— Вы родились здесь? — спросил меня Андров.
      — Нет.
      — Какие изумительные превращения претерпел наш город за какие-нибудь тридцать лет!
      — Да. Скажите, а что еще, кроме возраста мумии, может доказать вашу теорию?
      Андров, как бы уклоняясь от ответа на мой вопрос, продолжал:
      — Я живу здесь со дня рождения, и вторая реконструкция Москвы происходила на моих глазах. Все было как в сказке… Вырастали дворцы-гиганты, создавались парки. Подземные дороги переходили на бесшумный транспорт. Над городом закружились вертолеты. Исчезла паутина из тонких проводов для троллейбусов и трамваев, и вместо нее раскинулись на высоте до ста метров легкие висячие мосты и вот такие башни из сверкающего металла, а к ним прикреплены канаты, по которым скользят гиропланы… Жизнь стала захватывающей и прекрасной… Жизнь стала прекрасной, — повторил он задумчиво.
      Я хотел было повторить свой вопрос, но в это время гироплан остановился у пассажирской площадки.
      — Ну, вот мы и прибыли, — сказал Андров. — А вон там наш приемный центр.
      Увитый зеленым плющом, внизу стоял невысокий дом с плоской крышей.
      Машина, которая из пластической массы создавала объемные модели по их импульсной развертке, называлась электронно-акустическим повторителем. Она представляла собой сияющее нержавеющей сталью и ослепительно белой лакированной краской гигантское сооружение. Она работала с едва слышным гудением. Иногда из ее нутра, из каналов охлаждения, наружу выбрасывались струи теплого или прохладного воздуха.
      За стеклянной перегородкой в конце зала стояла другая машина, значительно меньше первой. Туда-то мы и направились.
      У пульта управления сидела девушка и читала книгу. Изредка она отрывала глаза от страниц и поглядывала на приборную доску. Прямо перед ее лицом неровно вспыхивала неоновая лампочка.
      — Галя, что у вас идет сейчас?
      — Модель нового атомного реактора. Из Рима, — ответила девушка вставая.
      — По радио или по кабелю?
      — По радиорелейной линии.
      Андров кивнул головой и затем обратился ко мне:
      — Вот смотрите, как это делается. Сюда поступает импульсно-кодовая информация, в которой зашифрованы координаты каждой точки передаваемого объекта, а также цвет материала, из которого изготовлен объект, и его конструктивные детали — толщина, длина и так далее. После усиления импульсы поступают в дешифратор. После разделения по каналам они то включают, то выключают реле, управляющее механической и химической частями устройства.
      Мы возвратились к машине в большом павильоне и подошли к широкой зеркальной витрине в центре. Андров включил свет, и внутренняя камера ярко засияла. В ней стоял какой-то бесформенный предмет, которого со всех сторон касались тонкие металлические иглы.
      — Свертывание информации в модель объекта происходит здесь. Это тонкие иглы, вроде тех, которые применяются для внутримышечной инъекции. Сквозь них мелкими толчками выдавливается тонкая струя пластмассы, которая для остывания обдувается холодным воздухом. Иглы двигаются синхронно с ультразвуковыми иглами, которые сейчас в Риме ощупывают реальный объект… Так, капля за каплей, от точки к точке, тоненькая струйка пластмассы строит модель. Этими рычагами можно регулировать размер модели, делать ее то больше, то меньше оригинала…
      — А как же цвет?
      — Это очень просто. В первоначальном виде смола бесцветна. Фотокалориметр, в соответствии с информацией о цвете, вводит в нее нужное количество того или иного красителя…
      — Так, значит, здесь-то и родилась Пурпурная мумия? — спросил я.
      Андров кивнул головой.
      — Кстати, я все же не понимаю, почему она пурпурная. Если все так, как вы говорите, она должна быть, так сказать, телесного цвета…
      — Об этом на конференции было много споров. Мне кажется правдоподобным объяснение одного физика. Вы знаете, что такое эффект Допплера?
      — Это когда длина волны света увеличивается, если источник излучения удаляется от наблюдателя.
