> в игре не представляюсь
      > А все-таки?
      > Кали
      Она любила называть себя Кали, индуистской богиней, Пожирательницей миров.
      > Ты из Индии?
      > лондон
      > Ты индийка?
      > не, белая
      Она обработала уже половину зала, кося ньюбисов пачками. Ей было скучно, хотелось есть – и еще этот Рэймонд действовал на нервы.
      > А ты знаешь, чьих аватаров убиваешь?
      Энда не ответила, хотя кое-какие мысли у нее были. Она вынесла еще четверых и помассировала запястья.
      > Это их работа. И платят им меньше доллара в день. Рубахи, которые они делают, меняются на золото, а золото идет на eBay за настоящие деньги. Как только их аватары поднимутся в уровне, они тоже пойдут с молотка. Все это совсем юные девчонки, кормящие свои семьи. Везучие. Невезучие – идут на панель.
      Запястья разболелись не на шутку. Она зарезала еще шестерых.
      > Раньше хозяева использовали ботов, но в Игре с ними борются. Запрячь детишек, чтобы они кликали мышкой, оказалось проще, чем нанять программистов, которые смогут обойти правила. Я давно пытаюсь объединить девчонок – хотя бы потому, что они калечатся на этой работе: играют по восемнадцать часов с одним перерывом на туалет. Некоторые... ходят под себя. Такое трудно выдержать.
      > слушай
      – напечатала Энда, потеряв терпение,
      > не мое дело, жизнь такая. много людей без бабок. я еще маленькая, изменить ничего не могу
      > Когда ты убиваешь их аватаров, им не платят.
      «No porfa necesito mi plata...»
      > Если они гибнут, то теряют дневной заработок. Ты, кстати, в курсе, кто тебя нанял?
      Она подумала о саудитах, япошках, русской мафии.
      > без понятия
      > Я вот тоже пытаюсь это выяснить, Кали.
      Теперь все были мертвы. Рэймонд стоял между штабелей трупов.
      > Что же ты медлишь?
      – напечатал он.
      > Уверен, еще увидимся.
      Энда отрезала ему голову. Болели запястья. Ужасно хотелось есть. Она стояла внутри гигантского затерянного в лесах коттеджа, и ей еще предстояло в одиночку тащить BFG10K на остров.
      – Люси?
      – Да, да. Сейчас вернусь. Держись. Я черт знает где...
      – Люси, а ты догадывалась, кто сидел в коттеджах? Я об этих новичках, которых мы резали.
      – Чё? Не знаю. Ньюбисы. Чьи-то прихвостни. Господи, эти врата...
      – Девчонки. Сопливые. Из Мексики. Шьют рубахи за доллар в день. Только они его не получают, когда мы их убиваем. Ничего не получают, вообще.
      – Бог мой, и кто же тебе такое сказал? Ты веришь всему, что говорят в Игре? До чего же вы, английские сикушки, наивные.
      – А ты не веришь?
      – Нет.
      – И почему же?
      – Не верю, и все. Все, почти пришла, подожди минутку...
      – Знаешь, Люси, мне пора, – сказала Энда. Запястья ныли, жирок переваливался через резинку тренировочных – Энде казалось, что она тонет.
      – Прямо сейчас? Да подожди же.
      – Мама зовет ужинать. Ты ведь уже на подходе, да?
      – Да, но...
      Энда протянула руку под стол и выключила компьютер.

