— Чем тебе помочь? — спросила она и тут же прокляла себя. Идиотский вопрос! Так продавщица спрашивает у клиента, выбирающего себе шляпу. Ну, а что она еще могла сказать? Что говорят перед лицом смерти? — Прости.

— За что?

О Боже, все было даже хуже, чем она думала.

С невероятной осторожностью Ранд положил тело Гарта на землю, как будто хотел, чтобы брат немного отдохнул на травке, аккуратно сложил его разодранную одежду, так что издали могло показаться, что ничего страшного не случилось. Но ничто невозможно вернуть обратно.

— Думаешь, больно ему было?

Больно? Взрыв просто пробил им стену, наверняка ни единой целой косточки не осталось.

— Когда я отыскал его, он уже испустил дух. Сначала я очень разозлился, потому что он так и не сказал мне то, что хотел. То, что мне так важно было услышать. — Ранд уставился в одну точку, не в силах поверить в неизбежность случившегося. — Но потом я подумал, сколько же он перед смертью мучился? Может, он мгновенно погиб, а?

— Конечно, мгновенно. Смертей-то я навидалась, знаю, о чем говорю. — Это она-то знает? Силван расхохотаться хотелось над собственной выдумкой. Она лгала, но это была благая ложь, ложь во спасение. Ранд, кажется, поверил ей, и это его утешило. Может, потом он и узнает страшную правду. А может — она потрогала холодную руку Гарта — может, эта правда не имеет никакого значения?

— Видно, я счастливчиком родился, — с горькой усмешкой сказал Ранд. — Всегда так: одному не везет, а другой из всех передряг невредимым выходит.

Силван не очень долго знала Гарта, но он ей нравился, она его уважала, и сердце ее сжала горечь потери.

— Только я и уцелел из всего своего полка, ты про это знала?

Гарт оправдывал честь называться герцогом Клэрмонтским — мало кто так заботился о своих людях и своих землях, как он. Пускай он порою бывал несдержан и самонадеян, но всегда выполнял свой долг, как бы трудно ему ни приходилось.

А Ранд все говорил о своем.

— Я был в бою, бой шел много часов подряд, без передышки. Моему полку был дан приказ атаковать французов. Французы брали верх. — Он сухо рассмеялся. — Надо же нам было хоть что-то сделать для Веллингтона.

Рассказ Ранда и, еще прежде, зрелище бездыханного тела Гарта вернули Силван в минувшее. Пережитое нахлынуло на нее, затопило, потянуло назад. Вспомнилось, как она стояла, держа зонтик над головой, и глядела на бой издали. Расстояние — как тонкое стекло. Как непрочная преграда, отделяющая ее от страданий.

— И тут у меня убили коня, прямо подо мной. Я схватил под уздцы другого — сколько их там носилось, этих лошадей, на которых уже не было всадников, и эти бешеные кони добавляли неистовства всеобщему безумию. Вскочил я на коня, а тут мальчик бежит, водонос. Я взял у него кружку, хотел освежиться немного и замешкался. А потом кинулся догонять свой батальон — куда там. Французский строй поглотил его. Они были взяты в кольцо неприятелем, и я больше никого из них не видел. Живым.

Что до нее, то эта преграда, или стекло, долго не продержалась. Уже через час, когда пошли первые раненые, она разбилась, дав дорогу страданиям.

— И вот теперь опять. Я живой, а брат — погиб, и все только потому, что я на какой-то миг опоздал.

Силван глядела на его искаженное болью лицо и понимала, что нет у нее таких слов, которые утешили бы его. Может быть, все же попытаться?

Робко и неуверенно она проговорила:

— Не ты же виноват, что это случилось с Гартом.

— Меня мучает мысль, что, успей я минутой раньше…

— И ты бы погиб. Тоже. — Нет, не то она Говорит. Да и какая из нее утешительница. Лучше вернуться назад, на фабрику, и попытаться спасти тех, кому еще можно помочь. А Ранд? Он что, воображал, что властен над жизнью и смертью? Тело его брата лежит, бездыханное, на земле, а он оплакивает тщету собственного существования.

