– Номер комнаты указан в вашей гостевой карте, – спокойно объяснила администратор.

– Но он же ее потерял! – страдальческим тоном воскликнула Эмма.

– Ложитесь удобнее, – суетился вокруг меня швейцар, поправляя мне ноги. Попутно он обшарил мои карманы. – Как же вас угораздило так напиться…

«Протрезвею – зарою в пляжную гальку», – мстительно подумал я и, скосив глаза, стал наблюдать за Эммой.

– Не шумите, – с достоинством произнесла администратор, сверкая своими глазами-фарами. – Все проблемы можно решить. Не надо так волноваться.

– Вы издеваетесь надо мной? – на высокой ноте вспылила Эмма. Она здорово разыгрывала истерику! – Третий час ночи, я едва стою на ногах, мой муж в отвратительном состоянии, а вы хотите, чтобы я была спокойна! Где наша комната? Вы обязаны немедленно предоставить оплаченную мужем комнату!

Администратор молча взяла со стойки паспорт и раскрыла его. Взглянув на фамилию, она стала листать учетный журнал.

– Тридцать шестая. Это третий этаж, – сказала она, повернулась к стеллажу и демонстративно сунула руку в пустую ячейку. – Но ключа нет. Он должен быть у вас.

– Разберемся, – ответила Эмма, всхлипнула и взглянула на меня. – Вставай, свинья!

Кажется, ей понравилось играть роль жены, подумал я и, схватив швейцара за лацкан, встал с дивана.

– За помощь… – тихо забормотал швейцар Эмме, подтаскивая меня к двери лифта. – Отблагодарите за помощь и сочувствие. Тяжелый больно, а мне после операции…

Мы с Эммой отреагировали почти одновременно. Я, продолжая висеть на швейцаровом плече, сунул ему под нос кукиш, а Эмма, взглянув сквозь слезы на мясистый нос под козырьком фуражки, ответила:

– Хорошо. Зайдешь через час. Тридцать шестой номер. А я пока раздену и уложу эту скотину…

До того момента, как створки лифта раздвинулись перед нами, я успел в полной мере прочувствовать всю прелесть семейной жизни и тихо порадоваться своей свободе.

Глава 11

– А у тебя хорошо получается, дорогая моя, – высказал я свой восторг тотчас, как мы погрузились в кабину и створки закрылись. – Где это ты так научилась искусству жены?

– Долгая история! – махнула рукой Эмма и приблизила лицо к зеркалу, рассматривая макияж. – Что ты думаешь делать теперь?

– Теперь мне очень хочется узнать, кто в тридцать шестом номере живет.

– Ну ты затейник! – с умилением глядя на меня, произнесла Эмма. – Понять не могу, зачем тебе все это надо?

Мы вышли в длинный коридор, посреди которого стояла пальма-муляж, а под ней тихо журчал японский фонтанчик. Стук каблуков Эммы приглушала светлая ковровая дорожка с длинным ворсом. Поравнявшись с тридцать шестым номером, мы остановились. Я прижал палец к губам, показывая, чтобы Эмма вела себя тихо.

Мы замерли. В коридоре стояла зловещая тишина, которую наполняло монотонное гудение неоновой лампы. Присев у двери, я заглянул в замочную скважину. Изнутри в нее был вставлен ключ.

На какое-то мгновение я почувствовал себя не в своей тарелке. Не знаю почему, но мне показалось, что из-за двери потянуло мистическим ужасом. Я не хотел думать о глупостях, но в голову упорно лезла какая-то чушь, связанная с Валеркой. Приподняв кулак, негромко постучал в дверь.

– Откройте, пожалуйста! – сказал я, почти прислонившись лбом к дверному косяку. – Мне надо сообщить вам что-то очень важное о Валере Нефедове.

Эмма, раскрыв рот, впитывала в себя все, даже самые ничтожные звуки, которые терялись в тишине. Не знаю, что именно она впитала, а мне послышалось, как в глубине комнаты что-то щелкнуло, а затем раздался очень слабый скрип.

Я постучал еще раз.

– Откройте! Это очень важно!