***

      Родители сидели перед телевизором, попеременно слепо шаря по тарелке с чипсами. Словно во сне, Энда прошла мимо них на веранду. Было около одиннадцати, совсем темно. Выползшие из дома напротив дебилы пинали мяч, хлебали пиво и матерились. Тощие и жилистые, они носили шорты и футболки; мускулистые конечности белели в свете фонарей.
      – Энда?
      – Что, мам?
      – Ты в порядке? – Толстые мамины пальцы легли на ее загривок.
      – Да, мам. Вышла подышать воздухом.
      – Какая ты неопрятная, – сказала мама. Она облизнула палец и принялась тереть Энде шею. – Да ты грязная – и когда только ты успела стать такой неряхой!
      – Ай! – вскрикнула Энда. Мать терла так сильно, что почти сдирала кожу.
      – Не скулить! И за ушами тоже! Да это самые настоящие нечистоты!
      – Ма-а-ам! А-а-ай!
      Мать отволокла Энду в ванную, где продолжила пытку – с применением мыла, мочалки и горячей воды. Энда чувствовала себя хорошенько ошпаренной и профессионально освежеванной.
      – Да что это за грязь такая?!
      – Лилиан, хватит, – тихо сказал отец. – Выйди в коридор, пожалуйста.
      Они говорили тихо, да Энда и не прислушивалась – болели идеально чистые уши... Мягкими руками мама обняла ее за плечи.
      – Ой, милая, прости меня! Папа говорит, что это кожная болезнь, акантозис нигриканс. На познавательном канале была передача. Завтра после школы пойдем к доктору. Ты как?
      – Нормально, – ответила Энда, изворачиваясь, чтобы увидеть в зеркале «грязь» у себя на загривке. Это было нелегко – попробуй-ка, разгляди свой затылок. А еще ей не очень-то хотелось лишний раз видеть свой второй подбородок, который предательски лез в кадр.
      Она пошла к себе в комнату и набрала «Acanthosis Nigricans» в строке поисковика.
      > Болезненное состояние кожи, заключающееся в ее потемнении и утолщении. Возникает на складках кожи: на шее, в подмышках, на внутренней стороне локтей и в области поясницы. Часто является симптомом диабета второго типа, особенно у детей. В случае обнаружения A.N. у ребенка необходимо предпринять срочные меры для предотвращения диабета, включающие физические упражнения и диету для снижения уровня инсулина и восстановления инсулиновой чувствительности.
      Диабет второго типа... Из-за ожирения.... Каждую четверть в школе читали о нем лекции: это самое быстрорастущее заболевание среди британских подростков; им показывали фотографии лоснящихся, словно касатки, мешков сала, которые полулежали в кроватях: головы несчастных лишь чуть-чуть возвышались над колышущимися жировыми отложениями. Энда ткнула пальцем себе в живот. Жир затрясся, как желе.
      Точно так же тряслась ее задница. И подбородок. А кожа на руках отвисала.
      Она схватила жир на животе, сжала его – так сильно, как только могла, и держала до тех пор, пока не стало больно. На коже остались ярко-красные следы. Энда плакала от боли и стыда, от того, что – господи! – она теперь не просто толстуха, а толстуха с диабетом...

***

      – Боже, Энда, где ты была?
      – Извините, сержант. Комп сломался.
      Почти правда – компьютер был в нерабочем состоянии. И был заперт в отцовском кабинете. Весь месяц она глотала какое-то лекарство и усиленно физкультурилась – в компании других тюленеподобных девчонок. Телик и игры были объявлены вне закона. Плохо было круглые сутки, изо дня в день, и впереди не светило ни-че-го, кроме похода в кондитерскую, что в пятистах одном метре от школы, и поглощения нескольких шоколадок да бутылки шипучки в парке, рядом с гоняющими в футбол дебилами.
      – Надо было дать о себе знать. А то я уже беспокоиться начала, девочка.
      – Простите, сержант.
      Клуб «ПК-Отрыв» ломился от мальчишек, прыщавых и вонючих. Вонючих в самом прямом смысле – пахло козлом, вокзальным сортиром. Все они непереносимо галдели. Потрепанные наушники покрывал достойный хорошей пиццы слой сала, а микрофон был липким от слюны тысяч игроков, возбужденных давно завершившимися сетевыми драками.
      Без разницы. Главное – она снова играла; и это было очень кстати, потому что деньги заканчивались.
      – Вот полный лог миссий за месяц. Ходила с парой девчонок... – Энда ощутила укол ревности при мысли, что ее место в Игре было занято другой. – Но ты незаменима, понимаешь? Есть четыре заказа, на сегодня. Идешь?
      – Четыре?! Как же мы успеем? Это же на несколько дней работы!
      – А мы BFG10K возьмем, – ответила Люси с интонацией хищницы на охоте.

