Глава 21.

Он тонет. Он, сын русалки, и он тонет, тонет на этой предательской твердой земле. Йен пытался как мог отбиваться и брыкаться руками и ногами, но нападавший был неумолим. Он погружал его голову в воду, вытаскивал и снова погружал. Наконец, в одно краткое мгновение, когда он оказался на поверхности и смог вдохнуть немного свежего воздуха, Йен заорал, что было сил:

– Мне уже лучше! Честное слово, гораздо лучше! Отпусти меня!

– Правда? – Хэдден приостановил свою деятельность.

– Правда, – пробурчал Йен довольно беззлобно, хотя чувствовал себя хуже некуда.

Хэдден, посомневавшись, все же отпустил его, и Йен, шатаясь, поспешно отступил подальше от корыта.

– Отвратительно.

Он откашлялся и сплюнул в растоптанную копытами грязь конюшенного двора.

– Ведь здесь лошади пьют, – укоризненно обратился он к Хэддену.

– Знаю. – Тот стоял, упершись в бока, созерцая своего сильно помятого, страдающего тяжелым похмельем кузена. – Я ведь сам сюда их приводил не раз.

– Теперь тебе больше не придется этого делать.

Йен, не торопясь, выжал воду из волос, потом скинул мокрую рубашку и долго ее выкручивал.

– Ведь ты брат богатой наследницы, – объяснил он.

– Но ты же мне этого в упрек не поставишь?

Хэдден говорил вполне вежливо, но Йен был уже способен воспринимать сарказм и разозлился.

– А почему бы и нет? Ты ведь намеренно солгал мне про себя, наложил руки на денежки, на которые я сам метил, дал мне затрещину… – он готов был и дальше перечислять мнимые прегрешения Хэддена, но тот прервал его.

– Ты все это заслужил, – сказал он. И это было справедливо.

Йену было нечего возразить.

– А кто затащил тебя вчера в это удобное, выложенное соломой стойло? А к тому же я дал тебе проспаться и разбудил тебя, только когда уже нельзя было больше ждать. – Хэдден указал на солнце. – Уже за полдень, и гости начинают разъезжаться.

– Пусть проваливают поскорее, – раздраженно сказал Йен.

– Да, у них теперь найдется, что порассказать. Каждый рвется первым попасть в Лондон, чтобы все разблаговестить, как очевидец.

– Им бы только везде свой нос сунуть. Бездельники!

– Да, но у меня как раз неотложное дельце к одному из них, так что нам нужно пошевеливаться.

– Интрижка с женщиной? – привычно осклабился Йен.

– Как же, есть у меня на это время! Мало разве у меня работы в конюшне?

Йену было все еще очень трудно понять, что этот завзятый лошадник, этот его собутыльник, этот Фэрчайлд имел все привилегии законного наследника, да вдобавок еще и преимущества богатства. Это так несправедливо, но ведь если посмотреть правде в глаза, в жизни Йена никогда не было никакой справедливости.

Он жалел, что не может презирать Хэддена, как он презирал всех остальных законных Фэрчайлдов. Так ему было бы легче. Но Хэдден был братом Мэри, а ее Йен не презирал. Помимо того, они с Хэдденом были все-таки товарищи. И наконец, сегодня утром Йен был слишком утомлен, чтобы взвинтить себя до бешенства.

– А что такое спешное случилось, что понадобилось вытаскивать меня из моего стойла – которое скорее всего и будет мне теперь постоянным домом, раз я умудрился потерять твою сестру, – и подвергать меня таким изощренным пыткам?

– Ты спрашиваешь, что случилось? Это!

Хэдден сунул ему прямо под нос покрытую нервными каракулями бумагу. Йен взял ее, вытерев руки о штаны. Он прочел то, что там было написано, и недоуменно взглянул на Хэддена.

– А кто убийца?

Хэдден только молча смотрел на него, скрестив руки на груди.

– Ты? – высказал Йен догадку. – Неужели Мэри? – продолжал он, не получив ответа.

