Он положил ловушку с антижелезом так, чтобы ее ось уходила в океан... Он знал форму взрыва, и теперь мог побеспокоиться о том, чтобы никто не пострадал... Ни Лиз, ни другие...
      Теперь все. Распределительный щит с рубильниками стоял прямо у бетонной стены. Если выключить питание, электромагниты прекратят действовать, и дьявольский металл упадет на стенки сосуда. Если рубильник не выключать, то же самое получится при нажатии кнопки пресса. Круг замкнулся. Это произойдет в любом случае.
      Зазвонил телефон.
      Он неуверенно снял трубку.
      - Алло, алло! - услышал он знакомый женский голос. - Френка Долори!
      Боже, этого еще не хватало! Лиз!
      - Алло! - настойчиво требовала она. - Соедините меня немедленно с Долори!
      - Я соединила, - послышался бесстрастный голос телефонистки.
      - Френк, ты меня слышишь?
      - Да, - сказал он.
      - О, Френк! Как хорошо, что я с тобой связалась. Я немедленно выезжаю к тебе!
      - Что? Ты с ума сошла! Ни в коем случае!
      - Я выезжаю. Немедленно. Родштейн сказал...
      - Ни в коем случае! К тебе отправился Онто!
      - Не нужен мне Онто. Я теперь все понимаю. Я еду!
      - Я приказываю тебе оставаться на месте! - отчаянно закричал он. Оставайся на месте!
      - Родштейн сказал... Я все равно еду!
      Он бросил трубку и вытер потный лоб.
      Он почувствовал весь ужас своего положения. До звонка он действовал, как бездумный автомат, включенный в смертоносную цепь неумолимых событий. Сейчас он в ужасе представил себе, что Лиз окажется рядом с ним. О, этот проклятый немец, Родштейн! Что он ей мог сказать? Что?
      Френк стал ходить по лаборатории из угла в угол. Скорее, скорее бы покончить со всем. Она приедет не раньше, чем через час. Если не воспользуется гидропланом. Лучше бы она поехала на катере! Лиз, Лиз, что ты, глупая, делаешь!
      Шаги за полуоткрытой дверью лаборатории заставили его насторожиться. Он встал возле пресса и загородил спиной ловушку. Ему показалось, что электрический свет потускнел. Наконец! Теперь он будет действовать быстро и решительно...
      Вошли Саккоро, Семвол, генерал Дортмунд и еще три не знакомых ему человека. У них были серьезные, напряженные лица. Первым к нему подошел Семвол и молча пожал руку. Остальные поклонились и расселись кто где. Френк обратил внимание, что старый Саккоро был совсем крохотный, сморщенный старичок. Он, казалось, совсем высох. Только глаза его лихорадочно блестели...
      - Очень хорошо, что, наконец, свершилось, - сказал Семвол. Лицо у него подергивалось. - Начинайте, Долори, дорога каждая минута...
      - Нам не нужны подробные объяснения. Лучше покажите... - Саккоро показал костлявой рукой на трех молодых парней. - Покажите им, как нужно пользоваться.
      Френк крепко сжал зубы. Теперь от него уже ничего не скрывали. Хорошо, я вам сейчас покажу!
      - Вот, смотрите, - начал он отойдя от пресса. - Здесь магнитное хранилище, и в нем сорок граммов вещества. Оно безопасно, пока хранилище питается электроэнергией. Стоит ее отключить, и тогда...
      - Как его можно погрузить на самолет? - торопливо спросил Саккоро.
      - Прежде всего, на самолете нужно установить источник питания. Несколько аккумуляторов. Хранилище с антижелезом необходимо также перевезти на аэродром, не отключая электропитания...
      В лабораторию, запыхавшись, влетел Родштейн.
      - Род! - воскликнул Френк. - Почему вы здесь?
      Родштейн, как бы не слыша его, подбежал к прессу. Он вытер потное лицо носовым платком и обвел собравшихся выпученными желтыми глазами.
      - Шикарное сборище, - пробормотал он. - Давно мечтал встретить всех вместе!
      Семвол вскочил на ноги. Он почуял что-то недоброе.
      - Стоп, господин бывший полковник, - крикнул Родштейн и деловито вытащил из кармана огромный маузер. - Я давно собирался с вами поговорить...
      Все в ужасе смотрели на толстого немца. Он злобно улыбался...
      Не сводя глаз с Саккоро, Семвола и летчиков, он обратился к Френку:
      - Из того, что вы задумали, ничего не выйдет. Идите на берег. Там вас ждет Лиз!