***

      BFG10K! Это многое упрощало. Найти коттедж, навести машинку, пальнуть, трах-бах – нет больше ротондочки.
      У них было лишь пять зарядов – каждый собран из двадцати стрел для обычной BFG, а каждая стрела для обычной BFG стоила целое состояние, – и они потратили их за три миссии. Заглянув в арсенал за парочкой «простых BFG» (удивительно, какими ничтожными казались BFG после работы с Настоящей Большой Пушкой!), они отправились на последнее задание.
      – В конце прошлой кампании я встретила одного парня, – сказала Энда. – Ньюбиса из коттеджа. Сказал, что профсоюзный активист.
      – Рэймонда?
      – Ты его знаешь?
      – Встречала. Этот урод повсюду отирается.
      – Так ты все знала?
      – Ммм. Ну да. В основном догадалась сама. А Рэймонд – так, рассказал подробности.
      – И после этого ты можешь вот так спокойно отнимать у детей деньги?
      – Энда, – ответила Люси резко, – ты ведь любишь играть? Это для тебя важно?
      – Конечно, важно.
      – Насколько важно? Это твое маленькое хобби? Ты казуал или ты предана игре?
      – Я предана, Люси, ты же знаешь. Господи, ну что у нее было, кроме Игры? Физра, гадкий акантозис нигриканс и, в перспективе, инсулиновые инъекции по утрам. – Я люблю Игру, Люси. В ней все мои друзья.
      – Знаю. И поэтому ты моя правая рука, поэтому я беру тебя на задания. Мы обе оторвы, ты и я. И мы крутые – выше крыши, и мы добились этого, потому что тренировались, потому что вкалывали за четверых, потому что, наконец, мы любим Игру, так?
      – Да, так, но...
      – Ты ведь встречалась с Лайзой-Органайзой?
      – Ага, она в мою школу приезжала.
      – И в мою тоже. Она попросила меня присмотреть за тобой – она думает, что в тебе что-то есть.
      – Лайза-Органайза бывает в Огайо?
      – В Айдахо. И в других штатах. Ее по телику показывают. Она потрясающая, необыкновенная, и ей не по фигу Игра, – это черта всех Фаренгейтов. Мы преданы друг другу, команде, честной игре.
      Энда много раз слышала это раньше – цитата из кодекса Фаренгейта, – но все равно раздулась от гордости.
      – А все эти люди, в Мексике или где там, что они делают? Зарабатывают, паразитируя на Игре. Мы с тобой никогда не станем продавать золото за деньги, покупать персонажей или снаряжение на eBay – мы не читеры. А эти мексиканки круглосуточно – каждый день – лудят всякую хрень, чтобы превратить ее в золото на продажу. Вот откуда лузеры берут свое золото! Энда, именно так богатые ньюбисы покупают вообще все в Игре – в Игре, в которой мы добились результата тяжким трудом. Вот поэтому мы и убиваем. Если мы будем продолжать жечь эти фабрики – их закроют, детишки найдут себе другую работу, а Игра станет чище. Если этого не делать, нам с тобой будут меньше платить – потому что Игра будет все скучнее и скучнее. Этим людям наплевать на Игру. Для них это место, где можно делать деньги. Они не игроки, они пиявки, которые высасывают все веселье.
      Они уже почти подошли к коттеджу, четвертому по счету, оставив за собой четыре разоренных снайперских гнезда.
      – Так ты со мной, Энда? Ты здесь, чтобы играть, или тебе дороже эти паразиты на другом конце света?
