Щекочу нервы. Дорого (№3) - Раб

Назревал бунт. Возможно, Кабанов уладил бы ситуацию, подавил бы бунтарскую волю народа большими дозами водки-селедки, грудинки-маслинки. Но беда, как известно, не приходит одна. В этот момент, когда осталось вырыть каких-нибудь два или три метра, чтобы вдохнуть морозный воздух свободы, когда требовалось одно небольшое усилие, чтобы скинуть с себя, словно грязную одежду, все подземелье со всем его гнусным людом, выпорхнуть мотыльком из затхлой и тесной куколки, – в этот момент песок вдруг перестал быть востребованным.

Это известие прогремело как гром среди ясного неба. Это был шок, удар электрическим током, обвал ледяного дерьма на голову. Не веря своим ушам, Кабанов переспросил черную бездну:

– Что значит – больше не нужен? Как песок может быть не нужен? Подешевел, что ли?

– Нет, не подешевел, – равнодушно ответила чернота и зевнула. – Он не нужен вообще. Фундамент уже возвели, теперь очередь за стеновыми панелями, окнами и дверями. У вас будет другая работа.

И в люльке к ногам Кабанова опустилась дюжина свежих, ощетинившихся занозистыми заусенцами оконных рам и большой рулон наждачной бумаги.

– Чтобы они были гладкими, как попка младенца! – весело сказала чернота и, возбуждая эхо, захохотала.

Народ воспринял новую работу с всеобщим ликованием. Работа в карьере всем осточертела. Полудевочка-Полустарушка первой схватила приглянувшуюся ей раму, оторвала кусок наждачки и, по-турецки взобравшись на табурет, принялась с яростью тереть лохматое дерево. Вскоре мастерскую заполнил ритмичный шелест наждака, и едкая туманная пыль повисла над столами.

Весь ужас сложившейся ситуации окончательно стал понятен Кабанову, когда они с Зойкой забрались в тоннель. Поднявшись по лесам наверх, Зойка принялась бить лопатой по своду и сбрасывать песок вниз, прямо на голову Кабанову. Стиснув зубы, Кабанов стал выкидывать песок в горизонтальный тоннель и очень скоро наглухо завалил выход. Пришлось остановить работу. Почерневшие от налипшего песка свечи едва освещали мрачный узкий колодец. Где-то вверху притихла Зойка. Кабанов стоял по колени в песке. Они были замурованы, будто похоронены заживо. И Кабанов вдруг почувствовал леденящий холодок ужаса – того самого ужаса, который он впервые испытал, оказавшись один в карьере. Ему показалось, что стремительно заканчивается воздух, что им никогда не выбраться отсюда. Он прикусил язык, чтобы не закричать, не впасть в безумную панику.

– Ты что? – прошептала Зойка сверху, увидев, как Кабанов упал на четвереньки и, словно слепой, потерявший очки, шарит под собой.

– Где выход? – проговорил Кабанов. – Я закопал выход…

Он тотчас нашел его и по-собачьи быстро стал откапывать узкий проход. Выбрался из тоннеля в карьер, повалился на спину и долго лежал, водя языком по шершавым от песка губам… Ничего у них не получится. Вдвоем они ничего не сделают. Нужно еще хотя бы пару человек, которые будут выгребать песок из горизонтального тоннеля.

Ошкуривать сырые рамы тоже оказалось не таким простым делом, каким оно сначала показалось обитателям подземелья. Несмотря на усердие и трудовой энтузиазм, «попка младенца» ни у кого не получалась. Из четырех отправленных наверх рам две вернулись обратно – брак. За две рамы Кабанов получил две буханки хлеба.

– Это надувательство!! – вспылил экс-Командор. Он сидел на столе и обрабатывал слюной Полудевочки-Полустарушки наработанные за день мозоли на руках. – За такой труд – всего две буханки?

– Почему не хотят брать наш песок?! – подключилась к зарождающемуся митингу Толстуха. Она нарочно не смывала кровь с лица и напоминала утолившую голод вампиршу.

– Быть такого не может, чтоб не брали! – встрял Бывший, чью раму забраковали. – Песок – это наше природное богатство, наша Ниоба. Песок всем нужен. Без него даже пентоза не получится. Без него суффозия как без рук!