Хэдден не подтвердил его высказываний ни словом, ни даже кивком, но кто бы еще это мог быть? Что еще могло бы заставить Хэддена предпринимать ответные действия? И без того нетвердо державшийся на ногах Йен зашатался, пытаясь вдуматься и понять. Но не смог, это было выше его сил. Черт его побери, если он позволит этому гнусному змею – шантажисту погубить его кузенов, вот единственное, что он сообразил сразу.

– Мы этим займемся, – насколько мог бодро, произнес он.

Губы Хэддена скривились в улыбку.

– Я так и знал, что ты захочешь помочь.

Несколько оживившись, Йен спросил:

– У тебя есть какой-нибудь план?

Хэдден обнял его за плечи.

– Есть.

Подъездная аллея была заполнена экипажами. Кучера старательно удерживали горячившихся лошадей. У дверей высокородные гостьи прилежно махали друг другу платочками, сожалея о том, что они теперь расстаются надолго. На балконе их мужья, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, обсуждали лошадиные стати. Толпа постепенно редела. Гости разъезжались, торопясь поделиться с друзьями и знакомыми захватывающей, хотя и не совсем правдивой историей об очередных неприличных происшествиях у Фэрчайлдов.

Семейство Фэрчайлд с завидным упорством исполняло свой долг, выстроившись в дверях и на балконе, чтобы проводить гостей. Но то огромное напряжение, которого им стоило сохранять любезный вид, начинало понемногу на них сказываться. Улыбки становились все более натянутыми, голоса звучали все более резко.

Себастьян стоял рядом с Мэри, как будто для того, чтобы убедиться в том, что приносимые им вновь и вновь поздравления были достаточно учтивыми. Когда толпа гостей поредела, он прислушался, слегка наклонив голову, и затем подтолкнул Мэри поближе к Лесли.

– Послушай-ка, – сказал он настойчиво.

Мэри старалась сделать вид, что она не подслушивает, но ее дядям и в голову не приходило сколько-нибудь сдерживаться.

– Ты что-то похудел, Кэлвин, – язвительно адресовался Лесли к брату. – Все тоскуешь по своей возлюбленной?

И без того грустное лицо Кэлвина еще больше сморщилось, и голосом, в котором желание сливалось с доходящим до поклонения обожанием, он провозгласил:

– Леди Валери изумительна.

Презрительно усмехаясь, Лесли повернулся к Освальду.

– Ты только посмотри, солидный человек, а изнемогает от страсти к женщине. Да и разве это женщина, тьфу, просто стыд! У него просто нет гордости.

– Гордости? – Освальд с трудом оторвал полный собачьей преданности взгляд от окон комнаты леди Валери. – Что такое гордость, когда ты побывал в раю!

Лесли негодующе фыркнул.

– Вздор. Какой может быть рай с этой безобразной старухой!

– А тебе-то откуда знать? – уничижительно усмехнулся Освальд. – Тебя-то она к себе не подпустила.

Лесли бросил на него злобный взгляд.

– Она мне не нужна. Она стара. Она безобразна. Она…

– Она моя единственная настоящая любовь, и если ты скажешь хоть еще одно слово, я тебя убью.

Сжав кулаки, Освальд подступил к Лесли. Лесли молчал, пока Освальд не отошел. Тогда он внезапно спросил:

– А где Берджес? Он должен был бы быть здесь.

Кэлвин сокрушенно вздохнул.

Освальд в досаде пнул ногой мраморную ступеньку.

Лесли выругался и вошел в дом.

– Обычная история, – шепнул Мэри Себастьян. – Она покоряет их всех одного за другим. Каково?!

По губам Мэри пробежала непочтительная улыбка.

– Тем лучше для нее.

Себастьян кивнул в сторону Бэба, уныло и озабоченно оглядывавшего подъездную аллею.

– Он ищет Нору.