      – Я с вами, сержант, – ответила Энда. Она взвела обе BFG и направила их на коттедж.
      – Буу-йаа! – завопила Люси. Ее орчиха натянула лук.
      > Привет, Кали.
      – О боже, нарисовался, – простонала Люси. Аватар Рэймонда украдкой подобрался к ним сзади.
      > Посмотри-ка.
      Он положил что-то на землю и отступил. Энда осторожно приблизилась.
      – Пошли, это ловушка, нам некогда, – сказала Люси.
      Это были фотообъекты. Энда подобрала их и просмотрела. На первом – пятьдесят или больше маленьких девочек, невероятно тощих, в простых белых футболках. Держа руки на клавиатурах, они сидели за рядами одинаковых белых компьютеров. Угрюмые, с пустыми глазами, все не старше Энды.
      Следующий объект. Трущобы, лачуги из жестяных листов и прочего хлама, грязные улицы, граффити до неба, слоняющаяся без дела малолетняя шпана; ветер носит мусор.
      Еще один. Лачуга изнутри, три девочки и маленький мальчик сидят на облезлом диване, их мать выкладывает что-то белое на пластиковые тарелки. От их улыбок мучительно сжималось сердце.
      > Это те, кого ты собираешься лишить дневной зарплаты.
      – О нет. Нет! – сказала Люси. – Снова за свое. В прошлый раз я убила его, ясно объяснив, что убью еще раз, если он будет продолжать показывать фотографии. Все, он труп!
      Она повернулась к аватару Рэймонда, сменив лук на короткий меч. Рэймонд попятился.
      – Люси, не надо, – сказала Энда. Она встала между Люси и Рэймондом. – Не надо. У него есть право говорить.
      Она вспомнила старые американские сериалы, которые шли на правах бедных родственников между индийскими киношками.
      – Разве это не свободная страна?
      – Черт возьми, Энда, да что с тобой? Ты сюда играть пришла или трепаться с этим психом?
      > рэймонд что мне делать?
      > Не убивай их – пусть получат свои деньги. Играй еще где-нибудь.
      > Они пиявки
      – написала Люси,
      > они рушат игровую экономику, помогают всяким богатым задницам покупать золото за деньги. Им на игру плевать, и тебе тоже
      > Если они не будут играть, им нечего будет есть. Думаю, поэтому игра важна для них, как и для вас. Вы ведь не бесплатно их режете? Значит, тоже играете ради денег. Наверное, у вас с ними все-таки есть что-то общее?
      > отсоси!
      – отбарабанила Люси. Энда отодвинула своего персонажа. Рэймонд удалился настолько, что сообщения над головой его аватара читались с трудом. Люси опять вытащила лук и вставила стрелу.
      – Люси, нет! – крикнула Энда. Ее аватар наотмашь ударил аватара Люси; орчиха пошатнулась и выронила лук.
      – Ах ты сука, – сказала Люси. И достала меч.
      – Прости, Люси! – Энда отступила на безопасное расстояние. – Но я не хочу, чтобы ты его убивала. Я хочу выслушать его.
      Аватар Люси быстро двинулся вперед, щелчок, голосовая связь оборвалась. Энда, доставая меч, набрала одной рукой:
      > не люси давай погрим
      Люси дважды взмахнула мечом, и Энде пришлось защищаться двумя руками – иначе осталась бы без головы. Энда с силой выдохнула и перешла в контратаку; клавиатура подпрыгивала под ударами. У Люси было больше XP, но Энда играла лучше, прекрасно это понимая. Под ее ударами Люси отступила – на шаг, другой, по дороге, по которой они пришли сюда бок о бок.