– Да, да! – запищала Полудевочка-Полустарушка, брызгая целебной слюной. – Мы не можем быть бедными, потому что у нас богатое достояние!! Мы должны жить богато, потому что у нас не бедные залежи!!

Кабанов попытался прекратить бузу, но не тут-то было! Особенно старались экс-Командор, снова повязавший на лоб оранжевый чулок, и Толстуха. Размахивая наполовину вышитыми вымпелами, они во все горло вопили:

– Мы требуем достойное питание!!

– Освобождай кабинет, если управлять не умеешь!!

– Подавись сам своим хлебом!!

– Водку давай! Давай водку!!

Кабанов и Зойка укрылись в кабинете. В дверь барабанили.

– Я придумал, – прошептал Кабанов. – На дне колодца мы поставим носилки. Ты сверху будешь сбрасывать на них песок. Когда носилки будут наполнены, я вытащу их через тоннель за веревку!

Ничего лучше он придумать не мог. Такой неандертальский способ рытья колодцев снизу вверх требовал огромных усилий и много времени. Но что делать, что делать??

Кабанов приоткрыл дверь и выдвинул наружу коробку с водкой. Это были последние запасы. Ночью, когда утихли дикие, пьяные вопли, Кабанов и Зойка тихо пробрались в карьер. Держа свечку в зубах, Зойка по лесам взобралась наверх. Веревку Кабанов не нашел и вместо нее использовал вымпелы, связав их между собой. Сидя на корточках у горловины тоннеля, он держал конец самодельного каната и вслушивался в размеренные удары лопаты: чуф, чуф, чуф. С приглушенными шлепками на носилки падали комки мокрого песка. Кабанов мысленно молился: хоть бы Зойка пробила тонкую мерзлую перегородку, отделяющую подземелье от внешнего мира. Хоть бы это случилось сейчас! Еще десять ударов – и лопата вылетит из колодца наружу!

Он считал в уме удары, но наступал десятый, двадцатый, тридцатый, и ничего не менялось. Тонкий Зойкин свист извещал его о том, что носилки полны. Упираясь ногами в стену, Кабанов тянул на себя канат, и тяжелые носилки, плугом взрыхляя пол, медленно двигались к нему. Он высыпал песок, просеивал его между пальцев, тщетно пытаясь найти хоть какой-нибудь признак жизни и цивилизации, хоть увядшую травинку, хоть пивную пробку, хоть окурок, вдавленный каблуком в землю. Но ничего не находил, кривил лицо, как от боли, и, словно шахтерскую вагонетку, заталкивал носилки в основание колодца.

И все повторялось снова, с отупляющей методичностью, и Кабанов уже перестал считать Зойкины удары, он уже плохо соображал и не мог понять, для чего таскает туда-сюда носилки, зачем нужна эта изнурительная пытка и почему он не спит… И когда его силы и воля вплотную приблизились к своему пределу, он услышал, как лопата звонко звякнула и затихла.

– Вот это да! – воскликнула Зойка.

10

– Что? Что? – задыхаясь от волнения, зашептал Кабанов и торопливо пополз по тоннелю к колодцу. Неужели это свершилось? Неужели пришел конец его мучениям и сейчас он увидит звездное ночное небо, и разноцветные окна в домах, и лунный свет фонарей, и искрящийся снег, и покрытые инеем деревья? Может быть, Зойка уже выбралась наружу? Может, она уже стоит на коленях в снегу, воздев руки к звездам? И он тоже хочет туда!! Он тоже хочет!!

Кабанов добрался до дна колодца, вскинул голову, перестал дышать. Но почему не видно звезд? Почему не видно ничего, кроме ровного, малоподвижного, как в церквах, пламени свечи?

– Что там?! – крикнул Кабанов.

– Дальше не копается, – отозвалась Зойка. – Какой-то большой камень…

– Какой еще камень? Откуда там может быть камень?

– Я не знаю… Похоже на бетонную плиту.

– Так копай рядом!

Зойка несколько раз ударила лопатой, и всякий раз штык звонко ударялся в камень.