– Да. – Мэри посмотрела вслед Бэбу, который поплелся исполнять долг гостеприимства по отношению к гостям. Некоторые из них настолько перепились, что были не в состоянии даже уехать.

– Не понимаю, куда она могла исчезнуть. И так надолго.

– Очень странно, – согласился Себастьян. – Понятия не имею, что бы это значило.

Мэри невольно вспомнила о пустом сейфе. Не имело ли исчезновение Норы какое-то отношение к дневнику?

– Да, хотел бы я знать, где дневник. – Себастьян как будто прочитал ее мысли. – Это единственное, что нас здесь удерживает.

С прошлой ночи они не говорили о дневнике. С того самого момента, как выяснили, что сейф пуст. Они вообще почти не разговаривали. Трудно даже объяснить, как на них это подействовало. Не то чтобы между ними произошла ссора – нет, Себастьян всю ночь не выпускал ее из объятий, – но какая-то напряженность все же чувствовалась. Неужели их затея была напрасной? Такой путь, столько страданий – и все зря?!

– Мне кажется, он у Дэйзи, – сказала Мэри.

– Почему?

Потому что она не сводит с тебя жадного взгляда, подумала Мэри.

– Потому что она готова на все, чтобы получить то, что она хочет.

– Такое определение подходит к любому из Фэрчайлдов. Мне кажется, это Лесли.

– Почему? – в свою очередь спросила она.

– Потому что Лесли знает про дневник.

Мэри широко раскрыла глаза.

– Вот как? А ты откуда это знаешь?

– Он сам мне сообщил. – Его поджатые губы дрогнули. – Когда издевался надо мной у комнат леди Валери.

– А, это когда он сказал тебе, что дневник у меня? – догадалась она.

– Да, но я безоговорочно верю тебе теперь.

Ей очень хотелось думать, что это так.

– А сейчас, с твоего разрешения, я вплотную займусь поисками этого проклятого, судьбоносного и такого неуловимого дневника.

Он ласково погладил ее по щеке и вышел.

Мэри понимала теперь его такое неожиданное и неудержимое бешенство в тот день в ее спальне. Ей следует благодарить дядю Лесли за свое замужество. Благодарить ли ей его на самом деле, подумала она, или призывать проклятья на его лысеющую голову.

Но как бы там ни было, она замужем, и ничто не может этого изменить.

Экономка всегда смотрит в лицо фактам. Мэри всегда следовала этому правилу. А сейчас ей нужно сто фунтов, чтобы заплатить этому вымогателю. На мгновение ей пришла мысль обратиться к леди Валери, но тогда неминуемо пришлось бы давать объяснения, чего ей не хотелось. А, кстати, что случилось с самим этим шантажистом? Он собирался войти с ней в контакт, но ей больше не подсовывали под дверь анонимных записок. Быть может, он уехал вместе со своим хозяином?

К подъезду приближался пышный экипаж. Кто-то возвращается, подумала Мэри. Зачем бы это? Кто-то забыл свои перчатки или комнатную собачку. Мэри повернулась, чтобы уйти. У нее не было больше никакого желания говорить ни о своем неожиданном наследстве, ни о скоропалительном замужестве

Но в этот момент она заметила герб на дверце кареты.

Это был экипаж Фэрчайлдов. Вот так так! Мэри с любопытством следила за тем, как кучер остановил лошадей у подъезда, как лакей откинул ступеньки кареты, и тут она широко раскрыла глаза от изумления: из кареты выскочила пропавшая Нора.

– Мэри, – позвала она. – Мэри Фэрчайлд. Или теперь ты уже Мэри Дюран?

– Дюран. – Мэри слегка запнулась. – Леди Уитфилд.

– Так я и думала после этого эпизода у тебя в спальне.