      — Вот именно. Например, вы можете удаляться с такой колоссальной скоростью, что для неподвижного наблюдателя цвет вашего тела будет казаться красным. Я думаю, что цвет мумии свидетельствует о том, что Антиземля удаляется от нас с колоссальной скоростью…
      В это время из-за стеклянной перегородки послышался голос девушки:
      — Товарищ Андров, вас к телефону!
      Андров покинул меня, а я остался смотреть, как иглы с вытекающей из них пластической массой «рисовали» объемную модель предмета, находящегося на расстоянии десятка тысяч километров. Я старался представить себе волнение ученых, когда эти же иглы рисовали объемное изображение человеческого тела, находящегося на расстоянии, представить которое неспособно сознание.
      Андров буквально бросился на меня и сильно дернул за плечо.
      — Едемте!
      — Куда? — удивился я.
      — Обратно и немедленно! В анатомический театр…
      Ничего не соображая, я помчался за ним. Мы взлетели вверх на линию гироплана и только здесь остановились.
      — Что случилось? — спросил я.
      — Когда вы разговаривали со своей женой последний раз?
      — То есть…
      — Когда вы разговаривали последний раз со своей женой? — повторил он снова вопрос, не сводя с меня своих глубоких черных глаз.
      Подлетел гироплан. Андров втащил меня внутрь, затем открыл иллюминатор. Из него подула сильная струя воздуха.
      — Берите радиотелефон и немедленно связывайтесь с вашей женой.
      Я извлек аппарат из кармана.
      — Покажите. Ага, он с ферритовой антенной. Плохо… Впрочем, попробуйте высунуть его слегка в иллюминатор и говорите. Корпус гироплана металлический и охраняет ваш прибор от радиоизлучения.
      Прильнув всем телом к иллюминатору, я набрал номер Ленинска. Сердце учащенно билось. В чем дело?
      — Ну?
      — Не отвечает…
      — Попробуйте высунуть аппарат наружу еще больше. Я снова набрал номер.
      — Не отвечает… — сказал я хрипло.
      — Давайте я буду держать его на вытянутой руке, а вы слушайте.
      Андров взял у меня радиотелефон и высунул в иллюминатор руку по локоть. Но в это время на спуске канатной дороги скорость гироплана резко увеличилась, что-то сильно дернуло, и телефон вырвался у меня из рук.
      — Ах, черт! Все погибло!
      Мой аппарат сдуло мощным потоком воздуха. От удара о край иллюминатора рука Андрова начала кровоточить чуть-чуть ниже локтя.
      Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. В его глазах я прочитал ужас.
      — Что с ней случилось, с моей женой? — наконец прошептал я.
      — Не знаю… Сейчас узнаем… Вспомните с точностью до одного дня, сколько лет вашей жене или сколько времени прошло со дня смерти Филлио.
      В голове творилось черт знает что, и простая арифметика у меня путалась. Кроме того, я не понимал смысла его требований. Наконец я сказал:
      — Моей жене двадцать три года, четыре месяца и шесть дней… Филлио умер три месяца и три дня назад…
      — Вы учли високосные годы?
      — Нет.
      — Хорошо. Давайте это сделаю я. Назовите день, месяц и год рождения… Впрочем, лучше назовите дату смерти Филлио.
      Гироплан мягко остановился. Андров за руку поволок меня к выходу, что-то бормоча про себя.
      До самой секционной в анатомическом театре мы молчали. Я забыл число и день, в который родилась Майя. Я не помнил, когда умер Филлио.
      В коридоре нас встретил какой-то врач, который радостно улыбался. В руках он сжимал большой ком пурпурно-оранжевой пластической массы. Андров приложил указательный палец к губам, но тот не обратил на это никакого внимания.
      — Я вас почти поздравляю, почти поздравляю! — воскликнул доктор. — Сейчас нам нужно только установить, от чего умерла наша земная жительница! В отношении Пурпурной мумии все ясно. Смотрите! — Он протянул Андрову комок пластмассы. — Лимфосаркома! Изумительная пластмассовая модель опухоли!
      Я попятился назад, охваченный ужасом.
      — Что вы говорите?! — воскликнул Андров.
      — Ничего особенного. Я удивляюсь, что там, на вашей Антиземле, не могут лечить такую ерунду. Они научились по радио передавать трупы своих жителей, а до лечения опухолей они не додумались! Безобразие.
