Глава 14

Сорча проснулась, охваченная страхом. Ей казалось, что она проспала целую вечность.

Не грозит ли им опасность? Не напали ли на их след убийцы?

Она посмотрела на солнце, оно по-прежнему стояло высоко в небе. Так что спала она совсем недолго.

Арну рядом не было.

Сорча огляделась и увидела его. Он стоял на вершине холма, там, откуда она осматривала местность и где ей показалось, будто она может дотянуться взглядом до Бомонтани.

Как и она, он сбросил с себя верхнюю одежду, стоял в тонкой шерстяной рубашке, впитывая солнечное тепло, запрокинув голову и раскинув руки.

Он не заметил ее, и она воспользовалась моментом, чтобы полюбоваться им. Широкие плечи, узкие бедра, длинные сильные ноги. Он явно был рыбаком: долгие годы вытягивал сети и сражался со штормами. Он был сильным, отважным, хотя умом не блистал. А вот принцы королевской крови не отличались храбростью, не говоря уже о доблести. Так что ей повезло, что она встретила Арну.

Подойдя к нему, она вложила ладошку ему в руку.

– Тут так красиво, правда?

– Тут не просто красиво. Тут – решающее место. – Пальцы Арну оказались холодными и неподвижными, в резком голосе звучала боль. – Человеку необходимо устремлять взгляд к горизонту, иначе весь его мир сузится до размеров гроба, а жизнь превратится в прижизненную смерть. Человек может стучать кулаками в стены, пока не разобьет руки в кровь, и взывать о помощи, пока не потеряет голос, но без ветра и солнечного света, без травы и птиц он никогда не вырвется на свободу.

Что это с ним? Сорча терялась в догадках.

– Можно подумать, что ты сидел в тюрьме.

Он медленно повернулся. Его единственный глаз казался не зеркалом его души, а ставней, за которой он прятал свою боль. И вдруг, прямо у нее на глазах, он стал оживать. Даже голос изменился. Стал таким, как обычно: сочным и добродушным.

– Есть тюрьмы из камня и тюрьмы души. Человек способен расколоть камень, но только чудо открывает темницу души.

Четыре его пальца застыли у ее подбородка, а большой палец погладил щеку. Это медленное движение успокаивало ее и в то же время возбуждало.

– Какое именно чудо?

Вместо ответа он поцеловал ее.

Он говорил с ней одними губами, без слов. Говорил об удивительной магии, которую обещали ей девушки мадам, а его язык выражал такие нюансы, о которых они и не упоминали.

Его язык… Арну прижал его к ее губам, приоткрыв их для его дыхания. Он языком показывал ей, как сражаться и как ласкать. Она начинала было чувствовать себя уверенно, решив, что понимает, что надо делать. И тут он слегка поворачивал голову, пускал в дело зубы, изменял силу прикосновения, и она следовала за ним, словно он был ее наставником, а она – его ученицей.

После долгих мгновений нетерпеливого ожидания и радостного волнения он отстранился, словно был удовлетворен столь несовершенным контактом, и улыбнулся, очень довольный собой. Арну ласково ущипнул ее за щеку, словно она была его любимым спаниелем.

Неужели он не понимает? Ей мало этого поцелуя! Он только возбудил ее. Она прижалась к нему всем телом, ища то тепло, которое было ей обещано.

Его рука замерла над ней, а потом неохотно скользнула, обхватывая ее талию.

– Я не должен… – пробормотал он.

– Только на секунду, – попросила Сорча.

Арну заставил ее приподняться на цыпочки, прижимая к себе: грудь к груди, бедра к бедрам. Множество слоев одежды разделяли их, но это не имело значения. После стольких лет холодной, отстраненной замкнутости монастыря соприкосновение с другим человеком, настоящее соприкосновение, было отчасти наслаждением, отчасти мукой. Ее ладони легли ему на предплечья.

Она встала на цыпочки, чтобы ответить на его поцелуй, затем передвинула ладони ему на плечи, познавая его силу. Это не было обдуманным жестом, скорее инстинктом, который внушал ей потребность обнимать его так же, как он обнимал ее.