      - Род!
      - Идите на берег, говорю вам! Здесь вам делать больше нечего!
      Саккоро истерически закричал:
      - Вышвырните это гнусное чудовище? Чего вы стоите?
      - Одно движение - и вы мертвецы.
      Родштейн поднял пистолет.
      - Френк, не будьте дураком и убирайтесь отсюда! - крикнул он.
      - Вы с ума сошли, - шептал Френк, которому начало казаться, что он сходит с ума.
      Родштейн начал отвратительно смеяться.
      - Я был бы последней скотиной, если бы разрешил этой сволочи завладеть...
      Он продолжал хохотать.
      - Вы не физик, а болван, Френк, - кричал Родштейн. - Давным-давно я поменял полюса на масс-спектрометре!
      - Вы?..
      - Да. Теперь убирайтесь поскорее. Лиз вас ждет.
      Френк попятился к двери.
      - Стойте! - закричал Семвол. - Куда вы уходите?
      - Идите, идите, Френк. Я расправлюсь с ними сам!
      "Поменял полюса, поменял полюса..."
      Опять ослепительное солнце!
      Он выбежал из бункера и помчался туда, где на волнах колыхалась небольшая лодка. Лиз стояла в открытой кабине гидроплана и махала ему.
      - Поменял полюса! Род изменил полярность! - кричал ей Френк.
      - Скорее, скорее, - звала она.
      - Родштейн изменил полярность! У них нет никакого антижелеза, у них обыкновенное железо!
      - Я знаю! Скорее...
      ГОЛУБОЕ ЗАРЕВО
      1.
      - Профессор Мюллер, мы очень вам благодарны за то, что вы согласились приехать сюда и помочь нам в одном важном деле, - Базанов прекрасно говорил по-немецки.
      Это вызвало у Мюллера едва уловимое удивление. Затем он нахмурил брови и задумался. Где-то он встречался с этим русским? Встречался ли?
      - Если я действительно вам помогу, буду очень рад...
      Базанов протянул Мюллеру сигареты и щелкнул зажигалкой. Пока тот прикуривал, полковник тоже внимательно смотрел ему в лицо. И вдруг...
      - Товарищ Петер? - спросил Базанов.
      Мюллер вздрогнул - узнал. Как давно это было!..
      ...Первый год войны. Канун Нового года. Подмосковная деревушка, затерявшаяся среди дремучих, непроходимых лесов и глубоких снежных сугробов... Он особенно хорошо помнит эти ели и эти сугробы.
      Мюллер, радист-шифровальщик штаба одного из специальных подразделений танковой дивизии, вошел в избу, держа в руках радиограмму. В избе было накурено и едва коптила керосиновая лампа. За столом собрались высшие немецкие офицеры, чтобы отпраздновать Новый год. Возле каждого - стакан водки.
      Радиограмма говорила о потерях немецкой армии под Москвой. Страшные потери. До Нового года оставалось несколько минут, когда генерал прочел сводку. Он вытащил пистолет, встал, снова сел.
      - Вот что, обер-лейтенант, - обратился он к Мюллеру. - Наверное, вам, при вашей должности, еще не удалось убить ни одного русского. Там, в сарае, сидит один, их разведчик. Берите его и ровно в полночь расстреляйте. Бог войны требует жертвы.
      ...Они шли по снегу. Русский - заложив руки за спину. Мюллер с пистолетом шагал за ним. Странно - этот русский поет! Вполголоса поет веселую песенку. Он босой, ноги его, наверное, давно окоченели. Мюллеру стало страшно от этой отрешенности, от этого бесстрашия человека, которого он должен расстрелять.
      - Не зацепитесь. Здесь в сугробах ветки деревьев, - предупредил русский.
      - Вот вам мои сапоги, бегите! - прошептал Мюллер.
      - А вы?
      - Скажу, что на меня напали партизаны. Возьмите и шинель.
      - Но...
      - Бегите, бегите...
      - Вы замечательный человек! Как ваше имя?
      - Петер.
      - Прощайте, товарищ Петер...
      Когда шорох ветвей утих, Мюллер несколько раз выстрелил вверх...
      Он тогда и не подозревал, что штурмфюрер СС Рейнмахер такой проницательный человек. Мюллера без труда уличили во лжи. Русский, оказывается, был важная птица.
      Мюллер узнал, что такое пытки. Так появилась на его груди кроваво-красная надпись. А после он бежал, доктор Роберто помог ему...