      Доктор скривил пренебрежительную гримасу и повернулся к секционной. Он шел медленно, с достоинством, а я еле передвигал ноги, усиленно думая, что с Майей. Расстояние до Ленинска в пять тысяч километров стало превращаться в космическое. Сердце сжималось…
      — В каком возрасте она умерла? Я имею в виду мумию, — спросил Андров.
      — Это вам сейчас скажет Кугель. Кстати, я не понимаю, неужели и у нас не смогли вылечить эту женщину? Впрочем, часто новообразования не дают о себе знать до самого последнего момента. Легкое недомогание, и все. Знаете нашу молодежь? Подумаешь, недомогание. Плевать нам на медицину. Вот вам и результат…
      Доктор говорил громким и резким голосом, как скверный радиорепродуктор.
      Мы вошли в секционную. У мраморного стола сидел пожилой мужчина без халата и делал в тетради какие-то вычисления.
      — Кугель, сколько, по-вашему, прожила больная? — спросил наш провожатый. Он указал пальцем на растерзанное чучело из пластмассы.
      — Восемь тысяч пятьсот двадцать три с половиной дня. За половину я не ручаюсь, — ответил Кугель, продолжая вычисления.
      — Доктор, — обратился к нему Андров, — вот ее муж…
      Андров легонько толкнул меня к доктору.
      — Муж? Вот этого? — показал он на пурпурные лохмотья из пластмассы. — Замечательно! Он нам и скажет точно день, когда умерла его жена. Вы помните?
      В это время я вспомнил совсем другое. Я вспомнил слова французского радиоинженера Сюжи о том, что объемная развертка организма возможна лишь после его смерти. Я вспомнил, что интервал между приемом из космоса бюста Филлио и Пурпурной мумии равнялся трем месяцам… Я также вспомнил, что где-то сейчас, может быть сегодня, исполняется три месяца со дня смерти Филлио…
      Доктор повторил вопрос искусственно ласковым тоном, как будто бы обращался к больному. Я отрицательно покачал головой.
      — Не помните? Не помните, когда умерла ваша жена? — удивленно спросил доктор.
      Я потерял дар речи. За меня ответил Андров:
      — Может быть, она и не умерла. Два часа назад он говорил с ней по радиотелефону…
      — Не умерла? Этого не может быть! — категорически заявил доктор. — Я бесконечно верю в вашу теорию антимира, товарищ Андров, и поэтому она, то есть его жена, должна умереть. Иначе мы никак не докажем существования Антиземли и наших антикопий там, — он поднял глаза вверх, — во Вселенной…
      У меня перехватило от гнева горло. Я грозно двинулся на увлекшегося патологоанатома.
      — Замолчите, вы! Плевать мне на теорию антимиров, слышите! Она не умерла. А если она больна, то ее немедленно нужно лечить!
      Андров бросился ко мне:
      — Успокойтесь, успокойтесь. Прошу вас. Через минуту мы свяжемся с Ленинском. Идемте.
      Как во сне, я шел по каким-то коридорам, плыл по каким-то улицам, поднимался в лифтах, слышал чьи-то голоса…
      — На какой волне вы работали для связи с женой? — услышал я голос.
      — Не знаю…
      — А номер вашего абонента?
      — Не помню…
      — Ваша фамилия?
      Я сказал.
      — Сядьте здесь.
      Андров сел рядом со мной, положив свою руку на мою.
      — Они сейчас ее разыщут…
      Я кивнул головой. Кругом царила глухая тишина. Огромные часы с маятником медленно тикали прямо передо мной. И еще я запомнил большую пальму в деревянной кадке, а справа от нее бюст Ленина на фоне стены из красного мрамора. А часы все цокали, цокали, очень медленно.
      После мне сказали:
      — Идите в третью кабину.
      Я продолжал сидеть окаменевший, бесчувственный, бездумный…
      — Идите в третью кабину, — повторил голос.
      — Идите. Связь установлена, — дернул меня за рукав Андров.
      Я пошел. Вот кабина номер три. Вот телефонная трубка. Снимаю.
      Молчу. Голос телефонистки:
      — Говорите.
      — Майя, — шепчу я.