Поднимаясь по лестнице, Нора выглядела смертельно усталой. Перо у нее на шляпе небрежно обвисло, шаль то и дело сползала с плеч. Сумочка, болтавшаяся у нее на руке, при каждом шаге ударяла ее по ноге. На все эти неудобства она не обращала никакого внимания. Поравнявшись с Мэри, она сказала:

– Поэтому-то я и уехала так внезапно. У меня были причины. Пойдем, милая. – Она взяла Мэри под руку, и они вместе вошли дом. – Я ездила в Лондон за свадебным подарком для тебя.

– В Лондон за подарком? Зачем же так далеко? – Мэри едва удержалась, чтобы не обвинить Нору во лжи. – Вы предпочли не присутствовать на свадьбе, чтобы поехать за подарком?

– О, это очень важный подарок!

Увидев спешившую им навстречу миссис Бэггот, Мэри приказала:

– Чай для леди Смитвик и поскорее.

– Да, это было бы кстати. – Нора прошла в кабинет. Она наконец освободилась от шляпы и шали и, опустившись в кресло у камина, положила досаждавшую ей сумку на пол.

– Поездка в Лондон – это кошмар. Надеюсь, мне не скоро случится вновь побывать там.

Любопытство все больше одолевало Мэри. Происходило что-то очень странное. Она, как ни пыталась, не могла объяснить себе ситуацию.

– У нас есть кое-что общее, – продолжала Нора. – Мы плохо переносим дорогу, обе мы были в услужении.

Мэри неуверенно попыталась возразить. Нора приподняла брови и махнула рукой.

– Ах, оставь это! Миссис Бэггот мне все рассказала. А ты что думала, она промолчит?

Вот, стало быть, чем закончились все ее хитроумные расследования.

– Раз она рассказала вам, значит теперь это всем известно, – сказала Мэри с горечью.

– Вовсе нет. Она мне вполне искренне предана, хотя и имеет склонность посплетничать, если ей должным образом польстить. Ну, а кто без греха? Я, видишь ли, сказала ей, что, если хоть одно слово о твоем прошлом станет известно, ее уволят без всяких рекомендаций, и я сочту своим личным долгом проследить, чтобы она никогда не получила другого места. Мне кажется, она мне поверила, а ты как думаешь?

Перед Мэри постепенно раскрывалась подлинная суть характера Норы, а может быть, просто раньше гостья не присматривалась так близко к хозяйке дома. Нора обладала здесь реальной властью. Это ощущалось в ее спокойном взгляде, ее холодном вежливом выражении лица, в ее неулыбчивых губах.

Но настоящая леди не делает замечаний прислуге в чужом доме.

Когда за экономкой закрылась дверь, Мэри сказала:

– Я ничего не понимаю. Почему вы говорите мне, что знаете о моем прошлом? Зачем вы поехали в Лондон, если вы знали о нашей предстоящей свадьбе? Что вообще происходит?

– Все очень просто, моя милая. Я никогда не хотела, чтобы ты хоть в чем-нибудь пострадала. Ты одна из немногих избранных. Ты – Фэрчайлд.

– Я сама себе хозяйка, – возразила Мэри с негодованием.

– Ну, конечно, как и все Фэрчайлды, – согласилась Нора.

Мэри хотела было возразить против этой явной лжи, но промолчала из вежливости.

– У меня мало увлечений, но тем, что у меня есть, я предаюсь всецело. – Нора взяла чашку со стола, но, не сделав ни глотка, поставила ее обратно. Сняв перчатки, она сказала:

– Ты, конечно, слышала, что я была гувернанткой, когда Бэб на мне женился. Известны ли тебе все подробности?

Мэри была рада, что могла совершенно честно это отрицать.

– Мне было всего только пятнадцать лет, когда я стала гувернанткой в соседней усадьбе. Я была очень неопытна и несведуща в житейских делах, хотя, уверяю тебя, что не считаю это своим оправданием.

Мэри отрицательно покачала головой.

– Однажды Бэб застал меня плачущей, потому что я скучала по матери. Хозяйские дети мне очень досаждали – но я не помню уже все детали. Я много тогда плакала. Бэб был очень добр ко мне… ну, ты понимаешь. Он вообще очень добрый. Когда он снова приехал туда в гости, он ускользнул от девицы, за которой, как предполагалось, он ухаживал, чтобы передать мне какие-то сладости. Я была рада. В моей жизни было так мало хорошего.

