— Ну, как?
      — Говорить сможет, — отвечает Лена и вытирает выступивший на лбу пот.
      — Ты как её? Своими средствами или методы нагил вспомнила? — интересуюсь я.
      — Больше методами нагил. Ты её здорово уделал. Две пули. Она — не жилец.
      Допрос я веду на смеси английского и русского языков. Эстонского я никогда не знал, русский эта стерва основательно подзабыла, а английским ещё не овладела. Она отвечает на вопросы слабым, прерывающимся голосом, но разобрать, что она говорит, можно. С её слов я выясняю, что два месяца назад её и остальных наёмников подрядил на работу какой-то еврей.
      — Еврей? — переспрашиваю я.
      — Нет, он не еврей. Я вообще не знаю, кто он. Просто мы встретились с ним в Яффе.
      Я подробно описываю Мога. Снайперша подтверждает, что это был именно он. «Еврей» заплатил им по десять тысяч долларов и обещал ещё столько же по исполнении дела. При этом он подробно описал местность и дал им фотографии: мою и Лены. Он предупредил, что мы — профессионалы, и что в открытом бою с нами они понесут неизбежные большие потери. Лучше всего застать нас врасплох. Ну, а они не послушали и сваляли дурака… Дальше речь стала бессвязной. Я поднимаюсь и говорю Лене:
      — Неплохо нас с тобой оценили: по сто пятьдесят тысяч баксов!
      С этими словами я короткой очередью добиваю наёмницу. Лена морщится?
      — Зачем ты так?
      — А что, лучше кинуть её в могилу живой? Или вылечишь и перевоспитаешь? Такую перевоспитаешь! Глянь-ка!
      Я показываю Лене снайперскую винтовку. На ложе два ряда зарубок. Лена качает головой?
      — Да. Она давно уже не человек, а тем более, не женщина.
      — Вот так-то, Ленок. Берись, потащим её.
      За час мы стаскиваем в могилу тела всех наёмников. Туда же кидаем и их оружие. Сравняв яму с землёй, усталые возвращаемся домой. Я сразу иду топить баню. Не хочется садиться обедать, пока не смоешь налипшее на тебя дерьмо. Впечатление такое, что, прикасаясь к ним, сам испачкался до невозможности. Помывшись первым, я отправляю в баню женщин, а сам начинаю хлопотать с обедом.
      Пока я вожусь с обедом, на связь выходит Кора. Она, узнав, что у нас всё в порядке с радостью бежит передать Старому Волку эту весть.
      — Все эти дни он не находил себе места и страшно злился, что никак не удаётся узнать подробности планируемой акции и точное время её начала, чтобы предупредить вас.
      За обедом Лена снимает браслет с искателем, протягивает его мне и спрашивает:
      — Ты не возьмешься вмонтировать маяк в Наташин медальон?
      — С технической точки зрения задача не сложная. Только зачем это нужно?
      — Если Кора сдержит своё слово, то Наташа вернётся домой. Она живёт в развитой, обитаемой Фазе. А эта Фаза рано или поздно попадёт в поле зрения Сектора Наблюдения, если уже не попала. Наши наблюдатели засекут сигналы маяка и выйдут на Наташу.
      — А дальше что? Что она им скажет? Живут, мол, Лена Илек и Андрей Коршунов в необитаемой Фазе, на берегу тихой лесной реки, в маленьком домике. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?
      — Я уже думала об этом. Наташа знает астрономию. Если она запомнит рисунки и взаимное расположение созвездий в этой Фазе, то это существенно сузит круг поиска.
      — Что ж, это — неплохая мысль. Хоть какой-то шанс будет. Ты как, Наташа, в состоянии запомнить эту звёздную картину и воспроизвести её потом на бумаге по памяти?
      — Это-то не очень сложно, — отвечает Наташа, — Потренировавшись и не такое можно запомнить. Меня смущает другое. А что если излучение маяка будет создавать помехи для какой либо связи у нас. Меня быстро запеленгуют и заставят выключить маяк. Я же не смогу никому объяснить: для чего это нужно. Меня просто не поймут.