– И рядом тоже бетон, – с опаской произнесла она, хорошо понимая, что ее слова значат для Кабанова.

– Вот же дура какая!! – заорал Кабанов. – Может, это кирпич на дороге валяется! Рой где можешь! Обойди его!

На голову Кабанову полетели комки глины, и ему пришлось спрятаться в тоннеле.

Зойка старалась изо всех сил. Но ей не свобода была нужна. Она хотела сделать Кабанова счастливым, найти для него то, что он так долго искал. Но и ее самоотверженность оказалась бессильной перед бетонной плитой. Зойка пыталась копать и слева, и справа, но везде натыкалась на камень. Отчаявшись, она забыла об осторожности и свалилась с лесов, попутно ломая их. Будь колодец пошире, она неминуемо бы разбилась. А так она скользила вниз по шахте, тормозя чем попало. В разорванной кофточке, с исцарапанными руками, она едва не приземлилась на голову Кабанова.

– Ты как корова на ходулях!! – рассвирепел Кабанов.

Он полез наверх сам, едва протискивая плечи. Доски скрипели и гнулись под его тяжестью. Ткнувшись темечком в плиту, Кабанов зажег свечу и провел ею под препятствием. Пламя оставалось ровным, изящным, словно акварельная колонковая кисточка. Это значило, что воздух сверху не поступал. Кабанов как мог закрепил леса. Он не был намерен сдаваться. У него просто не было выбора. «Будем рыть горизонтальный тоннель под плитой, – решил он. – Не бесконечная же она!»

Он успокаивал себя этими словами – «не бесконечная же она!», но в сознании вертелась одна и та же навязчивая картинка: взлетно-посадочная полоса для транспортных авиалайнеров, длинная, как Великая Китайская стена, а под ней, бетоном придавленный, мелкий, как маковое зернышко, Кабанов; и вот он настойчиво роет, причем не поперек полосы, а вдоль нее, от начала к далекому-далекому концу… От этого видения его бросало в пот. «Да вроде не было нигде рядом аэропорта! – думал он. – Когда я ехал утром, вокруг были только леса да поля… Правда, стоял густой туман…»

Он спал как убитый, и ему снился огромный самолет с широкими, загнутыми по краям крыльями, который заходил на посадку. Самолет источал ослепительный свет, его шасси хищно нацелилось на бетонную полосу, а Кабанов, зарытый в эту самую полосу по горло, силился закричать, но его голоса никто не слышал, пилоты его не видели, и громадная дура стремительно надвигалась на него, и вот уже слышен оглушительный рев моторов, уже чувствуется нестерпимый жар и горький запах жженого керосина, а Кабанов еще пытается подать сигнал. Он широко раскрывает рот, шевелит ушами, высовывает язык, его волосы встают дыбом…

Он проснулся в мокром поту. В дверь кто-то тихо скребся. Кабанов подскочил к замочной скважине и увидел шею, перевязанную шарфом.

– Пора на работу, – шепнула Зойка, когда Кабанов открыл дверь.

Из мастерской доносились чавкающие, стонущие, хрипящие звуки. Народ еще спал после вчерашней гулянки. Кабанов из последних запасов сварил себе и Зойке по кружке кофе.

– Доберешься до плиты и начнешь рыть вбок, – инструктировал он женщину. – Не думаю, что плита большая. Метра два – и ты выйдешь наружу. Он произнес это нарочито уверенным тоном и сам поверил, что так оно и будет. Зажав черенок лопаты под мышкой, рассовав по карманам свечи, Зойка полезла в тоннель. Не прошло и минуты, как она крикнула:

– А колодца-то нет!

– Как нет?? Что значит нет?? – ужаснулся Кабанов и полез на голос, но тотчас голова к голове столкнулся в узком тоннеле с Зойкой. Пришлось пятиться раком обратно.