На губах у Норы мелькнула улыбка. Она разглаживала лежавшие у нее на коленях перчатки.

– С того момента для меня началось счастливое время. Я с нетерпением ожидала его посещений. Это была единственная отрада в моем унылом существовании, и вскоре гувернантка Нора… начала полнеть.

– Да, обычная история, – сочувственно пробормотала Мэри. Слишком обычная. Слишком похожая на ее собственную. Она зацепила Мэри, как рыбу на крючок, и Мэри, затаив дыхание, ждала продолжения.

– Я даже не понимала… я просто не знала, что со мной происходит. Но моя хозяйка мгновенно узнала соответствующие симптомы и выкинула меня на улицу. Бэб нашел меня. – Нора прижала руку к сердцу. – Мы бежали в Гретна-Грин, и там он женился на мне.

Мэри перевела дух. Ее история имела совсем другой конец, куда менее благополучный. В этой не было тайного убийства, а только безрассудная страсть и неожиданная порядочность.

– Это делает ему честь!

– У него больше благородства, чем у любого лорда, какого я когда-либо встречала. – Глаза Норы блестели мягким блеском, как у влюбленной женщины. – С его положением и его внешностью он мог бы жениться на любой девушке. Но он выбрал меня. Да! Он и теперь мог бы иметь любую женщину, но он верен мне. Он порядочный человек, Мэри. Он хороший человек. А послушать его отца, так он просто идиот, погубивший семью. Как мог его наследник жениться на гувернантке, на полном, по его мнению, ничтожестве? Пока я не услышала эти крики старика, я не понимала все величие жертвы, принесенной Бэбом ради меня. Но в тот момент я поклялась быть достойной оказанной мне чести.

Мэри с трудом удерживалась в границах приличия. Ее безмерно раздражали неумеренные на ее взгляд похвалы Норы.

– О да, такая честь. – Это еще вопрос, кто кому оказал честь, думала она про себя, скорее все как раз наоборот!

– Да, и я должна сказать тебе – все, что бы я ни делала с тех пор, было ради благополучия Фэрчайлдов.

От пылкости ее тона у Мэри мороз пробежал по коже. Перед ней была фанатичка, почти страшная в своей одержимости.

– Я бы хотела, чтобы вы поговорили об этом с Себастьяном, – неловко попыталась пошутить она. – Он, по-видимому, совсем не знает, какую честь я ему оказала.

– Ничего, поймет, когда я передам тебе это. – Наклонившись, Нора порылась в сумочке, лежавшей у ее ног, и достала оттуда книжку в черном кожаном переплете. Она спокойно вручила ее Мэри.

– Вот, теперь он у тебя, – просто сказала она. Мэри тупо смотрела на книгу.

– Что у меня?

– Дневник леди Валери, девочка. – Нора усмехнулась. – Я тебя, похоже, сильно ошарашила. Ну, приди в себя. А ты думала, у кого он?

– Я начинала уже подозревать, что это вообще выдумка, – выпалила Мэри, – с целью заманить меня сюда.

– Вовсе нет. Я надеялась, что он станет спасением семьи.

– Что вы хотите этим сказать, миледи?

– С тех пор как состояние Фэрчайлдов перешло к тебе, ты сама понимаешь, мы были весьма в затруднительных обстоятельствах, так что мне пришлось… свести знакомство с ростовщиками, чтобы заложить… ну, скажем, некоторые ценности. Один болван ростовщик хотел сбыть шкатулку леди Валери вместе со всем содержимым, но я вовремя сообразила, что дневник во сто крат дороже шкатулки, и приобрела его за бесценок.

И это Нора, казавшаяся такой покорной, кроткой женой! Кто мог предвидеть, какая кипучая энергия таилась в этой маленькой женщине. Мэри понимала теперь, что именно Hope Фэрчайлды были обязаны жизнью.