      — Не беспокойся, — усмехается Лена, — Прежде всего, выключить маяк далеко не просто. А потом, никакими приборами в вашей Фазе засечь излучение маяка невозможно. Он излучает колебания не электромагнитного, а темпорального поля. Самое большее, чем он сможет проявить себя у вас, это отклонением точности хода часов в радиусе до одного километра на полсекунды, секунду в час. Но так как он будет вызывать отклонения по синусоиде, средняя погрешность будет равна нулю, и её никто не заметит.
      Больше нас в этой Фазе никто не беспокоит. Мы работаем, занимаемся с Наташей, ведём домашнее хозяйство. Или Мог забыл про нас, или посчитал, что наёмники выполнили свою задачу. Я думаю, что он и не собирался возвращать их назад. Зачем ему лишние свидетели? Старый Волк и Кора тоже больше не выходят на связь.
      Наташа каждый вечер минут по сорок проводит на поляне, запоминая картину звёздного неба. По утрам она воспроизводит её на бумаге, а вечером они с Леной проверяют, насколько точно у неё получилось. В конце концов, однажды вечером Лена вытаскивает меня на поляну и показывает картинку, нарисованную Наташей. Я смотрю на небо. Идентичность полная! Остаётся только вернуть Наташу домой. Маяк в медальон я уже вмонтировал.
      Между тем природа поворачивает к зиме. Выпадает первый снег. Лена с Наташей (та тоже уже освоила Синтезатор) творят себе зимнюю одежду и обувь.
      Кора на связь всё не выходит. Но Наташа, на мой взгляд, этим не очень-то огорчена. Она с большим интересом занимается по программе подготовки и занимается довольно успешно. Она уже сдала нам несколько зачетов и два экзамена. Как и положено кандидату в хроноагенты, на отлично.
      Как-то вечером, когда до Нового Года, по моему календарю, осталось не более десяти дней, мы сидим и обсуждаем праздничную программу. Лена фантазирует по поводу меню. Непременным условием она ставит пельмени и всё время допытывается у Наташи, какое у неё любимое блюдо. Наташа теряется и никак не может ничего толком назвать. Я прекращаю эти кулинарные изыски.
      — Завтра беру автомат, встаю на лыжи и отправляюсь туда, где я на этой неделе видел следы кабанов. А уж что я из кабана вам приготовлю, это предоставьте моей фантазии.
      Женщины соглашаются и тут же переключаются на салаты, десерт и торты. Это уже не по моей части. Я подхожу к Синтезатору и изучаю «меню» в разделе «Спиртные напитки». Два раза я угадывал: это когда мне потребовалось бренди и сухое вино. Сейчас мне надо отыскать шампанское. Время ногу сломит среди этих незнакомых названий! Надо быть поосторожней. Еще напою женщин какой-нибудь замысловатой экзотикой, от которой кошки зеленеют.
      Бросаю взгляд на женщин и невольно задерживаю его на них. Они сидят в полутёмном углу, освещенные лишь огнём очага, который затейливо играет на полупрозрачной ткани их накидок. Накидки то вспыхивают ярким блеском, то становятся совершенно непрозрачными, то, наоборот, как бы исчезают. Причем всё это происходит у них не синхронно, и в разное время они выглядят по-разному. Ну, а если учесть, что кроме накидок на них не считая трусиков и тапочек ничего нет, то зрелище получается феерическое. Я замечаю, что занятия с Леной пошли Наташе на пользу. Её фигура, и без того неплохая, налилась внутренней силой, стала как бы совершенней. В ней чувствуется какая-то гармоничность и завершенность. Глядя на неё, я испытываю удовлетворение делом рук своих. Как-никак, я сколько гонял её на тренировках.
      Наконец, я решил «винный вопрос» и бросаю взгляд на таймер. Ого! Уже час двадцать!
      — Девоньки! А не пора ли на боковую? Завтра будет день, будет время на разговоры.
      Наташа вздыхает, чмокает меня и Лену в щеку и, пожелав спокойной ночи, уходит в свою комнату.
      Лена, не вставая с дивана, снимает свои трусики и, видя, что я не проявляю поспешности, медленно поднимает вдоль бёдер свою накидку. А она то вспыхивает, то темнеет, то исчезает, и я, как завороженный, смотрю на неё.