– Обвалился, должно быть, – дрожащим голосом произнесла Зойка. Ее всю трясло. Лицо было зеленое, как арбуз. – Там стенки слабые, пальцем ткни, и посыплется…

Кабанов не поверил. В это нельзя было поверить. Это означало конец всему. Выпустив Зойку, он полез в тоннель. В том месте, где горизонтальная шахта переходила в вертикальную, все было наглухо забито песком. Кабанов, бормоча что-то несуразное, принялся разгребать песок руками, и сколько бы он ни отгребал, столько песка прибывало снова. Тогда он упал ничком и стал в бессильной злобе колотить кулаками по чему попало. Потом завыл, заскрежетал зубами, заплакал. Слезы смачивали налипший на щеках песок, как волны обезвоженный берег, впитывались в него и застывали длинными желтыми червячками.

Он не помнил, как Зойка отволокла его в кабинет, уложила на диван, дала попить минеральной воды. Кабанов горланил, метался по дивану, комкал грязную тряпку, которая служила ему простыней. Как он мог смириться с тем, что все придется начинать сначала! Как можно было впустить эту истину в свой разум, когда до вожделенной свободы оставался всего один шаг!

Он пришел в себя неизвестно когда. Трепетало, брызгаясь горячим парафином, пламя свечей. Зойка поменяла на его разгоряченном лбу компресс, смочив его минеральной водой – другой не было. Дверь содрогалась от ударов. Из-за нее доносились вопли.

– Чего они хотят? – едва ворочая распухшим языком, спросил Кабанов.

– Водки и еды.

– Вынеси им чего-нибудь.

– А больше ничего нет, – тихо ответила Зойка.

Прошел час или два, за дверью стихло, и Кабанов снова впал в забытье. Ему хотелось умереть в этой подвальной жизни и возродиться во снах, для которых нет препятствий. Пусть на него один за другим садятся самолеты, пусть по его голове проезжают поезда, танки, карьерные экскаваторы; пусть он станет лесным пеньком или фонарным столбом – кем угодно, лишь бы видеть солнышко, небо и парящих в нем птичек. И ничего ему больше не надо! Ничего-ничего! Ничегошеньки! А здесь он больше не может, не может, не может…

Сквозь дрему Кабанов слышал, как в дверь постучали, как лязгнул засов, скрипнули петли. Ему было все равно, кто хозяйничает в его апартаментах. Он чуть приоткрыл глаза. Перед ним стояла Зойка и держала вымпел, на котором был вышит только нимб.

– Что это? – спросил Кабанов.

– Они принесли ультиматум.

Кабанов взял тряпочку, поднес ее к глазам. Какой-то гадостью на вымпеле было выведено: «Даём на роздумье один час. Неуправляйшся то слазь! Имеитса полутше камандор. Всунь свои окна себе в ж. Песок прадавай залупа! Время пашло!»

Кабанов попросил Зойку, чтобы она поднесла ему кочергу. С этой железной палкой он чувствовал себя спокойнее. «Может, колодец обвалился не так сильно, как кажется? – думал он. – Попробовать расчистить завал?«

– Бери лопату! – сказал Кабанов Зойке.

Но едва они открыли дверь и вышли в коридор, как откуда-то из темноты раздался пронзительный вопль Полудевочки-Полустарушки:

– Сюда! Сюда! Вот они!

Кабанов и Зойка едва успели запереться в кабинете, как дверь задрожала от града ударов.

– Выходи!! Выходи!! – раздавались вопли, и отчетливее всего звучал голос экс-Командора.

Из замочной скважины вылез кривой ржавый гвоздь. Кто-то пытался оттянуть им засов.

– Они нас убьют! – заскулила Зойка, прячась за спиной Кабанова.

Кабанов шарил по углам кабинета, пинал ногами пустые коробки. Хоть бы одну бутылку водки найти, чтобы успокоить народ! Но ничего нет, и ничего не предвидится. Оконные рамы стоят в мастерской, никто не собирается их ошкуривать. Вымпелы уже давно не вышивают. Производство умерло. Обитатели подземелья митингуют, требуя вернуть во власть прежнего правителя. Они уверены, что Командор все исправит, и песок, запасы которого бесконечны, снова пойдет на ура, и снова посыплются сверху продукты, как из рога изобилия.

Дверь содрогалась от тяжелых ударов. Похоже, что по ней били столбом, который подпирал в коридоре свод. От стен отваливались куски глины. Кабанов нашел под диваном пустую бутылку из-под водки, ударил ею по бортику люльки и протянул «розочку» Зойке.