— Если б я выскочил к паровой машине…

— Тебя бы тоже убило.

На этот раз ее голос звучал тверже, воинственнее, и это, судя по его взгляду, вернуло Ранда к действительности.

— Силван? — Он потянулся к ее руке. Она отстранилась.

— Нет.

Ранд спрятал лицо в ладонях и простонал:

— Я тебе противен.

— Сейчас — да.

Ее прямота, ее злость заставили его вздрогнуть.

— Почему? Потому что остался жив?

— Потому что ты — размазня, — — яростно закричала Силван. — Ты остался жив, и вместо того, чтобы быть благодарным Богу, ты все время ноешь, стонешь, жалуешься! Это недостойно мужчины.

— Прости меня!

— Хотелось бы. — Все, о чем она думала сейчас, горячим потоком слов выплеснулось наружу. Силван упала на колени, прямо в мусор, и бросала эти безжалостные слова прямо в лицо Ранду.

— Ты живой потому, что время тебе умереть еще не настало. Потому что на этой грешной земле есть такая работа, которую кроме тебя никто другой не сделает, и Бог решил, что ты тот труд на себя и возьмешь. Удивляюсь я, сколько раз еще Ему тыкать тебя в это носом придется, пока ты соблаговолишь понять, чего от тебя ждут?

Он показал на разрушенную фабрику.

— По-твоему, это называется: ткнуть носом?

— По-моему, это работа, которую надо сделать. Твой брат хотел, чтобы с его людьми было все ладно, и лучше всего было бы, если бы ты встал на ноги и позаботился о них. — Поднявшись, она окинула его пренебрежительным взглядом. — А потом и поплакать можно.

— А ты? — спросил Ранд. — Разве ты никогда не жалеешь о прошлом?

Силван застыла. В его словах она услышала и горечь и насмешку. Действительно, какое право она имеет упрекать Ранда, если не может справиться с собственными воспоминаниями. Они являлись к ней неотвязчивыми ночными кошмарами, и она не в силах была избавиться от них. Силван хотела сказать об этом Ранду, но гордость мешала ей признаться в собственной слабости.

— Боже! — воскликнул вдруг Ранд. — Мама!

Леди Эмми опиралась спиной на стену, тетя Адела с Джеймсом стояли рядом. Когда она осознала смысл того, что предстало перед ее глазами, ее мягкое лицо исказилось гримасой ужаса и безутешного горя. Она зашаталась, хрупкое ее тело поникло под тяжестью этого страшного удара, и тетя Адела скомандовала сыну:

— Придержи ее, Джеймс.

Джеймс подхватил леди Эмми, а тетя Адела попыталась обнять ее, но леди Эмми стряхнула с себя их руки и неожиданно быстро кинулась вперед. Ранд рванулся ей навстречу, но и его объятие продолжалось не более мига, она освободилась от его сочувствующих прикосновений и опустилась подле Гарта. Руки ее трогали тело погибшего, и, отыскав на груди Гарта место, где должно было биться сердце, она положила на него свою ладонь. Другую руку она протянула Ранду, и тот взял ее и задержал в своей.

— Дитя мое, — произнесла она, глядя на Гарта. Потом обернулась к младшему сыну:

— Он вернул тебе твои ноги?

Помедлив, Ранд кивнул:

— Кажется, да.

Тетя Адела обошла Силван, торопясь на подмогу леди Эмми, а Джеймс упал на колени там, где стоял. Сейчас это была семья, оплакивающая одного из своих, и Силван почувствовала себя чужой и ненужной.

Крепко сжав губы и подавив крик, рвавшийся из груди, она зашагала к фабрике. Там был человек, который нуждался в ней.

Доктор Морланд держал в руке розовую, покрытую шрамами культю ноги. Он осторожно потрогал шов, которым Силван стянула кожу и мышцы над обрезанной костью, и улыбнулся Нанне.

— Клянусь всем святым, вам очень повезло, что леди Силван оказалась рядом как раз тогда, когда случился взрыв.

Нанна послала Силван благодарный взгляд.