      — В чем дело? Что это ты так на меня смотришь? — недоумевает Лена.
      Я коротко объясняю ей, что меня так заворожило. Лена смеётся, расстёгивает мой халат и увлекает меня на диван, прижимая к своему горячему, ароматному телу. Медленно проводя по этому телу руками, я поднимаю переднюю часть накидки почти до плеч и припадаю к манящим полушариям грудей с призывно поднявшимися навстречу сосками. Лена обнимает меня и начинает ласкать от поясницы и ниже ступнями, голенями и бёдрами своих длинных, гибких ног. О, как она умеет это делать! Я, конечно, так ногами не владею, но у меня есть руки, губы и язык, и я даю им волю. Долго, очень долго мы держим друг друга вблизи критического уровня, но не позволяем достичь его. И только когда давно разгоревшееся пламя уже начинает ослабевать, мы подкидываем в него новую порцию топлива и сгораем без остатка.
      — Что ты думаешь о Наташе? — спрашивает меня Лена, когда я лежу, задумчиво глядя на тлеющие в очаге угли.
      — Это в каком смысле? — настороженно спрашиваю я.
      — А в таком, что, как ни поверни, нам придётся с ней расстаться. А я привыкла к ней.
      — Я тоже привык. Но мне кажется, ты торопишь события. От Коры ни слуху, ни духу. Да и, помнишь, она сказала, что у неё это может и не получиться.
      — Нет. У неё получится. Я ей верю, раз она обещала, сделает. Ты заметил, она относится к нам иначе чем Старый Волк.
      — Заметил, и давно. Я же говорил, что она там тоже человек подневольный. И потом, мы с ней вместе работали и на Плее, и на «Капитане Джуди Висе». Знаешь, не всё было гладко, и впросак друг с другом попадали, и ругались, но когда всё закончилось, мне было жалко с ней расставаться.
      — Это в каком плане? — подозрительно спрашивает Лена.
      — Не в том, в котором ты подумала. Она — отличный партнёр, понимает всё с полуслова, ей не надо ничего доказывать. Она полностью доверяет тому, с кем работает. Вот, к примеру, операцию с выносом Олимпика на поверхность Мегаполиса у нас бы отрабатывали и рассчитывали не менее двух суток. А мы с ней всё согласовали, сидя в баре, за полчаса. Она считает, что раз человек за дело берётся, он знает, что делает. Но и сама она требует к себе такого же отношения.
      — Да, — говорит Лена после недолгой паузы, — Сама она личность тоже незаурядная. Но мы с тобой отвлеклись. Мы же говорили о Наташе. Знаешь, у меня к ней какое-то двойственное отношение…
      — Хочешь, разъясню какое? Вечером, когда вы сидели рядышком на диване, а я смотрел на вас, мне пришло в голову, что вы вдвоём напоминаете молодую маму с рано повзрослевшей дочкой.
      — Вот-вот! Именно! — Лена поднимает палец, — А я всё не могла понять, что же у меня к ней за чувство? Оказывается, я воспринимаю её как дочь.
      — Эх, ты! А ещё психолог! Саксофонист ты, а не психолог. В чужих душах разобраться тебе раз плюнуть, а в своей не можешь.
      — А своя душа, она всегда большие потёмки чем чужая. Но вот ещё что мне думается. Мне кажется, что она, хоть ей и хочется домой, но уже не стремится туда так, как в первые дни. Ей там будет уже неинтересно.
      Я задумываюсь. А ведь Лена права. После того, что Наташа узнала от нас, чему у нас научилась, что увидела на экране монитора; жизнь второй половины ХХ столетия покажется ей скучной, пресной и неустроенной. Ровесники будут казаться ей детьми. То, чему её будут учить в институте, она уже знает. А о темпоральной математике и хронофизике её профессора и представления не имеют. И что хуже всего, она будет вынуждена всё это носить в себе. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не сможет ни с кем поделиться тем, что ей известно. Если ей просто не поверят и посмеются, это будет самый безобидный вариант. Может быть зря мы начали с ней работать? Нет, не зря. Иначе она бы от безделья здесь с ума съехала. От безделья и безысходности.