– Если нападут – защищайся этим!

Она оценивала степень опасности по тому, как реагировал на происходящее Кабанов. Раз он начал вооружаться, значит, дело швах. Зойка затряслась всем телом, с ужасом глядя на горлышко от бутылки с неровными острыми краями. Кабанов сжал в правой руке кочергу, а в левой консервный нож.

– Сейчас эти земляные жабы будут порхать, как голуби! – воинственно кричал Кабанов, потрясая кочергой. Он нарочно кричал очень громко – так он пытался заглушить свой страх. Дверь вместе с коробкой стала вываливаться из кирпичной кладки. В стене появились трещины. «И-и-и у-ух!» – доносилось снаружи, и вслед за этим дверь вздрагивала от нового удара. Зойка смотрела на Кабанова полными слез глазами, похожими на маленькие аквариумы.

– Если меня… если я… – силилась она что-то сказать.

И тут грохнуло что-то сверху, и Кабанов подумал, что земляные жабы окружили его и второй эшелон штурмует с другой стороны… Он поднял голову, и глаза ему запорошило песком. Из черноты повеяло стылым холодом.

– Вам повезло, – раздался все тот же равнодушный, почти сонный голос. – Не хватило еще одной партии песка. Так что быстренько хватайтесь за лопаты! Строители ждут, и ваша водка стынет!

Кабанов и Зойка переглянулись, будто хотели спросить друг у друга: а что это известие им дает? Шанс на спасение? Или только короткую отсрочку?

Но некогда раздумывать! Пусть это намокшее бревнышко посреди океана – за него надо хвататься немедленно и безоглядно.

– Тихо!! – закричал Кабанов, подойдя к двери. – Я принимаю ваши условия!

Удары прекратились, крики смолкли. Кабанов отворил дверь, продолжая держать кочергу как саблю.

– Уговорили, – добавил он, глядя на выплывающие из темноты страшные оскаленные морды. – Будем торговать песком.

– Ура-а-а-а! – хором завопила толпа, и ее собачье дыхание смердящей волной пронеслось по подземелью.

К Кабанову протиснулась Толстуха. Ее жирное, как масленичный блин, лицо излучало самодовольство.

– Работать будем по технике безопасности! – заявила она. – В твой поганый тоннель мы не полезем!

И вдруг… Это было озарение! Это была подсказка ангела-хранителя! Кабанов вспомнил, как завалило песком Толстуху… На какое-то мгновение он перестал видеть морды, и воображаемый солнечный свет ослепил его. Он попятился к двери, пробормотав: «Идите в карьер!», зашел в свое убежище и заперся.

– Зоя, – позвал он, впервые назвав женщину по имени.

Она подошла к нему, уверенная, что сейчас ей будет приказано идти в карьер, и даже головой закивала, заранее соглашаясь со всем тем, что он сейчас скажет. Кабанов вынул из ее руки бутылочное горлышко, посмотрел на него и сунул его себе в рот, как дудку. Потом стал ходить по кабинету и гасить свечи. Оставил горящей только одну – у самой двери. Поманил Зойку пальцем, толкнул ее в темный угол и зашептал ей на ухо:

– Закопай меня!

– А? – выдохнула Зойка, уверенная в том, что ослышалась.

– Закопай… – повторил Кабанов, поглядывая наверх. – Так, чтобы никто не увидел… Чтоб ни рука, ни нога не торчала…

– Нет! – зашептала Зойка. Она подумала, что Кабанов хочет покончить с собой. – Не надо! Пожалуйста, не надо!

– Дура!! – сдавленно крикнул он и замахнулся на нее кулаком. – Я выберусь, а потом спасу вас всех! Я обещаю, что сюда дивизия Дзержинского высадится! Они этот подвал с землей сровняют… Только надо очень хорошо меня закопать…

Он заправил рубашку в брюки, застегнул пуговицы, какие были, да еще воротник поднял, чтобы песок не так сильно засыпался. Было достаточно темно, чтобы его не увидели сверху. Кабанов подошел к люльке, лег на нее, прижался лбом к бортику, сунул в рот бутылочное горлышко… Зойка поняла, что он задумал. Она взяла лопату, приблизилась к нему, копнула рядом с люлькой и несмело высыпала песок ему на спину.