Вжимая пальцы ему в плечи, она пошевелила ими, словно разыгравшийся котенок, и застонала.

Что-то сломалось в нем – какая-то преграда, которую он поставил между ними: он рывком привлек ее к себе. Его поцелуй стал глубже, и он заставил ее бедра двигаться, продолжая прижимать их к своим бедрам: это медленное трение казалось каким-то животным и болезненно возбуждающим. Сорча оторвала губы от его губ и прошептала:

– Арну, я думаю, нам не следует этого делать.

– А я думаю, тебе не следует думать.

Он снова начал покрывать ее поцелуями. Его язык ритмично двигался в глубине ее рта, и почему-то этот ритм отдавался в самом низу ее живота.

Она обхватила его одной ногой, пытаясь прижаться достаточно тесно, чтобы унять странный зуд у себя между ног.

Судорожно втянув воздух, он поднял голову, посмотрел в ее запрокинутое лицо. Кожа туго натянулась на его скулах, подбородок решительно выпятился. А его глаз потемнел и пристально смотрел на нее.

Сорча ахнула, у нее перехватило дыхание.

Арну был полон решимости убить ее. Нет, не убить. Взять ее. Впрочем, не все ли равно.

От Арну исходила безжалостная сила, и Сорче стало страшно. Она задыхалась.

Он хотел лечь на нее, ворваться в нее, овладеть ею.

Девицы рассказывали ей об этом. Они описали совокупление во всех подробностях. Но только сейчас Сорча поняла, что именно они имели в виду. Близость? Да. Невообразимая близость. Она отстранилась от Арну, плотно сдвинула колени, однако не могла преодолеть охватившее ее желание.

Желание усиливалось. Впервые в жизни она готова была сразиться со своим страхом и принять вызов, который бросила ей жизнь.

Готова ли она следовать за Арну? Готова ли принять этого мужчину в свое тело и разделить с ним наслаждение?

Ей понадобится выйти замуж за принца, конечно. Придется родить детей ради своей страны. Принести остальную часть своей жизни в жертву долгу. Но ее обучали быть принцессой, пользоваться представившимися возможностями.

И сейчас ей представилась одна из таких возможностей. Солнце сияло. Дул легкий ветерок. Она была одна в безлюдной местности, с хорошим, честным человеком, с мужчиной, который ей нравился и который боготворил ее.

Ей представился шанс. Быть может, единственный в жизни. И Сорча его не упустит.

Арну уложил ее на траву, опустился на колени, снял с нее одежду. Она лежала обнаженная в солнечном свете и не знала, куда смотреть, что делать, куда девать руки.

Выражение его лица стало мягче, нежнее. Он прикоснулся к серебряному кресту, который висел у нее на шее:

– Красивый.

Она тоже прикоснулась к нему, неуверенно проведя пальцами по металлу.

– Мои сестры тоже носят такие.

– Своевременное напоминание.

Он не сводил глаз с Сорчи, не веря собственным глазам. Его мечта превратилась в реальность.

На его щеке блеснули слезы. Или это ей показалось? Приподнявшись на локтях, она всмотрелась в его лицо. Да, это были слезы! Голосом, полным нежной тревоги, она спросила:

– Что случилось? Ты плачешь?

– А ты никогда не плакала от радости? Ты настолько прекрасна, что невозможно сдержать слез. Ничего более прекрасного я в жизни не видел.

Лестно? Радостно? Да, конечно! Он такой добрый, такой нежный! Страх бесследно исчез. Арну дал ей то, что ей было необходимо.

Это место и этот момент, отгороженные от реального мира кольцом из камней. Ей необходимо было раздеться и купаться в лучах солнца, ощущая чудо соприкосновения ее теплой кожи с прохладной травой. Необходимо было показать себя Арну и увидеть, как этот грубоватый, прямой человек утирает слезы.

Он был красив. Он страдал. И отчаянно нуждался в ней.

Указательным пальцем он медленно обвел ее сосок.