      Неожиданно Люси повернулась и помчалась прочь. Энда подумала, что Люси просто струсила, и решила ее не преследовать, но потом поняла, куда она бежала – к заряженной и изготовленной к стрельбе BFG.
      – Ах, черт! – выдохнула Энда, когда BFG развернулась в ее сторону. Пальцы забегали по клавиатуре. Она кастанула файербол на Люси и одновременно выставила щит. Люси выпустила стрелу – файербол испепелил Люси – стрела врезалась в щит – Энда подлетела в воздух. Действие щита кончилось до того, как она коснулась земли; от удара у Энды пропала половина хитпойнтов, содержимое инвентории рассыпалось по земле. Она проверила голосовую связь.
      – Люси?
      Ответа не было.
      > Очень жаль, что ты поссорилась с подружкой.
      У Энды онемели руки, а потом лицо. У Фаренгейтов были правила, много правил, и наказания за их нарушение были разными, но за нападение на другого Фаренгейта полагалось только одно... Она даже подумать не могла об этом слове, она закрыла глаза и увидела его, написанное большими светящимися буквами: «ИСКЛЮЧЕНИЕ».
      «Но ведь Люси начала первой? Ведь я не виновата?»
      Но кто ей поверит?
      Она открыла глаза. От слез расплывалась картинка. Сердце стучало в ушах.
      > Настоящий враг не игрок. Дело не в игроках, которые охраняют фабрики, дело не в девочках, которые там работают. Люди, которые разрушают Игру, платят тебе. Они же платят девочкам на фабрике. Это одни и те же люди. Тебе платят владельцы конкурирующих фабрик, понимаешь? Вот они-то уж точно об Игре не заботятся. Моим девочкам Игра небезразлична. Тебе – тоже. Ваш общий враг – люди, которые хотят уничтожить Игру, люди, которые губят жизни этих девочек.
      – Чё такое, корова ты жирная? Из-за игрушки ревешь? – Энду как будто ударили. Этого дебила раньше в клубе не было: маленькие, близко посаженные глазки, футболка. Он был не старше Энды, но выглядел злобным, агрессивным, с совершенно безумной ухмылкой.
      – Отвали, – выдавила, собрав всю храбрость, Энда.
      – На кого ты пасть разеваешь, толстомясая?! – заорал он прямо в ухо Энде. В клубе стояла мертвая тишина, все смотрели на нее. Пакистанец, заправлявший этим свинарником, висел на телефоне, несомненно вызывая полицию, и это значило, что ее родители узнают, где она была, и...
      – Я с тобой разговариваю, сучка. Да меня блевать тянет от одного твоего вида! У тебя хоть один парень был? И как он на тебя забирался – по лестнице?
      Энда отодвинулась, встала. Размахнулась и влепила ему пощечину, со всей силы. Мальчишки заржали. Он покраснел, сжал кулаки, Энда отшатнулась. На его щеке остались красные отпечатки ее пальцев.
      Он шагнул вплотную и ударил ее в живот, Энда выдохнула со свистом и упала на другого игрока, который оттолкнул ее, – она съехала по стене, обливаясь слезами.
      Злой мальчишка был рядом, прямо перед ней, дышал на нее чили. «Ты тошнотворная сука...» – начал он очередной монолог, и Энда что есть мочи врезала ему коленом в пах, он завопил по-девчачьи, упал на спину. Она взяла свою сумку и побежала к двери, тяжело дыша, утирая слезы.