      — Алло, алло, Москва? — слышу я где-то, совсем рядом.
      — Майя! — кричу я не своим голосом,
      — Да! Это ты, Вадим?
      — Майя, ты жива?
      — Что?
      — Ты жи-ва-а-а!!!
      — Да перестань кричать! Я ничего не понимаю. Почему ты без радиотелефона?
      Вдруг мое сознание стало кристально чистым. Я знал, что нужно делать!
      — Майя, слушай меня внимательно, — начал я раздельно. — Ты больна. Очень серьезно, понимаешь, очень. Немедленно иди в клинику и скажи, есть подозрение, что у тебя лимфосаркома. Немедленно, дорогая. Дай слово, что ты сейчас же пойдешь!
      В телефоне послышался веселый, беззаботный смех моей жены.
      — Удивительно! — сказала она наконец. — Мы прожили всего четыре года вместе, а думаем одинаково. Даже когда между нами расстояние пять тысяч километров!
      — Не-мед-лен-но иди к врачу! — закричал я.
      — Я зво-ню те-бе от вра-ча! — ответила Майя.
      Под ложечкой у меня неприятно заныло. А она продолжала весело болтать:
      — Понимаешь, я вчера почувствовала себя не очень хорошо. Какое-то легкое недомогание. Сегодня пришла в клинику. Сделала все анализы. И что ты думаешь? Когда стали делать просвечивание, нашли, что лимфатические узлы где-то в поджелудочной области у меня чуть-чуть увеличены. Доктор Эйтров на меня так накричал, так накричал. Вы, говорит, культурная женщина, а приходите на обследование так редко, и вот, говорит, лимфатические узлы у вас увеличены на два процента. Как тебе это нравится?
      — Нравится, — прошептал я. — Продолжай, Майя…
      — Ну, а дальше все очень просто. Мне ввели на всякий случай сыворотку и для гарантии приказали явиться через полгода для повторной инъекции! Правда, интересно?
      — Правда, Майя… — сказал я.
      — Да что ты там такое бормочешь! Как дела с Пурпурной мумией?
      — Она умерла… То есть ее порезали на части. Копии в подвалах.
      — А теория Андрова подтвердилась?
      — Н-не знаю. Приеду — расскажу.
      — Да, да, милый, приезжай скорее, я так скучаю!..
      — Завтра буду дома!
      — Жду! До встречи!
      — До встречи.
      Лицо Андрова сияло, когда я вышел из кабины. Он обнял меня и крепко прижал к себе.
      Я почему-то рассмеялся.
      — А чему вы радуетесь? То, что у Майи на два процента увеличены лимфатические узлы, еще не доказывает вашу теорию существования антимиров и антикопий наших людей.
      — Это неважно. Главное, ваша жена здорова. Я так волновался…
      — Неужели вы так верите в существование антимиров, в существование зеркальной копии нашего мира? — спросил я его серьезно.
      — Вы тоже, кажется, в нее поверили, — ответил он уклончиво, — иначе вы бы не приняли так близко к сердцу судьбу Пурпурной мумии…
      Я смущенно улыбнулся. Действительно, почему я так боялся за Майю? Моя жена и ее зеркальное изображение, принятое по радио из космоса, — что между ними могло быть общего? Конечно, ничего!
      — Если вы верите в существование антимиров, тогда продолжайте ловить и расшифровывать эти чудесные сигналы из глубин Вселенной… Ищите… Может быть, вы найдете не совсем то, на что надеетесь, но все равно это будет важно…
      — Я обязательно буду это делать, — задумчиво сказал Андров. — И не только я. Но сейчас меня поразила мысль доктора, который препарировал Пурпурную мумию.
      — Какая?
      — Там, во Вселенной, знают, как по радио передавать объемную развертку, но не знают, как лечить лимфосаркому…
      — Ну, и что же?
      — Нужно послать им информацию, как лечить лимфосаркому. Обязательно. Для них это очень важно…
      — Для кого и где?
      — Для тех, кто передал по радио Пурпурную мумию.
      — Так ведь сигналы шли миллионы световых лет! — возразил я.
      Андров нахмурился и потер лоб…

КОГДА ЗАДАЮТ ВОПРОСЫ