      — Знаешь, Лена, я считаю так: последнее слово должно быть за ней. Она сама должна решить свою судьбу: идти ей домой или оставаться с нами. Здесь мы не в праве решать за неё. Поверь, мне тоже жалко будет терять её. Но если она пожелает вернуться домой, могу ли я её отговаривать? Давай, договоримся так. При ней этот вопрос поднимать не будем. Не надо подталкивать её ни к какому решению. Пусть всё решает сама. Сможет Кора организовать её возвращение или нет, а если сможет, то когда; сколько воды к тому времени утечет. Пусть всё идёт так, как идёт.
      — Хорошо, — шепчет Лена, — Я согласна. Пусть всё идёт так, как идёт.
      Но, видимо, не случайно состоялся этот наш разговор. События следующего дня показали, что просто так и насморка не бывает. Началось всё с утра.
      Я сижу у компьютера. Лена с Наташей только что вернулись с тренировки и сейчас пьют чай, сидя у очага.
      — Лена, — говорю я, — Сегодня твоя очередь идти в курятник, наводить там порядок.
      — Хорошо, милый, — безропотно соглашается Лена, — Сейчас, вот только чаёк допью. Ты позволишь?
      — Допивай, — милостиво разрешаю я.
      Допив чай, Лена одевается и уходит в курятник. Наташа подходит к компьютеру и несколько минут наблюдает, как я работаю. Я делаю паузу, закуриваю сигарету и прошу:
      — Наташа, будь другом, принеси чаю.
      Наташа приносит две чашки, себе и мне, и присаживается рядом. После минутного молчания она вдруг говорит:
      — Знаешь, Андрей, я раньше даже не подозревала, что мужчина с женщиной могут любить друг друга так, как вы с Леной. Как я вам завидую!
      Ничего себе, вступление! Я бросаю на Наташу взгляд, и она, видимо, читает в нём такое, что смущается и опускает глаза. Но школа Лены берёт своё, и она, раз уж начала разговор на эту тему, то продолжает:
      — Ты извини, но этой ночью я проснулась и захотела пить. Кувшин, на беду оказался пуст, и я осторожно и тихонько, чтобы вас не потревожить, пошла за водой. И тут я невольно увидела… Словом, так могут вести себя только люди, которые до беспамятства, самозабвенно любят друг друга. Меня так, наверное, никто и никогда любить не будет.
      Я вспоминаю, что мы с Леной вытворяли этой ночью, и приходит черед смущаться мне. Чтобы скрыть свою растерянность, я усмехаюсь:
      — Чему ты смеёшься? — обиженным тоном спрашивает меня Наташа.
      — Я не смеюсь, а улыбаюсь. А улыбаюсь я вот чему. Помнишь, в первое твоё утро здесь ты увидела, как Лена занимается на поляне гимнастикой в чем мать родила? Ты тогда здорово смутилась. Прошло всего несколько месяцев, и ты стала думать совсем по-другому. Прикинь сама: завела бы ты тогда со мной такой разговор? Да и смогла бы ты пройти ночью мимо нас, не уронив при этом от испуга кувшин?
      Теперь улыбается уже Наташа. Сморю на неё: у неё очень красивая, выразительная улыбка. Допиваю чай и говорю:
      — А на свой счет ты заблуждаешься. Как бы ни повернулась твоя судьба, в этом плане ты ничего не теряешь. У тебя всё впереди.
      — Ты так думаешь?
      — Не сомневаюсь. Допустим, тебе придётся остаться с нами. Мы, в конце концов, свяжемся со своими и вернёмся к себе. Тебя мы, разумеется, здесь не оставим. Смею заверить, что у нас ты долго в одиночестве не останешься. Тем более, что ты будешь первым человеком, который придёт в Фазу Стоуна в собственном теле. Так что, повышенный интерес к тебе обеспечен. А уж Лена сумеет помочь тебе разобраться, что к чему, и что по чём.
      Наташа заливисто смеётся:
      — Брось, Андрей. Я там буду робкой приготовишкой, и кому я буду там нужна?
      — Зря так думаешь. Заинтересуешь ты многих, и многие помогут тебе поскорее выбраться из разряда приготовишек. Все с этого начинали, но быстро осваивались. Возьмём второй вариант. Кора сумела открыть переход в твою Фазу и вернула тебя домой. Кстати, извини за нескромный вопрос, у тебя там есть мужчина? Пойми правильно: не поклонник, не приятель, не товарищ, а мужчина.