— Так оно и есть, сэр. А коли бы стали дожидаться нашего старого конского доктора, того, кого у нас всегда зовут, если что приключится, я б небось умерла уже, да еще перед кончиной успела б страшных мук натерпеться. Не то, чтобы с мистером Робертсом не все ладно, только вот я — не конь.

— Это уж точно. Ну, я бы и сам не смог выполнить ампутацию лучше. — Он осторожно положил культю обратно на подушку, и Силван наконец-то с облегчением вздохнула. В Клэрмонт-курте, в одном из холлов, наскоро была устроена больница. — Знаете, мне бы очень хотелось, чтобы все молодые хирурги усваивали свое ремесло столь же старательно, как вы, ваша милость.

Силван не сразу поняла, что доктор обращается именно к ней. «Баша милость» — так называют леди Эмми, так называли Гарта…

Гарт покоился в гробу, выставленном в большом салоне. Его браг — ее муж — стал теперь герцогом. Четыре столетия сохранялся этот некогда установленный порядок, цепочка никогда не прерывалась, так чему она удивляется? Почему ей и в голову не приходило, что, если Гарт умрет, Ранд станет герцогом?

А она герцогиней. Дочка торгаша — герцогиня Клэрмонтская. Какая-то злая ирония была в этом, мрачная шутка Господа Бога. — Да, лучшей медсестры вам здесь не сыскать, — сказал доктор Морланд обступившим его работницам с фабрики.

Женщины отозвались нестройным хором, гремя своими костылями и поправляя сползающие бинты.

— Мы и не ожидали такой доброты и заботы от герцогини, — сказала Дороти, и тут ее взгляд упал на леди Эмми, и крестьянка почувствовала себя неловко. — Я хотела сказать…

— Я понимаю, что вы хотели сказать. — Вся в черном, леди Эмми из-за этого глубокого траура как-то сразу вдруг постарела и ослабела. Все же, усаживаясь на стул, она попробовала улыбнуться Дороти. — У Силван за плечами такое, что мне с ней в этом нечего тягаться.

За спиной леди Эмми в таком же полном трауре стояла тетя Адела.

— По-моему, все должны согласиться, что и наша вдовствующая герцогиня, и наша новая герцогиня привносят свое в титул герцогов Клэрмонтов. Думаю, мой племянник не ошибся в выборе жены.

Улыбка на губах леди Эмми потеплела — она увидела сына, единственного теперь ее сына.

— Не могу поверить своим глазам. Он ходит. Ходит!

Ранд кивнул матери и тете Аделе, потом окинул взглядом женщин из Малкинхампстеда. Все они одобряюще следили за ним, а Чарити подняла свою перебинтованную голову с подушки.

— Такой страшный и бедственный год миновал с той поры, когда вы с войны вернулись, весь покалеченный. А раз вы теперь опять ходите, это знамение нам, что плохие времена позади.

Опираясь на локоть, Нанна сказала:

— У нас хоть сердца опять бьются, когда мы на вас глядим, ваша милость. Первая радость с тех пор, как взрыв этот чуть нас в клочки не разнес.

Осторожно, что выдавало в нем человека, вновь осваивающего искусство хождения, Ранд подошел к Силван и обнял ее за плечи.

— Если б не Силван, не дожить бы мне до этого чуда. Это ее мы все должны благодарить. Всем есть за что.

Все головы повернулись, и все глаза уставились на Силван, а ей захотелось спрятаться, убежать куда-нибудь. Она ведь ничего не сделала для исцеления Ранда, и обрушившаяся на нее благодарность тяготила ее. И все же, глядя на Ранда, на его пока еще неуклюжие неуверенные шаги, ей хотелось смеяться от счастья. Только это немного скрашивало тягостную атмосферу несчастья, царившую в доме.

Сама она того не замечала, но стоило ее взгляду наткнуться на Ранда, как в глазах ее появлялось сияние, и он тоже сиял, глядя на нее. Но сейчас Ранд нахмурился и сказал:

— Она же с ног валится. Столько трудов за последние двое суток — и никакой передышки. Самое большее, что мне несколько раз удавалось — это на минуту усадить ее в кресло.

