вещи и готовьтесь предстать пред светлы очи принцепса Иллиры – мы вас в два счета экстрадируем на неласковую родину. Хотите?

– Нет.

– Тогда не дергайтесь напоказ.

– Ладно, я приму это к сведению. До встречи в огне, полковник.

– До встречи. И давайте без обид. Удачи вам, Алекс… Охрана, проводите гостя.

Стриж не стал возражать, только отметил про себя неоформленную возможность нового оборота событий – сумей он полно оценить точность собственного предвидения, быть может, судьба иллирианца обернулась бы по-другому. А пока – фигуры расставлены, цель ясна, очертания креатур утратили туманную неопределенность – дело за игрой.

* * *

Величественно-неподвижный Иеремия спал, вытянув ноги на низком кожаном диванчике. Претенциозный модерн-диванчик, раскрашенный “под зебру”, просел под тяжестью каленусийского фермера. Плохо отрегулированный односторонний уником-экран бестолково мерцал. На экране суетились двоящиеся мультяшные фигурки: медвежонок и черепаха в очках отбивалась от желто-черных, цвета иллирианского флага, мартышек.

Мюф чуть приоткрыл дверь и выглянул в щель – третий раз за последние пять часов. Коротко, почти наголо стриженный охранник вежливо топтался почти у самого входа. Серая туника униформы “глазков” в искусственном свете отдавала зеленью.

– Не выглядывай, парень. Тебе нельзя здесь находиться.

– Уник сломался.

– Я вызову техника. А ты – ну-ка закрой дверь, живо.

Пришлось вернуться к уникому. На экране стрельба шла нешуточная – в ход пошла машина, пуляющая подручным материалом. Воздух резали снаряды слив, сочно взрывались бомбы помидоров. Овощное пюре щедро пятнало своих и чужих.

Мюф прибавил звука – Иеремия спал как ни в чем ни бывало – и снова приоткрыл дверь – всего на два пальца. Стриженый охранник отошел в сторону и сосредоточенно говорил в портативный стандарт-уником, прислонившись к стене почти у самого поворота. Лицо стриженого прикрывал корпус аппарата. Мюф выждал немного, незамеченным юркнул в противоположную сторону, повернул за угол и деловито двинулся вдоль кафельной стены. Возле широких раздвижных дверей из толстого непрозрачного стекла пристроилась нелепая разлапистая стойка, увешанная кофейного цвета униформой техников. Мюф подцепил халат поменьше, на ходу натянул его, закатал длинные рукава. Коридор отдавал скучно-сердитой чистотой, наводя на тревожные мысли о зубоврачебном кабинете. Через равные промежутки попадались двери – иногда стеклянные, порой – из толстого металла, к таким обычно была пристроена коробочка с прорезью для электронного жетона. Мюф для интереса врезал пару раз кулаком по грузно-глухой створке. Металл уныло загудел, однако наружу не выглянул никто. Длинные плафоны на потолке излучали мертвенно-бледный свет – эманации скуки смешались с воздухом цитадели. Поодаль свистнула в пазах раздвижная дверь. Долговязый парень в форме техника озабоченно прошел мимо низкорослого “коллеги”.

Удовлетворенный успехом Мюф проследил за сутуло спешащей прочь спиной и воспользовался незапертой дверью. Он второпях не подумал о товарищах “черепка” – но внутри оказалось безлюдно и спокойно. Помещение немного смахивало на библиотеку. В покинутом приюте “черепков” еще стоял сизый табачный дым. Вдоль стен и поперек вытянутой комнаты располагались стеллажи, сплошь заставленные черными блоками нумерованных сайбер-кассет. Один угол занимал захламленный пластиком и бумагой стол – недопитая чашка жидкого кофе стыла рядом с терминалом. В другом углу громоздился могучий сейф. Какой-то шутник нанизал испорченные кассеты на шнурок и протянул через всю комнату подобие праздничной гирлянды.

Мюф воровато огляделся, завернул к терминалу, ткнул пару раз наугад в клавши. Экран разразился бессмысленным фейерверком символов. Иеремия, окажись он рядом, наверняка не одобрил бы технократических упражнений внука, но проповедник в этот час мирно храпел на полосатом диване, под мерный треск сломанного уникома. Свобода вдохновляла. Мальчишка по буквам, одним пальцем набрал на пульте собственное имя:

>МЮФ Фалиан

>Приказ не распознан

>ИДИ ТЫ

>Не распознан параметр приказа

Запретный и поэтому особо привлекательный терминал, преисполненный технического греха, на поверку разочаровывал. Мюф забрал со стойки полдесятка кассет. Черные призмы мало отличались друг от друга – добротный черный пластик. Он попытался втиснуть пару штук в плоский карман штанов, одна поместилась, вторую пришлось выбросить – ловкий удар ногой отправил ненужный предмет в проволочную корзину с мятой промасленной бумагой и остатками яблочной кожуры.

