Я киваю, а Стремберг развивает свою мысль дальше:
      — Это-то я понял. Но вот, убей меня, не пойму, как ты пришел к решению шантажировать ЧВП взрывом рубина? Ведь когда ты соглашался на участие в этой операции, у тебя и мыслей таких не было. Откуда тебе было знать, что у тебя в руках окажется взрывчатка и детонатор?
      — Верно, — соглашаюсь я, — Мыслей таких не было. Решение пришло, когда я разработал детали операции по выносу Олимпика из мегаполиса. Я всё время искал возможность, как вы сказали, взять инициативу в свои руки и навязать ЧВП свою волю. Лучшего варианта, чем взять заложника, я не нашел. Но я прекрасно понимал, что никакой заложник в глазах руководства ЧВП не имеет такой цены, чтобы его можно было обменять на двух наших хроноагентов. А вот Олимпик! Это ведь ради него и была затеяна вся эта игра. Вот я и подумал: он им слишком нужен, и за него они пойдут на всё. И, как видите, не ошибся.
      — Да, Андрей, — качает головой Стремберг, — признаюсь, прежде я довольно отрицательно и настороженно относился к твоим рискованным импровизациям. Это, чтобы не сказать больше. Теперь я понимаю, что это просто твоя стихия, твой стиль. Лучшие решения ты находишь именно тогда, когда решения, по сути, нет. Так что, Филипп, я больше не потерплю твоих нападок на Андрея.
      — Время с тобой, Арно! — ворчит Магистр, — Я давно уже понял, что представляет собой Андрэ. А если ворчу на него, топаю ногами, брызжу слюной и воспитываю на все лады, так это — мой стиль работы. Ты же меня знаешь. Имею я право на слабости или нет? И сейчас я скажу одно. Андрэ поступил очень правильно. Дальнейшая игра с этим Мефом привела бы только к тому, что мы безвозвратно потеряли бы и его, и Элен. И Андрэ скромничает, когда говорит, что решение взять этот камень в заложники родилось у него чуть ли не в самый последний момент. Не сомневаюсь, что он уже имел в виду именно это, когда соглашался на участие в операции. Только сам он об этом, возможно, и не догадывался. Решение созрело где-то на уровне подсознания. Иначе зачем ему было затевать все эти фокусы со взрывами урн и тому подобное? Проще было бы воспользоваться баллончиками с газом. А?
      Я озадаченно качаю головой. Действительно, это было бы гораздо проще. А Магистр торжествует:
      — Вот, видели! Я знаю самого Андрэ и его образ мыслей лучше его самого!
      Внезапно он замолкает, и торжество на его физиономии резко сменяется озадаченностью. Он наливает себе на донышко стакана немного водки, выпивает и, вместо того чтобы закусить, закуривает сигарету. Затянувшись пару раз и обведя нас всех затуманенным взглядом, он тихо говорит:
      — Но я не пойму другого. Зачем ЧВП понадобился этот гигантский рубин? Объяснения этого Мефи меня не удовлетворяют. Что это за научные исследования, ради которых надо организовывать такую сложную и рискованную операцию? Да ещё привлекать к ней пленного! А потом ещё отпустить и пленного, и заложника (хотя у них и мыслей таких не было!) ради того, чтобы этот рубин остался целым. Так зачем он им нужен?
      — Знаешь, Магистр, — откликается Лена, — пока Андрей там действовал, я всё время ломала над этим голову. Ломала старательно, до скрипа в извилинах. Но ничего путного мне на ум не пришло. Впрочем, может быть, я больше за него переживала, сказать не могу. Но в одном я с тобой согласна. Слишком много они на этот камень поставили, раз так легко отпустили нас, едва возникла угроза его уничтожения. В операции участвовал прямой агент, обладающий паранормальными способностями, внедрённый агент… Кстати, именно этого агента перед самым началом операции заменили на пленного агента экстракласса, обладающего бесценным даром превосходно работать именно в таких ситуациях. Кроме того, в операции был задействован резидент и привлечен рейдер, замаскированный под пассажирский лайнер. Ну кто из вас хоть на секунду поверит, что всё это было привлечено для обеспечения пусть даже самых важных, самых перспективных научных исследований? Вот и Андрей, я уверена, не поверил ни одному слову этого Мефа.