— Да. — Доктор Морланд внимательно осмотрел ее своими острыми глазками. — На поле боя и потом, в госпитале, она тоже не знала устали, всю себя отдавала людям. Она, казалось, считала, что своим личным присутствием может не пустить смерть на порог. — Доктор снисходительно похлопал ее по плечу. — Вот почему, думаю, дамы из благородных сословий не занимаются уходом за ранеными постоянно. Это не может стать для них делом жизни. Слишком тонкая чувствительность не позволяет переносить такие ужасы.

Обидевшись на отеческий тон — не хватало еще, чтобы ей покровительствовали — и вместе с тем тревожась, как бы доктор не выболтал какие-нибудь ее тайны, Силван заерзала в объятиях Ранда.

— Вы что, хотите сказать, что от меня в больнице толку не было?

— Вовсе нет. Я просто говорю, что вы только что с ума не сходили, стараясь помочь нашим парням.

Силван поежилась, ощутив на себе многозначительный взгляд доктора Морланда.

Довольный — ему все же удалось сказать то, что он хотел, — доктор снова потрепал Силван по плечу.

— Но какой толк может быть от измотанной медсестры? Ваш преданный супруг послал за мной, и я поспешил сюда. Сейчас вам необходимо отдохнуть, а ваши обязанности я возьму на себя.

— Мы с Аделой поможем, дорогая, — сказала леди Эмми. — Мы обо всем договоримся и лично присмотрим, чтобы наши пациенты не остались без надлежащего ухода, так что вы сможете как следует выспаться. Разве что пополудни, конечно, когда мы…

Ее голос дрогнул, И, как только оборвалась речь леди Эмми, заговорила тетя Адела.

— Вы, барышня, не спали с самого дня вашей свадьбы, и мне не очень верится, что выспались и в ту ночь, которая тому дню предшествовала. — Тетя Адела выглядела очень внушительно, но ее повелительной манере как-то противоречила краснота вокруг глаз. — Мы не можем себе позволить довести нашу новую герцогиню до истощения.

Ранд обнял Силван чуть крепче.

— Я этого не допущу.

Силван беспомощно посмотрела на него. Поведение Ранда оставалось для нее загадкой. Не поставив ее в известность, он послал за доктором Морландом. Значит, он не верит в ее способности, считает, что она не сумеет поставить на ноги раненых? Но как ей можно винить его в этом? Кто, как не он, был рядом, когда она ампутировала ступню у Нанны. Это он слушал скрежет зубьев пилы о человеческую кость и вопли Нанны. Это на его глазах остальные женщины ежились и отворачивались, и это он придерживал ее голову, когда ее вырвало после операции. Люди теперь, чтобы стать врачами, учатся во французских университетах, и даже у хирургов ныне появился какой-то почетный статус. Силван занималась медициной, не имея никаких знаний, не считая, конечно, практического опыта, и понимала, какие бы хвалы ни возносил ей доктор Морланд, все равно на ней лежит тяжкая вина полного невежества. Хуже того, ей приходится скрывать свои страхи — ведь она прямо-таки цепенеет от мысли, что ее помощь может обернуться убийством, гибелью пациента.

А почему все забыли про Ранда? Никто не говорит, что и у него силы на исходе — достаточно поглядеть на эти черные круги под его глазами.

Доктор Морланд, словно бы прочитав мысли Силван, обратился к Ранду:

— Не сочтите за дерзость, ваша милость, но можно поинтересоваться: как ваши ноги?

Ранд, похоже, принял свой новый титул с куда большей непринужденностью, чем Силван. Во всяком случае, на его лице не промелькнуло ничего, что можно было бы счесть выражением виноватости. Он не вздрогнул и не кинулся оглядываться — мол, это к кому? — нет, он просто отвечал:

— Мышцы сводит, если слишком много стою или хожу, но вроде бы с каждым днем все лучше и лучше.

Пощипывая бородку, доктор Морланд кивнул.

— Вот такого рода чудеса и придают некую ценность нашему занятию. Не забывайте о том, барышня. — Он поучающе покачал пальцем у самого лица Силван. — Одну ногу вы отпилили, но супругу своему вы исцелили обе ноги. И вернули к нормальной жизни двух своих пациентов.