– Давай! – произнес Кабанов, не вынимая горлышка, и получилось «Уауай!»

В дверь снова постучали.

– Принимай носилки! – раздались снаружи вопли.

Зойка, опомнившись, принялась лихорадочно засыпать песком лежащего Кабанова. Сначала она присыпала спину и ноги, потом начала осторожно присыпать голову.

– Сейчас открою! – кричала она, вываливая на Кабанова лопату за лопатой. И заливалась слезами, и кое-как растирала их по щекам кулаками. Ей казалось, что Кабанов умер и она его хоронит. Ах, как разрывалось от жалости ее сердце, этот буро-коричневый, глубоко пораженный алкогольными токсинами миокард! Как все размылось и помутнело в ее глазах, словно от сильной дозы суррогатной водки. Сколько неизведанной ранее нежности высочилось из ее огрубевшей, похожей на трухлявую мочалку души!

Прикусив губу, чтобы не завыть по-бабьи громко и дурно, Зойка все кидала и кидала на Кабанова песок, и вскоре на люльке образовался холмик, до горечи похожий на свежую могилку. Упав перед люлькой на колени, Зойка, как хрестоматийная вдова, легла на холмик, обхватила его руками и, щедро орошая песок слезами, прошептала:

– Я буду тебя ждать… Я всегда буду тебя ждать…

Потом она открыла дверь. И сразу кабинет заполнился грубыми, погаными людьми, ни чуточки не похожими на Кабанова, ни движениями рук, ни интонациями голоса, ни глазами, ни манерами, ни словами, ни походкой… Чужие, гадкие, отвратительные!

– А почему здесь так темно? – выдал претензии экс-Командор, расхаживая по кабинету так, будто это была его собственность. – А почему здесь все раскидано? Какой свинский беспорядок! Как здесь стало неуютно!

– Не то слово! – поддакнула Толстуха, переворачивая носилки над холмиком. Порция песка свалилась в люльку.

– И сколько пустых коробок! – пищала Полудевочка-Полустарушка, упорно заглядывая в каждую коробку и убеждаясь, что она пуста.

– А где этот… твой дружок? – спросил Бывший, по стеночке пробравшийся в кабинет.

– Да. В самом деле, – поддержал экс-Командор и подобрал с пола кочергу. – Где он?

– В туалете, – едва слышно произнесла Зойка.

– Правильно! Там его место! – захохотала Толстуха.

– Работаем! Работаем, ребята! – поторопил экс-Командор, по-хозяйски поправляя тряпку на диване и садясь на него. Он чувствовал себя на своем месте. К нему вернулся его прежний покровительственный тон. Народ слушался и любил его. Еще чуть-чуть, и рог изобилия разверзнет свои кингстоны, и посыплются сверху нескончаемым селем жирные и пьяные вкусности. Все было прекрасно! Замечательно! От счастья всем хотелось хрюкать. Разве что Зойка скрывала от всех зареванное лицо да с усилием ворочала лопатой, словно грузила на люльку свинцовые чушки.

А Кабанов, придавленный песком, с трудом втягивал воздух через бутылочное горлышко, и ему представлялись кошмарные видения его разоблачения. Но отступать было поздно. Холодный песок вытягивал из него тепло. Сквозь плотно зажмуренные веки не просачивался свет, и Кабанову казалось, что он лежит в могиле, правда, не до конца умерший. И доносились до него приглушенные голоса могильщиков, и плотной хваткой держал его песок, словно паук, вцепившийся в муху, и по капле из него уходила жизнь, и началась долгая и кропотливая работа по превращению его тела в тлен…

Он с трудом сдержал в себе порыв дернуть руками и ногами, сбросить с себя песочный саван, вырваться из могилы и, отряхиваясь на ходу, побежать куда-нибудь сломя голову. «Скорее бы уже! – думал он, понимая, что долго не выдержит и непременно выдаст себя. – Что они там копошатся, черви могильные?»