      — Да, Лена, я с самого начала понял, что Меф скрывает от нас истинное предназначение Олимпика. Правда, в отличие от тебя, у меня не было времени размышлять на эту тему. Но одно я уяснил точно. Ради Олимпика они готовы на всё. В том числе и на то, чтобы отпустить нас с тобой на все четыре стороны и пять измерений. И, как оказалось, я довольно точно расставил приоритеты ценностей.
      — Всё это так, — говорит Андрей, — всё это верно. Но мы, друзья мои, ни на ангстрем не приблизились к ответу на вопрос, поставленный Магистром. Зачем ЧВП нужен Олимпик, и ради чего Андрей напрягал все свои способности?
      — Ну, ради чего, понятно, — сердито обрывает его Катрин, — Точнее, не ради чего, а ради кого.
      — Извини, я не точно выразился. Я хотел сказать, ради чего ЧВП эксплуатировал Андрея и заставлял его так выкладываться?
      — А давайте не будем гадать на кофейной гуще, — предлагает Жиль, — Вот сидит начальник отдела наблюдателей, который до сих пор не сказал ещё ни одного слова. Полагаю, что он не просто так молчит, а ему уже есть что сказать.
      Действительно, за всё время моего рассказа Ричард не задал ни одного вопроса и постоянно набирал что-то на панели компьютера. Он делал какие-то запросы, что-то сравнивал, что-то отбрасывал, что-то записывал, анализировал. И сейчас он сидит, уткнувшись своим острым носом в монитор, и что-то внимательно изучает. Услышав слова Жиля, он отрывается от своего занятия и поворачивается на вращающемся кресле к нам:
      — Кое-что я уже могу сказать. Мы знаем двадцать четыре Фазы, где в системе Беты Водолея имеется планета Плей. В двадцати из них она расположена на таком же расстоянии от звезды, как сумел оценить Андрей. В восемнадцати жизнь на планете сосредоточена в описанных Андреем мегаполисах. В семнадцати процветают игорный бизнес и добыча алмазов и рубинов. На всех этих Плеях вся деловая активность подчинена Мафии. На шестнадцати планетах имеется мегаполис «Алмазная пыль», и на пятнадцати, кроме него, есть ещё и «Рубиновый рай». Можно было бы прямо сейчас, зная временные рамки действий Андрея и Коры, найти эту Фазу и проследить дальнейшую судьбу Олимпика. Но задача осложняется тем, что во всех этих Фазах несколько другой ритм времени. Тем не менее, рамки очерчены, задача уже поставлена, и мои люди работают. Надеюсь, что к утру мы точно будем знать, что ЧВП собирается делать с этим камнем.
      — Дай-то Время, чтобы завтра у нас ещё оставалось время, — мрачно качает головой Магистр.
      — У тебя есть какие-то догадки? — интересуется Жиль.
      — Нет у меня никаких догадок, — отрезает Магистр, — Предчувствие у меня дурное, вот и всё. Я уже настолько изучил ЧВП и методы его работы, что, кроме большущих пакостей, ничего хорошего от них не жду. Не помню, кто из классиков сказал: «Если в первом акте на стене висит ружьё, то в последнем акте оно обязательно должно выстрелить».
      — По-моему, это был Чехов, — говорю я, — Согласен с тобой, Магистр. Для честных и благовидных целей не используют такие откровенно жульнические средства, к которым вынуждены были прибегнуть я и Кора. Здесь я с тобой согласен. Но вот что касается того, что ты хорошо изучил ЧВП, извини.
      — Ну, да, я помню, ты говорил, как этот Мефи намекал на общего противника, в борьбе с которым нам, якобы, предстоит объединить силы. Не знаю, что лучше: воевать на два фронта, или иметь такого союзника, на которого всё время с опаской оглядываться надо. Конечно, если верить этому Мефи, цели у них благие, но вот методы…
      — Ну, о методах работы ЧВП с тобой вряд ли кто будет спорить, — соглашается Стремберг, — Давайте-ка закругляться. На ребят смотреть жалко. Хоть и держатся бодро, но я-то вижу, измотаны они до предела: и физически, и морально. Верно?
      — Это точно, — соглашается Андрей и разливает водку по стаканам, — И ещё вопрос: кто больше?
      — Даже не буду пытаться оспаривать, — отвечаю я, — Давно уже известно, что гораздо легче рисковать самому, чем наблюдать это со стороны. А ещё хуже оставаться в неизвестности и гадать: что там происходит, какой будет исход, что предпринять? А может быть, лучше не предпринимать? И так далее. Когда я увидел Магистра с борта «Джуди Виса», мне жутко стало.