      - Думаю, там, на островах, вам приходилось нелегко, - говорил Базанов, глядя на Мюллера смеющимися глазами.
      - Самое неприятное, что все затянулось на десятки лет. Это было испытание на терпение, часто на бессилие. Ужасно, когда ничего не можешь сделать... В последние годы такое у меня было очень часто. Я видел, как они шли вперед, и не мог помешать. Я все ждал, что на острова прибудет какая-нибудь международная комиссия и начнет расследование. Но она не приезжала.
      Базанов нажал кнопку, вошел адъютант.
      - Пусть введут Грибенко.
      - Грибенко? - спросил Мюллер.
      - Вроде ничего особенного. Механик, специалист по сантехнике. Может оказаться, что вы его знаете.
      Дверь отворилась и появился невысокого роста человек в кожаной куртке. Он держал руки в карманах и нагловато осматривал Мюллера и Базанова.
      На минуту водворилось молчание. Глаза Мюллера сощурились, губы сжались, лицо сделалось жестким.
      Что-то знакомое, очень, очень знакомое... Какие-то тяжелые, болезненные ассоциации. Эти рыжеватые волосы, бледно-голубые глаза, широкие скулы. Но теперь на лице не было ни злобы, ни хитрости, а насмешливая наглость.
      - Хейнс, - прошептал Мюллер и поднялся. - Хейнс!
      - Чего изволили сказать, гражданин? - спросил Грибенко, - я на вашем языке не понимаю.
      - Ваша фамилия Хейнс, вы работали в Отдельной лаборатории. Мы виделись с вами последний раз в старом замке в Баварии, у некоего господина Семвола!
      Лицо Грибенко на мгновение напряглось, но тут же приняло обычное выражение. Он недоуменно пожал плечами.
      "Тренировка отличная!" - подумал Базанов.
      - Куда вы делись после посещения Семвола? Вы совершенствовали вашу специальность? Вы были очень неквалифицированным шпионом. У Роберто мы знали, кто вы такой.
      - Ничего не понимаю, - виновато произнес Грибенко. - С немецким в школе у меня всегда было плохо... Не привили любовь.
      От глаз Базанова не ускользнуло, что Грибенко начал понемногу терять уверенность в себе.
      - Хватит с меня этих дурацких разговоров, - взревел Грибенко. - Вы еще ответите за то, что пытаетесь повлиять на мою психику! Тут ни один нормальный человек не выдержит... Если хотите, я тоже начну сейчас говорить что-нибудь такое, и тогда...
      Он застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Сопровождаемый солдатом, в кабинет вошел Сулло. Как всегда, он жевал.
      Он держался очень свободно, этот Сулло: подошел по очереди ко всем и каждому посмотрел в глаза. Подходил он совсем близко, как будто был близоруким. Возле Грибенко он остановился и наклонил свое лицо вплотную к его лицу. Это был тот самый прием, которым он пользовался в лагере.
      - Я всегда считал вас мешком дерьма, а не разведчиком. Из-за вас, Хейнс, всем нам крышка...
      Отскочив к окну, Грибенко-Хейнс закричал во все горло:
      - Предали! Проклятые, предали! Все вы заодно с ними! Предали! Так погибайте же все до одного! Смерть, она у них, она у нас, она всюду!..
      Даже Сулло сплюнул и отвернулся.
      - Вот, кажется, и все, - сказал Базанов.
      2.
      Два самолета летели совсем рядом. Казалось, несколько шагов по пушистому облачному полю, и можно перейти из одного самолета в другой. Их тени прыгали по облачным торосам, не отставая одна от другой. На высоте шести тысяч метров не было никаких признаков, что под облаками, над землей бушует пурга, что именно эти, с виду ласковые, невесомые сгустки пара несут в себе свирепый заряд зимней непогоды на месяцы вперед.
      Нонна задумчиво смотрела в иллюминатор на проплывающие внизу облачные горы, долины и овраги и изредка поглядывала на второй самолет. Его серебристый корпус сиял в солнечных лучах, а широкие крылья иногда грациозно покачивались, как бы выражая прекрасное самочувствие могучей машины, выполняющей в родной стихии полезный и приятный труд. Во втором самолете были профессоры Львов, Хлебников, Соколов, руководители лабораторий, секторов и групп института. Там был и профессор Котонаев, которого она, Нонна, ни за что не пригласила бы на эти испытания. Но, говорят, Валерий Антонович опять придумал что-то невероятное. Может быть, она его слишком сурово судит? Может быть, ее неприязнь к ученому, так же, как и неприязнь других сотрудников, вызвана не только свойствами его характера, но и тем, что случайно обнаружилось, что он не бог, а обыкновенный смертный?