– Эта небольшая, в сущности, тетрадь могла бы погубить многие репутации. Я сначала написала леди Валери, предлагая ей вернуть его за соответствующее вознаграждение. Я получила очень высокомерный ответ, так что после этого решила войти в контакт с людьми, которые, на мой взгляд, могли бы быть заинтересованы в его публикации. Я устроила это прием, чтобы провести негласный аукцион… – На лице Норы появилось что-то вроде интереса. – А Эгасс уже уехал?

– Да, – с трудом выговорила Мэри.

– Я просила Бэба передать ему – ну, сказать всем им – что я передаю дневник тебе.

Мэри медленно перевела дыхание.

– Но почему? Почему именно сейчас?

– Леди Валери и ее репутация были мне абсолютно безразличны, но теперь она, можно сказать, вошла в семью. Это уже совсем другое дело, согласись. – Нора слабо улыбнулась. – Она наша родственница по Себастьяну и друг семьи из-за Кэлвина и Освальда, как я подозреваю.

Мэри сделала непонятное движение рукой.

– И Берджес тоже? – спросила Нора, по-своему его истолковав.

– Да, как я подозреваю. – Неожиданное сочувствие охватило Мэри. – А что станут делать Фэрчайлды… без дневника?

Чашка чуть дрогнула в руке Норы.

– Мне придется чаще посещать ростовщиков.

Мэри погладила обложку дневника.

– Быть может, Себастьян…

Поджав губы, Нора покачала головой.

– Не думаю, чтобы семейное чувство, вынуждающее меня вернуть дневник, может в свою очередь вынудить лорда Уитфилда простить то, чему нет прощения.

Такая непримиримость не укладывалась у Мэри в голове, к тому же… Себастьян заверял ее, что таинственная семейная вражда не имеет значения. Как-то не увязывалось одно с другим.

– Я даже не знаю, о чем идет речь, – попробовала она хоть что-то выяснить.

– Если твой муж захочет тебе рассказать, тем лучше. А не захочет, – Нора пожала плечами, – пусть так и останется.

Быть может, дяди действительно заслужили бедность. Быть может, дочери заслужили все доставшиеся им на долю огорчения и даже больше. Но Бэб, он почти невиновен, он всего лишь жертва полученного воспитания. Йен, как бы дурно он с ней ни поступил, заслуживает не только презрения. И Нора не должна одна нести на себе все тяготы.

– Мне пришла в голову одна идея, – сказала Мэри. – Вы не приняли бы часть состояния Фэрчайлдов в подарок?

Нора выпрямилась, оживившись. Но тут же снова поникла.

– Зачем?

– Я бы хотела таким образом выразить благодарность за возвращение дневника.

Нора поджала губы.

– Это подарок?

– Да, разумеется. Но по крайней мере позвольте мне выразить благодарность за то, что вы… так успешно ввели меня в общество.

Мэри видела, что Нора продолжает чувствовать себя оскорбленной, поэтому она торопливо добавила:

– Будем говорить откровенно. Я вовсе не презираю деньги. Больше чем кто-нибудь из Фэрчайлдов, я знаю их власть. Мне вполне ведомо и отчаяние, порождаемое их отсутствием. Но на деньгах моего деда лежит печать проклятья. Они оставлены мне не в возмещение зла, сделанного в прошлом, но с тем, чтобы я заставила Фэрчайлдов помучиться.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Нора.

– Знаю. – Откинув со лба выбившийся локон, Мэри вздохнула. – Я знаю, потому что у меня было искушение использовать их именно для этой цели.

Нора смотрела на нее в упор, широко раскрыв глаза.

– Когда в тот день десять лет назад я пришла сюда за помощью, только Йен выразил готовность помочь мне. Никто другой даже и не побеспокоился. Я в ответ возненавидела Фэрчайлдов. Я ненавидела вас всех.