— Не лечила я его, — заспорила Силван.

— Но он-то верит, что это вы его вылечили, ваша милость.

Ваша милость — опять. Издевка какая-то! Какой еще герцогине в Англии приходилось заниматься ампутацией женской ноги? Какой еще герцогине доводилось вправлять вывихи и зашивать раны, накладывать припарки и примочки на ожоги и пролежни, составлять травяные отвары, отгоняющие заразу? И все же — Силван глубоко вздохнула — раз уж так случилось, ей придется привыкнуть к мысли, что она — герцогиня.

— Ее уже ветром качает, — сказала леди Эмми.

Ранд рывком оторвал Силван от пола, слегка пошатнулся, но устоял на ногах. Это его явно и удивило и обрадовало.

— Маленькая ты какая, — сказал он Силван. — Меньше, чем я думал. И легче.

Ранд двинулся к лестнице, но она покачала головой.

— Я все равно сейчас не усну.

Он не остановился.

— Пока я не отдам свой последний долг Гарту… Вы ведь его после обеда хороните, да?

Ранд заколебался.

— Да.

— Мне же надо при этом присутствовать. Он глянул на нее, и Силван заметила, что выдержка на сей раз ему отказала. На глазах Ранда показались слезы. Дрогнувшим голосом он сказал:

— Мы уже обсуждали это — тетя Адела согласилась, что тебе не стоит быть на богослужении, лучше отдохнуть. А раз уж тетя Адела так говорит, то больше никто и намеком не посмеет тебя упрекнуть за отсутствие на панихиде. — Он поцеловал ее в лоб, потом потерся щекой об ее щеку, словно кот, ласкающийся к хозяйке. — Гарт бы понял.

Да, Гарт ее бы не осудил. Гарт понимал ее лучше, чем все остальные Малкины, и это понимание было взаимным. Гарт заботился о своем роде, о своем имении, о людях, которые жили на его землях и обрабатывали его угодья. Значит, можно не сомневаться, что он благословил бы ее на эти искренние старания помочь его людям.

— Я хочу попрощаться с ним, — твердо сказала Силван.

Ранд донес ее до большого салона и поставил на ноги у входа. В воздухе стоял тяжелый запах камфары. Гроб на середине просторной комнаты бросался в глаза и своей величественностью, и пышностью резных украшений, и блеском темного дерева. Он был усыпан горой полевых цветов. Другие цветы были собраны в скромные небольшие венки и гирлянды. Крышка была закрыта.

Ранд поглядел на гроб сухими глазами.

— Мы похороним его пополудни. Нельзя больше ждать, тело его.., оно так изуродовано…

Силван перебила его, чтобы отвлечь от скорбных мыслей:

— Где бы присесть?

Гроб окружали стулья и кресла для тех, кто, соблюдая траур, приходил отдать последний долг усопшему. Ранд выбрал кресло, которое ближе всего было к двери.

Силван не хотела мириться с действительностью. Как и прежде — а ей доводилось видеть столько смертей — не было в ней никакого смирения, никакой покорности. Гарт всю жизнь трудился на благо своей семьи и своих людей. Думать, что кто-то из этих людей мог убить Гарта — нет, это было выше ее понимания. Ей хотелось крикнуть «Нет!» и потребовать, чтобы Гарт поднялся и занял подобающее ему место.

Она сделала несколько шагов вперед и вдруг увидела женщину в трауре вдовы, стоявшую на коленях перед гробом. Неужто Малкины наняли профессиональную плакальщицу, чтобы было кому горевать вместо жены? Но женщина рыдала по-настоящему, и Силван опустилась рядом с нею и тронула ее за плечо. Когда та обернулась, Силван узнала Бетти.

И оцепенела от потрясения. Не поднимаясь с колен, Бетти взяла безвольно повисшую руку Силван и поцеловала ее. Голосом, охрипшим от беспрестанного плача, она сказала;

— Спасибо, что пришли разделить с нами наше горе. — Дыхание ее прерывалось. — Меня утешает, что вы здесь.

Так говорят вдовы. Эти слова сказала женщина, считающая себя вдовой Гарта. Не диво, что Гарт Малкин, герцог Клэрмонт, так никогда и не был женат. Он любил свою экономку.