Я произнес эти слова негромко, боясь разбудить постояльцев всего этажа и сделать их невольными свидетелями ночного вторжения. Эмма от нетерпения стала ходить по коридору туда-сюда, изящно двигая бедрами, словно находилась на подиуме. Ее плащ сухо шелестел, на ковровую дорожку падали капли воды. Прошла минута, вторая.

Человек, который находился за дверью, явно не спал, но и не реагировал на мою просьбу. Если бы он впервые слышал фамилию Нефедова, то наверняка открыл бы, чтобы обложить меня матом. В крайнем случае послал бы из-за двери. Он этого не делал. Он насторожился и притаился.

Вдруг громко клацнул замок. Ожидая, что дверь сейчас распахнется, я отскочил от нее и на всякий случай принял боксерскую стойку.

Но ничего больше не произошло. В коридоре снова повисла тишина, оттеняемая нытьем неоновой лампы. Мы с Эммой переглянулись. Глаза моей подруги говорили о том, что вялое развитие динамики стало ее утомлять и бокал шампанского у камина в моей гостиной становился для нее уже мечтой.

– Чертовщина, – пробормотал я, снова присев у двери. Ключа в замочной скважине не было. Сквозь нее я хорошо видел фиолетовый квадрат окна, прикрытого прозрачным тюлем.

Потеряв терпение, Эмма взялась за дверную ручку, и вдруг, к моему изумлению, дверь скрипнула и плавно открылась. Мы застыли на пороге, не решаясь войти. Я видел темную дверь в душевую, створки шкафа-купе, а дальше – край широкой кровати и телевизор. Балконная дверь была открыта настежь, воздух пришел в движение, подхватил тюль, и он взметнулся парусом к самой люстре.

– Есть кто-нибудь? – спросил я, с удивлением открывая в себе новое качество – я готов был поверить в мистику и увидеть в номере… Впрочем, зачем говорить о том, чего я не увидел?

Я стоял посреди комнаты, глядя на пустую кровать. Эмма тихо дышала мне в затылок.

– Здесь никого не было, – сказала она. – Номер пустой.

«Баба, а на жизнь смотрит реальнее, чем я», – заметил я. Вспыхнула лампочка бра. Эмма, словно подражая танцу тюля, принялась фланировать по комнате, и плащ ее колыхался серебряными волнами.

– Мне кажется, – сказала она кокетливо, – что мой маленький нарочно все это придумал, чтобы сделать мне сюрприз. Я права?

С этими словами она опустилась на край кровати и скинула туфли.

– Встань! – крикнул я и едва сам не вздрогнул от своего голоса. – Здесь кто-то лежал!

– Ну, маленький! – обиженно надув губы, сказала Эмма, вставая с кровати. – Зачем ты меня пугаешь?

Мы смотрели на покрывало. Овальная вмятина грубо копировала фигуру человека. Я провел по покрывалу рукой. Оно было холодным, выстуженным сквозняком.

– Тебе показалось, – тихо произнесла Эмма. – Просто горничная плохо застелила… Поцелуй меня, пожалуйста!

Уже потеряв надежду на шампанское у камина, Эмма намеревалась взять хотя бы то, что было. Не замечая протянутых ко мне рук, я откинул в сторону тюль и вышел на балкон. Третий этаж, внизу – подстриженные шары кустов и девственный газон. По сторонам – бетонные перегородки, отделяющие от соседних балконов. Перелезть на один из них – пара пустяков.

Я вернулся в комнату.

– Вставай! Уходим отсюда! – сказал я Эмме, вышел в прихожую, но не смог не заглянуть в душевую.

Там горел свет, и я не помнил, включил его, войдя в номер, или нет. Большое зеркало с подсветкой, биде и унитаз, похожие друг на друга, как братья, душевая кабина с матовыми тонированными стеклами, сухие нетронутые полотенца, лежащие стопкой на табурете. Я кинул взгляд на свое отражение и тотчас увидел на стеклянной полочке лезвие для женского станка. Я взял его салфеткой, завернул и сунул в карман.