      — Есть, — Наташа вновь опускает глаза.
      — Очень хорошо. И нечего здесь смущаться. Было бы удивительно, если бы такая девушка никого не имела. И давно ты с ним… — я затрудняюсь подобрать нужное слово, — Общаешься?
      — До того как я сюда попала, месяца полтора. Это — Анатолий. Я про него говорила.
      — Ничего плохого про него не могу сказать. Но вряд ли твой Толя имеет представление о сексе хотя бы в объёме одной десятой того, что сейчас знаешь ты.
      — А ты откуда знаешь, что я сейчас знаю?
      — Этого я, конечно, не знаю. Но я знаю Лену, — улыбаюсь я, — Думаю, что она зря времени не теряла. Недаром же она показывала тебе Фазы Биологической Цивилизации. Так вот, ручаюсь, что после первой же ночи твой Толя будет от тебя без ума, и ему никого и никогда больше не захочется. Пусть ему сейчас до тебя далеко, но любящий человек может преподать своему партнёру такие уроки, какие он ни в какой «Кама сутре» не вычитает. Чему ты улыбаешься? Не веришь?
      — Верю. Просто, теперь я поняла, что ты имел в виду, когда говорил: «У тебя всё впереди».
      Наш разговор прерывает вернувшаяся Лена:
      — Так. Андрей, освобождай компьютер. Нам с Наташей пора за работу.
      Я направляюсь к химическому столу и, приводя в порядок анализы проб снега (в них так же упорно присутствует Са 42), ловлю себя на том, что я нарушил наш с Леной уговор. Невольно нарушил. Я заставил Наташу вспомнить своего друга и вспомнить по особенному. Теперь я почти уверен, какой выбор она сделает.
      Покончив с анализами, начинаю готовить обед. После обеда моя очередь работать с Наташей, а вечером у нас с ней тренировка. К обеду Наташа одевается в свой красный кожаный костюм. Должен сказать, что здесь Лена весьма точно угадала. Выглядит Наташа в нём очень эффектно. За обедом разговор вновь вертится вокруг новогоднего праздника. Каждый, как бы исподволь, пытается выведать у других, какой подарок они хотели бы получить от Деда Мороза.
      После обеда я присаживаюсь к компьютеру, настраивать программу управления десантным кораблём межзвёздного крейсера. Лена отправляется мыть посуду, а Наташа идёт за дровами для очага. Сегодня у нас по программе знакомство с «Кугуаром». Это — серьёзная и мощная машина. Чтобы смоделировать его на компьютере, мне понадобилось почти две недели. Программа загружена. Откидываюсь в кресле и жду Наташу. Неожиданно звучит сигнал вызова, и я автоматически включаю монитор связи. Это — Кора. У неё довольный вид, и она победно улыбается.
      — Здравствуй, Андрей! А где ваша гостья, Наташа? — её прямо-таки распирает от радости, и она спешит поделиться со мной, — У меня получилось, Андрей!
      — Что получилось? — не врубаюсь я.
      — Переход! Переход в Наташин Мир. Более того, именно в тот момент времени, когда она его покинула. Это было очень трудно. Я уже думала: ещё дней десять повожусь и сдамся. И вдруг этой ночью всё пошло, как по маслу.
      — Что пошло как по маслу? — спрашивает подошедшая сзади Лена.
      Одновременно в комнату входит Наташа. Увидев её, Кора забывает о Ленином вопросе:
      — Наташа! Собирайся домой! У меня получилось!
      Поленья дров с грохотом падают на пол, и медленно садится рядом с ними Наташа. Лена подхватывает её, гладит по шее и щеке, что-то шепчет. А я укоризненно говорю Коре:
      — Ну, нельзя же так резко! Чуть не вырубила девушку.
      — Извини, Андрей, мне это как-то и в голову не пришло. Как она?
      — Уже нормально, — отвечает Лена, — Когда ты откроешь переход?