      Люди не прощают, если их предают боги. Это с детства засевшее желание иметь сильного покровителя, желание самоустраниться от управления своей судьбой. На них полагаешься, им веришь, и вдруг обнаруживается, что они вовсе не всесильные, чего-то не могут, в чем-то заблуждаются...
      Нонна сидела рядом с дремлющим Николаем. Теперь она знала, когда он дремлет, а когда думает.
      Впереди корреспонденты газет и журналов. Сзади стучала пишущая машинка. Молоденькая девушка, студентка факультета журналистики, записывала свои впечатления, боясь пропустить даже самую незначительную мелочь. Ей так повезло, эта необычная командировка.
      Самолет дрогнул, и перед глазами Нонны вытянулось огромное серебристое крыло, которое закрыло второй самолет. Впереди зажглось красное панно: "Пристегните ремни! Не курить!"
      - Николай, посадка! - сказала Нонна. Он вздрогнул и выпрямился в кресле.
      - И натяни повязку. Я знаю, ты спишь и видишь, когда ее выбросишь. Доктор сказал, нужно походить еще недельку, а потом снимать по вечерам...
      Николай поморщился. Он осмотрелся вокруг одним глазом, но решительная рука Нонны опустила повязку.
      -Ждать, ждать... - ворчал Молчанов. - Идиотизм ехать на испытания с завязанными глазами. Все равно, что идти в столовую с зашитым ртом.
      - Николка, я буду рассказывать тебе все-все.
      - Пропускная способность слухового канала связи в сто раз меньше, чем зрительного.
      - Я буду говорить в сто раз быстрее, и мы компенсируем...
      На аэродроме к Молчанову подошел профессор Соколов.
      - Коля, есть любопытное дело, - сказал он, отводя его в сторону.
      - Какое?
      - Что бы там ни говорили про Котонаева, но он действительно гигант. Он нашел способ, как сделать, чтобы антивещество было стабильным!
      - Не может быть! - воскликнул Молчанов.
      - Да. Он изложил мне свои идеи в самолете. Мы кое-что с ним прикинули, получается здорово.
      - Значит, наши космотроны еще пригодятся?
      - Очень! После теоретических работ Любомирова по топологии квантованного пространства стало ясно, что аннигиляционные взаимодействия можно локализовать в пределах...
      Соколов сказал самое главное едва слышным шепотом.
      Молчанов широко улыбнулся и закивал головой.
      - Гениально!
      - Котонаев очень просит, чтобы вы работали у него.
      Николай остолбенел и хотел что-то возразить, но Соколов его предупредил.
      - Я сказал, что вы, конечно, согласитесь, тем более, что организация работы теперь будет совсем иная. Не будет строгого деления группы на теоретиков и экспериментаторов.
      - Да, но...
      - Я знал, Коля, что вы согласитесь. Я ему так и скажу...
      Николай услышал быстрые удаляющиеся шаги Соколова.
      - Что он тебе говорил? - спросила Нонна.
      - Я и, конечно, ты, мы будем работать у Котонаева. Новое направление.
      Нонна помолчала, потом, как школьница, прошептала:
      - Ну и хитрюга этот наш старикан, просто ужас!
      3.
      Нонна сидела рядом с Николаем в кабине водителя и непрерывно тараторила.
      - Николка, сейчас мы проезжаем по дну глубокого оврага. Справа и слева сопки, очень высокие, метров по сто.
      - Двести семьдесят, - поправил шофер.
      - Да, двести семьдесят. Здесь дорога поворачивает на север...
      - На восток, - вставил шофер.
      - На восток, Николка. Очень красиво. Снег висит на ветвях елей. Такие огромные белые шапки снега. Чудо здешней зимы...
      - Дрянь, а не чудо. Заваливает дорогу...
      - Говорят, Николка, дрянь, а не чудо. Впереди прогалина, сопки кончаются, видны деревянные бараки.
      - Не бараки, а блиндажи, - поправил шофер.
      - Это вроде землянок? - спросила Нонна.
      - Вроде.
      - Видны блиндажи вроде землянок. Подъезжаем ближе. К нашей колонне подходит толстый дядечка в валенках...
      - Стежко.
      - А кто он?
      - Начальник испытаний.