Не успел выйти в прихожую, как входная дверь с грохотом захлопнулась и кто-то попытался вставить снаружи ключ. Оттолкнув Эмму, я кинулся на дверь, обрушив на нее весь свой вес. Человек, который держал ее извне, обладал недюжинной силой, и мне пришлось навалиться на дверь спиной и упереться ногами в мини-бар. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель протолкнуть ногу, я стал сантиметр за сантиметром отвоевывать пространство. Я еще не видел своего соперника, но уже слышал его сдавленное дыхание, скрип зубов и чувствовал резкий запах одеколона.

Когда я просунулся в щель наполовину и захлопнуть дверь было уже невозможно, разве что разрезав меня на две части, соперник отпустил дверь. Как только я вывалился в коридор, он тотчас послал мне в лицо кулак. Этого по всем законам логики следовало ожидать, и за мгновение до встречи с ним я успел увернуться; кулак незнакомца по касательной прошел по моему плечу, и по подбородку скользнула влажная от пота рука. Из-под нее я увидел открытый, черный от щетины подбородок, крупный нос и золотой оскал. Момент был удобный, и я не преминул им воспользоваться. Не теряя времени, я развернулся корпусом, выстреливая кулаком, словно пращой, и не без удовольствия почувствовал, как костяшки пальцев достигли цели, как тяжелая голова запрокидывается назад, деформируется рот, разбрызгивая слюну.

Незнакомец был слишком тяжел и удержался на ногах, хотя его повело спиной на стену. Вдогон я ударил его еще раз – крюком левой – и уже с широким замахом припечатал к стене прямым ударом правой.

Тяжеловес стукнулся затылком о стену и стал оседать на пол. Теперь я мог мало-мальски рассмотреть его. Это был рослый и крепкий парень с короткой прической, крупными чертами лица; его голый торс был покрыт густой черной растительностью, которая стрелкой опускалась по впалому животу к «молнии» джинсов. Босоногий, с розовым отпечатком складки простыни на предплечье, он создавал впечатление человека, который еще пять минут назад крепко спал.

– Что ему надо было, маленький? – тихо бормотала Эмма над моим ухом. – Может быть, это был его номер? Может быть, он принял нас за грабителей?

Я молча подхватил ее под руку и быстро повел по коридору к лестнице. Опустившись на первый этаж, я открыл торцевое окно, вскочил на подоконник и подал руку Эмме.

– Это будет незабываемая ночь! – устало восклицала Эмма, когда я снял ее с окна и понес на руках по газону, ломая на своем пути кусты. – Посмотри, уже светает! Тебе уже легче, маленький?

– Значительно, – ответил я.

Предутреннее небо было серым и невыразительным, как асфальт, как штильное море, и на его фоне жесткие, словно вылепленные из воска цветы магнолии, густые многоцветья эремурусов и желтые трубки оносмы, коих были полны склоны, казались блеклыми и безжизненными. Мы ехали по пустынным улочкам, и тихий шелест шин не заглушал низкие и глуховатые пересвисты голубей. Эмма исчерпала запас терпения. На сегодня она отыграла свое и, сидя рядом со мной, клевала носом.

Я представил себе свой дом, стоящий на склоне, укрепленном гранитными, позеленевшими от мха булыжниками; сырые ветви, склонившиеся над террасой; осыпанный листьями пластиковый стол, за которым совсем недавно сидели мы с Валерой, и мне казалось, что все это происходило в ином мире, с другими измерениями, предъявляющем жесткие, немыслимые требования к жизни; и когда я опять туда сунусь, на меня хлынет поток новых вопросов, и чем дольше я буду находиться под этим потоком, тем безнадежнее будет мое положение, и совесть начнет выматывать мне душу, мстя за мое недавнее легкомыслие и самоуверенность.

Я остановил машину рядом с родником, вытекающим из пасти каменного идола, заглушил мотор и откинул спинку сиденья. «Умираю, хочу спать», – успел подумать я, и круговорот из цветных пятен, лиц и голосов стремительно уволок меня на глубину.

Глава 12

Сквозь сон я слышал, как шуршала плащом Эмма, вполголоса что-то бормотала и с треском расчесывала пластмассовым гребешком волосы. Затем она поцеловала меня, как покойника, в лоб, за ней захлопнулась дверь, и все стихло.