От этого прикосновения все волоски на ее теле наэлектризовались. Сосок затвердел. Веки у нее полузакрылись, и она остро ощутила все запахи, все звуки, жар солнца в небе и прохладу земли под ней. Этот мужчина обострял все ее чувства. Благодаря его прикосновениям она смогла ощутить вращение земли, смену времен года, старение камней вокруг них – процесс столь медленный, что ни один человек не мог его почувствовать.

А Сорча почувствовала.

Благодаря Арну.

Из-под нее поднимался запах мятой травы, обволакивавший их обоих. Она почувствовала, как ее тяжелая коса оттягивает назад голову, поворачивая лицо к солнцу.

Арну сделал глубокий вдох.

Сорча согнула одно колено, понимая, что Арну не сможет перед ней устоять.

Он тихо рассмеялся.

– Я смеюсь не над тобой. Я смеюсь над собой, – объяснил он. – Я смеюсь над этим днем. Бог мой, как мы здесь оказались? Здесь и сейчас?

– Мы приехали верхом.

Погружая пальцы ног в траву, она ждала, наблюдая за ним.

Застежка у него на брюках оттопырилась. Ивлин рассказала ей, что это признак физического возбуждения. Однако Арну застыл на месте, глядя на нее, сжимая кулаки.

Он пытался овладеть собой! Этот милый, простой человек считает, что не вправе к ней прикасаться!

Приложив ладонь к его груди, Сорча спросила:

– Хочешь, я поиграю на дудке?

– Поиграешь на… ты хочешь… Боже правый! – Его сердце быстрее забилось под ее ладонью. – Да.

Она прижала руку к выпуклости у него на брюках, исследовав его член по всей длине от кончика до основания. Он оказался больше, чем она могла себе вообразить, и шевелился под ее прикосновением, вырастая в размерах.

Арну застонал и ткнулся ей в ладонь. Казалось, им овладело сладкое безумие. Он снова опустился на колени, схватил ее за плечи и толкнул назад, заставив потерять равновесие. Его ладонь легла на основание ее шеи.

Он замер. Захватил пальцами ее цепочку. Посмотрел на крест, который лег ему на ладонь, и его лицо исказила гримаса.

– Нет! – Он с силой потер глаз, словно пытаясь стереть ее образ, запечатленный в нем. – Прекрати. Не предлагай того, о чем ничего не знаешь.

– Но я об этом знаю. Девицы мадам мне рассказали, а если так тебе станет легче…

Он устремил на нее взгляд, полный веселого лукавства.

– А девицы говорили тебе, что мужчина может сыграть на дудке женщины?

Только было Сорча решила, что Арну не так глуп, как кажется, как он сказал нелепость.

– Полно тебе. Не надо говорить о том, в чем ты ничего не смыслишь. У женщин нет дудки.

– Тебя ждет сюрприз.

Арну добрался до рыжих завитков у нее между ног и ввел палец в ее лоно.

Удерживая ее взгляд, Арну нащупал бугорок между складками плоти.

– Здесь есть дудочка, и когда мужчина на ней играет, женщина поет.

– Думаю, ты не должен трогать меня вот так.

Она облизнула внезапно пересохшие губы.

– Смотри, как я это делаю!

Он не возражал Сорче. Он ей приказывал.

То, что началось как простой порыв, превратилось в событие, которое вышло далеко за рамки ее мизерного опыта. Все внутри у нее внезапно взбунтовалось. После стольких пустых лет было удивительно видеть, что ее тело по-прежнему подвержено всем внешним воздействиям. Что ее тело на самом деле живет своей собственной жизнью, не повинуясь рассудку. Окаменев от изумления, она смотрела, как он очень неспешно кладет руки ей на колени. Когда его шероховатые ладони скользнули по внутренней стороне ее ляжек, он раскраснелся, словно внутри него разлился жар.

Сорче это было понятно, потому что ее тоже бросило в жар. Ее кожа стала обостренно ощущать каждое дуновение ветерка. Соски у нее напряглись почти до боли. А ее дудочка заныла от нетерпения.

– Арну, не надо!