Бетти издала звук, похожий на всхлипывание или печальный смех.

— Вы, кажется, ничего понять не можете, мисс.

— Наоборот, — ответила Силван. — Кажется, я впервые начала что-то понимать.

— Может, оно и так. — Сдерживая рыдания, Бетти прикоснулась дрожащей рукой к гробу. Ее голос то и дело срывался. — Он бы по ветру пустил это свое всякое достоинство, да только я отказалась выйти за него. — Ее пальцы так крепко вцепились в изгиб резной деревянной поверхности, что суставы стали совсем белыми. — Хоть кто-то из нас должен был делать то, что положено.

«Как жаль, — подумала Силван. — И как несправедливо!»

— А разве положено жить с человеком, но не быть его женой?

— Что уж теперь про это говорить, мисс. — Бетти отвела черную вуаль от своего лица. Обычно упругая, свежая, отливающая розовым светом ее кожа казалась неровной, какой-то пятнистой, потускневшие глаза глубоко запали в провалившихся глазницах.

— Он же герцогом был, а я кто? Женись он на мне, что бы я среди этой родовитой знати делала? Это как рыбе летать учиться. Высший свет меня бы никогда не принял, а ему пришлось бы постоянно защищать меня. — У нее опять перехватило дыхание. — И все было бы ужасно противно. Вы-то знаете, мисс. Ведь эти так называемые джентльмены и леди пробовали и вас унизить в день вашего венчания. Но вы умеете вести себя, как леди, И знаете, как их поставить на место. А я нет.

Все она правильно говорила. Никогда Бетти не удалось бы занять достойное место рядом со своим мужем, и кто как не Гарт больше всех страдал бы от этого. «И все же — как несправедливое, — горько подумала Силван.

— Столько хороших дет я прожила с ним. Он был любовью моей еще со времен моего девичества, и я очень рада, что мы были вместе. — Бетти ласково погладила гроб. — Да, он сейчас мертв. Внешние приличия уже ни к чему, и я хоть оплакать его могу открыто. Сейчас сплетни никому уже не повредят. Даже Гейл.

«Гейл». Так Гейл была дочерью Гарта. Не Джеймса и уж, конечно, не Ранда. Ей следовало давно об этом догадаться, но она нарочно закрывала глаза на истину. Уговаривая себя, что Гейл — дочь Ранда, Силван пыталась таким образом бороться с растущим влечением к нему. А Ранд, посмеиваясь, наблюдал за ее тщетными попытками.

А потом в комнату тихонько вошла та, о ком только что размышляла Силван: крошечная, тоненькая, отверженная И страдающая от отверженности девочка, только что потерявшая своего отца. Ранд взял ее на руки, обнял и стал утешать. Теперь Гейл стала его дочерью.

Хотя усталость давала себя знать и все тело налилось свинцовой тяжестью, Силван не могла заснуть. Слишком уж много тревог мешало ее спокойствию. Сквозь ярко освещенное утренним солнцем окно доносились удары колокола: похоронный звон, и она считала, сколько их, этих глухих, ухающих звуков. Когда колокол стих, она уткнулась в подушку, лицом к камину, и глядела на огонь, который развела Бернадетт, и думала о Гейл. Дитя жило себе припеваючи, не ведая забот, дитя любви, пусть и не законного брака, и вот вся защищенность девочки взлетела в воздух и разлетелась в прах вместе с фабрикой. У нее, правда, все еще есть Бетти, есть Ранд, есть леди Эмми и тетя Адела, но никогда ей не вернуться вновь в тепло и уютную беспечность детства.

Поможет ли она Гейл? Чем? Сама Силван всю жизнь чувствовала себя обездоленной: при всей законности ее рождения, она никогда не знала отцовской любви, никогда не слышала хотя бы похвалы в свой адрес. То, что обрушилось на Гейл сейчас, мучило Силван всю жизнь. Как знать, вдруг Силван сможет найти слова, которые облегчат горе девочки, вдруг ее опыт поможет Гейл миновать все жизненные ловушки и прегради!.