      — Через четыре часа. Пусть готовится, — внезапно лицо её принимает озабоченное выражение, — Да, вот ещё что. Шат Оркан поручил напомнить вам о тех условиях, которые он выставил. Любая ваша попытка воспользоваться этим переходом будет иметь необратимые последствия. Какие, вы знаете. И должна вам сказать, что в этом плане Шат Оркан всегда держит слово.
      — Но нам в любом случае надо будет проводить её до перехода, — предупреждаю я.
      Лицо Коры выражает сомнение. Она явно опасается какого-то подвоха с нашей стороны. Я успокаиваю её:
      — Кора, я уже дал слово, что для себя мы здесь выгоды не ищем и не сделаем никакой попытки вырваться отсюда через этот переход. Смысла нет. Но, с другой стороны, — я разворачиваю монитор к окну, — у нас зима, и к тому же через четыре часа будет ночная темень. А ведь Наташе надо возвращаться в том виде, в каком она попала сюда. Как ты себе представляешь, сможет она дойти до перехода по ночному лесу, по сугробам, в летнем платьице и в туфельках на шпильках? А вдобавок ко всему, в этом лесу водятся хищные звери.
      — Да? — Кора озадачена, — Этого я тоже не учла.
      — Нечего раздумывать и нечего опасаться. Мы с Леной, клянусь Временем, и близко не подойдём к переходу. Но ты гарантируешь нам, что она попадёт именно туда, куда нужно?
      Лицо Коры кривится в гримасу обиды:
      — Андрей! Если бы мне нужно было просто увести её от вас куда-нибудь, разве я возилась бы так долго? Всё проверено и настроено. Ручаюсь.
      — Хорошо. Дай нам точное время открытия перехода.
      — Сейчас, — Кора смотрит на свой дисплей и что-то прикидывает, — Переход откроется через три часа тридцать семь минут по вашему времени. Откроется он ровно на одну минуту.
      Наташа подходит к монитору:
      — Большое спасибо тебе, Кора! Я тебя никогда не забуду.
      — Я тебя тоже. Удачи тебе. Прощай и будь счастлива. Ну, а вам, до свидания. Конец связи.
      Монитор гаснет. Мы усаживаемся возле компьютера и молча смотрим друг на друга. Бледнее и растеряннее всех выглядит Наташа. Она быстро переводит взгляд с меня на Лену, с Лены на меня, и ждёт, что мы ей скажем. Не подскажем ли мы ей решение. А мы молчим. Не далее как этой ночью мы с Леной обсуждали именно этот момент, но никто из нас тогда не предполагал, что он так близко. Лена, видимо, думает о том же, потому, что она говорит:
      — Как она сказала? У неё ничего не получалось и вдруг этой ночью всё пошло как по маслу. И именно этой ночью мы с тобой, всё время об этом молчав, стали обсуждать эту ситуацию. Ты не находишь, что это несколько странное совпадение?
      — Нахожу. Но давай, пока оставим это, как говорится, за скобками. Есть более животрепещущие темы для обсуждения.
      Лена согласно кивает, и мы с ней смотрим на Наташу, а Наташа смотри на нас. Все трое молчим. У меня не хватает духу спросить девушку об её решении. У Лены, видимо, тоже. Тогда спрашивает сама Наташа:
      — Я поняла, что ночью вы обсуждали именно этот вопрос: как быть, если Кора сообщит о том, что она смогла открыть переход?
      Я согласно киваю, и Наташа снова спрашивает:
      — И что же вы решили?
      Мы с Леной переглядываемся, и я киваю ей. Лена привстаёт и кладёт руку на колено Наташе:
      — А то, что решение должна принять ты.
      — Я?
      Глаза у Наташи округляются, она хочет что-то ещё сказать, но Лена останавливает её, сжав обтянутое красной кожей колено:
      — А кто же ещё? Уж не мы ли с Андреем? Кто дал нам право определять твою судьбу? Мы даже не имеем права советовать тебе что-либо. Твоя жизнь, твоя судьба, тебе самой и решать. Вот и решай. Время у нас ещё есть.
      Наташа резко встаёт и быстро идёт к очагу, переступая через рассыпанные поленья. У очага она останавливается, обхватывает себя руками за плечи (ну, точь в точь, как тогда, когда мы нашли её в лесу). Она стоит, молчит и не оборачивается. Мы ждём. Проходит пять минут, ещё пять. Лена смотрит на меня и, тихо вздохнув, встаёт и направляется к ней.