Ее голос был таким слабым, что ветерок унес его прочь.

Арну опустился у нее между ног и при солнечном свете увидел ее женские тайны.

– Когда ты оставалась одна, ты когда-нибудь…

– Да, – поспешно ответила она.

Конечно, она это делала! Чтобы не сойти с ума в тесном мирке монастыря. Но Сорче не хотелось об этом говорить.

К несчастью, ему хотелось. Он погладил ее ноги, подышал на тугие завитки волос.

– Значит, в монастыре ты себя трогала. Вот так?

Он провел большими пальцами вдоль складки ее женственности.

Она содрогнулась.

– Правда, Арну, по-моему, тебе не надо… и мне не надо…

Пока она протестующе лепетала, он смотрел, как двигаются его пальцы.

– О чем ты?

– Не надо делать что-то такое, что я…

Она задохнулась: его палец на долю дюйма проник внутрь нее.

– Чего именно не надо делать?

– Того, что я делала в самый последний, самый темный…

От охватившего Сорчу желания ей трудно было дышать.

– Самый последний, самый темный?

С огромным усилием она договорила:

– В самый поздний, самый темный час ночи.

Арну стал ласкать ее языком.

Сорча застонала. Ничто из того, что делана она сама, не шло ни в какое сравнение с одним-единственным прикосновением его языка, шероховатого и умелого.

– Говори, что ты делала в монастыре, – приказал Арну.

– Я… ну… Я трогала себя там, где сейчас твой язык.

– А ты нажимала? – Он проиллюстрировал свой вопрос действием. – Или тянула?

Он обхватил ее губами и сделал слабое всасывающее движение.

Кровь загрохотала у нее в ушах. В глазах потемнело.

– Расскажи мне, – прошептал он.

Словно завороженная тембром его голоса, Сорча была с ним предельно откровенна. Как ни с кем и никогда.

– Я была одна. Монахини… они молились и служили Богу, а я… я не была такой, как они. У меня даже вера другая. Но я… я не была и в миру. – Сорче хотелось излить Арну душу, рассказать все без утайки. Арну поймет. – Зимой почти все время темно. В монастыре поговорить не с кем. Я воображала мужчину…

– Принца?

– Нет! – Она почти засмеялась, сосредоточившись на ощущениях у нее между ногами и едва сознавая, что именно она ему открывает. – Просто мужчину, который трогал меня и говорил мне, что я прекрасна.

– Ты прекрасна.

Голос Арну ее ласкал.

– Который жил со мной, разговаривал, делал со мной такие вещи… Ох, Арну, пожалуйста! – Ее пальцы мяли траву. Тонкие стебли ломались под их судорожными движениями. – Пожалуйста, Арну! Ты должен… Еще немного, и я смогу…

– И в самый поздний, самый темный час ночи тебе удавалось заставить себя содрогнуться и кончить?

– Да!

– Вот так?

Он ласкал ее губами и языком. Похоже, он точно знал, с какой силой надо нажать, какую скорость движений поддерживать, как доставить ей наслаждение, не лишив девственности.

Ее тело содрогнулось. Она вскрикнула, отдаваясь волнам острого наслаждения. Все ее существо сосредоточилось в том центре, который он нашел с такой легкостью и разбудил с таким умением.

Она лежала на земле, ловя ртом воздух, и все страдания долгих лет одиночества испарились в жаре этого волшебного кольца.

Но Арну не убрал пальцы. Он продолжал возбуждать ее, и Сорчу снова охватило желание.

Его голос был текучим и пьянящим, словно шотландское виски.

– А ты вкладывала палец внутрь?

Он собирается… собирается… Она этого не вынесет. Это уже слишком: сапфировое небо, изумрудная трава, шаловливый ветерок, властный мужчина, ее нагота, постыдная откровенность, неутолимая страсть…

– Арну, пожалуйста, не надо…

Он ее не послушался, и его палец проник в ее тело.