Мне не хотелось вспоминать о событиях минувшей ночи. Катание по полу в обнимку со швейцаром в фойе гостиницы я воспринимал как отвратительную клоунаду, которой не было никакого оправдания. Чего я добился своим ужасным поведением? Что узнал нового? Ради какой высокой цели разукрасил физиономию незнакомому мужчине?

Все важные решения надо принимать утром. То, что минувшим вечером мне представлялось загадочным и странным, сейчас стало легко объяснимым, как простейшие арифметические уравнения. Конечно же, Валера Нефедов снял гостиничный номер для себя, и сделал он это на тот случай, если меня не окажется дома. Из-за нелетной погоды его рейс задержали, и Валера вполне мог согласиться с тем, что лимит моего внимания к нему исчерпан и я весь день буду занят на работе. Когда же я принял его у себя, а затем дал в его распоряжение джип, Валера, ничего не говоря мне, чтобы не обидеть, поехал в гостиницу и отказался от номера. Гостевую карту отдал администратору, а квитанция затерялась среди его бумаг и документов. Затем прошла пересменка, нового постояльца забыли вписать в журнал, и там осталась фамилия Нефедова.

А что касается всяких полуночных галлюцинаций вроде появляющегося и исчезающего в замочной скважине ключа, скрипов, шорохов и смятой постели, то весь этот мусор я напрочь выкинул из головы, считая недостойной даже саму попытку его объяснения.

Жаль только, что ночь прошла впустую, думал я, подложив под голову ладони и глядя на потолок машины, по которому скользили солнечные блики, отражающиеся от зеркального родника. Но будем считать, что я провел ее с Эммой.

Еще некоторое время я неподвижно лежал на разложенном сиденье, прислушиваясь к ритмичному шуршанию метлы дворника, чувствуя, как расслабленное тело наполняется упругой силой и жаждой действий. Сегодня я должен все закончить. Времени, отпущенного мне до шести часов вечера, было даже излишне много. Если вся туристическая группа соберется на яхте к обеду, то уже через полчаса я проведу очную ставку на пункте проката, представив его работникам «следовательшу». Осмотр водного мотоцикла, которым она пользовалась, вряд ли даст какой-нибудь результат, следы крови наверняка начисто отмыты водой. Зато в цене будут показания Лома, Буратино и анонимное письмо. А дальнейшее – дело техники, которой обязаны виртуозно владеть профессиональные следователи.

Я открыл дверь и вышел из машины. Рай земной! И как это мне раньше не взбрело в голову ночевать в автомобиле на парковой аллее?

Стащив с себя выпачканную в шелковице рубашку, я окунул голову в чашу родника. В автомобиле я всегда возил с собой дорожный набор, в котором были туалетные принадлежности, и я совершил утренний моцион по полной программе, чем немало обескуражил дворника.

Домой я приехал в отличном расположении духа, ощущая после купания в ледяной воде приятное покалывание по всему телу, упругость мышц и свежесть в голове, где все мысли были просты, конкретны и разложены в порядке важности по своим извилинам. Зинаида, закидывая меня вопросительными взглядами, предложила завтрак из омлета с поджаренным беконом. Я съел омлет с беконом, затем – вчерашнюю холодную курицу с помидорами и завершил завтрак большой чашкой кофе с сырными шариками.

– Звонила ваша секретарь, – сказала Зинаида, собирая со стола посуду. – Просила передать, что, прежде чем сдать путевку и получить деньги, вы должны с этой путевкой подойти к капитану яхты и сделать у него отметку. Вход на пирс режимный, поэтому вы еще должны иметь с собой паспорт.

– Свой? – спросил я, тщательно вытирая пальцы салфеткой.

– Паспорт владельца путевки, – пояснила Зинаида.

Это хуже, подумал я. Лома на пирс не пропустят, следовательно, подойти к яхте на близкое расстояние он не сможет.