      Обхватив Наташу за плечи, она усаживает её на диван, присаживается рядом и кивком головы подзывает меня. Подхожу и усаживаюсь в кресле напротив. Наташа беззвучно плачет. Обильные слёзы текут по её щекам и капают на обтянутые брюками бёдра.
      — По поводу чего слёзы, Наташенька? — мягко спрашиваю я, — Мне думается, не плакать, а радоваться надо. Не на казнь идёшь, а домой.
      Наташа поднимает голову и смотрит на меня. Слёзы начинают литься ещё обильней.
      — Я не хочу… — сдерживая готовые прорваться рыдания, выговаривает она, — Я не хочу расставаться с вами. Как же так… Ну как это можно? Я вернусь домой, а вы останетесь здесь! Нет! Я так не могу. Я люблю вас, обоих! Вы — лучшие люди, каких я встречала в своей жизни. И теперь я должна расстаться с вами!?
      — Всё в твоей воле, — мягко говорит Лена, — Всё зависит только от твоего решения. Если ты сейчас скажешь: нет; у Андрея ещё будет время сообщить Коре, чтобы она не открывала переход.
      Наташа поворачивается к Лене и утыкается лицом в её грудь. Слёзы льются безостановочно.
      — Нет, Леночка! Этого я тоже не могу сделать. Ведь я — ваш спасательный круг, тот буёк, который вы выбрасываете в обитаемый Мир. Если я останусь, я лишу вас этой надежды. Нет! Мне надо идти!
      — Значит, ты решила? — спрашиваю я.
      — Да, Андрей, я пойду, — отвечает Наташа, не отрываясь от Лены.
      — В таком случае, Лена, помоги ей успокоиться и привести себя в порядок. В таком зарёванном виде домой являться нельзя. Время знает, что подумают твои родные. В вашем распоряжении на всё, про всё, полтора часа. Учтите, что дорога к переходу не близкая и двигаться придётся на лыжах, но без лыжни.
      Встаю и иду готовиться к походу. Проверяю фонари, без них по ночному лесу не пройдёшь. Хотя у меня же есть прибор ночного видения! Нет, лучше с фонарями. Так женщинам будет спокойней. Осматриваю лыжи. Для женщин я разработал и изготовил специальные крепления под их зимние сапожки. Достаю из кладовки комбинезоны: мой и Ленин. На всякий случай заряжаю автомат. Хоть я и блефовал, пугая Кору хищниками, чем Схлопка не шутит.
      Когда до назначенного срока остаётся чуть больше часа, подхожу к Синтезатору и творю бутылку вина. Одеваюсь в мелтан, комбинезон, ботинки и с бутылкой вина и бокалами подхожу к женщинам. Наташа уже не плачет, успокоилась. Она немного угрюмая, но не взвинченная. А на Лену просто жалко смотреть. Впечатление такое, что, успокоив Наташу, она взяла на себя все её эмоции. Вот-вот разревётся.
      — Ну, девоньки, собирайтесь в дорогу, да выпьем на посошок. Всё готово, и время приспело.
      Наташа молча уходит в свою комнату, а Лена идёт в прихожую. Через пару минут Лена возвращается. Она в брюках, заправленных в голубые замшевые сапожки, и в белой, затейливо отделанной мехом, кожаной куртке с капюшоном.
      — А почему комбез не надела? — интересуюсь я.
      — Не хочу. Пусть Наташа последний раз увидит меня как женщину, а не как солдата.
      Из своей комнаты выходит Наташа. Она в голубом платье, колготках и красных туфельках.
      — Иди, переобуйся, — предлагаю я, — Ты что, собираешься в этих туфельках на лыжи встать или по сугробам шагать?
      Наташа улыбается, машет рукой и уходит в прихожую. Возвращается она в красных замшевых сапожках, отделанных под коленями мехом. Я откупориваю бутылку и разливаю вино по бокалам.
      — Ну, Наташа, за тебя! Ты, наконец, возвращаешься домой. Дай Время тебе счастья, удачи во всём и, самое главное, больше в такие переделки не попадать. Счастливого тебе пути!