Она была влажной, набухшей, и как только ее плоть сомкнулась вокруг его пальца, все ощущения обострились до предела. Он задал ритм, который ее тело почему-то узнало: ритм океанских волн, смены времен года, движения звезд. Повинуясь его подсказкам, ее тело вздымалось и двигалось, поднимаясь и опускаясь в такт движению его пальца, который то погружался в нее, то выходил обратно.

Когда же его палец остался внутри, продолжая ласки, ощущение заполненности усилилось почти до дискомфорта. Она даже ощутила боль.

Она начала ерзать, пытаясь снова вернуться к наслаждению.

– Два пальца, и все. Милая, дай мне…

– Нет!

Она попыталась отстраниться.

Он удержал ее, обхватив за бедра, и снова прижался губами к тайному местечку у нее между ног.

И тут Сорчу осенило: все, что он делал до этого, было прелюдией.

Сорча взлетела на вершину блаженства, вскрикивая, плача, извиваясь и вырываясь, содрогаясь снова и снова, пока не замерла в полном изнеможении.

Когда она упала на траву, задыхаясь, не в силах даже пошевелиться, Арну приподнялся и накрыл ее своим телом.

Он придавил ее к земле. Застежки на его одежде впивались ей в кожу. Он обнимал ее, покрывал поцелуями.

– Ш-ш! Милая, ты великолепна! Ты прекрасна!

Сорча обхватила его ногами и приподнялась ему навстречу.

Однако он двигался очень неохотно, не ответив на ее порыв.

– Ты меня не хочешь?

– Не хочу? – Его голос охрип от желания. – Да я умираю без тебя.

– Тогда разденься и…

– Нет! – Он посмотрел на нее. – Ни в коем случае.

– Но я хочу…

– Один из нас должен помнить об ответственности. Я беру ответственность на себя. – Он резко рассмеялся. – Удивительно, что меня не поразила молния за то, что я только что проделал. Но мы должны остановиться, Сорча. Должны.

– А меня поразила!

Она снова потерлась о его тело.

– Милая девочка, ты находилась не настолько близко, тебя лишь подпалило!

– А если бы находилась ближе?

Он с ужасом посмотрел на нее. Сорче не понравился его взгляд.

– Тебя тревожит, что я принцесса, а ты простолюдин? Но такое бывало. У Екатерины, российской императрицы, были любовники.

Он прижал ладонь к ее губам и с еще большим ужасом посмотрел на нее.

– Мы не сможем пройти весь путь и не…

Что он имеет в виду?

– Договаривай!

Его губы беззвучно шевельнулись, словно он боялся произнести свою мысль вслух. Наконец он глубоко вздохнул и, облизнув губы, произнес:

– Нам придется сделать небольшой крюк. Ты проведешь ночь на постоялом дворе.

– Крюк? – Она лежит обнаженная на траве, на ней лежит мужчина. Отголоски страсти едва успели затихнуть. А он говорит совсем о другом! – Сорча вернулась к прежней теме. Ей срочно нужно было вернуть разговор обратно к настоящему. – Еще была английская королева французского происхождения, Изабелла, у нее тоже были любовники.

– Крюк отнимет драгоценное время, которого у нас в обрез, но я не могу с этим бороться.

Если бы он отреагировал гневно, заинтересованно, Сорча продолжала бы его убеждать. Но он говорил почти рассеянно.

И ей стало обидно.

Она сбросила его с себя на землю и стала одеваться.

– А как насчет того человека, который на меня напал? Ты беспокоился, что у него окажутся помощники, а я не сомневаюсь в том, что они есть. Если мы сделаем крюк, то дадим убийцам шанс нас догнать. – Сорча надела рубаху.

– Но одновременно мы собьем их со следа. – Арну подал ей следующую рубаху, словно ему хотелось, чтобы она поскорее оделась. И в то же время он наблюдал за ее действиями с такой мрачной сосредоточенностью, что она не сомневалась: ему это крайне неприятно. – Я знаю подходящий постоялый двор. Его содержит человек, который, полагаю, тебе понравится.

– Наверняка.

– Впрочем, тебе все нравятся. – Он покачал головой, видимо, досадуя, что ей доставляет удовольствие знакомиться с людьми после стольких лет уединенной жизни в монастыре. – Пора перестать доверять каждому!