За дверью треснула доска, и Силван содрогнулась от холода, который шел изнутри, из самых глубин ее существа.

Если уж этот дух бродит лишь тогда, когда возникают какие-то тревоги, то сейчас самое время для него — лучше порода не найти. Опасность таилась в доме и во всем поместье Клэрмонт-курт. И до сих пор угроза не миновала. Ведь фабрика взорвалась, а злоумышленника так и не поймали. Она ведь не знала, что на самом деле выяснил Ранд за эти последние несколько дней — вероятно, немного, ведь он по большей части проводил время в ее обществе. Да и сочтет ли он нужным поставить ее в известность о своих открытиях? Она — чужая в этом доме, к тому же она женщина. Мужчины зачастую думают, что от женщин надо скрывать суровую изнанку действительности, оберегая их от житейских неурядиц.

И опять шум за дверью. Позвякивание, постукивание какое-то. Она раскрыла глаза: светлый день, до полудня еще далеко. Солнце нарисовало на полу длинный светлый прямоугольник. И Силван подумала: «До чего же глупо бояться духов с утра пораньше».

И еще глупее бояться духа, который оказывает ей такое покровительство. Не выгляни она из своей комнаты в ночь перед свадьбой, она бы пострадала, быть может, даже очень тяжело, от этого призрака-самозванца. Который, быть может, даже сейчас подстерегает ее за дверью спальни. Она потихоньку выскользнула из кровати и дрожа, подкралась к двери. Дверь отворилась со скрипом, и Силван выглянула в холл.

У противоположной стены стоял новый стол, накрытый скатертью, свисавшей до пола, а за столом сидел Джаспер. В руке у него было кольцо, на этом большом кольце держалось множество ключей, и Джаспер перебирал их по одному. Один ключ задел о другой, и от этого звука Джаспер неожиданно вздрогнул. Потом раздалось знакомое звяканье, и Джаспер попытался заглушить его, спрятав всю связку ключей в складки на скатерти, а сам стал боязливо озираться.

Осторожно прикрыв дверь, Силван прильнула к ней. Чем это Джаспер занялся? Не видала она еще никого, кто бы вел себя так чудно, как этот возница, телохранитель и денщик ее мужа, и ей оставалось только надеяться, что малый еще не рехнулся окончательно. Или во всяком случае — что это не чувство вины сводит его с ума. И все-таки Силван занесла Джаспера в число подозреваемых: он тоже мог быть тем фальшивым призраком. Правда, по-настоящему она в это не верила. Джаспер казался таким обычным, таким нормальным, хотя, поразмыслив, она решила, что у него были возможности нападать на тех женщин, да и на нее тоже. Он помогал механику перед тем, как взорвалась паровая машина, и хотя Станвуд погиб, Джаспер не пострадал, на нем даже царапины не было. Что, если он подстерегает ее за дверью, дожидаясь подходящего момента, когда можно будет прикончить ее? Или действия Джаспера лишь часть более обширного заговора.., какого еще заговора? Что за цель поставили себе злоумышленники? Силван все еще не могла понять, чего добивается и на что надеется безумец, совершающий зловещие нападения на женщин и разрушающий фабрику.

Услышав в холле шум, Силван приложила ухо к двери. До ее слуха дошла неразборчивая сумятица мужских голосов, потом дверная ручка повернулась, И дверь пришла в движение. Силван навалилась на нее всем своим телом, но на дверь продолжали давить с другой стороны, и напор не ослабевал. Руки ее разжались, и в проеме распахнувшейся двери Силван увидела Ранда.

— Силван! Что это ты делаешь?

Голоса в холле, которые она до этого слышала, приобрели определенный смысл, понятнее стало и странное поведение Джаспера. Уж не велел ли ему Ранд сторожить ее? Судя по озадаченному лицу Ранда, ее предположения были недалеки от истины. Изобразив на лице притворно радостную улыбку, она отошла от двери.

— Во сне хожу.