К счастью, человечество давно изобрело приборы визуального наблюдения и средства связи. Две коротковолновые радиостанции у меня были, требовалось лишь подзарядить аккумуляторы, что я сделал немедля. А вот с биноклем дело обстояло хуже. У меня был небольшой телескоп, в который я любил рассматривать лунные кратеры, марсианские снежные шапки и кольца Сатурна. Но затащить эту дуру, напоминающую небольшое безоткатное орудие, на второй этаж морвокзала было проблематично.

– У нас в холодильнике есть что-нибудь выпить? – спросил я домработницу.

– Вы хотите выпить? – уточнила она.

– Нет, я хочу прихватить бутылку с собой.

– В морозильнике осталась водка, которую вы… приготовили для своего гостя, – ответила Зинаида, опустив глаза.

Чтобы водка не успела нагреться, я завернул ее в мятую газету и положил в полиэтиленовый пакет, который надул, как воздушный шарик, и завязал бечевкой. По пути на спасательную станцию я зашел в центральный универмаг, затем в магазин «Оптика», в «Подарочный» и только в салоне «Кодак» нашел портативную складывающуюся подзорную трубу с двадцатикратной оптикой.

Лома я нашел на пляже под вышкой. Он шпатлевал днище старой лодки белым зловонным клеем, поставив на нее загорелое едва ли не до черноты мосластое колено. Свободные плавки в коричневую полоску с порванными завязками и торчащими нитками сливались по тону с загорелой кожей спасателя, отчего Лом напоминал голого туземца. Узкая спина, поделенная пунктиром выпирающих позвонков, шелушилась, и под лопатками проявились розовые ожоги.

– Завтра я привезу тебе крем от загара, – сказал я, подходя к спасателю. – Надо беречь кожу, а то сползет чулком.

Лом выпрямился, не сразу узнал меня и улыбнулся, показывая желтые прокуренные зубы.

– Рад видеть, рад видеть, – говорил он, не зная, куда положить шпатель и какую руку не стыдно протянуть мне. – Ну как? Разыскали кого-нибудь?

– Парня разыскал, – ответил я, протягивая Лому холодный сверток. – А вот девушку еще нет. Но я знаю, где ее можно найти.

– Правда? – безрадостно воскликнул Лом, неуверенно принимая сверток и ощупывая его. – А что это? Бутылка, что ли?

– Опохмелиться хочешь?

Спасатель опустил сверток на лодку и в сердцах развел руками.

– Ну вы прям как отец родной! Бес меня попутал вчера все допить. А потом еще с Серегой на пиво пошли. Голова как глиняный горшок – на черепки крошится.

– Тогда неси стаканчики по-быстрому. И замену себе найди на пару часов. В порт поедем.

– Стаканчики? – оживился спасатель. День для него начался. – Серега! – закричал он, подняв лицо и глядя на вышку. – А ну давай стаканы, огурцы и помидоры сюда!

Банку со шпаклевкой он с ненавистью откинул ногой, тотчас расстелил смятую газету на днище и водрузил бутылку.

– Сейчас все сделаем, – говорил он, нетерпеливо разглаживая ладонями газету и глядя то на бутылку, то на вышку. – Замены никакой не надо, сегодня купаться никто не станет, вода – девять градусов, руку не сунешь… И бутылка ледяная, елки-моталки! «Гетьман». Надо ж! Я такую и не пробовал ни разу… Серега, леший тебя задери! Где ты там застрял?!

Серега в самом деле застрял. Дверь на вышке распахнулась, и я увидел низкорослого человечка в темных брюках и серой водолазке, который в ладонях нес стаканы и овощи, придерживая их подбородком, и из-за своей скрюченной позы никак не мог перешагнуть через высокий порог с таким расчетом, чтобы затем устоять на ногах и не загреметь с лестницы кувырком.

– Мой друг, – представил Серегу Лом, покусывая губы от напряжения.

Серега благополучно спустился на землю, аккуратно расставил стаканы, разложил овощи и только потом протянул мне руку. Он говорил чуть картавя и смотрел на меня грустными глазами, обрамленными удивительно густыми и длинными ресницами.