– Мадам тоже так сказала. Но как-то неловко подозревать в каждом врага!

А Сорча хорошо знала, что такое чувство неловкости. Из-за прикосновения тесных штанов к ее налившейся кровью плоти она покрылась потом. Неутоленное желание вызвало у нее раздражение.

– И уж если я должна относиться с подозрением ко всем и каждому, то почему должна доверять тебе?

Он встал, наклонился и отряхнул колени. Подумав, что ранила его чувства, Сорча прошептала:

– Арну?

Он выпрямился.

– Я – другое дело! Надеюсь, ты мне доверяешь?

Сорча испытала облегчение. Он на нее не рассердился.

– Ты же знаешь, что доверяю. Пусть ты простой рыбак, но ты – мой благородный рыцарь!

Арну привлек ее к себе, и Сорча растаяла в его объятиях, но он тут же отпустил ее.

– Отлично. Ты мне доверяешь. Значит, мы едем па постоялый двор.

Она сдалась.

– Хорошо, Арну. Едем.

Глава 15

– У тебя очень большой член? – спросила Сорча жизнерадостно.

– Что?!

При каждом шаге своего коня Ренье ощущал встряску, которая отдавалась в его чреслах.

Но хуже всего было то, что рядом ехала принцесса Радостная Малинка, которая весело обсуждала его отнюдь не безупречное поведение в каменном круге и задавала ему бесконечные вопросы по этому поводу.

Что, к дьяволу, произошло на холме в круге камней? Он планировал поцелуй. Простой поцелуй. Невинную игру губ, которая должна была бы расположить Сорчу к глуповатому Арну. Он решил, что если Сорча ответит на поцелуй, он перейдет к более тесной близости на следующий день.

Вместо этого он целовал ее, смаковал ее тело, словно умирающий от голода, и едва сумел остановиться.

И теперь становилось очевидно, что его величайший страх оказался реальностью: он лишился разума, потому что…

– Что ты сказала? – переспросил он.

– У тебя очень большой член? – Похоже, Сорче доставляло удовольствие произносить это слово. – Так его называла Ивлин. Мужским членом.

Он мысленно послал проклятия этому барышнику Макмуртри за то, что он отправил Сорчу в публичный дом. Мысленно проклял обаяние Сорчи, ее открытость, любознательность, но в первую очередь свое собственное тело, которое требовало утоления страсти немедленно.

– Принцесса не должна произносить таких слов.

– Для принцесс всегда существуют особые правила, – с сарказмом произнесла Сорча. – Меня тошнит от правил, предписанных принцессам. Когда я стану королевой, то издам закон, который будет гласить: «Принцессы могут называть мужской член мужским членом, и никто им мешать не будет».

– Отлично. Тогда и будешь называть его… – Он запнулся. – Будешь называть его так, как пожелаешь. А до тех пор давай не будет обсуждать мой…

Он снова запнулся.

– «Дудка» звучит излишне простонародно.

Губы у Сорчи опухли от его поцелуев. Ее веки соблазнительно опускались.

Ее мальчишеский костюм не оказывал никакого влияния на его либидо. Для него она выглядела как женщина, которую только что любили, и ему хотелось снова ее любить.

– Дудкой принцессы это тоже не называют, – сказал он.

– А как они это называют? – с досадой спросила Сорча.

– Принцессы об этом вообще не говорят.

– Ну и глупо! А как же мне задавать тебе вопросы?

– Никак.

– Но мне надо тебя расспросить. В Бомонтани мне, как принцессе, положено быть чистой, невежественной и неприкосновенной, – сказала Сорча и с отвращением добавила: – Мой будущий муж наверняка будет заниматься со мной любовью через отверстие в простыне.

– Не будет.

– Ты не можешь мне это обещать.

На самом деле он как раз мог ей это обещать. Он бросил на нее быстрый взгляд.

– Так что давай, Арну. – Она улыбалась ему, играя ямочками, стараясь уговорить. – Я не стану называть его мужским членом, если не хочешь. Но ты должен рассказать мне то, что я хочу знать. Твоя штука исключительно большая?