      — А! Оценил, наконец! — торжествует Магистр и тут же безнадёжно машет рукой, — Да, всё равно, завтра же ты это забудешь. Оцените вы меня, как следует, только на поминках.
      Он задумчиво смотрит в свой стакан, потом залпом осушает его и крякает. Я улыбаюсь:
      — Ну, почти как на поминках.
      Все смеются. Слава Времени, разрядились. Допиваем водку и расходимся. По установившейся традиции мы впятером распиваем последнюю бутылку. Обычно, эти последние сто грамм сопровождаются самыми интересными беседами. Но сегодня всё иначе. Мы молча сидим над своими стаканами, смотрим друг на друга и думаем, каждый о своём. Не знаю, о чем думает каждый из них, но я, в который уже раз, безуспешно пытаюсь оценить мизерную вероятность нашего счастливого возвращения домой. И всякий раз, запутавшись в размерах бесконечно малых величин, я прихожу к выводу: безвыходных положений не бывает, бывают безвыходные люди.
      Всё больше убеждаюсь я, как правы были и мой покойный отец, и инструкторы в училище, и командиры с замполитами в воинских частях, которые внушали мне мысль, задолго до них высказанную великим Гёте. «Лишь тот, кто бой за жизнь изведал, жизнь и свободу заслужил!» Я особенно никогда с этим не спорил и в своей практике всегда убеждался: если прекратил дёргаться, заведомо проиграл. Но только сейчас я окончательно понял разницу между фатализмом и борьбой. Ведь если бы я тогда хоть на короткое время доверился судьбе, покорился ей, никогда бы нам не сидеть всем вместе. Всё было против нас. Всё кроме одного: моего нежелания смириться и плыть по течению, куда кривая вывезет. Кривую-то надо перегибать в нужных тебе точках. А то она туда ещё вывезет!
      Воистину, человек сам кузнец своего счастья. Счастья. Мне вспоминается наш спор с Мефи по поводу счастья. Какое это всё-таки растяжимое и относительное понятие. Для меня, в настоящий момент, счастье то, что я сижу у себя дома, в привычной обстановке, со своими друзьями. Что завтра я буду заниматься привычным делом, и никто не будет пытаться заставить меня делать что-то такое против моей воли. Как всё-таки здорово, что я снова сижу со своими друзьями.
      Я обвожу взглядом всех четверых. Вот Лена. Она, пользуясь тем, что здесь все свои, забралась в кресло с ногами и спрятала под подолом длинного белого платья серебристые босоножки своего любимого фасона: с ремешками до колен. Она смотрит на пламя камина и наверное вспоминает те дни, которые она провела в одиночестве, в камере замка Сен-Кант, вот так, глядя на пламя очага и гадая: где я, что я, чем всё это кончится, сумею ли я «переломить кривую в нужном направлении» Да, ей, наверное, пришлось тяжелее всех. В отличие от всех других, она хорошо знала, куда меня понесло и как не просто будет оттуда выбраться. И что с нами будет, если мне это не удастся.
      Вот Андрей. Левая рука его рассеянно мнёт подбородок, а правая пальцем рисует на столе вокруг стакана какой-то замысловатый орнамент. Ему тоже пришлось не легко. Представляю себя на его месте. Товарищ пропал. Лена пошла на разведку и тоже пропала. Что предпринять? Единственное решение, которое они с Генрихом могут принять, чтобы не сидеть сложа руки, это брать замок приступом. Взять замок и разобраться самим на месте. И в тот момент, когда всё уже готово, какой-то монах приносит маловразумительное письмо. Из него понятно только одно: штурм замка только ещё больше осложнит и без того сложное положение. Что же делать? В письме ясно сказано: «Ждать». Легко ему писать: «Жди». Я на мгновение представляю, каково было сидеть в неопределённости и ждать такой деятельной натуре, как мой друг, и невольно присматриваюсь: на появилась ли у него седина на висках? Вроде, нет. Значит, всё впереди.