Фалиана-младшего неудержимо манил оцифрованный сейф. Мюф взялся за стального монстра. 6500 – год основания Порт-Калинуса. Не то. 6993 – год собственного рождения взломщика. Сейф не поддавался. Неподалеку, в гулком чреве коридора печально взвыла сирена тревоги. Мюф спешил, перебирая годы войн с иллирианцами, расстояние до Селены-прим, а то и просто случайные цифры. Пару раз ему безо всякого основания показалось, что сейф немного подался.

– Стоять. Руки за голову!

Мюф обернулся. Незнакомый военный с жестким лицом целился в него из настоящего карманного излучателя. Мюф встретился взглядом с противником – и первый раз в жизни испугался по-настоящему. Зеленовато-бледное в искусственном свете лицо наблюдателя избороздили резкие складки – две глубокие борозды прочертили лоб не вдоль, не попрек, а наискось – глубокий бескровный порез. Узкие сухие губы под аккуратными выцветшими усиками тоже кривились. Но самое худшее – глаза. Глаза у владельца излучателя были прозрачные, белесые и холодные, словно окна в пустую, до блеска вымытую кафельную комнату, в которой, однако, только что творили нечто нехорошее.

– К стене.

Мюф выполнил приказ, едва сдерживая слезы ужаса.

– Имя?

– Мюф Фалиан.

– …Этот парень – мой подопечный, Доктор. Из проекта Хиллориана…

За спиной усатого появился смущенный охранник в серой униформе. Доктор и не подумал отвести от Фалиана-младшего ствол.

– Тогда какая холера принесла его сюда?

– Это мальчишка. Он сбежал погулять.

– Я доложу о вашем раздолбайстве, Кравич. Сдается, наша встреча не последняя.

– Вы мне угрожаете? Я не вашего ведомства, Док.

– Предупреждаю, Кравич. Предупреждаю и обещаю.

Мюф физически почувствовал липкий страх охранника, его нарастающую панику. Стриженый парень, однако, быстро овладел собою.

– Ладно. Разберемся. Сейчас я должен забрать его и водворить на место – в бокс.

Белесоглазый помедлил, по-видимому, получая от ситуации острое удовольствие.

– У меня приказ Хиллориана, – чересчур поспешно добавил страж.

Доктор еще помедлил, мазнул по Мюфу пустым брезгливым взглядом, потом нехотя опустил ствол.

– Ладно. До встречи в другом месте, Кравич.

Стриженый сухо, спокойно кивнул.

– Был рад пообщаться. Прощайте, Доктор.

Охранник цепко ухватил Фалиана-младшего за шиворот, одним движением вытряхнул из краденого халата и выволок мальчишку в коридор. Как только раздвижная дверь отделила их от усатого, конвоир-спаситель молча, яростно, вразмах влепил Мюфу крепкую пощечину. Герой принял награду без возражений.

…Сломанный уником в комнате все так же беспокойно мерцал. Мультяшный медвежонок исчез, мартышки разбежались, цветные полосы помех исказили и смяли безмолвную картинку. Тихо гудела лампа. Иеремия спал, но теперь он дышал совершенно беззвучно…

* * *

Белочка еще раз перебрала свое хозяйство, аккуратно разложив содержимое контейнеров на широком, удобном столе. В старой жизни, оставленной среди белоснежных портиков Параду, подобный врачебный примитив, без сомнения, вызвал бы растерянную улыбку Диззи, высокомерный сарказм Птеродактиля, или вежливое недоумение Авеля. Никаких детекторов, электронных зондов. Медицинского сайбер-советника в набор тоже не включили. Хирургические инструменты, правда, оказались высококлассными. Зато к ним прилагался устаревший стерилизатор – обычная стальная коробка для кипячения. Компактно уложенный перевязочный материал. Гели для быстрого заживления ран. В аккуратных гнездах контейнера набор одноразовых шприц-тюбиков – сразу с ампулами. Отдельно антибиотики, отдельно противошоковое. Обязательные стимуляторы, но не из самых сильных. Предосторожность не лишняя – Белочка припомнила мимоходом услышанные истории о невероятных странностях, которые проделывала с мощными стимуляторами аномальная зона. Кататония в свете общементальной проблемы была еще не самым плохим исходом. Человек зачастую терял контакт с реальностью, приобретая взамен повышенную предприимчивость. Джу имела общее представление о психических расстройствах, она представила себе гонку по горам за активным и хорошо вооруженным пациентом, с сомнением осмотрела глянцевитые ампулы и убрала их подальше. Потом тщательно упаковала контейнеры, проверила замки, вскрыла капсулу с жидким пластиком и запечатала крышки личной печатью. Печати медленно застывали.