Ранд вошел в комнату. Выглядел он необычно: ноги обтягивали официального вида бриджи до колен и белые чулки, наряд дополняли легкие черные туфли. Правда, черный сюртук и черный жилет он уже снял, а узел галстука ослабил. Белая сорочка когда-то была накрахмалена, но уже успела утратить былую жесткость. Выглянув в холл, Ранд приказал кому-то — наверное, Джасперу, вносить сумки. А ей Ранд сказал:

— Давай-ка в постель. Ты и так слишком устала.

Он окинул взглядом длинную белую сорочку, укрывшую ее от шеи до пят, и в глазах его появился лукавый огонек.

— Нет, Джаспер. — Он вытянул руку навстречу своему слуге, оставшемуся в холле. — Я сам распакую.

Она прыгнула на кровать и укрылась одеялами, а он закрыл дверь.

— А ты что тут делаешь? — спросила она.

— Да вот, решил к тебе перебраться. Возвышавшаяся гора сумок обрела новое значение, и Силван поежилась от пугающего предчувствия.

— Уже?

Этот вопрос застал его врасплох.

— Что значит «уже»?

— Но, ведь только что…

К ее удивлению Ранд улыбнулся, правда, улыбка вышла какой-то неуверенной.

— Гарта похоронили? Уверяю тебя, Силван. Гарт был очень земным человеком, он как никто другой умел ценить радости плоти. И он очень радовался, когда мы поженились. Мне кажется, мой смекалистый брат с самого начала подозревал, что дело кончится свадьбой. — В голосе Ранда зазвучали печальные ноты: он вовсе не был так спокоен, каким пытался казаться. — Думаю, будь он тут, он сам бы стал таскать мои сумки, невзирая на прискорбные обстоятельства, — Ранд заколебался, потом осторожно заметил:

— Я поначалу искал тебя в герцогских покоях.

Силван поплотнее укуталась в одеяло и свернулась калачиком, поджав под себя ноги.

— Мне эта комната нравится больше.

— Здесь очень уютно, — вежливо согласился Ранд, вовсе не споря с нею. А ведь он мог бы сказать, что эта комната но своему убранству никак не в силах сравниться с пышностью герцогских покоев.

— Кстати, если ты меня сторонишься, позволь-ка мне попробовать поднять тебе настроение. — Открыв одну из сумок, он начал выставлять на столик у ее кровати какие-то бутылочки и флаконы разных форм и размеров. — Вовсе не обязательно тебе немедленно приступать к исполнению своего супружеского долга. Мы будем действовать не спеша, чтобы ты сполна могла насладиться радостями первой брачной ночи.

— Хорошо, — прошептала Силван, — я сделаю все так, как ты хочешь. Я могу даже перебраться в герцогские покои, если тебе это будет приятно. Но только не сегодня.

Он вопросительно глядел на нее. Запинаясь, она попыталась объяснить:

— Не могу я, когда постель еще как будто хранит тепло тела Гарта, а запахи Бетти и ее любви не выветрились из простыней.

Ранд еще миг глядел на нее, а потом из глаз его брызнули слезы. — Я и не подумал про это. В голову не пришло. Ты права, конечно. — Он смахнул слезы рукавом. — На похоронах Бетти держала себя так достойно, как настоящая благороднейшая леди. А Джеймс.., бедный Джеймс. — Ранд вздохнул. — Я боюсь, чувство вины не даст ему утешиться.

— Чувство вины?

— Ну, ведь он столько раз ссорился с Гартом.

Она на это ничего не сказала, хотя подумала: а что, если Джеймс…

Ранд оказался у ее постели, а она и не заметила, как это произошло. Он взял ее за подбородок я внимательно посмотрел ей в глаза. Взгляд Ранда был суров:

— Я знаю, о чем ты подумала, но хочу сказать тебе: не смей. Джеймс не мог вредить фабрике. Он — наш двоюродный брат. Ради Бога…

— Но вина…

— Если, по-твоему, чувство вины — улика, то злоумышленник стоит перед тобой. Я больше виноват, чем кто бы то ни было. Я не помогал Гарту на фабрике, да и вообще ни на что не хотел обращать внимания, кроме своих трудностей. Вместо того, чтобы открыто поговорить с Гартом о своих подозрениях, я молчал я таился. Пока не стало слишком поздно.