У него уже начали затекать ноги, и он перестал их чувствовать, когда люлька дрогнула, закачалась и поплыла наверх. Есть ли необходимость объяснять, какие мучительно острые чувства испытывал в те мгновения Кабанов! Он поднимался к сладостной, лучезарной свободе, о которой столько мечтал! Он воспарил к небесам, словно воскресший после жуткой смерти богочеловек, оторвался от зловонной клоаки и потянулся к сказочному, пропитанному солнцем и счастьем миру. Он не мог думать о том, как будет действовать; его мозги заклинило, и разум полностью уступил место восторженным чувствам. Мало кому из живших на земле и живущих ныне посчастливилось испытать нечто подобное. Что-то похожее, может быть, пережили больные, обреченные на скорую и мучительную смерть, но вдруг отмеченные божественным чудом и опрокинувшие своим выздоровлением все догмы в области медицины. Или нищий, вечно нуждающийся человек, выигравший в лотерею огромную сумму денег… Надо сказать, что эти сравнения лишь отчасти дают представление о том неохватном, непостижимом восторге, который испытывал Кабанов.

Люлька остановилась. Рядом с Кабановым что-то происходило, дощатая платформа содрогалась от ударов, потом вдруг начала крениться на бок, и Кабанов вместе с песком посыпался куда-то. Он машинально выдернул изо рта бутылочное горлышко, стиснул зубы. Дважды перевернувшись через голову, Кабанов упал на поверхность песчаной кучи. Он открыл глаза, слезящиеся, воспаленные, и в мутном мареве увидел каменные стены, полки с инструментами, автомобильные колеса, некрашеные кузовные детали и прочую авторемонтную рухлядь, в беспорядке развешанную повсюду. Кабанов страшным голосом закричал, нагоняя страху на невидимых врагов, и кинулся к приоткрытой створке гаражных ворот. В тусклом свете лампочки он заметил невысокого человека в военном пятнистом бушлате, с приплюснутой лысой головой. Человек держал в руке лопату, глаза его были широко распахнуты, а губы искривлены от неожиданного появления здесь Кабанова. Кабанов сразу узнал его. Точнее, он сразу понял, что это и есть тот самый человек, который заполнял собой черную недостижимую бездну, который превратил его в раба, засадил в подземелье, раздавил, унизил, втоптал в дерьмо. Но чувство мести и злобы, так и не родившись, сжалось до размеров заячьего страха и плебейского унижения. Маленький лысый человечек представился Кабанову чудовищным монстром, безграничным властителем, хозяином, которому Кабанов принадлежал весь целиком, с руками, ногами, мыслями и кишками.

Не смея даже поднять взгляд на это могущественное дьявольское существо, едва не падая перед ним на колени, Кабанов съежился, втянул голову в плечи и прошмыгнул в приоткрытые двери. Лысый человечище опомнился и успел огреть Кабанова лопатой по спине. Кабанов, раздавленный чувством вины и раболепия, воспринял этот удар как пинок под зад. Едва не теряя рассудок от холодящей душу жути, он во весь дух помчался куда-то в морозную темноту, ломая по пути высохшие корявые деревья, кусты и хлипкие ограды. «Стой!! Стой!!» – неслось ему в спину. Ноги Кабанова утопали по колени в сугробах, он часто падал, но пружинисто вскакивал и продолжал бегство. Он не смел приостановиться или оглянуться и выматывал себя до тех пор, пока не запутался в лесном валежнике, присыпанном снегом. Кабанов упал на снег, зарывшись в него с головой. Кровь с колокольным звоном пульсировала в его голове, дыхание разрывало грудную клетку. Кабанов прижался горячим, как утюг, лбом к шершавому фирну и лежал так долго, источая пар и медленно остывая.

11

Дыхание постепенно успокаивалось, перепуганное сердце замедляло свой галоп, и Кабанов прислушался. Вокруг было тихо, темно. Но почему темно? Где солнце? Где веселое чириканье воробьев? Значит, сейчас ночь? Он приподнялся на руках, огляделся по сторонам. Он забыл о том, что на свободе, помимо дня, бывает и ночь. В его представлении здесь всегда должно было светить солнце. В кромешной тьме с трудом можно было разглядеть сосновый редут да сугробы, похожие на морские волны. Кабанова трясло от холода. Он был в одной рубашке, и мороз уже принялся пощипывать у него между лопаток… Неужели это свершилось? Неужели это не сон?