***

      – Энда, милая, тебя к телефону.
      Глаза жгло. Уже несколько часов она лежала в темной спальне, шмыгая носом, стараясь не реветь и не смотреть на пустое место, когда-то принадлежавшее ее писюку.
      Голос отца был мягким и нежным, но Энде он показался скрипом несмазанной дверной петли.
      – Энда?
      Она открыла глаза. Отец держал в руке телефон, черный силуэт на фоне светлого дверного проема.
      – Кто?
      – Кто-то из твоей игры, я полагаю, – он вручил ей телефон.
      – Алё?
      – Здравствуй, цыпленок. – Она уже год не слышала этого голоса.
      – Лайза?
      – Да.
      Кожа Энды вдруг оказалась натянутой на кости как-то слишком уж туго. Вот оно, исключение. Пульс замедлился до одного удара в минуту, время остановилось.
      – Привет, Лайза.
      – Так что там сегодня случилось?
      Энда рассказала, сбиваясь, заикаясь, путаясь в подробностях. Они не помнила точно, Люси напала на Рэймонда или Энда попросила ее остановиться, и Люси набросилась на нее? а может, Энда ударила первой?.. Все смешалось. Надо было сохранить ролик и взять его с собой, но она убежала из клуба...
      – Понимаю. Похоже, ты крупно влипла, не так ли, моя девочка?
      – Наверное, – сказала Энда. И, зная, что исключения не миновать, добавила: – Мне не хотелось убивать этих девочек. Вот и все.
      – Вот как, – сказала Лайза. – Интересная мысль. Я, кстати, полностью согласна. Этим девочкам наша помощь нужна больше, чем кому-либо еще в Игре. Сила Фаренгейта – в заботе друг о друге. Заботе о других. Поэтому мы лучше мальчишек. Нам не наплевать. Я горжусь тобой и тем, что ты сделала. Хорошо, что я про все это узнала.
      – Меня не исключат?
      – Нет, цыпленок, не исключат. Я думаю, ты поступила правильно.
      Это значило, что исключат Люси. Пролилась кровь Фаренгейта – это не прощается. Правила! Энда сглотнула.
      – Если исключат Люси, я тоже уйду, – сказала она скороговоркой, боясь передумать.
      Лайза рассмеялась.
      – Какой храбрый цыпленок! Никого не исключат, не бойся. Но я хочу поговорить с этим Рэймондом.

***

      Энда вернулась с хоккея уставшая, но не такая, как в прошлый раз, и далеко не такая, как в позапрошлый. Теперь она могла без труда дважды пересечь все поле, хотя поначалу ей кое-как удавалось доковылять лишь до середины, где она хваталась за бок и нянчила свои жиры, покуда они не переставали ныть. Она серьезно сбросила вес; свободно перемещаясь по полю, Энда могла позволить себе следить за игрой, прицельно бить по мячу, ее удары были сильны и точны, и все это доставляло почти столько же удовольствия, как и игра за компьютером.
      Когда Энда умылась и переоделась, в ее комнату постучался отец.
      – Как там моя дочка?
      – В трудах. – Энда швырнула в него учебником математики.
      – Как хоккей?
      – Тебе интересно, не отдавили ли мне голову?
      – Типа того.
      – Отдавили, конечно. Но я тоже много кого затоптала.
      Эти бестолковые хоккеистки не умели работать в команде. Энда же, успевшая побывать на войне, быстро поняла, кого прикрыть, а кому доверить прикрытие.
      – Умница какая... – Отец задумчиво уставился в стену рядом с выключателем. – На весах мы сегодня стояли?
      Стояли, конечно: в школе, утром, под наблюдением врачихи и десятка жирных девчонок.
      – Да, папа.
      – И?..
      – Почти шесть кэгэ сбросила.
      Вообще-то почти семь. Вчера она без труда влезла в прошлогодние джинсы.
      Она уже месяц не покупала сладкого. А когда думала о шоколадках, вспоминала темнокожих мексиканских девочек. Кондитерская рядом со школой не могла не соблазнять маленьких невинных деточек. Их, конечно, никто не заставлял покупать сладости, но ведь это всего лишь дети, а за детьми, по идее, кто-то должен присматривать. К примеру, взрослые.
      Папа просиял.
      – Я и сам полтора килограмма сбросил, – гордо сказал он, похлопывая себя по брюху. – На твоей диете сижу.
      – Знаю, папа... – Как же все-таки стыдно обсуждать такие вещи с отцом.
      Взрослые эксплуатировали детей, заставляя работать их на фабриках. Дикая ситуация: тот, кто должен присматривать за детьми, держит их за рабов.
      – Просто хотел сказать, что горжусь тобою. И мама тоже. И уже завтра компьютер переедет обратно в твою комнату. Ты его заслужила.
      Энда порозовела. Она уже и надеяться перестала. Ее пальчики сжали невидимый геймпад.
      – Ох, папочка...
      Он успокаивающе выставил ладони.
      – Ничего не говори, детка. Мы так тобой гордимся.