      Катрин. Она покручивает миниатюрной ступней (тридцать четвёртый размер, не больше) в красной туфельке, а пальчиком, обтянутым белой перчаткой, водит по краю рюмки. Её огромные синие глаза смотрят куда-то в угол отсутствующим взглядом. Впечатление такое, что она засыпает. По-моему, это действительно так. Вот кому эта эпопея далась легче всего. Пусть скажет спасибо Магистру. Как только я исчез, Катрин не отходила от компьютера и все несколько суток ни разу не сомкнула глаз, держалась на стимуляторах. Магистр буквально завалил её расчетами различных вариантов. Он выдавал эти варианты по несколько в час. Как оказалось, все они были далеки от истины. Но, тем не менее, у Катрин не оставалось на эмоции ни одной свободной секунды. К слову, в такой же точно ситуации оказался и Ричард со своим отделом. Они перебрали и пересмотрели бесчисленное множество Фаз, пытаясь найти меня с Леной.
      Сам Магистр пальцем левой руки передвигает по столу свою рюмку туда-сюда, а правой трёт переносицу. При этом он морщит нос, словно тот интенсивно чешется, а сам смотрит куда-то в то место, где стена сходится с потолком. Я вспоминаю, каким я увидел его с борта «Джуди Виса», и старательно гоню от себя это кошмарное видение. Нет, я всё-таки найду для себя задание: пособирать на поляне цветочки, и посвящу его своему шефу. О чем сейчас думает Магистр, ясно. Он в очередной раз прикидывает, что собирается ЧВП делать с Олимпиком.
      Вот тут-то я и не угадал. Магистр, кончив чесать свою переносицу и изучать угол между стеной и потолком, спрашивает меня:
      — Андрэ, а Меф ни разу не конкретизировал, что за противника такого страшного он имел в виду?
      — Увы, ни разу.
      — Хм! А с тобой, Элен, когда Андрэ работал на Плее, он об этом не говорил?
      Лена вздыхает:
      — Нет, Магистр. После того, как я помогла ему внедрить Андрея в Риша Кандари, я всё время оставалась одна в той камере, где нашла Андрея. Мефи раза четыре заходил ко мне, но не более чем на минуту. Интересовался, что мне нужно, не обижают ли меня монахи? Вот и все разговоры. Вид у него был весьма озабоченный. Чувствовалось, что ему в это время было не до занимательных бесед. Раза два я просила его дать мне посмотреть, как работает Андрей, но оба раза он категорически отказал мне.
      — Молодец Мефи! — не удерживаюсь я, — Прости, Лена, но он делал это по моей просьбе.
      — По твоей?
      — Ну, да. Видишь ли, мне совсем не хотелось трепать тебе нервы…
      — Можешь считать, что ты этого добился, — холодно говорит Лена.
      Я улыбаюсь. Представляю, как бы она сейчас себя вела, если бы имела возможность наблюдать мои «постельные сцены» с Корой.
      — Извини, Лена. Но это было первое побуждение, заставившее меня обратиться к Мефи с такой просьбой. Может быть, оно и было неверным, но когда я там работал, я несколько раз с ужасом думал: «А вдруг Мефи забыл о моей просьбе, и Ленка сейчас видит меня?»
      — Интересно, — с подозрением смотрит на меня Лена, — что я могла увидеть?
      «Как хорошо, что это Лена, а не Кора», — думаю я, а вслух говорю:
      — В этой Фазе нравы и вкусы настолько экзотичны, что если бы ты меня там увидела, я бы надолго потерял твоё уважение. Выглядел я там дурак дураком.
      — Не поняла.
      — Попробую объяснить. Помнишь, как выглядел Риш Кандари, когда Мефи устроил нам сеанс связи перед твоим возвращением?
      — Смутно.
      — Тогда я поясню. Синяя мантия, салатная рубаха, лиловая юбка с зеленым поясом, синие колготки и сиреневые сапоги. И всё это отливает серебром.
      Лена прикидывает, и глаза у неё округляются:
      — Какой ужас! — шепчет она, — И что, там все так ходят?
      — Увы, ещё хлеще! Перед этим я постарался подобрать одежду с менее кричащими сочетаниями цветов, более менее в тон, и получил выговор от Коры. Она сказала, что я выгляжу слишком вызывающе и сразу бросаюсь в глаза.
      — О, Время! — смеётся Лена, — Действительно, какая-то сумасшедшая Фаза.
      Я коротко описываю нравы и обычаи этой Фазы и под конец добавляю:
      — А знаешь, что ваш обычай: не снимать в обществе свои неимоверно длинные перчатки, имеет исток именно в этой Фазе?