– Между прочим… – произнес Серега после первой и, сделав паузу, многозначительно поднял указательный палец вверх, тем самым заостряя мое внимание. – Галактион мастер спорта международного класса по плаванию. Вы об этом знали? Отнюдь? Я прав?

И снова: палец вверх, глаза – в меня. Лом, стыдясь своего прошлого, которое слишком оттеняло глубину настоящего, поморщился и замахал руками.

– Что было, то прошло. В муку превратилось… Хватит болтать, наливай!

Серега взял стакан, его мизинец оттопырился в сторону.

– Изумительнейшая водочка! – сдержанно похвалил он, не прикасаясь к закуске.

Лом активно хрустел огурцом. Рот его был полон, и он смог лишь кивнуть, соглашаясь со сказанным. Серега, не сводя с меня плывущих глаз, снова поднял палец, призывая докопаться до глубинного смысла этого кивка.

– Водчоночка придумана философами, – высказал Серега интересную мысль. – Она помогает распрекост… – Он запнулся, но тотчас принялся дирижировать пальцем, чтобы проскочить трудный слог: – …Рас-кре-пос-тить-ся нашей широкой душе. Все народы спиваются, а мы – нет. Нет! Что бы ни говорили дураки и завистники! Прозит!

Палец кверху, голову чуть набок, а взгляд, полный глубинной философии, – в меня. Опасаясь, как бы Лом не подключился к беседе, я поблагодарил Серегу за компанию, пообещал, что на досуге обязательно подумаю над его оригинальной мыслью, и повел спасателя к вышке.

– Одевайся, нам пора.

Лом, не привыкший бросать на полпути такое интересное и приятное занятие, немного расстроился, но я пообещал доставить вечером на станцию ящик пива и ведро креветок.

По дороге к морвокзалу я научил его пользоваться радиостанцией и объяснил, что он должен делать.

– Надеюсь, ты узнаешь ее? – спросил я.

– Какой базар! – заверил Лом. – Она у меня до сих пор перед глазами стоит. Желтенькая, бесцветная.

– В каком смысле бесцветная?

– В том смысле, что и лицо, и брови, и волосы – одного цвета.

– Какого?

– Желто-серого.

– А откуда ты знаешь о волосах? – поймал я его. – Ты же говорил, что она была в платке.

– Правильно! – согласился спасатель. – В платке. Но челка из-под платка вылезала!

Я остановился недалеко от «Олимпия тревел». Мы вышли из машины.

– Поднимись на второй этаж, – напутствовал я. – Сядь у самого окна, найди пришвартованный к пирсу «Пафос» и рассматривай всех, кто будет на палубе или рядом с яхтой. А радиостанцию спрячь, не надо все время держать ее в руке. Я выйду на связь первый. Договорились?

Лом исполнительно кивнул, сунул радиостанцию в карман и быстро пошел к морвокзалу. Некоторое время я смотрел на его сутулую фигуру, высушенную солнцем и алкоголем, и представлял Лома в молодости, стоящего на пьедестале почета с медалями на груди и лавровым венком на шее. Не знаю, откуда я взял, что мастера спорта международного класса награждаются лавровым венком, тем не менее именно в таком виде – с венком на шее – представился он мне в последний раз.

* * *

У менеджера Наташи была слабая зрительная память. Конечно, темные очки на моих глазах в какой-то степени изменили мою внешность, но вряд ли настолько, чтобы она не смогла узнать меня.

– Вы что-нибудь хотели? – спросила она, когда я зашел в зал и приблизился к ее столу.

– Мы с вами говорили вчера, – попытался напомнить я о недавней встрече, но девушка запуталась окончательно:

– Вы насчет коллективной заявки?

Я шел сюда, готовясь к неприятному разговору с менеджером о гибели Нефедова. Но мой образ настолько выветрился из ее памяти, что я решил упростить свою задачу.

– Нет, я по другому вопросу, – ответил я, протягивая Наташе паспорт Нефедова. – Ситуация сложилась таким образом, что я вынужден отказаться от круиза.

Я расстроил менеджера. Ее лицо тотчас изменилось, словно солнце, под которым она стояла, закрыла свинцовая туча. Она нерешительно взяла паспорт, раскрыла его, посмотрела на фамилию и вернула мне.