И только сейчас Кабанов осознал, что он свободен. Сво-бо-ден! Ему хотелось кричать от радости, но не было сил, и он лишь раздавил в кулаках комочки снега да беззвучно заплакал. Вот он, волшебный мир, который ему столько раз снился во сне, о котором он мечтал как о царстве бесконечного наслаждения. А какой тут воздух! Это даже не воздух, это огромное озеро, наполненное ледяной, кристально чистой водой, и Кабанов лежит на его дне и пьет, пьет, пьет. А сколько открытого, безграничного пространства! Кабанов может идти в любом направлении и никогда не упрется лбом в сырую глиняную стену! А сколько здесь разнообразных, неповторимых предметов – деревьев, сугробов, палочек-веточек, и бесчисленное множество следов на снегу! И все это богатство принадлежит ему, Кабанову! Ему принадлежит этот волшебный лес, и сахарные сугробы, и огромное черное небо. Да вся земля принадлежит ему! И он может пользоваться ее лесами, ее воздухом, смотреть на ее небо и встречать рассвет!

Обливаясь слезами, Кабанов брел по лесу. Он трясся от холода и крепко обнимал себя за плечи. Но даже ночной мороз как одна из составляющих свободы доставлял ему радость. Это было уже почти забытое ощущение, когда холод колючим языком проникает под одежду и облизывает тело, заставляя сжиматься и дрожать. Кабанов мерз – следовательно, он жил, и он был свободен. О, сколько удивительных наслаждений ждало его впереди! Они стояли в длинной очереди к нему, чтобы ублажить его плоть и дух. И впереди этой бесконечной очереди плескала ароматизированной водой горячая ванна, шелестела чистая одежда, поскрипывала широченная мягкая постель, шкворчали на сковородках безумно вкусные блюда, дзвенькали бутылки с напитками, скидывала с себя халатик красавица-жена, и дальше, до самого горизонта, теснились друг за другом парикмахерская, автомобили, кафе и рестораны, бильярдные, казино, девочки, международный аэропорт, кресло бизнес-класса, мягкая посадка, пятизвездочный отель, услужливые метрдотели, тайский массаж в четыре руки, просеянный песочек пляжа, ласковое море, коктейли со льдом и… и не было конца этой очереди. И предстоящее свидание с ней согревало Кабанова и поддерживало в нем силы.

Вскоре лес кончился, и Кабанов вышел на большое заснеженное поле. Медленно светало, и Кабанов различил вдалеке темный срез шоссе, по которому изредка пробегали автомобили. Сейчас он остановит попутку и подъедет на ней прямо к подъезду собственного дома. Хорошо бы предупредить Ольгу, чтобы она заранее наполнила ванну горячей водой да сбегала в магазин за свиными отбивными и водкой. Нет, водка – это слишком буднично. В честь такого события пить надо что-нибудь покруче. Например, французский коньяк «Го…», «Гор…», «Горье»… Нет, «Гобье»… Как же называется его любимый коньяк? Ну, если не коньяк, то виски. Например, «Клен Глу»… Нет, «Глейн Клу»… Из головы вылетело! Столько раз Кабанов заказывал эти напитки в казино, он называл их так же уверенно, как свои фамилию, имя и отчество. Вся память протухла в поганом подвале!

Кабанов выбрался на дорогу, когда рассвело окончательно и света больше не прибавлялось. Шлепая по снежной кашице, он отчаянно махал рукой проезжающим мимо фургонам. Машины с грохотом проносились мимо, обдавая его мокрой грязью и запахом сгоревшей солярки. «Это запах цивилизации!» – оптимистично говорил себе Кабанов.

Машины проезжали мимо, даже не притормаживая. Должно быть, водители не замечали его в серой мгле. Тогда Кабанов выдернул из-под снега кусок гнутой ржавой жести и принялся размахивать им. Грязный, страшный, с горящими фарами «КамАЗ» оглушительно посигналил, предупреждая Кабанова об опасности, и прогромыхал мимо.