      - Так и есть, Николка. Это - начальник испытаний. Суровый, толстый Стежко...
      - Не суровый, а очень веселый дядька, - вставил шофер и остановил грузовик. - Выходите, радиокомментаторы, приехали.
      Она взяла Николая за руку и повела к началу колонны, где возле первой машины собрались все приехавшие. В центре круга стоял Стежко и весело рассказывал, как они здесь живут.
      - Тыщу километров туда, тыщу - туда, и ни одной души. Только дикие олени. Медведи попадаются... Ну, пошли, товарищи. Пообедаем, отдохнем и за дело...
      - Скоро мальчики из соседнего института продемонстрируют свою работу, сказала Нонна.
      Николай покачал головой:
      - Жаль, что нам нечего показать...
      Соколов отозвался:
      - Если бы не вы, у них тоже ничего бы не получилось.
      Николай понимающе кивнул и вздохнул. Ему мучительно захотелось вернуться в Рощино и немедленно начать работу в новом направлении. Котонаев или не Котонаев, какая разница. Идея блестящая. Он вспомнил несколько экспериментов, которые в свое время он не мог объяснить. Он несколько раз обсуждал их с Самарским, и тот тоже ничего не понимал.
      "У меня то же самое, - говорил Самарский, - закономерность, которую подметила Нонна, выполняется только в среднем. А в деталях нет. Антижелезо тает, тает, и вдруг - стоп. Аннигиляция прекращается на минуту, две, три. Однажды на целых десять. А потом опять тает..."
      Наверное, эти остановки в самосгорании антивещества и предвидел Котонаев. Новое научное направление часто рождается из необъяснимых, на первый взгляд случайных мелочей. Когда товарищи говорили Николаю, что "в общем, закон распада такой", или "если усреднить, то получается вот такая плавная кривая", он всегда морщился. Он боялся, что за этими "в общем", "усреднить" потеряется драгоценная крупинка...
      - Николка, тебе не обидно, что твоя идея о ядерном лазере уже осуществлена?
      - Честно говоря, обидно. А с другой стороны... Это ведь не только моя идея. У Сеньки Паушева, оказывается, возникла та же мысль. Он даже ее рассчитал. Расчет послали в другой институт, а там теоретики начали хохотать. Говорили: "Изобрел велосипед. Создал дифференциальное исчисление через триста лет после Ньютона". Ты Семену об этом не говори...
      Быстро сгустились сумерки, облака рассеялись и заблестели звезды. Воздух стал упругим от мороза. Синоптики предсказали эту погоду за неделю, но никто им не поверил. И вот сейчас ясный, безветренный, кристально-чистый вечер, а о предсказаниях синоптиков все забыли. Пусть себе предсказывают следующий ясный вечер через неделю, через месяц, через год. Это их работа. Если они угадывают, про них забывают, если нет - ругают на чем свет стоит...
      Стежко прикомандировал к каждой группе ученых проводника, и они разошлись по наблюдательным блиндажам.
      В блиндажах все получили темные очки.
      - Пусть на всякий случай и он наденет, - настойчиво сказал проводник, подавая очки Николаю. - Смотреть нужно вон на ту сопку. Запуск будет с седьмого квадрата...
      Это было первое упоминание о запуске...
      Молчанов тронул Нонну.
      - Рассказывай очень подробно, - попросил он. - Начинай сейчас, чтобы я хорошо представил себе все...
      Она выглянула из-за деревянного края блиндажа.
      - Мы сейчас в неглубоком блиндаже. Стенки обшиты деревянными досками. Никаких укреплений. Значит, никакого взрыва не ожидается. Впереди перед нами широкое, белое поле, которое сейчас не белое, а темно-синее. На небе ни облачка и много-много звезд. Они почти не мерцают. Такие спокойные, аккуратные звездочки. Вроде чего-то ждут...
      Николай улыбнулся и прижал к щеке ее теплую варежку...
      - Дальше, за полем серая невысокая сопка. Серая, потому что на ее склонах деревья. Если хорошенько присмотреться, то на вершине сопки какая-то вышка. Нет, это не вышка, это параболическая антенна. Пока впереди больше ничего не видно. Справа какая-то низенькая постройка. Только что там погасили свет.
      Ее рассказ прервал громкий, на все поле, голос из радиорепродуктора.
      - Надеть темные очки! Надеть темные очки! Запуск начнется с последним сигналом электрочасов...
      Часы стучали так громко, что Николаю показалось, что он стоит не в блиндаже в открытом поле, а в большом гулком зале.