      — Почему ты так решил?
      — А потому, что там самыми интимными местами женского тела считаются ладонь, запястье и внутренняя поверхность руки до локтя.
      Лена поражена, а Магистр невинно интересуется:
      — А ты случайно не выяснил, у мужчин какие части тела считаются там самыми интимными?
      — К сожалению, не успел.
      Все смеются, кроме Катрин. Бедняжка Кэт заснула, не справилась с собой. На этой весёлой ноте мы и заканчиваем встречу. Друзья прощаются с нами и уходят к себе. Андрей уносит свою Катрин на руках, как ребёнка. Она так и не проснулась.
      Мы с Леной остаёмся одни. Напоив меня крепким, ароматным чаем, Лена направляется к камину, на ходу снимая платье. Она остаётся только в перчатках и босоножках. Обернувшись ко мне, она загадочно улыбается и спрашивает:
      — Так значит, в той Фазе у женщин самые интимные места, вот эти? — она проводит ладонью по руке до локтя.
      Я киваю и тоже начинаю раздеваться.
      — Хм? А когда они занимаются любовью, они эти интимнейшие места обнажают?
      — Не всегда, — по простоте душевной отвечаю я, — Только как знак высшего доверия.
      — Ну, вот и считай, что я тебе сегодня не доверяю! — смеётся Лена.
      Немало мне приходится потрудиться в эту ночь, чтобы вернуть доверие своей подруги. Ох и поиздевалась она надо мной! Надо же, как дёшево купила! Когда, в знак особой милости и прощения, Лена стягивает голубые велюровые перчатки, и я, пользуясь высочайшей милостью, покрываю её «самые интимные места» поцелуями, она вдруг спрашивает:
      — А эта твоя напарница, Кора…
      — Ляпатч, — подсказываю я.
      — Да, Ляпатч. Как она тебе показалась?
      — В каком смысле? — теряюсь я.
      — Ну, не в сексуальном же, конечно! Здесь она, выходец из биофазы, вне конкуренции. Я имею в виду, что она представляет как человек?
      Я задумываюсь. Легко сказать, дать характеристику человеку, с которым и общался-то только три-четыре дня. Хотя, за эти дни она раскрылась передо мной в таких качествах, что с иной женщиной, чтобы узнать такое, потребуется года четыре общения.
      — Знаешь, по-моему, это очень несчастный человек. Её истинная Родина её отторгнула, новой Родины она не обрела. Так и слоняется по пространству-времени, как неприкаянная. Но надо отдать ей должное, она на редкость умна и решительна.
      — Даже умней меня? — улыбается Лена.
      — В повседневной жизни, вряд ли. А вот в таких ситуациях, в которых мы с ней побывали, сравнивать не могу. Поэтому, не буду восхвалять ни тебя, ни её. Отношение её к ЧВП тоже двойственное. С одной стороны, она предана им душой и телом. Как-никак, они удержали её от самоубийства и придали её жизни, пусть и сомнительный, но хоть какой-то смысл. С другой стороны, она ненавидит их… Нет, не так. Не ненавидит, это слишком сильно сказано. Она их боится. В первый же день, как мы встретились, и она узнала, кто я такой, она сказала: «Значит, мы оба здесь не по своей воле». Знаешь, как она называет Мефа? Шат Оркан. На её языке это значит — Старый Волк.
      — Старый Волк, — задумчиво произносит Лена, — Ты знаешь, это звучит. Я так и буду его теперь называть. Как там, Шат Оркан?
      — Верно.
      — Это гораздо точнее характеризует его сущность, чем Мефистофель. Кстати, а о нём ты какого мнения?
      — Да, как и о Коре, двойственного. Было бы просто и легко сказать о нём: это враг, хитрый, коварный и злобный. Но это было бы неверно и примитивно. Мефи или Старый Волк, как тебе больше нравится, очень сложный человек. К тому же, он человек не простой судьбы. Ты знаешь, он оказывается выходец из той самой Фазы, где мы с Корой работали. Я, когда туда попал, сразу заподозрил это. А вчера, когда я вернулся в Сен-Кант, он это сам подтвердил. Более того, он жил на Плее и был членом тамошней Мафии. Что-то у него там произошло. Ты заметила шрам на его правом виске?
      — Ты хочешь сказать, что он в своё время что-то не поделил с Мафией и вынужден был уйти?