– Это, конечно, не очень хорошо, – произнесла она, садясь за стол. – «Пафос» отплывает через семь часов, и я не знаю… А где ваша путевка?

– Я ее не получил.

– Ах да! Нефедов, Нефедов, я помню.

Она сняла со стеллажа скоросшиватель, раскрыла его и выудила из кипы бумаг голубой буклет с изображением белоснежной яхты, несущейся по волнам.

– Так, – сказала она. – Путевку вы оплатили полностью, значит, мы должны вернуть вам деньги… Вам известно, что вы потеряете пятнадцать процентов комиссионных?

Мне ничего не было известно, но я кивнул. Наташа принялась объяснять процедуру возврата денег. Я слушал ее не очень внимательно, так как мне в принципе все было известно. В тот момент, когда она придвинула мне тетрадь, где я должен был расписаться в получении путевки, в заднем кармане придушенным цыпленком запищала радиостанция. В неприятном предчувствии дурной новости я извинился перед менеджером, повернулся к ней спиной и поднес прибор к уху.

– Ну?

– Докладываю! – радостным голосом начал рапортовать Лом. – Позицию для наблюдения занял. Яхту обнаружил. На палубе пока никого нет.

Большой дядя уподобился ребенку, который не устоял перед соблазном нажать на запретную кнопку и убедиться, что игрушка работает.

– Все?

– Тут рядом бар, – тише добавил Лом. – Сидят люди. Кое-кто на меня смотрит.

– Пусть смотрит, – позволил я. – Больше не звони.

Глава 13

С путевкой и заявлением о добровольном отказе от круиза я вышел из турагентства и направился к пропускному пункту. Я заранее подготовил необходимые объяснения на тот случай, если меня спросят о владельце путевки. Но дежурный вполне удовлетворился некоторым сходством моей физиономии с фотографией Нефедова в паспорте и расстопорил турникет.

Между портовых кранов, шныряющих туда-сюда погрузчиков и нагромождений контейнеров я вышел на пирс и походкой скучающего бездельника поплелся мимо пришвартованных лоцманских катеров, яхт и промысловых баркасов. Когда я поравнялся с белоснежным «Пафосом», мое сердце учащенно забилось от волнующего чувства близости к тайне, к тому месту, где вскоре в узком кругу туристов окажутся преступник и автор анонимного письма.

Не проявляя особого любопытства, я вялым взглядом скользнул по белым бортам яхты, по кормовой палубе, прикрытой сверху зеленым тентом, и пошел дальше. Метрах в пятидесяти от яхты я увидел монтажную тележку с Л-образной лестницей и площадкой наверху. Удобнее места для наблюдения трудно было найти. Подобрав с земли расколотую оранжевую каску, я напялил ее на голову и полез по лестнице вверх. Когда я сел на площадку, свесив ноги вниз, «Пафос» оказался передо мной как на ладони.

Некоторое время я рассматривал палубу и надстройку. Это было изящное моторное судно с высокими бортами, приземистой, с обтекаемым профилем рубкой, оснащенной огромным ветровым стеклом, и плоской, резко усеченной кормой, внизу которой чернели два внушительных отверстия для выхлопных газов. Поверх рубки громоздились навигационные приборы, прожекторы и сирены, на тонкой стеньге трепыхался кипрский белый флаг с желтым контуром острова посредине.

Вскоре я увидел первого обитателя яхты. На палубе показался худощавый парень в плавках, коротко стриженный, в темных очках. Торс его был смуглым от загара, а ноги худые и бледные – этакий профессиональный «строительный» загар. Я подумал, что он либо матрос, либо портовый служащий. Похлопывая скрученной в трубочку газетой по ноге, он подошел к шезлонгу и опустился в него.

– Ты не уснул? – спросил я в радиостанцию.

– Скорее пить брошу, – сразу же заверил Лом.

– Что видно? – проверил я его.

– Парень какой-то на палубе загорает. Больше никого не видно… Можно я на минутку к бару подойду, возьму себе минералочки? В глотке пересохло.

– Валяй!