***

      Энда не включала машину ни в первый день, ни во второй. Эти дети в Игре... Она не знала, как им помочь. На третий день, постояв под душем после хоккея и переодевшись, она уселась в кресло и надела наушники.
      – Привет, Энда.
      – Привет, сержант.
      Люси отследила момент, когда Энда вошла в игру, – это значило, что Энда по-прежнему была у Люси в друзьях. Что ж, хороший знак.
      – Не называй меня сержантом. Мы теперь в одном звании.
      Энда открыла меню и убедилась: за время отсутствия ее действительно повысили до сержанта. Она улыбнулась.
      – Ух ты.
      – Ну, ты заслужила, – сказала Люси. – Я долго говорила с Рэймондом о том, каково это – работать на такой фабрике, и...
      Она замолчала.
      – Прости меня, Энда.
      – И ты меня, Люси.
      – Мне не за что тебя прощать.
      Они углубились в Игру, выполнили несколько стандартных заданий. Весело, но по сравнению с прошлыми кампаниями – бледно и пресновато.
      – Ужас, конечно, – сказала Энда, – но я скучаю по прежним делам.
      – Ну слава богу! – откликнулась Люси. – А то я уж думала, я одна такая. Клево было, правда? Крутые драчки, высокие ставки...
      – Так что, скучать всю оставшуюся жизнь? Чего делать-то будем?
      – Я надеялась, ты что-нибудь придумаешь.
      Энда задумалась. Ей понравились слова про общего врага, про взрослых, не играющих в Игру, а делающих на ней деньги. Ломающих ее. Достойные соперники, и их убийство ни у кого не вызовет угрызений совести.
      – Спросим у Рэймонда, как ему помочь, – сказала она.

***

      – Я хотел, чтобы они покинули цех – устроили забастовку, – сказал Рэймонд. – Только так можно чего-то добиться: объединившись, отказаться работать.
      У Рэймонда был отчетливый мексиканский акцент, требующий привыкания, но по-английски он говорил очень правильно – уж точно лучше Люси.
      – Выйти из фабрики в игре? – спросила Люси.
      – Нет, – ответил Рэймонд. – Неэффективно. Я предлагал им выйти из компьютерных подвалов в Тихуане и Сьюдад-Хуаресе. Я собрал бы журналистов, и мы подняли бы большой шум. Мы можем победить – я уверен.
      – Так в чем проблема? – спросила Энда.
      – Как всегда. В организации. Я думал, в Игре это будет легче, ведь мы годами пытались поднять девчонок с ткацких и игрушечных фабрик, но владельцы закрывали ворота, девочки шли домой, и родители запрещали им иметь с нами дело. А вот в Игре, я думал, общаться будет куда проще...
      – Хозяева не дают подобраться?
      – Меня каждый раз убивают. Я тренируюсь, специально прокачиваю владение мечом, но это так трудно...
      – Ха! Будет весело, – сказала Энда. – Пошли.
      – Куда? – спросила Люси.
      – На фабрику. Мы твои новые телохранители. – Хозяева брали профессиональных наемников, и Энда хорошо это знала – сама такой была. Вот с этими драться будет интересно.
      Аватар Рэймонда запрыгал по всему экрану, чмокнул Энду в щеку. Аватар Энды дружески ткнул его в грудь, от чего Рэймонд растянулся на земле.
      – Люси, сбегай-ка за парочкой BFG...

***

      This work is licensed under a