      — Что-то в этом роде. Я его не расспрашивал, некогда было. Но до твоего прихода у меня было время с ним пообщаться. Должен сказать, общаться с ним довольно интересно. Ну, ты сама имела возможность это заметить. Не всё, что он говорил, можно принять с восторгом, но, большей частью, мысли его здравые и заслуживают того, чтобы над ними задумались. По крайней мере, он четко обрисовал мне ту цель, которая ими поставлена. К стыду своему и нашему, когда он спросил меня о нашей цели, я не смог дать не только четкого и конкретного ответа, но даже и в общем-то обрисовать не сумел.
      — Цель-то у них замечательная, но вот средства…
      — Они считают, что цель оправдывает средства. И здесь мы с ними радикально расходимся. Есть у него ещё одна черта: верность слову.
      — Ха! Верность слову! Да освободил-то он нас только после того, как ты заминировал камень!
      — Нет, Лена, я был уверен, что он освободит нас. А камень я заминировал для того, чтобы ему в этом не препятствовало его руководство.
      Мы замолкаем, и я некоторое время созерцаю языки пламени в камине.
      — Знаешь, Лена, — говорю я, — меня не оставляет ощущение, что нам ещё предстоит с ним встретиться. Но, как говорится, в другое время и в другом месте.
      — И при ином раскладе, — выражает пожелание Лена.
      — Возможно, — соглашаюсь я, — возможно и желательно.
      Утром меня будит сигнал вызова. Накинув халат, подхожу к компьютеру и включаю экран связи. Это — Ричард.
      — Андрей, тебе интересно, для каких целей ты добывал этот Олимпик? Как они хотят его использовать?
      — Ну, разумеется!
      Лена от камина делает мне отчаянные знаки. Пока Ричард переключает свой пульт, подхожу к шкафу, достаю оттуда что-то из её домашнего гардероба и кидаю ей. Тем временем, на соседнем мониторе появляется изображение какой-то странной конструкции, смонтированной в космосе. Впрочем, смонтированной, не то слово.
      По гигантской окружности размещены двенадцать многогранных, широких усеченных пирамид. Основания пирамид направлены к центру окружности. Сами пирамиды выполнены из решетчатых конструкций, и внутри них что-то светится, наподобие огней электродуговой сварки, только зелёного цвета. Между собой эти пирамиды ничем не связаны. Видно, как они независимо друг от друга совершают колебательные движения. Таких окружностей, состоящих из пирамид, видно четыре. У них общая ось. На этой оси располагается ярко светящийся, голубоватый, сильно-вытянутый эллипсоид. Он как бы подёрнут дымкой.
      Временами по эллипсоиду пробегает волна то малинового, то желтого света, и он начинает корчиться, как червяк в муравейнике. В такие моменты свечение в пирамидах становится интенсивнее, и эллипсоид «успокаивается».
      Несколько дальше, по направлению к довольно близкой звезде, на оси этого эллипсоида расположена конструкция, напоминающая тороидальную космическую станцию. Только вместо центральной сферы у неё решетчатый цилиндр, ось которого совпадает с осью эллипсоида.
      Еще дальше, по направлению к звезде, угадываются огромные сферические конструкции, расположенные так же по окружности, имеющей общую с эллипсоидом ось.
      — Что это? — шепчет недоумённо Лена.
      Она уже оделась в белую батистовую пижаму и теперь, опершись локтями о спинку кресла, дышит мне в шею.
      — То же самое могу спросить и я. Ричард, будь ласка, поясни: при чем здесь Олимпик, и где его здесь можно наблюдать?
      — То, что вы видите, — отвечает Ричард, — это лазер колоссальной мощности. Вот этот светящийся эллипсоид, расположенный по оси, это — накачанная за несколько лет часть энергии звезды, вблизи которой расположен лазер.
      — Кстати, — спрашивает Лена, — а что это за звезда?
      — Солнце, — Ричард печально усмехается.
      — Ты имеешь в виду наше Солнце? — удивлённо спрашиваю я.
      — Увы, да. В этой Фазе Солнце стало Сверхновой Звездой, и её внешние границы достигают орбиты Юпитера. Естественно, ни Юпитера, ни Сатурна, я уже не говорю о Земле, нет и в помине. От Системы остались лишь Нептун, Плутон и Гефест.
      — Ясно, — говорю я, загоняя куда-то вглубь страшную догадку. — А при чем здесь Олимпик?