      Мы встаём, и Наташа, заметив, что в бутылке ещё осталось вино, просит:
      — Андрей, разлей до конца.
      Она берёт свой бокал и грустно смотрит на нас.
      — Я хочу выпить за вас. Таких друзей у меня больше никогда не будет. Как жаль, что мы расстаёмся с вами навсегда…
      — Кто знает, Наташа, — прерывает её Лена, — Как только мы доберёмся до своих; первое, что я сделаю, это свяжусь с тобой. Предупреждаю, не пугайся, мой голос зазвучит в тебе как бы ниоткуда.
      — Вот за это я и хочу выпить. Пусть Время будет к вам благосклонно, и пусть скорее вы отсюда вырветесь. И не просто так, куда-нибудь, а к себе, к своим товарищам. За вас; пусть сопутствует и вам счастье и удача!
      Когда мы допиваем вино, Наташа тяжело вздыхает:
      — Должна же быть какая-то высшая справедливость! Почему мне: глупой, никчемной девчонке, судьба улыбнулась? Почему двум отличным, очень нужным для общества людям, так не везёт!
      — Повезёт, Наташа, — успокаиваю я её, — Судьба, она настойчивых любит.
      Лена, повинуясь какому-то безотчетному порыву, вдруг снимает с руки свой искатель и отдаёт его Наташе:
      — Возьми. Будешь вспоминать меня, глядя на него.
      — А ты? Как же ты без него?
      — У Андрея есть. А я с ним больше расставаться не намерена.
      Я неодобрительно качаю головой. Время знает, как ещё всё может сложиться. Но дарёного назад не отбирают, тем более, дарёного от чистого сердца. Я встаю:
      — Пора.
      Женщины вздыхают и тоже встают. Наташа последний раз обводит взглядом наше жилище, и на глазах её вновь наворачиваются слёзы.
      — Нет-нет, Наташенька, — поспешно успокаивает её Лена, — Вот этого не надо! Андрей правильно сказал: не годится являться домой зарёванной.
      Я прокладываю лыжню. На груди у меня висит фонарь, за спиной — автомат. За мной идёт Наташа. Замыкает Лена. Она за пазухой несёт Наташины туфельки. На место мы прибываем за десять минут до открытия перехода. Утаптываем площадку. Я не перестаю следить за таймером. Не дай Время, прозеваем! Переход будет открыт ровно одну минуту. Наташа снимает сапожки и обувается в туфельки. Она хочет снять и куртку, но я останавливаю её:
      — Ты её только расстегни. Сбросишь в последний момент. Сейчас всё-таки, не лето.
      Времени остаётся всё меньше, я смотрю на таймер:
      — Две минуты! Приготовиться!
      Наташа порывисто шагает ко мне и горячо целует меня. Чувствую, как по её щеке катится слезинка.
      — Не надо плакать, маленькая. Прощай, Наташа!
      — Нет, Андрей! До свидания! — отвечает девушка и отходит к Лене.
      Женщины обнимаются. Вдруг Наташа снимает с левой руки свой браслет и протягивает его Лене.
      — Возьми! Будешь меня вспоминать.
      У неё на левой руке вместо браслета остаётся Ленин искатель.
      — Я тебя и так никогда не забуду. До свидания, Наташенька!
      — До свидания, Леночка!
      — Тридцать секунд! — объявляю я, — Наташа! Вперёд, к переходу!
      Наташа оставляет Лену и встаёт между сосной и осиной. Томительно тянутся последние секунды. Мелькает мысль: а вдруг у Коры что-то не получится, сорвётся…
      Проход между сосной и осиной озаряется призрачным желтым светом. Есть!
      — Вперёд, Наташа! — командую я, — С нами Время!
      Девушка сбрасывает меховую куртку и, оставшись в одном платьице, оборачивается к нам:
      — До свидания, друзья! С нами Время!
      Так, обернувшись к нам, она шагает в желтое сияние и пропадает в нём. Через несколько секунд сияние гаснет, и там, между сосной и осиной, куда только что шагнула Наташа, я вижу только стройную молодую ёлочку.

Глава ХX.