Джу легла на легкомысленный диванчик, раскрашенный под шкуру барса, и уставилась в белый, чистый, без единой трещинки потолок. Медикаменты готовы. Дело за людьми.

Люди ее тревожили. Белочка ослабила пси-барьер, погружаясь в то трепетное состояние, которое предвещает легкий, едва заметный контакт изощренного псионика даже не с личностью или мыслью – лишь с легким абстрактным абрисом сущности другого человека.

…Хиллориан. Хиллориан представлялся ей черным, литым силуэтом. Яркий “свет” за спиной полковника мешал Белочке увидеть его лицо. Возможно, лица и не было совсем. Силуэт властно, без слов позвал ее, указывая куда-то в сторону. Белочка скосила глаза – в серой, туманной пустоте, на высоте чуть более метра висел светящийся конус. Каким-то образом Белочка поняла, что Хиллориан боится призрачного света конуса. Полковник источал тьму. Тяжелый силуэт без слов просил о помощи, одновременно смутно угрожая. Джу отстранилась с досадой, разорванный контакт отозвался болью в висках, жалостью и тонким, на грани слышимости, звоном порванной струны…

…Иеремия пылал мягким, желтым светом. Где-то далеко, за тонкой пленкой струящегося, необжигающего огня шевелилось нечто – комок или скопище, отдельная от Иеремии сущность, связанная с ним, тем не менее, невидимой прочной пуповиной. Белочка потянулась поближе и встретила сопротивление – будто незримая ладонь незлобно, но решительно толкнула ее в грудь. Она потянулась дальше, субстанция заволновалась, исходя рябью, сопротивление усилилось. Белочка нехотя отступила. Ощущение осталось неприятное – как будто упорно подглядываешь в замочную скважину. Комок темнел. Старик оставался светел. Рядом мерцала изумрудно-зеленая тень поменьше.

…Холод. Лед. Сталь. Блестящая, жесткая непроницаемая стена. Сущность Александера Дезета отторгла ее сразу и бесповоротно. Настоящего контакта не получилось. Белочка скользнула вдоль стены, стараясь не касаться к обжигающе-холодной, враждебной поверхности. Единственным видением, которое ей удалось вызвать, оказались ее собственные воспоминания – тот, наполовину неудачный опыт в салоне Виртуальных услуг, во время которого Джу потеряла сознание. Сейчас обморочный мираж вернулся, только более яркий, насыщенный не только красками и тоской, но – неподдельным ужасом. Ветер, слабый запах полыни. Запущенный дворик и выщербленная в центре, потрескавшаяся, забрызганная бурой кровью стена. Джу отшатнулась – видение погасло, в этот момент Белочка наполовину вспомнила, наполовину поняла со страхом, кем был Александер Дезет…

Она, не видя, смотрела в белый, чистый, нетронутый потолок. Она не верит Хиллориану. Она боится Дезета. Она идет с ними навстречу неизвестности. Пути назад уже не было. Белочка закусила костяшки пальцев и беззвучно, без слез, “шепотом” заплакала.

* * *

Этой ночью Стриж не спал. Он далеко заполночь мерил мягкими шагами комфортабельную камеру специального блока – так делали до него сотни заключенных. Потом опустился на единственный стул и ловил, ловил розовые отблески утра, пробивающиеся через верхнюю щель наклонной, глухой ставни на часто зарешеченном окне. Многочисленные датчики, записывающие каждый вздох иллирианца, не уловили ничего интересного, кроме одного-единственного без конца повторяемого слова на чужом, ненавистном каленусийцам языке. “Spes. Spes”.

Spes – это надежда.

* * *

Полковник Хиллориан тоже не спал. Он тщательно осмотрел свою одинокую квартиру в тихом, чистом пригороде Порт-Калинуса. Поискал спрятанные датчики – не нашел. Отключил суетливого домашнего сайбера, опустил и наглухо закрыл шторы. Собрал и долго жег на кухне бумаги. Он лист за листом бросал ненужные слова в настоящий (дорогостоящая прихоть холостяка) дровяной камин. Бумага корчилась, рассыпаясь седым пеплом. Потом, когда тускло-розовый рассвет забрезжил за глухой стеной занавесей, полковник встал и вышел за порог. В замке сухо и прощально щелкнул ключ.