      - Здорово стучат, - сказал он Нонне взволнованно. - Не забудь рассказать самое главное...
      - Хорошо. Я постараюсь. Только, пожалуйста, надень очки...
      - Зачем они мне?
      - Надень.
      Она нацепила ему очки поверх повязки.
      - Сейчас начнется, - сказала она, Удары часов прекратились, и послышались сигналы точь-в-точь, как во время проверки времени по радио.
      - Ну, - нетерпеливо спросил Николай.
      - Пока ничего. За сопкой... Ага, началось! За сопкой что-то вспыхнуло. Ярче, ярче... Яркое оранжевое зарево... Теперь гаснет... Совсем потемнело... Вдруг! Вдруг в небо поползла золотистая змейка... Тонкая, как серпантиновая ленточка. Она рассыпается на искры, а впереди сияет крохотная оранжевая головешка. Совсем неинтересно. Какая-то не очень яркая оранжевая сигнальная ракета. Сейчас еле заметная... Сейчас погаснет...
      До слуха Николая донесся далекий гул, как раскаты грома, как артиллерийская канонада...
      - Погасла. Странно... О! О, боже мой! Какое чудо! Николка, какое чудо! Больше, больше, ярче, да что же это такое!
      - Говори, говори, что?
      - Солнце! Нет, больше! Больше, чем солнце! Огромный ослепительный шар! Как будто его надувают, и он становится все больше и больше! Он очень высоко и очень огромный. Больше, чем луна, больше, чем солнце! Он не круглый, а вытянутый, как сигара, и совершенно неподвижный! Ночь кончилась! Кругом ослепительная белизна. Больно смотреть даже сквозь черные очки! Нет, не шар! Что-то очень голубое... Жар-птица странной формы! Ослепительная голубая белизна...
      - Свет проникает сквозь повязку! - крикнул Николай.
      Он почувствовал на своем лице тепло, мягкое пушистое тепло от невидимого источника.
      - Говори, говори! - кричал он.
      - Он, этот шар или баллон совершенно неподвижный. Висит в небе и сияет! Поле стало совершенно белым! Я вижу это в щелку... Ха-ха-ха! Николка, по полю мчится стадо оленей! Они перепугались, потому что внезапно наступил день! Ты слышишь, как кругом кричат люди? А шар все висит и светит ярче, чем солнце! О, кругом все ликуют! А олени, глупые! Они от испуга сбились возле самой сопки! А он все светит, и свет такой спокойный и ровный! Ты чувствуешь, как стало тепло? Олени побежали! В лощину, между сопками! Глупые животные! Коленька, он поплыл! На запад и вверх! Быстрее, быстрее, очень плавно! Он очень быстро поднимается вверх, становится меньше! Наверное это летательный аппарат!
      До слуха донесся ровный, гармоничный звук, который с каждой секундой становился все тише...
      - Меньше, меньше... Еще одна сильная вспышка! Как взрыв света, далеко-далеко в небе! Все исчезло... Опять ночь... Даже не видно, где это было. Совсем темно... Сейчас опять вижу звезды...
      И тогда над полем снова зашипел огромный радиорепродуктор и громкий, взволнованный голос торжественно произнес:
      - Сегодня, в двадцать часов по московскому времени, впервые в истории ракетно-ядерной техники был произведен успешный запуск управляемой космической станции "Фотон-1", которая была выведена на орбиту тремя мощными фотонными двигателями! Впервые в истории в качестве энергии движения космического аппарата использован свет!.."
      К звездам! Только свет может унести человека к звездам. Только при помощи света он может вернуться на землю и рассказать о фантастических мирах, о далеких таинственных светилах.
      Они мерцают в глубине Вселенной и манят, манят неугомонного искателя. Они посылают ему свои тонкие, холодные струи света и говорят: "Иди по ним, и ты дойдешь".
      Это просто и непостижимо. Просто потому, что свет вокруг нас, а непостижимо потому, что он бестелесный и неуловимый...
      Глубокие тайны природы скрыты в простом и будничном. Кто перестанет удивляться вечному сиянию солнца, кто не замечает прыгающих на волнах ярких зайчиков, кто не задумывается над тем, куда исчез свет свечи, когда она погасла, тот не достигнет звезд...
      Покорителем Вселенной будет тот, кто поставит могучие плотины на бурных потоках вечного света. Кто смело ухватит за крыло сияющую жар-птицу и подчинит ее своей воле!..