Это признание обнажило червоточину, таившуюся в душе у каждого Фэрчайлда, но Мэри говорила спокойно и уверенно, потому что она одолела демона мести.

– Поэтому я хочу передать две трети состояния вам. Одну треть я хочу закрепить за Хэдденом.

В глазах Норы по-прежнему было недоверие.

– Ты хочешь сказать, что позволишь… даже моим дочерям воспользоваться этими деньгами? И дядям тоже?

Отказавшись от денег, Мэри избавилась от чувства несправедливости, десять лет омрачавшего ее жизнь.

– Да, – отвечала она безмятежно. – Распоряжайтесь этими деньгами, как найдете нужным.

Глаза Норы блеснули и снова померкли. Она медленно покачала головой.

– Дитя мое, лорд Уитфилд не любит Фэрчайлдов, а он твой муж.

– Вы имеете в виду, что он распоряжается моим состоянием. Но он поклялся предоставить мне делать с этими деньгами, что мне угодно. А мне так угодно.

– И когда же он тебе это обещал? – В голосе Норы было не только сомнение, в нем был и цинизм, и насмешка. – Это было до свадьбы? Ведь так, дорогая?!

– Да, но Себастьян… – Мэри замолчала и вопросительно взглянула на Нору.

– Такой же, как и все мужчины, и готов пообещать все на свете, лишь бы завладеть своей добычей.

Она заметила, что Мэри хочет возражать, и предостерегающе подняла руку.

– Я не говорю, что он не лучше других. Только он все равно скажет что угодно, чтобы настоять на своем. Со временем ты привыкнешь к таким разочарованиям.

– Нет! – вырвалось у Мэри. – Он мне не стал бы лгать. Он ясно дал мне понять, что мое состояние принадлежит только мне.

– М-мм. – Нора поставила чашку на поднос и отодвинула его от себя. – Я вижу, у тебя есть основания для таких надежд. Я бы, конечно, приняла деньги с благодарностью. Но если ничего не получится, уверяю, что мое отношение к тебе не изменится. По-моему, ты лучшая из Фэрчайлдов и достойна уважения.

Мэри не понимала, шутит ли она или говорит всерьез, но сказала:

– Я такого же мнения о вас.

Глава 22.

Себастьян стоял на пологой крыше, облокотившись на парапет, доходивший ему до пояса, и смотрел вдаль на земли Фэрчайлдов и простиравшуюся за ними соседнюю усадьбу. Она должна была бы принадлежать ему.

Теперь ею владела чужая семья, какие-то выскочки из торговцев, не знавшие, что им делать с избытком денег. Разбогатевшие торговцы – вроде него самого. Однажды он попытался за большую сумму выкупить у них свою бывшую усадьбу. Теперь можно было себе это позволить. Он не удивился, когда они отказались продавать. Теперь Себастьян мог признаться себе – он рад тому, что так вышло. Ему не хотелось бы жить среди тяжелых воспоминаний, наполнявших этот дом. Он предпочел бы начать снова… с Мэри.

С тех пор как он женился, снова встал вопрос о земельной собственности. У них с Мэри будут дети, и они должны получить такое же воспитание, какое он сам получил в детстве. Они должны вволю резвиться на свободе в полях, лазать на деревья, удить рыбу в местной речонке. Но что важнее всего, у них будут родители, способные оказывать им поддержку всю жизнь.

Ему хотелось скорее увезти Мэри отсюда и немедленно приняться за этих будущих детей.

Но вместо этого он по-прежнему занимался поисками дневника леди Валери. Ох уж этот таинственный неуловимый дневник, наверняка это был миф – если бы только Лесли не раздразнил его тогда!

– Себастьян?