Прошел час. Несколько раз в окнах рубки я замечал движение. Мелькал смуглый человек в белой рубашке с короткими рукавами, говорил по мобильному телефону, листал лоции или же, опершись локтями о подоконник, неподвижно смотрел в открытое море. Худой парень в шезлонге устал от чтения и уснул, накрыв газетой лицо. Кажется, и я начал бороться со сном. Было невыносимо жарко. Монтажная каска на моей голове раскалилась, и мне казалось, что на моей голове лежит стопочка свежеиспеченных блинов. Прошло еще полчаса. Я мечтал искупаться в море. Словно прочитав мои мысли, худой парень проснулся и, покачиваясь, подошел к краю кормы. Я думал, что он сейчас сиганет вниз головой, но тот благоразумно воспользовался веревочной лестницей, опустился до уровня воды, пощупал ее ногой и купаться передумал. По каким-то законам течений на поверхность вышли глубинные слои, и море, несмотря на жару, было ледяным.

Чем больше я сидел в своем гнезде, тем быстрее таяла уверенность, что незнакомка, которую мы с Ломом ждали, появится на яхте. Но я настолько уверовал в то, что попал в десятку, развязка казалась мне настолько близкой, что всякая мысль об ошибке была для меня невыносимой.

Ожил и стал разворачивать гигантскую стрелу портовый кран. Его тень на мгновение накрыла меня. Со скрипом и стоном вниз пошел тяжелый крюк, словно коготь исполинского коршуна, нацеленный на жертву. Рабочий, накинув на него крепежные тросы, махнул рукой. Контейнер, поворачиваясь вокруг своей оси, плавно взмыл в воздух. Когда он поднялся настолько, что я увидел его днище, из щелей хлынула какая-то жидкость. Стрела, описывая дугу, пошла по кругу. Я не успел предвидеть ближайшее будущее, как контейнер пронесся над моей головой, облив меня пахучим маслянистым дождем.

Моя белая рубашка в несколько секунд покрылась серым горошком и стала напоминать косоворотку, в которой сказочный Емеля катался на печи. Представив себе лицо Зинаиды, которой опять предстояло встретить меня вечером в странном виде, я разразился крепкими словечками в адрес крановщика и принялся стаскивать рубашку. Кинув взгляд на яхту, я понял, что едва не пропустил нового пассажира «Пафоса». На палубе, рядом с худым парнем, спиной ко мне стояла девушка в светлом сарафане и широкополой соломенной шляпке. В руке она держала несколько пузатых полиэтиленовых пакетов, на плече висел ридикюльчик из мятой белой кожи. Худой что-то рассказывал девушке, размахивал руками, широко улыбался, очень стараясь понравиться.

Лом молчит, подумал я. Значит, не она.

Парень взял девушку под руку и подвел к борту, показывая на воду. Они оба посмотрели вниз. Теперь я мог увидеть девушку спереди. Это было кукольное создание с мелкими чертами лица, лишенного яркой косметики, отчего красота девушки казалась хрупкой, зыбкой, словно отражение на поверхности воды в колодце.

Интуиция не просто шевелилась где-то в глубине моей души. Она отплясывала канкан, сотрясая все мои внутренности. Я выхватил из кармана радиостанцию и нажал кнопку вызова.

– Слушаю, шеф! – очень громко и развязно ответил Лом.

– Ты видишь? – спросил я.

– Да, да! Сейчас! – после некоторой паузы ответил спасатель, затем в трубке раздались шорох, отдаленные голоса. – Я тут на минутку к бару подошел, водички захотелось…

– Я тебя убью! – пообещал я, стиснув зубы. – Я из тебя вытряхну всю твою мерзкую душонку! Бегом к окну!

– Не сердитесь, Андреич! – торопливо заговорил спасатель. Он тяжело дышал. – Сейчас все сделаю!.. Вот я уже у окна… Айн момент!.. Трубу никак не раздвину…

– Ты что, опять выпил, крокодил проспиртованный? – Я был вне себя от ярости.

– Да какой там… Один глоток! Ей-богу… Все! Все вижу! Вот «Пафос», вот палуба…