– Моя штука… – Окажись рядом стена, Ренье стал бы биться об нее головой. Вероятность победы была бы примерно такой же. – Пожалуйста, ваше высочество, называйте это членом.

– Ладно. Так это правда? Потому что когда мы уходили, Ивлин отвела меня в сторону и сказала на ухо, что ты, похоже, очень щедро одарен, а когда я спросила, что это значит, ответила…

– Да. Он громадный. – Ренье готов был сказать что угодно, лишь бы прервать это обсуждение, прежде чем он будет вынужден продемонстрировать ей свои размеры. И форму. А также правильное использование его… члена. – Если бы все мужчины Европы выложили свои члены на стол, мой оказался бы самым большим.

– Правда?

Боже правый! Она ему поверила!

– Нет.

– Может, и нет, но мне определенно хотелось бы увидеть всех участников этого действа.

Потрясенный, Ренье остановил коня.

Она тоже остановилась.

Он уставился на нее, стройную, сильную и совершенно серьезную.

Увидеть всех участников действа. Ей захотелось посмотреть, как все мужчины Европы шлепнут свои пенисы на стол, чтобы она смогла их оценить.

У него в животе возникло странное ощущение. Оно казалось смутно знакомым, словно он испытывал подобное чувство когда-то очень давно. Звуки вырвались изнутри, словно из земли пробился артезианский источник – сдавленные, надтреснутые, неуверенные. Но они продолжали звучать и становились громче.

Это был смех! Искренний, настоящий смех, который сотряс седло и заставил коня шарахнуться. Смех! Ренье не смеялся так с тех пор, как… Он не мог вспомнить, когда именно так смеялся.

Сорча захихикала, и этот радостный звук заставил птиц закружиться, а кроликов – высунуть мордочки из подземных норок.

Ренье встретился с ней взглядом – и снова захохотал.

– Если мне когда-нибудь удастся… собрать всех мужчин Европы вместе, я разрешу тебе… купить стол, – сказал он сквозь смех.

– Я напомню тебе о твоем обещании.

Наконец он успокоился, вытер слезы и сказал:

– Я не смеялся так уже много лет.

– Не думала, что ты наделен чувством юмора.

Он и сам был этим удивлен. Но еще более удивительной была мысль о том, что Сорча рассмешила его нарочно. Это была совсем не та Сорча, которую он знал мальчишкой. Тогда кем же она была?

– Ты только посмотри на эту дорогу, Арну! Она настолько широкая, что по ней рядом могут ехать двое. – Она повела рукой вокруг. – Посмотри на эту местность! Горы остаются позади, а мы возвращаемся к цивилизации. Когда доедем до Эдинбурга, у нас больше не будет возможности быть вместе.

Ох, нет! Опять! Боже правый, она ведь не пытается снова его соблазнить?

Но она пыталась сделать именно это. И Ренье уже было не до юмора.

– Если тебе что-нибудь втемяшится в голову, ты не отступишься.

Он снова послал своего коня вперед.

Она продолжала ехать рядом с ним, сидя в седле по-мужски. Конь двигался между ее бедрами так плавно, как это делал бы Ренье, если бы… Проклятие! Надо прогнать эти мысли, иначе он кончит. Стараться не думать о том, как он будет укладывать ее к себе в постель и раздевать. Не представлять себе ее округлые формы, белую грудь с веснушками, бледно-персиковые соски и огненные завитки внизу живота, которые приглашали мужчину прикоснуться к ним и, вспыхнув, превратиться в угли.

Судя по той боли, которую Ренье сейчас испытывал, он действительно получил ожог. Он прикоснулся к ней – и их обоих охватило пламя. Ее изумленное, потрясенное, полное страсти лицо подвигло его на еще больший накал пылкости – и глупости.

Только серебряный крест, который она носила на шее, остановил его. Он обжег ему ладонь, и, уставившись на него, Ренье вспомнил, что видел его свечение в самый мрачный момент своей жизни.