Он обернулся на голос и увидел Мэри. Она направлялась к нему между каминных труб, словно окутанная дымом. Но дым исчез под порывом ветра, и солнечный луч упал на ее непокрытую голову, превратив в чистое золото ее распущенные волосы. Бахрома шали льнула к ее плечам, словно сам ветер вознамерился приласкать ее. При виде жены Себастьян испытал какое-то странное чувство, не то, чтобы прилив желания, – хотя оно и вспыхнуло в нем с новой силой, – но что-то еще помимо этого, чему он не сразу нашел название. Это, пожалуй, гордость, подумал он: несмотря на отягощавшую Мэри наследственность, она держалась со спокойным достоинством. Или, может быть, – восхищение: она перенесла столько несчастий и не сломалась, но стала хладнокровной и смелой женщиной.

Но как бы он ни называл это вновь возникшее в нем чувство, сдержанность не позволяла ему выразить его открыто.

Последние две недели он провел с Мэри, привыкая доверять ей. Тридцать лет своей жизни он презирал всех и все, что имело отношение к ее семье.

Хотя ему казалось, что он полностью преодолел ненависть и жажду мщения, какая-то частица этого чувства все еще жила в нем.

Мэри улыбалась ему открытой радостной улыбкой, от которой у него закружилась голова. Не впервые ли она улыбалась ему так искренне? Наверно, так оно и было, потому что сердце у него забилось, как от быстрого бега. Бурное дыхание распирало грудь. Его зрение обострилось настолько, что, казалось, он мог заглянуть в вечность. Чувства переполняли его.

Он потерял рассудок. Он просто помешался на ней. Но, по обыкновению, он не желал, чтобы она догадалась о его безумии, поэтому он попытался обрести достоинство.

– Что ты здесь делаешь?

Его наигранное высокомерие достигло цели: улыбка на ее лице погасла. Зачем он сделал это? Теперь он испытывал чувство вины, и ему захотелось вернуть эту чудесную улыбку.

– Я хочу сказать, как ты сумела найти меня? – он постарался улыбнуться сам и возможно приятнее. – Здесь на крыше довольно уединенно.

Ее это явно не успокоило, потому что она отступила на шаг.

– Я просто спросила, где ты. Кто-то из слуг видел, как ты поднимался сюда.

Он попытался принять добродушный вид.

– Что ж, я рад, что ты пришла. Это прямо как в доброе старое время.

– Какое время? – Может, теперь он расскажет ей что-нибудь о прошлом?

– Последний раз я поднимался сюда с твоим отцом.

– С отцом? – заслонив рукой глаза от солнца, она смотрела на него, как на сумасшедшего. Разве он был так дружен с ее отцом?

Чувствуя себя радушным хозяином, старающимся помочь гостю обрести непринужденность, он продолжал этот пустой разговор.

– Твоему отцу нравилось на крыше. Он говорил, что здесь хорошо мечтать.

– Да, это на него похоже. Это, наверное, единственное, что он действительно любил. – Мэри опустила руку и заботливым тоном старшей сестры осведомилась:

– Себастьян, ты не болен?

Решив, наконец, перестать пугать ее, он поклонился.

– Благодарю, я вполне здоров.

Она сделала ему реверанс в ответ.

– Я спросила потому, что мне кажется, на гостей напала какая-то хворь. Я только что встретила в коридоре неподалеку от кабинета мистера Бриндли. Он совсем позеленел и поспешил прочь, не сказав мне ни слова. А обычно он так приветлив.

Себастьян процедил сквозь зубы, раздражаясь:

– Я здоров.

Выражение ее лица прояснилось.

– Ну, тогда у меня есть для тебя хорошие новости.

Он заметил, что она прижимала к груди какую-то книгу, как будто это было немыслимое сокровище.

– Да? – Тон его был довольно равнодушен. Он привык говорить так.

Она радостно протянула книжицу ему.

– Вот он! – В голосе ее звучало нескрываемое торжество.

Себастьян рассеянно взглянул на простой черный переплет.

– Он?

– Дневник. Он у меня!

Себастьян стремительно приблизился к ней. Он выхватил у нее из рук дневник и открыл его наугад. Ему бросился в глаза прекрасный ровный почерк. Почерк леди Валери. Никаких сомнений!