      Ричард вновь переключает изображение, и на мониторе возникает Олимпик, зажатый в каком-то шпинделе. С обоих его концов трудятся механизмы, шлифующие его торцы, как я могу заметить, строго перпендикулярно оси кристалла. Минуты три я наблюдаю работу бешено вращающихся алмазных дисков, водопад и брызги охлаждающей жидкости. Лена тоже приумолкла, я даже перестал чувствовать её дыхание.
      — Так. И куда же собираются установить этот сердечничек?
      — Вот, сюда, — Ричард показывает на решетчатый цилиндр в центре тороидальной конструкции.
      Я ещё немного размышляю. Практически, всё ясно. Титанической энергии, накопленной в светящемся эллипсоиде, нужен канал, по которому она обрушится на цель. Ну, как термоядерному заряду нужен для разогрева ядерный взрыв, с тем, чтобы началась звёздная реакция термоядерного синтеза. Но здесь есть ещё один нюанс. Вся энергия обрушится по тому пути, который задаст ей луч рубинового суперлазера. А сердечником у него будет Олимпик! Так вот какие научные исследования имеет в виду ЧВП! И куда же они собираются стрелять?
      Видимо, последнюю фразу я произношу вслух, потому что Ричард говорит:
      — Этого мы ещё не выяснили. Фаза высокочастотная, и гармоник в ней великое множество. Сейчас аналитики работают, не смыкая глаз. Но Кристина уже оценила мощность выстрела. По её словам он способен пробить межфазовые барьеры.
      — Даже так!? — Лена ошарашена.
      — А почему бы и нет? — отвечаю я, — Примерно такого эффекта и следовало ожидать. Ради чего ещё им мог понадобиться суперрубин, как только не для суперлазера? Я в глубине души подозревал что-то в этом роде. Но, признаюсь, дальше непосредственного использования Олимпика в качестве сверхмощного сердечника моё воображение не пошло.
      — И когда состоится этот выстрел?
      — Не ранее, чем через десять дней. Надо отшлифовать торцы камня, установить его с очень высокой точностью, накачать его энергией, прицелиться… Короче, до прицеливания картинка весьма ясная. А вот дальше идут наложения, неоднозначности и прочая катавасия. Складывается впечатление, что в руководстве ЧВП сейчас идёт спор о том: куда стрелять и стоит ли стрелять вообще. Думаю, что ближе к моменту готовности выстрела они определятся.
      — А что если они собираются стрелять в нас? — спрашивает Лена.
      Её вопрос повисает в воздухе. Лена высказала вслух ту мысль, которую я старательно гнал от себя. Не сомневаюсь, что и Ричард, когда говорил о выборе цели, тоже имел в виду именно нас. И что же получится, если из такой «пушки» выстрелить в какую-нибудь, пусть даже абстрактную Фазу? Судя по всему, я опять рассуждаю вслух.
      — Сейчас Кристина делает подробный анализ этой картины. Она сказала, что к моменту установки рубина в прицельную систему у неё уже будут конкретные результаты.
      — Я тоже на это надеюсь, — вздыхает Лена, — Знаешь, Андрей, у меня даже аппетит пропал. Завтракать совершенно не хочется.
      — У меня такое же настроение. Пойдём к тебе, выпьем фирменного кофе и будем заниматься своими делами.
      — Какие тут могут быть дела? — пожимает плечами Лена.
      — Как какие? Текущие. Что бы там ни было, что бы нам ни грозило, а от нашей работы нас никто не освобождал. Ручаюсь, что наш Магистр если не сегодня, так завтра, но непременно найдёт для нас какую-нибудь задачку.
      — Да, война войной, а Магистр Магистром, — соглашается Лена, — Одевайся.
      Мы с подругой достаточно изучили характер своего шефа, чтобы ошибиться в его намерениях. Едва мы успеваем налить по второй чашке, как наш любимый начальник выходит на связь и вызывает меня к себе. Увидев, что мы пьём кофе, он милостиво разрешает мне не торопиться:
      — Можешь особо не спешить. Пей свой кофе. У тебя ещё есть три минуты. Потом вместе с Элен зайдите в Сектор Медикологии. Они снимут твою Матрицу. Хотят пощупать её на предмет остаточных деформаций после твоего внедрения по методике ЧВП. Элен останется там, а ты сразу как освободишься — ко мне. Есть для тебя работёнка.

Глава IХ